Новая холодная война как геополитическая и цивилизационная реальность

90-е годы прошлого века, особенно их первая половина, были характерны убежденностью правящих элит и на Западе, и в России в том, что «холодная война», фактически длившаяся с 1945 по 1989 годы, закончилась вместе с разрушением Берлинской стены безусловной победой Запада и поражением СССР и его союзников в Восточной Европе ^[1].

Автор этих строк работал в те годы старшим дипломатом (советником) посольства СССР, а затем России в Вашингтоне. Помнится, по словам видного американского историка Стивена Коэна, «триумфализм» элиты и рядовых граждан США, праздновавших победу над историческим врагом Америки в лице нашей страны ^{[5, с. 550]}, чувства депрессии и унижения, которые тогда испытывали, как и большинство граждан СССР, советские дипломаты.

Эти чувства с особой силой проявились во время выступления находившегося в США с официальным визитом Бориса Ельцина на объединенном заседании Конгресса в июне 1992 года. Его торжествующая риторика, в отличие от американских резонов радоваться советскому провалу, сводилось к оскорбительному уничижению собственной великой страны на глазах у ее противников и к восхвалению Америки ^[15].

Сегодня - хотя этот процесс начался уже давно – Россия переживает процесс радикального переосмысления подобных казавшихся многим тридцать лет назад незыблемыми постулатов. К примеру, в 2021 году первый заместитель председателя Совета безопасности России (бывший президент и премьер-министр) Дмитрий Медведев ^[23] и министр иностранных дел России Сергей Лавров ^[21] признали, что теперь Россия пребывает в состоянии новой холодной войны с Западом, причем она еще хуже и опаснее, чем прежняя «холодная война».

В том же году президент В.В. Путин заявил, что по его мнению, после 1991 года в мире «были созданы главные условия для окончания военно-политического и военного противостояния», однако уже тогда те, кто после окончания холодной войны почувствовали себя взошедшими на Олимп победителями, вскоре ощутили, что почва уходит у них из-под ног. Главную причину этого президент России видит в исчерпанности возможностей запутавшейся в противоречиях нынешней модели капитализма и в главной из них – усугубляющейся проблеме социального неравенства. Отсюда его вывод о необходимости построения преодолевающего эти проблемы социального государства ^[16].

На самом деле, уже в середине 1990-х годов, вслед за постсоветской эйфорией, в Москве стали чувствовать, что что-то пошло не так. Ожидаемые «дружба» и экономическая помощь Запада (как плата за развал Варшавского договора, а затем от Союза ССР, отказ от союзников в Европе и от социализма) оказались иллюзией. Блок НАТО на основании решений юбилейной сессии Совета этого блока в Вашингтоне в апреле 1999 года, той же весной в нарушение всех принципов международного права и проигнорировав СБ ООН, напал на Югославию - исторического союзника России. Что в свою очередь, сорвало визит тогдашнего премьера Е.М. Примакова в США.

Одновременно тот же блок, последовательно расширяясь за счет других бывших наших союзников по Варшавскому договору и бывших советских республик Прибалтики, начал активное продвижение на Восток. Как отмечал российский политолог А. Кортунов, тогда вдруг выяснилось, что «навсегда разрушенная Берлинская стена вдруг переместилась к границам Московского царства» ^[19].

Постепенно эта неожиданная и крайне нежелательная геополитическая реальность стала доходить и до Ельцина. Опубликованные в США в августе 2018 года на сайте президентской библиотеки Б. Клинтона протоколы его переговоров в конце 90-х гг. минувшего века с этим американским лидером перенасыщены жалобами и претензиями кремлевского руководителя на фоне насмешливо-отстраненной реакции американского президента.

С учетом контекста данной статьи, наибольшее значение имеет стенограмма разговора Ельцина и Клинтона в Хельсинки 21 марта 1997 года, накануне подписания «Основополагающего акта Россия-НАТО». На этой встрече начавшая политически трезветь российская сторона попыталась настоять на нерасширении НАТО на территорию бывших советских республик. Ельцин тогда назвал такое расширение ошибкой и первоначально отказывался подписывать соглашение с НАТО при наличии подобной прямой угрозы национальной безопасности России, особо настаивая на «сдержанности США на украинском поле» и отказе от маневров блока у берегов Крыма.

«… Давай по-джентльменски заключим устную сделку: ни одна бывшая республика СССР не войдёт в НАТО. Заключить соглашение можем непублично», - призывал американца Ельцин. В ответном слове Клинтон категорически отклонил эти настояния и Акт был подписан в предложенном американцами виде (впервые Ельцин – причем, также безуспешно - поднимал с Клинтоном тему расширения НАТО на Восток еще в 1995 году).

Судя по всему, к концу пребывания в Кремле, у Ельцина возник кумулятивный эффект чувств разочарования и раздражения в отношении американских партнеров. И это проявилось в его разговоре с Клинтоном в ноябре 1999 года: «Прошу тебя об одном. Просто отдай Европу России. США — не в Европе. Европой должны заниматься европейцы. Россия наполовину Европа, наполовину Азия … Москва — это Европа, и мне это нравится. Ты можешь взять все другие страны в мире и обеспечивать безопасность им. А я возьму Европу и буду обеспечивать ее безопасность. Ну не я, а Россия вообще».

Понятно, что подобные притязания Клинтоном были тем более отвергнуты, причем с нескрываемой издевкой. И это Ельцину пришлось проглотить. Ведь почти все его встречи с американским президентом состояли в просьбах российского президента: поддержать роспуск и расстрел собственного парламента (что Вашингтон тогда немедленно и открыто сделал), дать денег на выплату зарплат и пенсий бедствующим при его правлении гражданам, одобрить кандидатуру преемника и т.д. ^[36].

К этому времени восторги прессы США в отношении Б. Ельцина сменились там на его оскорбительные карикатуры. До их газет и телеканалов дошло, что «друг Борис» и «друг Билл» начали быстро терять взаимные симпатии. Противоположные геополитические интересы в отношениях Москвы и Вашингтона с союзниками уже тогда стали играть все более определяющую роль в сравнении с их испаряющейся на глазах, изначально противоестественной «дружбой».

Значительно быстрее разочарование в перспективах этой дружбы пропали у нового лидера России. Еще в статусе и. о. президента, в новогоднем звонке тому же Клинтону 1 января 2000 года, В. Путин, приглашая президента США в гости «в любой момент, в любое удобное (для него) время» и выражая надежду, что «по основным темам мы всегда будем вместе», уже констатировал, что «есть вопросы, по которым мы не согласны» ^[37].

В свое время, по нынешнему свидетельству Генерального секретаря НАТО в 1999-2004 годах британского генерала Джорджа Робертсона, Путин предполагал, что Россия сможет войти в Североатлантический альянс, став частью Западной Европы. И ждал тогда приглашения от НАТО. Однако позднее коренным образом пересмотрел свои взгляды на этот вопрос ^[40]. Теперь пресс-секретарь президента В. Песков заявляет, что "российская сторона никогда не питала иллюзий в отношении НАТО, мы знаем суть этого альянса… Он не создан для мира… Он был задуман, собран и спроектирован для конфронтации» ^[26].

Вследствие агрессии НАТО против Югославии, массового вступления бывших союзных республик и союзников СССР в Восточной Европе в этот союз, приближения войск и вооружений этого блока к нашим границам, а также открытой поддержки на Западе бушевавших сепаратистских движений и войн на территории РФ и осуждения там действий российского руководства по их обузданию, тогда, на рубеже веков еще рельефнее проявился – причем с обеих сторон - процесс взаимного разочарования и отчуждения.

Он резко усилился после известной мюнхенской речи В.В. Путина в 2007 году, признания Россией независимости Южной Осетии и Абхазии в 2008 году и особенно конфликта на Украине и воссоединения Крыма в 2014 году – событий, диктуемых осознанием национальных интересов нашей страны, требованиями обеспечения ее безопасности.

Наличие непреодоленных разногласий и противоречий отразилось тогда не только на тональности СМИ с обеих сторон, но и в публикациях ведущих американских и российских политологов. Достаточно сравнить содержание работ того же Збигнева Бжезинского в начале и в конце 90-х прошлого века. Его первоначальные триумфалистские оценки значимости «краха СССР», к концу века сменились мотивами разочарования по поводу того, что политика России пошла не по ожидаемому Вашингтоном руслу и расчет на глобалистскую трансформацию человечества не оправдывается ^{[2; 3]}.

Тогда же появились значимые признания и с российской стороны. После развала СССР советник Горбачева и один из отцов перестройки и нового политического мышления Георгий Шахназаров признался в том, что «наш анализ перестройки в 1980-е годы основывался исключительно на идеологических принципах. Мы искренне верили, что, если снять остроту идеологического противостояния коммунизма и социализма, мы минимизируем опасность противостояния двух блоков, снизим возможность и вероятность ядерного конфликта и сделаем благо человечеству. При этом … мы были убеждены, что Запад примет наше предложение, исходя из таких же интересов. Чего мы не учитывали, это того… что существует более глубокое противостояние - геополитическое противостояние двух типов цивилизаций… которое глубже, чем идеологическое противостояние капитализма и социализма. Вот этого мы не учли… Сейчас мы проиграли, это наша вина, это наша трагедия. После этого… мы потеряли великую страну» ^[14].

Хоть и запоздало, Шахназаров оказался прав в главном: ведь тотальное противостояние России и Запада насчитывает как минимум тысячу лет, оно началось даже еще до крещения Руси в 988 году ^[6]. А сделанный тогда князем Владимиром выбор в сторону принятия Русью православия как правящей религии, тем более обусловил независимость государственной политики России от католичества (то есть, от Запада) и непреодолимый в принципе конфликт с ним. На самом деле, фундаментальный цивилизационный и геополитический разрыв.

Еще Петр I в одном из писем сыну, цесаревичу Алексею замечал, что Европа опустила перед Россией «железную завесу» ^[27]. Если же вспоминать историю, мягко выражаясь, нелюбви тех же американцев к России, стоит упомянуть 1850 год, когда Сенат США в свете подавления венгерской революции обсуждал «резолюцию Касса». Ее активным сторонником выступал сенатор-демократ Джон Паркер Хелл, призвавший тогда не размениваться на мелочи и «судить русского царя». Уже в 1880-е годы Конгресс США принял серию решений, осуждавших политику Александра III … ^{[10, с. 124]}.

Столетие спустя, в 1946 году, Уинстон Черчилль в речи в Фултоне, штат Миссури в присутствии полностью солидарного с ним президента США Г. Трумэна, ритуально выразив восхищение «героическим русским народом и уважение «к моему товарищу по военному времени маршалу Сталину», тут же заговорил об «экспансионистских устремлениях» России и об опустившимся на Европу «железном занавесе», противостоять которому был призван «братский союз англоязычных стран».

Как показала последовавшая практика, на самом деле, как и во времена Петра (искренне желавшего сотрудничать с Западом), так и после второй мировой войны, наша страна была заинтересована в том же. Этот занавес и в том, и в другом случае опустил перед нашим носом Запад, не желавший допустить расцвета чуждой ему цивилизации, торгового и военного конкурента. В 1946 году под предлогом противодействия «коммунистическим пятым колоннам» ^[31].

В третий раз все та же железная завеса опустилась перед нами в двухтысячных годах. Самоуничтожение СССР и социализма в нашей стране и в Европе отнюдь не сделало Запад союзником или хотя бы лояльным соседом. Цена этого для нас оказалась страшной, а результат не просто нулевым – отрицательным. Такой степени ненависти к России, как сейчас, Запад во главе с США не демонстрировал никогда – ни до революции, ни после нее, ни при Сталине, и уж тем более при Брежневе, ведь тогда СССР по тогдашнему признанию американского президента Р. Никсона превратился в равную США по мощи и мировому влиянию сверхдержаву, что и стало основой разрядки 1970-х годов.

Хотя понятно, что ближе всего западникам наша страна казалась в состоянии разбитости, слабости и полной от них зависимости. Так, по данным опросов, в 1991 году 71% американцев стали видеть в постсоветской России «дружественную страну» и даже «союзника» ^[29]. А вот в 2021 году, когда в оборонном отношении Россия значительно окрепла и стала проводить независимую политику, рекордные 77% граждан США уже относятся к России плохо или очень плохо ^[30].

Это сегодня понимают и на Западе. Так, по признанию профессора Чикагского университета профессора Дж. Миршаймера, шансы на улучшение отношений его страны с Россией в обозримой перспективе весьма невелики, даже если бы президент Байден захотел этого. Ибо в США «настолько распространены русофобские настроения, что для изменения политики в отношении России потребовались бы огромные усилия» ^[24].

Так, даже такая долго считавшаяся у нас относительно лояльной в отношении России канцлер ФРГ Ангела Меркель, уходя на покой в октябре 2021 года призналась, что еще двадцать лет назад во время произнесенной В. Путиным на немецком языке речи в Бундестаге о добрых традициях российско-германских отношений, осознала наличие «значительных разногласий» с российским лидером, назвавшим «печальным событием» распад СССР в то время, как сама она «ощущает радость» по этому поводу. Позднее к этому осознанию добавились ее негативные в отношении политики Москвы оценки «аннексии Крыма» и военных столкновений на востоке Украины» ^[39].

При этом до недавнего времени генсек НАТО Йенс Столтенберг вообще заявлял, что «отношения между Россией и НАТО находятся на самом низком уровне со времен холодной войны, и виной этому агрессивные действия России, а также укрепление ею своих оборонных возможностей». Комментируя эти высказывания, представитель МИДа России М. Захарова усугубила эту оценку, отметив, что НАТО «загнало наши отношения в такое состояние, в котором они не находились даже в самые суровые времена холодной войны» ^[11]. Как бы в подтверждение этого факта, министр обороны Германии А. Крамп-Карренбауэр тогда же призвала НАТО «ясно продемонстрировать России, что альянс готов к военным действиям» против нее» ^[34].

Мировое сообщество вступает в эпоху повышенной стратегической нестабильности, в свою очередь заявил председатель Комитета начальников штабов Вооруженных сил США генерал Марк Милли. По его словам, в системе международных отношений теперь формируются три центра силы — Россия, Китай и США.

«Мы вступаем в триполярный мир, когда Соединенные Штаты, Россия и Китай — все являются великими державами», сказал Милли на форуме по безопасности, организованном Аспенским институтом. По его мнению, такой мир будет более нестабильным в стратегическом плане, «чем в последние 40, 50, 60 или 70 лет» ^[33].

А ведь Сталин понял эту закономерность как раз 75 лет назад, в своем ответе на фултонскую речь на страницах «Правды» обвинив Черчилля в разжигании новой войны (советский лидер из сообщений разведки знал, что еще до окончания войны в Европе, Черчилль уже планировал нападение на нашу страну), в нарушении геополитических интересов СССР и завоеванного нами неслыханной ценой права на национальную безопасность: «Возможно,- сказал тогда Сталин, - кое-где склонны предать забвению эти колоссальные жертвы советского народа, обеспечившие освобождение Европы от гитлеровского ига. Но Советский Союз не может забыть о них. Спрашивается, что же может быть удивительного в том, что Советский Союз, желая обезопасить себя на будущее время, старается добиться того, чтобы в этих странах (Восточной и Центральной Европы – Л.Д.) существовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу? Как можно, не сойдя с ума, квалифицировать эти мирные стремления Советского Союза как экспансионистские тенденции нашего государства?» ^[17].

Опыт современности еще раз показал, что такого рода фундаментальные противоречия не исчезают со сменой социально-политических систем, как это произошло в 1991 году. Какой бы острейшей не была конфронтация СССР с Западом в ходе той «холодной войны», сама эта война и то, что произошло после ее завершения, доказывают: при всех социально-политических и классовых антагонизмах в рамках противостояния либерализма и марксизма (имея в виду то, что обе эти философские и экономические доктрины родились на Западе), они и тогда оказались не главными в противостоянии. Как отмечает по этому поводу Сергей Кортунов, «либеральная и коммунистическая идеологии - не антиподы, а лишь две ветви рационалистической западной философии» ^[19].

Изучение западных документов (заложивших основу идеологии и практики этого противостояния в 40-х – 80-х гг. прошлого века) показывает, что борьба с социализмом как идеологией и системой была для Запада важным, но далеко не решающим мотивом. В этих документах даже само слово «СССР» употреблялось крайне редко. Там далеко не случайно фигурировала «Россия» как вечный цивилизационный и геополитический противник Запада, а Советский Союз рассматривался как временная реинкарнация этого понятия.

В том самом 1942 году, когда СССР один сражался с напавшей на нас Европой, а прибывший в Москву Черчилль, клянясь в союзнической верности, «объективными причинами» объяснял Сталину невозможность открытия обещанного нам тогда второго фронта, он же говорил членам своего кабинета министров: «Все мои помыслы обращены, прежде всего, к Европе как прародительнице современных наций и цивилизации. Произошла бы страшная катастрофа, если бы русское варварство уничтожило культуру и независимость древних европейских государств» ^[32].

Как видно, никакого особого страха перед «коммунизмом» в России здесь не просматривается. Речь идет о страхе перед «русским варварством», якобы зародившемся за многие столетия до этого. В 1948 году в документе Совета национальной безопасности США «Цели в отношении России», главной была определена задача «свести к минимуму мощь и влияние Москвы». Там в отношении России говорилось: «Мы должны создать автоматические гарантии, обеспечивающие, чтобы даже некоммунистический и номинально дружественный к нам режим: а) не имел большой военной мощи; б) в экономическом отношении сильно зависел от внешнего мира» ^[38]. А в принятой в том же году директиве Совета национальной безопасности от 18 августа ставилась цель: «Осуществить базовые изменения в теории и практике международных отношений действующего правительства России» ^[20].

Каким же образом? Об этом сообщает в своей монографии ведущий американский историк «холодной войны» Джон Гэддис. По его свидетельству, в сентябре 1945 года делегация американских законодателей была принята Сталиным, по понятным причинам крайне заинтересованным тогда в займе от США на восстановление разрушенного войной народного хозяйства. Однако американцы, знавшие об этом его желании, тут же со свойственной им бесцеремонностью, никак не напоминавшей реакцию страны, все еще бывшей тогда военно-политическим союзником СССР, предъявили лидеру нашего государства список условий такого займа. А именно, американцы хотели бы знать, что Вашингтон сможет получить взамен?

В отчете делегации госсекретарю Дж. Бирнсу и президенту Г. Трумэну говорилось, что заем может состояться, но при «определенных обязательствах русских». А именно, они должны будут сообщить, какая доля их производства идет на вооружение и предоставить детальные данные о состоянии советской экономики. Кроме того, по мнению членов американской делегации, Советский Союз не должен был оказывать помощи в политических целях Восточной Европе и сообщить о содержании его торговых договоров с этими странами. При этом как в СССР, так и в странах Восточной Европы, Кремль должен был гарантировать полную защиту американской собственности, право распространять американские книги, журналы, газеты и кинофильмы. И наконец, дать обязательство вывести советские войска из Европы Понятно, что все эти требования Сталиным были отвернуты (но и заем, естественно, не состоялся).

То же касается исключительно эффективного с точки зрения обеспечения геополитических интересов США, выдвинутого в 1947 году плана госсекретаря США Джорджа Маршалла (за который он получил Нобелевскую премию мира). В плане выдвигалась (и была реализована) идея массированных американских инвестиций на восстановление разрушенной войной экономики и социальной структуры Европы. Первоначально планом заинтересовался и СССР, и некоторые его восточноевропейские союзники. Однако уже на Парижском совещании министров иностранных дел летом 1947 года с участием Маршалла (а, от СССР В.М. Молотова), стало ясно, что американцы намерены сделать условием предоставления займов фактическое подчинение СССР и союзников нашей страны экономическим, политическим и идеологическим требованиям Вашингтона, ударявшим по самой основе нашего суверенитета и плодам победы советского народа. План был отвергнут Москвой, и под ее влиянием, странами Восточной Европы ^[25].

О выводе из всего сказанного еще два десятилетия назад в своей монографии «Россия и русские в мировой истории» справедливо высказалась известный российский историк и политолог Н.А. Нарочницкая: «Поскольку в качестве цели внешней политики и международной дипломатии (Запада) уже давно выставляются не национальные интересы, а «счастие человечества», «вечный мир», «демократия», соперник становится врагом человечества и тем самым «козлом отпущения». Но в своей сущности проблемы и противоречия реальных международных отношений периода холодной войны только повторяли геополитические константы и историко-культурные тяготения прошлого… Поняв, что СССР – это геополитический гигант, похожий на них самих со всеми присущими такому феномену свойствами, США приняли стратегию всемерного сдерживания …» ^[8].

Как Нарочницкая указывает в своей работе, сборник рассекреченных в 1990-е годы избранных аналитических разработок ЦРУ США 50-х годов демонстрирует, что эти конфиденциальные в то время разработки «не витийствовали о коммунистическом мессианизме как причине обострения, а оценивали СССР исключительно как геополитическую и военную величину, отмечая лишь роль коммунистической идеологии для оправдания потенциальной экспансии».

Она права и в своем утверждении о том, что «хотя коммунистическая доктрина СССР, безусловно, окрасила холодную войну и придала ей специфические черты, очевидно и то, что холодная война обязательно состоялась бы в иной форме, даже если в 1945 году на месте коммунистического СССР возродилась и восстановила бы свою историческую и национально-религиозную ипостась Российская империя …

Сведение противостояния Запада и геополитического феномена СССР – России исключительно к демагогии о борьбе коммунизма и демократии было нужным для того, чтобы потом обосновать правомерность замены итогов Второй мировой войны, которую СССР выиграл, на итоги холодной войны ^[7].

На деле его (Запада) стратегия заключалась не в «терпеливом, длительном и бдительном сдерживании» (по Дж. Кеннану, автору официальной доктрины США), но в отрицании целиком историко-геополитического феномена СССР как преемника России» ^{[8, с. 334-335, с. 343]}.

На наш взгляд, этот самый Джордж Кеннан, широко известный американский ученый и дипломат, фактический архитектор самой идеи «холодной войны» и сдерживания СССР/России, убедительно подтверждает указанный подход в своих работах ^[4].

В знаменитой «длинной телеграмме» (в феврале 1946 года направленной им из американского посольства в Москве, где он тогда работал, и фактически заложившей основу всей послевоенной политики США в отношении СССР), Кеннан приходил к выводу, что «у истоков маниакальной точки зрения Кремля на междуна­родные отношения лежит традиционное и инстинктивное для России чувство незащищенности» и страха перед «более развитым, могущественным, компетентным и организованным» Западом. По его тогдашнему утверждению, «советский режим является, по сути, полицейским режимом, берущим начало со времен царских политических интриг» и что господствующая в СССР «политическая сила… берет свое начало в глубоких и мощных течениях русского национализма». Исходя из этого, утверждал Кеннан, русские правители «искали пути к обеспечению своей безопасности лишь в упорной и смертель­ной борьбе за полное уничтожение конкурирующих держав…» ^[13]. То есть, уже тогда Кеннан выдвинул основополагающий для Запада и на сегодня тезис, что советский социализм являлся прямой реинкарнацией царизма. Понятно, что сейчас там процветает та же идея преемственности и с царизмом, и с СССР уже «путинской» России.

Известно, что американская политическая и военная элита в первые же последовавшие по завершению второй мировой войны годы (если не раньше), уже была охвачена антисоветской истерией и милитаристским психозом.

В своей опубликованной по ее настоянию статье на ту же тему в ведущем журнале Foreign Affairs за псевдонимом «Х», Кеннан еще более подробно разрабатывал идеи, ставшие краеугольными камнями идеологии и практики «холодной войны» на многие десятилетия вперед, вплоть до наших дней. И опять все эти выводы и рекомендации руководителям внешней политики США строит на одностороннем и переполненном ложными стереотипами представлении о русской истории.

Так, вопреки всем фактам, Кеннон утверждает, что «от русско-азиатских предков к ним (советским руководителям – Л.Д.) перешло неверие в возможность мирного сосуществования с политическими соперниками», ибо «могучие силы русской истории и традиции способствовали укреплению в них этого убеждения». А они в свою очередь всегда формировали в руководителях России «осторожность и осмотрительность, изворотливость и обман».

В результате разыгранной русофобской истерии, несмотря на дружеские чувства большинства американцев к нам как к товарищам по оружию во время войны, к 1947 году, по опросам, 66% граждан США уже воспринимали СССР как «агрессора» ^{[9, с. 153]}.

Та же статья Кеннана на основании его крайне сомнительных исторических и психологических в отношении нашего народа и его вождей изысканий стала фундаментальным основанием теории сдерживания (containment), и поныне являющейся фундаментальной основой политики Запада применительно к России (хотя сам Кеннан впоследствии утверждал, что не имеет к ней отношения).

Почти через 70 лет, в 2014 году, президент Путин не случайно заговорил на эту тему: «Ещё во времена «холодной войны» родилась такая теория сдерживания… Это теория и практика, которые были направлены на то, чтобы сдерживать развитие Советского Союза. И, к сожалению, … атавизмы этой теории сдерживания, они то тут, то там себя проявляют. Когда Россия демонстрирует какой‑то позитив развития, то ясно, что появление дополнительных сильных игроков, конкурентов, в целом вызывает некоторые опасения и в экономике, и в политике, и в сфере безопасности. И попытки сдерживать Россию проявляются то тут, то там» ^[28].

Другое дело, что Кеннан впоследствии осознал и публично признал и то, как во многом он ошибался, исследуя «истоки советского поведения» на основании стереотипов западной историографии России, и самое главное то, какие выводы сделали в США из истолкования его писаний. Во второй половине своей длинной жизни, он стал активным пропонентом позитивных отношений США с нашей страной (это произошло задолго до явления перестройки и Ельцина, в частности, в его изданных в 1972 году мемуарах). А в них - впрочем, как и в его ранних трудах - немало сбывшихся пророчеств и откровений.

В частности, еще в 50-х годах он пытался донести до сознания военно-политического руководства США мысль о том, что в войне с Россией невозможно добиться полной военной победы: во-первых, Америка будет не в состоянии захватить всю территорию СССР, а во-вторых, «не в традициях психологии советских лидеров сдаваться противнику, оккупировавшему значительную часть их земли. Они отступят, если это будет необходимо … до самой отдаленной сибирской деревни, но какая бы территория за ними не осталась, сохранят свою власть».

Но тогда же Кеннан пришел к еще более провидческому выводу: «глупейшей мечтой американцев» он называл предположение, что в случае поражения коммунистов и СССР, у власти там окажется «замечательное проамериканское правительство, состоящее из демократических элементов». Наш опыт взаимодействия с антисоветскими перебежчиками, писал он, свидетельствует об одном: как бы эти люди не ненавидели советский режим, «их идеи в отношении демократии были примитивны и исходили исключительно из ожидания, что после того, как они расправятся с прежними хозяевами их страны, им будет дозволено и дальше править … в рамках их собственной модели диктатуры».

В своей программной статье в отношении его видения «правильной» политики Америки на русском направлении в том же журнале Foreign Affairs в апреле 1951 года, Кеннан прямо указывал: «Мы не можем ожидать появления либерально-демократической России, созданной по американскому образцу». А потому «русским либералам предстоит трудный путь». Читали ли Андрей Козырев и компания, а также их вдохновители и кураторы в Вашингтоне Кеннана, и эту его статью, в частности (она была совершенно неслучайно перепечатана тем же журналом весной 1990 года)? Это очень маловероятно. Но если бы и читали, вряд ли были способны тогда избавиться от своих иллюзий. Для этого потребовался их полный крах в последовавшие годы.

И еще одно полностью оправдавшееся в наше время предположение Кеннана: в то время как абсолютное число американцев не хотело в 50-е годы (и не хочет сейчас – Л.Д.) войны с Россией, многие беженцы и эмигранты из нерусских частей СССР, а также выходцы из стран Восточной Европы исходят из убеждения, что «США должны в их интересах вести войну против русского народа в целях конечного распада российского государства и утверждения самих себя в качестве режимов на «освобожденных территориях». Среди этих национальных элементов Кеннан прежде всего выделял украинцев, прежде всего с запада Украинской ССР, особенно выходцев из Галиции.

По свидетельству ученого, большинство из них жаждало войны Америки с Россией, причем это должна была быть, по их представлениям, война не против Советского Союза как такового, а против русского народа, представлявшего для них главную мишень. Уже тогда предельно активное и влиятельное украинское лобби в Америке действовало именно в этом направлении. Пролоббированный ими в их националистических целях в США в 1959 году (и действующий до сих пор) «Закон о порабощенных народах», был одним из фундаментальных основ политики и практики «холодной войны».

Сегодня, в разгар уже новой холодной войны, этот закон продолжает действовать, причем украинский фактор превратился в важнейшее направление борьбы США и Запада в целом против современной России. Автору этих строк это стало ясно еще в августе 1991 года, когда на официальной беседе в Комитете по разведке сената США мне, как тогдашнему советскому дипломату в Вашингтоне, было прямо сказано о внешнеполитических последствиях провала ГКЧП в августе 1991 года: «Вы потеряли Украину. А мы ее получили». Как скоро выяснилось, в качестве одного из главных орудий противодействия России.

* * *

Итак, понятно, что холодная война далеко не окончена. Например, союзники по НАТО по-прежнему считают доктрину ядерного сдерживания основой всей своей политики в отношении России. Об этом, в частности, свидетельствует подписанная в ноябре 1997 года Биллом Клинтоном и позднее ставшая достоянием гласности секретная директива ^[12]. В ней заявления МИД РФ о том, что Россия считает зонами своих жизненно важных интересов всю территорию СНГ, уже тогда были квалифицированы как "имперские амбиции".

А на самом деле, сейчас идет новая, значительно более ожесточенная и опасная цивилизационная и геополитическая конфронтация как между США и Россией, так и между Западом и Востоком в лице прежде всего КНР и РФ. На эту тему в последние годы опубликовано множество заявлений политиков и суждений ученых. Впервые тезис о закономерном (хотя и неожиданном для элит России и США) возникновении новой холодной войны высказал уже упоминавшийся профессор Стивен Коэн ^{[5, с. 548]}.

Представляется, что обобщающей на момент опубликования настоящей работы является статья другого американского ученого, профессора университета Джорджа Мэйсона (штат Вирджиния) Марка Катца в журнале The National Interest под названием «Столкновения великих держав изменят Америку». Он, как и многие западные исследователи, в последние годы вынужден признать крах казавшейся 30 лет назад незыблемой аксиомы о создании после уничтожения СССР с его системой союзов вечного однополярного (под эгидой США) мира. И признает: такому миру под главенством Америки приходит конец.

Самым знаменательным в этой связи стало выступление президента Байдена перед американской аудиторией с оправданием бездарно проведенного бегства войск США из Афганистана. Помимо прочего, в речи было заявлено, что по-новому понимаемые им после афганской катастрофы интересы национальной безопасности диктуют для США необходимость «завершения эпохи крупных военных операций по переделке других стран» и «отказ от прежнего мышления» ^[35].

При этом самое главное содержится в той же речи американского президента. По его словам, «права человека» по-прежнему в центре внешней политики США, хотя делать это Вашингтон будет теперь «не с помощью бесконечных военных развертываний, а с помощью дипломатии, экономических инструментов и сплочения остальных стран» ^[35]. То есть, США возвращаются к тому методу проведения подрывной политики, которую они применяли против СССР и его союзников в Европе в годы первой «холодной войны».

Мы же в контексте темы нашей статьи приходим к выводу, что мир в 20-х годах нового века, вопреки предположениям, оказался в ситуации конфронтации, в сравнении со старой холодной войной характерной почти полностью разрушенной системой международного права и сдерживания гонки вооружений. При этом генсек НАТО начал называть российскую власть «режимом», что в практике этого блока обычно свидетельствует о переходе отношения к таким странам в предвоенную стадию, что и проявилось в 2022 году в жесткой конфронтации США и блока НАТО с Россией с использованием украинского фактора.

В новой стратегической концепции НАТО, принятой на сессии Совета блока в Мадриде в июне того же года, Россия названа самой значительной угрозой безопасности этого альянса.

Под влиянием этих событий Россия пришла к выводу, что Запад объявил нашей стране тотальную гибридную войну, причем все это происходит в то время, когда Россия, как и в 1917 и 1991 годах, стоит перед выбором своего исторического пути в условиях, когда «мы достаточно давно утратили веру в договороспособность и надёжность наших западных коллег… и с тех пор начали полагаться на свои силы, на контакты и связи с надежными партнёрами» ^{[18; 22]}.

В этой ситуации нам остается одно: строить систему безопасности нашего государства практически заново, отбросив все прежние иллюзии и опираясь прежде всего на военную и экономическую мощь, убедительную для народа социальную политику и государственную идеологию, новую систему союзов.