Как отличить пьяного от голодного? (К интерпретации стихотворения Н.А. Некрасова «Филантроп»)

Вэй Синьи кандидат филологических наук Аспирант, кафедра истории русской литературы XIX века филологического факультета, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова. 518100, Китай, специальный район, г. Шэньчжэнь, ул. Циньсюэ, Район Наньшань, Цзиньлун, кв. C— 503, Wei Xinyi PhD in Philology Postgraduate student, Department of the History of Russian Literature of the XIX Century, Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University. 518100, Kitai, spetsial'nyi raion, g. Shen'chzhen', ul. Tsin'syue, Raion Nan'shan', Tszin'lun, kv. C— 503, sinjivei@yandex.ru Другие публикации этого автора

Стихотворение «Филантроп» (1853) привлекало внимание некрасоведов преимущественно "советского периода". Среди наиболее выдающихся ученых, высказывавших важные замечания об этом произведении или посвятивших ему отдельную работу, необходимо назвать К. И. Чуковского^[1], Б.Я. Бухштаба^[2], М.М. Гина^[3], А.М. Гаркави^[4]. При этом центральное внимание уделялось установление правильного основного текста произведения, установлению прототипа заглавного героя, реального контекста стихотворения (в частности, связи Некрасова и «Общества посещения бедных»). При этом собственно «прочтению» текста, его интерпретации практически не уделялось внимания: смысл, видимо, представлялся простым и однозначным, в стихотворении видели обличение «либеральных филантропов» и филантропии как таковой, как предположительно чего-то заведомо ложного и искусственного, позволяющего правящим классам закрывать глаза на подлинные социальные проблемы и пути их решения^[2]. Такое понимание, как мы покажем в нашей работе, является крайне неточным, основанным на априорных идеологических представлениях о Некрасове как "революционном поэте" ^[5].

К сожалению, в постсоветский период этим трактовкам "Филантропа" практически не было ничего противопоставлено. Стихотворение практически не привлекало внимания ни некрасоведов, ни специалистов по русской литературе второй половины в целом. Так, в недавней монографии М.С. Макеева о "Филантропе" говорится очень бегло и в сущности повторяется мысль об отразившемся в нем "скептицизме" относительно российской благотворительности [6: 193-194]. Имеющие существенное значение для современного некрасоведения монографии В.И. Мельника ^[7] и Г.Ю. Филиповского ^[8] "Филантроп" привлекают к рассмотрению "эпизодически". Мало внимания уделяется внимания данному тексту в недавней диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук "Идейно-художественная концепция праведничества в поэзии Н.А. Некрасова" Т.А. Житовой ^[9]. Столь же бегло рассматривается стихотворение в диссертации С.Н. Макаровой "Идеал человека в лирике Н.А. Некрасова в свете православной традиции" ^[10]. Как и в целом творчество Некрасова, данное стихотворение практически не привлекает и зарубежных исследователей. Едва ли не единственное исключение представляет посвященная великому русскому поэту монография швейцарской исследовательницы Annette Luisier, однако и в этой книге "Филантропу" уделено мало внимания и автор в целом опирается на представления советских литературоведов ^[11].

Таким образом, стихотворение "Филантроп" несмотря на произошедшее резкое изменение научной парадигмы, на продолжающийся пересмотр понимания некрасовских взглядов на общество и человека (см., например, посвященный 200-летнему юбилею блок статей в журнале "Русская литература" ^[12],[13] и ^[14]), так и остается прочитанным "по-советски". Этим обусловлена актуальность данной работы, задачей которой является предложить такое прочтение текста, которое было наиболее адекватно авторскому замыслу и не было бы основано на априорных идеологических представленях о творчестве поэта. Это прочтение в конечном счете имеет целью сделать посильный вклад в начинающийся пересмотр представлений об общественных взглядах Некрасова, его позиции в отношении благотоворительности и народного просвещения.

Мы при этом принимаем ставшее едва ли не аксиоматическим для современного литературоведения представление о неизбежности присутствия в любом прочтении любого текста субъективного начала (см.: ^[15]), однако опираемся в нашем анализе на работы таких теоретиков литературы, которые, с одной стороны, признают, что смысл текста осуществляется только в его чтении и поэтому зависит от своего рода "сотворчества" читателя, с другой - показывают, что само это сотворчество не является абсолютным произволом, но ограничивается элементами, имманентно присущими самому тексту. К таким теоретикам принадлежат, несомненно Stanley Fish ^[16] и Michel Riffaterre ^[17]. Именно риффатеровская концепция автореференциальности текста, позволяющей компетентному читателю выявлять значимые элементы текста и тем самым верифицировать свои интуиции, возникающие при его прочтении (принимая истинные и отбрасывая ошибочные, произвольные - см. также ^[18]) положена в основу методологии данной работы. Стихотворение "Филантроп" цитируется по последнему наиболее авторитетному изданию произведение Н.А. Некрасова ^[19].

Несомненно, что любое прочтение "Филантропа" не может не принять во внимание, не исходить их того, что перед нами "сатира" - обличительное стихотворение. Также ясно, что объектом обличения является заглавный герой. Однако в чем обвиняется главный герой, понять не так уж просто. Начнем с того, что кто бы ни послужил прототипом заглавного героя (В.Ф. Одоевский, как считают большинство некрасововедов, или В.И. Даль, как утверждал сам Некрасов), этот персонаж очевидно отличается от настоящего помещика или бюрократа, равнодушного к судьбам народа (ср. его, например, с «барином» из стихотворения «Забытая деревня» или вельможей из «Размышлений у парадного подъезда»). Он, будучи крупным чиновником и богатым человеком, действительно занимается просветительской деятельностью, издавая книжки как научно-популярного:

О народном просвещении,

Соревнуя, генерал

В популярном изложении

Восемь томов написал.

Продавал в большом количестве

Их дешевле пятака,

Вразумить об электричестве

В них стараясь мужика…

так и назидательно-нравоучительного характера:

Нам терпенье проповедуя,

Как Сократ красноречив.

(в просветительской деятельности сам Некрасов вскоре примет вполне сочувственное участие ^[20]). Приносимая этой деятельностью польза не вызывает сомнения ни у автора, ни у рассказчика (хотя читатель может расслышать и иронию в ее описании: нужно ли мужику знать об электричестве). «Филантроп», в отличие от других сатирических персонажей некрасовской поэзии, принимает бедняка и готов его выслушать. Сам рассказчик говорит невразумительно и несвязно и вызывает обоснованное подозрение в том, что явился нетрезвым. Происшествие таким образом напоминает скорее казус, в котором виноват едва ли не сам проситель: он не смог собраться, подготовиться, внятно и коротко изложить суть своей просьбы. Единственное, кажется, в чем может упрекнуть «его сиятельство» рассказчик, так это в том, что он не может отличить «голодного от пьяного». Упрек этот, однако, выглядит не очень понятным: почему нужно уметь отличать пьяного от голодного?

Исследователями обычно упускается из виду еще один важный нюанс, важный для понимания стихотворения. Дело в том, что из того, что рассказывает о «его сиятельстве» отставной чиновник, никак не следует, что генерал занимается какой-то практической благотворительностью. И, судя по речи, приготовленной, но не произнесенной, рассказчик обращается к генералу не как благотворителю и филантропу (не собирается просить у него материальной помощи), но именно как к «генералу», власть имеющему, возможно, способному реабилитировать его и восстановить на службе:

…Я горе мыкаю,

Я работаю за двух,

Но не чаркой — вашей книгою

Подкрепляю слабый дух,

Защитите!...

Фактически отставной чиновник ищет не «благотворительности», а покровительства, протекции со стороны важной особы, то есть действует путем бюрократическим, подобным тем, какими он сам до этого пренебрегал.

Приняв во внимание все это, мы можем вернуться к самому произошедшему «казусу». Бросается в глаза его, так сказать, архетипический характер. Можно сказать, таким образом, что столкновение рассказчика и его сиятельства на самом деле представляет собой по сути не эпизод отношений филантропа и обращающегося за помощью к нему бедняка, но вполне традиционную и типичную для бюрократического чиновничьего мира сцену обращения подчиненного к начальству. Эпизод восходит к распространённой в русской литературе ситуации встречи важного начальника и бедного чиновника («маленького человека»). Легко вспомнить прежде всего повесть Н.В. Гоголя «Шинель», присутствовавшую в сознании Некрасова при создании «Филантропа»^[1]. Здесь мы видим начальника, генерала, распекающего бедного чиновника для того, чтобы показать своему приятелю, как он строг и как все его боятся. Ситуация напоминает (и, возможно, и восходит к нему) также знаменитый эпизод из хорошо известного Некрасову (он и был фактически тем, кто первый увидел талант его автора) романа Ф.М. Достоевского «Бедные люди», в котором Макар Девушкин благодаря оторвавшейся пуговице произвел сильное и трогательное впечатление на его превосходительство и вместо наказания получил сто рублей от тронутого его положением начальника ^[2]. У Достоевского (мы не будем ни в коем случае здесь претендовать на исчерпывающую трактовку этого сложнейшего эпизода) описано очень важное изменение в настроении начальства или, точнее, в способе отношения к мелкому чиновнику: от служебно-бюрократического к человеческому. Важно, что в обоих произведениях реакция начальства возникает в ситуации, так сказать, безмолвия подчиненного. Ни Башмачкин, ни Макар Девушкин не способны сказать ничего в свою защиту и по своему косноязычию, и по робости. Начальство само решает, по внешнему виду мелкого чиновника, своему настроению, общей своей склонности, как вести себя в данной ситуации: помиловать или примерно «распечь».

В некрасовском стихотворении мы видим как будто «промежуточный между «Шинелью» и «Бедными людьми» случай. Рассказчик, обращаясь к генералу как носителю власти, и потому что он является носителем власти благодаря высокому положению на служебной лестнице, в этом конкретном случае надеется вступить в отношения, выходящие за рамки простых бюрократических. Очевидно, сам генерал дал ему такое право своими писаниями, в которых человеческое достоинство ставится выше положения в обществе и чина, утверждается "приверженность к добру":

Словно с равными беседуя,

Он и с нищими учтив…

Главный герой решает обратиться к «филантропу», услышав о нем и его деятельности, прочитав какие-то из книжек (он не просто знает их содержание, но они послужили ему моральной опорой в его несчастье, можно сказать, воодушевляют его). Будучи сам "нетипичным чиновником", он увидел в "его превосходительстве" "нетипичного генерала". Человека, достигшего высоких чинов и большого влияния, но не утратившего чувство равенства с человечеством, человека, для которого честность и справедливость имеют значение большее, чем чин и наличие наград. Можно сказать, что в генерале рассказчик увидел торжество своих принципов, враждебных чиновнически-бюрократическим, но соответствующим высоким нравственным, христианским требованиям.

При этом сам чиновник, кажется, не выдержал такого звания просто человека, оказался не готов быть с графом как с равным. Он оробел, несомненно, от прихода такого значительного лица:

Вот идет его сиятельство,—

Я сробел; чуть жив стою;

Впал в тупое замешательство

И забыл всю речь свою.

Тер и лоб и переносицу,

В потолок косил глаза,

Бормотал лишь околёсицу,

А о деле — ни аза!

Генерал-филантроп ведет себя, конечно, не так, как аналогичный персонаж «Шинели». Для него иерархическое положение собеседника явно не является единственным критерием, определяющим модальность его поведения. Он не выступает как самодур, основывающий свое отношение к ближнему на чине и положении. Однако не поднимается он и до уровня героя Достоевского. Как и в «Бедных людях», мелкий чиновник не дает начальству шанса услышать себя, свои объяснения. Достоевский, однако, показывает, что «бессловесность» подчиненного необязательно для гуманного начальника является абсолютным препятствием для понимания. Внешний вид Макара позволяет увидеть в нем не нерадивого пьющего чиновника, заслуживающего наказания, но «бедного человека». О внешности рассказчика в «Филантропе» сказано мало - говорится только, что он, собираясь к генералу, «поначистил свой мундир», следовательно, явился в виде скорее приличном, не в практически лохмотьях, как Девушкин. Прямо поэтому по одежде бедняка генерал опознать не мог. Однако само отчаяние, которое не могло не проявиться в жестикуляции, в слезах и, в пусть и несвязных, но очевидно трогательных словах визитера, могло стать для него откровением, ключом к истинному положению явившегося к нему человека.

Некрасовский генерал этого положения, тем не менее, не разглядел. В этом именно смысл упрека, в этом дефект генеральского видения, имеющийся в виду в стихах «А голодного от пьяного / Не умеют отличить…». Не в том дело, что у генерала нет какой-то особенной требующейся настоящему филантропу «сноровки», позволяющей отличать голодных от пьяных (очевидно, что чаще всего сделать это легко). Проблема в том, что он не любит и не знает человека, человеческое сердце, и в ситуации сложной, неясной, требующей пристального и любящего, изначально сочувствующего и принимающего человека взгляда, он предпочитает упростить ее, сведя к самому легкому: проще увидеть в человеке порок и его собственную вину, чем безвинное страдание.

Сделаем выводы из сказанного. Наше прочтение позволяет показать, что стихотворение «Филантроп» не представляет собой сатиру на просветительскую деятельность правящих классов, тем более - на благотворительность как таковую. Такое прочтение произведения, канонизированное в советском литературоведении, уводит от подлинного авторского намерения. На самом деле в своем произведении Некрасов ставит существенно более широкую и важную проблему неспособности даже явно доброго человека выйти за пределы формальных отношений между людьми. В «Филантропе» нужно прежде всего видеть обличение страшной силы таких отношений, подчинившей себе все российское общество сверху донизу.