Провинциальная правовая культура северного крестьянства в контексте реализации буржуазных реформ второй половины XIX в. в России

Соснина Мария Александровна старший преподаватель, Северный (Арктический) федеральный университет 163002, Россия, Архангельская область, г. Архангельск, пр. Ломоносова, 58, оф. 106 Sosnina Mariya Aleksandrovna Senior lecturer, Department of Theory and History of State and Law, Northern (Arctic) Federal University 58 Lomonosov Ave., office 106, Arkhangelsk region, 163002, Russia SosninaAGTU@yandex.ru Другие публикации этого автора

Несмотря на достаточно обширную историографию, посвящённую правовой культуре крестьян, вышедших из крепостной зависимости в 1861 г., проблема историко-правового исследования уровня правовой культуры государственных крестьян – пробел в историографии буржуазных реформ второй половины XIX в. Актуальность исследования обоснована тем, что государственная (казённая) деревня занимала особое место в социально-экономической структуре Российской империи.

Дискуссии по вопросу об уровне правовой культуры начались ещё в историографии дореволюционного периода. Такие авторы как С. В. Пахман, И. Г. Оршанский, П. Скоробогатый, А. А. Леонтьев, Г. А. Дашкевич, А. А. Чарушин, считали, что крестьяне не готовы к включению в общее правовое поле пореформенной России, поскольку являются носителями уникальной правовой культуры, несовместимой с официальным законодательством, которое не регулировало основные вопросы крестьянских правоотношений.

Из наиболее значимых работ современного периода необходимо отметить работы В. Б. Безгина, Л. И. Земцова, А. В. Кириллина, Б. Н. Миронова, Т. А. Тарабановой, Т. В. Шатковской, И. Н. Скуратовой, М.А. Мельничук и др. Доминирующая в дореволюционной и современной историографии точка зрения о низком уровне правовой культуры крестьянства всё чаще находит опровержение в связи с региональными архивными исследованиями документов волостных правлений, а именно решений волостных судов. Таким образом, изучение пореформенной деревни с учётом её социальной и региональной неоднородности – важный шаг на пути к формированию концептуального подхода в этом вопросе.

Поскольку на сегодняшний день отсутствует исследование по правовой культуре бывших государственных крестьян пореформенного периода истории России, цель настоящей статьи через призму проводимых во второй половине XIX в.буржуазных реформ проанализировать её качественное состояние и внешнее проявление. Объектом научной работы стала государственная деревня, а предметом исследования – правовая культура северного крестьянства пореформенной России в период с 1861 по 1917 гг. В исследовании используется формально-юридического метод, а также многомерный статистический анализ путём выявления, интерпретации содержания и взаимосвязей смысловых единиц протоколов волостных судов, нормативных правовых актов, норм обычного права.

Хронологические рамки исследования включают1861 – 1917 гг. Выбор периода связан, прежде всего, с началом функционирования официальных крестьянских судов не только в государственной деревне (по реформе 1837 – 1841 гг. П.Д. Киселёва), но и в связи с их распространением на бывших помещичьих крестьян в ходе крестьянской реформы 1861 г. Географические рамки включают территорию распространения системы волостных судов Российской империи в части законодательного регулирования в пореформенный период. Для объяснения специфики проблематики настоящего исследования в части правовой культуры северного крестьянства в уникальных условиях волостной юстиции бывшей государственной деревни берутся материалы Архангельской губернии в границах 1861−1917 гг. Самобытность историко-правового развития Архангельской губернии, заключающаяся в отсутствии частнофеодальной зависимости, региональных аспектов крестьянской общины, уникальных условиях землепользования, более позднем введении мировой юстиции и отсутствии суда присяжных, определила особенности провинциальной правовой культуры северных крестьян.

Настоящее исследование дополняет уже имеющиеся в историко-правовой науке обобщения для воссоздания механизма осуществления важнейших государственных преобразований эпохи, позволяет определить общее и особенное в процессе проведения буржуазных реформ в различных регионах страны, тем более, что специфика обычного права и нормативной базы предусматривали эти различия.

История Российской империи второй половины XIX в. связана с попыткой трансформации сословного российского общества в общество в бессословное. Безусловно, буржуазные реформы, начатые Александром II, были нацелены на достижение быстрого результата. Судебную реформу, например, предполагалось реализовать в течение четырёх лет, а на практике процесс проведения в жизнь одной из ключевых реформ затянулся на сорок лет. Земская реформа, к большому сожалению провинциальных губернаторов, не была реализована в отдалённых от центра губерниях, хотя на острую необходимость введения земств неоднократно докладывалось Министерству внутренних дел со стороны местной власти ^{[14; с. 264],[7; с. 10 – 11]}. Отмена крепостного права легла непосильным бременем на плечи российского крестьянства, а процесс включения последнего в гражданское общество так и не был завершён до 1917 г. Такое положение дел можно объяснить несколькими особенностями развития государственно-правовой и общественной системы Российской империи.

Во-первых, состояние российского общества на протяжении достаточно длительного периода (с начала XVIII в. до начала буржуазных реформ) необходимо оценивать как полярное, с двумя сословными полюсами – дворянством и крестьянством, общественные отношения которых регламентировались законодательством и обычаем соответственно.

Во-вторых, обширная территории Российской империи отнюдь не отличалась равномерным развитием в силу географических, экономических, социальных и культурных особенностей регионов. Более того, крестьянство по составу также характеризовалось неоднородностью внутри группы. К началу крестьянской реформы сложились три основные группы крестьян: крепостные, государственные и удельные. Управление ими находилось в вотчиной юрисдикции или в руках чиновников разных ведомств, что также явилось причиной разновременного распространения актов крестьянской реформы на бывших крепостных, государственных и удельных крестьян.

В-третьих, нельзя не остановиться на причинах политического характера. Проведение в жизнь буржуазных реформ сопровождалось острыми политическими дискуссиями между представителями разных общественно-политических направлений. С одной стороны, либералы считали вполне своевременным проведение буржуазных реформ в России, тогда как консерваторы считали их преждевременными. Особняком в этом споре «модернистов» и «охранителей» стояли «народные» авторы, которые находились на позиции проведения либеральных реформ с учётом самобытности правовой культуры крестьянского сословия.

Правовая культура – понятие многогранное и многоаспектное. В современной юридической литературе сложилось несколько подходов к определению данного понятия: антропологический, социологический (ценностный), философский. Однако, ценностный подход противопоставляется деятельностному, а деятельностный – рассмотрению правовой культуры как качественного состояния жизни общества. Все вместе вышеперечисленные подходы создают целостное представление о правовой культуре как:

1. Совокупности правовых ценностей, накопленных обществом на определённом этапе своего развития;

2. Способа деятельности (существования) человека в правовой сфере;

3. Качественного состояния правовой жизни общества ^{[6; с. 8]}.

Правовую культуру всего общества, вместе с тем, можно конкретизировать с помощью социальной группы, способа деятельности, правосознания личности, региона развития и исторического периода её существования. В этом аспекте представляется возможным выделить как вид правовую культуру крестьянского сообщества второй половины XIX века, а именно правовую культуру северного крестьянства, поскольку отсутствие частнофеодальной зависимости в Архангельской, Олонецкой, частично Вологодской и Вятской губерний сформировало особый тип правоотношений государственных крестьян. По данным восьмой ревизии численность государственных крестьян в целом по Российской империи в середине XIX в. составляла 36, 12 % населения (это более 9 млн. душ) ^{[3; с. 59 – 168]}.

На качественное состояние провинциальной правовой культуры северного крестьянства оказали влияние несколько важных факторов: история заселения Европейского Севера, род занятий, климатические и социально-экономические условия существования, а также государственное регулирование крестьянской общины.

Появление русского населения на Европейском Севере было связано с распространением экстенсивного землевладения и промысловой деятельностью. В силу указанных причин на Севере в наибольшей степени сформировалось население, которое вынуждено было приспосабливаться к особым природно-климатическим условиям, оказавшим влияние на бытовую культуру, хозяйственную деятельность, социальные связи, здесь дольше сохранились архаические традиции, воспроизводилась русская культурная традиция ^{[5; с. 305]}.

Стремление контролировать крестьянскую общину и фискальный интерес государства в отношении казённой деревни стали причинами реформы графа П.Д. Киселёва (1837 – 1841 гг.), проводимой в рамках Министерства государственных имуществ. Прежде всего изменения коснулись системы управления и судопроизводства (в виде сельских и волостных расправ), не остались в стороне и нормы крестьянского поведения, которые основывались на религиозно-нравственных принципах, характерных для традиционных обществ. Законодательной основой реформы государственной деревни стали три основных акта: «Учреждение об управлении государственными имуществами в губерниях», «Сельский полицейский устав» и «Сельский судебный устав» для государственных крестьян. Создание законодательной базы для государственных крестьян стало прототипом нормативных правовых актов в отношении крепостного крестьянства ^{[12; с. 17 – 25]}.

Реформа 1861 г. для крестьян, вышедших из крепостной зависимости, также ввела органы самоуправления и специального суда – волостного, который при принятии решений мог руководствоваться местным обычаем. Волостной суд стал уникальным способом правовой деятельности крестьян. Он «выхватывал» обычай из массы других социальных норм и решал мелкие уголовные проступки и гражданские споры на основе обычно-правовой нормы. Рационализируемые силой суда местные обычаи становились частью обычного права, и вместе с тем частью крестьянской правовой культуры, впервые признанной на государственном уровне. Закон «О преобразовании общественного управления государственных крестьян и о передаче сих крестьян в ведение общих губернских и уездных, а также местных по крестьянским делам учреждений» ^[10] 1866 г. распространил административные преобразования реформы 1861 г. на население государственной деревни, тем самым ликвидировав результаты реформы П.Д. Киселёва.

Судебная реформа 1864 года, изменившая систему правосудия России, сохранила волостной суд: «судебная власть... крестьянских судов определяется особыми о них постановлениями» (примечание ст. 2 Учреждения судебных установлений) ^[16]. Устав уголовного судопроизводства в ст. 34 содержал норму, согласно которой из подсудности мировых судей изымались дела «сельских обывателей», подведомственные их собственным судам ^[15]. Под судами для сельских обывателей имеют в виду волостные суды, предусмотренные ст. 101 «Общего положения о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» ^[9]. С введением в действие Общего положения волостным судам было предоставлено право принимать решения или на основании заявленных в волостном правлении сделок и обязательств, или на основании местных обычаев и правил, принятых в крестьянском быту (ст. 107).

Правовые обычаи – важная часть правовой культуры крестьянского сообщества. Они регламентировали существование общей семейной собственности, семейных разделов, опеки, вопросов наследства и артелей. Закон придал местным обычаям юридическую силу, тем самым сделав их основой для решений волостного суда. Традиционным для российской дореволюционной и постсоветской историографии считается мнение, что уровень крестьянской правовой культуры не позволял волостным судьям пользоваться нормами законодательства при принятии решений. Например, С.В. Пахман, основываясь на Трудах комиссии по преобразованию волостных судов, не находил связи между решениями волостных судов и нормой закона по причине неграмотности судей. «В одной местности (имеется ввиду Самарская губерния – М.А. Соснина) было прямо заявлено, что по закону судьи никогда не решают, потому что они люди тёмные, законом не смыслят» ^{[11; с. 123]}. Считаем данное утверждение верным лишь в отношении бывших крепостных крестьян.

Современные архивные исследования всё чаще опровергают господствующую в историографии точку зрения о низкой правовой культуре крестьянства. Например, американка Дж. Бёрбанк обосновала свою позицию не этнографическими исследованиями, а архивными документами волостных судов Московской губернии с 1905 по 1917 гг. и пришла к выводу, что решения волостных судов «основывались строго на писаном праве, изложенном в “Общем положении о крестьянах” и “Уставе о наказаниях, налагаемых мировыми судьями”» ^{[17, с. 248]}.

В. Б. Безгин приходит к аналогичным выводам и считает, что период второй половины XIX в. – начала XX в. «стал временем активного правотворчества, которое шло в направлении сближения обычая и закона, втягивало крестьян в сферу действия официального законодательства и способствовало росту правовой культуры сельских жителей» ^{[1, с. 1379]}. Подчеркнём, что данные исследования и выводы касаются бывших крепостных крестьян.

Для характеристики уровня правовой культуры северного крестьянства были проанализированы протоколы волостных судов пореформенной России самой большой из всех северных губерний – Архангельской. Изучение протоколов позволяет прийти к выводу, что прямое упоминание крестьянского обычая при вынесении решения встречается очень редко. Из 1082 изученных протоколов местный обычай упоминается только в 28 случаях. Наличие органов крестьянского самоуправления, созданных в ходе реформы государственной деревни 1837 – 1841 гг. (в виде сельских и волостных расправ) привело к тому, что больше половины решений волостных судов основаны на нормах «Сельского полицейского устава» и «Сельского судебного устава» для государственных крестьян, образуя сложный синтез актов двух реформ, реформы государственной деревни и крестьянской 1861 г.

Повышению уровня правовой культуры крестьянского сообщества второй половины XIX в. должна была способствовать и земская реформа. «Положение о губернских и уездных земских учреждениях» 1864 года ^[8] оставило провинциальный север за пределами земской реформы. Земское дело строилось на трех базовых элементах: 1) территория, пригодная для эксплуатации; 2) население, способное к общественной деятельности; 3) развитая хозяйственно-промышленная жизнь. Несмотря на острую необходимость в земствах, Правительство отрицало наличие этих элементов на Русском Севере, добавляя еще одно негативное обстоятельство – большое государственное землевладение ^{[4; с. 50 – 54]}. В близких по социальному составу и экономическому развитию Олонецкой и Вяткой губерниях земства были введены в 1867 г., Вологодской – в 1870 г., а в Архангельской – только в 1917 г.

Основным препятствием для учреждения земств в северных губерниях, по мнению Правительства, был дефицит человеческих ресурсов, поскольку в силу отсутствия крепостного права здесь не было помещиков, а крестьянское и городское население считалось «темным» и «невежественным» ^{[7; с. 5]}. С таким взглядом на население Архангельской, например, губернии, не соглашались местные авторы: «С глубокой убеждённостью высказываю мнение, что население Архангельской губернии отнюдь не темнее любой из других северных, примыкающих к ней – Олонецкой, Вологодской, Вятской… Да едва ли далеко ушло вперёд от населения Архангельской губернии «серое» население и большинства центральных губерний?» ^{[7; с. 6]}.

Заселение севера наиболее сильными представителями новгородской вольницы, открытость путей за границу, а вместе с тем и постоянное общение с иностранцами и знание иностранных языков (особенно норвежского), уникальный поморский парусный флот, постоянное пребывание в море, лесопильная промышленность создали «на крайнем севере Европейской России тип умного, вдумчивого, энергичного и сметливого помора» ^{[7; с. 6 – 7]}. «Крестьяне природными условиями также поставлены в необходимость постоянного передвижения как в своей, так и в соседних губерниях, Вологодской и Олонецкой. Промыслы местные – лесной сплав, рубка и пилка леса, рыбный, охотничий, - отхожие промыслы, - главным образом в Петербург, - давно согнали с архангельского крестьянина вековую темноту» ^{[7; с. 9]}. В русле указанной тенденции развивалась ситуация и в северных губерниях ^{[13; с. 780]}, это стало причиной того, что крестьяне проводили большую часть времени вне общины, активно вступая в правоотношения, регулируемые законом.

Дискуссии по вопросу об уровне правовой культуры крестьян, начавшись ещё в дореволюционной историографии, заняли значимое место в современных историко-правовых исследованиях благодаря региональным архивным исследованиям документов волостной юстиции. Для того, чтобы сделать правильные выводы, необходимо, чётко обозначить объект исследования – бывшую государственную деревню – отделив её от бывшей крепостной. Специфика исторических и правовых условий формирования двух групп крестьянства – государственных и крепостных – стала причиной неравномерного развития правовой культуры крестьян.

Сделанные в ходе мониторинга архивных документов Архангельской губернии теоретические выводы и заключения можно экстраполировать на пореформенную государственную деревню, населённую свободными сельскими обывателями - выходцами из государственных крестьян, в силу схожести социального состава и законодательного регулирования (в частности, отсутствия частно-феодальной зависимости и земств).

Особенностью организационно-правового регулирования волостного правосудия в бывшей государственной деревне является то, что категории дел и санкции соответствуют не только законодательным актам крестьянской и последующих реформ местного суда, но и нормативным правовым актам реформы государственной деревни П.Д. Киселёва 1837 – 1841 гг. Больше половины решений волостных судов основаны на нормах Сельского судебного и полицейского уставов, вошедших составной частью в Устав о благоустройстве в казённых селениях, образуя сложный синтез актов двух реформ.

В ходе настоящего исследования был опровергнут тезис о том, что крестьяне не знали и не применяли в судах законы. Более длительное существование крестьянского самоуправления в государственной деревне отразилось на правосознании государственных крестьян в части разрешения дел в волостных судах в пореформенный период. Волостные суды, применяя нормы официального законодательства, формировали прогрессивное правосознание крестьян, приближая их к общему правовому полю и равному для всех правосудию, учитывая при этом обычаи и принципы обычного права.

Таким образом, довольно высокий уровень правовой культуры северного крестьянства, сложившейся в силу уникальных условий Европейского Севера, а также значительный объем волостной судебной практики достоверно свидетельствовал о готовности крестьян Европейского Севера к буржуазным реформам. Через новые пореформенные государственно-правовые институты (волостной суд и земства) крестьяне должны были постепенно включаться в общую для всех сословий правовую культуру российского общества. Однако противоречивый характер реформ, их неравномерная реализация замедлили демократические процессы и нарушили принцип равенства всех перед законом.