Эмоциональные роли современной медиакультуры

Лобанова Юлия Владимировна ORCID: 0000-0003-2970-7520 кандидат философских наук доцент кафедры "Гуманитарные дисциплины", Московский политехнический университет 107023, Россия, г. Москва, ул. Большая Семёновская, 38, оф. Москва Lobanova Yuliya Vladimirovna PhD in Philosophy Associate Professor of the Departments of "Humanities", Moscow Polytechnic University 107023, Russia, Moscow, Bolshaya Semenovskaya str., 38, of. Moscow lobanova_diss@mail.ru Другие публикации этого автора

Медиакультура, сформировавшаяся в XX веке под влиянием средств массовых информаций, заметно повлияла на паттерны поведения людей, их ценности, представления о норме, привычки и взгляды. Более того, речь идёт не только об индивидуальном образе жизни, на который оказывает влияние телевидение, интернет и социальные сети: благодаря медиатизации в этот процесс втягиваются другие сферы общественной жизни: политика, бизнес, образование ^{[7; 8]}.

Американский социолог Дэвид Альтеид, создатель термина медиалогика (media logic), считает, что это связано с особыми механизмами работы медиасреды: в частности, «подходящими» новостями для медиапространства часто становятся истории, либо уже драматизированные, либо имеющие такой потенциал. Д. Альтеид пишет, что это демонстрирует природу общения социального порядка – он поддерживается с помощью ряда коммуникаций, в том числе имеющих особое свойство становиться сенсациями или катастрофическими известиями ^[6]. Отметим, что уже Д. Альтеид приписывает медиалогике повышенную значимость именно эмоционального элемента. В связи с этим он обращается к случаям неверной интерпретации массовыми медиа определённых событий: к ним относится состояние «моральной паники» (Д. Альтеид называет это «медиапаникой»), которая может распространяться ещё быстрее в связи с доступностью таких средств связи, как сотовые телефоны или Интернет.

Последняя черта современного медиапространства не раз отмечалась исследователями в качестве кардинального обновления понятия «публичная сфера». Этот термин, согласно создателю понятия немецкому философу Ю. Хабермасу, продукт социального взаимодействия, в результате которого возникает пространство для обмена мнениями, выявления новой культуры рассуждения; появляется возможность эгалитарного диалога, к которому в равной степени допущены все субъекты публичной сферы ^[13]. Для последующих критиков хабермасовской концепции было очевидно, что ни Средневековье, ни буржуазное европейское общество рубежа XIX–XX веков в действительности такой возможности не предоставляли: часто из этой группы были по умолчанию исключены женщины, люди с низким социальным статусом или уровнем достатка ^{[22; 12]}.

Сам Ю. Хабермас, несмотря на высокую доступность информации и низкий порог вхождения для участия в дискуссии в качестве полноценного актора, оценивает социальные сети скорее отрицательно: по его мнению, они лишены политического потенциала и находятся под сильным влиянием интересов государства и рынка. Однако исследователи более молодого поколения не соглашаются с этим: по мнению целой группы учёных, исследующих социальные сети, способность любого пользователя отправлять сообщения и связываться с большим количеством людей «демократизировало публикацию контента: любой может опубликовать контент, а любой заинтересованный в контенте может его получить» ^{[21, с. 687]}.

Ещё одним следствием общедоступности медиапространства становится увеличение способов самовыражения – как творческого, так и коммуникативного. Это стало возможно в том числе из-за анонимности социальных сетей – исследователи считают, что, хотя разные сайты позволяют пользователям разный уровень анонимности (а сам пользователь также может принять в этом участие), увеличение популярности ресурсов, где от пользователя не требуется указание персональных данных, становится заметным трендом последнего десятилетия ^{[10, с. 71]}. Возможности социальных сетей публиковать контент как можно с большей степенью анонимности (авторы исследования называют это anonymity sensitivity) были оценены по достоинству по разным причинам: безопасность, выстраивание альтернативной идентичности, возможность не рисковать собственной работой, отношениями и иными социальными связями ^{[15, с. 2657–2666; 9, с. 33–48; 18, с. 99–112]}.

Анонимность обеспечивает менее личный уровень соприкосновения между пользователями – они практически ничего не знают друг о друге и могут ничего не говорить о себе. Несмотря на все плюсы, описанные выше, часто это приводит к обратному эффекту: невозможность увидеть собеседника снижает уровень эмпатии к нему. Не беспокоясь о последствиях собственных слов и действий, пользователь может не только дегуманизировать собеседника в связи с его «невидимостью», но и не ожидать каких-то общественных санкций. Это явление было исследовано ещё до популярности анонимных мессенджеров и приложений в начале 2000-х годов, когда многие люди анонимно регистрировались на тематических форумах. Конечно, не все форумы были местами исключительно для выплёскивания негативных эмоций: исследовательница Сарита Шонбек также представляет интернет-культуры в виде эмпатического спектра, где на одном конце находятся сайты, где пользователям предоставляется эмоциональная поддержка, а на другом – сайты «унижения» (degrading), такие как 4chan, где пользователя могут разыграть, оскорбить или выставить посмешищем. Изучая сайт для матерей YouBeMom, Шонбек приходит к выводу, что анонимность на таких сайтах может работать в обе стороны: она позволяет и жаловаться на супруга, сохраняя в тайне конкретные детали их брака, и хвастаться об успехах ребёнка, получая поддержку от незнакомых женщин. Анонимность облегчает выплеск негативных эмоций и не обрекает матерей на проблемы в браке при условии, если они останутся нераскрытыми ^[19].

Возможность безнаказанно отрицательно высказываться о семье и других людях создало особую эмоциональную роль современной медиалкультуры – хейтера (hater – ненавистник). Так как доступность социальных сетей позволяет использовать их как площадки для оскорбления разных категорий людей, для исследователей online пространства особенно важным становится необходимость поиска «баланса между свободой самовыражения и защитой человеческого достоинства» ^{[21, с. 687]}. В связи с этим в 2016 году ряд социальных платформ приняли решение регулярно отсматривать проявления подобных высказываний (hate speech) с целью их удаления. Сейчас у большинства интернет-платформ есть функция жалобы на контент, разжигающий ненависть и оскорбляющий пользователей.

Какую роль играет в современном медиапространстве хейтер, если против него борется не только администрация сайта, но и более крупные организации – например, ЮНЕСКО, выпускающее исследование, которое поможет бороться с проявлениями ненависти, или Совет Европы, запускающий движении No hate speech?

Согласно социологам, исследующим медиатизацию с конструктивистской точки зрения, нет одной логики медиа, о которой писал Альтеид; скорее, таких логик множество и они зависят от дискурсивной ситуации и контекста, в котором медиакультура взаимодействует с другими сферами жизни и индивидуальными представлениями людей. Как утверждает теоретик Андреас Хепп, медиакультура и СМИ не являются «двигающей силой» (driving force) социальных изменений, но скорее «обрамляющей» (molding) общественные изменения. В таком случае мы сталкиваемся с необходимостью изучить мета-процессы изменений в обществе и коммуникативных структурах медиа ^[14]. Дело не в том, что анонимность определённых online платформ позволяет людям становиться источниками ненависти и нетерпимости: эта функция отвечает и одновременно формирует социальный запрос, трансформируя привычки поведения людей в социальных сетях.

Поводом для ненависти к другому пользователю или группе людей становится триггер (trigger – спусковой крючок) – новость, изображение или слово, запускающее механизм эмоциональной реакции (о важности эмоционального элемента в моделировании дискурсивного измерения медиакультуры мы писали выше), связанной с гневом, раздражением, восторгом или паникой. Исследователи, с помощью количественного анализа составляющие «портрет» потенциальной жертвы ненависти в социальных сетях, пришли к выводу, что чаще всего пользователи употребляют потенциально «хейтерские» высказывания (начинающиеся с «я терпеть не могу», «я ненавижу», «меня тошнит от») по отношению к людям с другой расой, физическими характеристиками или неприемлемым для них поведением ^[2].

Важно отметить, что последние несколько лет слово «триггер» стало чаще психологизироваться – это момент внезапного переживания психологической травмы, которое испытывают люди с постстрессовым травматический расстройством. Избегая контента, связанного с травматическим опытом (контент такого рода тоже называется «триггером» или «триггерным», «триггерящим»), люди могут просить ставить «триггер-ворнинги» (Trigger Warning, TW), обозначающие контент как потенциально опасный для пользователей с тяжёлым опытом. Что интересно, часто даже само столкновение с «хейтом» как таковым может считываться как тяжёлый опыт и триггер – в таком случае в моральном аспекте хейтер становится не только производителем опасного вредного контента, но и нарушителем общественного спокойствия.

Заметим, что при ослаблении «естественной» эмпатии в связи с невозможностью прямого неанонимного взаимодействия с другим пользователем, от всех участников общения требуется высокий уровень эмоциональной вовлечённости ^[5], сострадания и узко специализированных знаний: какой триггер-ворнинг нужно ставить на пост о больном животном? Как нужно поддержать человека, проходящего через расставание? Разнообразие правил общения требует от пользователя быстрого приспособления, ознакомления с инструкциями медиакультуры.

Если хейтер ненавидит другого пользователя прямо, не пытаясь оправдаться за нарушение правил интернет-среды, тролль, другая роль современной медиакультуры, может язвить и издеваться над другими, не нарушая правила платформы. Его цель – не выразить гнев, а спровоцировать ответную реакцию. Сам процесс троллинга (социальной провокации) может быть изобретательнее, и тем сложнее добиться для такого пользователя санкций – бана, деплатформинга (лишения возможности регистрироваться и писать что-то в определённой социальной сети). Из-за частого восприятия статуса анонимности как бинарного статуса (полная анонимность/полная неанонимность) наказанием со стороны других пользователей может быть деанон: распространение информации о человеке в реальной жизни, включая паспортные данные, адрес и телефонные номера. Это, к тому же, является достаточно старой мерой той же Интернет-ненависти или разновидностью hate crime (преступления, совершенного на почве ненависти).

Роль тролля также напрямую связана с анонимностью – группа социальных психологов считает, что деиндивидуализация, вместе с безнаказанностью, ведёт к несдержанности в Интернете ^{[16, с. 1123–1124]}. Однако можно рассматривать троллинг и как норму поведения определённой социальной группы, а не индивидуальной стратегии провокации. Ранее мы писали о платформах унижения, таких как 4chan, и в подобных пространствах, заряженных негативными эмоциями, троллинг – нормативный способ общения. На таких сайтах он часто воспринимается даже не в негативном ключе: 4chan в большинстве случаев не обещает пользователям социальную поддержку, наоборот, лишает их всяких иллюзий на обретение эмоциональной связи и глубины доверительного общения.

Все эти роли и термины неразрывно связаны с эмоциональным измерением человеческой жизни ^{[3; 20]}. Хейтер выплёскивает гнев, ненависть или раздражение; триггер вызывает у людей сильнейшие переживания (а его маркер, наоборот, уберегает людей от эмоционального взрыва); тролль, напротив, старается вызвать такие эмоции.

Большинство неологизмов-мемов (mem – медиаобъект, часто остроумный, быстро приобретающий популярность в Интернете) окрашены эмоционально или непосредственно связаны с эмоциями: «пичалька» (ироничная оценка того, что должно вызывать грусть, но на самом деле не вызывает), «агриться» (от англ. aggress – агрессия; злиться, сердиться), «фейспалм» (facepalm – невербальное выражение стыда, которое, впрочем, употребляется словесно и как бы замещает невозможность жеста в сетевом пространстве). Почему так много терминов связаны с эмоциями? Вероятно, медиакультура действительно трансформируется вместе с общественной сферой и, по Хеппу, одновременно является «оформляющей силой». Лингвистический и дискурсивные анализы этих взаимодействий обязательно должны включать эмоциональный элемент как важнейший компонент не только общения, но и логики распространения и популяризации информации.

Тен ван Дейк, один из крупнейших теоретиков дискурсивного анализа, утверждает, что «масс-медиа показывают также, что они являются неотъемлемой частью структуры социеталыюй власти, символическим аспектом которой они управляют», а в процессы производства новостей допускаются лишь медиа-профессионалы, которые могут воспроизводить идеологии и укреплять общественное мнение, например, в «неразвистости» определённых культур или «лени» трудовых мигрантов и беженцев. ^{[4, с. 77 - 78]}.

Может ли эмоциональность современной медиакультуры противостоять властным структурам? ^[17] С одной стороны, эмоциональность успешно используется многими благотворительными, филантропическими проектами – с помощью сложной смеси из чувства вины, желания помочь и необходимости почувствовать себя хорошо, «правильно» они могут находить успешный финансовый и эмоциональный отклик у большой аудитории, помогая людям, животным, экологическим инициативам и так далее (хотя этический аспект подобного намеренного стимулирования стыда, конечно, тоже занимает место в общественных и академических дискуссиях) ^[11]. С другой стороны, высокая значимость эмоционального элемента, превалирующего над когнитивным, приводит к быстрому распространению моральной паники, заблуждений и слухов: примером может послужить волна страхов, вызванная установкой вышек 5G и их предположительной связью с распространением короновирусной инфекции. Во всех этих контекстах и тролли, и хейтеры успешно пользуются возможностями медиакультуры. Они используют анонимность в качестве инструмента для вызова (или выплескивания) негативных эмоций; они провоцируют и «напрашиваются»; они разрывают социальную ткань, часто оставаясь безнаказанными. Очевидно, некоторым пользователям социальных сетей нужна эмоциональная разрядка, которую подобная роль позволяет осуществить. В иных случаях хейт становится формой рессентимента, зависти, которую невозможно (стыдно) высказать напрямую. Табуированные эмоции находят выход в виде ролевой игры, маски, которую могут надеть люди с самым разным социальным статусом, экономическим положением, бэкграундом.

С другой стороны, потребность в защите от таких людей (как и вообще в защите от любого беспокоящего, disturbing, контента) находит реализацию в принятии новых правил поведения и регуляции социальных сетей со стороны администрации сообществ, а среди юзеров (пользователей) – в разрабатывании маркеров-предупреждений (триггер-ворнингов) и особых способов разговора о травме, сложном опыте и насилии. Надзорный капитализм, по Ш. Зубофф, адаптируется к новым требованиям современной медиакультуры.