Бои 108 танковой дивизии под Трубчевском в свете мемуаров М.Т. Калашникова и других нарративных источников.

Боровков Дмитрий Сергеевич кандидат исторических наук доцент кафедры "Управление в социальных и экономических системах, философия и история", Уральский государственный университет путей сообщения 620034, Россия, Свердловская область, г. Екатеринбург, ул. Колмогорова, 66 Borovkov Dmitrii PhD in History Associate Professor of the Department "Management in Social and Economic Systems, Philosophy and History" of the "Ural State University of Railway Transport" 66 Kolmogorova str., Yekaterinburg, Sverdlovsk region, 620034, Russia dpalochkinskij@yandex.ru Другие публикации этого автора

В своей предыдущей работе ^[1] мы обращались к рассмотрению мемуаров конструктора-оружейника Михаила Тимофеевича Калашникова о его участии в Великой Отечественной войне с точки зрения их «внешней критики». В частности, было проведено сравнение текстов разных изданий мемуаров, рассмотрена историография вопроса, а также проанализирован такой аспект, как внутренняя хронология этого источника в сравнении с имеющимися документальными свидетельствами.

Проведенная работа позволила сделать ряд выводов. Во-первых, было выявлено, что к настоящему моменту полноценной научной критики этой части мемуаров М. Т. Калашникова не проводилось. Во-вторых, тексты воспоминаний разных изданий, несмотря на их общую схожесть, имеют ряд заметных отличий, которые требуют объяснения. В-третьих, автор по неизвестной причине допустил серьезнейшее отступление от реальной хронологии событий, поместив свое участие в боях в сентябрь - октябрь 1941 г., а также удлинив его до нескольких недель. Вместе с тем, анализ документов 108 танковой дивизии (далее – тд), в которой служил старший сержант М. Т. Калашников, а также документов медицинских учреждений, в которых он проходил лечение, однозначно свидетельствуют, что участие будущего знаменитого конструктора свелось к 30 и 31 августа 1941 года. Таким образом, с точки зрения хронологии и последовательности событий мемуары М. Т. Калашникова полностью недостоверны. Тем не менее, мы также сделали вывод, что информационный потенциал данного нарративного источника еще не исчерпан, и необходимо его детальное сравнение с документальными свидетельствами, а также иным нарративными источниками. Решению именно этой задачи посвящена настоящая работа.

Как было отмечено в предыдущей работе, важнейшими отечественными документальными источниками о бое 108 тд к западу от Трубчевска 30 – 31 августа 1941 года являются журнал боевых действий (деле – ЖБД) дивизии ^[11], доклад от 4 сентября 1941 г. ^[12], отчет штаба дивизии от и 6 сентября 1941 г. ^[13], схема-доклад штаба дивизии от 12 февраля 1942 г. ^[14]. Кроме того, помимо мемуаров М. Т. Калашникова, на данный момент доступен для исследования еще ряд нарративных источников об этом событии, среди которых воспоминания других участников боев, а также статьи фронтовых корреспондентов.

В первую очередь, для лучшего понимания ситуации необходимо описать событийный контекст предмета работы, а именно изложить ход боевых действий 108 тд в обозначенные даты.

Общий ход Рославльско-Новозыбковской операции, в ходе которой 108 тд впервые вступила в бой, описан достаточно подробно ^{[3, с. 86-105; 4, с. 14-21, 16]}. Наспех сформированная и недоукомплектованная (например, вместо двух танковых полков, в ее составе успели сформировать только один, 216-й, в котором и состоял экипаж сержанта М. Т. Калашникова), танковая дивизия была 28 августа 1941 г. включена в состав подвижной группы генерал-майора А. Н. Ермакова. Помимо ее, в состав группы были включены 141 танковая бригада, которая должна была следовать слева (южнее) от 108 тд, и 4 кавалерийская дивизия во втором эшелоне. Кроме того, предполагалось активное взаимодействие с авиацией фонта ^{[12, л. 8]}. Группа должна была нанести фланговый контрудар по 2-й танковой группе Г. Гудериана с востока, из района севернее Трубчевска ^{[11, л. 12]}.

Однако организация наступления оставляла желать много лучшего. Фактически никакого взаимодействия дивизии с другими соединениями и авиацией не было. В докладе от 12 февраля 1942 года ^[14] основной причиной такого положения дел была названа острая нехватка времени для подготовки наступления и организации взаимодействия: от момента получения приказа от командования Брянского фронта до выдвижения частей было всего 10 часов. Утром, в 6:00, 30 августа 1941 г., дивизия выступила из района Каружа – Половецкий на юго-запад двумя колоннами.

Правая (северная) колонна в основе своей имела 108 мотострелковый полк без одного батальона, два дивизиона артполка дивизии и иные части усиления, включавшие роту танков Т-40. Ее задача состояла в том, чтобы с севера прикрывать ударную группу дивизии. Последняя составляла левую (южную) колонну. Основой ее был единственный в дивизии 216 тп (5 тяжелых КВ, 32 Т-34, 25 Т-40) ^{[13, л. 30]}, усиленный оставшимся дивизионом артполка и походным охранением в составе двух мотострелковых рот ^{[11, л.13]}. Судя по ЖБД, в составе передовых групп охранения также имелось некоторое количество автомобилей БА-10.

Уже через два часа (8:00) передовые части дивизии наткнулась на подразделения 17-й тд вермахта в районе деревень Чеховка – Карбовка – Романовка. Основные подразделения дивизии, не имея разведданных, без авиаподдержки именно в этот момент (вскоре после 8:00) подверглись на марше массированному (часовому), налету немецкой авиации, который сильно дезорганизовал обе группы. Об этом косвенно свидетельствует тот факт, что в документах следующие записи об активных действиях колонн относятся только к 16:00 ^{[11, л.14]}. То есть более 10 часов подразделения дивизии приходили в порядок и подтягивались к районам сосредоточения противника.

Фактически обе колонны 30 августа завязали два разных боя: правая – на северном фланге в районе деревень Чеховка и Карбовка, а левая – за деревню Романовка на южном фланге. Так как экипаж М. Т. Калашникова воевал в составе левой колонны (216 тп), то остановимся именно на этом участке боя.

Боевое охранение левой колонны, поддержанное 5 танками Т-40, атаковало в 16:00 Романовку с севера, а уже в 18:00 была предпринята более основательная атака на деревню в составе трех танков КВ и трех Т-34. Обе атаки были неудачными ^{[13, л. 30]}. ЖБД сообщает, что потери дивизии в этих боях составили 15 человек убитыми и 3 раненными, один КВ, четыре Т-34 и три Т-40. Потери противника оценили в пять танков и восемь автомашин и около роты пехоты ^{[11, л. 15]}.

Сразу после боя было решено перевести главные силы танков в лес северо-западнее Романовки у высоты 182,8. Однако уже менее, через час, в 19:00, противник контратаковал из Романовки танками при поддержке авиации, потеснив стрелковую роту (видимо, осуществляла передовое охранение и прикрывала маневры полка). Командир дивизии вместе с частью руководства дивизии и танкового полка возглавил встречную танковую контратаку и отбил натиск противника. Также в документах было отмечено, что постоянные налеты авиации противника привели к временному выходу из строя нескольких танков, застрявших в оврагах. Нужно отметить, что этот бой описан только в отчете от 6 сентября и никак не фиксируется в ЖБД ^{[11; 13, л. 31]}. Этот же отчет, в отличие от ЖБД, приводит несколько заниженные данные по потерям как с советской, так и с немецкой стороны. Так, общие (!) потери дивизии за 30 августа оценивались в один КВ, три Т-34 и пять Т-40, немецкие – всего в четыре танка ^{[13, л. 31]}. Если верить этим свидетельствам, то все танки передовых сил 216 тп, кроме двух КВ, были уничтожены.

Ночью 216 тп был переведен западнее, в лес с высотой 182.8 (т.е. был осуществлен план, задуманный еще в 18:00) с целью общей атаки дивизии в западном направлении на следующее утро. Однако уже в 6.30 31 августа противник начал натиск как с севера, так и с юга главными силами при поддержке авиации. На расположение 216 тп противник начал массированную танковую атаку из Романовки. Согласно ЖБД, бой длился 3,5 часа. Командир дивизии приказал «с места встретить атаку танков» ^{[13, л. 31]}. После 10.00 полк отступил на север, в лес у деревни Карбовка. По данным ЖБД дивизии, потери в ходе боя составили один танк КВ, шесть Т-34, два Т-40, 20 человек убитыми и пропавшими без вести, а также 12 – раненными. Потери противника оценивались в семь танков и пять автомашин ^{[11, л. 16]}. Как отмечалось в предыдущей статье, медицинские документы свидетельствуют, что именно 31 августа М. Т. Калашников получил тяжелое ранение ^{[1, с.52]}. Судя по всему, он и относился к числу тех 12 раненных, а его танк – к шести подбитым Т-34. Отчет от 6 сентября приводит общие потери дивизии за 31 августа в 1 КВ, 11 Т-34, 8 Т-40, а противника – в 22 танка ^{[13, л.31]}.

Уже 1 сентября дивизия оказалась в фактическом окружении и только к 4 сентября ее остатки сумели организованно вырваться ^{[11, л. 19]}. Из котла удалось вывести 17 танков, 11 орудий, 1200 человек и все тылы. Безвозвратные потери дивизии в танках составили 53 машины, в личном составе – около 500 чел. ^{[3, с. 102; 4, с. 21]}.

Теперь обратимся к тесту воспоминаний М. Т. Каланикова. Следует начать с того, что при описании практически всех фронтовых эпизодов фигурирует близость леса или рощи, из которой действуют советские экипажи. Факт косвенный, тем не менее, из документальных описаний боев группы 216 тп, приведенных выше, ясно следует, что основные боевые действия 30 – 31 августа происходили на пространстве между деревней Романовкой и лесом севернее и северо-западнее ее (у высоты 182.8).

Для начала приведем такой эпизод мемуаров конструктора:

«Помню, как однажды наш лейтенант приказал мне залезть на высокое дерево и попытаться рассмотреть вражеские позиции. Взобравшись на достаточную высоту, я увидел, что немцы совсем близко. Так близко, что мне не удалось остаться для них незамеченным – меня сразу же начали обстреливать. Пули засвистели рядом со мной, срезая ветки дерева и осыпая листву. От неожиданности и испуга я так быстро заскользил по стволу, что в считанные секунды оказался на земле. Да, неприятно было ощутить себя живой мишенью!..» ^{[6, с. 88]}.

Несмотря на то, что этот отрывок вызывает некоторые сомнения в своей достоверности (он приведен в «Траектории судьбы» 2007 г., но отсутствует в более ранних «Записках конструктора-оружейника» 1992 г.), он вполне правдоподобен: в ситуации отсутствия нормальных разведданных и довольно плоской и заросшей местности, такой способ ближней разведки был вполне приемлем.

Далее М. Т. Калашников приводит такие строки: «Рота вышла на опушку леса. Земля исполосована рубцами гусениц. Эти следы оставили мы, танкисты, утром, участвуя в контратаке…

И вот фашисты днем снова предприняли атаку на господствующую высоту: восемь танков неторопливо двигались на позиции нашей пехоты. Находясь в танковой засаде, мы выжидали, стараясь не обнаружить себя….

— Что мы стоим, командир? Сомнут же пехоту...

И тут поступила команда: зайти фашистским танкам в тыл. Стремительный рывок из засады, залповый огонь из пушек — и несколько немецких машин загорелось…

В один из сентябрьских дней мы получили приказ занять исходный рубеж в густой роще, замаскироваться и быть в готовности к контратаке» ^{[5, с. 13-14]}.

Несмотря на то, что эти отрывки чисто хронологически полностью расходятся со сведения документов 108 тд, их вполне можно сопоставить. Так, эпизод с немецкой атакой на советскую пехоту (напомним, что в составе южной колонный было 2 мотострелковые роты, которые исполняли роль охранения) и контратакой советских танков очень напоминает сообщение о бое к северу от Романовки в 19:00 30 августа ^{[13, л. 30-31]}.

Упоминание о танковой засаде в роще хорошо иллюстрирует сообщение документов об утреннем бое 31 августа, когда советским танкам было приказано встречать атаку немцев огнем с места ^{[13, л. 30-31]}. Логично предположить, что, располагаясь на опушке леса, командиры 216 тп воспользовались бы этим обстоятельством для маскировки боевых машин.

Далее обратимся к фрагменту о ранении М. Т. Калашникова: «Случилось это в одной из многочисленных контратак, когда наша рота, заходя во фланг немцам, нарвалась на артиллерийскую батарею» ^{[5, с. 15]}. Этот отрывок также легко иллюстрирует данные документов. Утренний бой 31.08 длился, согласно ЖБД, 3,5 часа. Естественно предположить, что столь продолжительный бой танковых частей, который носит маневренный характер, включал в себя неоднократные атаки и контратаки с обеих сторон. К этому стоит добавить, что указания М. Т. Калашникова в предыдущем фрагменте о некоем утреннем бое, также вполне может иллюстрировать сообщения ЖБД. 3,5-часовой бой, который начался в 6.30 утра, вполне мог восприниматься М. Т. Калашниковым как несколько боевых эпизодов. Человек, постоянно находящийся в стрессовой ситуации, вполне мог впоследствии воспринимать длительный бой как столкновение в течение всего дня. Тем более, когда он вспоминал об этом через несколько десятилетий.

Напомним, что в первой части «Записок конструктора оружейника…» М. Т. Калашников упоминал о вечернем бое, и о новой задаче, которую командир его взвода ставил ему уже утром ^{[5, с. 4-5]}. Это также хорошо согласуется с документальными свидетельствами: несколько маневренных боев к северу от Романовки в период с 16.00 до 19:00 - 20:00 30 августа и отражение утренней немецкой атаки 31 августа.

Безусловно, М. Т. Калашников в тексте мемуаров перемешал события вечера 30 и утра 31 августа. Однако поверить же в «аберрацию памяти» таких небольших масштабов уже более чем возможно: бои этих двух дней были почти непрерывными, и конкретные их эпизоды в голове рядового участника вполне могли соединиться в один сюжет. С другой стороны, очевидно, что каждый конкретный эпизод мемуаров конструктора никак не противоречит документальным источникам, а вполне органично их дополняет.

Отдельно стоит упомянуть эпизод с самим подбитием танка М. Т. Калашникова и его ранением. В предыдущей работе мы уже отмечали, что в разных вариантах мемуаров этот эпизод описан по-разному. Если в ранних «Записках конструктора-оружейника» он упомянул только одно попадание в танк, после которого почти сразу потерял сознание («Первым загорелся танк командира роты. Потом вдруг гулкое эхо ударило мне в уши, на мгновение в глазах вспыхнул необычайно яркий свет... Сколько находился без сознания, не знаю. Наверное, довольно продолжительное время, потому что очнулся, когда рота уже вышла из боя» ^{[5, с. 15]}), то в более поздней «Траектории судьбы» этот рассказ был дополнен еще одним («Затем раздался удар по нашей машине, и после этого вдруг наступила полная тишина. Возможно, мы были просто оглушены, но в тот момент нам показалось, что бой стих. Как командир танка, я решил открыть люк и посмотреть, что происходит вокруг. Я только поднялся из люка, как рядом разорвался снаряд. На мгновение в глазах вспыхнул необычайно яркий свет…» ^{[6, с. 90-91]}).

Довольно трудно предположить, по нашему мнению, что во втором случае автор не получил бы каких-либо повреждений в области лица и головы. Однако военно-медицинские документы однозначно говорят, что М. Т. Калашников лечился только от слепого ранения левого плечевого сустава ^{[2, с. 3]}. Это заставляет нас предполагать, что более ранняя версия этого эпизода более достоверна чем поздняя. Судя по всему, М. Т. Калашников получил ранение осколками брони, отлетевшими с внутренней стороны.

Интересно отметить, что мемуары М. Т. Калашникова не являются единственным нарративным источником о боях боевой группы 216 тп. Так, в рамках проекта «Я помню» были зафиксированы воспоминания Леонида Григорьевича Каца, радиотелефониста танка Т-34, который служил в том же батальоне, что и М. Т. Калашников. Приведем фрагмент его интервью:

«Несколько дней мы действовали из засад и действительно воевали успешно. Я помню ликование моего экипажа, когда нами был подбит первый немецкий танк. А потом окружение... Выходили лесными дорогами, горючего не было, снаряды кончились. Ну и самая главная напасть - немецкая авиация. Все светлое время суток нас нещадно бомбили… Мы чувствовали себя мишенями в тире...» ^[7].

Этот фрагмент вполне подтверждает как воспоминания М. Т. Калашникова, так и документы: действия из засад, постоянные налеты авиации противника, хорошо фиксируемые в документах.

В 2001 г. посмертно вышли мемуары известного руководителя советских бронетанковых войск, Героя Советского Союза, генерала Ивана Николаевича Шкадова. В августе 1941 г. он являлся помощник начальника штаба 216-го танкового полка по разведке. Приведем ряд фрагментов его воспоминаний:

«Разведывательные подразделения нашего 216 танкового полка… 17 танковую дивизию немцев встретили остановившейся на привал на дорогах … ни с разведкой, ни охранением немцев мы не встретились, а сразу наткнулись на колонны главных сил...

Наш полк, развернувшийся на опушке леса, встретил противника огнем с места, а затем… нанес удар по колоннам немцев... В результате своеобразного встречного боя 17 танковой дивизии был нанесен сильный удар, она понесла большие потери… но нарастали потери и у нас. В результате … танковой группе немцев удалось отрезать нашу дивизию от главных сил Брянского фронта…

Нельзя не отметить, что это сражение происходило в условиях абсолютного превосходства противника в воздухе и на земле» ^{[15, c.53-55]}.

Несмотря на то, что И. Н. Шкадов довольно поверхностно описал события 30 – 31 августа, они вполне согласуются со сведениями М. Т. Калашникова и Л. Г. Каца, а также документами 108 тд.

Здесь же можно привести еще одно мемуарное свидетельство – воспоминания военного корреспондента газеты «Красная звезда» Павла Ивановича Трояновского. Вскоре после описываемых боев он брал интервью у командира 108 тд, полковника С. А. Иванова и через много лет после войны использовал эти записи в своей книге:

«Как нам рассказали, едва ли не основная тяжесть тех боев выпала на долю 108-й танковой дивизии. Во-первых, ее выдвижение в район сосредоточения, к сожалению, обнаружила вражеская воздушная разведка, и соединение по нескольку раз на день подвергалось ожесточенным бомбардировкам. И все же на рубеже населенных пунктов Войборово, Молчаново советские танкисты сумели нанести поражение передовому отряду 17-й танковой дивизии врага, а в 19 часов того же дня 108-я встретилась уже с главными силами противника. Из района Романовки ее одновременно атаковали 150 танков и мотополк СС. А с воздуха эту атаку поддержали до 50 «юнкерсов».

- И все-таки мы не дрогнули,- рассказывал нам комдив 108-й полковник Иванов. Выждав, обрушили на фашистов огонь всей нашей артиллерии, а танки ударили с места. Враг, естественно, не ожидал такого отпора. А мы, воспользовавшись его замешательством, таранили левый фланг атакующих группой тяжелых танков...

Спрашиваем командира дивизии:

- В каком состоянии сейчас ваше соединение?

- В сложнейшем. Выложились полностью - ответил полковник - Можно сказать, что от дивизии едва ли не один номер остался. А людей и техники - горстка...» ^{[9, с. 26-27]}.

Обращает на себя внимание, что некоторые формулировки этого фрагмента почти дословно повторяют цитаты из документов дивизии. Это и не удивительно: как документы, так и текст интервью создавались примерно в одно и тоже время одним и тем же человеком – комдивом С. А. Ивановым.

Наконец, приведем еще один любопытный нарративный источник, опубликованный активистами поискового движения брянской области. Речь идет о газетной заметке, написанной корреспондентом В. В. Кирсановым и размещенной во фронтовой газете «На разгром врага» № 230 от 1 октября 1941 г. Название заметки – «Мужество танкиста Калашникова». Приведем ее текст:

«В бою с фашистами под городом П. исключительное мужество проявил старший сержант Калашников… Немцы открыли по машине сильный огонь из противотанковой пушки. Два снаряда пробили боковую стенку танка, третий, взорвавшись внутри машины, убил командира экипажа. Калашников получил три раны. Не теряя самообладания, он мстил за смерть товарища. На большой скорости повел он свою машину вперед, беспощадно уничтожая гусеницами немецких солдат. Действуя под сильным артиллерийским и минометным огнем врага танк бороздил огневой рубеж противника. И только почувствовав резкий упадок сил, Калашников вывел машину в тыл своей части» ^[8].

Как видим, автор писал заметку с чьих-то слов и сильно приукрасил реальность в пропагандистских целях. В. В. Кирсанов совершенно неправильно назвал должность Калашникова – механик-водитель, а командира танка «убил». Кроме того, что здесь речь идет уже о трех попаданиях (напомним, что сам конструктор в разных изданиях мемуаров говорил либо об одном, либо о двух). Заметим, что намного более прозаический рассказ самого М. Т. Калашникова выглядит куда более реалистичным. Очевидно, что будущий конструктор так никогда и не узнал об этой заметке. Косвенно это подтверждается тем, что сам он несколько раз в своих воспоминаниях цитировал или упоминал газетные статьи или документы, которые касались его лично, но эта так никогда не стала объектом его внимания.

Таким образом, очевидно, что воспоминания будущего конструктора от участия об участии в боях 30 – 31 августа 1941 г. практически ни в чем не противоречат иным нарративным свидетельствам о тех же событиях. Единственное, что можно отметить, это то, что М. Т. Калашников по какой-то причине «не заметил» постоянных авиаударов противника, о которых в унисон говорят все иные источники, в том числе документальные.

Подводя итоги, отметим, что, как и любой источник личного происхождения, мемуары М. Т. Калашникова являются сложным для интерпретации текстом. С одной стороны, хронологически он полностью не достоверен: продолжительность участия в боях будущего конструктора (2 дня вместо нескольких недель), их календарная датировка (сентябрь – октябрь вместо августа) настолько расходятся с объективными данными, что невольно рождается мысль о сознательном искажении М. Т. Калашниковым своих воспоминаний. Вместе с тем, детальное сравнение описаний конкретных боевых эпизодов с документами 108 тд и другими нарративными источниками позволяет сделать вывод, что эти рассказы сами по себе весьма достоверны и достаточно хорошо иллюстрируют сухие строчки ЖБД дивизии и отчетов ее штаба.

Таким образом, можно уверенно сделать вывод, что мемуары М. Т. Калашникова при должной критике можно рассматривать как ценный нарративный источник при реконструкции боев боевой группы 216 тп в районе Романовки 30 – 31 августа 1941 г. Более того, как оказывается, он – наиболее объемный и подробный из всех доступных сегодня мемуаров, повествующих об этих событиях и не может игнорироваться исследователями истории 108 танковой дивизии.