Современное международно-правовое регулирование кибербуллинга в отношении защиты прав детей

Родионов Алексей Евгеньевич ORCID: 0009-0002-5146-473X аспирант; кафедра Международное право; Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации» (ИЗиСП) Юрист; Адвокатское Бюро "Дубровская; Кузнецова и партнеры г. Москвы 117218, Россия, г. Москва, ул. Большая Черемушкинская, 34 Rodionov Aleksei Evgen'evich Postgraduate student; Department of International Law; Institute of Legislation and Comparative Law under the Government of the Russian Federation' (IZiSP) Lawyer; Law Office 'Dubrovskaya; Kuznetsova and partners of Moscow 34 Bolshaya Cheremushkinskaya str., Moscow, 117218, Russia alex.kreativ@mail.ru

Введение

Информационно-телекоммуникационная сеть Интернет стала неотъемлемой частью мировой экономики, коммуникации и права ^{[5, 6, 22, 40]}. Развитие Интернета привело к появлению новых правовых вызовов − защиты персональных данных, кибербезопасности и международного регулирования цифровой среды ^[41], а также невозможно исключить влияние Интернета как основного средства достижения целей гибридной войны ^{[25, с. 6]}.

Интернет перешел из статуса исследовательского проекта в глобальное коммерческое и общественное явление, поскольку в 1989 году Тим Бернерс-Ли предложил концепцию Всемирной паутины (World Wide Web), которая включала гипертекстовые документы, доступные через браузеры ^[52]. Указанная технология сделала Сеть доступной для массового использования, что привело к ее стремительному росту в современном виде.

Следует отметить, что угрозы информационной безопасности являются неотъемлемым аспектом развития и использования информационных технологий ^{[18, с. 129]}. Отсутствие в международном праве точных правовых норм, регламентирующих противодействие кибератакам, усугубляется, вместе с тем, и отсутствием единого определения понятию «кибератака» ^{[18, 39]}.

Компьютерные преступления, или киберпреступления, – это широкий круг деяний, включающий в себя посягательства разной степени опасности на различные общественные ценности: неприкосновенность частной жизни, собственность, доступ к информации ^{[5, с. 167−171]}. По мнению Г.Г. Шинкарецкой, в принятых определениях не проводится различия между киберпреступностью, кибератакой и кибервойной, поэтому эти термины могут применяться повсеместно и широко ^[35].

Для обозначения травли в образовательных организациях используется термин «буллинг». Слово «буллинг» как лексическая единица современного языкового поля происходит от голландского boel «любовник, брат» и средненемецкого уменьшительного buole «брат». В течение XVII века в европейских языках оно применялось в значениях от «славного парня», «хвастуна» до «преследователя слабых». В качестве глагола «запугивать» слово bully впервые употребляется в английском языке не ранее 1710 года ^{[19, с. 112−115]}.

В указанной связи следует отметить, что кибербуллинг является отдельным видом сетевой (онлайн) агрессии, которая отличается от природы интернет-атак ^{[5, с. 1−2; 6]}, и как современное правовое явление определение «жертвы кибербуллинга» у многих авторов отсутствует ^{[5, с. 1]}. В отечественной и зарубежной литературе традиционно ограничиваются толкованием «киберзапугивания», не разъясняя понятие пострадавших от него лиц ^{[4; 13; 46]}.

Проблематика кибербуллинга является предметом активных исследований как в зарубежной, так и в отечественной науке.

Работы таких зарубежных ученых, как Йувонен и Е.Ф. Гросс, Ц. Кыриацоу и А. Зуин, а также К. Алонсо, Э. Ромеро и К. Кумар, в значительной степени способствовали развитию теоретических основ данного явления. В их исследованиях кибербуллинг рассматривается с различных точек зрения − психологической, социальной, культурной и правовой. Они уделяют внимание психологическим эффектам, которые испытывают жертвы, а также анализируют особенности агрессивных действий в онлайн-среде.

Отечественные исследователи − такие, как Д.В. Завьялова, А.Ю. Гусев, Д.В. Жмуров, Л.В. Бондаренко, О.Н. Ведерникова, Э. Верхелст и др., также внесли значительный вклад в изучение проблемы. Работы этих авторов посвящены различным аспектам кибербуллинга, включая его правовую классификацию, социальные последствия и меры противодействия. Д.В. Завьялова и А.Ю. Гусев акцентируют внимание на характеристиках и формах кибербуллинга в российском контексте, а Д.В. Жмуров и Л.В. Бондаренко рассматривают психологические и социальные факторы, влияющие на возникновение этого явления.

Конкретизация понятия кибербуллинга осуществлена в работах Й. Йувонен и Е.Ф. Гросс, где под кибербуллингом предложено понимать воздействие на физическое лицо или преследование физического лица с применением информационно-коммуникационных технологий. Кибербуллинг осуществляется для распространения клеветы и оскорблений, унижения жертвы, доведения жертвы до самоубийства ^{[11, 42]}.

В то же время, Ц. Кыриацоу, А. Зуин понимают под кибербуллингом и разглашение конфиденциальной информации как самостоятельную категорию преступных деяний, включающих в себя размещение в информационной среде материалов, составляющих личную или семейную тайну ^{[11, 44]}.

Категорию пострадавших нередко описывают как лиц с относительно высокими показателями доброжелательности, нейротизма и экстраверсии, открытых опыту ^[38].

В указанных определениях можно отметить несколько спорных моментов. Во-первых, при ограничении кибербуллинга исключительно воздействием через информационно-коммуникационные технологии (Йувонен и Гросс) не учитывается роль других факторов − таких, как контекст социальной сети или конкретные формы онлайн-агрессии. Во-вторых, разглашение конфиденциальной информации (Кыриацоу и Зуин) может быть слишком обширным и охватывать действия, которые не всегда можно классифицировать как кибербуллинг, например, в случае случайных утечек данных или неумышленного распространения личной информации.

Современные русские правоведы дают следующие определения кибербуллинга. Д.В. Завьялова: «Кибербуллинг, в отличие от классической травли, осуществляется в киберпространстве: в социальных сетях, мессенджерах, на форумах, на игровых площадках и в других коммуникационных сетевых пространствах» ^[6]. А.Ю. Гусев дает обтекаемую формулировку: кибербуллинг − травля, издевательство, носящие систематический характер, с использованием информационно-телекоммуникационной сети Интернет ^[15]. Д.В. Жмуров утверждает: «Традиционно под этим явлением понимается агрессивное взаимодействие с использованием электронных средств коммуникации» ^[13].

При анализе определений кибербуллинга, предложенных отечественными авторами, можно сделать несколько ключевых замечаний. Д.В. Завьялова ограничивает кибербуллинг исключительно киберпространством, не учитывая, что агрессия может проявляться и в других формах коммуникации − таких, как онлайн-игры или электронная почта. А.Ю. Гусев указывает на «систематический характер», но не уточняет критерии, по которым можно определить систематичность травли, что затрудняет практическое применение определения данного автора в юридической или социальной практике. Определение Д.В. Жмурова, характеризующее кибербуллинг как «агрессивное взаимодействие», является слишком обобщённым и не отражает специфических психологических и социальных аспектов этого явления − таких, как намеренное унижение и психологическое воздействие на жертву.

Представляется возможным в рамках настоящей работы дать собственное определение данному деянию: кибербуллинг − это систематические целенаправленные действия, совершаемые с использованием информационно-коммуникационных технологий (включая, но не ограничиваясь Интернетом, мобильными телефонами, социальными сетями и другими электронными средствами связи), направленные на унижение, запугивание, оскорбление, преследование или причинение иного вреда (физического, психологического, репутационного) другому лицу; эти действия включают угрозы, распространение ложной или компрометирующей информации, публикацию оскорбительных материалов, использование уничижительных изображений или сообщений, а также другие формы онлайн-агрессии, которые приводят к значительным и долгосрочным негативным последствиям для психоэмоционального состояния, социальной репутации или физического благополучия жертвы.

У Р. Бадинтера есть формулировка: «Права человека не даны нам в откровение, у них есть своя история» («Les droits de l’homme ne nous ont pas été révélés, mais ont une histoire») ^{[39, с. 1]}, что отражает длительное становление таких прав. В условиях стремительного развития цифровых технологий и расширения виртуального пространства кибербуллинг становится глобальной проблемой, затрагивающей права человека в целом, а также права детей, включая право на защиту от насилия, психическое и физическое здоровье, неприкосновенность частной жизни в условиях новой угрозы.

Между тем, развитие информационных технологий внесло существенные коррективы в военные доктрины, планы и стратегии боевых действий. К примеру, в военных подразделениях стран Североатлантического альянса созданы кибервойска с функциями, не ограниченными одной лишь защитой собственных коммуникаций ^{[34, с. 2]}. Они активно занимаются шпионажем с помощью сети Интернет, а также распространением порочащих сведений и формированием нужного общественного мнения в социальных сетях ^{[25, с. 6]}. В условиях гибридного противостояния государств дети являются самой уязвимой группой.

Взаимосвязь между кибербуллингом в отношении несовершеннолетних и гибридными (информационными) войнами обуславливается использованием информационно-телекоммуникационной сети Интернет в качестве инструмента целенаправленного информационного воздействия. Кибербуллинг, являющийся одной из форм незаконного информационного влияния, предполагает психологическое давление, угрозы, распространение порочащих сведений и манипуляцию данными, что приводит к существенному нарушению прав и свобод несовершеннолетних, гарантированных международным и национальным правом. Эти методы могут быть интегрированы в стратегии гибридных войн, направленные на подрыв устойчивости гражданских институтов, разжигание социальной напряженности и деморализацию уязвимых групп населения, включая несовершеннолетних ^{[16; 21]}.

Кроме того, подходы, используемые в кибербуллинге, по своей сути схожи с методами, применяемыми в рамках гибридных войн, включая распространение дезинформации, информационные манипуляции и пропагандистское давление. Разница заключается в масштабе воздействия: если кибербуллинг ограничивается воздействием на индивидов, то гибридные войны охватывают более широкий круг субъектов, включая несовершеннолетних как наиболее уязвимую аудиторию ^[26].

Кибербуллинг может рассматриваться не только как самостоятельное противоправное явление, но и как элемент стратегии гибридных войн, использующий схожие механизмы информационного воздействия в целях нарушения общественного порядка, дестабилизации и достижения иных противоправных целей ^[27].

Ввиду актуальности проблемы противодействия кибербуллингу в контексте защиты прав детей представляется возможным исследовать международно-правовые регуляторы, направленные на предупреждение и пресечение кибербуллинга, и рассмотреть эффективность применяемых международным сообществом мер. Особого внимания требует рассмотрение роли универсальных и региональных международных договоров, а также деятельности специализированных международных организаций.

Материалы и методы

Объектом исследования является международно-правовая база, регулирующая кибербуллинг и защиту прав ребенка. Предметом исследования выступают нормы международного права, регулирующие общественные отношения в сфере защиты несовершеннолетних от буллинга в сети Интернет. Цель исследования — критически оценить эффективность существующих международных договоров, конвенций и деклараций в противодействии кибербуллингу и защите детей от насилия в сети Интернет.

Для проведения исследования и комплексного раскрытия его предмета в статье применены системный и комплексный подходы, сравнительно-правовой и доктринальный принципы исследования.

Основная часть

В силу ч. 3 ст. 1 «Устава Организация Объединенных Наций», ООН преследует цель осуществлять международное сотрудничество в разрешении международных проблем экономического, социального, культурного и гуманитарного характера, а также поощрять и развивать уважение к правам человека и основным свободам для всех людей без различия расы, пола, языка и религии.

На любой основной орган ООН налагается обязанность через «Устав ООН» содействовать международному сотрудничеству в вышеуказанных областях (п. «b» ч. 1 ст. 13, ч. «c» ст. 55, ч. 2 ст. 62, ч. «c» ст. 76 «Устава ООН»).

Реализация международного взаимодействия зафиксирована в «Декларации о принципах международного права», касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с «Уставом Организации Объединенных Наций», «Резолюцией 2625 (XXV) Генеральной Ассамблеи ООН» от 24.10.1970.

Основополагающие положения свободы убеждений и их свободного выражения были определены в ст. 19 «Всеобщей декларации прав человека» (принята Генеральной Ассамблеей ООН 10.12.1948), в ст. ст. 2−27 «Международного пакта о гражданских и политических правах» (принят 16.12.1966 «Резолюцией 2200 (XXI)» на 1496-м Пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН), в ст. ст. 12−14 «Конвенции о правах ребенка» (одобрена Генеральной Ассамблеей ООН 20.11.1989), в ч. 6 ст. 1 «Декларации тысячелетия Организации Объединенных Наций» (принята «Резолюцией 55/2 Генеральной Ассамблеи» от 08.09.2000) и многих других документах.

В контексте кибербуллинга необходимо отметить «Конвенцию о правах ребенка» 1989 года, которая закрепляет общие принципы защиты прав ребенка, применимые к деятельности по защите детей от преступлений в сети Интернет и обязывающие государства защищать ребенка от информации и материалов, наносящих вред его благополучию (п. «е» ст. 17) ^{[7, с. 2]}.

Значимость имеет также «Конвенция Совета Европы о защите физических лиц в отношении автоматизированной обработки персональных данных» (1981 года), которая создала основы для защиты частной жизни в условиях цифровизации, косвенно затрагивая возможные угрозы кибербуллинга, связанные с неправомерным использованием данных. В ст. 1 данной Конвенции закреплено, что ее целью является обеспечение на территории каждой стороны для каждого физического лица, независимо от его гражданства или местожительства, уважения его прав и основных свобод, и в частности его права на неприкосновенность частной жизни в отношении автоматизированной обработки касающихся его персональных данных («защита данных»). В ст. 2 указанной Конвенции прямо закрепляется понятие «персональные данные», однако из смысла всей Конвенции вытекает, что в действительности ставится вопрос о защите не конкретного физического лица от посягательства (ст. 10 Конвенции), а именно самих персональных данных. Первичные персональные данные также являются объектом посягательства при кибербуллинге, а следовательно, указанные нормы гарантируют безопасность и защиту передачи данных.

Важным международным инструментом в области регулирования поведения в цифровом пространстве стала «Конвенция Совета Европы по киберпреступлениям» (Будапештская конвенция), принятая 23.11.2001. Это первый и до сих пор ключевой международный договор, направленный на борьбу с преступлениями, совершаемыми с использованием компьютерных систем. Основной целью данной Конвенции, закрепленной в ее преамбуле, является разработка совместной политики уголовного права, которая способствовала бы защите общества от киберпреступности, в том числе путем принятия соответствующих законодательных мер и создания эффективного международного сотрудничества. Рассматриваемая Конвенция вводит правовые и процедурные стандарты для предотвращения и преследования киберпреступлений, включая такие явления, как кибербуллинг, в тех случаях, когда он сопряжен с нарушением уголовного законодательства ^[48].

В ст. 2–6 Будапештской Конвенции перечислены составы преступлений, которые государства-участники обязаны инкорпорировать в свое национальное законодательство, включая неправомерный доступ к компьютерным системам, вмешательство в данные или системы, а также неправомерное использование устройств. Эти положения косвенно охватывают случаи кибербуллинга, связанные с использованием взломанных или поддельных учетных записей, размещением вредоносного контента или незаконным доступом к персональным данным.

Особое внимание в «Конвенции СЕ по киберпреступлениям» уделено вопросам сбора электронных доказательств и обеспечения защиты пострадавших. Глава II данного правого документа устанавливает процессуальные меры для эффективного расследования киберпреступлений. В частности, ст. 16 и 18 вводят обязательства по обеспечению быстрого доступа к данным о трафике и идентификации пользователей, что особенно важно в делах о кибербуллинге, где правонарушители часто используют анонимность Интернета для уклонения от ответственности.

Не менее значимым является положение ст. 15 Будапештской Конвенции, которое требует от государств-участников предусмотреть гарантии защиты прав и свобод личности при реализации процедурных норм, включая защиту данных, что сближает ее с положениями «Конвенции о защите физических лиц в отношении автоматизированной обработки персональных данных» (1981 г.). Данное требование обеспечивает баланс между необходимостью борьбы с преступлениями и защитой частной жизни пользователей, создавая правовые рамки для пресечения незаконных действий без чрезмерного вмешательства в права человека.

Кроме того, «Конвенция СЕ по киберпреступлениям» предусматривает механизмы международного сотрудничества (глава III), включая оперативный обмен информацией между компетентными органами государств-участников, что особенно важно для расследования трансграничных случаев кибербуллинга. Так, ст. 35 данной Конвенции вводит институт круглосуточных контактных точек, которые могут быть использованы для быстрого обмена данными о преступлениях, совершаемых в Интернете. 7 ноября 2002 года Комитетом министров СЕ был принят, а 20 января 2003 года открыт «Дополнительный протокол к Конвенции о киберпреступности, касающийся криминализации актов расистского и ксенофобского характера, совершаемых через компьютерные системы», который прямо направлен на предотвращение дискриминационного и унижающего достоинство поведения в Интернете, включая случаи, сопряженные с кибербуллингом.

Недостатком Будапештской Конвенции является отсутствие прямой статьи, посвященной травле в цифровой среде, однако ее положения создают основу для привлечения к ответственности за смежные правонарушения − такие, как угрозы (ст. 4) и неправомерное использование данных (ст. 6). Конвенция о киберпреступности, хотя и является прогрессивным документом своего времени, требует модернизации в свете новых вызовов цифровой эпохи ^[49]. Вызовы включают распространение явлений − таких, как массовые кибератаки, анонимность, шифровку подключения, систематические онлайн-нападки с помощью платформ, которые охватывают большую аудиторию онлайн-посетителей и другие, выходящие за рамки первоначальных формулировок Конвенции ^[45].

Между тем, интерес представляет «Рекомендация CM/Rec(2014)6 Комитета министров государствам-членам Совета Европы к Руководству по правам человека для интернет-пользователей» (принята 16.04.2014 г. на 1197-м заседании постоянных представителей министров), в которой подчеркивается необходимость разработки национальных стратегий, направленных на защиту детей от насилия, включая кибербуллинг, а также на продвижение цифровой грамотности.

В ч. 1 «Рекомендации CM/Rec(2014)6…» закреплено, что: «Государства-члены Совета Европы обязаны обеспечить каждому, находящемуся под их юрисдикцией, права и основные свободы, закрепленные в "Европейской конвенции о защите прав человека" (СЕД № 5, Конвенция). Это обязательство также действует и в отношении использования сети Интернет. Здесь также применяются и другие конвенции и документы Совета Европы, касающиеся защиты свободы выражения мнения, доступа к информации, свободы собраний, защиты от киберпреступности и права на частную жизнь и на защиту персональных данных».

В разделе «Дети и молодежь» ч. 5 «Рекомендации CM/Rec(2014)6…» прямо указано, что кибербуллинг должен пресекаться и не допускаться: «Вам должна быть предоставлена особая защита от нарушения вашего физического, психического и нравственного благополучия, в частности, защита от сексуальной эксплуатации и оскорблений в Интернете и других форм киберпреступности. В частности, у вас есть право на образование, призванное защитить вас от таких угроз».

Совет Европы закрепил необходимость пресечения и недопущения кибербуллинга, рассматривая его как угрозу физическому, психическому и нравственному благополучию детей, сопоставимую с сексуальной эксплуатацией и другими формами киберпреступности.

Исходя из этого, кибербуллинг юридически признается противоправным деянием, требующим принятия всех возможных мер для его искоренения. Государства, являющиеся членами Совета Европы, обязаны обеспечивать право детей на защиту от подобных угроз, включая создание образовательных программ, направленных на профилактику и противодействие кибербуллингу. Кроме того, особое значение уделяется свободе выражения мнения, праву на частную жизнь, праву на образование, правам ребенка и защите от киберпреступности (ч. 9 «История вопроса и контекст»).

Более того, Совет Европы, не отменяя, а развивая положения «Рекомендации CM/Rec(2009)5 Комитета министров государствам-членам о мерах по защите детей от вредоносного контента и поведения и по поощрению их активного участия в новой информационной и коммуникационной среде», перенес эти принципы и цели в новую Рекомендацию, тем самым отразив преемственность и актуальность поднятых вопросов и подчеркнув, что государства-участники должны организовать своевременный ответ на жалобы на кибериздевательства или киберухаживания, которые влекут за собой негативные последствия.

На рост кибертравли в обществе, в частности в отношении детей в Интернете и цифровом пространстве, обратили недавно внимание и в ООН.

П. 16 «Резолюции ООН № 74/133» от 2019 г. «решительно осуждает все формы насилия в отношении детей, совершаемого при любых обстоятельствах, включая физическое, психологическое и сексуальное насилие, (…) сексуальную эксплуатацию детей в Интернете и вне его, травлю, включая кибертравлю, и настоятельно призывает государства к тому, чтобы они активизировали усилия для предотвращения всех форм такого насилия и защиты детей от него посредством применения всеобъемлющего, учитывающего гендерные аспекты и возраст подхода, выработали инклюзивный, многофункциональный и систематизированный комплекс мер для эффективного реагирования на насилие в отношении детей и для обеспечения безопасных и учитывающих интересы детей механизмов консультирования, рассмотрения жалоб и представления сообщений и гарантий прав пострадавших детей и интегрировали этот комплекс мер в национальные процессы планирования».

Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН № 75/166 «Защита детей от издевательств» от 16.12.2020 зафиксировала, что ежегодно, начиная с 2020 года, в первый четверг ноября отмечается Международный день борьбы с насилием и издевательствами в школе, включая киберзапугивание ^{[7, с. 5]}.

ООН разработаны различные иные рекомендации − например, «Защита детей в Интернете (COP)», которая представляет собой многостороннюю сеть, созданную Международным союзом электросвязи (МСЭ) для защиты детей в Интернете с всеобъемлющим набором рекомендаций для всех заинтересованных сторон о том, как способствовать созданию безопасной и расширяющей возможности онлайн-среды для детей и молодёжи.

В 2019 г. ЮНИСЕФ опубликовал дискуссионный документ под заголовком Child Rights and Online Gaming: Opportunities & Challenges for Children and the Industry («Права ребенка и онлайновые игры: возможности и сложности для детей и отрасли»), чтобы обсудить возможности и сложности, возникающие перед детьми в одной из наиболее быстро растущих отраслей развлечений. В документе рассматриваются следующие темы: 1) право детей на игру и свободу выражения (время, проводимое за игрой, и последствия для здоровья); 2) отсутствие дискриминации, участие и защита от насилия (социальное взаимодействие и полноправное включение, токсичная среда, возрастные ограничения и их проверка, защита от груминга и сексуальных злоупотреблений); 3) право на конфиденциальность и свободу от экономической эксплуатации (бизнес-модели предоставления доступа за данные, бесплатные игры и монетизация, отсутствие прозрачности в коммерческом контенте).

Основой международного права является государственный суверенитет, который, однако, с трудом вписывается в реальность киберпространства ^[53]. Несмотря на достигнутый консенсус относительно реализации государственного суверенитета в киберпространстве, ни одно из существующих государств не может претендовать на суверенитет, который бы охватывал все киберпространство ^[47] ввиду того фактора, что многие элементы инфраструктуры, на базе которых существует киберпространство, находятся в пределах разных суверенных территорий и, следовательно, согласно международному праву, относятся к разным юрисдикциям ^[8].

Тем не менее, Дж. Трачтмэн справедливо отмечает, что деление юрисдикций не должно быть основанием для отказа от регулирования всего киберпространства: в конце концов, действия в киберпространстве всё равно осуществляются на конкретной территории, равно как и их последствия ощущаются в конкретной области ^[51]. И то обстоятельство, что отдельные проблемы выходят за рамки конкретных юрисдикций, не является чем-то новым для международного права ^[8].

Исходя из вышеуказанного, следует констатировать, что мировое сообщество в целом начало процедуру признания через нормы международного права проблематики кибербуллинга как новой формы киберпреступности, представляющей угрозу, сопоставимую по наносимому вреду с традиционными формами насилия в отношении детей.

Вопрос профилактики кибербуллинга как одной из форм насилия в цифровом пространстве стал приоритетным направлением деятельности многих региональных международных организаций. Их подходы к решению данной проблемы формируют правовые рамки и создают платформы для сотрудничества между государствами.

Рассмотрим ключевые документы и инициативы таких организаций, как Европейский Союз (ЕС), Организация американских государств (ОАГ), Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), Евразийский экономический союз (ЕАЭС) и Содружество Независимых Государств (СНГ) ^{[7, с. 1−2]}.

Европейский Союз активно занимается вопросами регулирования поведения в цифровой среде, уделяя особое внимание защите персональных данных и борьбе с незаконным контентом. Ведущим документом ЕС в данном контексте является «Общий регламент по защите данных (GDPR) 2016/679», который вступил в силу в 2018 г. «Общий регламент… (GDPR) 2016/679» устанавливает строгие требования к обработке персональных данных, что, в свою очередь, создает барьеры для неправомерного использования информации, типичного для кибербуллинга (например, публикации личных данных без согласия).

В 2022 г. Европейский парламент и Совет ЕС приняли «Акт о цифровых услугах (Digital Services Act)», который регулирует деятельность цифровых платформ, обязывая их оперативно реагировать на жалобы о противоправном контенте, включая случаи кибербуллинга. В ст. 12 Акта DSA предусматриваются обязательства платформ обеспечивать безопасное онлайн-пространство, что прямо касается профилактики цифрового насилия.

Как подчеркивает Г. Винер, меры ЕС демонстрируют комплексный подход к обеспечению цифровой безопасности, сочетая уголовно-правовые, гражданско-правовые и административные механизмы ^[54].

Межамериканская комиссия по правам человека в 2015 г. опубликовала доклад «Кибербуллинг и цифровая безопасность в Америке» и призвала государства-члены разработать национальные программы по предотвращению насилия в Интернете, особенно среди детей и подростков в социальных сетях, поскольку, когда виктимизация происходит в Интернете, существует большая вероятность того, что она охватит широкую аудиторию. Контроль над содержанием и распространением публикаций находится вне контроля жертвы, и публикация может мгновенно стать вирусной. Это усугубляется тем фактом, что контент хранится в сети Интернет дольше, чем при личном общении, что делает его доступным на неопределённый срок, если только он не будет удалён. Однако удаление чего-либо на одном сайте не означает, что это будет недоступно на других сайтах и легко не распространится на сотни, если не тысячи, других сайтов ^[48].

В рамках АСЕАН разработан «План действий по обеспечению кибербезопасности 2021–2025 гг.», который включает меры по защите пользователей от киберугроз, включая кибербуллинг. В документе подчеркивается необходимость развития регионального сотрудничества в области предотвращения и расследования цифровых преступлений ^[50].

В ЕАЭС осознают необходимость совместных усилий для борьбы с киберпреступностью и кибербуллингом и принимают серьезные меры, направленные на обеспечение информационной безопасности. Так, в 2013 г. в Санкт-Петербурге было заключено «Соглашение о сотрудничестве государств − участников Содружества Независимых государств в области обеспечения информационной безопасности». Указанный нормативно-правовой акт является основным в области борьбы с киберпреступностью, и страны – участницы ЕАЭС всё еще руководствуются им при составлении новых актов в области кибербезопасности ^{[14, с. 3−4]}.

29.05.2014 в г. Астане подписан «Протокол об информационно-коммуникационных технологиях и информационном взаимодействии в рамках Евразийского Экономического Союза» (Приложение № 3 к «Договору о Евразийском экономическом союзе») ^{[14, с. 4−5]}.

По мнению Г.И. Тункина, еще в 1970 г. сфера прав человека, которая ранее была исключительно внутренним делом государств, долгое время оставалась закрытой для международного вмешательства. Однако за последние 60 лет в этой области международного права произошло беспрецедентное развитие. Это развитие охватывает широкий спектр норм – от общепризнанных стандартов до положений, касающихся международных механизмов с обязательной юрисдикцией для защиты нарушенных прав. Это развитие можно рассматривать как значительное достижение, свидетельствующее о расширении влияния международного права на защиту прав человека ^{[23, с. 93]}; за последующие 40 лет международное сообщество смогло увеличить указанный спектр ^[12].

Тем не менее, самым главным остается следующий аспект любого международного правового предложения – выгода всем участникам потенциального процесса. Если договор не является компромиссным, то возможность его подписания маловероятна. Это обусловлено «волей государств» в международном праве ^[31].

Отметим, что правовую позицию по «согласованной воли» государства в международном праве разделяют такие правоведы современности, как В.Р. Авхадеев ^[1], Б.М. Ашавский ^{[2, 3, 33]}, А.И. Ковлер ^[10], И.В. Холиков [25−29, 43], а также правоведы прошлого: Г.И. Тункин ^[23], И.И. Лукашук ^[31], Ф.Ф. Мартенс ^[32] и другие.

«Согласованная воля, во-первых, находит выражение в содержании нормы, во-вторых, она обязывает субъектов соблюдать эту норму. От воли субъектов зависит характер обязательной силы нормы. Они могут придать ей юридическую или морально-политическую обязательную силу по своему усмотрению. Непосредственно субъекты достигают соглашения о содержании нормы и о придании ей соответствующей обязательной силы» ^{[31, с. 17]}.

Существующие международные правовые акты, хотя и затрагивают отдельные аспекты защиты прав детей в цифровом пространстве, не всегда содержат исчерпывающие нормы, регулирующие кибербуллинг, поскольку разногласия возникают по вопросам определения самого понятия кибербуллинга, установления юрисдикции в трансграничных случаях, а также определения мер ответственности за совершение данного деяния ^[24].

Традиционные международно-гуманитарные механизмы, ориентированные на физические формы насилия ^[9], оказываются недостаточно эффективными для противодействия кибербуллингу, который может причинять существенный вред психическому и эмоциональному здоровью детей, усугубляя гуманитарный кризис в условиях вооружённых конфликтов ^[16].

Применение кибербуллинга в качестве инструмента гибридной войны представляет собой новую угрозу правам ребенка ^{[16, с. 3]}, требующую правового ответа ^{[14, 7, 16, 17]}, а разработка и внедрение универсальных международно-правовых основ требует необходимости достижения консенсуса между государствами с различными правовыми системами, культурными традициями и уровнями технологического развития ^{[20, с. 5−6]}.

Заключение

Таким образом, новые международные акты должны учитывать специфику киберпреступности в условиях вооруженных конфликтов, включая определение ответственности за организацию и проведение кибератак, направленных на детей ^[15], установление юрисдикции в отношении трансграничных преступлений ^{[21, 30]}, а также разработку механизмов предотвращения и расследования подобных деяний ^[36-37]. В условиях гибридной войны ключевыми факторами являются идентификация субъектов, ответственных за кибербуллинг (государства, негосударственные вооруженные формирования, частные лица), и установление ответственности за действия, совершаемые под прикрытием анонимности.

Кибербуллинг, направленный на несовершеннолетних, представляет собой не только отдельное противоправное деяние, но и элемент информационного воздействия, применяемого в рамках гибридных войн. Сходство методов и целей данных явлений − таких, как дезинформация, манипуляция общественным сознанием и психологическое давление, подтверждает необходимость их комплексного анализа в условиях вооруженных конфликтов. Современное международное право демонстрирует на настоящий момент недостаточную степень регламентации указанных вопросов, поскольку отсутствие унифицированного понятия кибербуллинга, пробелы в определении трансграничной юрисдикции и недостаточная разработка механизмов привлечения к ответственности создают правовую неопределенность. Указанные факторы усложняют предотвращение и расследование преступлений, связанных с кибербуллингом и его использованием в рамках гибридных войн.

С учетом вышеизложенного, в числе приоритетных направлений совершенствования международно-правового регулирования кибербуллинга остается необходимость развития унифицированного понятия на основании опыта региональных международных организаций с целью обеспечения единообразного применения норм в различных юрисдикциях.

Кроме того, следует рассмотреть разработку концепции «цифрового нейтралитета» − принципа, запрещающего использование киберпространства для ведения информационных атак и манипуляции в сторону детей и использование методов гибридной войны, с обязательством государств принимать меры по предотвращению таких действий для защиты детей.

Указанные меры должны быть основаны на базовых принципах международного права, включая принцип суверенного равенства государств, ненападения, мирного разрешения споров и сотрудничества между государствами. Особое внимание должно быть уделено необходимости выполнения обязательств, вытекающих из «Устава ООН». Принятие таких мер укрепит международный правопорядок и обеспечит стабильность в условиях цифровых вызовов современности.