Краткие и полные формы прилагательных в переводах Нового Завета на старославянский язык и язык словенской книжности XVI в.

Комарова Ксения Игоревна аспирант, кафедра славянской филологии, Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова 119991, Россия, Московская область, г. Москва, Ленинские горы, 1 стр. 51 Komarova Ksenia Igorevna Postgraduate student, the department of Slovenian Philology, M. V. Lomonosov Moscow State University 119991, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, Leninskie gory, 1 str. 51 xenia.komarova@gmail.com Другие публикации этого автора

Принято считать, что противопоставление кратких и полных форм прилагательных является одним из способов выражения категории определенности / неопределенности в славянских безартиклевых языках и соотносится с артиклями в западных языках. А. Мейе дал следующую характеристику рассматриваемым формам: «В общеславянском языке нет члена, определенного или неопределенного. Но в нем имеется особая форма прилагательного, которая употребляется, когда прилагательное служит определением к известному существительному и, следовательно, указывает на то, что существительное является определенным. Прилагательное-сказуемое или прилагательное-определение к существительному неопределенному никогда не имеет этой формы» ^{[1, с. 357-358]}. Противопоставление кратких и полных форм прилагательных, служащее для выражения категории определенности / неопределенности, присутствовало как в старославянском языке, так и в древнесловенском языке. Однако в результате ранней контракции в словенском языке в местоименных формах прилагательных данное противопоставление утратилось. Различия сохранились только в единственном числе у форм мужского рода в именительном и винительном падежах (при выражении неодушевленности). В XVI в. началось формирование аналитического способа выражения категории определенности / неопределенности, компенсировавшего утрату способа выражения определенности / неопределенности с помощью изменяющихся по родам артиклей ta<*tъ (восходящего к указательному местоимению «этот») и en (восходящего к числительному «один»). Сравнение совпадающих фрагментов перевода Нового Завета на старославянский язык с переводами на язык словенской книжности XVI в. в известной мере позволит определить, сформировался ли аналитический способ выражения определенности / неопределенности исключительно под влиянием немецкого языка (основным источником для перевода была Библия М. Лютера) или развился самостоятельно из естественной потребности языка; сохранены ли в рамках этого способа функциональные особенности былого противопоставления кратких и полных прилагательных.

К вопросу о значении кратких и полных форм прилагательных в старославянских текстах обращались многие исследователи, в частности, особенности их употребления анализировали И. Курц, Ф. Миклошич, А. М. Селищев, А. Х. Востоков, Н. И. Толстой и др.

В XIX – XX вв. употребление кратких и полных форм прилагательных в старославянском языке считалось тождественным употреблению члена в греческом языке, однако А. Х. Востоков обозначил важное различие – во всех древних списках евангелий встречаются примеры, когда полные формы употребляются там, где в греческом члена нет ^{[2, с. 35]}. Так как большинство старославянских текстов являются переводами с греческого языка, то нельзя отрицать определенное влияние языка оригинала на переводной текст. В греческом языке определенный член употреблялся в сочетании с прилагательным и существительным и выполнял схожие с полными формами прилагательных в старославянском языке функции. Как отмечает Н. И. Толстой, переводчики точно отражали значение греческих форм с членом при переводе существительных в сочетании с прилагательным-атрибутом, при этом они могли употреблять полную и краткую форму прилагательного, даже если в оригинале члена не было ^{[3, с. 64-65]}.

А. М. Селищев предполагал, что прилагательные в полной форме отличают предмет от других предметов того же качества; а И. Курц считал, что местоимение в постпозиции подчеркивало в сочетании прилагательного с существительным индивидуальное свойство предмета, отличая его из ряда других предметов с таким же свойством ^{[3, с. 57]}. По мнению Н. И. Толстого, именно в индивидуализации кроется основное значение полной формы прилагательного, поэтому «подчеркивание» свойства предмета полной формой должно относиться не только к прилагательному, но к сочетанию «прилагательное + существительное» целиком ^{[3, с. 58]}.

Г. А. Хабургаев также подчеркивал, что членные формы прилагательных первоначально указывали на индивидуализированный признак, который уже был известен собеседнику и который был специфическим для определяемого предмета. Именные же формы употреблялись в том случае, когда указание на признак или свойство предмета не требовало подчеркивания его известности или специфичности. Только именные формы могли быть использованы в функции сказуемого, так как назначение сказуемого – сообщить о подлежащем нечто новое для собеседника ^[4].

Краткие и полные формы прилагательного выражали определенность и неопределенность существительного, к которому относилось прилагательное. Определенная форма прилагательного выделяла предмет из числа подобных ему предметов, поэтому полная форма прилагательного могла употребляться и в сочетании с дополнительными средствами, эксплицированно подчеркивающими индивидуализацию предмета, – с указательными местоимениями, формой звательного падежа определяемого лица. Краткая форма прилагательного, которое относилось к существительному, указывала на то, что предмет ничем не выделяется из других подобных ему предметов. Для усиления значения неопределенности краткая форма прилагательного могла употребляться в сочетании с числительным «один» и чаще всего указывала на какое-то свойство предмета без дополнительной характеристики ^{[3, с. 128]}.

В старославянских памятниках противопоставление кратких и полных прилагательных зависело от семантического класса прилагательного. Так, некоторые прилагательные имели только полную форму (прилагательные со значением времени и места; прилагательные, образованные от наречий места и времени), ряд прилагательных имел только краткую форму (например, притяжательные прилагательные), а в отдельных случаях существовала корреляция кратких и полных форм ^[3].

Предложенный выше обзор точек зрения дает нам достаточно полное представление об употреблении и значении кратких и полных прилагательных в старославянском языке. К сожалению, особенности функционирования реликтов этой корреляции и формирующегося нового аналитического способа выражения в словенском языке XVI в. категории определенности / неопределенности не были предметом специальных исследований.

Для анализа мы выбрали фрагменты из старославянских текстов Нового Завета ^{[5, 6, 7, 8]} и два перевода этих же фрагментов на словенский язык П. Трубара ^[9] и Ю. Далматина ^[10]. Выбор вариантов переводов обусловлен тем, что переводчики придерживались различных стратегий: Трубар в своих переводах активно использовал определенный и неопределенный артикли, употребляя их по аналогии с немецким языком, Далматин при переводе старался избегать чрезмерного употребления артиклей. Сопоставляя данные старославянских и словенских фрагментов, важно отметить, что в обоих случаях тексты являются переводными с языков, для которых было характерно употребление члена (греческий язык) или артикля (немецкий язык).

Рассмотренные нами случаи употребления кратких и полных форм прилагательных можно разделить на три блока: 1. употребление прилагательных в звательном падеже (старославянский язык) и в конструкциях с обращением (словенский язык); 2. полные формы прилагательных в старославянских текстах и полные формы с определенным артиклем в словенских текстах; 3. краткие формы в старославянских текстах и краткие формы с неопределенным артиклем в словенских текстах.

В звательном падеже в старославянском языке употребляются полные формы, в словенских текстах в подобных случаях также встречаются полные прилагательные (всего 5 случаев в рассмотренных нами отрывках): рабє лѹкавыи ^[5] / ti hudobni hlapez ^{[9, с. 78]} / ti Hudobni Hlapez ^{[10, с. 12 (122)]}; зълыи рабє и лѣнивыи ^{[8, с. 102]} / ti hudi in leni hlapez ^{[9, с. 110]} / ti hudobni inu lejni Hlapez ^{[10, с. 16 (1235)]}. Как отмечает Н. И. Толстой, полная форма прилагательного в славянских переводах встречается часто в звательном падеже, при этом в греческом оригинале звательные формы употребляются без члена ^{[3, с. 65]}. Употребление полной формы прилагательного при выражении звательного падежа оправдано, так как звательный падеж выражает обращение говорящего к лицу, которое ему уже известно и которое выделяется из ряда ему подобных ^{[3, с. 80]}. Тем не менее, в редких случаях в старославянских текстах могли встречаться и краткие формы прилагательных в звательном падеже, например, ѡ родє нєвѣрєн и развраштєнъ ^[7]. В словенском переводе Трубара в данном контексте употребляется существительное женского рода с прилагательными в исторически краткой форме, в XVI в. корреляции кратких и полных форм прилагательных женского рода уже не было (o ti neuerna inu ispazhena shlahta ^{[9, с. 272]}), а в переводе Далматина сохраняется существительное мужского рода с прилагательными в полной форме (o ti neverni inu spazheni rod ^{[10, с. 36а (1276)]}).

Полные формы прилагательных в рассмотренных нами отрывках были отмечены всего в 5 случаях в мужском роде. Важно уточнить, что Далматин старался не употреблять указательное местоимение в качестве определенного артикля, в то время как Трубар его активно использовал. Так, например, мы встречаем следующие примеры: чьто сьтворь жiвота вѣчьнааг ^[7] / de iest ta vezhni leben possedem ^{[9, с. 278]} / de vezhni leben erbam ^{[10, с. 37а (1278)]} (1); слышитє чьто сѫдии нєправьдьныи глѥтъ ^[5] / poslushaite, kai ta kriui Rihtar praui ^{[9, с. 318]} / poslushajte letu, kaj ta krivi Richtar pravi ^{[10, с. 42 (1287)]} (2).

В примере (1) мы видим употребление в переводе Трубара артикля в сочетании с полным прилагательным, в переводе Далматина сохранилась только полная форма прилагательного. По данным Корпуса текстов словенских протестантских авторов XVI в. существительное leben («жизнь») чаще всего употреблялось именно в сочетании с артиклем и полной формой прилагательного (всего 759 примеров), без артикля с полной формой прилагательного в Корпусе представлено только 200 примеров. Употребление данного существительного с краткой формой прилагательного не было характерно, так как является терминологическим и центральным понятием духовных текстов (всего 102 примера на сочетание неопределенного артикля и краткого прилагательного и 45 примеров на употребление с краткой формой прилагательного без артикля).

В примере (2) необходимо обратиться к контексту. В начале перевода отрывка (Лк, 18) из Остромирова Евангелия мы встречаем следующее описание: сѫди нѣкыи бѣ въ нѣкоѥмь градѣ, а в дальнейшем мы видим уже употребление данного существительного с полной формой прилагательного: слышитє чьто сѫдии нєправьдьныи глѥтъ. В связи с этим в данном случае можно говорить о известности / неизвестности, которую Ф. Миклошич обозначил как признак выражения определенности и неопределенности ^[11]. В первом примере используется неопределенная конструкция с местоимением «некий», что указывает на еще не известное читателю лицо, то есть на его неупомянутость. В дальнейшем существительное сѫдии употребляется в сочетании с полной формой прилагательного, лицо уже известно читателю, полная форма прилагательного указывает на вторичную упомянутость в тексте. Миклошич сравнивал данную функцию полных и кратких прилагательных в старославянском языке с функцией артикля в западноевропейских языках и не выявил существенных различий, так как в обоих случаях и артикль, и формы прилагательного указывают на упомянутый или известный прежде предмет ^{[11, с. 132]}. В обоих словенских переводах также встречается подобное употребление: при первом упоминании – ie bil en Rihtar venim Meistu ^{[9, с. 317]} / en Rihtar je bil v’enim Mesti ^{[10, с. 42 (1287)]}; при повторном употреблении используются полные формы прилагательного и артикль (примеры см. выше).

Употребление краткой формы прилагательного и неопределенного артикля в словенских текстах и краткой формы прилагательного в старославянских переводах также может соотноситься с теорией референтности, так как при первом упоминании объекта в тексте используется краткая форма прилагательного и неопределенный артикль. В исследуемых нами текстах отмечено всего 8 примеров: придє чкъ богатъ ^[7] / pride en bogat mosh ^{[9, с. 158]} / je prishal en bogat Mosh ^{[10, с. 29а (1240)]}; вѣды мѫжа правьдьна и ста ^[5] / on ie veidel, de ie on bil en brumen inu suet Mosh ^{[9, с. 158]} / de je on en brumen inu svet Mosh ^{[10, с. 29а (1262)]}; кто оубо єстъ вѣръны рабъ и мѫдры ^{[6, с. 12]} / ie tedai en sueist tar modar hlapez ^{[9, с. 107]} / en svejst inu razumen Hlapez ^{[10, с. 15а (1234)]}. Нельзя не отметить, что в старославянском и в словенском переводе употребление кратких форм чаще совпадают друг с другом, чем употребление полных форм. Неопределенность служила показателем того, что предмет, к которому относится прилагательное, не акцентирован логически, и поэтому не нуждается в эксплицитном выделении из числа ему подобных предметов ^{[3, с. 65]}. Схожее употребление характерно и для неопределенного артикля – неопределенный артикль служит для обозначения предмета, ничем не отличающегося от других ^{[12, с. 170]}.

Как уже было отмечено выше, употребление кратких и полных форм прилагательных в старославянском языке сравнивали с употреблением члена в древнегреческом, однако по наблюдениям А. Х. Востокова ^{[2, с. 35]} и Н. И. Толстого, полные прилагательные во всех древних списках евангелий употреблялись и в тех случаях, когда в греческом оригинале члена не было ^{[3, с. 64]}. Переводчики с греческого языка могли находить возможность выражения греческих форм с членом с помощью необходимой формы прилагательного, а в случаях, если соответствия не было, употребляли нужную форму прилагательного, независимо от наличия или отсутствия греческого члена ^{[3, с. 65]}. В связи с этим Г. Гуннарсон предположил, что две формы прилагательного в старославянском языке возникли в результате влияния двойной формы творительного падежа единственного числа существительных на –ā на склонение прилагательных, поэтому появились обе формы: доброѭ/добрѫ, однако оттенок определенности / неопределенности получили благодаря представлениям переводчика под влиянием греческого оригинала. А. Досталь выдвинул предположение, что полные формы прилагательных в старославянском языке сформировались без влияния греческого языка в результате морфологического обособления прилагательных от существительных ^{[3, с. 59]}, предпосылки к которому появились еще в праславянском языке и отразились уже в старославянском.

В словенском языке образование аналитического способа выражения определенности / неопределенности в результате утраты противопоставления кратких и полных форм прилагательных также вызвало споры о его происхождении. Употребление существительных с артиклями в конце XVIII – начале XIX вв. расценивалось как германизм, а сочетания указательного местоимения и неопределенного числительного с прилагательным, напротив, считались словенским явлением. Так, Е. Копитар видел в употреблении артиклевидной частицы с прилагательными словенскую разговорную форму сочетания с прилагательным и не считал, что это явление возникло под влиянием немецкого артикля ^{[13, с. 258]}, а Р. Коларич подчеркивал, что словенский артикль развился независимо от немецкого как дополнительное синтаксическое и стилистическое средство выражения определенности ^{[14, с. 41-42]}. В качестве доказательства этому служит тот факт, что член в словенских текстах появляется даже в тех местах, где нет артиклей в немецком оригинале.

Таким образом, мы сравнили некоторые примеры употребления полных и кратких прилагательных в старославянских (а в некоторых случаях – церковнославянских) и словенских текстах XVI в. В проанализированных нами примерах мы видим совпадение в употреблении кратких и полных форм прилагательных как в языке словенской книжности XVI в. (только у форм единственного числа мужского рода), так и в старославянском языке. В словенских текстах активно использовался артикль, который компенсировал утрату противопоставления кратких и полных форм прилагательных и выполнял схожие функции с западноевропейским артиклем и членом в греческом языке. Употребление кратких и полных форм прилагательных в старославянском языке и аналитического способа выражения определенности / неопределенности в словенском языке может указывать на то, что язык оригинала влиял на переводческую стратегию и выбор форм, а в словенском языке и артиклей – переводы выполнялись с языков, для которых было характерно использование артикля или члена для выражения категории определенности / неопределенности, поэтому переводчики старались отобразить данную категорию с помощью доступных им языковых средств в языке, на который они переводили. Однако рассмотренные нами примеры в словенских переводах могут также свидетельствовать о развитии самостоятельных специальных способов выражения категории определенности / неопределенности, заменивших противопоставление кратких и полных форм прилагательных. Проведенный нами анализ случаев употребления аналитических форм выражения категории определенности / неопределенности в словенском языке XVI в. и кратких и полных форм прилагательных в старославянском языке позволяет сделать вывод, что аналитические формы в словенском языке совпадали с краткими и полными формами прилагательных в старославянском языке, что подчеркивает схожую функциональную нагрузку аналитических форм с прежним противопоставлением кратких и полных форм прилагательных в словенском языке.