Идейно-политическая эволюция Независимой социал-демократической партии Германии в 1920-1922 годах

Лысенко Максим Владиславович аспирант кафедры новой и новейшей истории исторического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова 119991, Россия, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1 Lysenko Maksim Postgraduate Student, Department of Modern and Contemporary History, Faculty of History, Lomonosov Moscow State University 119991, Russia, Moscow, Leninskie Gory str., 1 maximus-lysenko@yandex.ru Другие публикации этого автора

Проблема идейно-политической эволюции занимает центральное место в истории социальных движений и современных левых партий Германий. В условиях XX века, характеризовавшегося ростом империализма, расколами рабочего движения, двумя мировыми войнами и межсистемным конфликтом, социалисты не раз должны были возвращаться к пересмотру своих концепций. Ярким тому примером была НСДПГ. После революционного бума 1918-1919 годов и ухода из партии сторонников сценария Октябрьской революции в Германии в 1920 году независимцы остались на позициях классического довоенного социализма, вступив в противостояние с новыми левыми течениями, т.е. с радикальным коммунизмом и реформистской социал-демократией. Однако период с 1920 по 1922 год на фоне новых политических реалий Веймарской республики ознаменовался не расцветом, а угасанием НСДПГ, который выразился в идеологических сдвигах внутри партии и в конечном счете в объединении с СДПГ.

Исследователи, ретроспективно оценивая успехи левых организаций Веймарской республики, мало обращались к несостоявшейся истории независимцев. Такое отношение можно объяснить непродолжительным временем существования партии – всего 5 лет. В работах, посвященных непосредственно НСДПГ, историки либо выделяли в партии коммунистические ^[1],[2],[3], или социал-демократические ^[4] черты в зависимости от политических предпочтений, либо указывали на организационную несостоятельность организации ^{[4],[5],[6],[7]}. Более того, ученые в основном сходились на том, что гибель «третьего пути» произошла в первые три года существования партии в силу потери ее революционного потенциала. Временной отрезок с 1920 по 1922 год в исследованиях поверхностно рассматривался как закономерное сближение НСДПГ и СДПГ.

Состояние научных исследований по данной теме и определяет новизну данной статьи. Целью работы было исследование идейно-политической эволюции НСДПГ в период с 1920 по 1922 годы. Такой подход позволил выявить, что независимцы после раскола 1920 года еще могли предложить альтернативный вариант развития рабочего движения, а объединение с СДПГ в 1922 году было следствием прежде всего идеологических изменений в партии. Разумеется, идейно-политическая трансформация не могла рассматриваться в вакууме, так как именно происходящие события и практические решения независимцев оказывали на нее большое влияние.

В статье использовались типичные для данной темы источники. Прежде всего, это партийная пресса: газета НСДПГ «Фрайхайт» ^[8] и в качестве вспомогательной – газета СДПГ «Форвертс» ^[9]. Печатные органы социалистических партий были открыты для различных дискуссий, поэтому в них можно было найти обсуждение важных теоретических и практических вопросов. Сюда же можно причислить эссе видного социалистического деятеля К. Каутского ^[10],[11] которые играли роль открытых писем, публиковавшихся в той же партийной прессе. Важным источником являлись стенограммы съездов и принятые на них программы ^{[12],[13],[14],[15],[16]}, которые позволили установить идеологический ориентир партии и выявить совместимость и несовместимость их с практическими решениями. Дополнительно использовались воспоминания современников В. Диттмана ^[17] и К. Гейера ^[18], а также публикации сочинений, эссе, речей и личных писем П. Леви ^[19],[20].

Первая мировая война оказала колоссальное влияние на многие сферы общества, в том числе и на партийно-политическую систему Германии. В стороне не оказалась и социал-демократия. Партии Второго Интернационала, так стойко протестовавшие против военных приготовлений до 1914 года, с началом войны отказались от классовой борьбы и поддержали тактику классового мира и защиты своих стран. Внутри СДПГ в противоположность партийному большинству выделилась группа, которая не поддерживала курс руководства и выступила против военных кредитов. Окончательно социал-демократы оказались расколотыми в марте 1916 года, когда меньшинство фракции СДПГ во главе с председателем партии Г. Гаазе проголосовало против военного бюджета, а 6-7 апреля 1917 г. в Народном доме в Готе была создана НСДПГ.

Образование партии являлось закономерным процессом. В политическом плане это было проявлением консерватизма, когда группа политиков выдерживает старый идеологический курс и не принимает нововведения. Независимцы переняли у материнской партии демократическую составляющую своей программы – они также выступали против насильственных действий, которые могли привести к гражданской войне. Разделительной чертой между братскими партиями стало отношение к социалистическому интернационализму. После фактического роспуска Второго Интернационала с началом войны СДПГ переориентировалась с международной кооперации рабочих организаций на решение проблем пролетариата внутри только одной страны. Независимцы выступали против новой стратегии и тем самым выражали ортодоксальные социалистические принципы, которые были нормой для рабочих партий до 1914 года. В связи с этим у партий были различные взгляды на осуществление власти. Социал-демократы активно включались в коалиционные игры и кооперировалась с несоциалистическими силами. Приоритетным направлением политики СДПГ стало создание демократической парламентской республики, тогда как НСДПГ требовала создание «социальной республики», где все ветви власти будут подчинены советам ^{[21, c, 135]}. Стоит отметить, что социал-демократы по-прежнему оставались многочисленнее и успешнее независимцев. Так, на выборах в Национальное собрание 19 января 1919 года первые собрали 37,9% голосов и получили 163 места в рейхстаге, тогда как вторые лишь 7,6 % и 22 места ^{[21, c, 252]}.

В то же время создание НСДПГ было противоречивым событием. С одной стороны, протестный образ вызвал большой приток социалистов, которые не приняли конформизм СДПГ. Популярность партии привела к успеху на выборах в рейхстаг в 1920 году: социал-демократы получили лишь 21,9% голосов и 103 места, тогда как независимцы 18,6% и 83 места ^{[21, c, 350]}. С другой стороны, революционные потрясения 1917-1918 годов привлекли в партию также и радикализированные элементы, которым были чужды демократические традиции социал-демократии. Опыт Октябрьской революции и соответствующий сценарий действий в появившемся левом крыле НСДПГ имели огромное значение. Единство партии сохранялось благодаря двум факторам. Во-первых, общему неприятию курса СДПГ. Во-вторых, популярности председателя партии Г. Гаазе, который старался найти компромисс между крыльями ^{[21, c, 252]}.

В стремлении преодолеть разногласия между сторонниками, тяготевшим к внепарламентской деятельности, и демократически настроенными независимцами в 1919 году была создана Лейпцигская программа. Она фиксировала, что система советов являлась единственной формой перехода к диктатуре пролетариата ^{[16, с. 532]}. Парламент как орган борьбы за власть рабочих в данном случае утрачивал свое значение. В то же время, умеренным независимцам удалось сохранить положение об отказе от «любых насильственных действий групп или отдельных личностей» ^{[16, с. 534]}. Таким образом, противостояние между сторонниками парламентаризма и политики активных действий приобретало такие формы, что в программе закреплялись несовместимые принципы осуществления власти. Неудивительно, что появление Коминтерна, идеи которого импонировали левому крылу, и его «21 условие», которое явно не устраивало правое крыло, привели к расколу НСДПГ в октябре 1920 года и оттоку чуть более половины всех независимцев в Коммунистическую партию Германии.

Из 894 тысяч членов НСДПГ осталось 340 тысяч человек, что составляло лишь 38% от прежней численности ^{[7, с. 263]}. Во фракции остался 61 человек из 81, что по-прежнему сохраняло за партией третье место по величине рейхстаге ^{[17, с. 797]}. Кроме того, независимцы сохранили за собой центральный печатный орган «Фрайхайт», большинство местных газет и профсоюзы. После раскола в НСДПГ остались демократически настроенные элементы, которые позволяли руководству проводить прежнюю сбалансированную стратегию. Как и социал-демократы они признавали, что и диктатура пролетариата не может быть навязана меньшинством общества, поэтому ее построение должно было быть процессом, а не единовременным действием. Однако в НСДПГ в отличие от СДПГ система советов по-прежнему играла ключевое значение.

Революция в том виде, в каком ее понимали немецкие коммунисты как для СДПГ, так и для НСДПГ не была самоцелью. Однако между социал-демократами и независимцами лежало отличие в ретроспективной оценке Ноябрьской революции. Веймарская республика была по-прежнему чуждой для последних, так как ее система не означала подлинной демократии: «Пока за политической свободой не последует экономическая, не будет настоящей демократии» ^{[14, с. 3]}. Критика независимцев в сторону социал-демократов заключалась именно в торможении революционных реформ, таких как национализация промышленности или замена прежних имперских чиновников. Именно убежденность в том, что социал-демократы намеренно помешали создать социалистическое государство, объединяла оставшуюся часть НСДПГ. Она же определяла и половинчатое отношение к Веймарской демократии и к кризисным ситуациям в стране. Таким образом, социал-демократы представляли собой государствообразующую партию, а независимцы – оппозиционную и антисистемную.

Новая политическая конъюнктура означала, что партия должна была бороться «против оппортунизма справа и против путчизма слева» ^{[15, с. 273]}, т.е. против СДПГ и значительно усилившейся КПГ. Проблема взаимоотношений между социалистическими партиями и коммунистами заключалась в разном подходе к тому, как пролетариат должен был прийти к власти в уже существующем государстве. Позиция НСДПГ после раскола изначально была предрасположена к взглядам социал-демократов, т.е. «революционный социализм» по своей сути означал процесс, при котором представители рабочего класса стремились обрести большинство в парламенте. Однако методы СДПГ по кооперации с либеральными партиями, по мнению независимцев, вели к «разрушению единства в классовой борьбе» ^[22]. Русский вариант революции, который пропагандировала КПГ, НСДПГ оценивала не более, чем «разнуздание братоубийственной войны» ^{[10, c. 217]}. Таким образом, партия поставила себе достаточно жесткие рамки поведения как в Рейхстаге, так и за его пределами.

Главной проблемой продвижения своей повестки для НСДПГ стали внутриполитические кризисы. Уже весной 1921 года по мере нарастания различных угроз для существующего строя Веймарской республики партию буквально бросало из среды своих идеологических догм на решение сугубо практических проблем. Так, НСДПГ в мае выступила за выполнение Лондонского ультиматума, т.е. требований стран Антанты принять новые обязательства по репарационным выплатам в течение 6 дней под угрозой оккупации Рурской области. Стоит подчеркнуть, что независимцы прежде категорически отвергали политику исполнения, возлагая ответственность за «мирный договор и его разрушительные последствия» на «буржуазию» ^[23]. Более того, новая правящая коалиция меньшинства под руководством канцлера Й. Вирта стала опираться на независимцев по данному вопросу ^{[24, c. 127]}. Такое решение было обосновано «неминуемой катастрофой» немецких рабочих в случае отклонения Лондонских условий ^[23]. Вместе с этим оно безусловно демонстрировало скорую переориентацию партии после раскола. Идеологическая программа, которая выдвигала на первый план антагонизм классов, ушла на второй план, уступив место проблемам стабильности парламентской системы. Из этого следовало то, что НСДПГ переставала быть антисистемной партией.

Другим вызовом стало убийство ультраправыми организациями независимца К.Гарайса 9 июня 1921 года, а затем одного из главных архитекторов Веймарской республики из Партии Центра М. Эрцбергера 26 августа того же года. Данные события привели к совместным мирным демонстрациям НСДПГ и СДПГ 31 августа ^{[21, c. 437]}. Однако говорить о тесном сотрудничестве между партиями не приходилось - в идейном плане они по-прежнему были непроницаемы друг для друга. Если независимцы апеллировали к тому, что взаимодействие социалистов должно было привести к созданию «единого пролетарского фронта» ^[25] и «по-настоящему социалистического общества», то социал-демократы выступали за «единство республиканцев и демократов против реакции» ^[26]. Здесь ярко демонстрировались прежние различия между подходами социалистических партий. СДПГ, находясь в правящей коалиции, делала свои заявления с позиции общегерманской демократической партии, тогда как НСДПГ оставалась в этом плане идеологически консервативной.

Несмотря на разницу между позициями социал-демократов и независимцев, «надвигающаяся монархическая контрреволюция» ^[27] невольно сближала социалистические партии. Вопрос о вхождении НСДПГ в коалицию поднимался социал-демократами на заседаниях кабинета министров с полной серьезностью. Г. Мюллер (СДПГ) выразил мнение, что среди независимцев происходили положительные изменения, которые заставили бы их «прийти в себя и сделать все в интересах правительства» ^{[28, c. 256]}. НСПДГ в свою очередь проявила принципиальную позицию. Хотя защита республики и стала неотъемлемой частью ее политики, классовая доктрина для нее оказалась важнее. Партия не стала требовать формирования социалистического кабинета, но предложила в открытом письме социал-демократам свои условия, при которых вхождение НСДПГ в коалицию стало бы возможным. В них фигурировали национализация горнодобывающей промышленности, продолжение социальных реформ, политика исполнения Лондонского ультиматума, создание суда присяжных на основе всеобщих тайных и прямых выборов, а также увольнение чиновников, выражающих монархические взгляды ^[29]. Разумеется, либеральные партии коалиции отклонили это предложение.

Вышеуказанные события привели к внутрипартийному кризису с осени 1921 по лето 1922 года. Его первая причина заключалась в том, что НСДПГ, несмотря на свою идеологическую программу, все активнее вовлекалась в коалиционную игру с несоциалистическими силами. Поведение независимцев демонстрировало явное неравнодушие к жизнеспособности Веймарской демократии. Партия окончательно утратила революционный ореол и действовала в парламентских рамках, где интересы рабочих так же представляла более многочисленная СДПГ.

Второй причиной стала самоизоляция партии в таких условиях. НСДПГ по-прежнему пыталась сохранить образ исключительно рабочей партии и игнорировала существование других политических сил и их взгляды на защиту республики. Жесткие идеологические рамки и убежденность в том, что только социалистические реформы могут исправить положение в стране, отталкивали партии коалиции и вместе с ними социал-демократов от независимцев. При этом категоричность требований НСДПГ не соответствовала ее реальным возможностям воздействовать на решения рейхстага, поэтому партия не имела возможности кооперироваться с кем-либо.

Третья причина была связана с Герлицкой программой СДПГ осенью 1921 года. Ее содержание говорило о том, что расчеты независимцев на возврат всех левых партий к довоенному социализму не имели никаких оснований. Теперь смыслом существования своей партии социал-демократы объявили не построение социализма как такового, а защиту демократической республики: «Она [СДПГ – М.Л.] рассматривает демократическую республику как безвозвратно утвержденную форму правления в результате исторического развития» ^{[30, c. 4]}. Принятие данной программы считалось победой ревизионистов в партии ^{[21, c. 447]}. Кроме пункта о приверженности к республике, которого нет в программах КПГ и НСДПГ, социал-демократы выдвинули тезис о защите «трудящихся города и деревни» ^{[30, c. 3]}, тем самым еще дальше отдалившись от ортодоксального социализма. Таким образом, СДПГ обозначила новую планку, к которой должны были стремиться независимцы в своих коалиционных компромиссах. В сложившихся политических реалиях в НСДПГ снова остро возникла проблема самоидентификации.

На Лейпцигском съезде в январе 1922 года лидеры независимцев предприняли попытку вернуть партию на путь бескомпромиссной классовой борьбы как противоположность идее «классовой гармонии» СДПГ ^{[13, 27-28]}. Фактически заявления руководства НСДПГ были разрывом с политикой единого фронта социалистических партий и прямой конфронтацией с СДПГ. В свою очередь партия оставила себе пространство для маневра: «НСДПГ может временно поддерживать правительство, если оно не действует во вред рабочему классу, и если оно будет применять меры по защите республики и борьбе с монархической реакцией» ^{[13, 27-28]}. Это положение демонстрировало явную противоречивость курса независимцев.

Ключевым изменением в политике партии стало то, что она все меньше и меньше ориентировалась на систему советов, вследствие чего внепарламентская деятельность (не считая манифестаций) сводились к минимуму, и парламентская борьба становилась основным полем действий для партии. Существенным фактором в данном вопросе была позиция профсоюзов, не приветствовавших внепарламентские действия ^{[13, c. 108]}. Таким образом, Лейпцигская программа 1922 года внешне выглядела как возврат к положениям 1919 года, но, в сущности, таковой уже не являлась. Революционизм НСДПГ заключался лишь в признании классового антагонизма, тогда как практическая деятельность ориентировалась на парламент.

Непоследовательность в курсе руководства партии вызвала соответствующие последствия. Начиная с января 1922 года в НСДПГ возникает оппозиция. Ее можно разделить на две группы. Первая представляла собой тех независимцев, которые выражали мнение или даже были готовы идти на кооперацию с другими политическими силами, чтобы разрешить проблемную ситуацию. Среди этой группы стоит выделить главного редактора «Фрайхайт» Р. Гильфердинга. Вторая группа отличалась от первой тем, что она в целом игнорировала коалиционный вопрос и делала ставку на отрицание дальнейшего противостояния с СДПГ. Яркими представителями такой позиции являлись К. Каутский. П. Леви и К. Гейер. Говоря обобщенно, оппозиционеры находились на правом фланге НСДПГ и выступали против проводимой руководством политики. Термин «оппозиция» в данном случае имеет относительный характер и кардинально отличается от оппозиции до 1920 года. Во-первых, главные ее претензии находились за пределами идеологических споров и касались в первую очередь практической политики независимцев. Во-вторых, она не старалась стать автономной внутри партии и имела неорганизованный характер, и, как следствие, не ставила целью ни отколоться от партии, ни противопоставить себя руководству.

К первой группе оппозиционеров можно причислить тех людей, которые демонстрировали несогласие с руководством в тактических вопросах. В выборе между «быть истинной рабочей партией» и «быть влияющей на решения партией» они были склонны выбирать второе. Ярким примером появившейся оппозиции в НСДПГ стал вотум доверия кабинету Й. Вирта 15 февраля 1922 года, вызванный в результате споров по поводу репрессивных мер против забастовщиков. Несмотря на решение фракции голосовать против решений правящей коалиции ^{[31, c. 5884]}, 26 депутатов не проголосовали вовсе. Речь шла о нарушении партийной дисциплины и скандале, который тотчас распространился по всем газетам. Более трети фракции высказалось, что «падение правительства в тот момент привело бы к созданию правого кабинета, который бы не просто влиял на вопросы о мерах [по отношению к забастовщикам – М.Л.], но и на всю внутреннюю политику в целом» ^[32]. Этот пример демонстрировал, что большинство независимцев все еще поддерживало жесткий идеологический курс партии, тогда как меньшинство начало мыслить более прагматично ^{[31, c. 5886]}. Для 26 депутатов НСДПГ было намного важнее сохранить стабильность коалиции, чем соответствовать идеологическому образу.

Такое решение нашло поддержку у Р. Гильфердинга. Главный редактор печатного партийного органа «Фрайхайт» вошел в конфликт с руководством партии, в результате которого все руководство газеты в полном составе подало в отставку. Он полагал, что для рабочего класса на тот момент внешнеполитические вопросы имели бóльшую значимость, так как кабинет Вирта способствовал разрядке в отношениях с Антантой. По его мнению, роспуск правительства привел бы к власти правые силы Германии, чьи действия вызвали бы конфликт с Францией и Англией: «Правительство, находящееся под влиянием правых партий, сделало бы позицию Пуанкаре чрезвычайно сильной и раздуло бы национализм с обеих сторон. Это противоречит интересам не только немецких, но и всех социалистических партий» ^[33]. Иными словами, позиция Р. Гильфердинга демонстрировала, что проблемы рабочего класса могли быть решены не догматичной классовой агитацией, а непосредственно путем управления республикой, чем можно было улучшить положение пролетариата: «Допущение такой ситуации, когда мы можем эффективно представлять интересы пролетариата в правительстве на некоторое время, даже если оно не является чисто социалистическим - точка зрения, которая представлена в широких кругах партии» ^[33].

На локальном уровне конфликт между представителями исключительно рабочей политики и сторонниками включения в коалиционную игру приобрел те же черты. Депутат от НСДПГ Г. Вейль обрушился с жесткой критикой на магистрат города Берлин за повышение налогов. Этот эпизод остался бы незамеченным, если бы независимец не бранил в особенности своих однопартийцев, входивших в данный орган, П. Брюлля и В. Шюнинга ^[34]. Этот пример демонстрировал, что сторонники политики исполнения были не столь многочисленны в Берлине, поэтому П. Брюль и В. Шюнинг подверглись критике за «соглашательство» с либералами. Этот эпизод не удостоился бы внимания, если бы данные политические деятели не перешли в скором времени в СДПГ. К тому же, Брюль являлся на тот момент депутатом рейхстага.

Вторая группа оппозиционеров игнорировала коалиционный вопрос в принципе. Для нее было гораздо важнее объединить раздробленное рабочее движение любой ценой, поэтому они негативно относились к попыткам руководства противопоставить НСДПГ социал-демократам. Уже упомянутые П. Леви и К. Гейер, вступив в НСДПГ весной 1922 года, направили свои усилия на объединение своей партии с СДПГ ^{[18, c. 290]}. Данных политических деятелей объединяла активная работа в КПГ, которую они покинули осенью 1921 года. Путчистские методы «революционизма», продвигаемые немецкими коммунистами и Коминтерном, вызвал у них большое разочарование. Как и П. Леви, так и К. Гейер были выходцами еще довоенной СДПГ, поэтому идея революции, где смену власти должен совершить народ, а не ограниченная группа лиц, имела для них важное значение. Половинчатую политику руководства НСДПГ данные деятели не воспринимали как жизнеспособную. Очевидно, что независимцы не могли быть революционерами, пока существует КПГ.

П. Леви в марте-апреле 1922 года опубликовал в своем журнале «Унзер Вег» статью, в которой уже рассуждал не о том, насколько возможно объединение НСДПГ и СДПГ, а о том, как они должны объединиться. Его мнение базировалось на том принципе, что в парламенте может быть лишь одна сила, которая могла отстаивать рабочие интересы. П. Леви полагал, что только тактика, предлагаемая СДПГ, могла «политически» ^{[20, c. 165]} решать вопросы рабочего движения, поэтому не рассматривал НСДПГ и ее политику «парламентаризма “по-революционному”» всерьез ^{[19, c. 1098]}. В свою очередь виднейший социалист К. Каутский обвинял независимцев в том, что те своей агитацией пытаются не объединить рабочее движение, а разобщить правых социал-демократов. Политик по-прежнему видел в НСДПГ лишь раскольников, которые не способны на объединение рабочих, несмотря на заверения руководства: «К сожалению, жизненные силы партии основаны не на собственных успехах, а на ошибках ее противников. Когда же противники перестали делать большие просчеты, рост НСДПГ прекратился» ^{[11, c. 16]}. Мнение К. Каутского совпадало со взглядами П. Леви - поле деятельности обеих социалистических партий находилось в парламенте. СДПГ была способна повлиять на развитие Веймарской республики, тогда как действия НСДПГ оказывались непродуктивными на ее фоне.

Указанные примеры демонстрировали, что дальнейшее существование партии было связано с вопросом адаптации к новым условиям политической системы Германии. Идеологическая программа не только не работала, но не исполнялась самой НСДПГ. Независимцы, не обладая больше революционным потенциалом, по-прежнему говорили о «революционном социализме» с трибун рейхстага, при этом абсолютно не имея ни рычагов давления, ни достаточного влияния, чтобы продвигать свою программу действий. На фоне очевидного застоя в партии появлялось все больше сторонников включения в коалиционную игру, видевших бессмысленность противостояния с СДПГ. Существование КПГ на левом фланге отодвигало поле действий НСДПГ все ближе к парламентской борьбе, где самым близким партнером оказывались только социал-демократы.

Все исследователи сходятся в том, что убийство министра иностранных дел Вальтера Ратенау 24 июня 1922 года стало поворотной точкой в судьбе НСДПГ. Учитывая протекающий процесс идейно-политической переориентации в партии, данное событие стало лишь спусковым крючком, но вовсе не главной причиной объединения социалистов. В новых условиях независимцы тактически приближались к социал-демократам, а разделение между ними проходило лишь в коалиционном вопросе. 14 июля 1922 года фракции социалистических партий объявили о создании единой рабочей группы с целью образования единого пролетарского фронта и продвижения общей политической повестки ^[35]. Несмотря на то, что это еще не означало процесса объединения, данное сближение демонстрировало, что прежние взаимоотношения между НСДПГ и СДПГ были невозможны.

Если до лета 1922 года НСДПГ делала временные исключения из своей программы, то после него один из лидеров партии А. Криспин выдвинул стратегию, которая ничем не отличалась от стратегии правых социалистов: «Чисто рабочее правительство возможно лишь тогда, когда пролетариат будет достаточно силен, чтобы перенять власть, и лишь тогда начнется решающая битва» ^[35]. Эта цитата являлась лакмусовой бумажкой, определяющей насколько далеко НСДПГ от своей бескомпромиссной тактики. Иными словами, независимцы сместились от первоначального требования чисто социалистического кабинета к достаточно гибким вариантам политики, временно отказавшись, по сути, от своего принципа классовой антагонизма. Построение социализма откладывалось на неопределенное время, когда рабочие в республике смогли бы принять единоличную власть.

В течение августа шла выработка общей программы действий двух социалистических партий. Готовый проект был опубликован 6 сентября 1922 года, а в середине сентября прошли отдельные партийные съезды для его обсуждения. Программа совместных действий демонстрировала, что СДПГ шла на компромисс в теоретических вопросах. Так, произошел возврат риторики Эрфуртской программы 1875 года, в которой на центральном месте фигурировали термины «классовая борьба» и «революция». Но в интерпретациях социалистических партий по-прежнему были видны различия. Правые социал-демократы видели в этом понятии прежде всего построение бесклассового общества без применения агрессивных форм деятельности: «Революция не имеет ничего общего с насилием. <…> Однажды укоренившись в массах, идея демократической революции станет неоспоримой, как и идея социальной революции» ^{[12, c. 68]}. Иными словами, классовая борьба для правых социал-демократов имела все то же значение, что и в Герлицкой программе ^{[30, c. 197]}.

Независимцы же остались более радикальны в своих взглядах: «Осознавая, что примирение классов невозможно, и что коалиция – это всего лишь временное слияние с буржуазными партиями, которые по-прежнему остаются хозяевами своих независимых решений, он [социалист – М.Л.] может в любой момент снова начать борьбу против всех буржуазных партий» ^{[13, c. 134]}. Классовая борьба в этой интерпретации подразумевала, что в ней может быть только один победитель, тогда как у правых социал-демократов идея классовой гармонии не предполагала «вражды» в принципе. Для независимцев термин «классовая борьба» по-прежнему заключался в постоянном классовом антагонизме, тогда как социал-демократы расценивали его как борьбу за преодоление классовых противоречий. Таким образом, сама преамбула, в которой говорилось о «получении политической власти» и об «осуществлении идеи социализма в классовой борьбе» имела разночтения. Вероятно, обе стороны осознавали этот факт, но возвращение довоенной риторики устраивало НСДПГ как борцов за права рабочих, а СДПГ как «строителей» бесклассового общества. Таким образом, с идеологической точки зрения между партиями был достигнут компромисс.

В тактических вопросах лидерство очевидно было на стороне социал-демократов. Прежде всего, программа предполагала отказ независимцев от стремления к системе советов. Хотя эта идея медленно отмирала в течение 1920-1922 годов, отсутствие дискуссий о ее судьбе и ее полное отсутствие в итоговом документе подводило черту под антисистемным прошлым НСДПГ. Этот шаг и был ключевым моментом в разделении рабочего движения на реформистское и революционное крылья. Этому способствовала и очевидная смена в НСДПГ целей борьбы, которая сместилась в сторону спасения республики. В этом плане между социалистами было полное согласие, поэтому новая программа включала в себя защиту «отправной точки для построения социализма» ^[38], т.е. республики.

Веймарская демократия стала основным инструментом для продвижения рабочих интересов и главным образом касалась борьбы против крайне правых элементов: «Данная политика требует от правительств всех земель смещения всех сторонников монархии в полиции и администрации» ^[36]. Доминирование социал-демократов по тактическим вопросам объяснялось тем, что независимцы за период с 1920-1922 года уже достаточно сильно отклонились от своей программы действий в сторону защиты республики. Более того, в вопросах борьбы с правыми силами между НСДПГ и СДПГ еще в июне был достигнут консенсус.

* * *

При анализе идейно-политической эволюции независимцев после 1920 года вопрос жизнеспособности партии приобрел иное значение. В 1918 году впервые в истории немецкие социалисты могли непосредственно участвовать в управлении государством, что вызвало глубинные изменения как с идеологической, так и с практической точки зрения. СДПГ быстро переориентировалась на роль общегерманской партии, тогда как НСДПГ осталась на позициях довоенного социализма. В этом и была уникальность «третьего пути». Но старая социалистическая доктрина плохо умещалась в реалиях Веймарской республики. После 1920 года протестный революционный потенциал был на стороне КПГ, а в парламенте нужно было проявлять идеологическую гибкость, чтобы достичь компромиссного решения.

Слияние социалистических партий указывало на то, что теоретические дискуссии переставали быть ключевым моментом. Политическая система Веймарской республики и положение социалистов в ней диктовали условия, при которых решение первостепенных задач имело большее значение. Идеологические установки в этом смысле стали мировоззренческим ориентиром или идеалом, нежели четкой программой действий. Догматичность независмцев не способствовала осуществлению своих задач. Именно новые для социалистической мысли условия помешали НСДПГ остаться жизнеспособной партией.

Объединение социалистов означало также организационное угасание ортодоксального социализма, но не угасание идейного течения. Бывшие независимцы и левые социал-демократы имели возможность больше влиять на решения всей партии. Так из НСДПГ в объединенную партию не перешло лишь около 84 тысяч человек, а во фракции в рейхстаге, состоящей из 171 человека, 67 мест принадлежало бывшим независимцам ^{[21, c. 497]}. Дилемма между ролью оппозиционной и правительственной партии теперь затронула всю социал-демократию. Так, все более насущной проблемой стала так называемая «Большая коалиция», в которой должны были ужиться полевевшая Объединенная социал-демократическая партия и праволиберальная Немецкая национальная партия. Левое крыло социал-демократов оказало большое сопротивление в осуществлении этой задумки. Вопрос сотрудничества с несоциалистическими партиями и поиск консенсуса с ними прошел красной нитью через кризис 1923 года, когда одна часть объединенных социал-демократов направила свои усилия, чтобы партия снова оказалась в правительстве, тогда как другая упорно этому сопротивлялась ^{[24, c. 207]}. Влияние левого крыла остро ощущалось и в «Немецком Октябре» 1923 года, когда была предпринята попытка сотрудничества Объединенной социал-демократической партии Германии с коммунистами в Саксонии и Тюрингии. Данное поведение можно было объяснить эхом политики независимцев, при которой создание единого фронта левых партий было предпочтительнее коалиции с либералами.