Вопросы энергетической безопасности во внешней политике США и ЕС: сравнительный анализ

Введение

Общепринятым определением глобального энергетического ландшафта является его существенная трансформация, а политические и экономические события в международной энергетике, оправдывают такую оценку. Гражданская война в Сирии, кризис на Украине, международное соглашение о совместном всеобъемлющем плане действий по ядерной программе Ирана и растущая озабоченность по поводу уязвимости глобальной энерготранспортной системы, связанной с морскими «узкими» проходами — это лишь некоторые из вопросов, которые сегодня определяют энергетическую геополитику. В то же время энергетический рынок переживает значительные – если даже не структурные - изменения со стороны спроса и предложения, а акции на рынках нефти и природного газа потеряли стабильность. «Сланцевая революция» трансформирует энергетические рынки, увеличение доли сжиженного природного газа (СПГ) в торговле газом глобализует региональные газовые рынки, а эпицентр спроса на энергоресурсы перемещается от развитого Запада на развивающиеся рынки Востока.

Целью настоящей работы является исследование роли энергетического фактора во внешней политике Европейского Союза и США. Данные субъекты имеют важные общие черты и ряд ключевых различий. Так, ЕС и США имеют большую потребность в энергетике, занимая третье и второе место в мире по потреблению энергии после Китая. Удовлетворение такой потребности - необходимое условие для поддержания стандартов жизни. При этом США - крупнейший производитель углеводородов в мире, который способен стать чистым экспортером энергоресурсов, в первую очередь благодаря своим сланцевым месторождениям, а ЕС - крупнейший в мире импортер энергоресурсов с сокращающейся внутренней добычей углеводородов. Это существенное различие расширяет метод исследования, позволяя сравнить роль энергетики в формировании внешней политики двух игроков с совершенно разным потенциалом производства и экспорта энергии.

Соответственно, исследовательские задачи настоящей работы состоят в том, чтобы, во-первых, рассмотреть восприятие энергетического фактора, лежащее в основе разных политических курсов и являющееся результатом различных представлений о том, чем движима международная энергетическая политика. Во-вторых, необходимо проанализировать двойной подход к энергетике как предметной области внешней политики, где энергоносители определяются, во-первых, как обычный товар и, во-вторых, как общественное благо. На этой понятийной основе мы исследуем взаимосвязь энергетики и внешней политики в ЕС и США через призму когнитивных структур, используемых субъектами для понимания ландшафта мировой энергетики. В-третьих, мы полагаем необходимым сравнить, как связь энергетики и внешней политики развивалась в ЕС и США, в какой степени энергетика считается полезным инструментом внешней политики, и наоборот, насколько цели энергетической политики учитываются при формировании внешней политики.

Используя в качестве методологии институциональный подход, авторы должны подчеркнуть, что помимо несходства энергетического профиля, есть и еще одно существенное различие между двумя субъектами, связанное с природой их институтов. В отличие от США, организация институтов ЕС специфическая и уникальная. Она несопоставима с международными организациями или федеративными государствами. В данном исследовании авторы сосредоточились на роли конкретных институтов Евросоюза: Совета ЕС, Европейской комиссии и Верховного представителя ЕС по иностранным делам и политике безопасности. Следует априори отметить, что энергетическая и внешняя политика ЕС не является отражением совокупности интересов государств Европы, это отдельное явление со своей сущностью. При таком подходе мы не сбрасываем со счетов многоуровневый характер ЕС и влияние расходящихся национальных интересов на его политику, а должным образом их учитываем.

Анализ основан на вторичной литературе, посвященной взаимосвязи энергетики и внешней политики в ЕС и США. В качестве эмпирической базы мы исследуем ряд первоисточников: (а) официальные документы, включая законодательство ЕС и США, консультативные документы, протоколы Конгресса, документы Еврокомиссии и Совета Европы; (б) инаугурационные обращения и экономические отчеты президентов США после нефтяного кризиса 1973 г.; (в) отчеты, подготовленные консультативными комитетами или частными компаниями для правительств или групп влияния и (г) документы групп влияния, касающиеся экспорта сжиженного природного газа (СПГ) из США.

В этом контексте ЕС и США стремятся к лидерству в управлении мировой энергетикой. Анализ научной разработанности темы свидетельствует о том, что в западной исследовательской литературе признается, что рассматриваемы акторы играют (или должны играть) особую роль в международных энергетических делах, хотя эти субъекты зачастую рассматриваются через призму стереотипов. США традиционно считают жестким игроком, склонным к борьбе за контроль над энергоресурсами, милитаризации энергетической политики и использованию «принудительных» стратегий для достижения энергетической безопасности. Евросоюз, напротив, «ориентирован» на «мягкую силу», «ненасильственные» стратегии, многостороннее сотрудничество и глобализацию рынков ^[1]. Работы отечественных авторов, таких как А. Эткинд ^[2], В. Иноземцев ^[3], А. Мовчан ^[4] сосредоточены на так называемом "ресурсном проклятии" углеводородов и придают им значение факторов, тянущих глобальную экономику вниз

Эволюция энергетической повестки в формировании внешней политики США

В своем докладе о проблемах и возможностях энергетической геополитики Консультативный совет по международной безопасности США отмечает, что после сорока лет, когда энергетика считалась для Штатов «источником уязвимости», парадигма меняется ^[5]. Пусть ее смена еще не завершена, США на самом деле вступают в эру относительного энергетического изобилия. США стали крупнейшим производителем нефти и природного газа в мире благодаря «сланцевой революции». По производству они обогнали Саудовскую Аравию и Россию. При этом страна является лидером в потреблении нефти и газа ^[6].

В случае ЕС мы видим обратную картину. В 2014 г. в ЕС было зафиксировано резкое падение добычи газа и серьезное снижение добычи нефти. Сильно снизилось потребление газа и немного - потребление нефти. Тем не менее, ЕС остается вторым потребителем нефти в мире и занимает третье место по потреблению газа после США и России. Из-за внушительной разницы между производством и потреблением, ЕС сильно зависит от импорта, являясь крупнейшим импортером энергоресурсов в мире ^[7].

Приведенные выше цифры отражают две совершенно различные ситуации. Первое - изобилие энергии, второе – ее дефицит. Если десять лет назад энергодефицит был общей проблемой для ЕС и США, сегодня он остается проблемой только для ЕС. Поэтому мы не можем игнорировать «постоянное несходство приоритетов в политике энергетической безопасности двух регионов». Фактически, можно утверждать, что это различие не ново и не появилось в результате сланцевой революции, хотя последняя и сыграла свою роль. Это несходство глубже и связано с общим восприятием энергетического фактора в политике ЕС и США.

Впечатляющий рост добычи нефти и газа в США произошел недавно и страна имеет давнюю традицию большого потребления энергоресурсов. Доступ к их достаточному количеству был важной задачей для энергетики и внешней политики США, по крайней мере, после нефтяного кризиса 1973 года. Начиная с того момента, восприятие энергетического вопроса вращалось вокруг двух полюсов - независимости и взаимозависимости, так или иначе отражая изоляционистскую/интервенционистскую дискуссию во внешней политике США.

С изоляционистской точки зрения интересы США узко определены и ограничены национальными границами, а энергетическая независимость страны считается достижимой целью, которую следует преследовать, служа интересам своей промышленности и потребителей. С интервенционистской точки зрения интересы США переплетаются с созданием и сохранением международного либерального порядка. Следовательно, энергетическая взаимозависимость считается обычной ситуацией, сохранение которой подкрепляет американскую интервенцию вовне.

Признавая риск чрезмерного обобщения, можно утверждать, что за энергетическую независимость в основном выступает обрабатывающая промышленность США (например, производители химикатов, стали и алюминия), а за энергетическую взаимозависимость главным образом ратует нефтегазовая отрасль. Но поскольку вопрос энергетической независимости/взаимозависимости связан с общей ориентацией внешней политики США, будет ошибочно ограничивать его узкими рамками этих групп влияния. Фактически, идеи энергетической независимости и взаимозависимости являются частью позиции всех администраций относительно роли страны в мировых делах. Верно и то, что идея энергетической независимости широко присутствует в риторике любого президента, но ее значение и контекст в каждом случае различны.

Наиболее ярко понимание энергетической независимости отразилось в обращении президента Никсона к нации 1973 г., касавшемся национальной энергетической политики после арабского нефтяного эмбарго. Проект «Независимость» президента Никсона был призван защитить США от энергетических кризисов раз и навсегда. Более того, цель состояла не только в снижении энергопотребления за счет повышения энергоэффективности, хотя некоторые меры (например, ограничение скорости на дорогах) в этом направлении и принимались. Напротив, основная цель состояла в обеспечении «обильных запасов энергии» для потребления. Как упоминалось в экономическом докладе Никсона «увеличение предложения энергии - лучший способ справиться с ее дефицитом».

Примечательно, что президент Форд отказался от излишнего акцента на предложение энергоресурсов, сосредоточившись на их эффективном использовании. Первым шагом его энергетической программы было создание стратегического нефтяного резерва для защиты США от перебоев в поставках, вызванных такими внешними факторами, как решения ОПЕК по ценам. Форд критиковал вмешательство государства в рыночное ценообразование, при котором цена на нефть и природный газ, добываемые внутри страны, была ниже уровня мирового рынка, что приводило к неэффективному использованию энергии. Более того, президент Форд не только подчеркивал важность энергоэффективности, он связал энергетику и окружающую среду, призвав к пересмотру экологической политики в сторону обеспечения функционирования экономики и безопасности энергоснабжения при меньших затратах ^[8].

Слова Никсона воплощают концепцию энергетической независимости, а степень ее влияния на формирование внешней политики США была ярко продемонстрирована 40-летним запретом на экспорт отечественной сырой нефти. Закон об энергетической политике и энергосбережении 1975 г., принятый Конгрессом в ответ на нефтяной кризис 1973 г., дал президенту полномочия ограничивать экспорт нефтепродуктов, природного газа, а также широкого спектра энергетических продуктов и энергоматериалов. Закон был основан на изоляционистском понимании роли США в международных энергетических отношениях. Впоследствии экспорт был разрешен, за исключением экспорта природного газа, который по-прежнему согласуется в индивидуальном порядке. Экспорт сырой нефти был полностью разрешен в конце 2015 года.

Концепция энергетической независимости первоначально была связана с энергетическим кризисом 1973 г. и чувством уязвимости перед дефицитом энергоресурсов. Однако сегодня - в эпоху относительного изобилия энергоресурсов в США - угроза дефицита уже неактуальна. Противники экспорта природного газа и сырой нефти, воспринимающие «сланцевую революцию» как возможность достичь энергетической независимости США, теперь по-иному обосновывают свою позицию. Не отбрасывая в сторону безопасность энергоснабжения, они подчеркивают экономическое влияние экспорта углеводородов. Они считают сланцевую революцию шансом добиться «возрождения производства». Эту линию аргументации поддерживает Американская экономическая ассоциация, в которую входят некоторые ведущие производители товаров и газораспределительные компании. Они считают, что экспорт СПГ (а точнее его неконтролируемый экспорт) ведет к отказу от перспективы возродить внутреннее производство, поскольку цены на газ повысятся до «вредного уровня». Считается, что экспорт природного газа снизит стоимости энергии для иностранных предприятий и потребителей за счет внутренней промышленности и потребителей ^[9].

Научные школы, выступающие за энергетическую независимость и взаимозависимость, одинаково поддерживают идею энергетической безопасности, но их подходы к взаимосвязи энергетики и внешней политики США совершенно различны. В отличие от изоляционистской позиции, близкой сторонникам независимости, сторонники взаимозависимости подчеркивают взаимосвязанность энергетических рынков и международных дел, выступая за активное участие США в международных энергетических отношениях. Также отличает эти две научные школы то, что первая весьма однородна и стоит на простой и ясной позиции, а последняя неоднородна со значительными вариациями. Можно утверждать, что разные оттенки второго подхода располагаются на оси, в начале которой национальные интересы, а в конце глобальное общественное благо.

В начале этой оси упор делается на защиту и продвижение национальных интересов США во взаимозависимой международной среде. Эту точку зрения наиболее ярко иллюстрирует так называемая «Доктрина Картера», которая приравнивает любые попытки воспрепятствовать доступу США к энергетическим ресурсам на Ближнем Востоке к «посягательству на жизненно важные интересы страны» ^[10]. Ради справедливости следует подчеркнуть, что президент Картер отличался от своих предшественников в том, что он прямо связал энергетическую безопасность США с сокращением энергопотребления. Он красноречиво выразил свою позицию, надевая кардиган в Белом доме в 1977 году и убавляя при этом температуру в кабинете. Администрация Картера положила конец практике удержания цен на энергоносители в США ниже мирового рыночного уровня, что вело к расточительному энергопотреблению, и ввела программу, объединившую увеличение производства энергии с ее бережным использованием. «Доктрина Картера» продолжала оказывать влияние на энергетическую и внешнюю политику США и после победы Рейгана в 1980 г., а вот акцент на сокращение энергопотребления сошел на нет ^[11].

«Доктрина Картера» отражает озабоченность общества, сталкивающегося с сильным дефицитом энергоресурсов. Поскольку США уже вступили в эпоху относительного изобилия энергии, набирает популярность идея перехода к более активному использованию энергетики в международных отношениях. При таком подходе США должны использовать свое энергетическое преимущество для защиты и продвижения национальных интересов. Как утверждает Т. Донилон, занимавший пост советника по национальной безопасности с 2010 по 2013 год, «новая энергетическая позиция США дает Вашингтону преимущества при реализации своих целей в сфере международной безопасности» ^[12]. Видимо, эта точка зрения предполагает отказ от энергетического изоляционизма. Но в то же время она подразумевает, что энергетический фактор должен превратиться в инструмент на службе у внешней политики. При таком понимании, «энергетическое оружие, которое так эффективно применялось против США в последние полвека, может с легкостью поменять хозяина и использоваться самими США» ^[13].

Здесь основная идея заключается в том, что США могут использовать экспорт энергоресурсов для оказания экономического давления на противников, полагающихся на доходы от нефти и газа, например Россию или Иран. В этом контексте увеличение добычи нефти в США воспринимается как «экономическое обоснование» санкций, вводимых администрацией США, поскольку оно минимизирует нагрузку на мировой нефтяной рынок и смягчает опасения по поводу экономических последствий. Соответствующим образом, американский экспорт СПГ в Европу рассматривается как потенциальное средство усиления конкуренции российскому природному газу и дальнейшего сокращения доходов России ^[14]. Эта линия рассуждений отражается в обосновании законопроекта, который позволит быстрее получать разрешения на экспорт природного газа в адрес союзников США: «предоставив богатый и надежный альтернативный источник природного газа союзникам, США смогут ослабить влияние таких стран, как Россия, которые используют энергетический рынок для навязывания своей воли и создания нестабильности» ^[15].

В конце упомянутой оси упор делается на представлении о США как о поставщике мировых общественных благ. В основе этой концепции взаимозависимости - связь между мировым общественными благами в энергетическом секторе и национальными интересами США. Здесь США рассматриваются как гарант свободного потока нефти и газа и либерального глобального энергетического рынка. В докладе Группы разработки национальной энергетической политики США (докладе Чейни) сказано: «Серьезные перебои в мировых поставках нефти могут отрицательно повлиять на нашу экономику и способность добиваться ключевых целей внешней и экономической политики, независимо от уровня зависимости США от импорта нефти» ^[16]. Четырнадцать лет спустя основатель Бюро энергетических ресурсов Госдепартамента и бывший специальный посланник Госдепартамента США по вопросам энергетики Паскуаль подтверждает это мнение, утверждая, что «политически и экономически Соединенные Штаты заинтересованы в стабильности мировых рынков нефти и газа. Даже если мы способны избежать перебоев в поставках, мы не можем оградить себя от ценовых уязвимостей, которые напрямую влияют на американскую экономику» ^[17].

По этой линии рассуждения, энергетическая независимость отвергается как миф, а аргументация изоляционизма отклоняется как устаревшая. Проактивная роль США в мировых энергетических делах оправдана в свете ключевых проблем, стоящих перед международным сообществом и связанных с энергетической безопасностью, рынками энергоресурсов и смягчением последствий изменения климата, которые представляют собой серьезный вызов для национальной безопасности США ^[18].

Проецирование энергетической мощи США воспринимается как средство обеспечения американских интересов при одновременном предоставлении «набора общественных благ». Поскольку взаимозависимость делает энергетическую безопасность США неотделимой от безопасности мировой энергетики, Вашингтон «действует как стабилизатор мировых энергетических потребностей» ^[19]. Кроме того, по крайней мере, при администрации Обамы, США играли ведущую роль в вопросах климата. Как заявлялось в плане действий президента Обамы по борьбе с изменением климата: «США интенсивно работают над глобальными мерами реагирования на изменение климата, участвуя в ряде важных международных переговоров, в том числе в Рамочной конвенции ООН по изменению климата. Три года спустя в последнем экономическом отчете администрации Обамы подчеркивалось, что «лидерство Америки в вопросах климата помогло проложить путь к Парижскому соглашению» ^[20].

Формирование концепции энергетической безопасности ЕС

Очевидно, что дискуссия о независимости, взаимозависимости и их проявлениях определяет восприятие энергетического вопроса во внешней политике США. В США это обсуждение развивается активно, но можно обоснованно предположить, что в ЕС оно неактуально, учитывая уровень импорта энергоресурсов странами Союза. Однако это не так. На наднациональном уровне энергетическая взаимозависимость считается данностью, но все по-другому, когда речь идет о взаимосвязи между национальным суверенитетом и наднациональной властью. Являясь сферой совместной компетенции, энергетика зачастую воспринимается национальными правительствами через призму независимости, преобразуя взаимосвязь между национальным суверенитетом и наднациональной властью во взаимосвязь между независимостью и взаимозависимостью.

Чтобы очертить рамки обсуждения, прежде всего, необходимо отметить, что хотя энергетика и играла важную роль с самого начала европейской интеграции, она была признана сектором совместной компетенции ЕС лишь в 2009 году с заключением Лиссабонского договора. Неудивительно, что в договоре говорится, что меры, принимаемые Союзом для достижения своих энергетических целей «не затрагивают право входящих в него стран определять условия использования своих энергоресурсов, выбирать источники энергии и определять общую структуру энергоснабжения» ^[21]. Таким образом, хотя договор и закладывает необходимую основу для общей энергетической политики ЕС «в духе солидарности», он сохраняет национальный суверенитет по ключевым вопросам, таким как стратегия энергоснабжения и энергобаланс, что усложняет «разработку последовательной общей энергетической политики на уровне ЕС, не говоря уже о внешней энергетической стратегии» ^[22].

На этом фоне взаимосвязь энергетики и внешней политики в ЕС пронизана постоянным дуализмом между независимостью и взаимозависимостью. На наднациональном уровне Еврокомиссия подчеркивает внутреннюю энергетическую взаимозависимость внутри ЕС и за его пределами на региональном и международном уровнях. В течение последних десяти лет Брюссель разрабатывал структуру отношения энергетики к внешней политике на основе именно такого восприятия энергетической проблематики. Начиная с совместного документа Еврокомиссии и Высшего представителя ЕС по внешней политике 2006 г. и обращения того же года по внешним энергетическим отношениям, акцент делается на «коллективной внешней энергетической безопасности Союза», необходимости координации между государствами-членами и Комиссией и общем понимании принципов будущего энергетического партнерства с Россией ^[23].

Однако менее чем через 3 года газовый спор между Россией и Украиной 2009 г.и справедливая критика реакции ЕС на серьезный кризис энергетической безопасности поставил под сомнение принятый Еврокомиссией курс на взаимозависимость. После кризиса 2009 г. Комиссия всерьез взялась за проблему фрагментации внутреннего энергетического рынка в результате двусторонних энергетических отношений между странами ЕС и третьими странами-поставщиками или транзитерами, подчеркнув необходимость усилить координацию внешних стратегий стран ЕС. Более того, она предложила конкретные меры в этом направлении, включая внедрение механизма повышения прозрачности и обмена информацией по межправительственным энергетическим соглашениям государств ЕС с третьими странами, и создание Стратегической группы по международному энергетическому сотрудничеству, состоящей из представителей стран ЕС и соответствующих служб ЕС с проведением регулярных обзоров сотрудничества стран ЕС с третьими странами ^[24].

В итоге Комиссия признала, что обмен информацией между странами ЕС об их деятельности в третьих странах остается неполным, а механизм обмена информацией о межправительственных энергетических соглашениях не позволил откорректировать ни одного соглашения, не соответствующего законодательству ЕС, и не повлиял на переговоры государств ЕС с третьими странами. На деле, с момента принятия механизма, страны ни разу не уведомили Комиссию о своих переговорах по межправительственным энергетическим соглашениям ^[25]. Новый план действий по энергетической дипломатии, разработанный Комиссией и Верховным представителем по иностранным делам, еще раз подчеркнул необходимость в единой позиции ЕС по основным энергетическим вопросам в двусторонних и многосторонних отношениях. В июле 2015 г. Совет по иностранным делам принял план действий, определяющий необходимость «согласованной внешней и энергетической политики ЕС с учетом геополитических событий». Тем не менее, во избежание неверного толкования, в том же параграфе было упомянуто «право государств ЕС определять свой энергетический баланс» ^[26].

При определении связи между энергетикой и внешней политикой в ЕС, никуда не деться от двух уравновешивающих сил, влияющих на нее. Пока Еврокомиссия двигается к дальнейшей интеграции и более сильной взаимозависимость между странами ЕС, ряд стран стараются отстаивать национальные прерогативы и укреплять свою независимость. В то время как в США дуализм энергетической независимости/взаимозависимости отражает спор об изоляционизме и интервенции, в ЕС это продукт традиционного противопоставления национального и наднационального. В США вопрос стоит о разном понимании роли страны на международной арене, а в ЕС речь идет о разном понимании масштаба или даже смысла всей внешней политики Союза, а значит и его внешней энергетической политики.

Самыми свежими и красноречивыми проявлениями такого положения вещей являются предложения Комиссии 2016 года по, во-первых, созданию упреждающего механизма обмена информацией о международных энергетических соглашениях и прочих соглашений стран ЕС с третьими странами в области энергетики, и, во-вторых, включению нового принципа солидарности в постановление о мерах по обеспечению безопасности поставок газа.

Комиссия оценила существовавший механизм обмена информацией о заключенных энергетических соглашениях как неэффективный. Чтобы исправить эту ситуацию и обеспечить соблюдение законодательства ЕС в области энергетики «зимний пакет предложений по энергетике» содержал предложения об обязательном предварительном уведомлении Еврокомиссии о проектах межгосударственных соглашений. Другими словами, предлагаемое обновление механизма обмена информацией вводит обязательную предварительную проверку соответствия и обязывает страны ЕС получать заключение Комиссии перед подписанием межгосударственных соглашений.

Неудивительно, что это предложение было плохо принято правительствами нескольких стран. Франция прямо заявила о своем недовольстве. Она, кроме того, напомнила, что Комиссия может оказывать помощь в двусторонних переговорах с третьими странами только по запросу страны-члена ЕС. К Франции присоединилась Германия, сурово раскритиковав предложение. Она не видела необходимости пересматривать Решение о международных энергетических соглашениях 2012 года и посчитала вмешательство Комиссии в подписание таких соглашений ненужным. Но саму суть обсуждения вскрыло замечание Германии о том, что предлагаемые меры «всерьез пошатнут суверенитет государств ЕС». Очевидно, для Парижа и Берлина, считающихся движущей силой европейской интеграции, национальный суверенитет во внешней энергетической безопасности – чувствительный вопрос, к которому Брюссель допущен не будет.

Безопасность поставок энергоресурсов по-прежнему рассматривается большинством государств ЕС, как проблема, которую надо решать с национальных позиций. Несмотря на существование европейской стратегии энергетической безопасности, национальные правительства не склонны отступать от своих прерогатив в этой сфере. Исключением являются страны Балтии и Польша, которые поддерживают предлагаемую поправку о механизме обмена информацией. Для этих стран Европейская политика энергетической безопасности - убежище от напористой энергетической политики России. Энергетика и внешняя политика в этом случае тесно связаны. Реакция на газопровод «Северный поток» и яростная критика германо-российского сотрудничества в области энергетики со стороны бывшего министра иностранных дел Польши Сикорского – отличная иллюстрация взаимосвязи между энергетикой, внешней политикой и национальной идентичностью.

Разногласия по Северному потоку и Северному потоку-2, проблема усиления энергетической зависимости некоторых стран ЕС от России, а также риск перебоев в поставках энергоресурсов обостряют ключевой вопрос солидарности между странами ЕС в энергетической сфере. Подчеркивая «жизненную важность» укрепления солидарности в сфере безопасности поставок, Комиссия в 2016 году предложила включить новый принцип солидарности в пересмотренное положение о безопасности поставок газа.

Разные точки зрения национальных правительств, участвовавших в общественных консультациях о принципе солидарности, отражают широкий диапазон точек зрения на энергетическую независимость и взаимозависимость. Австрийское правительство считает существующие положения о солидарности достаточными, а с точки зрения Чехии, соглашения стран ЕС о двусторонних или многосторонних антикризисных мерах могут быть полезными, но должны заключаться на добровольной основе. Литва полностью поддержала новые меры, а Венгрия прямо заявила, что не поддерживает новых обязательных антикризисных мер. Правительство Италии считает соглашения об антикризисных мерах полезными при условии, что у стран будет свободный выбор, и что они не повлекут пагубных последствий для не подписавших стран. С точки зрения Польши, кризисные меры должны быть прописаны в региональных планах действий в чрезвычайных ситуациях и в соответствующих планах ЕС, включающих методы контроля, при поддержке Еврокомиссии ^[27].

Разнообразие позиций относительно принципа солидарности, а также дискуссии о механизме предварительного информирования демонстрируют различие в понимании энергетической проблемы не только между Комиссией и странами ЕС, но и между самими странами. Эта полифония неизбежно влияет на попытки Еврокомиссии определить отношение между энергетикой и внешней политикой на уровне ЕС. Хотя в упомянутом плане действий цели энергетической политики встроены во внешнюю политику ЕС, восприятие энергетической проблематики в значительной степени определяется на национальном уровне с учетом внешнеполитических соображений. Более того, Еврокомиссия стремится к тому, чтобы ЕС играл ведущую роль ЕС в управлении глобальной энергетикой, продвигает идеи либерализации и устойчивости энергетики на основе региональной и/или международной взаимозависимости, а на национальном уровне проблемы энергетики по-прежнему воспринимаются с позиций энергетической независимости.

Заключение

Подводя итог нашего исследования, необходимо подчеркнуть, что энергетические секторы ЕС и США существенно отличаются друг от друга. При этом нам удалось выявить общую закономерность в восприятии энергетической проблематики во внешней политике ЕС и США, связанном с противопоставлением независимости и взаимозависимости. Однако контекст, в котором возникло это противопоставление в двух регионах? разный.

Так, в США представления об энергетической независимости и взаимозависимости встроены в дилемму изоляции/интервенции, а в ЕС они в значительной степени отражают перетягивание каната между национальным суверенитетом и наднациональной властью, ведь здесь энергетика – сфера общей компетенции. В США это противопоставление дает две разные ориентации в спорах о роли страны в мировых энергетических делах, в ЕС же оно поднимает сущностные вопросы относительно внешней энергетической политики ЕС, особенно когда речь идет об энергетической безопасности.

Данная картина отражается в восприятии связи энергетики и внешней политики. Традиционно считается, что США склонны видеть энергетику в привязке к обороне и безопасности, воспринимать энергетическую проблему через призму внешнеполитических целей. Опровергая этот стереотип, было бы справедливо утверждать, что, по крайней мере, в период с 2008 по 2016 годы связь энергетики и внешней политики в США рассматривалась с позиций взаимозависимости, и в глобальном управлении энергетикой США играли роль поставщика глобальных общественных благ. При этом подходе США встроили в свою внешнюю политику цели международной энергетической политики: обеспечение свободного потока энергоресурсов, либерализацию мирового энергетического рынка и борьбу с глобальным изменением климата.

Таким образом, сравнив подходы США и ЕС, можно увидеть тенденцию к их сближению. Несмотря на существенную разницу в энергетическом ландшафте ЕС и США, Брюссель и Вашингтон сходились в том, что включали общее видение глобальной энергетической архитектуры во внешнюю политику. Использование энергетики как политического инструмента, по крайней мере, в риторике, осуждалось обеими сторонами.

Тем не менее, на национальном уровне энергетическая проблематика в ЕС зачастую определяется внешнеполитическими соображениями конкретной страны. Стоит также помнить, что экспорт СПГ из США в Европу рассматривается в определенной степени как средство усиления конкуренции российскому природному газу, как способ предоставить союзникам США альтернативу и помочь им снизить зависимость от России, иногда даже как энергетическое оружие, но в любом случае в качестве весьма эффективного внешнеполитического инструмента.