Молодежный нигилизм 1950 – 1960-х годов и конфликт поколений: истоки мировоззренческого раскола в России

Петренко Максим Степанович кандидат исторических наук доцент; кафедра мировой экономики, международных отношений и права; Новосибирский государственный университет экономики и управления доцент; новосибирский юридический институт (филиал) томского государственного университета; Национальный исследовательский Томский государственный университет 630099, Россия, г. Новосибирск, ул. Каменская, 56 Petrenko Maksim Stepanovich PhD in History Associate Professor; Department of World Economy, International Relations and Law; Novosibirsk State University of Economics and Management Associate Professor; Novosibirsk Law Institute (branch) Tomsk State University; National Research Tomsk State University 56 Kamenskaya str., Novosibirsk, 630099, Russia petmaxim@yandex.ru Другие публикации этого автора

Введение.

Мировоззренческий раскол, обусловивший во многом распад СССР, все еще остается актуальной проблемой. До начала специальной военной операции большинство населения России было уверено, что в стране нет народного единства ^[1]. Сейчас ситуация временно изменилась, люди сплотились перед лицом внешней угрозы, однако причины социального раскола не преодолены.

Наиболее рельефно социальное размежевание проступает в различных ценностных ориентациях молодых людей и старшего поколения. Значительная часть молодежи больше ориентирована на западные ценности (индивидуальная свобода, частная собственность, материальный успех, рынок, деньги), большинство представителей среднего и старшего поколений, переживших распад государства и «лихие 90-е», как пишет В. И. Пантин, в той или иной мере придерживаются традиционных или полутрадиционных российских и советских ценностей и ориентаций: государство и государственный патернализм, семья, социальная справедливость, порядок, развитие на основе собственных традиций и отечественной культуры ^{[2, с. 12]}.

Конфликт поколений, с точки зрения историков и социологов, сам по себе нормальное явление, однако в ряде случаев он может стать социальной проблемой, нарушающей естественное функционирование общества. В России конфликт поколений был связан не столько с возрастными психологическими различиями отдельных демографических групп, сколько с фундаментальными мировоззренческими расхождениями, что предопределило революционный исход на рубеже 1980-1990-х гг.

Степень научной разработанности темы и задачи исследования.

Проблема кризиса поколений и возложение основной доли ответственности за него на молодежь для социологов не нова. Условно можно выделить два направления в современной социологии, которые обращаются к данной теме: социология молодежи и социология поколений. Ученые, изучающие молодежь, сталкиваются со значительными трудностями при обращении к теории поколений. Причины этого, по мнению самих социологов молодежи, связаны с вымыванием концептуального смысла данного понятия, а также с доминирующей в науке тенденцией искать межпоколенческие связи и элементы наследования молодежью социального и культурного опыта отцов и дедов ^{[3, с. 379-381]}. Это затрудняет изучение конфликта поколений в рамках социологии молодежи и ставит перед исследователями новые задачи.

Что касается второго направления, то здесь исследователи чувствуют себя относительно уверенно, обнаруживают фундаментальные различия между поколениями, придумывают разные названия новым возрастным группам (X, Y, Z). Однако основной акцент в изучении конфликта поколений делается при этом не на общество, переживающее состояние раскола, а на сами поколения. В качестве причины традиционно называют различные социально-экономические интересы, психофизиологические различия, противоположность идейно-политических взглядов разных возрастных групп ^{[4, с. 46]}.

Неоригинальным является и тезис о том, что старшее поколение тяготеет к традиционным ценностям, а молодежь их отвергает. Причем это характерно не только для нынешнего времени. Молодежь как бы воспроизводит поколенческий конфликт, что вызывает оправданную иронию у ряда современных исследователей, не согласных с данным утверждением ^{[5, с. 61]}.

Очевидно, что проблема не в молодежи. Сфокусированность внимания на данной группе при изучении поколенческого конфликта действительно зачастую рождает ложное представление о ней, ее ценностях и естественный скептицизм в отношении того, что в расколе общества виновата преимущественно молодежь. При рассмотрении кризиса поколений необходимо отойти от молодежи, как объекта исследования. Молодежь лишь выражает этот конфликт, а не создает его. Она представляет лишь поле, на котором мировоззренческий кризис и столкновение ценностей получает благоприятную жизненную среду и поэтому обнаруживается более отчетливо. Нельзя также говорить о гомогенности молодежи или старшего поколения. Для понимания существующего конфликта следует обратиться не к изучению поколений, а к причинам того идейно-психологического кризиса массового сознания, которое превратило молодежь в носителя нигилизма и сделало его чрезвычайно чувствительным для некритического восприятия чужеродных культур.

Может показаться, что так было всегда. Но в первые десятилетия советской власти, в годы Великой Отечественной войны этого не было. Следовательно истоки конфликта различных возрастных групп лежат не столько в различных потребностях, интересах и ориентациях, сколько в состоянии общества и тех социокультурных процессах, которые его характеризуют.

Необходимость изучения переходных состояний общества для понимания конфликта поколений четко прослеживалась в исследованиях В. Т. Лисовского, одного из ведущих отечественных разработчиков социологии молодежи. Однако у него начало современного кризиса находилось в переходе от советского времени к постсоветскому. Именно тогда, считал ученый, изменился характер преемственности поколений ^{[6, с. 112]}. Не ставя под сомнение данный факт, хотелось бы вместе с тем отметить, что мировоззренческий кризис на рубеже 1980-1990-х гг. вызревал постепенно, и истоки его следует искать в более отдаленном историческом периоде.

Тема ХХ съезда КПСС, молодежных субкультур 1950 – 1960-х гг. пользуется популярностью среди историков. Однако исследования, посвященные «хрущевской оттепели» и молодежному бунтарству того времени, как правило, тяготеют к эмпиризму и обходят стороной более общие социологические вопросы, ограничиваясь узкими хронологическим рамками.

Таким образом, можно констатировать недостаточную степень изученности истоков современного мировоззренческого раскола в России в контексте конфликта поколений. Обращение к 1950 – 1960-м гг., как времени возникновения конфликта, слабо представлено как в социологической, так и исторической литературе, что ставит перед исследователями задачу более внимательного изучения истоков мировоззренческого раскола, предопределившего конфликт поколений.

Методологическая основа исследования и методы.

Методологической основой исследования послужили теоретические установки социологического конструктивизма, связанные с выделением общественного сознания, как решающего фактора социального взаимодействия, когда субъективное восприятие реальности задает смысловые рамки и значения социальных практик. В работе использованы сравнительный и системный методы, позволившие соединить нарративный анализ с данными исторических и социологических исследований.

ХХ съезд КПСС и начало идейно-психологического кризиса массового сознания.

Поколенческий конфликт, сложившийся на основе мировоззренческих расхождений, всегда имеет в основании раскол, который наблюдается на уровне отдельной человеческой души. Кризис идентичности, ломка привычных мировоззренческих ориентаций ведет к отрицанию прежнего образа жизни и конфликту с более консервативной частью общества. Молодежь, как более чувствительная группа, оказывается наиболее восприимчива к радикальному отрицанию старых устоев жизни и подражанию чужим внешне привлекательным культурным формам.

Еще Карл Мангейм сформулировал мысль, что сознание поколений складывается на основе общего опыта травматического исторического события ^[7]. В России такие события произошли в 1950-е гг., когда началась повсеместная критика прошлого. Ключевую роль в этом сыграл XX съезд КПСС и развенчание культа личности Сталина. По-новому осмысленные исторические факты и реалии настоящего подтолкнули молодых людей к критике сущест­вующих порядков. Молодежь была особенно чувствительна к проис­ходящим в обществе переменам. Она более, чем кто-либо ощущала себя обманутой в своих светлых романтических помыслах. Раскрепо­щение сознания, происшедшее после XX съезда партии, стало мощ­ным стимулом для развития нигилизма среди молодежи и распространения критических настроений в отношении прошлого.

Обнаружение лживости жизни, утрата веры при сохранении прежних моральных ориентиров сознания настроили новое поколение резко отрицательно в отношении тех, кто не желал самостоятельно мыслить, кто держался за старые авторитеты, кто боялся сделать не­верный шаг. Решающую роль здесь играло не столько появление альтернативной позитивной программы, сколько эмоциональное желание дистанцироваться от тех, в ком молодые люди разочаровались. А это был преимущественно «мир взрослых». Как вспоминал Ч. Сымонович: «″Дети″ осуждали ″отцов″ за то, что те допустили культ с его злодеяниями, а ″отцы″ сетовали на чуждость и излишнюю свободу рассуждений ″детей″» ^{[8, с. 43]}. Старшее поколение для многих молодых людей потеряло непререкаемый авторитет, так как произносимые отцами громкие слова о честности, смелости, героизме, как оказалось, были лишь простым повтором спускаемых сверху фраз, а сами люди находились в состоя­нии перманентного страха.

Основное обвинение в адрес старшего поколения было связано с приписыванием ему сделанного социального выбора: «Не высовы­ваться!». Желание части молодых людей противопоставить себя от­цам породило нигилизм и нонконформизм, который проявлялся как в политиче­ской, так и в общекультурной сферах. Критические («демагогические», как их назвали партийные органы) выступления студентов 1956-1957 гг., «стиляжничество», увлечение западной философией, пробудившийся интерес к абстракционизму, мода на джаз, бу­ги-вуги и рок-н ролл – все это были симптомы начавшегося социаль­ного конфликта. Как писал в своей оценке в 1960-е гг. один из сотрудников эмигрантского Мюнхенского института по изучению СССР А. И. Лебедь: «Ей [молодежи] наскучили призывы к романтике революционных лет, к пафосу строительства послереволюционного периода и напоминанием о жертвенности периода Второй мировой войны. Борьба за общечеловеческую правду, искание новых мировоззренческих направлений пронизывает сейчас творческую деятельность молодых советских людей» ^{[9, с. 4]}. Примечательно, что до середины 1950-х гг. эмигранты практически не интересовались советской молодежью и только в конце 1950-х гг. заговорили о конфликте поколений ^{[10, с. 59, 65]}.

Критические выступления студентов второй половины 1950-х гг. не были направлены против существующей системы. Однако мода на «фрондерство» стала важным стимулом для дальнейшего противо­поставления себя отвергнутому прошлому. В выступле­ниях молодежи основной акцент делался на требования предоставления студентам большей самостоятельности, возможности высказывать независимые суждения и мнения ^[11]. Появились даже полуоппозиционные власти политические организации, как, например, группа Л. Н. Краснопевцева ^[12].

Поиск молодежью новых форм самовыражения и начало раскола.

Стремление к независимости, желание противопоставить себя официальным структурам привело к созданию в ряде вузов страны новых организаций комсомола и других самодеятельных сту­денческих формирований. Разочарование в старых формах социальной организации, которые были представлены в первую очередь партией и старыми комсомольскими структурами, привело к смещению ценностных ориентаций в сторону от традиционных норм. Прежняя живая связь между поколениями стала слабеть. Появившийся скептицизм, подрыв веры, происшедший после XX съезда КПСС, лишил старую организацию смысла и перестал обес­печивать удовлетворение социальных потребностей. Отсутствие адекватного отражения социальных потребностей, чувства новизны, падение престижа, формализм в работе официальных об­щественных организаций вызвали к жизни иные виды деятельности, которые должны были восполнить нарушенное соответствие. При снижении значения формальных норм существенно возросла роль неформального общения. Вместе с тем усилились элементы индивидуа­лизма и прагматизма, которые и привели к иным психологическим установкам и моделям социального поведения.

Коллектив перестал выступать в значении общества или народа. Стали усиливаться групповое самосознание и социальная локализация на основе противопоставления своей группы другим, когда неформальное общение и практика совместного проведения досуга выступают ключевыми факторами группообразования. «Были мы и они, были свои люди, а были плебеи, которые не понимали, что советская власть – плохо, и от этого они были хуже…» – вспоминал один современник ^{[13, с. 187]}. Хилари Пилкинтон назвала данное молодежное явление «воплощенной коммуникацией» (embodied communication), одной из форм которой выступала игра ^{[14, p. 172]}. Отсюда рост студенческой солидарности, защита провинившихся товарищей, единство в противопоставлении себя тем, кто оказался в «чужой» группе. Это могли быть студенты, которых считали подхалимами или карьеристами, комитет комсомола, деканат, ректорат.

Нередко критике подвергались партийные органы. Раздавались высказывания, что руководители города и области думают только о карьере и личном благополучии. Неприятие таких качеств свидетельствовало о том, что в основе размежевания лежали не столько политические факторы, сколько ценностные различия. Идеализм молодежи, воспитанной на коммунистических идеалах бескорыстия и самоотверженности, романтическая увлеченность верой в светлое будущее рождали острое неприятие руководителей, олицетворявших собой «взрослый мир», поставивший расчетливость и прагматизм в жизни на первое место. Если еще недавно старшим подражали, то теперь, как вспоминал современник тех лет: «Пример взрослых, живущих скучно, не вдохновляет, хочется творить, создать неповторимое, прославиться, вразумить и растрогать человечество» ^{[15, с. 30]}.

В условиях, когда формальные структуры потеряли авторитет и уважение, гораздо важнее было сохранение личного статуса в первич­ной неформальной среде. Люди готовы были идти на конфликт с офи­циальными органами ради того, чтобы сохранить «лицо», доверие тех, чье мнение и поддержка являлись наиболее значимыми. Стремление к самостоятельности, индивидуальной свободе было центральным среди звучавших требований в молодежной среде.

Часто протест был возведен в принцип. Нигилизм ограждал мо­лодых людей от нежелательного в их представлении стороннего влия­ния. Отсюда насмешки, глумление, стёб над теми, кто пытался формировать их жизнь. Это тоже была часть игры. Известный в конце 1950-х гг. в Томском университете «стиляга» Дмитрий Приходько после того, как его вызвали в комитет комсомола и отчитали за «несоветский» внешний вид, явился на следующий день в университет в фуфайке и кирзовых сапогах. Выступление секретаря комитета комсомола студенты записали на магнитофон и наложили на музыку известной блатной песни «Мурка». Пилкинтон называет это явление «being sussed» ^{[14, p. 196]}. Она проводила свои исследования в Москве в 1988 – 1991 гг. в период, который выходит за хронологические рамки настоящей работы. Однако подмеченные ей отдельные молодежные черты периода позднего СССР впервые стали заметны еще в годы «хрущевской оттепели». Это была попытка самоутвердиться в собственных глазах и убедить себя, что их поведение строиться только ими самими без вмешательст­ва извне. Поэтому даже в самых безобидных случаях молодежь могла пойти на конфликт.

Появление субкультур и подражание Западу.

Сопротивление господствующим и навязанным извне ценностям и вкусу всегда осуществляется на символическом уровне, через ритуал, через создание субкультур, идущих вразрез с господствующей идеологией ^[16]. Молодежные субкультуры в СССР были направлены на символическую критику советской системы и советского стиля. Отсюда их демонстративность и нарочито «неправильное», вызывающее поведение ее носителей. Субкультуры в СССР были скорее выразительным, чем содержательным явлением. Выставлять себя напоказ, казаться непохожими на других, значило гораздо больше, чем быть другими. Представителям субкультур прежде всего хотелось отделиться от «серой массы», от того окружения, которое они откровенно презирали. Но их нонконформизм зачастую являлся очередным перевернутым изображением отрицаемой ими системы ценностей, что делало их зависимыми от отвергаемых внешних форм. Вместо широких штанов – узкие, вместо короткой стрижки – длинные волосы. Восстав против официально насаждаемой культуры устаревших форм, молодые люди стали негативным зеркальным отражением своих отцов. Отцы не придавали значения одежде, сыновья акцентировали на этом внимание; отцы негативно относились к Западу, сыновья были от него в восторге; отцы жертвовали настоящим ради будущего, сыновья жили только сегодняшним днем ^{[17, p. 239]}.

Лицемерие взрослых, крушение прежних политических смыслов, непоследовательность идеологического воспитания, размывание старых мировоззренческих ориентиров благоприятствовали появлению особой чувствительности к тем культурным формам и ценностям, которые считались враждебными в глазах официальной идеологии. Ими выступали в первую очередь западная мода, музыка, образцы поведения. Позднее к этому добавится увлечение блатными и кабацкими песнями, а также белогвардейской темой.

Увлечение западной модой и музыкой, трофейными кинофильмами появилось еще в конце 1940-х гг. Однако только к концу 1950-х – началу 1960-х гг. можно говорить о изменении культурной парадигмы Советского Союза, когда от жесткой конфронтации в отношении Запада постепенно стали переходить «к заинтересованному диалогу и прямой конвергенции», как пишет Л. Б. Брусиловская ^{[18, с. 135]}.

Ориентация на Запад была наиболее заметна у детей высокопоставленных родителей, у которых была возможность доставать импортные вещи, стоившие немалых денег. Да и сам запрос на элитарность, предполагавший противопоставление «совку», мог скорее возникнуть среди представителей привилегированного класса. Еще в начале 1960-х гг. в США обратили внимание, что представители советской элиты сами подрывали социалистический строй и единство общество. Значительную долю ответственности за разрушение идеологических установок партии по коммунистическому воспитанию молодежи западные исследователи возлагали на высокопоставленных руководителей, которые сознательно баловали своих детей, ограждали от физической работы, предоставляли им деньги на развлечения. Произнося с высоких трибун громкие фразы о бескорыстном служении идеалам коммунизма, они отговаривали, а то и прямо запрещали своим детям ехать на целину, в Сибирь даже в тех случаях, когда молодые люди сами по зову сердца стремились поехать по комсомольским путевкам на стройки социализма ^{[19, p. 144 – 153]}.

Особое значение для поколения «шестидесятников» приобрела т.н. приватно-публичная сфера, которая с одной стороны отделяла человека от критикуемого им мира официоза, с другой – выступала как «другая» публичность. Примером такого рода может служить т.н. «интеллигентская кухня» ^{[20, с. 194]}. Именно в этой сфере сформировались устойчивые протестные настроения, а с переносом правил приватно-публичной сферы в сферу официальной публичности возникло диссидентство.

Усилившееся после ХХ съезда КПСС расхождение между словом и делом, непоследовательность в критике Сталина и негативных сторон жизни подрывали основные идеологические и нравственные принципы советского воспитания. Отсюда радикализм молодежи в отрицании старой догматики. Новая система ценностей строилась не столько на выработке новых мировоззренческих позиций и практических установок позитивного действия, сколько на отрицании того мира, который стал казаться лживым, глупым и бесчестным. Горечь и обида стали определяющими в том наборе чувств, которым руководствовался молодой человек, делая свой политический и мировоззренческий выбор в пользу западной культуры и зарубежных радиостанций «Би-Би-Си», «Голоса Америки» и др.

Сначала подражание западной моде и буржуазной эстетике затронуло сознание немногих мо­лодых людей. Но уже к середине 1980-х гг. их число возросло кратно. Происшедший на этой почве раскол общества и ока­зался эпицентром того социального конфликта, который вылился в конфликт поколений. Его содержание за последующие десятилетия существенно изменилось. Нынешняя молодежь не похожа на молодежь 1950-1960-х гг. В те годы большинство еще верило в светлые идеалы. Проведенные в России социологические исследования показали, что у 75% современной молодежи идеалов нет ^{[21, с. 178]}. В 1990-е гг., отвечая на вопрос корреспондента: «Чем отличается ваше поколение от нынешне­го?» – тогдашний ректор Новосибирского государственного университета В. Н. Врагов, бывший студент НГУ, ответил: «У нас не было такой западной практичности, прагматизма, как у нынешних студентов, и было боль­ше уверенности в будущем. У нас было больше открытости в обще­нии, мы могли прийти друг к другу в любое время дня и ночи, каждый мог поделиться последним куском хлеба и сала, что найдется... Сейчас, насколько я знаю, такого нет, мы потеряли свободу человеческого об­щения. Сейчас ближе к западному типу поведения, где каждый замк­нут на себя» ^{[22, с. 34]}.

Старшее поколение осталось в традиционном мире личных связей и отношений, не затуманенных холодной расчетливостью, по­иском личной выгоды и прагматизмом. Поначалу к ним примыкали и многие молодые люди, ориентированные на культ отцов, героическое про­шлое, устремленные с этими идеями в будущее, казавшееся им свет­лым и прекрасным. «Дети» все чаще стали жить с выраженным критическим отношением к прошлому и уже без мечты о будущем, зато обладая большим реализмом и цепкой практической хваткой.

Поколенческий конфликт связан не только с молодежным протестом. В сталинские годы молодежь не противопоставляла себя старшим. Она старалась быстрее повзрослеть и включиться в общее дело отцов. Молодежь была скорее демографическим, чем социокультурным явлением. Само выделение молодежи в качестве самостоятельной социальной группы и ее саморефлексия, вычленение себя из мира взрослых и противопоставление ему во многом результат изменения в отношении к молодежи со стороны самих взрослых. В 1950-е гг. молодежь была не только строителем коммунизма, но все чаще стала демонстрировать в глазах старшего поколения девиантные тенденции. Именно этому представлению о молодежи стали уделять основное внимание. Молодежь начала пониматься, как жертва тлетворного влияния западного общества ^{[23, с. 83]}.

Воспроизводство поколенческого конфликта в современном обществе.

Ценностные размежевания между молодежью и старшим поколением, впервые наметившиеся в годы «хрущевской оттепели», остаются определяющими поколенческого конфликта и в современной России. Содержание современного молодежного бунтарства перекликается с некоторыми социальными установками значительной части молодежи 1950-1960-х гг. Это позволяет говорить не только о конфликте ценностей, но и конфликте поколений. Не смотря на изменение текущей повестки дня и появление новых лозунгов, начиная с 1950-х гг., молодые люди на протяжении всего последующего времени тяготели к свободе, самостоятельности, новым формам самовыражения и стремились дистанцироваться от иных социальных групп, культур, воспринимая взрослый мир, как чужой.

На первый взгляд парадоксально, что носителями традиционных патерналистских ценностей в наше время и в недавнем прошлом являются те самые люди, которые в молодости яростно отстаивали принципы индивидуализма и личной свободы. Например, упоминаемый выше «стиляга» Дмитрий Приходько в 1978 г. возглавил кафедру научного коммунизма и стал солидным уважаемым профессором. Однако подражание воображаемому Западу никуда не делось. Только со временем увлеченность этим становилась присуща уже новому подросшему поколению. А вчерашние «стиляги» и бунтари с недоумением смотрели на свое отражение в «детях» и не узнавали себя в них. Причины такого рода расхождений следует искать в общей деструктивности протестующей части молодежи. Отсутствие позитивной программы действий, сосредоточенность на отрицании отвергаемых сторон жизни лишало молодежный нигилизм созидательной силы, что делало маловероятным сохранение мировоззренческих установок молодежного бунтарства в зрелом возрасте. До сих пор, несмотря на длительный дрейф в сторону западных ценностей, молодежь так и не стала носителем западного мировоззрения. Различное по сравнению со старшим поколением отношение к советскому прошлому, государству, общенациональным задачам не означает полного разрыва молодежи с традиционными ценностями. Социологические опросы показывают, что молодые люди по-прежнему сохраняют благожелательное отношение к родителям и дорожат семьей ^{[24, с. 11]}. У молодежи так и не сформировалась существующая на Западе установка на активное социальное и общественное участие. Приближение к стандартам западных стран наблюдается только в культурном, спортивном и развлекательном плане ^{[21, с. 268]}.

Утвердившиеся в позднем СССР ценности потребительства, материального достатка не были напрямую связаны с ориентацией на Запад и отрицанием старых норм коммунистической морали. Мещанство, жажда наживы, сытая беззаботная жизнь, конформизм и карьеризм были глубоко антипатичны критически настроенной молодежи периода «хрущевской оттепели» ^[25]. Широкое распространение указанных ценностей в современном российском обществе в том числе среди старшего поколения стало результатом иных социальных и культурных процессов. Утилитаризм не был занесен в наше время поколением «шестидесятников».

Вместе с тем истоки нынешнего мировоззренческого конфликта поколений следует искать в 1950-1960-е гг. Он не был порожден критически мыслящей частью молодежи, впервые бросившей вызов отцам. В его основании лежал идейно-психологический кризис сознания, порожденный крушением веры, когда прежние ценности, привычки, традиции перестали служить в роли подсказок в выработке стандартов поведения. Образовался своеобразный экзистенциальный вакуум, который в течении последующих 30-40 лет постепенно разрастался. По мнению В. Франкла, чтобы выйти из этого состояния, следовало отдать себя служению важному делу ^[26]. По мере взросления накопленный жизненный опыт позволял человеку преодолевать кризисное состояние нигилизма. Однако причины его искоренены не были. Уровень доверия в обществе падал. Установки на активное общественное участие так и не сложилось. Преодоление возникающих трудностей по-прежнему осуществлялось в рамках индивидуальных стратегий выживания. Поэтому с каждым новым поколением молодежи мировоззренческий конфликт поколений лишь воспроизводился.

Заключение.

Проведенный анализ молодежного нигилизма 1950 – 1960-х гг., позволяет говорить о связи между мировоззренческим расколом периода «хрущевской оттепели» и современным конфликтом поколений в России. Его истоки следует искать в идейно-психологическом кризисе массового сознания, вызванного решениями ХХ съезда КПСС и развенчанием культа личности Сталина. В силу возрастных психологических особенностей молодежь наиболее болезненно восприняла ложь, лицемерие и двойную мораль взрослых, что стимулировало поиск новых форм самовыражения, в основе которых лежало резкое неприятие наследия отцов. Не имея позитивных целевых установок и собственной программы действия, критически настроенная к старшему поколению молодежь встала на путь нигилизма, что благоприятствовало увлечению западными культурными течениями и стилем. Негативизм молодежи был не способен трансформировать сознание на основе западных принципов организации жизни. Он лишь ввергнул людей в экзистенциальный вакуум, создал социальное напряжение, стимулировав кризис советской идентичности, который расколол общество и лишил его способности выработать новую созидательную идею.