Significance of the title of Article 159.1 of the Criminal Code of the Russian Federation in establishing the elements of fraud in the lending industry

Mkrtchian Sona PhD in Law Senior Educator, the department of Criminal Law, Volgograd State University 400062, Russia, Volgogradskaya oblast', g. Volgograd, pr. Universitetskii, 100 s.mkrtchian1992@gmail.com Other publications by this author

Более 100 лет назад, размышляя о соотношении толкования внешнего и внутреннего смыслов уголовного закона, Л.С. Белогриц-Котляревский справедливо отмечал, что первое всегда предшествует второму, так как «о содержании речи, о смысле ея прежде всего делают заключение по форме ея выражения» ^{[9, с. 38]}. Иными словами, постижение замысла законодателя невозможно без анализа лексических и грамматических средств его отражения в тексте закона. Очевидно, что наиболее полно указанные средства должны быть представлены в том элементе текста уголовного кодекса, который формирует первое впечатление правоприменителя или гражданина о содержании уголовно-правового запрета, т.е. в названии статьи УК. В условиях, когда с момента введения в УК РФ статьи 159.1 ни правоприменители, ни исследователи не могут прийти к единому мнению относительно содержания признаков мошенничества в сфере кредитования, вполне закономерен вопрос: способствует ли избранное законодателем название рассматриваемой нормы правильному и единообразному пониманию сущности запрещаемых ею преступных деяний? К сожалению, результаты проведённого нами исследования не позволяют положительно ответить на поставленный вопрос.

Название «Мошенничество в сфере кредитования» способно охватить широкий круг мошеннических действий, совершаемых в пределах функционирования рассматриваемого сектора экономики. Это, с одной стороны, обусловлено этимологическим значением понятия кредитования («вера в долг» ^{[33, с. 192]}), а с другой стороны, использованием названного понятия в сочетании со словом «сфера», под которым понимается «область, пределы распространения чего-нибудь» ^{[20, с. 719]}. Отсюда, согласно названию ст. 159.1 УК РФ, в объект соответствующего преступления должны входить любые общественные отношения, связанные с получением или предоставлением кредита, отношения, которые обеспечивают реализацию указанных действий, в том числе, отношения по привлечению кредитных ресурсов, по их размещению, а также по регулированию кредитного рынка ^[37]. Такое понимание кредитования позволяет большинству исследователей в качестве дополнительного объекта мошенничества в сфере кредитования выделять «финансово-кредитные отношения» как «экономические денежные отношения по формированию, распределению и использованию денежных фондов посредством кредитной системы» ^[18], «отношения, регулирующие нормальное функционирование кредитно-денежной системы России» ^{[10, с. 71]}, «общественные отношения по законному функционированию сферы кредитования» ^{[17, с. 196]}. Между тем содержание диспозиции ст. 159.1 УК РФ не даёт оснований согласиться с подобными утверждениями.

Очевидно, что за пределами действия указанной нормы остаётся широкий спектр иных общественных отношений, входящих в сферу кредитования. Так, вопреки мнению некоторых учёных ^[38], указанная статья не рассчитана на охрану порядка кредитования, так как на порядок осуществления чего-либо может посягать только то лицо, которое обязано этот порядок соблюдать, т.е. сами кредитные организации в лице их руководителей и сотрудников, действия которых, между тем, статьёй 159.1 не охватываются. Названная статья не может быть применена и к случаям, когда лицо под влиянием обмана заключает договор с кредитной организацией через недобросовестных торговых агентов, например, при оформлении на имя доверчивых потребителей кредитных договоров на покупку косметической продукции под видом договоров купли-продажи ^[15]. Несмотря на то, что словосочетание «сфера кредитования» охватывает общественные отношения, возникающие из акцессорных обязательств, ст. 159.1 УК РФ не может быть применена к лицам, распоряжающимся залоговым имуществом без извещения кредитора как собственника соответствующего имущества и покупателя как приобретателя права на это имущество (например, при перепродаже бытовой или цифровой техники ^[6], автомобилей ^[4]), или вводящим в заблуждение поручителей. Наконец, ст. 159.1 УК РФ совершенно не рассчитана на охрану кредитных отношений в условиях их стремительного развития, в частности, от мошенничества при P2P-кредитовании (взаимное кредитование пользователями сети Интернет друг друга) или кредитования посредством криптовалюты (биткоинов).

Название ст. 159.1 УК РФ не способствует также единообразному толкованию признаков потерпевших от мошенничества в сфере кредитования. Так, последнее как профессиональная деятельность по размещению денежных средств на договорной основе объединяет отношения по предоставлению денежных средств по договорам не только кредита, но и займа, а также отношения по возмездному приобретению денежных требований ^{[14, с. 15]}, что позволяет некоторым исследователям включать в круг потерпевших от рассматриваемого преступления микрофинансовые организации, иных юридических лиц и даже граждан ^[35]. При этом исследователи опираются на использование законодателем термина «иной кредитор». А. Безверхов, например, включает в круг специальных потерпевших не только банки и иные кредитные организации, но и «иных кредиторов» – физических лиц, которые могут выступать стороной в договоре займа ^{[8, с. 10]}. Аргументы в обоснование подобных позиций приводятся различные. Некоторые исследователи ^[16] ссылаются на положения ст. 3 Федерального закона от 21.12.2013 № 353-ФЗ «О потребительском кредите (займе)», причисляющей к кредиторам некредитные финансовые организации, а также лиц, получивших право требования к заёмщику в порядке уступки, универсального правопреемства или при обращении взыскания на имущество правообладателя ^[36]. Другие обращаются к общему смыслу гражданского законодательства. К примеру, С.В. Смолин предлагает понимать термин «иной кредитор» в соответствии с положениями ст. 307 ГК РФ, согласно которой кредитором именуется сторона обязательства, имеющая право требовать от другой стороны (должника) исполнения ее обязанности ^[28]. Мы не можем согласиться ни с одной из названных позиций по следующим основаниям.

Первое. Сам уголовный закон содержит ориентиры, указывающие на то, что граждане не могут признаваться потерпевшими от мошенничества в сфере кредитования. Так, вряд ли можно считать случайным отсутствие в ч. 2 ст. 159.1 такого традиционного для общего состава мошенничества признака, как «с причинением значительного ущерба гражданину». Ведь законодатель не только не упомянул указанный признак в ч. 2 ст. 159.1 УК РФ, но и смягчил санкцию за совершение предусмотренных в ней преступных действий, тем самым подтвердив, что ст. 159.1 УК РФ не предназначена для обеспечения повышенной защиты интересов граждан как наименее защищённых участников гражданского оборота. Некоторые суды, однако, придерживаются иного толкования статьи 159.1 УК РФ, что, к сожалению, используется недобросовестными лицами для уклонения от уголовной ответственности. Так, Е. было предъявлено обвинение по ч. 3 ст. 159 УК РФ по факту хищения им у своего знакомого М. денежных средств в размере 400 тыс. рублей под прикрытием договора займа, обязательства по которому Е. выполнять не собирался. В течение 2 лет расследования Е. всячески отрицал свою вину, однако через 5 дней после переквалификации его деяний на ч. 1 ст. 159.1 УК РФ он признал свою вину и даже «раскаялся в содеянном» ^[7]. Дело в отношении Е. было прекращено в связи с истечением сроков давности.

Второе. Потерпевшим признаётся лицо, которому непосредственно в результате преступного посягательства был фактически причинён физический, имущественный или моральный вред ^[34]. Учитывая, что сотрудникам коллекторских организаций мошенник не предоставляет ложных сведений, и таким правоприобретателям имущественный вред действиями виновного не причиняется, признавать потерпевшими таких лиц нет никаких оснований. Несмотря на то, что подобные точки зрения уже высказывались в научной литературе ^{[1, с. 55]}, среди правоприменителей нет единства по данному вопросу: в некоторых случаях следственные органы отказывают в возбуждении уголовного дела, ссылаясь на наличие между правоприобретателем и заёмщиком лишь гражданско-правовых отношений, в других – агентства по взысканию задолженности суды признают потерпевшими ^[23]. В подобных случаях не учитывается, что коллекторские агентства приобретают права требования к заёмщику по собственной воле в целях получения прибыли, что тем более не свидетельствует о нарушении каких-либо прав, которые должны быть восстановлены в рамках уголовного судопроизводства.

И, наконец, третье. Понимание термина «кредитор», которое заложено в ст. 307 ГК РФ, приведёт к неоправданному расширению сферы действия ст. 159.1 УК РФ на все отношения, которые возникают в результате заключения договоров, предусматривающих передачу имущества на условиях удалённой во времени оплаты. Правильность подобного толкования опровергается положениями науки гражданского права, представители которой к кредитным отношениям не причисляют отношения по «кредитованию дебиторской задолженности» (факторинг, учёт векселей, форфейтинг), по гарантийному кредитованию, правоотношения финансового лизинга, правоотношения по «вексельному кредитованию» ^{[2, с. 12]}. Таким образом, частноправовое понимание кредита объединяет лишь некоторые правовые формы выражения последнего, а именно: кредитного договора, договора товарного кредита и коммерческого кредита (§ 2 и 3 гл. 42 ГК РФ). Именно такое понимание кредитования законодатель пытался отразить в диспозиции ст. 159.1 УК РФ. Впрочем, и это ему удалось не в полной мере.

Дело в том, что сочетание «кредитор – банк – заёмщик – денежные средства» применяется для описания только одного гражданско-правового договора – кредитного (ст. 819 ГК РФ). Корреспондирующими по отношению к кредитору правами и обязанностями в употребляемом в ст. 159.1 УК РФ значении располагает не должник, а заёмщик. Кроме того, в ст. 819 ГК РФ употребляется формулировка «банк или иная кредитная организация (кредитор)», а в ст. 159.1 «банк или иной кредитор», что предполагает общность указанных субъектов, иначе зачем законодателю конкретизировать именно банк в качестве одного из возможных потерпевших от указанного преступления, если вполне можно было ограничиться указанием на потерпевшего посредством применения слова «кредитор». Таким образом, исходя из буквального толкования законодательного определения мошенничества в сфере кредитования, предусмотренного в ч. 1 ст. 159.1 УК РФ, таковым законодатель признаёт исключительно мошенничество под прикрытием кредитного договора.

Использование указанной выше формулировки в названии ст. 159.1 УК РФ позволило бы решить проблему установления предмета соответствующего преступления. Несмотря на наличие в диспозиции ст. 159.1 УК РФ термина «денежные средства», в правоприменительной практике наблюдаются случаи признания имущества, похищенного под прикрытием товарного кредита, предметом мошенничества в сфере кредитования ^[30], или смешения понятий договора товарного кредита, покупки товара в рассрочку (получение в долг) и получения кредита на покупку товара (кредитный договор) ^[31]. Между тем, во-первых, статья 159.1 УК РФ не может быть распространена на отношения, возникающие из договора товарного кредита, в связи с прямым указанием законодателя на предмет мошенничества в сфере кредитования. Во-вторых, в случае с договором товарного кредита заёмщик должен не оплатить товар через некоторое время (как при рассрочке или получении в долг), а вернуть эквивалентную вещь и уплатить проценты за пользование переданным имуществом.

Впрочем, некоторую неточность допускают и те учёные, которые распространяют действие ст. 159.1 УК РФ на коммерческий кредит (ст. 823 ГК РФ) ^{[26, с. 198]}. Подобная неточность наблюдается и в судебной практике. Так, Тульский областной суд не усмотрел ошибочности в решениях нижестоящих судов о признании действий С. по приобретению в кредит бытовой техники и О. по покушению на приобретение в кредит мебели мошенничеством «под видом получения товарного или коммерческого кредита» и при этом признал возможной переквалификацию действий виновных со ст. 159 на ст. 159.1 УК РФ ^[19]. В данном случае имеет место обычный кредитный договор. Здесь кредит не выступал одним из условий договора купли-продажи: обязательство перед торговой организацией погашено в момент перечисления банком на её счёт кредитных средств, виновный вступает в обязательство уже перед банком. В случае с коммерческим кредитом субъект, получающий товар с условием последующей оплаты, не прекращает отношений со своим контрагентом, так как отсрочка, аванс или рассрочка или иные виды оплаты являются продолжаемым погашением обязательства именно перед контрагентом, а не перед банком. Кроме того, предметом договора является не товар, а денежные средства, перечисленные банком на счёт торговой организации на приобретение товара.

Нынешняя редакция заголовка ст. 159.1 УК РФ также создаёт трудности в процессе установления признаков субъекта преступления, предусмотренного данной статьёй. Понимание кредитования как экономических отношений, урегулированных законом и договором, немыслимо без презумпции о добросовестности заёмщика, который действительно желает принять на себя обязательство по возврату денежной суммы и уплате процентов на неё (ст. 819 ГК РФ). Это вводит в заблуждение тех, кто признаёт субъектом рассматриваемого вида мошенничества лицо, являющееся «субъектом договорного права» ^{[8, с. 10]} или стороной в кредитных отношениях ^{[13, с. 198]}, «отвечающее всем требованиям, изложенным в гл. 42 ГК РФ» ^{[32, с. 134]} или заключившее на момент совершения преступления договор с кредитором ^[27].

Как нам представляется, авторами названных позиций игнорируется тот факт, что в рамках мошенничества субъект вообще не обладает признаками заёмщика (ст. 819 ГК РФ), так как изначально не имеет намерений принять обязанность по возврату полученных от кредитора денежных средств. Учитывает указанные особенности П.С. Яни, который предлагает считать субъектом мошенничества в сфере кредитования лицо, лишь внешне, только в целях введения в заблуждение выступающего в роли заемщика ^[40]. Подобное толкование понятия заёмщик может быть весьма полезно для решения проблемы квалификации мошеннических действий по получению кредита с использованием личных данных без ведома их владельцев, на имя уже умерших людей или под прикрытием организаций, которые ликвидированы или не существовали вовсе. Однако такой подход не охватывает мошенничество, совершаемое опосредованно: через других лиц, не осведомлённых о замысле преступника ^[23], а также совершаемое фактическими руководителями, действующими через юридических руководителей организаций, так как последние могут вообще не предоставлять в банк какие-либо сведения и вообще никак с потерпевшим-кредитором или его представителем не контактировать. Это, с одной стороны, объясняется ненадлежащим учётом субъектного состава «сферы кредитования»: самостоятельными участниками гражданского оборота являются не только физические, но и юридические лица, которые, как известно, не могут быть признаны субъектами преступления. С другой стороны, появление указанной проблемы объясняется тем, что упомянутые категории мошенников осуществляют хищения кредитных средств путём обмана кредитора, но не теми способами, которые указаны в ч. 1 ст. 159.1 УК РФ. Субъектом мошенничества в сфере кредитования логично было бы признать того, кто реализует или намеревается реализовать преступный умысел на завладение кредитными средствами путём обмана или злоупотребления доверием. Подобное описание субъекта преступления учитывает объём понятия кредитования, используемого в названии ст. 159.1 УК РФ, однако противоречит содержанию диспозиции названной статьи, в частности, описанию возможных способов совершения мошенничества в сфере кредитования.

Поверхностное изучение объёма понятия кредитования и процедуры его осуществления также послужило причиной появления проблемы разграничения понятий «ложных» и «недостоверных» сведений. Как оказалось, исследователи либо вообще не усматривают различий между названными понятиями ^[33], либо ссылаются лишь на временной критерий их разграничения. Так, ложными признаются изначально не соответствующие действительности сведения, а недостоверными – те данные, которые изначально ложными не являлись, но были изменены или искажены ^{[21, с. 221]}, либо при определённых условиях создали ошибочные представления о каких-либо фактах ^{[35, 25, с. 45-46]}. Подобное толкование названных терминов уже воспринято правоприменительной практикой. Так, на основании суждения о том, что недостоверными являются сведения, «которые соответствовали фактическим данным, но в силу определенных условий утратили достоверность», суд квалифицировал действия Л., который при подаче документов в банке указал, что является работником завода, откуда был уволен 7 лет назад, как «хищение денежных средств заемщиком путем представления банку недостоверных сведений» ^[5].

Приведённые позиции не учитывают, что понятие «достоверный» означает не только «достаточно верный», но и «достойный веры» или «стоющий вероятия» ^{[12, с. 179]}. При этом под достоверностью понимается форма существования истины, «обоснованной каким-либо способом (например, экспериментом, логическим доказательством) для познающего субъекта» ^{[29, с. 408]}. На этом основании в правовой сфере достоверностью документа может называться «характеристика соответствия копии документа его подлиннику, заверенная соответствующими подписями и печатями, а также устанавливаемая в результате официальной экспертизы» ^[22]. Таким образом, недостоверными сведениями являются те, истинность которых ничем не подтверждена. Проблема состоит в том, что предоставляемые заёмщиком сведения во всех случаях удостоверены самим мошенником и в большинстве случаев признаны таковыми кредитными специалистами посредством одобрения заявки на получение кредита. Так, в ходе допроса в рамках расследования одного из уголовных дел представитель банка указал следующее: «Б. поставил свои подписи, т.е. лично подтвердил достоверность сведений, предоставленных банку» ^[3]. В случае сохранения в тексте уголовного закона термина «недостоверные» может возникнуть ситуация, при которой даже те сведения, которые по сути своей являются ложными, могут быть признаны достоверными, так как есть подтверждение их мнимой «истинности»: подпись заёмщика, договоры о залоге, свидетельство очевидцев-сотрудников кредитной организации, проводящих проверку, показания работников юридического лица-заёмщика.

В целях решения всех названных выше проблем, возникающих в процессе установления признаков мошенничества в сфере кредитования, некоторые исследователи вносят предложения, которые позволили бы компенсировать несоответствие между названием и текстом ст. 159.1 УК РФ, например, об исключении из текста ст. 159.1 термина «заёмщик» ^[28], о введении в УК РФ статьи 159.7, посвящённой признакам мошенничества, совершаемого сотрудниками кредитной организации ^{[11, с. 18]}. Между тем в случае устранения из текста ст. 159.1 УК РФ всех лексических средств, обеспечивающих специфику описанных в ней преступных деяний, он [текст] будет практически полностью идентичен содержанию ст. 159 УК РФ, что, безусловно, лишь обострит проблемы конкуренции и совокупности норм УК РФ (например, ст. 159-159.6, 176, 327) и сделает ещё более очевидной бесполезность предпринятой в 2012 году дифференциации ответственности за кредитное мошенничество. Вывод очевиден: статья 159.1 должна быть устранена из УК РФ.