Косметические производства в контексте модернизационных процессов в поздней Российской империи

Уманский Леонид Алексеевич ORCID: 0000-0002-2528-7402 аспирант; институт общественных наук; Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ 119261, Россия, г. Москва, пр-т Вернадского, 82 Umanskii Leonid Alekseevich Postgraduate student; Institute of Social Sciences; Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration 82 Vernadsky Ave., Moscow, 119261, Russia leonidioum@yandex.ru

Настоящий текст посвящён тому, как менялись потребительские практики населения Российской империи в эпоху модернизации Витте-Столыпина, следствием которой был рост уровня урбанизации, на примере развития косметической отрасли — косметики, средств личной гигиены, парфюмерии — в 1880–1910-е гг. Население и в Европе, и в России мигрирует из села в город, что не просто меняет потребительские практики, но и смещает на потребление акцент с прежде господствовавшего и служившего структурной рамкой производства ^{[1, с. 167-170]}. Как пишет К. Бэйли, урбанизация «отсылает к культурному сдвигу, подразумевающему [начало] превалирования городских ценностей над сельскими» ^{[2, p. 184]}.

Сопровождавшая модернизацию Витте-Столыпина урбанизация (хотя о том, насколько эти процессы были неразрывны, продолжаются дискуссии, см., напр. ^{[3, с. 168–179]}) предполагала значительный прирост городского населения — и вне зависимости от соотношения векторов взаимовлияния города и деревни городской вектор существовал и форматировал модели поведения и повседневные практики тех выходцев из деревни, что стекались в город в поисках заработка. Понятно, что косметические средства оказываются где-то между заботой о здоровье и решением чисто эстетических задач и для каждого конкретного индивида этот маятник мог отклоняться в ту или иную сторону по-разному, но в целом по популяции можно утверждать, что в данном случае речь всё равно идёт о том, что «...здоровье было признано самостоятельной высшей ценностью — это убеждение укрепилось сначала среди представителей среднего класса и постепенно стало достоянием остальных слоев общества…» ^{[4, с. 206]}. Яркий пример тех самых «городских ценностей» Бэйли, если вспомнить о том, что земские врачи в XX столетии будут вкладывать в уста крестьян следующие высказывания: «Ну а ежли теперь <...> што кому на роду написано али за грехи послано, так ведь тот тое должон же получить?» ^{[5, с. 11]}, добавляя после уже от себя: «Путем систематических чтений возможно насаждение в народе сведений и по медицине с гигеною, которую так упорно не признает деревня» ^{[5, с. 32]}.

Ключевым элементом источниковой базы становится ряд сборников, перечней и указателей по фабрично-заводской промышленности Российской империи — за 1879 ^[6], 1884 ^[7], 1890 ^[8], 1894 ^[9], 1900 ^[10] и 1908 ^[11] гг., дополненные промышленной переписью 1910–1912 гг. ^[12]. В первую очередь внимание будет сфокусировано на первом (1879) и последнем (1908) указателях. Перепись уже не содержит данных по отдельным предприятиям, лишь агрегированные цифры по отрасли, в то время как сборники состоят из картотек, описывающих непосредственно заведения — правда, в случае с первыми тремя изданиями для этого фабрика должна иметь больше 2.000 рублей годовой выработки) срезах с фрагментарным обращением к оставшимся. И указатели, и перепись хорошо известны специалистам, в качестве примера источниковедческой критики можно привести старую, но не потерявшую актуальность работу Б. Ю. Рыбакова ^[13]. В обоих случаях нас будет интересовать раздел (том) химических производств. Обращаем на это внимание, так как мыловарни в них разводятся по разным отделам: туалетное (гигиеническое) попадает в косметические и, следовательно, химические производства, хозяйственное же отходит в собственный раздел в группе обработки продуктов животного происхождения, и в данной статье оно рассматриваться не будет. Корпус статистических материалов позволяет проследить динамику производства косметических товаров (под производством понимается, в том числе, и количество заведений, и численность рабочих) и непосредственно выработку в денежном эквиваленте.

При использовании его в качестве вспомогательного источника небезынтересным оказывается обращение к литературному канону. Авторы как современники очень часто свидетельствуют об интересных бытовых мелочах, сами о том не задумываясь. При работе с литературным материалом использовался сайт Национального корпуса русского языка (раздел «Классика»), поэтому и ссылки в ряде случаев будут даваться не на полные собрания сочинений или иные печатные издания, а с указанием этого ресурса (пользуясь случаем, хотим выразить благодарность всем авторам и контрибьюторам проекта). Литературный канон, наряду с некоторыми другими материалами, позволяет предположить, пусть и дискретно, динамику потребления, входа косметических товаров в повседневный оборот населения.

В рецензии на изданный самиздатом (100 экз.) в Минске альбом В. Лобковича «Золотой век русской парфюмерии и косметики» (2005) К. Гусарова справедливо замечает, что «для истории культуры парфюмерия и косметика по-прежнему во многом являются маргинальными сюжетами» ^{[14, с. 327]}, и впечатления, что за два десятилетия что-то принципиально изменилось — нет. Параллельно с этим изданием переиздают схожий и упоминаемый в той же рецензии альбом «Русская парфюмерия (XIX — начало XX века)» ^[15] В. Кожаринова (1998), предисловие к которому также пытается работать широкими мазками, но который, тем не менее, всё же остаётся в большей степени именно альбомом, набором фотографий музейных экспонатов. Как правило же, авторы предпочитают обращаться к истории отдельных предприятий и имён. В качестве примера можно привести статьи Е. Мишиной ^[16] или А. Платицына о Г. Брокаре ^[17] или А. Сточик об А.М. Остроумове ^[18]. Потреблению парфюмерной продукции на локальном (на примере города Курган) археологическом материале посвящена статья А. Первухиной ^[19], в значительной степени выстроенной вновь вокруг фигуры Брокара.

***

Как уже было сказано, в фокусе внимания — число предприятий, количество рабочих мест, которые они обеспечивают, годовая выработка в пересчёте на рубли — проследить динамику в натуральном выражении в ряде случаев проблематично, в большинстве — невозможно.

В 1879 г. в фабричный перечень ^[6] попадают 27 косметических заведений: девять в Московской губернии, девять в С.-Петербургской, четыре — в Варшавской и по одному в губерниях Ковенской, Курляндской, Лифляндской, Пензенской, а также в Одессе, на тот момент — отдельном градоначальстве.

Точнее, на самом деле засчитываются в качестве косметических лишь двадцать шесть, так как последнее по учёту относится к мыловарням. Ещё одно предприятие оказывается пропущено: в сводной таблице сообщается, что в Царстве Польском насчитывается пять заведений, но упоминаются дальше лишь четыре. Часто подобные расхождения объясняются тем, что предприятие оказывается слишком мало для картотеки, не проходя ценз в 2.000 руб. годового производства, но не в этом случае. Составители приводят общую цифру по всем пяти заводам, и арифметика показывает, что и по выработке, и по числу рабочих пропущен завод, показатели которого не просто проходят этот ценз, но и превышают таковые у последнего из заведений, свою карточку получившего.

Если посмотреть на перечень продукции, выпускаемой этими предприятиями, в нём можно будет обнаружить:

- Мыло разных сортов: 18 заведений;

- Духи: 15 заведений;

- Помада: 13 заведений;

- Одеколон (выделяемый отдельно): 5 заведений;

- «Предметы косметические»: 3 заведения;

- «Порошки» (так в источнике, трактовок может быть великое множество; вероятнее всего, речь идёт про т.н. «сухие духи» — порошки в конвертиках-саше. Думается, что это может быть прообраз шампуня, который тоже начинался с порошков, но для 1870–1880-х гг. это предположение ещё кажется преждевременным), белила, румяна, масла душистые, пудра, бальзам бормани (не очень понятно, о чём именно идёт речь, но с учётом того, что фамилия владелицы Борман, можно предположить некий уникальный рецепт, хранимый в тайне, но явно пользующийся популярностью: 17.500 рублей годового производства только на нём) — по одному заведению.

При этом стоит отметить, что конкретной разбивки — в натуральном ли исчислении, в пересчёте на рубли — источник не содержит, поэтому вопрос о соотношении пунктов этого перечня по каждому отдельному предприятию можно только догадываться — но стоит учитывать, что процесс приготовления косметики мог быть общим для разных видов продукции: «Цветочные помады разделяются, по степени их насыщенности эфирными маслами, на несколько сортов, из которых высшие идут на приготовление духов, а слабо надушенные поступают в продажу в качестве разных головных помад» ^[20].

Примерно об этом же списке будет говорить и, например, энциклопедия Южакова (изд. 1904 г.), проговаривая попутно категоризацию номенклатуры с точки зрения химии: косметика — это соединение душистых веществ либо со спиртом (духи, эссенции и т.д.), либо с жиром (помады), либо с маслом — либо с уксусом, пудрой или мылом. На роль душистых веществ в первую очередь предполагаются цветы ^[21].

Примечательно, что все предприятия расположены в черте города, несмотря на то что производства, как минимум, некоторой продукции являлись достаточно пахучими (хотя, конечно, до кожевников им должно было быть далеко). Впрочем, если обратиться к санитарному законодательству той эпохи [см. напр. 22], становится понятно, что особенных рычагов воздействия у горожан не было. С экономической же точки зрения такое расположение выглядит как раз логичным.

По числу занятых на одном предприятии рабочих и, соответственно, показателю выработки на одного человека отрасль маленькая: в 1879 г. из 26 заведений лишь на одном работали свыше полутора сотен (166) чел., на двух — порядка 80 (79 и 80), ещё на пяти — около 30. Остальные были ещё меньше; медианный показатель — 12 человек. Всего на рассматриваемых фабриках было занято 604 рабочих.

Интересным оказывается сословно-гендерное распределение владельцев. Из рассматриваемых заведений в 1879 г. двадцать три держали мужчины, три — женщины. Абсолютное число последних, может, и невелико, но, если перевести в проценты, доля окажется заметной — 12%. При этом речи о том, что на них приходятся самые маленькие показатели выработки, нельзя. Они бледнеют на фоне крупных предприятий всё того же Г. Брокара, например, но, в то же время, обходят некоторые заведения, принадлежащие владельцам-мужчинам. Если гендерная дефиниция владельцев известна нам по всем случаям, то сословная, к сожалению, представлена не всегда. Из двадцати шести заведений тринадцать держали купцы (в двух случаях — фирмой), ещё одно — иностранный подданный (и речь идёт не о Брокаре, который уже был записан в купечество), одно — потомственный почётный гражданин, ещё одно — торговый дом и последнее из известных — аптекарь. Про оставшихся владельцев источник информации не содержит.

***

Если взять один из промежуточных срезов, остановившись на сборнике за 1894 г. ^[9], в нём можно будет найти всего лишь шестнадцать предприятий, которые можно отнести к косметическим: шесть в Московской губернии, пять в Варшавской, три в Петербургской и по одному — в Лифляндской и Харьковской. Не считая двух сёл — Ростокино Московского уезда и губернии и, дважды, варшавского Сельца — располагались они в губернских городах. По сравнению с 1879 г. количество заведений сокращается, сумма производства растёт — с 2,5 млн. до 4,3 млн. рублей. Число рабочих также будет выше, но не настолько — 845 против 604 человек.

Обращает на себя внимание уже вскользь отмеченное сокращение числа регионов производства — всего пять вместо восьми в 1879 г.: Москва с сёлами, Варшава с ними же, Санкт-Петербург, Рига и Харьков. Можно было бы ожидать обратной тенденции — дальнейшего расширения географии, но нет: концентрация производительных сил оказывается, по всей видимости, доминирующим фактором.

Вернемся к разговору о продукции и заметим, что несмотря на кажущуюся узость отрасли, она не требовала каких-то специфических ресурсов или, вернее, допускала адаптацию под местные реалии и рынки. Так, если обратиться к производству помады, можно будет заметить, что этот товар оказывается свободным от географической привязки благодаря салу как основе, а в качестве альтернативы – идущей первой среди ароматизаторов ванили автор одноимённой статьи в словаре Брокгауза называет лепестки роз и лимонную цедру — чуть более требовательные, чем сало, но всё равно достаточно распространённые компоненты. «Нежнейшие пахучие вещества, наиболее ценимые в парфюмерии, добываются из растений умеренного климата. Грац, Канны и Ницца — главнейшие пункты нынешней парфюмерной промышленности. Ницца знаменита своими фиалками, Канны — розами, акациями, жасмином и флердоранжем; Ним славится тимьяном, розмарином, лавандой; Италия поставляет ирис и бергамот» ^[20], — пишется в другой словарной статье, и хорошо видно, что большая часть растений не выглядит для России чужеродными, особенно если говорить именно про империю и вариативность климата на её территории. Приводимый выше рецепт шампуня по Брокгаузу — мыло, поташ, вода, спирт и духи — тем более не содержит каких-то труднодоступных компонентов. Вопросы эффективности тех или иных косметических средств в настоящем тексте мы не обсуждаем (за исключением явных подозрений в мошенничестве), это отдельная интересная тема, требующая достаточного количества эго-документов в качестве источниковой базы. Заметим, впрочем, что словарь Гранат прямо прописывает, что есть косметика полезная, есть — бесполезная, но и безвредная (к таковой авторы относят в первую очередь средства для восстановления волосяного покрова), а есть — вредная; конкретная номенклатура в качестве примеров не приводится, но называются вещества, которые считаются опасными: мышьяк, свинец и ртуть ^{[23, с. 267]}.

Возвращаясь непосредственно к срезу за 1894 г., интересно заметить, что Брокгауз в опубликованной в следующем — сложно предположить, чтобы ситуация изменилась радикально — году пишет, что «наиболее распространенным в настоящее время косметическим средством следует считать парфюмированные пудры, употребляемые женщинами для сообщения коже мягкости и матового вида…» ^[20], но из шестнадцати заведений её производили (в достаточном для фиксации количестве; напомним, что в сборниках отдельно отмечается ключевая для предприятия продукция) всего семь — и среди них не будет лидеров по сумме выработки ни в Варшавской, ни в Московской губерниях (в Петербургской — будет). И вновь о [не-]распространении косметических производств: «Главным материалом [для пудры] служат разные высокие сорта крахмала — рисового и пшеничного, очень часто в смеси с порошком белого (венецианского или бриансонского) талька» ^[20]. Какие бы культуры ни преобладали в посевах той или иной губернии, сложно представить, чтобы не нашлось пшеницы в достаточном для фабрики количестве. Фокусироваться на заявленном иностранном происхождении талька тоже не стоит, поскольку его дают «многие местности Урала, например, близ Поляковского рудника, в окрестностях Екатеринбурга, Нижне-Салдинского завода и др.» ^[24] или даже «Т. сланец известен в Канаде, Соединенных Штатах, Швеции, Норвегии, некоторых местностях Германии, но особым распространением пользуется на Урале» ^[25], поэтому и его, по крайней мере, в эпоху модернизации и, соответственно, развёртывания железнодорожной сети, считать чем-то недоступным вряд ли уместно.

***

Заметным отличием сборников за 1894 г. и дальше станет размытие категориальных рамок. Если указатели Орлова предполагали наличие отделов, каждый из которых делился на подразделы (и косметические производства занимали именно такую нишу второго уровня), то последующие составители ограничились только одним уровнем, поэтому выделение заведений непосредственно косметических из группы химических вообще зависит от наблюдателя, в данном случае — автора настоящего текста. Помимо снятия второго уровня классификации ситуация осложняется тем, что уже в сборнике за 1894 г. (и к 1908 г. ничего не меняется) в указателях появляются — или, вероятнее, начинают фиксироваться — многопрофильные заведения. Поэтому однозначно сказать, сколько косметических заведений насчитывалось в 1908 г., нельзя. Наша примерная оценка, в которую входят и заведения, которые с тем же правом автор текста по истории фармацевтики, например, может также посчитать за подходящие, составит тридцать с лишним — до тридцати двух как максимум — предприятий.

Если посмотреть на то, о какой продукции идёт речь в 1908 г. ^[11], разбивка будет следующей:

- Мыло — до 29 заведений;

- Одеколон — до 22 заведений;

- Духи — до 19 заведений;

- Пудра — одно заведение;

- Порошки — одно заведение.

При этом понятно, что, как и в случае с соответствующим списком за 1879 г., мы можем говорить только про наиболее значимые и, соответственно, отдельно поименованные составителями позиции, помимо которых встречаются и так называемые «прочие косметики» и иные подобные формулировки. Примечательно, что из перечня полностью (!) пропадает помада. Возможно, её доля была не очень высокой и прежде (хотя перепись 1910–1912 гг. после зафиксирует от 170 до 190 тыс. руб. годовой выработки), но в глаза всё равно бросается — вероятно, даже не сокращение производства, а смещение акцентов. Примечательно, в то же время, что и Национальный корпус русского языка в разделе классической литературы (в стадии бета-версии на момент написания текста. Верхняя хронологическая рамка на сайте не задана, но тексты за 1910-е гг. ещё встречаются), который мы и используем, выдаёт последнее её упоминание в тексте («Рассказ неизвестного человека» Чехова) 1894-го года написания.

Словарь Брокгауза предлагает также относить к косметике разного рода эссенции. Мы согласны с ним, но при извлечении данных из указателей выводим их за скобки, так как составители указателей, насколько можно судить, чаще объединяют их с фармацевтической продукцией, и погрешность подобного уровня кажется излишней. В сборнике за 1908 г. они упоминаются дважды, но один раз — именно в этой сцепке, один раз — обособленно, но — с всего 623 (!) рублями годовой выработки у предприятия. При имеющихся подозрениях в пропуске в источнике как минимум одной цифры это заведение в расчёт не берётся. На “переписных” срезах 1910–1912 гг. эссенции учитываются.

Между 1879 и 1908 гг. сумма годовой выработки выросла с 2,5 млн. до 16,4 млн. руб. (как предположение — даже если мы считаем заведение за косметическое, его выработка всё равно остаётся многосоставной; тем не менее, порядок представить можно) в денежном эквиваленте, то есть, в шесть с половиной раз. Динамику численности рабочих (с теми же оговорками) можно рассматривать как рост примерно в те же шесть раз: с шести с небольшим сотен до 3,6 тысяч; при этом медианный показатель, в 1879 г., напомним, равный 12-ти, к 1908 г. резко вырастает до 80-ти человек на предприятие.

Из списков владельцев к 1908 г. пропадают женские фамилии. Сословная или хотя бы статусная дефиниция известна не у всех, как минимум про четырёх сказать нельзя ничего. Становится меньше купцов — если в 1879 г. мы писали про тринадцать человек, на этом срезе фиксируется лишь четверо. А вот количество (хотя дефиниции могут и накладываться) торговых домов, товариществ и фирм растёт — их пять, одиннадцать и три (плюс три акционерных общества) соответственно против, напомним, одного торгового дома в 1879 г.

Если посмотреть на то, как выработка распределяется по предприятиям, то в Московской губернии в глаза сразу бросятся два лидера. Доли, которыми мы будем оперировать дальше, следует считать приблизительными ввиду сделанных выше оговорок про максимальные показатели числа заводов и выработки в целом. Тем не менее, сделать подобную ремарку и всё же посмотреть на хотя бы примерные цифры представляется вариантом более интересным, чем просто вывести сюжет за скобки. Итак, в Москве — два лидера: А. Ралле и Г. Брокар с 29% и 25% от всей выработки соответственно; таким образом, суммарно они дают более половины (54%). На третьем месте А. Остроумов с 14%, которые доводят общую долю первой тройки до 68%, определенно пробивая планку в две трети. В Лифляндской губернии — три заведения, но выработка делится не на три, а на две части — на долю одного из них приходится всего 3% от суммарного показателя. В Санкт-Петербургской губернии пять заведений, но почти 80% выработки вновь выдают два из них — товарищество «Санкт-Петербургская техно-химическая лаборатория» (35%) и акционерное общество «Санкт-Петербургская химическая лаборатория», прежде работавшая под вывеской Ж. Дютфуа (44%). Ситуация с удельными показателями в Варшавской губернии практически повторяет Московскую — 28%, 25%, 14% у первых трёх заведений в списке. Но интересно, при этом, что если в Москве такие цифры показывают старые заведения — тот же Брокар начал работу чуть ли не за двадцать лет до первого из используемых нами справочников, то в Варшаве эти первые 28% и 25% у заводов, в 1908 г. фиксируемых указателями впервые (так что, если появились они и раньше, то выработка была не очень заметной). Наконец, в Херсонской губернии также три заведения, но, в отличие от прибалтийского региона, разбивка, всё равно выделяя лидера, оказывается чуть справедливее: 57%, 26% и 16% (небольшая техническая ремарка – все три показателя таковы, что при округлении до целых цифр один процент действительно пропадает).

При этом, если вернуться к 1879 г. и посмотреть на аналогичные показатели по нему, окажется, что можно говорить если не про выравнивание долей, то, как минимум, про соответствующую тенденцию. Так, по Московской губернии заведение Ф. Дютфуа (в 1908 г. — Ралле) дает 59% от всей выработки, заведение Брокара — 20%. Далее, 7% у П. Козлова, 6% — у Сиу. Пять оставшихся предприятий делят оставшиеся 8%. По Петербургской — 74% приходится на одно-единственное (Ж. Дютфуа) заведение, следующее за ним — всего 6%. Варшавская к 1908 г. тоже выравнивается — к упомянутым 28 и 25 процентам она приходит от 62% и 21%.

Заметим, что подобные доли наглядно объясняют, почему авторы и научных статей, о которых мы упоминали выше, и материалов на разного рода научно-популярных сайтах фокусируются именно на конкретных предприятиях, чаще всего выбирая брокаровское. Приведённые цифры говорят о том, что в случае с косметической отраслью речь идёт про олигополию — и понятно, что ключевые игроки кажутся предпочтительнее менее значимых фигур, которым требуется находить собственный путь к исследователю. Так, например, С. Чепелевецкий, еврей по происхождению, оказывается вспоминаем чаще всего именно в связи с этим фактом (см. напр., хотя бы библиографию к статье о нём в «Википедии» ^[26]).

Если говорить о выработке, о сумме производства в целом, то с 1879 по 1908 гг. она, как уже говорилось, вырастает с 2,5 млн. руб. до 16,4 млн. Но было ли этого достаточно? Судя по всему — нет. Так, если посмотреть на данные по внешней торговле Российской империи за 1904–1909 гг., в экспортной части косметику найти не удастся. Об экспорте будет писать Менделеев применительно к 1888–1889 гг., но цифры будут скромными на фоне известной выработки за 1890 г. в 2,2 млн. руб. — 141 (с оговорками) и 208 тыс. руб. соответственно ^{[27, с. 553]}. А вот в разделе по импорту косметика представлена будет, и цифры в переводе в денежный эквивалент будут расти:

- 1904 г. — 2,28 млн. руб.;

- 1905 г. — 2,55;

- 1906 г. — 3,40;

- 1907 г. — 3,24;

- 1908 г. — 3,06;

- 1909 г. — 3,48 млн. руб. ^{[28, с. 315]}.

Рис. 1. Динамика импорта косметической продукции в Российскую империю (1904–1909) Источник: ^[28]

На рис. 1 видно, что пик по этому короткому периоду будет пройден в послереволюционный год, после чего показатель начнёт снижаться, вновь развернувшись уже к последнему, 1909-му году, но это не отменяет того, что в 1908 г. на импорт приходилось почти 20% от собственной выработки. Понятно, что при пересчёте на натуральную продукцию его доля должна уменьшиться, но, тем не менее, подобные цифры однозначно позволяют сделать утверждение о превышении спроса над предложением. Кроме того, заметим, что именно 1908 г. оказывается, с точки зрения выработки, аномалией, и если сравнить уже 1909 г. с ближайшим следующим срезом, 1910 г., то 3,5 млн. руб. импорта составят уже 40% от собственного производства. Вернувшись к вопросу о категориях потребителей, заметим, что в сборнике за 1894 г. представлено два образца рекламных объявлений как раз-таки иностранных компаний — парижских L. Legrand и Ed. Pinaud, и у первого производителя весь текст — французский, нет ни слова по-русски. Несложно предположить, на какую аудиторию ориентировались и насколько массовым был этот продукт. У Пино объявление на русском, но радостная новость о взятии гран-при на выставке 1889 г. тоже заставляет усомниться в доступности изделий этого поставщика, хотя понятно, что в ассортименте могли быть представлены разные линейки продукции, отличающиеся в том числе и стоимостью. Но стоит понимать, что график относится ко времени действия таможенного тарифа 1891 г., максимально сурового по отношению к рассматриваемой отрасли. Так, духи и помада «очищались», как тогда это называлось, пошлиной в 35 руб. золотом с пуда брутто, т.е. — с тарой ^{[29, ст. 119.2]}, поэтому вряд ли стоило ожидать доступных по цене импортных позиций. Прочая косметика (как и некоторые отдельные духи) шла по более низкой планке — 16 руб. (и 7 руб. 20 коп. за мыло косметическое, обе цифры — также с пуда брутто), но на фоне большинства прочих товаров эти пошлины всё равно оказываются высокими.

В то же время, третье объявление, уже отечественного предприятия Ралле, напротив, делает акцент на доступности: «...цветочная вода[,] сделавшая нежный аромат духов доступным и небогатому…» ^[30]. Это же объявление перечисляет точки дистрибуции товара московской фирмы: три магазина в Москве, два в Петербурге и по одному в Одессе и Харькове; к ним — крупнейшие Ирбитская и Нижегородская и прочие, не поименованные, ярмарки (к 1909 г., судя по другому рекламному листку, появились отделения в Варшаве, Екатеринбурге и Тифлисе, хотя закрылось одесское).

Возможно, именно филиалы крупных компаний и оказывались преградой на пути к появлению локального производства, что и привело к упомянутым выше особенностям пространственного размещения производивших косметическую продукцию предприятий. Так, именно Нижний Новгород выше приводился в качестве примера отсутствия такого производства, но может быть, известная ярмарка здесь оказывалась фактором, работающим против, а не на регионального производителя? Так, к 1909 г. (возможно, и раньше) московское же предприятие Р. Кёлера, согласно другому рекламному объявлению ^[31], располагало отделением даже во Владивостоке (!), помимо пяти точек в собственно Москве, пяти в Петербурге и одной на Нижегородской ярмарке. Нашёлся бы в Нижнем Новгороде или губернии предприниматель, готовый тягаться с таким конкурентом? А ведь абзацем выше упоминалось, что пусть не филиалом, на ярмарке, но в городе представлен и товар Ралле… Или предприятие Остроумова — в 1913 г. у этого московского заведения филиалы или склады, помимо двух собственно московских магазинов, можно было найти на той же Нижегородской ярмарке, в Санкт-Петербурге, Одессе, Варшаве и Ташкенте ^[32].

На данный момент у нас нет ответа на вопрос о том, что такое филиал с точки зрения производства как такового. Вёз ли тот же Кёлер в тот же Владивосток товар именно из Москвы — или его производили от его имени непосредственно на месте, не попадая в статистику вовсе или считаясь за Москву? Вопрос принципиальный, но на текущий момент требующий дальнейшего расширения источниковой базы. Вероятно, ответ будет лежать где-нибудь посередине — что-то везли, что-то мешали на месте, но пока оставим это предположение на уровне гипотезы.

Поэтому возможно, что никаких преград между товаром и потребителем не было, и новые практики распространялись по всей (образно, разумеется) империи, в то время как производство оказывалось локализовано достаточно компактно, и те, кто уже успел занять нишу на своей территории, занимали и общеимперский рынок, не давая появиться новым точкам производства в регионах. Вероятно, в эпоху пара — опять можно вернуться к сюжету с Чеховым, из Ялты просящего у жены из Москвы прислать недостающее — особенных проблем с этим уже не возникало.

***

Стоит заметить, что не всегда и привычные на первый взгляд понятия на самом деле соответствуют ожиданиям, о чём бегло будет упоминать и Гусарова ^{[14, с. 329]}. Так, для нашего читателя слово «помада» будет в первую очередь предполагать средство для губ, но современники и в 1850-е, и 1880-е гг. будут действительно думать скорее про укладку волос: «Усы Петра Васильича казались почти черными от фабры, а волосы, круто завитые спереди в виде двух продолговатых колбасок, ярко лоснились помадой» ^[33], можно будет найти у Тургенева. Или как будет писать Салтыков-Щедрин: «Может быть, они трюфельной помадой голову себе мажут-с? — усомнился Половинкин» ^[34], «В этот день он выбрился, вымыл лицо мылом, волоса помадой вымазал, сапоги со скрипом надел, точно к причастию собрался» ^[35]. Технически Брокгауз в 1898 г. определяет помаду как «свиное, бычье или другое какое-либо сало, надушенное ароматическими веществами» ^[36]. Хотя и губную помаду тоже знали: «Он хочет ей понравиться, намажет нос губной помадой, а она говорит: “так еще хуже”» ^[37]. Рассматривать эти разновидности в качестве отдельных позиций на используемом статистическом материале возможным не представляется.

С одеколоном подобных разночтений не возникает, но у него могла быть и ещё одна задача — служить лекарственным снадобьем: «По ночам он кашлял, а она поила его малиной и липовым цветом, натирала одеколоном, кутала в свои мягкие шали» ^[38] у Чехова. Или, у него же: «Кухарка советует ему пополоскать зубы водкой, мамаша — приложить к щеке тертого хрена с керосином; сестра рекомендует одеколон, смешанный с чернилами, тетенька вымазала ему десны йодом…» ^[39]. О том же будет писать и словарь Брокгауза: «...имевший в старину, да и теперь еще отчасти сохранивший славу врачебного средства, благодаря освежительным и прохлаждающим свойствам, присущим хорошим сортам этого рода духов…» ^[20].

Здесь стоит сделать небольшую ремарку и напомнить, что на протяжении большей части XIX века в умах — и не только далёких от науки обывателей — господствовала миазматическая теория, согласно которой плохой запах, плохой воздух оказывался источником заражений и эпидемий. Поэтому, говоря о производстве, мы рассматриваем косметику и фармацевтику в качестве отдельных отраслей — но в сознании человека той эпохи эта грань была куда более зыбкой, и обе отрасли работали на создание «человека гигиенического», как называет это Остерхаммель ^{[4, с. 206]}.

У мыла, следует заметить, тоже были задачи, сегодняшнему читателю не всегда на ум приходящие: «Тотчас же после этих слов палачи, — их несколько, один не может управиться с таким сложным делом, — разведя мыло и намылив петли веревок, чтобы лучше затягивались, берутся за закованных, надевают на них саваны, взводят на помост с виселицами и накладывают на шеи веревочные петли» ^[40]. Если говорить чуть более серьёзно, именно мылом мыли и голову. Победное шествие шампуня по Европе, включая Россию, приходится уже на XX в., уже на советский период, хотя рецепты даёт ещё Брокгауз («1 часть чистого мягкого мыла, 2 части поташа, 20 частей воды, 2 части спирта и какие-либо духи» ^[20]). А пока — «Зато мылу рад, сегодня буду мыть голову» ^[41]. То же касается и зубов. В Америке зубная паста появляется в 1870-е гг., но до Российской империи новинка доходит медленно и в статистических сборниках отражения не находит. «Зубы твоим мылом чищу и вспоминаю тебя каждый раз» ^[42], пишет Чехов, хотя в рекламных публикациях и аптеках и паста потихоньку появляется: «Тут увидел он резиновые кружочки, шарики, спринцовки, баночки с зубной пастой, капли Пьерро, капли Адельгейма, косметические мыла, мазь для ращения волос…» ^[43]. Примечательно, что вопрос о чистке зубов отдельно поднимался на Пироговских съездах — об этом пишет, в частности, Д. Жбанков, резюмируя впечатления от VIII-го съезда ^[44], прошедшего в 1902 г. и ставшего одним из самых многочисленных ^[45].

В литературную традицию хочется вписать и непонятный бальзам, названный по имени владелицы заведения и представленный — как и само заведение — только в одном сборнике, за 1879 г. Мы не знаем, кто или что стало источником вдохновения для писателя, на какую газетную заметку или рекламное объявление он наткнулся незадолго до начала работы над этим произведением, но у Чехова есть небольшой рассказ о герое, который с детства «посвятил свою жизнь изысканию новых средств для излечения страждущих лошадей, а если хватит способностей, то и людей. Он смешивал песок с медом, мед с ваксой, ваксу с салом и мешал до тех пор эти и многие другие вещества, пока не получалась пертурбация, не имеющая ни запаха, ни вида, но зато годная на всякое употребление» ^[46]. «Обмазавшись этою мазью и не умерев от этого, А. И. заключил весьма резонно, что эта мазь целительна и что ее следует продавать по 2 рубля за банку. Заключив таковое, он напечатал в газетах объявления, и с этих пор (1875 год) начинается слава его. Но где слава, там завистники и недоброжелатели. Мазь, могущая излечивать всякие болезни и в то же время употребляемая с успехом вместо помады, ваксы, дегтя и замазки, привела многие недалекие умы в смятение. Посыпались обвинения в шарлатанстве, нахальстве и эксплуатации невежеством» ^[46] — кто знает, не постигла ли та же судьба и г-жу Борман? Указанный год замечательно вписывается в наш рассказ — и провести определённые параллели кажется логичным. «Ибо новою мазью его я не только пользовался от прыщей, но также лечился ею от запоя и употреблял ее от клопов и прочих паразитов» ^[46] — ну кто из наших читателей не купился бы на подобную рекламу?

***

Русская классическая литература — литература преимущественно дворянская и разночинская. И по цитатам, которыми иллюстрируется текст, хорошо видно, что для этих сословий косметика во второй половине XIX века уже стала чем-то привычным, неотъемлемой частью быта. Однако, привычки не означают доступность, вероятно — не всегда финансовую. Если посмотреть на письма Чехова из Ялты, рефреном идёт либо грусть об отсутствии косметических средств, либо радость от их обретения, причем, зачастую через почтовые отправления своих корреспондентов; на месте купить, по всей видимости, возможности не было. А как обстояли дела у рабочих (как и в случае с городом выше, опустим сложности дефиниции) и крестьян?

У тех социальных групп, на которых прежде всего и сказалась модернизация и сопутствующая урбанизация как комплекс социальных, а не экономических процессов, отношения с косметикой могли быть иными. «Топят соломой, или хворост рубят бабы. Мылом моются редко. Молочница от нечистоты, соски болят» ^[47], — будет писать про крестьян Толстой даже в 1910 г. «В следующем городе я купил уже два пуда мыла и опять роздал его бабам с детьми, но Петр Семенов и за это на меня злился: он находил, что ежели мыло давать, то надо давать и другое многое, без чего обходиться нельзя, а тогда нельзя и конец положить надобностям» ^[48]. Написано от имени человека классом выше и лет на двадцать, в 1890-х гг., раньше, и видно, что в крестьянской среде ситуация изменилась мало. Поэтому и следующий отрывок, взятый из мемуаров фабричного инспектора, выглядит лукавством со стороны директора и хозяина лавки, не желающих ударить перед автором в грязь лицом:

«...Наконец, мы вошли в последнюю, третью, часть лавки, где был расположен огромный для уездного захолустья магазин мануфактурного, галантерейного и парфюмерного товара. Здесь вы могли найти всё, что угодно, начиная от дешёвого ситца и кончая духами Сиу и Брокара.

— Зачем вы такие-то вещи держите? — спросил Василий Васильевич, указывая на дорогой парфюмерный товар.

— А нельзя-с — спрашивают. Ей-богу, даже мастеровые спрашивают. Любят, знаете, тоже, например духов или мыльца своей душеньке поднести; и окрестные жители тоже берут, вот станционные помещики некоторые…» ^{[49, с. 108–109]}.

Впрочем, имя Брокара ассоциируется в первую очередь — что относится и к статьям, вышедшим относительно недавно — не с дорогой парфюмерией, но, напротив, с самым дешёвым мылом, которое внесло заметный вклад в санитарную революцию: «И нетронутое с отпечатанными буквами мыло, и полотенца, и сама она, — всё это было одинаково чисто, свежо, нетронуто, приятно» ^[50]. Узнаётся оно по тем самым буквам, по которым, по легенде, могли и учиться читать. Более того, эта фамилия и вовсе могла использовать в качестве синонима мылу: «Malades [больны] — не знаю, а (затыкая нос) Брокар нужен» ^[51]. Хотя у дешевизны была и обратная сторона медали: «Милая моя лошадка, писал ли я тебе про свою неудачу: брокаровский порошок не мылится, т. е. не дает пены» ^[52]. Как не вспомнить слоган варшавской фабрики Пульса: «Конкурировать не ценами и условиями, а качеством изделий» ^[53].

Стоит, вероятно, также напомнить, что люди, прибывающие в город в поисках работы, в период и этой, и последующих модернизаций сталкивались с проблемой нерешённости жилищного вопроса, и в случае с санитарно-гигиеническими практиками это означало, что они относились к коллективным, а не приватным: «Сейчас выйдет из бани длинноволосый, — обратился он к малому, стоявшему за конторкой и продававшему мыло, — так ты, тово… погляди за ним» ^[54]. Мыло входило в оборот постепенно: «Мой мундир рассматривали и хвалили доброту и атласистость сукна; мой воротник щупали и уверяли, что его никак нельзя отличить от настоящего бобрового; показывали друг другу мое мыло и, в порыве энтузиазма, зараз измылили весь кусок» ^[55], — будет писать Салтыков-Щедрин лет за десять до рассматриваемого нами периода.

Понятно, что рассматривать ограниченное количество разрозненных цитат в качестве репрезентативной выборки, дающей ответ на вопрос об отношениях низших сословий с продукцией косметической отрасли, будет затруднительно. Но их можно подкрепить обращением к статистике. Из таблиц, приводимых С. Прокоповичем в своём очерке «Бюджеты петербургских рабочих», следует, что в 1908 г. на «чистоту тела» в год рабочий тратил, в зависимости от уровня дохода, от 6,94 до 24,17 (15,57 в среднем) руб. одинокий и от 9,06 до 40,60 (24,57) руб. семейный (на всю семью, расходы на одного человека в этом случае будут ниже, чем у одиноких) ^[56]. И это с учётом того, что Прокопович специально отмечает, что его выборка — не просто петербургская, т.е., столичная, но и состоит из рабочих более благополучных, если их можно так охарактеризовать, чем средний представитель этого класса (по тому же Петербургу).

Хорошее мыло оказывается маркером достатка, причём в цитате речь наверняка идёт даже не о рабочих, а уже о мещанстве: «Чижик, новая самоварная труба и пахучее глицериновое мыло — симптомы, по коим узнается квартира женатого…» ^[57]. Хотя достаётся ли оно самим женатым — вопрос, мыло оказывается и символом, пусть и несколько ироничным, экономного ведения хозяйства: «Так, сын мой. Что жены мылят без мыла? — Головы мужей» ^[58]. Но, в то же время, она могла быть и маркером социальных противоречий: «Люди, женщины, слабые больные дети по 12 часов в сутки, убивая свои жизни, работали какие-нибудь ненужные глупости для богачей: конфеты, духи, бронзы и всякую дрянь, и эти богачи спокойно забирали в свои лопающиеся от избытка сундуки деньги, добываемые этими затратами жизней человеческих» ^[59] или ещё резче: «Но в Москве очень скоро это успокоение его разрушилось, и вопросы о том, почему сложилась жизнь людей так, что одни люди покупают по три рубля духи, а другие ходят днями не евши, а в церквах звонят колокола и блестят золотом иконы и парчовые ризы, всё чаще и чаще стали приходить» ^[60]. Можно было бы сказать, что поздний Толстой — автор достаточно резкий, и может сгущать краски для достижения нужного ему эффекта, но у Прокоповича тоже можно найти такие цитаты из его анкет: «[для покрытия дефицита бюджета] сокращаю кушанье, т.е. вместо горячего обеда купишь солёный огурец, вот и обед; кроме того бывает так, сходил бы в баню, а денег нет, останешься до другого раза; также и с бельём, другую неделю ходишь грязный» ^{[56, с. 55]}. Из собранных анкет Прокопович выводит прямую корреляцию между уровнем дохода рабочего и его семейным статусом — заработок ниже определённой (400 рублей в год) планки не позволяет думать о заведении семьи в принципе, этих денег едва-едва хватает и на одного человека. Уровень дохода между 400 и 600 руб. позволяет жениться, после 600 уже можно думать об одном ребёнке. При этом средним по рабочему Петербургу оказывается заработок в 300 рублей в год. А тут — духи за три рубля.

***

Вернемся к статистике, обратившись к динамике базовых показателей — число заведений, сумма выработки, численность рабочих — за весь рассматриваемый период, с 1879 по 1912 гг. Ниже приведены графики, демонстрирующие динамику упомянутых показателей.

Рис. 2. Динамика количества косметических заводов и относимых к таковым (1879–1912) Источник: ^{[6, 7, 8, 9, 10, 11, 12]}

Представленный на рис. 2 график позволяет говорить о двух этапах развития косметических производств. На первой стадии, между 1879 и 1894 гг., происходит консолидация, число заведений сокращается. На втором отрезке, с 1894 по 1912 гг., их количество опять начинает расти. Итоговая цифра, впрочем, всё равно будет не очень сильно отличаться от изначальной — 41 против 26. Прирост в полтора раза, но для стремительно меняющей свои привычки и практики империи он не кажется чем-то серьёзным.

Сборник за 1908 г. оказывается последним изданием с картотекой, в которой представлены данные по отдельным заведениям. Судить о количестве предприятий к 1910-м гг. можно лишь примерно по одной из обобщающих таблиц соответствующего тома промышленной переписи за 1910–1912 гг., в которой косметика объединена с фармацевтикой. Сводные цифры по двум группам, тем не менее, позволяют говорить о том, что принципиальных изменений не наблюдается — после 32 как допущения-maximum за 1908 г., они выглядят как 34, 37 и 41 соответственно. Можно сказать, что точно закрылось одно предприятие в Лифляндской губернии — их два после трёх в 1908 г., одно в Санкт-Петербургской (4 против 5), вероятно — одно в Херсонской (3 в 1908 г. и 2–2–3 по переписи) и то же — в Варшавской губернии (8 против 7–7–8). По числу рабочих отрасль остаётся небольшой — в косметике и фармацевтике на пике, в 1910 г., заняты 3804 человек.

Кроме того, к переписи есть определённые вопросы, предопределённые её структурой — сведения по продукции вынесены в одну таблицу, по количеству заведений и рабочих — в другую, и эти таблицы соотносятся между собой не всегда понятным образом. Так, мы вынуждены, за неимением возможности проследить логику авторов и, следовательно, оспорить её, говорить про четырнадцать губерний к 1912 г. и соответствующее количество заводов, выведенное на график выше. Но среди них есть, например, Елизаветпольская губерния, вся химическая промышленность которой сводилась к смазочному маслу. Что, в таком случае, это было за заведение, отнесённое к косметике-фармацевтике? Похожая история и с Минской губернией. На текущий момент дать ответ на вопросы подобного рода возможным не представляется — и можно лишь отметить, что с заметной долей вероятности график завышает реальные показатели.

Рис. 3. Динамика выработки косметических заводов и относимых к таковым (1879–1912) Источник: ^{[6, 7, 8, 9, 10, 11, 12]}

По графику на рис. 3 хорошо заметно, что процесс увеличения суммы производства оказывается поступательным. Небольшие колебания между 1879 и 1890 гг., после чего — плавный подъём с одним исключением в виде 1908 г., данные по которому оказываются аномалией, которая исчезает уже на следующем срезе, на котором вновь видны примерно те же темпы прироста, что и прежде.

Табл. 1. Цепной прирост выработки косметических заводов и относимых к таковым (1879–1912)

Данные подсчитаны автором по ^{[6, 7, 8, 9, 10, 11, 12]}

Что происходит к 1908 г.? При работе с комплексом источников первая мысль — разные подходы к категориальному аппарату и иные вопросы источниковедческого характера. Но перечень типов продукции, упоминаемых у предприятий, из которых мы формируем перечень «косметических» в 1908 г., остаётся примерно тем же. В нём попадаются товары, к косметике не относящиеся, но это допущение, избежать которой возможным не представляется. Впрочем, всегда остаётся вероятность путаницы мыла туалетного и хозяйственного, по которому в 1908 г. как раз фиксируется не очень много предприятий в соответствующем отделе обработки продуктов животного происхождения. Возможно, какие-то мыловарни авторским росчерком пера и переехали в химический отдел — на материале самого сборника проверить эту гипотезу возможным не представляется.

Если посмотреть на то, как вырастают показатели суммы производства на отрезке 1900–1908 гг., следует признать, что растут они практически по всем регионам, пусть и неравномерно:

- По империи всего — в 2,7 раза;

- По Варшавской губернии — в 1,7 раза;

- По Киевской — в 6,9 раз;

- По Лифляндской — в 2,1 раза;

- По Московской — в 3 раза;

- По Петербургской — в 3,3 раза;

- По Херсонской — сокращается вдвое, рост в 0,6 раз.

Заметно, что цифры по отдельным губерниям оказываются сопоставимы с таковыми по империи в целом. Исключений два, но они достаточно легко объяснимы, в первую очередь — размерами: это регионы, идущие двумя нижними строками по выработке (в 1908 г. под ними следует расположить вновь возникшую в числе обладающих косметическими производствами Люблинскую губернию, но из-за отсутствия её на срезе по 1900 г. и крошечных размеров выработки она в расчёт не берётся); в 1900 г. Херсонская меньше следующей Петербургской в пять раз, Киевская — меньше Херсонской в два раза, в 1908 г. Киевская меньше следующей Лифляндской в четыре раза, Херсонская Киевской — в пять с половиной раз. А [и это относится не только к косметической отрасли] чем меньше совокупная выработка, тем выше значимость разного рода факторов и случайностей, которые могут быть нивелированы размерами производства.

Впрочем, сам рост рассматривать в качестве главной аномалии всё-таки не стоит. Если выполняется ряд условий, то он оказывается само собой разумеющимся. Интереснее оказывается падение на отрезке 1908–1910 гг. Выше мы писали о том, что аномалия сворачивается, и показатель темпов роста возвращается примерно к тем же цифрам, что и прежде. Возможно. Из графика именно это и следует. Но можно ли считать этот откат естественным — и рассматривать «старые» темпы роста как некую норму после уже имевшего место пика 1908 г.? Кроме того, стоит учитывать, что сокращение выработки шло одновременно с расширением географии производства — если в 1908 г. речь идёт о семи губерниях, в 1910-м — уже о двенадцати.

Вероятный ответ может крыться в том, что именно на этот период приходится революция 1905 г. В трактовке А. Финн-Енотаевского, одного из видных отечественных специалистов, это событие заметнее повлияло не на производство, а на потребление, чему способствовали уступки рабочим со стороны правительства и фабрикантов, поднявшие покупательную способность населения ^[61]. А уже дальше автоматически, на волне роста спроса, вверх поползло и производство-предложение. В какой-то момент — мы говорим про срез за 1908 г., но не знаем, что было в 1907 и 1909 гг. — этот рост достигает пика, после чего начинает сходить на нет.

Возвращаясь к сюжету об импортозамещении и драконовским пошлинам 1891 г., можно задать вопрос, удалось ли Менделееву и прочим авторам тарифа подтолкнуть развитие отечественного химпрома, в данном случае — косметической его ветви? Понимая, что эта причина вряд ли стала единственной, всё же можно ответить: вполне вероятно. На графике и, соответственно, таблице хорошо видно, что после 1890 г. идёт уверенный рост годовой выработки, при котором показатель 1894 г. превышает таковой по 1890 г. вдвое, 1900 г. 1894-го — ещё почти в полтора раза.

Рис. 4 Динамика числа рабочих косметических заводов и относимых к таковым (1879–1912) Источник: ^{[6, 7, 8, 9, 10, 11, 12]}

Третий график (см. рис. 4), отражающий динамику численности рабочих, распадается на три части. Первый отрезок — с 1879 по 1894 гг., характеризуется колебаниями на примерно одном, обозначим его как M, уровне. Затем идёт резкий рост численности рабочих в промежуток между 1894 и 1908 гг., после чего — опять колебания, но уже на новом, пусть будет N, уровне. При этом видно, что на части M-периода, в 1879–1890 гг. колебания визуально идентичны таковым на графике по выработке. При этом последний кусочек M-отрезка, 1890–1894 гг., — прекрасная иллюстрация к модернизационным процессам в целом: напомним, что в эти годы количество заведений резко сокращается, численность же рабочих — напротив, пусть и не очень сильно, но — вырастает. Далее, из графика следует, что ни аномального роста, ни подобного падения на срезе 1908 г. не было — рост был, и очень значимый, но по темпам сравнимый с шагом 1894–1900 гг. Соответственно, падение на отрезке 1908–1910 гг. также наблюдается, но не столь драматичное, как на графике выработки. N-колебания оказываются заметнее M, но следует учитывать, что они приходятся на период большего числа губерний и, пусть и ненамного, заведений, что не может не влиять на количество и разнородность факторов, их определяющих. Резюмируя график в целом, можно сказать, что если в 1879 г. отрасль обеспечивала работой менее тысячи человек, к 1912 г. эта цифра будет выше примерно в четыре раза, но планка в четыре тысячи пробита так и не будет.

Результатами настоящей работы можно считать построение динамических рядов за 1879–1912 гг. по базовым — сумме производства, числу заводов, численности рабочих — показателям косметической группы химической отрасли на материале ряда указателей фабрик и заводов и промышленной переписи. Выводами можно считать следующие тезисы.

Сумма производства на анализируемом отрезке возрастает, но считать эту динамику положительной можно только по косметической отрасли в целом и ряду наиболее крупных предприятий; эти совокупные цифры — с 1879 по 1912 гг. выработка вырастает с 2,5 млн. до 11 млн. руб. — каждый раз, на каждом рассмотренном срезе, приходятся на новый набор предприятий. С точки зрения номенклатуры, косметические производства в начале рассматриваемого промежутка — это прежде всего одеколон, духи, помада и туалетное мыло.

Примерно в те же четыре раза, от условной тысячи до условных четырёх, возрастает и численность занятых рабочих. Это не очень много — в тех же губерниях, в которых в 1912 г. фиксируется косметическое и/или (напомним, что использовалась общая цифра) фармацевтическое производство, общая численность рабочих в химической отрасли в том же году составила 38,5 тысяч человек.

Само количество заведений также невелико и составляет на пике (финальный, 1912 г.) четыре десятка по самой оптимистичной оценке. Косметическая отрасль предсказуемо наиболее развита в столичных губерниях, при этом общее число регионов, в которых она представлена, невелико (двенадцать как максимальная оценка) и заметно меньше ожидаемого. Располагаются предприятия преимущественно в городах (вынося, по понятным причинам, за рамки настоящего текста вопрос об их границах). Как уже было сказано выше, отличительной чертой отрасли можно считать нестабильность — сухие цифры динамики числа фабрик отражают неполную картинку, оставляя за кадром сворачивания одних предприятий и открытия новых. При этом стоит помнить, что количество заведений в случае с косметической отраслью — это начало фрактала, это точки производства, от которых расходится сеть филиалов и иных точек сбыта. В тексте упоминались конкретные примеры, но их, вне всякого сомнения, было больше. С этой точки зрения косметические производства можно считать надрегиональным сюжетом, который существует в рамках не одной губернии, но империи в целом, с учётом же импорта — даже шире. В этом плане косметику можно рассматривать и в качестве некого уравнителя, если считать, что в, скажем, владивостокский филиал поставлялся тот же товар, что продавался в Москве (хотя бы по качеству, а не количеству артикулов), можно говорить об определённом размытии границ между центром и периферией.

Подобное расположение производства коррелирует с потреблением: насколько можно судить, здесь выводы оказываются если не тривиальными, то предсказуемыми. В среде зажиточной городской прослойки не первого поколения, а вместе с ними и разночинцев использование косметических средств становится, насколько можно судить по текстам современников, нормой — а вот мещанство, крестьянство и работающие на фабриках и косметику, и фармацевтику принимают с неохотой, частично по финансовым причинам, частично по мировоззренческим.

Остаётся открытым вопрос о причине относительно скромного распространения точек производства — описываемые современниками процессы изготовления продукции не позволяют говорить о непреодолимых преградах именно на стадии производства, что позволяет предполагать ограничения либо на этапе распределения, либо на этапе потребления. Цифры импорта позволяют утверждать, что, несмотря на проговоренное абзацем выше, считать рынок наполненным невозможно. В качестве вероятного ответа мы рассматриваем этап распределения, в этом случае подразумевающий физическую доставку, как излишне развитой — филиалы и точки сбыта предприятий наиболее богатых регионов могут обессмысливать попытки начать производство на месте. Скорее всего, это не слишком заботило потребителей — возможно, московское (петербургское…) происхождение продукции даже прибавляло ей символической стоимости, но перечень доступных драйверов экономического роста конкретных регионов сокращался.