Одинокий человек в пустыне: к вопросу об экзистенциальном пространстве виртуального мира

Юрьева Алла Васильевна ORCID: 0000-0001-7656-8557 кандидат философских наук доцент, кафедра Общественных Наук, Санкт-Петербургский Государственный Университет Промышленных Технологий и Дизайна 191186, Россия, г. Санкт-Петербург, ул. Большая Морская, 18 Yurieva Alla Vasil'evna PhD in Philosophy Associate Professor, Department of Social Sciences, St. Petersburg State University of Industrial Technologies and Design 191186, Russia, g. Saint Petersburg, ul. Bol'shaya Morskaya, 18 4alla@bk.ru

Существование в информационном обществе, особенно в условиях пандемии последних лет, приводит человека к тотальной вовлеченности в виртуальный мир, требующий от него переорганизации жизни в целом. Эти глобальные перемены приводят к новому мироощущению и пониманию себя. В связи с этим с большей силой актуализируется проблема одиночества человека в мире высоких технологий, его попытки обрести новый экзистенциальный опыт и найти себя.

Рассуждая о виртуальном мире, мы неизбежно сталкиваемся с категорией пространства, которая в последнее время становится актуальной для целого ряда различных научных дисциплин. Наблюдая подобный интерес, можно предположить, что в научном мире происходит пространственный «поворот». В некотором роде, такой процесс является абсолютно закономерным, ведь категория пространства универсальна, а обращение к ней позволяет увидеть культуру как многомерное целое. Как однажды справедливо заметил П. Флоренский: «всякая культура может быть истолкована как деятельность организации пространства» ^{[17, с. 112]}. С этими словами хочется согласиться, но можно развить эту мысль, уточнив, что любая культура, реализуясь в пространстве, сама становится пространственным явлением. В результате возникает пространство культуры, способное нескончаемо расширяться как пространство бытования смыслов. Эти идеи в современном мире обретают новые грани, когда мы становимся свидетелями глобального перехода в виртуальную культуру.

Еще в ХХ веке, как отмечает В. М. Немчинов ^[11], окончательно определились главные технологические направления, сферы и задачи мирового развития, которые на сегодняшний день не потеряли своей актуальности. Автором были выделены семь главных сфер, или точнее взаимосвязанных предметных областей технологического прорыва. Это овладение временем, пространством, энергией, организацией, информацией, коммуникацией и жизнеспособностью. Стоит заметить, что для человека, как для беспрестанного творца «второй» природы, указанные процессы, связанные с невероятными технологическими скоростями, требуют регулярного осмысления. Ведь ещё недавно человек противопоставлял себя естественному пространству, природе, но сегодня он погружен не просто в искусственно созданное (символическое) пространство, но в виртуальную реальность.

Картина мира на сегодняшний день базируется на безоговорочной вере в прогресс науки, всесилии техники и технологий в решении любых социальных проблем. Этот лейтмотив становится идеологией постиндустриального мира. Теперь человечество является свидетелем небывалого темпа развития технологий, в каком-то смысле – мы экспериментальное поколение, потому что ни один из предшествующих этапов научно-технического прогресса не приводил к изменениям в таких глобальных масштабах за столь короткий промежуток времени.И всё же, наша культура, каким бы термином мы её не определяли сегодня, понимается как переходная, формирующее нечто новое, так как общество находится в процессе становления виртуального мировоззрения.

Здесь следует уточнить, является ли виртуальный мир единственным из параллельных миров в жизни человека? Действительно ли эта реальность не была известна нам раньше? Р. А. Нуруллин считает, что в новом виртуальном мире много старого и давно знакомого для людей, потому что к нему мы можем причислить субъективный мир любого человека, его духовную и художественную практику ^[12]. Пользуясь терминологией Э. Кассирера, человек, являясь существом символическим, легко переходит из физического пространства в культурное, наполненное знаково-символической структурой. Индивид пребывает во власти эстетических ландшафтов, путешествует в те пространства, где встречается с чувствами и мыслями других людей (живопись, музыка, тексты). Ему свойственно дополнять даже эту, уже надстроенную реальность, выстраивать внутри неё свою, личную территорию, понятную порой только самому индивиду.

Можно сказать, что индивиду привычно существовать в искусственной (надстроенной) реальности, подобный опыт у него имеется. Тем не менее есть нечто особенное, свойственное именно виртуальному миру – зависимость от технического прогресса. Ведь на современном этапе развития виртуальная реальность обрастает исключительными возможностями, позволяющими создавать реалистические зрительные эффекты (VR-очки), а весь мир замер в ожидании прорыва, который принесёт нам новые способы испытывать еще более яркие ощущения.

Высокотехнологические инновации на сегодняшний день – это уже требование времени, позволяющее находиться на вершине разных общественно-политических и культурных процессов. Поэтому преобразовательная деятельность человека становится основой социокультурных формирований. По словам Е. Ю. Шакировой, «инновационные процессы … приобретают необычный характер: с одной стороны, инновации возможны как результат деятельности людей, с другой стороны, полученные инновации, ставшие социокультурной данностью, оказывают дальнейшее влияние на социокультурные процессы» ^{[19, с. 16]}. Эта мысль дает нам возможность понять насколько глубоко техника и технологии изменяют социум, культуру, историю, самого человека.

На этот процесс имеет смысл взглянуть и с другой точки зрения. Например, известный немецкий философ-неотомист Ф. Дессауэр ^[1], считал, что открытие второго, рукотворного мира – это всегда явленный людям дар. Он рассматривал технику не только как часть природы, подчиняющуюся её закономерностям, но и как «трансцендентальную сущность», выходящую за пределы человеческого знания, и проникающую в область сверхъестественного (при этом функция человека – это реализация им «божественного предназначения»). Дессауэр полагал, что трём книгам Канта, нужно добавить четвёрную – критику технической деятельности.

В свою очередь Л. Мамфорд, исследовал технику вне религиозного контекста, призывал уделять внимание любому техническому явлению с точки зрения его происхождения, как психологического, так и практического характера. Автор настаивает на том, что человек, имея особенную зависимость от технической культуры, всё же ею не определяется, хотя существовать без неё он уже практически не в состоянии. Однако далее он отмечает, что «ещё никогда, если начинать с эпохи пирамид, такие значительные физические изменения не осуществлялись за столь короткий период. Каждое из этих изменений поочередно вызывало трансформации в человеческой личности, а если этот процесс будет продолжаться с неослабевающей скоростью и бесконтрольно, то уже вырисовываются контуры более радикальных преобразований» ^{[9, с. 145]}. Оба автора, и Ф. Дессауэр и Л. Мамфорд, склоняются к тому, что последствия взаимодействия человека и технологий могут быть необратимы. Каковы могут быть эти последствия, а главное – каким видит себя человек, так тесно соприкоснувшийся с техникой?

В действительности мы можем наблюдать выстраивание мифа о человеке виртуальном, как о новой антропологической формации, для которой характерна бестелесность и бесконечность вариантов самоидентификации. Можно даже сказать, что эта новая формация сосуществует с человеком перманентно, ведь он «носит» свою цифровую личность как некоторую оболочку и в обыденном пространстве своего бытия. В мире интернета субъект выстраивает своё жизненное пространство, которое становится для него средством самоосуществления.

Полноценно ли индивид проживает в виртуальном пространстве своё бытие? Действительно ли он связан достаточно прочными социальными связями с миром или это попытка остаться среди людей, но в то же время быть одному? Можно ли сказать, что экзистенциальное пространство виртуальности – это экзистенциальное пространство одиночества? Вот те вопросы, которые требуют осмысления. Поэтому стоит рассмотреть понятие одиночества как экзистенциальной проблемы.

С философской точки зрения, одиночество – это результат осознания человеком конечности своего бытия, а так же активное творческое состояние, источник силы, благоприятная возможность для общения с самим собой. У А. Камю одиночество понимается как обязательная составляющая человеческой сущности. С. Кьеркегору принадлежит мысль об одиночестве как центральном элементе внутренней природы индивида. Его одиночество – это замкнутый мир внутреннего самосознания, не размыкаемый никем, кроме Бога.

С религиозной точки зрения, есть любопытные рассуждения А. Сурожского об осознанном уходе из социума для обретения духовного опыта. Известно, что в Писании одиночество обретает глубокое символическое значение. Он пишет так: «надо сознавать, что понятие пустыни обнимает не просто географическое место, но духовное положение… мы видим людей, мужчин и женщин, которые испытывали настоящий голод и которые, поняв, что окружающий мир не даёт возможности насытиться до конца, наполниться до края, уходили в пустыню, так чтобы исчезло все, что могло отвлечь их от этого поиска, все, что могло вмешаться, все, что могло ослабить их устремление, все, что могло увлечь их в делание, не имеющее ничего общего с этим устремлением их жаждущей души. Они были разными людьми, но все испытывали этот же голод» ^{[10, с. 532]}. А так же, «это может быть любое другое место, где нет ничего, кроме вас: вы на земле, над вами небо, и все одиночество, а порой страхи, а порой ликование земли и неба» ^{[10, с. 533]}. Исходя из этих слов, человек в определенные моменты жизни жаждет спасительного и очистительного одиночества, места своего отрешения, в котором он обретает себя. Уход в физическое пространство пустоты/пустыни сопряжено с желанием максимально укрупнить своё присутствие в мире, обрести тишину, столь необходимую для подлинного мышления и самопознания.

Безусловно, можно привести примеры одиночества иного рода, осознанного, не связанного с жаждой духовного опыта, к примеру, людей, страдающих агорафобией. Нидерландский художник Дик Кет (1902 – 1940), добровольно изолировавший себя в родительском доме в пору своей цветущей молодости, страдал этим недугом. Боязнь открытых пространств, дверей и распахнутых окон, а также большого скопления людей, подтолкнули молодого человека к полной самоизоляции. Глядя на его картины, вы становитесь наблюдателем особенного пространства, для описания которого можно подобрать эпитет - «бытовое откровение». Этот мир удивительно богат, глубок и интересен, а главное – цельный, хотя на полотне вы видите самые простые предметы, незамысловатый декор, элементарную композицию. Направление, в котором работал Кет, называют магическим реализмом, то есть в действительности мы имеем дело не просто с натюрмортом или автопортретом. Можно сказать, что вместе с автором мы постигаем сущность вещей, ищем взаимосвязь между элементами его микрокосма, каким бы ограниченным он не был в данный момент. Художник пытается найти своё место среди этих бытовых сущностей, понять кто он. Это очень похоже на создание второй реальности, виртуальной, в которую Дик Кет погружается как в спасительную вселенную. Казалось бы, болезнь заставила живописца укрыться от мира, максимально сократив общение с ним, но и в этих обстоятельствах мы наблюдаем человека «ищущего», заброшенного в бытие, испытывающего страдания, страх и одиночество, всё то, что свойственно любому из нас.

Здесь уместно вспомнить Ф. Ницше, описывающего одиночество как «дом», также он пользуется метафорой пустыни, и эта пустыня позволяет человеку обрести самость, которую он теряет, живя в обществе. Поэтому хочется пойти вслед за философом и попытаться осмыслить пространство виртуальности через метафору пустыни. Как можно описать экзистенциальный опыт, обретаемый человеком, погружающимся в новый виртуальный мир? В первую очередь, человек попадает в абсолютно ничем не ограниченное необозримое пространство, в котором есть всё, но в то же время нет ничего. Далее, в пустыню виртуальности субъектом посылается запрос (написанный пост, использование поисковой системы, чтение новостей), подобно гласу, который он обращает в великую пустоту, порой, не ожидая никакого ответа. Мы снова обнаруживаем его в пустыне, остающимся наедине со своими чувствами, в этом экзистенциальном опыте он абсолютно прозрачен, открыт и не защищен, хотя и испытывает иллюзию закрытости/интимности своего пребывания в виртуальности.

На этот счет в мировой культуре уже наметилась некоторая рефлексия, раскрывающая основные проблемные точки заданной темы. В качестве иллюстрации можно привести ряд примеров, обнаруживающих всю актуальность вопроса взаимодействия человека и компьютера.

В 2021 году в Санкт-Петербурге в Манеже проходила масштабная выставка работ известной российской арт-группы Recycle, в которую входят два художника Андрей Блохин и Георгий Кузнецов. Творчество этих авторов выстраивается вокруг связи человека с виртуальным миром, сознания индивида и сознания машины. Стоит заметить, что без использования смартфона (требуется установка специального приложения, через которое проясняется содержание многих объектов) по-настоящему погрузиться в замысел художников не получится.

Вход на выставку изначально был решён как приглашение к критическому осмыслению современной антропологии виртуальности. Инсталляция изображала людей в VR-очках, соединенных единым проводом, благодаря чему возникало ощущение искусственно созданного («не социального») единства людей. Погружённый в дополненную реальность, сознательно удаляясь от мира привычного (физического), человек попадает в бесконечное пространство личного одиночества, несмотря на связанность с подобными ему индивидами («одиночествами»).

Инсталляция «Сад расходящихся камней» заявлена авторами как динамическое размышление о месте и времени. На песчаном пустынном пространстве происходит медленное перемещение нескольких камней, оставляющих след. Здесь хотелось бы развить художественный замысел Recycle и попытаться представить это пространство не только как место нашего пребывания в сети, но и как возможность осознать ускользающее время. Выражаясь метафорически, можно сказать, что наша цифровая личность, как одинокая каменная глыба, блуждает в виртуальной пустыне, оставляя цифровой след и незаметно растрачивая драгоценные минуты реальной жизни. Эти работы показывают нам всю серьёзность и глубину вхождения человека в новый для себя экзистенциальный опыт виртуальности, однако они оставляют ощущение некоторой озабоченности авторов по поводу будущего человечества.

Интересно отметить, что метафора пустыни встречается и в ставшей уже хрестоматийной кинотрилогии о киберпространстве «Матрица», хотя здесь её используют для обозначения именно реального мира, а не виртуального. История, рассказанная Морфиусом, проясняет, что «опустынивание» жизни стало результатом тотального порабощения человека машиной, полным погружением его в красочную иллюзию. Правда оказалась настолько неприглядной, что оператор корабля «Навуходоносор» Сайфер решает возвратиться в Матрицу, после девяти лет жизни в реальности. Тем не менее, Нео стремится вернуть настоящий цветущий мир человеку и свергнуть власть машин. Здесь, конечно, рождается мысль о том, что истинная пустыня там, где нет подлинной жизни, ведь как бы ни была прекрасна иллюзия, она не обретёт глубины настоящего бытия. Вспоминая Платоновскую пещеру, можно сравнить главного героя с философом, жаждущим пролить свет в сознании заблуждающихся людей. Очевидно, что фильм затрагивает многие философские вопросы (что такое реальность, сознание, дуализм души и тела и другие), которые были поставлены намного раньше возникновения киберпространства, но именно теперь обретающие особенное звучание.

По аналогии с «Матрицей», где реальность рифмуется с пустыней, хочется упомянуть ежегодный фестиваль «Burning Man», проводящийся в пустыне Блэк-Рок в штате Невада. По задумке организаторов темой фестиваля в 2020 году стала «Мультивселенная». В реальной пустыне «разворачивается» множество вселенных, миров, придуманных и реализованных самими людьми. Эти пространства существуют параллельно друг другу, как надстроенная реальность человеческих иллюзий и в каждую их них есть возможность попасть. Такой виртуальный мегаполис в стилистике киберпанка «рождается» только на одну неделю. Многие объекты этой мультивселенной были доступны при использовании специального приложения для смартфона. Однако в результате ограничений, связанных с пандемией, фестиваль частично был перенесен в онлайн формат, что в итоге гармонично сочеталось с его концепцией мультивселенной. А уже в 2021 году он прошел полностью в виртуальной реальности и назывался «The Great Unknown» («Великое неизвестное»). Для участия в этом фестивале можно было находиться дома, быть подключенным к интернету и использовать VR-очки.

Исходя из этих примеров, хочется сделать некоторое резюме: преломляя себя в виртуальном пространстве, человек стремится выйти за пределы своих экзистенциальных границ (почувствовать больше, увидеть ярче), иначе говоря, пытается осмыслить себя в новых координатах существования. Интересную мысль высказал М. Хаим. По его словам «киберпространство – это ментальная карта информационных ландшафтов в памяти компьютера в сочетании с программным обеспечением; это способ антропологизировать информацию, придать ей топологическую определенность, чтобы человек мог привычным образом оперировать данными как вещами, но на гиперфункциональном уровне, сравнимом с магией; виртуальная реальность и киберпространство должны будить воображение и дать возможность преодолеть экзистенциальную ограниченность реальности: выйти за пределы смерти, времени и тревоги; аннулировать свою заброшенность и конечность, достичь безопасности и святости» ^{[3, с. 23]}.

Рассуждая о виртуальном пространстве, нельзя оставить без внимания и проблему виртуального времени. Вспоминая М. Хайдеггера, можно сказать, что бытие как присутствие непосредственно связано с понятием время, оно им определяется. Бытие мыслится как событие: «прежде философия, отправляясь от сущего, мыслила бытие как идею, как энергию, как волю, а теперь – можно было бы подумать – как событие» ^{[18, с. 128]}. Каково же время в виртуальном пространстве? Это всё то же событие в виртуальном мире. Следовательно, существование в виртуальном пространстве связано с переживанием человека определенных событий. Однако, если его бытие протекает в реальном мире между рождением и смертью и не определяется самим человеком, то в цифровом поле человек волен сам решать, когда будет закончен поток событий, остановится время его присутствия в виртуальности. То есть можно заключить, что виртуальное пространства выступает как взаимоотношение двух пространств: внутреннего и внешнего, связанного с переживанием события. И в то же время, этот поток событий контролируется самим субъектом.

Не стоит забывать, что виртуальная реальность становится не просто фоном человеческой жизни, а всё больше заменяет реальные социальные контакты, делая его элементом определенной игры. Еще недавно человечество переживало за профессиональных геймеров, увлекающихся натур, которых может полностью поглотить виртуальное пространство. Как правило, шло описание личности геймера как неудачника и оправдание им самим всех своих социальных неудач виртуальными победами. Теперь же все больше виртуальный «спектакль» сопрягается с реальным «спектаклем», риски виртуального пространства налагаются на риски реального пространства, и современный индивид попадает под двойной прессинг современности.

Можно сказать, что интернет представляет собой пространство, в котором активно идут процессы диверсификации, вызванные созданием различными сообществами собственных полей. Миллионы людей одновременно уходят в интернет, но они не пересекаются и даже не имеют шансов на пересечение. В итоге мы получаем не просто необозримое пространство, а бездонное пространство кроличьей норы, в которую однажды прыгнула Алиса, с миллионами «выходов» и «входов». Такое пространство перестает быть плоским, но становится многомерным. Понимая это, пользователь осознает всю тщетность своей попытки вместить весь его объём, ощутить его границы, сделаться частью. Он ощущает себя песчинкой в море пустыни.

Отсюда и берет исток особенность экзистенциального присутствия человека в виртуальности. Именно в силу нашей социальности, мы болезненно переживаем нахождение в обществе, где мы ни с кем не связаны. Одинокие люди больше пользуются интернетом, чем те, кто не чувствуют себя таковыми. В некоторых исследованиях отмечается, что чувство одиночества у одиноких людей усиливается после использования соцсетей. В реальной жизни, как и в виртуальной, чувство одиночества практически не зависит от количества людей, с которыми общается индивид, но зато зависит от того, насколько существующее общение удовлетворяет его потребность в привязанности, и от того, находит ли он смысл в этом общении.

Итак, можно подвести некоторые итоги: во-первых, современная культура представляет собой пространство, в котором происходит радикальная смена стереотипов социального взаимодействия благодаря современным технологиям, отношение к которым может варьироваться.

Во-вторых, в силу своей социальности человек остро нуждается в контактах или же чувстве причастности к некоторому сообществу. Однако в виртуальном пространстве, ввиду его особенных характеристик, эта потребность реализуется с определенной спецификой. Поэтому автор склоняется к выводу, что стремление быть среди людей в виртуальном мире превращается в усиленное внимания индивида к самому себе (постоянное стремление к удовлетворению своих виртуальных запросов). В результате это и приводит его к одиночеству, замкнутости на самом себе, в ту самую виртуальную пустыню.

В-третьих, использованная метафора пустыни может быть полезна для описания экзистенциальных переживаний человека в интернет-пространстве. Сопоставляя религиозный контекст метафоры пустыни с виртуальным миром, мы видим, что в ней также сокрыт контекст уединения, ухода, для поиска ответов на многие вопросы. Для человека в виртуальном мире намечена некоторая свобода выбора, действий, он открыт для собственных переживаний, он видит себя через призму своего запроса в виртуальную пустоту. Безусловно, это вряд ли имеет право быть названо духовным переживанием, скорее духовными миражами, эффектом пустыни, однако через попадание даже в виртуальность человек актуализируется и находит себя.

В-четвертых, параллельно с осмыслением проблемы пространства требует внимания и феномен виртуального времени, который обретает в виртуальном мире специфические особенности. Человек «виртуальный» отмеряет своё бытие событиями, как и в обычной реальности, однако именно в его власти состоит регуляция временных потоков, что существенно отличает одно время от другого.

Таким образом, можно заключить, что каждая эпоха строит свою онтологию, исходя из собственных ценностей и культурных доминант. Современный человек перешёл границу виртуальности легко и почти незаметно. Мы не успели оглянуться, как оказались погруженными в мир высоких технологий. Остаётся ещё один риторический вопрос, который непременно стоит поставить перед собой. Нужно ли нам обрести своё право на выход из этого виртуального мира, или мы должны научиться жить в нём, обретая себя заново, но уже на каком-то новом уровне.