"Вкус" как эстетическая категория в моралистической и философской литературе XVII века

Зайцева Наталья Владимировна кандидат искусствоведения генеральный директор, ООО "Вуаяжер" 194100, Россия, г. Санкт-Петербург, ул. Харченко, 1, кв. 34 Zaуtseva Nataliya Vladimirovna PhD in Art History Director General, "Voyager" LLC 194100, Russia, g. Saint Petersburg, ul. Kharchenko, 1, kv. 34 nvzaytseva@mail.ru Другие публикации этого автора

Авторы книги «История эстетических категорий», выделяя эстетическую категорию вкуса пишут: «Начиная с XVII века в эстетической литературе появляется новая эстетическая категория «вкус» ^{[1, c. 258]} и первое упоминание этой эстетической категории они находят в работе Грасиана Бальтасара «Настольный предсказатель», изданной в 1647 году.

В данном исследовании мы ставим целью показать, что появление эстетической категории вкуса относится к 1620-1630 годам и рассмотреть причины ее появления. Представляется важным связать эстетическую категорию «вкуса» с одной из категорий галантной эстетики «утонченностью», которая становится главным требованием как к манере поведения светского человека, так и к образу жизни в целом французской аристократии XVII века, подчеркнув, таким образом, социальную обусловленность понятия вкуса. Из сферы светского общения и повседневности категории «утонченность» и «утонченный вкус» перетекают в сферу искусства, где и разворачивается дискуссия о субъективности вкуса и тирании правил.

В настоящее время проблема вкуса по-прежнему является актуальной, поскольку мы видим размывание границ этого понятия, отрицание иерархии эстетических ценностей, которое происходит в современном искусстве. Столь же остро, как и в XVII веке стоит вопрос выработки критериев оценки произведений искусства. При этом невозможно говорить о развитии и трансформацию эстетической категории «вкуса», если мы не понимаем истоков ее появления.

Если говорить о времени появления эстетической категории «вкуса», то в XVII и XVIII веке, действительно, господствовало мнение, что впервые она встречается в книге Грасиана Бальтасара. Однако, современные исследователи, такие как Ж. P. Ден в статье «Понятие «хорошего вкуса» в XVII веке: историческое и терминологическое» находят первое использование понятие «вкуса» в связи с критическим суждением в письмах Геза де Бальзака, которые датируются 30-ми годами XVII века ^{[2, pp. 726-729]}.

Карин Барбафьери в своей статье «Вкус, хороший и особенно плохой в оценке литературных произведений» пишет, что в переписке и литературе понятие «плохого вкуса», в его метафорическом понимании распространяется в 20 - 30-е годы XVII века, и широко распространяется в критике к 1660 годам ^{[3, pp. 145]}.

Можно добавить, что в письмах французского поэта Венсана Вуатюра (1597 - 1648) регулярно используется слово «вкус» в переносном смысле. Например, в письме 1638 года он пишет «самые великолепные произведения живописи, и скульптуры … нисколько не в моем вкусе» ^{[4, p. 316]} или в письме к графу д’Аво в1647 году он передает ему слова мадам де Лонгвиль: «Но, прежде всего, она говорила об утонченности и красоте вашего ума и о вкусе, с которым вы судите о прекрасном» ^{[5, p. 59]}.

Таким образом, можно говорить об использовании категории «вкуса», начиная с 20-30-е годов XVII века в литературных салонах и переписке интеллектуальной элиты. В философской литературе как эстетическая категория оно используется с середины XVII века. Появление эстетической категории «вкус» произошло не под влиянием книги Грасиана, поскольку она была переведена на французский язык лишь 1687 году Амело де ля Уссе, посвящена Людовику XIV и была адаптирована к версальскому контексту. Она появляется в салонной интелелктуальной среде. Тот же самый Венсан Вуатюр свободно говорил и писал стихи на испанском языке, находился на службу у Гастона Орлеанского, который общался и жил в течении месяца у знаменитого коллекционера, эрудита и интеллектуала Дон Жуана де Ластаноза, в литературный салон которого был вхож и сам Грасиан Бальтасар. Гез де Бальзак, Венсан Вуатюр или Грасиан Бальтасар - это образованные люди, которые закончили иезуитские колледжи и были вхожи в знаменитые литературные салоны своего времени, в которых произошло появление этой эстетической категории.

Эта датировка важна для того, чтобы связать категорию «вкуса» с социо-культурными процессами, которые происходили в это время и которые приводят к появлению этой категории.

Утверждение в первой половине XVII века модели монархии классического образца привело к социальной трансформации правящих элит. В это время королевская власть получает мощные финансовые ресурсы, родовое и мелкое дворянство, напротив, разоряется и в поисках денег устремляется к трону. Эти процессы Норберт Элиас назвал процессом превращения рыцарского сословия в придворное ^{[6, p. 103]}, что привело к смене рыцарского идеала галантным.

К середине XVII века мы видим восприятие французским королевским двором галантной эстетики. «Людовик XIV начал свое царствование в то время, когда героизм преобладал над галантностью, имея несколько больше необходимости в галантном образе, чем в том, который окружает воина-героя» [7. p. 101]. Переход от героического идеала к галантному означает смену эстетических норм и вкусов.

Галантная эстетика, направленная на консолидацию правящих элит, была своеобразным цементом, соединяющим разнородные социальные группы у трона. Однако, это общество оставалось элитарным. Необходимы были ограничительные механизмы, которые разделяли двор на «своих» и «чужих» и сдерживали проникновение чужеродных элементов. Одним из таких ограничителей были понятие «утонченности» и «утонченного вкуса», которые выступали позитивно воспринимаемой характеристикой манеры поведения и образа жизни представителей правящих элит.

Понятие «вкуса» для светского человека XVII века носит, с одной стороны, коллективный характер, поскольку он формируется только в хорошем обществе: «вкус наших друзей должен быть всегда правилом для нас» ^{[8, p. 79]}. С другой стороны, его генерируют лучшие представители светской элиты, люди, обличенные неоспоримым авторитетом.

Так утонченным вкусом современники наделяли короля Людовика XIV. Во вступлении к сборнику арий Шабансо де ля Бар писал, обращаясь к королю: «Вкус Вашего величества столь утонченный, сир, что я осмеливаюсь думать, чтобы не льстить себе, что ваша доброта к ариям во время исполнения извиняет мою вольность посвятить их вам» ^[9]. И это не только льстивые слова придворного музыканта, сколько политическая программа самого Людовика XIV, который сделал все для того, чтобы прослыть самым галантным монархом Европы, имеющим утонченный вкус. На представлении об утонченном вкусе строится вся королевская политика индустрии роскоши, проводником которой был министр финансов Кольбер.

Следующим фактором, который сыграл роль в возникновении эстетической категории «вкуса», было появление нового социального пространства - светских и литературных салонов. Менее иерархизированное чем двор, пространство светских салонов стало тем местом, где происходила встреча сословий, а литература тем занятием, которое их объединяло. Примером может служить салон маркизы де Рамбуйе, в котором кардинал Ришелье, великий Конде, маркиза де Монпансье и другие аристократы, увлеченные литературным творчеством, встречаются с философами, писателями, выходцами из третьего сословия такими как Корнель, Вуатюр, Гез де Бальзак. «Особняк Рамбуйе, если можно так выразиться, был театром во всех их развлечениях. И это было место встречи всего, что было самого галантного при дворе с самым учтивым среди лучших умов своего века», пишет их современник писатель Телеман де Рио ^{[10, p.443]}.

В пространстве салонов участники светского общения формулируют правила социального сосуществования для избранного общества благородных людей или «honnête homme», к которому они себя относят. Складывается персоноцентричная элитарная галантная модель, утверждается мнение, что у каждого своя манера и это выдвигает категорию вкуса на первый план.

Новая галантная манера поведения, как и вкус начинают ассоциироваться с понятием «утонченности». Придворная знать, по выражению Альберта Осони «организует свое существование вокруг идеала воспитанности и утонченности, из которой вытекает форма согласия и сознательность социальной группы» ^{[11, p. 1]}. По мнению моралиста Шевалье де Мере, принцип утонченности касается всех аспектов жизни и быта благородного человека - беседы, мыслей, манеры одеться, вкуса ^{[12, p. 157]}.

Трудно определить с какого момента понятие «утонченности» начинают связывать с эстетической категорией «вкуса». Широкое использование термина «утонченный вкус» мы видим в литературе и письмах, начиная с середины XVII века. Словарь Французской Академии за 1694 год окончательно подводит итог и термин «вкус» уже используется в переносном смысле и сочетается с определениями «утонченный» и «деликатный». Это указывает на то, что мы имеем дело с давно устоявшейся нормой ^{[13, p. 529]}.

«Утонченный вкус» становится самым сильным оружием в искусстве нравиться в свете, помогая избежать оплошностей и ошибок в общении. Многочисленные книги по этикету, издающиеся для тех, кто хотел сделать успешную карьеру в свете и провозглашают: «Мы должны иметь утонченный вкус для того, чтобы избежать того, что не приличествует. Без этого невозможно преуспеть в искусстве нравиться» ^{[14, p. 105]}. Таким образом, утонченный вкус обязателен для тех, кто хочет попасть на новый социальный уровень и иметь успех и вкус выступает в данном контексте как совокупность норм и оценок.

Утонченность и утонченный вкус являются светскими качествами, которое позволяет участникам общения «говорить и смеяться кстати», не переступая грань хороших манер. Научиться утонченности возможно лишь в свете или при дворе, в общении с избранными людьми: «Чтобы иметь возможность сказать великолепные вещи в приятной и галантной манере, не достаточно изучить некоторые книги, какими бы хорошими в своем жанре они ни были, ни приобрести знания или эрудицию. Источник этого в сердце и в разуме, все утонченное вещи происходят от вкуса и чувств. И некоторые светские персоны могут этому служить больше, чем большинство из авторов», - пишет моралист Шевалье де Мере ^{[12, p. 147]}.

Требования утонченность касались всех аспектов духовной жизни благородного и галантного человека и являлись его главным достоинством. Писатель и моралист Монкриф, рассуждая об искусстве нравиться, считает обязательным для светского человека наличие «утонченности ума и чувств, которое придают его поступкам большую или меньшую приятность»^{[15, p. 45]}.

Писатели и моралисты пытаются ответить на вопрос что такое утонченность. «Каковы признаки утонченности? - задает вопрос философ и писатель Доминик Буур и отвечает, - Это утонченность аромата, состоящего из неуловимых частей, которые не ударяют в голову. Утонченное мясо – это то, что имеет много сока, услаждает вкус; в музыке – это концерт для голоса и музыкальных инструментов, который не раздражает слуха. Но самый тонкий продукт – это утонченность мысли. Это то, что не бросается в глаза и воспринимается не сразу» ^{[16, p. 213]}.

«Утонченность» и «утонченный вкус» начинают связывать с естественностью, мерой и гармонией, одним словом, рационалистическими и картезианскими идеалами, которые широко распространяются в это время в светской и салонной среде. Например, писатель Кантьер различает утонченность «правильную» и «ложную», то есть естественную и чрезмерную ^{[17, pp. 104-105]}.То, что через край, даже, если это позитивное качество, любая аффектация чужды галантной эстетике и отторгаются ею.

Из сферы светского общения и манер требование утонченности переходит в сферу мыслей и форму их выражений. Принцип утонченности снова выступает маркером, отделяющим светскую элиту от остальных, разделяя уже в культурном отношении посредством утонченного о языка на «своих» и «чужих». Описывая язык благородного и галантного человека, реформатор французского языка Клод Фавр де Вожла использует слово «delicat», что означает утонченный в самом высоком смысле ^[18]. Светская манера общения отличается от буржуазной «утонченностью нашего языка, буржуазная же манера говорить, хоть иногда и точна, но фамильярна и тривильна», - считает Кальер ^{[19, p. 236]}.

Для писателей, моралистов в эту эпоху было очевидно, что внешняя утонченность является отражением утонченности внутренней. Здесь мы сталкиваемся со свойственным галантному идеалу стремлением к сбалансированности внутреннего и внешнего. Шевалье де Мере пишет по этому поводу: «Красота языка нравится нисколько не меньше, чем красота мыслей […] она зависит много больше от утонченности вкуса и ума, чем от знания слов и умения говорить»^{[20, p. 636]}.

Более того, философ и моралист Доминик Буур в своем письме к Бюсси-Рабютену говорит об утонченности как об основном признаке верных суждений ^{[21, p. 390]}. Без утонченности невозможно достичь совершенства в мышлении и это указывает на то, что утонченность становится важной этико-эстетической категорией.

Галантная культура формируется во взаимодействии полов. В XVII веке происходит своеобразная гендерная революция, повышение роли женщин, усложнение любовного кода и смена интонации. Утонченность становится главной характеристикой новых гендерных отношений. Персонаж знаменитого романа «Клелия» Эрминиус объясняет основы утонченной любви: «Во всех странах, в которых я путешествовал, я нашел любовь. Но я нашел ее более грубой, более непристойной, и более преступной среди людей, которые не имеют никакой учтивости и которые абсолютно несведущие в прекрасной галантности, присущей благородным людям»^{[22, p. 148]}.

Маркиза Деламбер одной из первых сформулировала отличие и превосходство французов перед другими нациями в сфере любви. «Нужно согласиться с тем, что именно французы создали утонченное искусство любви»^{[23, p. 29]}. Не только обладание становится главной целью взаимоотношений, полагает она, поскольку у благородных людей в отношения вовлечена душа, которая и является «источником всех удовольствий». Только в сложных взаимоотношениях, игре, сопротивлении, которое оказывает женщина любовь «приобретает новые оттенки утонченности» ^{[23, p. 30]}.

В дальнейшем утонченность становиться элитарным признаком и ассоциируется с глубиной и сложностью человеческой природы. Все, что утонченно имеет в глубину несколько планов: «Утонченные люди это те, у которых к каждому представлению или восприятию присоединяется много дополнительных представлений или восприятий. Люди примитивные испытывают только одно ощущение: их душа не способна ни соединять, ни разлагать. Они ничего не прибавляют к тому, что дано им природой, и ничего не отбрасывают.», - подводит итог Монтескье ^{[24, c. 736]}.

Моралисты, философы, писатели XVII века пытаются ответить на вопрос, который актуален по сию пор, как формируется «утонченный вкус», учитывая субъективность и неоднозначность этого понятия.При всем многообразии нюансов, ответы можно разделить на две категории.

Большинство связывало понятие «утонченного вкуса» с просвещенным разумом, образованием или общением с просвещёнными людьми, чей вкус является безукоризненным: «Рассудительные люди всегда имеют хороший вкус, поскольку он происходит от просвещенного ума» ^{[25, pp. 55, 77]}.

Антуан Удар де Лямотт в «Размышлениях о критике» полагает, что такое сообщество высокообразованных людей, как Французская Академия, является оплотом хорошего вкуса и академических свобод, а также рассматривает критику авторов, включая древних, как необходимое условие прогресса и формирования хорошего вкуса ^{[26, p. 43]}.

Эта позиция основана на простой рациональной логики. Шевалье де Мере объясняет, что человек, обладающий вкусом, умеет почувствовать что нравится в том или ином предмете и «предпочитает всегда вещи великолепные посредственным», поскольку «хорошие вещи способствуют нашему счастью, чем они лучше, тем больше они ему способствуют. Поэтому хороший ум необходим для хорошего вкуса и хороший вкус не помешает уму» ^{[27, p. 89]}.

Однако, светский человек не являлся ученым педантом и, говоря об уме, писатели и моралисты имели ввиду скорее рационализм и здравомыслие. Поэтому Ларошфуко, выражая светский идеал, полагал, что в формировании хорошего вкуса важнее здравый смысл и рассудительность, чем большой ум: «Хороший вкус идет больше от ясности суждений, чем от ума» ^{[28, p. 305]}.

В отличие от тех, кто ассоциирует утонченный вкус с глубоким критическим суждением, вторая часть писателей и моралистов полагала, что утонченный вкус - это спонтанная реакция индивидуума на впечатление и зависит она не столько от разума, сколько от моральных и нравственных качеств человека. Мадам Деламбер, рассуждая о вкусе, дополняет распространенный рационалистический взгляд: «Хороший вкус строится на сочетании субъективных факторов (уместность, утонченность, мера) и объективных (разум). Вкус зависит от двух вещей - утонченность чувства в душе и точности суждений ума» ^{[29, p. 16]}. Моралист Рене Рапен полагает, что хороший вкус происходит от благопристойности, то есть от добродетелей ^{[30, p. 485]}. Этой же точки зрения придерживается и Контьер ^{[17, p. 105]}.

По их мнению, помимо образования и ума нужно иметь интуитивное чувство меры, высокие нравственные качества, которые способствуют появлению утонченного вкуса. Однако, эта позиция вступает в противоречие со светским характером понятия «хорошего вкуса», поскольку иметь добродетели, в том числе христианские, не достаточно для того, чтобы прослыть в свете человеком, имеющим утонченный вкус. Речь может идти только о большем или меньшем авторитете людей, наделенных этими добродетелями. Отсюда проистекает проблема субъективности оценки самих авторитетов.

Позднее Монтескье попытался соединить полярные точки зрения и выделяет вкус естественный (не зависящий от знаний), иными словами, простое понимание того, что приносит удовольствие и вкус приобретенный. И только приобретенный вкус базируется на уме: «вкус - это ум, направленный на некое утонченное наслаждение светских людей» ^{[31, p. 67]}. Следовательно, есть люди, наделенные в большей степени природным вкусом, но образование и разум необходимы для достижения «вкуса приобретенного».

Как мы видим, обе позиции не дают окончательного ответа на вопрос как формируется «утонченный вкус» и, самое главное, не снимали проблемы субъективности оценки.

Поэтому в 1670-е годы вопрос об утончённом вкусе, который все больше начинает ассоциироваться с критическим мышлением, широко обсуждается в светских салонах. Показательно в этом отношении письмо мадам де Лафайетт к маркизе де Севинье, написанное 4 сентября 1673 года. В этом письме она рассказывает, что они говорили после ужина у мадам Гурвиль о людях, которые имеют вкус выше или ниже своего разума: «Вы имеете вкус выше вашего разума, месье де Ларошфуко тоже, еще я, но не настолько как вы двое» ^{[32, p. 116]}. При этой беседе присутствовал Ларошфуко, который написал об этом в своих «Размышлениях» буквально повторяя обсуждаемый вопрос. Он отмечает у людей большое разнообразие соотношений разума и вкуса: «Есть разница между вкусом, который нас приближает к предметам и вкусом, который нас заставляет познать и понять правила. Можно любить комедию и не иметь достаточно утонченного вкуса, чтобы верно судить о ней и можно иметь превосходный вкус, чтобы верно судить о комедии и не любить ее» ^{[33, p. 306]}.

Столь широкий резонанс в светском обществе вокруг этого вопроса был связан с тем, что со всей очевидностью встала проблема субъективности оценки произведений искусства. Многие писатели начинают высказывать недовольство той той властью, которую приобрели «светские оракулы вкуса». Известный публицист де Визе не случайно заявляет: «Тот, кто не был оценен в салонах, не получит никогда одобрения света» ^{[34, p.141]}. И далее он с иронией описывает то, как пьеса становится известной. Автор читает ее в салоне «двум или трем друзьям, к этому можно прибавить любовников этой дамы, которые не читая пьесы, публикуют отзыв, что это самая очаровательная вещь в мире. Друзья любовников тоже говорят то, что должны и вот автор представлен свету» ^{[34, p. 165]}.

Как реакция на это нарастает влияние приверженцев строгих правил, соответствие которым является мерой оценки произведения искусства и противостоит размытому понятию «утонченного вкуса». В 1687 году обостряется старый спор «древних» и «новых» во Французской Академии. Спор приверженцев античной традиции и правил во главе с Буало и противостоящих им апологетов современного искусства во главе с Клодом и Шарлем Перро, утверждающих превосходство века Людовика XIV. Если отойти от вопроса о превосходстве прошлого или настоящего, становится очевидным, что это был спор о субъективности вкуса. Буало выступает против тирании «утонченного вкуса» элит, когда право выносить эстетический приговор имеет группа признанных лиц. Правила для Буало - это попытка навести порядок в субъективных мнениях, высказываемых людьми «странного вкуса» ^{[35, p. 262]}.

Последователи Франсуа Блонделя и Буало говорят о том, что различие вкусов происходит от разных способностей и чувств людей, поэтому вкус субъективен, люди не знают истинной красоты и мало склонны к рассуждению. В силу этого не следует полагаться на вкус. Иное дело, если вкус основан на принципах или правилах, которые дают разуму возможность обоснование мнения ^{[36, p. 60]}.

По мнению сторонников Перро, таких как Андре Марешаль утонченный вкус позитивно понятый отличает современную драматургию. Битвы, смерти, катастрофы - это описывает античная трагедия, «которую можно любить лишь имея суровый вкус, противоположный утонченности, присущей нашему народу сегодня» ^{[37, p. 28]}. Таким образом, утонченность становится признаком новой французской галантной литературы, которая превосходит не только литературу других стран, но и произведения искусства великих цивилизаций прошлого.

Клод Перро различал два типа красоты и два типа оценки произведений искусства. «Рассудочную красоту», у которой есть рациональное объяснение почему нравится произведение искусства. Например, богатство материала, величие и роскошь, точность и чистота создания, симметрия и пропорции. И для ее оценки достаточно обычного вкуса. Это, безусловно, камень в огород любителей правил и классического искусства. И второй тип красоты - «красота произвольная», которая не зависит от суждений, красота проходящая и мимолетная. Вот для понимания такого типа красоты, искусства светского и неуловимого нужен утонченный вкус ^{[38, p. vj]}.

Таким образом, мы видим, что рассуждения и споры вокруг «вкуса» и правил, с одной стороны, демонстрирует попытки освобождения искусства от пут правил, легализуя вкус и оценку избранной публики. Не теоретики-критики определяют ценность произведения искусства, а лучшие представители светского общества. Поэтому хозяйки светских салонов, авторитеты утонченного вкуса являются, по меткому выражению Фонтанеля, «souverain tribunal des ouvrages de l’esprit» - «верховным судом в интеллектуальной сфере» ^{[38, p. V]}.

С другой стороны, это борьба против субъективности, монополии на мнение и попытка некоторых авторов бороться с тиранией вкуса, который разделял общество в социальном и культурном отношении, определяя все, что не относится к вкусу элит, в том числе буржуазную культуру, как плохой вкус «mauvais goût».

Во второй половине XVII века во Франции разгорается спор вокруг важнейшей для эстетики дихотомии «вкус» и «правила». В этой дискуссии «утончённому вкусу» противопоставляют не понятия «отсутствия вкуса» или «плохого вкуса», они сродни вкусу, поскольку субъективны. Понятию «вкуса» было противопоставлены правила и именно вокруг этого эстетическая мысль XVII века ведет спор.

XVIII век продолжает развитие эстетической категории вкуса в работах Беллегярда^[39], Жан Френа ди Трембле ^[40], но основы этой эстетической категории были заложены в XVII веке. Россия становится европейской страной в начале XVIII века, однако лишь во второй половине XVIII века, в эпоху Екатерины II происходит действительно серьезное знакомство с европейской философской мыслью одновременно с восприятием европейской галантной модели интеллектуальными элитами.

Поэтому XVII век, который заложил фундамент эпохи Просвещения, прошел для русской философской и эстетической мысли не замеченным, он казался чем-то устаревшим и громоздким, как старые бабушкины наряды. Большую роль сыграла здесь и личность Декарта, которая заслонила собой целое столетие. Вместе с тем именно в XVII веке складывается новая эстетика, появляются новые эстетические категории, меняется ментальность, происходит гендерная революция, возникает новая культурная модель, определившая дальнейшее развитие философской мысли.