Обоснование принципа дуализма в российском авторском праве

Ахрамкина Кира Анатольевна ORCID: 0000-0002-1224-5406 аспирант, кафедра гражданского и предпринимательского права, Российская государственная академия интеллектуальной собственности 117279, Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 55а Akhramkina Kira Anatol'evna Postgraduate Student, Russian State Academy of Intellectual Property 55a Miklukho-Maklaya str., Moscow, 117279, Russia kirra4@yandex.ru Другие публикации этого автора

Значение принципов как основных начал гражданского законодательства указывается в ст. 1 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ), но в ГК РФ не содержится их определения и исчерпывающего перечня. Принципы интеллектуального права как таковые не отражены системно, а рассредоточены по ГК РФ и иным нормативно–правовым актам.

В доктрине права интеллектуальной собственности принцип дуализма выделен С.А. Судариковым как двойственность правообладания: «правообладатель нематериального объекта интеллектуальной собственности является его собственником, но может не быть собственником товара, в котором этот объект воплощен; владелец товара является его собственником, но интеллектуальная собственность, воплощенная в товаре, ему не принадлежит. Другими словами, владелец любого товара, в котором воплощена интеллектуальная собственность, не является его полным собственником»^[1].

Выделение принципа дуализма в подотрасли интеллектуальной собственности как общей сфере творения человеческого разума обозначает его реализацию во всех ее институтах, включая авторское право, регулирующее правоотношения, связанные с созданием и использованием произведений науки, литературы или искусства, то есть объективных результатов творческой деятельности людей в этих областях. Целью настоящего исследования является конкретизация принципа дуализма в институте авторского права, в свете непрестанного развития и возникновения новых объектов авторского права, сохраняющимся законодателем открытым, как отмечает Ж.Ц. Заятуев, авторское право «все чаще стало появляться в нашей жизни, в связи с развитием технологий, позволяющих быстро скопировать и распространить произведения, являющиеся объектами авторского права»^[2]. Одной из задач настоящего исследования является аргументация выбора способа конкретизации указанного принципа с точки зрения научного метода, его онтологическое и философское обоснование.

«Принцип» определяется в философии как «центральное понятие, основание системы, представляющее обобщение и распространение какого–либо положения на все явления той области, из которой данный принцип абстрагирован»^{[3; с.239]}. Обобщение положений представляет собой утверждение какой–либо мысли или идеи, поэтому принцип может быть определен через идею, но не ограничен этим определением, поскольку является знанием. Знание о предмете является философской категорией, и представляет собой «то, что выражается обоснованным, общезначимым, интерсубъективным предложением или системой таких предложений»^{[4; с.63]}. Можно утверждать, что знание имеет форму технологической идеи, поскольку оно процессуально, воспроизводимо, рецептурно. Рецептурность знания заключается в возможности определения способов действия с объектом. В.П. Грибанов, исследуя понятие «принцип права» изначально определял следующие направления: принцип – руководящая идея, принцип – норма, содержащая наиболее общие положения, принцип – отражение закономерностей общественного развития^[5]. Исходя из этого принцип как руководящая идея может обозначать управляющую систему знаний о предмете действительности.

Принцип дуализма, по мнению его автора С.А. Сударикова, заключается в идее о том, что «нематериальные объекты интеллектуальной собственности объективно существуют только воплощенными в материальных объектах, в частности, в товарах»^{[6; с.27]}. Если идея представляется формой постижения сущности вещей и их онтологических начал, то принцип является обобщением этих идей или знаний о предмете. Без его научного объяснения невозможна легитимация. Научное знание представляет собой умозрение о внешнем мире в целом путем созерцания и теоретического рассуждения, тогда как знание в правовом поле – это совокупность сведений, представляющих собой результат обобщения информации и установления определенных закономерностей в отношении материальных и нематериальных благ. Знания юриспруденции как науки представляют собой отдельную сферу научного знания, поэтому научная аргументация представления о принципе дуализма в авторском праве должна основываться на структуре научного метода.

В основу обоснования или аргументации принципа дуализма в авторском праве нами принимается подход к структуре научного метода как основного способа получения и подтверждения новых знаний, предложенный Е. А. Безлепкиным, где первый уровень представляет собой предметно–концептуальный или онтологический и обозначает раскрытие представления об одной из возможных форм системной организации исследуемого объекта, а два последующих других – операционально–нормативный и логический призваны исследовать его реализацию на практике и ее особенности^{[7; с. 75]}. Можно утверждать, что все три уровня, предложенные им, имеют целью концептуализацию изучаемого явления, на основании его конкретизации и операционализации. Эта точка зрения не противоречит пониманию В.П. Грибановым методологизма рассмотрения правового принципа, где первоочередным в раскрытии содержания правового принципа является анализ отношений и закономерностей, лежащих в его основе, вторичным ̶ выяснение содержания на основе правовых норм, поскольку «существо содержания правовых принципов находит свое отражение в нормах права»^[5].

На основании этих методологий рассмотрения с учетом требований дискурсивности, конкретизацию принципа дуализма необходимо проводить с учетом обстоятельств, способных изменять или влиять на его бытие, в связи с чем задачами настоящего исследования представляются как онтологическое, основанное на проведении анализа выраженности принципа в системе норм законодательства на этапах развития авторского права, так и философское обоснование принципа. Применимость формально–логического метода, анализ правовых источников наравне с анализом развития законодательного регулирования и правовой доктрины сферы авторского права обосновывается необходимостью выявления онтологических предпосылок формирования принципа. Анализ и синтез в философском обосновании представляется методами экстраполяции знаний из философского дискурса в правовое поле, с целью получения результата размышлений над его сущностью.

Существенное влияние германской юридической мысли в целом на становление гражданского права Российской империи XIX в. отмечается А.М. Гуляевым, на формирование гражданско–правовой охраны личных интересов автора – А.Г. Матвеевым, в связи с этим следует указать на сходство в генезисе авторского права Германии и России, выразившееся в изначальном отождествлении прав автора с правом собственности в германской правовой доктрине XIX вв., в большей степени связывающей авторские права с имущественной составляющей автора^{[8],[9; с.125]}. В обосновании этого суждения можно привести мнение Адольфа Франка (A. Franc) (1809) признававшего, что литературная и художественная собственность неравнозначны настоящей, но полагавшего, что авторское право представляет собой материальную ценность, а произведение как объект права собственности обладает «телесной формой»^{[10; с.201]}. Однако, по мнению Отто Фридриха фон Гирке (O.Girke) (1841) авторское право неравнозначно имущественному, поскольку связано с личностью автора, а сохранность прав автора на произведение опосредована защитой его личности^{[10; с.201]}.

Представленные суждения свидетельствуют о том, что в Германии в начале XX в. не было единого представления об авторском праве, оно представляло собой соединение элементов, но не комплексов, вещного права и прав личности, это фактически обозначало, что авторское право представляет собой особую форму их выражения, а их соотношение напрямую связано с утверждением дуалистической и монистической концепций авторского права. Монистичность авторского права Германии и дуалистичность авторского права Франции отмечается российскими учеными (А.Г. Матвеевым, Н.В. Щербак и др.). В основу монистической теории положена гипотеза о едином праве автора и неделимом комплексе его интересов, тогда как дуалистическая разделяет независимые неимущественную и имущественную составляющие. Монистичность авторского права Германии основана на его представлении в качестве общего права личности, следствием которого можно утверждать принцип непередаваемости исключительного права, заключающийся в запрете отчуждения автором полных прав на произведение, и связанном с ним закреплении права эксплуатации, разрешающем передачу права на использование произведения, по договору, ограничивающему тип использования.

Что касается развития отечественного дореволюционного авторского права, то взгляды на его природу в правовой доктрине были различными, наиболее полно их типизация приводится И.Г. Табашниковым (1844), выделившим группы взглядов писателей и ученых на литературную собственность: отрицающие существование литературной собственности и основывающие авторское право на привилегии (Ренуар, Спасович); приравнивающие авторские права к имущественным и не признающим права собственности (Вехтер, Йолли, Клостерманн); признающим право собственности (Крамер). Однако сам И.Г. Табашников признает двойственность правообладания на произведение, аргументируя это представлением немецкого философа Иоганна Готлиба Фихте, выделившего телесную и умственную составляющую книги и усмотревшего в умственном компоненте материальную основу (содержание) и форму (мысли)^[11].

Можно судить и об осмыслении творческого потенциала и его связи с личностью доцентом Демидовского юридического лицея А.А. Борзенко (1847) в книге «Личность, общественность, собственность (очерки права)» (1881 г.) а связи с признание рабочей силы человека предметом права и отнесением ее к юридическим благам^[12].

Ранее, в свете просветительской деятельности Петра I и его идеи европеизации России большое влияние в петровскую эпоху уделялось труду переводчиков, которые приобрели статус лиц, постоянно занимающихся литературным трудом, и научным сообществам, которым в целях развития просветительской деятельности выдавались привилегии для печати некоторых изданий.

Фактически во всех рассмотренных нами случаях можно говорить о том, что взгляды на труд автора изначально основывались на трудовой теории собственности Джона Локка (John Lokk) (1632), в соответствии с воззрениями которого человек, приложивший труд к ресурсам, не имеющим собственника, имеет естественное право собственности на результат любого своего труда^[13]. Развитие представления о художественном творчестве как труде, имеющее прагматическое значение, также положено в основу англо–американского авторского права, где с точки зрения оценки оригинальности произведения предъявляются минимальные требования, а понятие об авторском праве связывается с исключительным правом, труд представляет собой целенаправленную деятельность человека по удовлетворению потребностей и возможности извлечения выгод и благ. Фундаментом этого понятия является судебный прецедент, когда «в первом деле по авторскому праву, дошедшем до Верховного суда в 1834 году, суд постановил, что «автор …имеет собственность на свою рукопись и может получить компенсацию против любого, кто лишает его ее или, ненадлежащим образом получив копию, пытается получить прибыль путем ее публикации. Владение авторскими правами предоставляет владельцу исключительные права, что является признаком собственности»^[14].

Вместе с тем, приверженность трудовой теории в возникновении авторских прав не является основанием отрицания возникновения особых прав у автора интеллектуального труда, поскольку, как справедливо указывает Трейси Рейли (Tracy Reilly) «Локк, вопреки мнению современных ученых, поддерживал права интеллектуальной собственности, признавал их защиту теорией естественных прав, его поддержка авторского права выразилась в его предложении поправки к законопроекту о регулировании печати, предложенному в Парламенте в 1695 г., чтобы «закрепить собственность автора в его копии или того, кому он передал его»^[15].

Отождествление авторского труда с правом собственности и отнесение его к правам, неразрывно связанными с личностью автора обусловлено законодательно включением авторских прав проектом Гражданского уложения Российской Империи 1905 г. в главу об общей собственности и их отнесением к движимому имуществу и вотчинным правам (п. 37, п. 740), авторские права признавались равнозначными литературной, музыкальной или художественной собственности (п.1264), могли быть уступлены «вполне или в части» и переходить по завещанию или закону наследникам после смерти автора (п.1265)^[16]. Обращаясь к сути вотчинных прав, следует указать об их отнесении законодателем к праву собственности, праву в чужом имуществе, залогу и закладу (п. 740). Р.А. Лубский относит вотчинное право к системообразующему элементу вотчинного государства в России, придавая ему ограничительное значение «не дать праву существовать отдельно от владельца»)^[17].

Отнесение авторского права к вещному связано с наследием римского права, классифицирующего вещи, в том числе, на телесные и бестелесные. Неосязаемость последних объективно приравнивает их к личным правам. С точки зрения М.В. Хвостова классификация Гаем вещей на res corporals (материальные или телесные) и les incorporales (бестелесные) имело сущностное значение не в разграничении вещей, а прав на них, в последнем случае – это «другие субъективные права – или имеют своим объектом нечто нетелесное или же дают субъекту неполное господство над телесной вещью»^[18].

Рассмотренные нами обоснования позволяют утверждать о некой сохранности связи автора с произведением, связанной с обеспечением неполного господства над передаваемой вещью – предметом интеллектуального труда, однако о полномерной реализации принципа дуализма можно судить из сформированной дуалистической системы авторского права, основанной, по мнению Н.В. Щербак, которое разделяет А.Г. Матвеев, на наличии в законодательстве неотчуждаемых личных прав, их самостоятельности относительно имущественного права и права личности представление о дуалистической модели авторского права^{[19; с.481],[20; с.18]}.

С развитием правовой доктрины становилась очевидной нетождественность вещных прав и прав литератора. Первой попыткой осмысления регулирования «прав собственности на произведения науки, словесности, художеств и искусств» можно считать аналитический труд профессора Императорского Новороссийского Университета А. Ф. Федорова (1855) «К вопросу об авторском праве на произведения литературные, художественные и музыкальные» (1896 г.), в котором им указывается на недостаточное ограждение автора от самовольного воспроизведения продуктов творчества посторонними лицами, беззащитности от вольного перевода на другой язык^[21].

Существенным моментом в дореволюционной правовой доктрине следует отметить возникновение идеи о новизне создаваемого интеллектуальной деятельностью труда, отмеченной А.А. Борзенко (1847): возникновение права собственности он считает возможным при условии, что результатом его будет создание нового предмета, имеющего практическую значимость и несущего общественное ранее не существовавшее благо^[22].

Разработка и принятие Закона «Об авторском праве» 1911 года (далее – Закон 1911 года), вобравшего в себя идеи германских Законов 1901 г. и 1907 г. и Бернской конвенции (ред. 1908 г.) была опосредована необходимостью введения стандартов, соответствующих международному регулированию.

Наиболее значимыми моментами в Законе 1911 года следует указать следующие. Во–первых, в нем впервые раскрывается понятие «исключительного права» в значении различных способов воспроизводить, опубликовывать и распространять свое произведение (п.2), как передаваемого и отчуждаемого имущественного права особого рода, возникающего в отношении нематериальных объектов, которое фактически заменило понятие «литературная, художественная собственность»^[22]. В законе впервые упоминается о сохранности формы произведения автора в части недопустимости переделки повествовательного произведения в драматическую форму или драматического произведения в повествовательную (п.31), и его содержания, которое контекстуально следует из запрета лицу, которому было уступлено авторское право без согласия автора или его наследников издавать или публично исполнять это произведение с дополнениями или сокращениями и вообще с изменениями, кроме таких, вызываемых явною необходимостью, изменений, в согласии на которые автор не мог бы по доброй совести отказать (п.20)^[23]. Фактически это означает признание законом связи «между теми или иным внутренним состоянием автора с одной стороны и его произведениям с другой. Автору дается возможность хранить продукты своего духовного творчества на уровне своей индивидуальности и своей личности»^[24]. Во–вторых, п. 3 Закона 1911 года определялся принцип новизны, как защиты сути произведения, в контексте создания производного произведения, заменившего механический принцип подсчета объема заимствования материала из чужого произведения. В–третьих, несмотря на то, что с точки зрения структуры закона нельзя утверждать о переходе к пандектному построению в кодификации, выделение предмета правового регулирования в названии закона свидетельствует о начале становления отдельного института авторского права, что свидетельствует о признании его автономии, независимости и устойчивости системы регулируемых им отношений.

Аброгация Закона 1911 года была мерой политического регулирования, дальнейшая тенденция монополизации авторского права в советский период связана с принятием ряда декретов СНК и ЦИК, по сути, являющихся реализацией принципа преобладания государственного интереса над личным, и была ориентирована на обеспечение идеологической системы. Т.И. Ряховская связывает причину отказа от зарубежного опыта в нормотворчестве советского периода с убеждением в пагубном влиянии капиталистических идей, тогда как домарксистские правовые идеи фактически признавались противоречащими новой идеологии^[25]. Особенностью правого регулирования отечественного авторского права в эпоху СССР является возможность признания любого произведения государственным достоянием, установленной декретом СНК РСФСР от 26.11.1918 (ст.7), а также приравнивание художников, писателей и иных творческих деятелей к служащим «Основами авторского права», Постановлением СНК СССР от 16.05.1928 (п.17, закреплявший установление законодательством союзных республик норм, регулирующих издательский договор на литературные и музыкальные произведения, договора об уступке прав на публичное исполнение произведений в части отражения их обязательного содержания) ^[26],[27]. Личные права в целом были существенно ограничены, что объясняется ограничением личной собственности в целом, основу которой составляли трудовые доходы, ее состав был также был лимитирован (семьям разрешалось иметь только один жилой дом) (ст.25), в этой связи логичным представляется указание о возможности выкупа авторского права государством в 60-е гг. (ст.106)^[28].

Имущественные права автора были ограничены понятием вознаграждения по авторскому договору, с установленными пределами определенных ставок (ст.507 ГК РСФСР 1964 г.). Теория вознаграждения, лежащая в основе советского авторского права имеет «досоветское» происхождение, наиболее полно она обосновывается в доктрине Г.Ф. Шершеневича об авторском праве, игравшем, по его мнению, срединную роль между вещным и обязательственным правом, в котором вознаграждение за труд фактически исключает охрану неимущественных прав и носит исключительно имущественный характер^[29]. М.В. Кубышко указывает, что фактически в условиях социализма в советском авторском праве единственным имущественным правом можно было считать лишь право получения вознаграждения, концепция советского авторского права относила право на воспроизведение и распространение к неимущественным, наряду с правом на помощь автору со стороны издательства, правом на депонирование рукописи, правом на перевод^{[30; с.148]}.

Большое внимание в советской доктрине права 1960-х гг. уделялось вопросу личных прав, главным образом это было связано с нетипичным с точки зрения советской идеологии признанием законодателем возможности материального возмещения морального вреда и его пределов. Несмотря на признание законодателем личных и имущественных прав авторов, учеными высказывались мнения об их единстве, поскольку связь личных неимущественных и имущественных прав в общем советском гражданском праве презюмировалась ст.1. Закона СССР от 08.12.1961 «Об утверждении Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик» (далее – Закон 1961 г.) и касалась определения предмета регулирования советского гражданского законодательства – «имущественные отношения и связанные с ними личные неимущественные отношения»^[28]. В этой связи, до 1964 г., законодательно авторское право представлялось неделимым, оно представляло собой «правоотношение, в котором личные и имущественные элементы сочетаются»^{[31; с.4]}.

Ст. 479 ГК РФСФР 1964 г. определяла наличие у автора следующих прав: «на опубликование, воспроизведение и распространение своего произведения всеми дозволенными законом способами под своим именем, под условным именем (псевдоним) или без обозначения имени (анонимно); на неприкосновенность произведения, на получение вознаграждения за использование произведения другими лицами, кроме случаев, указанных в законе»^[32]. Объединение некоторых прав автора в правовой норме связано с наличием единого объекта, поскольку предполагалось, что все правоотношения возникают по поводу произведения и направлены на его реализацию, сохранность, возможность распространения и получения прибыли. Неимущественные права автора были диссеменированы, но могут быть выделены из ст. 496 ГК РСФСР 1964 г., ст. 499 ГК РСФСР 1964 г. и выглядеть как: право автора на имя, фактически возможность опубликовать произведение под своим именем или псевдонимом, право на защиту от свободного использования произведения, право на защиту в случае нарушений условий использования и право на неприкосновенность произведения.

Авторское право советского периода можно охарактеризовать как закрытую самобытную правовую систему, в которой влияние социалистической идеологии выражалось в непризнании частной интеллектуальной собственности в угоду общественной^{[33; с.13]}.

Законодательное дистанцирование от вопроса оригинальности творческого произведения на протяжении продолжительного времени объясняется идеологической государственной концепцией, которая уделяла большое внимание социальному и политическому контексту произведений, в обход их оригинальности. Эта концепция послужила базисом для культурного явления социалистического реализма, тенденции, продолжавшейся с 1930-х по 1991 годы, а также принятия соответствующих законодательных решений. Содержание произведений должно было соответствовать духу времени: отражать строительство социализма, популяризировать быт простого народа. В 1934 г. были созданы административно–контрольные органы (Союз писателей СССР и Народный комиссариат просвещения СССР), которые представляли собой механизмы сегрегации: «начали надзирать за культурной политикой страны и отбирать художников и писателей, соответствующих их стандартам», что привело как к массовой эмиграции представителей культуры («философский пароход»), так и лишению профессионального статуса лиц, не отвечавшим социалистическим критериям, размер авторского вознаграждения на практике зависел от литературной репутации автора, членства в союзе писателей и т.д.^{[34; с.448]}. Одобренные для публичной демонстрации картины и художественные произведения к публикациям должны были отвечать принципам народности (быть понятными для людей без специального образования), идейности (изображать ежедневные трудовые народные подвиги), быть реалистичными (без метафор, образности, символов и абстракций).

Культурное наследие, созданное в эпоху социального реализма, не подлежит умалению, однако, соцреализм, провозглашавший презумпцию соответствия художественных произведений социалистическим идеалам, исключал всякую преемственность, в связи с чем критикуется «за механическое повторение стереотипов, ограничение свободы творчества и дискриминацию других тенденций в искусстве»^{[34; с.450]}. С точки зрения изобразительного искусства эпохи соцреализма В.Ф. Чирков признает оказание на него «идеологического давления», которое «оказалось не способным вытеснить собственно художественного начала в произведениях всех видов и жанров изобразительности»^[35].

Законодательное указание о творческом характере объектов авторского права с 1911 по 1961 гг. отсутствовало, в советском авторском праве оно было формально и вторично по отношению к объекту (ч. 1 ст. 475 ГК РСФСР 1964 г., ст.96 Закона от 1961 г.): авторское право распространялось «на произведения... выраженные в какой–либо объективной форме, позволяющей воспроизводить результат творческой деятельности автора»^[32]. Воспроизведение фактически представляет собой повторение или воссоздание некоего опыта и в этом понимании может быть представлено как сочетанность опыта личного и опыта автора объекта, тогда как творческий характер произведения науки, литературы или искусства в современном законодательстве выводится из положения ст.1228 ГК РФ с помощью топики через понимание о наличии у них автора как субъекта деятельности и характере его труда^[36]. Смысловой перенос законодателем характера объекта авторского права на авторскую деятельность объясним акцентуацией на вид деятельности, а не характеристику объекта.

Одной из положительных тенденций советского авторского права, повлиявших на формирование правовой доктрины, является законодательное введение понятия авторского договора, его типов и закрепление прав и обязанностей, связанных с его заключением (ст. 503, ст. 504 ГК РСФСР 1964 г.). Содержательно открытый перечень типов авторского договора охватывал все возможные способы создания произведений, заключение авторского договора о передаче произведения для использования имело цель использования произведения, в связи с этим исследовательский контур советской системы авторского права был направлен на разрешение возможности передачи авторского права и ее пределах. Советские ученые, за некоторым исключением, не признавая равнозначность авторского права и права собственности, продолжали оперировать дореволюционными понятиями «отчуждение», «уступание», «разрешение», допуская отчуждение некоторых правомочий авторского права (В.И. Серебровский), но лишь на некоторый срок^[37]. Отдельного рассмотрения заслуживают позиции непередаваемости авторского права и допустимости его отчуждения, в рамках которой можно выделить теорию уступки (В.А. Кабатов) и теорию разрешения авторского права (М.И. Никитина)^[38],[39]. Теория уступки является продолжением дореволюционного отождествления авторского права и права собственности, признание которой в целом противоречило духу социалистического времени, и сводится к возможности передачи автором некоторых прав на произведение^[40]. Теория разрешения основывается на представлении об особом субъекте авторского права – авторе, который не может признаваться ни собственником, ни издателем, но может разрешать издательствам как посредникам в опубликовании произведения осуществлять некоторые действия.

Монистичное представление об авторском праве советской правовой доктрины объясняется руководством положениями дореволюционного права и попыткой их осмысления относительно правовой реальности нового времени и действующего законодательства. Единственным самостоятельно оформленным правом, которому практически не уделялся доктринальный анализ в советское время можно признать право на неприкосновенность произведения, в начале своего законодательного развития сопряженное с передачей исключительных прав (п.20 Закона 1911 г.), объединенное с правом на защиту от искажения имени автора и субъектно ограничено понятием «автор–издатель» или «автор–издатель/зрелищное предприятие» (п.13 Основ авторского права», введенных в действие Постановлением ЦИК СССР от 30.01.1925 СССР, п.18 Основ, введенных в действие Постановлением СНК СССР от 16.05.1928), окончательно законодательно оформленное в самостоятельное неимущественное право в 60-е годы (ст.98 Закона 1961 г., ст.479 Кодекса РСФСР 1964г.).

В качестве результата проведенного исследования следует указать о следующих выявленных проблемах становления дуалистической системы авторского права дореволюционного и советского периодов. Проблемой становления дуалистической системы российского авторского права является как характерная для Германии и Франции тенденция отождествления прав автора с правом собственности, так и монистическая направленность его развития в советский период, связанная с признанием единства имущественных и неимущественных прав законодателем. Несмотря на признание права на неприкосновенность произведения, имущественные права были существенно ограничены и связаны с неимущественными. Если дореволюционная критика авторского права была связана с дилеммой его признания в качестве права собственности, вещного права или права личности, то в советской доктрине наблюдался правовой диссонанс: законодатель, выделяя права авторов отдельным разделом, результаты интеллектуальной собственности относил к праву собственности, признавая неотчуждаемость некоторых прав, что инициировало выделение в правовой доктрине размышлений о возможности и объемах передачи авторских прав, не обладающих новизной, и дало основание И.А. Панкееву заметить: «послереволюционное нигилистическое отношение к вопросам интеллектуальной собственности задержало развитие страны в этом направлении почти на 80 лет»^{[41; с.29]}.

Поворотной точкой, означающей переход российского авторского права в современное глобальное международное правовое пространство следует считать принятие Закона РФ «Об авторском праве и смежных правах» от 09.07.1993 № 5351-1 (далее – Закон № 5351-1) и присоединение в 1994 г. к Бернской конвенции по охране литературных и художественных произведений, с целью интеграции в международное правовое пространство, процесс дальнейшего развития международного законодательства и обеспечения взаимовыгодных результатов для всех участвующих в нем сторон^[42]. Законом устанавливался творческий характер произведений, подлежащих правовой охране (п.1 ст. 6), разделялись имущественные и неимущественные права (ст. 16, ст. 15), указывалась их независимость: «личные неимущественные права принадлежат автору независимо от его имущественных прав и сохраняются за ним в случае уступки исключительных прав на использование произведения» (п.3 ст. 15), утверждалось, что «авторское право на произведение не связано с правом собственности на материальный объект, в котором произведение выражено» (п.5 ст. 6). Однако, несмотря на положительные стороны Закона № 5351-1 в виде расширения круга объектов, подлежащих правовой охране и сохранении открытого перечня для каждой объективированной формы произведений, подлежащей защите (п.2 ст.6), раскрытии большого объема терминов, используемых при создании и использовании произведений (ст.4), а также преемственность некоторых положений Бернской конвенции, в которой отдельно выделяются личные неимущественные права авторов (п.6 bis) (ст. 15 Закона № 5351-1), правовое регулирование авторских прав было несистемным, поскольку авторское право также регулировалось Конституцией Российской Федерации, общими нормами Гражданского кодекса, касающимися защиты неимущественных прав в целом, Законом РФ от 23 сентября 1992 года № 3523-1 «О правовой охране программ для электронных вычислительных машин и баз данных»^[43].

Указанный диссонанс был нейтрализован законодательным признанием разграничения личных неимущественных и имущественных прав в современном законодательстве в действующей редакции ГК РФ (п.1 ст.2), где указывается о разделении имущественных и неимущественных отношений, «основанных на равенстве, автономии воли и имущественной самостоятельности участников», тогда как в ранее действующей редакции ГК РФ № 27 от 01.12.2007 эта норма указывала на регулирование «имущественных и связанных с ними личных неимущественных отношений»: ранее ст. 128 ГК РФ понятия интеллектуальной собственности и исключительного права на результат интеллектуальной деятельности признавались равнозначными и относились к объектам гражданских прав (ст. 128 ГК РФ), а личные неимущественные права относились к предмету гражданского регулирования только в связи с имущественными (ст.2 ГК РФ), право на имя, право авторства, иные неимущественные права были отнесены к нематериальным благам (ст.150 ГК РФ)^[36].

Декларирование неотчуждаемости прав автора с их неотождествлением с правами личности по сути постулирует законодательное признание автора как особого субъекта деятельности, объективирующего свои внутренние силы в создании произведения, обладающего определенными творческими способностями, выделяющими его из общегражданского субъектного понимания. Возможность граждан обладать авторскими правами входит в содержание гражданской правоспособности (ст. 18 ГК РФ), для ее превращения в субъективное право необходим юридический факт, чью роль выполняет создание произведения в значении юридического поступка, как действия непосредственно не направленного на возникновение правоотношения, но влекущего определенные правовые последствия.

Технически формирование дуалистической модели интеллектуального права связано как с компиляцией в современной части IV Гражданского кодекса РФ норм Закона № 5351-1 и правил Гражданского кодекса РФ в ранее действующих редакциях, носящих общий характер, но не связано сосплошным заимствованием, поскольку текстовое и смысловое содержание положений IV Гражданского кодекса РФ существенно отличается от ранее действующего законодательства, что соответствует аксиоме законотворчества о неприемлемости изменений редакционного характера без пересмотра устаревшего закона по существу. Некоторые нормы были редуцированы или заменены более подходящими по смысловому выражению, так «право на защиту репутации автора» (п.1. ст. 15 Закона № 5351-1), которое по смыслу представляло собой «право на защиту произведения, включая его название, от всякого искажения или иного посягательства, способного причинить ущерб чести и достоинству автора», что содержательно соответствовало п.1 ст. 6bis Бернской конвенции, где под защитой чести и достоинства автора подразумевается право «требовать признания своего авторства на произведение и противодействовать всякому извращению, искажению или иному изменению этого произведения, а также любому другому посягательству на произведение» было заменено правами на неприкосновенность произведения, на имя, которое вновь вернулось в состав авторского права, и правом на авторство (п.2 ст. 1255 ГК РФ)^[43]. С точки зрения юридической техники это объясняется принципом адекватного отражения сути понятия и выделения автора как особого субъекта творческой деятельности, поскольку деловая репутация в общем представляет собой нематериальное благо, и означает общественную оценку деловых и профессиональных качеств, независимо от вида деятельности лица; честь, достоинство и деловая репутация определены как отдельные объекты защиты ст. 152 ГК РФ^[43].

Положения современного ГК РФ, касающиеся института авторского права, прямо не указывают на дуальность авторских прав, но по смысловому выражению следующих правовых норм самостоятельность неимущественных и имущественных прав заключается в: признании ст. 1226 ГК РФ интеллектуальных прав сложносоставными, включающими в себя, имущественное право, личные неимущественные права и иные права (право следования, право доступа и другие), независимости интеллектуальных прав от прав собственности на материальный носитель (ст. 1227 ГК РФ), признании права авторства, права на имя и иных личных неимущественных прав и их неотчуждаемости, указание на первоначальное возникновение исключительного права у автора и возможность его отчуждения (ст.1228 ГК РФ), приведении неклассифицированного перечня возникающих у автора прав, в связи созданием произведения, в п. 2 ст. 1255 ГК РФ: исключительного права на произведение, права авторства, права автора на имя, права на неприкосновенность произведения, права на обнародование произведения; признании права авторства, права на имя, права на неприкосновенность произведения, права на обнародование, права на отзыв, права на неприкосновенность исполнения личными неимущественными правам, исключительное право – имущественным правом, а также иных видов прав (п.32 Постановления Пленума № 10)^[44]. Все перечисленные новеллы, связанные с принятием части IV ГК РФ являются законодательным признанием дуалистической теории российского интеллектуального права, «свидетельством формального и концептуального дуализма»^{[45; с.66]}.

Несмотря на признание законодателем института авторского права в составе подотрасли интеллектуальной собственности, и даже выделении некоторыми авторами субинститута авторского права, представленного как «системы норм, регулирующих общественные отношения, возникающие в связи с созданием и использованием произведений науки, литературы и искусства», стоит отметить сложившуюся тенденцию критики авторского права, представляющую собой систему взглядов, являющейся фактическим противодействием авторскому праву, в связи с чем обоснование принципа дуализма современного авторского права с онтологической точки зрения необходимо проводить с учетом рассмотрения критики, которая, основываясь на сущности и закономерностях существования права, ставит под сомнение валидность идеи о принципе дуализма авторского права как субстанциальном правовом равенстве субъектов права, наделенными нетождественными имущественными и неимущественными самостоятельными комплексами прав^{[46; с.96]}.

Современная критика авторского права во многом основывается на суждениях мыслителей прошлых лет. Так, Кэрис Дж. Крейг указывает, что творческий процесс характеризуется как коллективный, а не индивидуальный, в связи с чем им представляется труднообъяснимым, как право собственности может быть предоставлено индивидууму на основе индивидуального труда. В качестве обоснования своей точки зрения он приводит довод Горацио Спектра о том, что теория Локка не оправдывает права собственности на результат интеллектуальной деятельности в силу взаимозависимости характера человеческой культуры в целом, поскольку труд, используемый человеком, не дает объяснения общей стоимости товара, а объясняет только добавленную стоимость^[47]. Схожая радикальная критика авторского права содержалась в доктрине американского экономиста и издателя Генри Чарлза Кэрри (1793), обосновывавшего абсурдность существования авторского права как такового в связи с заимствованием автором фактов и идей у писателей прошлых лет и внешней среды^[48]. Критика Кэриса Дж. Крейга не учитывает единое закрепление в ст. 27 Всеобщей Декларации прав человека 1948 г. прав человека на участие в культурной жизни общества и пользования его благами, а также прав на защиту моральных и материальных интересов, связанных с созданием творческого произведения, а также обходит стороной индивидуально—личностные особенности апперцепции как свойства психики, которая, по мнению А. А. Потебня, есть участие сильнейших представлений в создании новых мыслей: «при создании слова, а равно и в процессе речи и понимания, происходящем по одним законам с созданием, полученное уже впечатление подвергается новым изменениям, как бы вторично воспринимается, то есть апперципируется», да и преобразовательную функцию самого искусства в целом^{[49; с.72]}.

Логичным представляется замечание Р.Т. Нуруллаева о том, что в личностной теории авторского права феномен возможности передачи исключительных прав другому лицу представляется труднообъяснимым, в силу неотделимости результата интеллектуальной деятельности от личности автора^{[50; с.94]}.

С нашей точки зрения, во–первых, нельзя утверждать, что дуалистическая модель полностью основана на личностной теории, поскольку в основе реализации автором исключительного имущественного права находится экономический интерес, связанный с получением вознаграждения за интеллектуальный труд. Возможность частичной передачи прав объяснима авторской волей: автор может отчуждать принадлежащее ему исключительное право, но не обязан это делать. Подобное волеизъявление является формой выражения интуитивного права, рассматриваемого Л.И. Петражицким в значении реального индивидуального правосознания, пронизывающего внутренний мир человека^[51].

Современная отечественная критика авторского права основывается Р.А. Мерзликиной и А.С. Юмашевым на психологическом представлении о творчестве в правовом поле и невозможностью определением его критериев, тогда как в самой психологической науке «понятие творчества только развивается психологией» ^{[52; с. 21]}. Фактически предметом критики в этой связи выступает междисциплинарный подход юриспруденции, выраженный в использовании в понятийном аппарате терминов смежной дисциплины, который, по мнению В.А. Затонского, представляет собой наиболее результативное методологическое средство изучения проблем, находящихся на стыке различных наук. Критика отождествляет право с замкнутой системой, а также противоречит мнению Л.И. Честнова о возможности обособления права от других социальных явлений лишь аналитически, поскольку оно не является самодостаточным феноменом и замкнутой системой^{[53; с.392],[54]}.

С.В. Усольцева указывает о нежелательности оперирования в юриспруденции понятием творчества, основываясь на его непостижимости^[55]. Сферой регулирования авторского права являются отношения, возникающие в связи с созданием произведений, поэтому очевидна связь между правосознанием и терминологией эвристики и психологии, и ее отражение в нормах права. Говоря о содержании права, следует отметить, что, по мнению А.С. Сидоркина, оно может быть раскрыто с точки зрения естественно–правового подхода через неправовые понятия и явления^{[56; с.6]}.

В.А. Хохлов утверждает, что с точки зрения правового регулирования важна квалификация итога, связанного с созданием произведения, «а не оценка степени напряжения мысли и неординарности подхода»^{[57; с.44]}. Принадлежность авторских прав лицами, осуществляющим коллективную работу над созданием продукта и установление их авторства, признается судами только в отношении внесших творческий вклад, даже в случае заключения ими партнерских соглашений, признающих авторство иных лиц, оказывающих организационную поддержку^[58].

Следует заметить, что судом не утверждается безусловный творческий вклад автора в создание охраняемых объектов авторского права, анализ творческого участия проводится на основании экспертизы, установление исключительных прав у лица, претендующего на них, основывается на принципах доказывания, в процессе исследования фактов и обстоятельств, обосновывающих требования и возражения лиц, участвующих в деле, а также иных обстоятельств, имеющих значение для процессуального рассмотрения дела и состязательности сторон. Решением Октябрьского районного суда г. Уфы Республики Башкортостан от 19.10.2021 по делу № 2-3262/2019 по иску Мухаметдиновой Н.К. к ООО «ТРЕСТ КПД» о взыскании компенсации за нарушение авторских прав в связи с использованием ее литературного текста без указания авторства в изданной книге «Мы строим города КПД 50 лет» в удовлетворении иска отказано на основании проведенной лингвистической экспертизы, в связи с тем, что тексты Мухаметдиновой Н.К. хотя и являются первичными по отношению к тексту книги, но не являют собой законченного (готового), композиционного выстроенного произведения, обладающего признаком воспроизводимости, значительная часть черновых фрагментов, скомпонованных Мухаметдиновой Н.К., это «чужие» тексты (юбилейные и мемуарные речи других людей, написанные от 1 лица, переданные Мухаметдиновой Н.К.), определить оригинальность и творческий характер материалов не представляется возможным, т.к. корпус «чужих» текстов, лежащих в основе черновых фрагментов Мухаметдиновой Н.К., не был установлен и представлен на экспертизу. В ходе судебного рассмотрения были изучены обязанности истца по договору с ответчиком, некоторые из которых могли расцениваться как творческие, а другие носили технический характер, работа редактора, напротив, признана творческой: «первичный текст улучшен, переработан творчески, оригинально, с учетом целей данной книги (юбилейное, праздничное издание «Треста КПД», прославление сотрудников, организации, героизация истории, реклама строящихся объектов). Вторичный, производный текст стал более кратким, динамичным, композиционно и этически выверенным, содержательно ярким, насыщенным живыми образами, экспрессивным, стилистически однородным, грамотным и доступным для восприятия целевой аудиторией»^[59].

Признание творческой составляющей произведения основывается на презумпции творчества, изложенной в п. 80 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23.04.2019 № 10 «О применении части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации»», согласно которой результаты интеллектуальной деятельности предполагаются созданными творческим трудом, пока не доказано иное, это означает, что его результат должен признаваться самобытным, неповторимым, своеобразным, нестандартным. Оригинальность произведения признается условием охраноспособности международными актами: «кроме оригинальности, понимаемой как результат личного творческого труда автора, для определения того, подлежит ли база данных охране авторским правом, не устанавливается, и, в частности, не устанавливаются никакие эстетические или качественные критерии»^[61].

Можно утверждать, что в основе концепции дуализма находится идея о сохранности и неотчуждаемости прав на произведение, связанных с творчеством автора, тогда как иные права могут быть переданы другим лицам, в связи с чем целесообразным представляется дальнейшее философское обоснование принципа дуализма, связанное с рассмотрением творчества как автономной системы или субстанции, опосредующей явление непередаваемости некоторых авторских прав.

Необходимость философского обоснования принципа дуализма объясняется тем, что «любая новая идея, чтобы стать либо постулатом, либо принципом, выражающим новый идеал и норматив научного познания, должна пройти через процедуру философского обоснования»^[62].

Философские основы понятия принципа дуализма содержатся в представлениях о бытии, изложенных в трудах философов и ученых, начинаясь с древнего мира в осмыслении проблемы взаимосвязи души и тела как противоположных начал, а осмысление противоположностей представлется одним из продуктивных направлений в философии.

Возникновение понятия «дуализм» в качестве двух субстанций: материальной и духовной связывают с именем Христиана Вольфа (1679)^[63]. Бытие и мышление разделено им также как физика и метафизика. Дуализм Вольфа проявляет себя в отделении «вещи вообще» как мыслимого, от ее сущностных (необходимость, вечность, неизменность) и свойственных характеристик (расположение, величина), которые лежат в основе множественности вещей^[64]. Здесь необходимо обратить внимание на то, что с целью утонения смысла понятий, синонимично используемых для выражения парности наиболее подходящей лексемой, обозначающей принадлежность несвязанных систем прав двоим, является именно дуализм, поскольку двойственность, бинарность используется в значениях «противоречивый», «касающийся двух, двоих»^[65],[66].

Суть дуалистической конструкции Рене Декарта (1596), или субстанциального дуализма, сводится к постулированию существования двух субстанций – физической и ментальной, которые исчерпывают собой весь универсум. Он фактически разводит «мысль и материю (протяженность) до абсолютной противоположности»^[67]. Представление Вольфа о сущности и свойствах трансформируется у Декарта в определении категорий «субстанция», «атрибут» и «модус». Эти понятия были известны со времен Аристотеля, в том числе в схоластическом учении, однако Р. Декарт определяет их по–своему.

Субстанция – это «та вещь, которая существует», «субстанцией, совершенно не нуждающейся ни в чем другом, может быть только одна, а именно Бог. Возможность же существования всех прочих субстанций мы можем постигать лишь при содействии Бога»^[68]. С этой точки зрения субстанция представляет собой первородное и божественное начало или психофизический дуализм. По мнению Декарта, в человеке находятся сотворенные Богом телесная и мыслящая субстанции, независимые друг от друга. Антропология Декарта построена на дуализме души и тела.

Атрибут – это неизменное свойство субстанции. «Хотя субстанция познается на основании любого атрибута, однако каждой субстанции присуще какое-то одно главное свойство, образующее ее природу и сущность, причем с этим свойством связаны все остальные»^[68]. Единственный атрибут духовной субстанции — мышление. Атрибуты – это сущностные необходимые свойства. «Основным атрибутом, определяющим сущность ментального, является мышление, атрибутом, описывающим сущность физического – протяженность»^{[69; с.80]}.

Наделение вещи свойствами фактически положено в основу разделения мира у Декарта на духовные и материальные составляющие, где главным критерием выступает атрибут неделимости духовной субстанции и делимости материальной. Эта концепция дает основание к пониманию делимости и отчуждаемости как сущностных характеристик для разграничения духовного и материального. Фактически подобное разделение лежит в основе предмета, созданного интеллектуальным трудом, где в качестве эксплицитного выражения выступает его материальная сущность, а имплицитным, или скрытым, представляется авторская идея.

Можно утверждать, что философия XX века уже не ставит своей задачей осмысление духовной и физической составляющей человеческого бытия и их соотношения, скорее она направлена на постижение роли человека. Проблема субстанций в целом в настоящее время в философии не вызывает особого интереса. Б. Рассел вообще определяет субстанцию как метафизическую ошибку прежней философии ^{[70; с.332]}.

Отдельно следует отметить направление нередуктивного физикализма, возникшее в XX в., по сути являвшим собой теорию об отнесении психических состояний к физическим, но не сводимых к их свойствам, противоположную в этом смысле картезианству, при этом он признавал уникальность ментального через его нетождественность физическому, фактически положил начало дуализму свойств. С точки зрения Пола Чёрчленда (1942) и Дэниэла Деннета (1942) субстанциональный дуализм трансформировался в дуализм свойств, согласно которому существует только физическая субстанция, обладающая двумя видами свойств: ментальными и физическими^{[71; с.42]}.

Современная таксономия теорий дуализма основывается в меньшей степени на дуализме субстанций и в большей на дуализме свойств, субъект в большинстве случае признается тождественным и эквивалентным субстанции, образуя формальное единство, и рассмотрение субстанции вне связи с субъектом представляется нецелесообразным^{[72; с.26]}.

В качестве примера дуализма свойств можно привести теорию натуралистического дуализма Дэвида Чалмерса (1966), построенную на несводимости феноменального к физическому. Она может трактоваться как дуализм свойств, поскольку в ней сознание представляется природным феноменом, подчиняющимся естественным законам, но не сводимый к физическим фактам. Свойства предмета составляют его сущностные характеристики. Теория натуралистического дуализма Д. Чалмерса, позволяет сохранить разнородность сущностей, без разграничения их по разным мирам, как это предполагается в субстанциональном дуализме^[73].

Подводя итог этой части исследования, можно утверждать, что рассматриваемый нами принцип основан на атрибутивном дуализме свойств объектов авторского права. Нормой ст. 1259 Гражданского кодекса Российской Федерации к объектам авторских прав отнесены произведения науки, литературы и искусства, независимо от достоинств и целевого назначения и способов его выражения, то есть законом защищается форма результатов творческого труда (образы, язык, структура) без указания на их содержание. Однако само понятие «произведения» не раскрывается, содержится прямое указание на творческую составляющую произведения для признания авторства: описательная диспозиция правовой нормы ст. 1257 ГК РФ в части признания «автором произведения науки, литературы или искусства признается гражданин, творческим трудом которого оно создано» позволяет рассматривать вышеназванные объекты в логической структуре и утверждать, что любой объект авторского права должен обладать следующими атрибутами: творческой природой и быть объективированным или материализованным.

С этой точки зрения принцип дуализма авторского права основан на различных оценочных категориях его объектов, выраженных качественными прилагательными «творческий» и «объективированный», в основе принципа лежит понимание об объекте авторского права как комплексе с различными системами материальных качеств и системами идеальных признаков.Этот вывод положительно коррелирует с признанием разграничения права собственности на материальный объект авторского права и нематериальный объект, идею, выраженном в п.1 ст. 1227 ГК РФ в части независимости моральных прав и прав собственности на вещь: «Интеллектуальные права не зависят от права собственности и иных вещных прав на материальный носитель (вещь), в котором выражены соответствующие результат интеллектуальной деятельности или средство индивидуализации».

Исходя из сделанных выводов, дальнейшее рассмотрение операционализации принципа дуализма в авторском праве оправдано посредством рассмотрения дуализма правомочий, состоящих из имущественных и моральных юридических возможностей осуществлять или требовать осуществления определённых действий, каузально основанных на свойствах его объектов.