Эпистемологические подходы неклассической науки и общая теория мифа

Ставицкий Андрей Владимирович ORCID: 0000-0002-9670-1105 кандидат философских наук доцент, кафедра истории и международных отношений, ФГОУ ВПО "Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова", Филиал МГУ в г. Севастополе, главный редактор научного журнала "Мифологос" 299001, Россия, Республика Крым автономная область, г. Севастополь, ул. Героев Севастополя, 7 Stavitskiy Andrey Vladimirovich PhD in Philosophy Docent, the department of History of International Relations, Sevastopol Branch of M. V. Lomonosov Moscow State University 299001, Russia, Respublika Krym avtonomnaya oblast', g. Sevastopol', ul. Geroev Sevastopolya, 7 stavis@rambler.ru Другие публикации этого автора

Введение

Одной из наиболее интересных тем в контексте эпистемологии социального мифа является вопрос о том, как изменение научно-философской парадигмы в ХХ веке ^[7] повлияло на отношение научного сообщества к мифу через утверждение неклассической мифологии и заложило онтологические основы методологического обоснования общей теории мифа, подводя к вопросу, какие принципы и установки неклассической науки сближают науку с мифом, раскрывая особенности их непростого взаимодействия в общем пространстве культуры? Связана она с:

- коперниканским переворотом в физике, который повлек за собой смену научной парадигмы и утверждение принципов неклассической науки ^[4];

- тем вкладом, который был сделан в изучение мифа представителями разных мифологических школ ХХ века (Э. Кассирер, К.-Г. Юнг, А. Ф. Лосев, М. Элиаде, Дж. Кэмпбелл, К. Леви-Строс, Р. Барт, К. Хюбнер, Д. Норманн, Ю. М. Лотман, А. М. Пятигорский и др.), обосновавшими статус мифа как универсалии культуры, отвечающей за формирование поля значимых смыслов.

Общие результаты и обсуждение

Оценивая начавшийся более ста лет назад научный переворот, великий учёный В. И. Вернадский написал: «Мы переживаем не кризис, волнующий слабые души, а величайший перелом мысли человечества, совершающийся лишь раз в тысячелетия. Стоя на этом переломе, охватывая взором раскрывающееся будущее, мы должны быть счастливы, что нам суждено это пережить и в создании такого будущего участвовать» ^[3]. Однако данный переворот сопровождался и неизбежным в таких условиях кризисом методологии, приведя к изменениям, которые диктовались процессом её внутреннего саморазвития ^{[1, c. 85]}. Выдвинутые при этом идеи были разработаны и закреплены в философских доктринах неокантианства, феноменологии, герменевтики, структурализма и постпозитивизма, которые стали обоснованием этого прорыва ^[2].

Попутно стоит учесть, что признание лидирующей роли физики и естественных наук в условиях развития техногенной цивилизации связаны скорее не с самим лидерством, которое им в последнее столетие приписывают, а с той ролью, какую они сыграли в научно-техническом прогрессе ^[4]. Однако их вклад в формирование неклассической парадигмы, безусловно, значителен. В частности, разработка квантовой механики поставила перед наукой такие вопросы, за решение которых ранее брались только философия и теология, что привело к пересмотру классических естественнонаучных представлений о реальности, на основе которых она развиваться уже не могла, начав с вхождения субъекта познания в «тело» знания. Поэтому вместе с парадигмой пришлось менять:

- старый классический понятийный аппарат и набор прежних логических категорий;

- язык описания физических процессов;

- мировосприятие учёных, работавших с новой реальностью.

Последнее обстоятельство привело к настоящему «культурному взрыву» (Ю. М. Лотман), когда классические представления о пространстве, времени и причинности были поставлены под сомнение, поскольку квантовые явления не обусловлены, являясь причиной самих себя. Так мир стал в наших представлениях нелинейным, предлагая иной порядок организации и понимания рациональности, в процессе реализации которого сформировался мир сложных саморегулирующихся систем ^[10]. Как следствие в ходе формирования и утверждения неклассической методологии сложилась такая глобальная модель, которая в рамках классической парадигмы была невозможной в силу их полного несовпадения. Однако она соответствовала логике роста научного знания ^[13].

Впрочем научный переворот не привёл к компрометации всех наработок предыдущего периода, лишь определив их демаркационные границы. Квантовые процессы и законы косвенно проявляются в классических законах, а не обусловленное не существует без обусловленного. Однако соотношение между неклассической и классической наукой выстраивается как отношение между общим и частным, где непрерывное и дискретное, квантовое и классическое постоянно взаимодействуют и пребывают в единстве. Классическая наука стала частью неклассической, а та получила возможность обобщать открытые физиками квантовые принципы до уровня универсальных. Среди них особо выделим принципы неопределённости В. Гейзенберга, дополнительности Н. Бора, нелокальности Д. Белла, целостности Д. Бома, а также т. н. «эффект наблюдателя» – идею, согласно которой наблюдатель и интерпретатор включён в происходящий процесс и может, наблюдая, изменить его ^[6].

Следование данным установкам вынудило по-новому посмотреть и на отношения к тем явлениям, к которым в классической науке отношение было строго отрицательным. В том числе к мифу. Ведь каждый из названных принципов соответствует стандартам понимания мифа как целостной системы и работающего механизма мифотворчества в рамках всей культуры, активно и продуктивно взаимодействующего с наукой ^[16]. Не удивительно, что подобные подходы в науке вызвали интерес к восточному мистицизму, идеи которого оказались созвучны отдельным открытиям в квантовой физике. Речь в частности идёт о попытке Э. Шредингера использовать учение веданты и идее «просвещённого мистицизма» В. Паули. Их гипотезы коллеги не посчитали удачными. Однако поиски объединения сознания с физикой, начатые ещё Э. Махом, а также параллели между восточным мистицизмом и современной физикой (Э. Шредингер, Д. Бом, Ф. Капра) в новом проблемном поле науки были не случайны. Ведь граница квантового и классического миров проходит через сознание человека. «В холотропных (волновых «правополушарных») состояниях сознания возможно эмпирическое отождествление почти с любым аспектом физической реальности и других измерений бытия, прошлым, настоящим, и будущим, поскольку в психике каждого человека, как квантовом феномене, таинственным образом закодирована вся Вселенная» ^{[5, с. 177]}. Поэтому квантовая парадигма может оказаться своеобразным объединяющим началом между наукой и мифом, открывающим интересные перспективы для исследования. Ведь построение философско-научной картины мира как модели мироздания невозможно без использования выстроенной в соответствии с определённой научной доктриной идеологии ^[8]. Такой ведущей доктриной для науки была классическая, «ньютоновско-картезианская» научная парадигма, которая строилась на механицизме, объективности, истинности, достоверности, воспроизводимости опытного знания, разделении субъекта и объекта познания, противопоставлении «материи» «сознанию». Однако кризис рационалистического мировоззрения начала ХХ в. подвёл к осознанию, что есть разные уровни понимания и рациональности. Классический рационализм исходил из адекватности нашего познания познаваемой действительности, а неклассическая наука показала, что абсолютное познание невозможно и не может отражать реальность, как это понималось ранее ^[9]. В результате вызванные новейшей революцией в физике процессы привели к:

- широкой интеграции наук, потребовавшей перехода от жёсткой специализации к изучению комплексных проблем на основе синергетики;

- развитию теории нелинейных динамических систем;

- включению исследователя в модель познания;

- вторжению науки в нетрадиционные для неё сферы;

- отказу от представлений об абсолютной истине, когда наука не приближается к ней, а строит вероятностную модель;

- разнообразию методологических средств и приёмов.

При этом стоит учесть, что дуализм корпускулярного и волнового в рамках неклассической парадигмы уже воспринимается как проявление фундаментального дуализма дискретного и непрерывного, становясь естественным и необходимым дополнением дуализму знания и понимания в философии, а также дуализму лево- и правополушарного восприятия в нейрофизиологии и психологии, поскольку «квантовая физика – лишь категория отражающая процесс познания. В ней классические термины не действуют. Плодотворное развитие самой квантовой физики, ее «понимание» требует создания нового мифологического словаря, новых метафорических определений. Логика и здравый смысл не накладывают значительных ограничений на язык мифологии, использующий метафоры, символы, поэтические образы, сравнения и аллегории» ^{[5, c. 176]}.

Впрочем роль мифа в развитии науки не ограничивается тем, что «наиболее адекватным языком для описания и «понимания» квантовой реальности является язык поэтический, мифологический, объединяющий в себе лево- и правополушарное сознание» ^{[5, с. 176]}. Ведь причины мифотворчества не сводятся к полиморфизму языка и мышления. «В мифах нет ни начала, ни конца; каждый эпизод может иметь много исходов, соответствующих разным судьбам и системам нравственных оценок. Квантовая парадигма сродни мифологии, в которой нет однозначности, завершающие точки не расставляются, все выводы непрерывно переходят друг в друга» ^{[5, c. 176]}, лишая изначальной смысловой определённости. Так в новых условиях миф начинает себя проявлять как проблемное поле и запредельное состояние науки, формирующее её пограничье ^[17]. И это в свою очередь создало благоприятные условия для лучшего понимания мифа на иных принципах и условиях, поставив современных мифологов перед историческим выбором: совершить научный прорыв вслед за физиками или продолжать количественное накопление информации, не выходя за отведённые ещё классической наукой рамки разумного и общепринятого. Первый вариант соблазнителен возможностью остаться в Истории, но не вписывается в структурное деление науки, а потому опасен и не гарантирует ничего, кроме проблем. Второй – даёт возможность спокойно жить и позволяет сохранить лицо, чтобы кануть с ним в Лету бесконечного повторения пройденного, когда исследователь умирает как учёный и становится забытым ещё при жизни.

В основе этой современной дилеммы удивительный факт: многовековая история изучения мифа как социокультурного явления подобно Уроборосу каким-то особым, почти мифическим образом привела исследователей мифа к истокам, вынуждая их всё начинать сначала, чтобы заново пересмотреть и осмыслить весь монблан собранных за последние столетия фактов о нём, которые позволяют прийти к неким ключевым и основополагающим выводам, чтобы на них построить структурно организованную общую теорию мифа ^[14].

Напомним, что классическая наука рассматривала миф как продукт воображения тёмных людей, а сведенная к сказаниям о богах и героях классическая мифология была грамотно выверена и соотносима с принципами классической науки, оказавшись полностью несовместимой с её рациональностью. Но с возникновением неклассической науки ранее не допускавшиеся в отношении мифа сомнения получили и перспективу, и мотив. Согласно классической науки, мифу положено быть только традиционным, классическим, т. е. сказанием о богах и героях, и не выходить за пределы той рекреационной зоны, которая была наукой отведена для его функционирования. А, следовательно, миф должен существовать только в прошлом и быть неизменным. Он не имеет права быть иным, а всё, что обладало свойствами и признаками мифа, но в параметры классической мифологии не вписывалось, объявлялось псевдомифом, мифообразным явлением, мифоподобными структурами, квазинаучными мифологемами и т. п.

Действительно в культуре немало того, что может быть определено как «квазинаучное». Однако сам механизм развития науки, что, кстати, особенно хорошо показала новейшая революция в физике, строится на порой весьма драматично развивающихся противоречиях ^[15], где тем, кто открыл или обосновал что-то новое, получить ярлык «квазинаука» или «ересь» довольно легко уже в силу того, что они одним своим открытием не только посягают на чьи-то теоретические устои, ломают привычные нормы и ставят под сомнение общепринятое, но порой выставляют глупцами, бездарностями или фальсификаторами тех, кто взошёл на научный Олимп ранее ^[18]. Недаром Й. В. Гёте утверждал, что истина рождается как ересь, а умирает как предрассудок, а М. Планк подчеркивал, что новые идеи утверждаются чаще лишь после того, как умирают носители старых. Однако разработавшая свою методологию неклассическая наука запустила цепную реакцию и дала шанс мифу получить разрешение быть другим, современным, неклассическим. И он им воспользовался вопреки традиционным запретам, пробивая дорогу новому, чтобы нам с этим жить. Но готова ли наука принять такие изменения и какой будет мифология после этого?

В известном смысле ученые могут сказать, что действительность – научна, потому что существует по законам, открытым наукой и ею обоснованным. Поэтому «наука нашего времени заполняет место религии и мифологии, «сокрытое» в глубине бессознательного, «загоняя» их во всё более глубокие пласты психики человека, – констатировал доктор физико-математических наук, профессор И. А. Ланцев. – Затрагивая глубинные архетипические смыслы, научный миф, не объясняя, но, описывая реальность, замещает её» ^{[5, c. 175]}. Впрочем, мысль о взаимной дополнительности науки и религии не является ключевой для данного исследования. Поэтому на ней нет смысла останавливаться. Но взаимная дополнительность науки и мифа при неклассических подходах становится очевидной, утверждая принципы неклассической мифологии и создавая условия для формирования общей теории мифа ^{[12, c. 464–533]}.

По отношению к классической науке миф однозначно выступает антагонистом. Но с неклассической наукой миф таким антагонистом уже не выглядит. Неклассические научные принципы и подходы показывают, что наука не может адекватно оценивать миф и максимально сближается с ним. Ведь многое из того, что отличает неклассическую науку, включая её синергетическую целостность и введение человека как субъекта познания, характерно для мифа.

Новая парадигма мифотворчества на базе неклассической мифологии и общей теории мифа требует исходить из:

- понимания мифа как универсалии культуры, отвечающей за формирование поля ценностных смыслов;

- признания мифа как в образно-символической форме отражённой сознанием реальности, а мифотворчества как одного из свойств сознания на всех этапах его развития;

- соблюдения принципа понимания мифа как неразделимой, структурно организованной целостности;

- деления мифа на классическую и неклассическую мифологию, где первая является частью второй, а вместе они представляют диалектически работающее единое целое.

В деле продвижения этих идей большую роль играют положения и достижения неклассической науки, не просто открывающие для изучения мифа новые возможности, но закладывающие принципиально иные установки, позволяющие рассматривать взаимодействие науки и мифа в рамках единого культурного целого по принципу общей взаимосвязи и дополнительности. Принципы неклассической науки делают для нас миф ближе и универсальнее, встраивая его в смысловые основы культуры и наделяя его теми свойствами, которые позволяют видеть диалектическое взаимодействие науки и мифа без ущерба для их имиджа, где миф успешно использует науку, проникая в её тело через язык и механизм смыслообразования, для обоснования различных своих установок и образов, а наука использует миф для решения своих задач, связанных с:

- выдвижением и обоснованием научных гипотез;

- формированием научной картины мира;

- корректировкой и формированием социальных стратегий;

- захватом образов будущего, вокруг которых будут формироваться новые общечеловеческие позитивные смыслы и т. п.

Особенно негативно на мифологические исследования влияет глобальная дифференциация и диверсификация науки и научного знания. Ведь миф изначально целостен, а его изучение требует новых идей и стратегий, включая установление новых мыслеформ и способов межпредметного синтеза. При этом система взаимодействия науки и мифа в условиях неклассической науки обретает новое содержание, представляя собой единое культурное целое, как ранее казалось, несовместимых, но взаимодополняющих вещей на основе универсального принципа дополнительности, снимающего и придающего новое содержание дуализму логичного и чувственного, рационального и иррационального, где «звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас» начинают работать как одно целое. И сейчас это особенно важно, т. к. антропологический характер системного кризиса цивилизации прямо указывает на то, что без изменения научной парадигмы в отношении к мифу его не решить. Ведь наивно полагать, что новый уровень глобального понимания цивилизационных и человеческих проблем, где под угрозой стоит не только существование цивилизации, но и сохранение человека как вида, может быть достигнут без привлечения всего культурного и духовного потенциала человечества, содержательную смысловую сторону которого представляют мифологии, предлагающие не только мифы, как модели выживания, но и как смыслосозидательный механизм, позволяющий:

- творчески сопрягать традиции культуры с технологическими новациями;

- оценивать вызовы и перспективы цивилизации;

- предлагать новый язык понимания глобальных вызовов и угроз;

- вырабатывать стратегии выживания человечества и мобилизовать его духовный потенциал;

- формировать социальную «подушку безопасности» и культурный иммунитет на основе общих для социума ценностей.

Выводы

Так новая научная доктрина привела к качественной трансформации научных взглядов о мире и месте человека в нём, переводя её в практическую плоскость. При этом она неизбежно требует пересмотра каждой конкретной наукой накопленного в ней знания с учётом неклассической парадигмы. А это значит, что в рамках необходимости разработки и реализации научных стратегий деление мифологии на большую и малую, классическую и неклассическую уже произошло, а возникновение общей теории мифа назрело.

Учёным ещё предстоит серьезно поработать, чтобы её утверждение стало научным фактом. Однако уже сейчас можно выделить три основных предпосылки общей теории мифа, которые мы наблюдаем: историческую, теоретическую и организационную. Первая предпосылка связана с социальными условиями развития человечества, формирующими запрос на новый уровень изучения мифа хотя бы в силу его практического значения в эпоху господства цифровых технологий. Вторая – включает философские и научные наработки исследователей в проблемном поле неклассической науки. В первую очередь в онтологии, которая формулирует принципиально новый подход к мифу через его расширительное, неклассическое толкование. Третья предпосылка:

- исходит из того, что субъектом научного развития является не отдельный учёный, а научное сообщество, т. к. даже отдельные исследования в научной среде невозможны без структурно организованной коммуникации увлеченных, мотивированных и телеологически настроенных людей;

- охватывает практические вопросы организации исследований таким образом, чтобы учёные-мифологи могли максимально активно и плотно общаться друг с другом в сетевом режиме, используя принципы и подходы «мозгового штурма».

С учётом того, что в последние годы такое сообщество активно формируется на базе международных конференций «Бренное и вечное» (НовГУ, г. Великий Новгород) ^[1] и «Миф в истории, политике, культуре» (МГУ, Севастополь) ^[11], можно констатировать, что основные предпосылки для формирования общей теории мифа в российском научном сообществе сложились, а процесс утверждения неклассической мифологии и формирования общей теории мифа на основе идей неклассической науки имеет серьезные долгосрочные перспективы.