Соотношение категорий "оценка" и "свой-чужой" в англоязычных путевых заметках XIX века

Гладкова Ольга Хвтисовна аспирант, кафедра европейских языков и культур, Псковский государственный университет 180000, Россия, Псковская область, г. Псков, ул. Пл Ленина, 2 Gladkova Ol'ga Khvtisovna Postgraduate Student, Department of European Languages and Cultures, Pskov State University 180000, Russia, Pskovskaya oblast', g. Pskov, ul. Pl Lenina, 2 olga.lexter@gmail.com

Человек познает мир, задаваясь философскими вопросами «кто я?», «какое место я занимаю?», «что я могу знать?». Определение и поиск себя лежат в основе познания другого, при этом актуализация собственного «я» является отправной точкой систематизации внешнего мира. Бинарность внутреннего и внешнего миров лежит в основе оппозиции «Я - не Я». Позиция «Я» по отношению к иному задала тон не только развитию философской парадигмы, но и чётко сформировало онтологическую константу – в основе познания лежат субъект-объектные отношения.

Субьективизация личности осуществляется через общение или диалог. Понятие диалогичности как ключа к пониманию природы личности наиболее глубоко рассмотрено в работах М.М. Бахтина ^[3]. «Я» человека, согласно М.М. Бахтину, проявляется только на пути к диалогу с другими. Эта категория рассматривается и в ряде философских работ (Ж. П. Сартра, Ж. Лакана, Ж. Делез, Э. Левинаса и т.д.), основной сутью которых является утверждение о возможности бытия лишь «в паре с другим». ^[20] При этом главной составляющей подобного бытия является восприятие «Я» через «другого». На фоне сопоставления и сравнения мира «своего» и «другого» в сознании человека создаётся определённая картина мира.^[5],[24]

Универсальная базовая доминанта «Я-другой» реализуется в языке. Традиционно в лингвистике оппозиция «Я-другой» анализируется как в: 1) коммуникативной лингвистике ( А.П. Садохин, Д.В. Куликова, М.Л. Дубоссарская, Е.П. Захарова, Я. Ю. Кислякова, В.В. Богомазова) так и в 2) лингвокультурологии (С.В. Иванова, Т.В. Алиева, И.М. Гасанова, О.Г. Орлова). В рамках этого исследования категория «Я-другой» рассматривается в лингвокультурологической парадигме.

Важно заметить, что в лингвистике наблюдается расширение компонентов оппозиция «Я» («свой»)- «другой» за счёт использования терминов «иной», «чужой». Обратимся к проблематике понятийного аппарата с целью уточнения смысловой нагрузки каждого из терминов оппозиции.

М.Л. Дубоссарская предлагает троичную систему «свой: чужой, другой», которая предполагает разные модели восприятия того, что не входит в круг «свой». «Другой», по мнению М.Л. Дубоссарской, вызывает интерес и не несёт в себе угрозу, не является «своим», но и не «чужим». Тем не менее, наблюдается подвижность отношений между «свой» и «другой». Восприятие отличного от своего проходит ряд этапов и на этом пути способно поменяться от отношения как к чему-то враждебному – «чужому», так и наоборот: к «чужому» может возникнуть интерес и как следствие принятие уже не чуждого, а «другого». В данном случае размытость границ субъективного восприятия зависит от определенных обстоятельств (религиозно идеологическая, социальная или политическая системы иного общества), которые и задают вектор направленности принятия/непринятия объекта. ^[10]

О нестабильности членов оппозиции говорит и Кислякова Е.Ю., опровергая в своем исследовании утверждение Захаровой Е.П. о жесткости категории «свой-чужой». ^[11] Категория «свой-чужой» является нестабильной и имеет градуированный характер. Градуированный тип оппозиции актуализируется в виде шкалы «свой-иной-чужой». Категориальная нестабильность обусловлена особенностями человеческого познания. Языковая реализация познания отражается с помощью категории «инакости», которая включена в оценку, так как восприятие иного неизбежно сопряжено с разнообразным спектром человеческих эмоций и чувств: любопытством, страхом, отчуждением или принятием. ^[13]

Принцип градуальности оппозиции «свой» - «чужой» находит своё отражение и в работе Свинкиной М.Ю., посвящённой подробному рассмотрению категории «инаковости» в медиадискурсе. По мнению Свинкиной М.Ю. опыт человеческого общения не ограничивается представлением «свой» и «чужой». Восприятие окружающей действительности требует более подробной интерпретации. Оппозиция представлена наибольшим количеством составляющих ее членов: «свой: иной, другой, чужой». Отправной точкой определения того, что не входит в круг «свой» выступает «иной», объективирующий инаковость, т.е. нетождественность. Тональность интерпретации иного– нейтральная или умеренно положительная. Базис квадриады представлен в виде отношений «свой-чужой», где чужой является «крайней степенью инаковости». ^[21] «Чужому», как правило, даётся негативная оценка. В речи она выражает «социальную дистанцию и нетерпимость» ^[21], в то время как лексема «другой» , т.е. не такой как «я» имеет скорее нейтральный семантический оттенок. Однако член оппозиции «другой» подвижен, и в зависимости от обстоятельств может перейти в сферу «чужой». Следовательно, «другой» является более широким понятием. «Чужой» априори является «другим», в том время как «другой» не всегда «чужим».

Таким образом, в лингвистической литературе оппозиция «свой-чужой» представлена как ассиметричная. «Свой» является неизменным, в то время как «не свой» может быть «иным», «другим» или «чужим». В рамках рассматриваемой оппозиции другость, инакость и чужесть представляют собой родственные понятия; их семантические различия могут быть нивелированы, когда речь идёт лишь о разграничении понятий «свой» и «не свой». В этом случае общим компонентом значения для всех членов семантического ряда является «не-свой», поэтому далее по тексту допускаем использование термина «свой-чужой», подразумевая при этом все компоненты второго члена оппозиции. Так, в рамках настоящего исследования при анализе эмпирического материала использовалась квадриада «свой: иной, другой, чужой», что позволяет отобразить полный спектр возможностей авторского восприятия не своей культуры. По справедливому замечанию М.Ю. Свинкиной, в понятии «другой» «снимается социальность и оценочность, присущая понятию «чужой». ^[21] При анализе описания чужой культуры не следует пренебрегать оттенками значений. Так под «иной» подразумевается нейтральная или положительная оценка, «другой» - нейтральная оценка, «чужой» - отрицательная оценка. Степень аксиологической интенсивности актуализируется с помощью компонентов квадриады- «иной» и «другой» (интенсивность чужести снижается и нейтрализуется).

Поэтапное «отдаление» от одного полюса градуальной оппозиции «свой» до другого- «чужой» свидетельствует о наличии аксиологического признака. Лингвистическая категория градуальности, как неотъемлемый признак оппозиции «свой-чужой», выражает «мерительное» отношение говорящего к предмету речи. Следовательно, данная оппозиция формирует оценочность в тексте. Наиболее подробно категория оценки была рассмотрена в работах Н.Д. Арутюновой и Е.М. Вольф, при анализе теоритического и практического материала будем пользоваться классификацией оценки, предложенной именно этим учеными. Оценка как ключевое понятие лингвистической аксиологии предполагает отношение к объекту и формируется на основе оценочной шкалы (хорошо/плохо), когда субъект оценки считает, что объект оценки хороший или плохой. ^[1],[7]

Амбивалентный характер категории оценки совпадает с нестабильностью категории «свой: иной, другой, чужой». Субъективная оценка способна меняться: «свой» может приобрести отрицательную коннотацию, а «чужой» перейдя в сферу «другой», может стать оценочно нейтральным или положительным (интересным, необычным, непривычным и т.д.) Таким образом, необходимо решить две задачи: во-первых, проследить аксиологический потенциал оппозиции «свой-чужой» («свой»= «хороший», «чужой» = «плохой», «свой»= «плохой», «чужой»= «хороший»); во-вторых, проследить градуированный характер категорий оценки и «свой: иной, другой, чужой».

В рамках настоящего исследования рассмотрим соотношение категорий «оценки» и «свой-чужой» на материале англоязычных путевых заметок XIX века. Анализ отечественной (Н.М. Маслова, М.Г. Шадрина, О.М. Скибина, И.Ф. Головченко) и зарубежной (K. Turner, B. Korte, J. Borm) литературы позволяет определить путевые заметки как разновидность жанра путешествий. Путевые заметки представляют собой описание реального путешествия, предпринятого автором по неизвестным или малоизвестным странам и регионам. В тексте путевых заметок зафиксирована информация о природе, быте, традициях и других реалиях не своей культуры. Образ автора является обязательным элементом путевых заметок. Он является участником, наблюдателем и активным комментатором событий. Автор обращается к "своему" читателю, который разделяет с ним общую картину мира. Универсальная оппозиция «свой-чужой» является формообразующей категорией литературы путешествия в целом и путевых заметок в частности. Сама цель путешествия- познать иное, отличное от «своего», определяет значимость категории «свой-чужой» в текстах путевых заметок, где «свой» - это автор и потенциальный читатель заметок, а «чужой» («иной», «другой»)- описываемый объект- русские. Автор осмысляет и оценивает происходящее на основе противопоставления и очерчивания чётких внутренних и внешних границ: «никакое «мы» не может существовать, если отсутствуют «они». ^[15]

Организация текстового пространства обусловлена перемещением автора, следующего по своему маршруту во времени и пространстве, что и определяет динамику субъективной оценки автора. Так, статус объекта оценки «не свой» может меняться, становиться «другим» или «чужим». Интенсивность оценочного компонента восприятия того, что не входит в «свой» круг может рассматриваться по ряду параметров: «территориальный фактор, культурная и религиозная принадлежность, социальный статус, несовпадение ценностных / мировозренческих установок, расхождение в политических взглядах». ^[21] При схожести культурных кодов степень чужести будет уменьшаться, и наоборот возрастать, если личные и культурные ценности автора не совпадают с окружающей действительностью.

В путешествии образ «чужого мира» в первую очередь создаётся «вербализованными компонентами культуры». ^[6] Путешествие предполагает погружение в другую культуру, где границы между «своим миром» и «чужим миром» в сознании автора путешественника «очерчиваются» с помощью описания иных национальных особенностей (культурных реалий): предметы быта, национальная кухня и одежда, традиции, праздники и др. На основе анализа англоязычных путевых заметок о России можно сделать вывод, что наиболее наглядным при выражении оппозиции «свой – чужой» является лексический уровень языка.

Оценочную маркированность категории «чужой» возможно проиллюстрировать текстом путевых заметок «Путешествия из Риги в Крым», в которых автор Мэри Холдернес подробно описывает социально-экономическую жизнь, политический уклад и национальные особенности населения. «The costume of the Russian peasant is very different to the English, and consequently very striking to English eyes. Whatever it may want in appearance it is substantially good, and well adapted to the severity of the climate. The man’s dress consists of a shirt of very coarse linen …, large pair of boots or sometimes very coarse stockings,… and when the weather is very cold, another coat of extremely coarse woolen cloth…. Thus equipped, they travel at all hours and in all kinds of weather, and might, but for their own imprudence, travel with impunity, and without fear of the cold; but they are extremely addicted to drunkenness, and it is said, many hundreds of them perish in a year». ^[27] В анализируемом отрывке чётко прослеживается, как описание внешнего вида крестьян переходит из сферы «чужой» в сферу «другой» и обратно. Данная нестабильность восприятия влияет и на оценочную маркированность, которая меняется с отрицательной на положительную и снова на отрицательную. Сравнение своего костюма the English с не своим – the Russian в данном примере соответствует оппозиции «свой-чужой»: непохожесть внешнего облика русских маркируется лексемами different и striking, и усиливается наречием степени very. Однако в то же время наблюдается описание русской одежды, которое вербализуется лексическими единицами с узуальным положительным оценочным значением: good, well. Автор указывает, что подобная одежда хороша в условиях сурового климата России. Так, утилитарные и эстетические оценки приобретает положительный вектор. ^[1] Следовательно, образ русского крестьянина представлен читателю как «иной», не похожий на «свой», но в тоже время не отрицательный. Далее снова происходит «движение» оценки, и автор снова выражает свое неодобрение, описывая образ жизни крестьян. Отрицательная оценка достигается использованием лексических единиц с отрицательной коннотацией: многократное повторение слова coarse (-) (усиленное интенсификаторами very, extremely); very cold (-); imprudence (-); with impunity (-); extremely addicted to drunkenness (-).

В описании традиционных русских напитков также выражены отрицательные оценки: «The brandy in common use here is distilled from corn, and is something like English gin, but more fiery spirit, and less agreeable to the taste . … They have but little knowledge in brewing, except at Petersburgh and Moscow, and few brewers elsewhere; at these places they brew both ale and porter, but neither are at all equal to what is brewed in England. The common drink of the Russian is kvass, which is not so good as our small beer». ^[27] Степень «чужести» выражается с помощью категории сравнения: like English, less agreeable to the taste; neither are at all equal to what is brewed in England; is not so good as. Сравнивая свои и чужие напитки, автор противопоставляет качество одних другим, эксплицитно маркируя общеоценочное (not so good (-)) и частнооценочное (less agreeable (-), neither are equal (-)) значения: brandy (-) vs. gin (+), (Russian) ale and porter (-) vs. (English) ale and porter (+), kvass (-) vs. small beer (+). Авторская позиция сводится к модели «свой-хорошо», а «чужое-плохо».

Положительное описание местности по пути маршрута, которое репрезентируется с помощью эпитетов: beautiful and romantic (parts of the country (+)), flourishing town (+), pretty church (+) контрастирует с убогим бытом крестьян, который поражает и удручает путешественницу. «I could feel extreme disgust (-) and abhorrence (-) at this barbarous race (-) of beings, who in all respect live more like herds of swine (-), than like rational creatures…. « , «… filthy clay floors (-), smoked walls (-)», «…little dirty children (-), women with uncombed locks (-) and unwashed hands (-)». Данные языковые единицы не только эксплицируют быт русских как образ «чужого мира», который не соответствует представлениям автора о привычной для него норме, но и реализуют в тексте авторскую отрицательную оценку. Так, данные примеры отражают оценочную модель «свой-хорошо», «чужое-плохо», а также свидетельствуют о градуированнности и нестабильности категории «свой-чужой», где «чужой» становится «другим» благодаря смене аксиологического направления.

В подтверждение вышесказанному стоит привести пример из путевых заметок другого путешественника Роберта Лиала. В его описании крестьянского рынка создаётся невидимый барьер между «своим» и «чужим». Несмотря на отсутствие очевидного сравнения «своего» и «чужого», образ русских, точнее сказать их действий, представлен негативно: «Groups of rudely habited peasants, male and female, were occupied in buying and selling all sorts of provision: coarse cloth, sheep-skin shoobs, wool, common sorts of fruit, vegetables, …ready made windows, lapti, and live animals, were all huddled together in the greatest confusion.^[29] В значении слов «cloth», «shoobs», «wool» и др. отрицательная коннотация отсутствует, однако скопление всех этих товаров на одном рынке кажется путешественнику неуместным: huddled together in the greatest confusion (-). Сочетание глагола huddle (пер. сложено беспорядочным образом) и существительного confusion (пер. беспорядок или хаос) отражают негативную субъективную оценку. ^[31] Развитие текстовой ситуации усугубляет неприязнь автора к увиденной картине с помощью описания продажи гробов среди продуктов и одежды. На примере этого и следующего отрывков прослеживается контекстуальное приращение смысла, когда отрицательное значение актуализируется в конкретном высказывании автора. Негативная оценка усиливается интенсификатором rather, который, как правило, используется при отрицательной (нежелательность, неприятие) оценки ситуации ^[31] : “…but what had rather a disagreeable (-) effect was, a number of coffins (-), painted and unpainted, very prominently displayed up on a cart, which met with a ready sale.” Так, образ «чужого» наделён отрицательной оценкой «плохой», в то время как при отсутствии сравнения «свой» эксплицитно не маркирован, как «хороший», но таковым предполагается.

Тем не менее, путешествуя по России, автор не стремится лишь к критике. Образ «чужого мира» обретает как отрицательную, так и положительную окраску. На фоне убогих крестьянских жилищ (rooms are very uncomfortable(-), dirty (-), miserable (-)) появляется противоположный образ дворянства (extremely hospitable (+), luxurious bath (+), excellent supper(+), luxurious feast (+)); мрачная атмосфера окружающей действительности (bad roads (-), miserable gloomy town (-), muddy river (-), melancholy impressions (-)) сменяется колоритным пейзажем (rich, beautiful and extremely fertile (+); nature is seen in her fantastic wildness and sterility (+), varied and pretty (+)). Данные примеры подтверждают не только многогранность индивидуальной оценки, но и аксиологическую гибкость категории «чужой». Внешний мир может быть как отталкивающим («чужим»), так и достойным определённого интереса («иным»).

В этом смысле путевые заметки о России американского журналиста Чарльза Андерсона Дана представляют особый интерес. Инаковость России представлена исключительно положительным образом и оппозиция «свой-иной» в данном случае стабильна. Также в описании быта, архитектуры, транспорта и жителей России наблюдается обратная оценочность: «свой» нейтральный или отрицательный, «иной» хороший.

Чарльз Андерсон подробно описывает своё путешествие в Ростов по железной дороге : “railways are safe, comfortable and agreeable”, “sleeping seems to be better that in our most luxurious cars”, «The journey … landed us at our destinations with less fatigue and less disturbance of the nerves than we should be likely to experience in going from New York to Chicago or to Omaha» ^[25].

Проследить обратную оценочность также можно на примере отрывка с описанием торговой выставки в Нижнем Новгороде. По мнению автора, товары (изделия из металла, шелка, дерева и др.), представленные Россией, не только отличаются искусным изготовлением (admirable, astonishing, magic, amazing), но и тем самым превосходят европейские и американские в качестве : «just as admirable as in any of the older and more practised countries». ^[25]

Эстетическая оценка вербализуется и при описании национальной русской кухни, которая также не смогла оставить автора заметок равнодушным: «stchy and borsh…-works of art». «Tea is something ecstatic, …tea of such beautiful, inexplicable, delightful, living excuisitness». ^[25]

Образ «иного» в этих путевых заметках о России реализуется с помощью прилагательных с положительным оценочным значением (safe (+), “comfortable” (+), most luxurious (+), admirable (+), ecstatic (+)) и др.; эпитетов work of art, living exсuisitness и др.

Помимо прочих культурных реалий России Чарльз Дана описывает образ и самих русских, выражая этическую оценку русского характера: «Peculiarity of Russian character, namely, kindness and generosity toward strangers, “the most kind-hearted people in the world”. Автор вынужден признать, что он вряд ли повёл себя так же в подобной ситуации: «I was ashamed of myself; for I could not imagine devoting a whole half hour to the service of three or four unknown foreigners at the Grand Central Station». ^[25] На примере данного отрывка прослеживается обратная оценочность: «Я» отрицательный, «иной»- положительный. Положительный образ русского характера эксплицитно выражается автором с помощью существительных: kindness (+) , generosity (+), и превосходной степенью прилагательного the most kind-hearted (+). В то время как «я» (свой) представлен негативно за счет возвратной формы глагола ashamed of myself (-) и отрицательной формы глагола couldn’t imagine (-).

На примере данных отрывков возможно проследить не только аксиологический потенциал категории «иной», но и языковую репрезентацию самой оппозиции «свой-иной». Так «свой» и «иной» эксплицируется комплексом языковых средств: 1) местоимениями our, we, I (свой)–they, their, these (чужой); 2) прилагательным English (свой) – Russian (чужой); и 3) собственно топонимами England, the Grand Central Station (свой) –Russia (чужой).

Таким образом, анализ научной литературы позволяет установить наличие амбивалентной оценки («хороший» или «плохой») категории «свой-чужой». Нахождение автора в другом, новом для него культурном пространстве и является тем фактором, который задает оценочную направленность категории и фиксирует её на шкале оценивания («другой»-«нейтрально», «иной»-«хорошо», «чужой»-«плохо»). Однако, как показал эмпирический материал, оппозиция «свой-чужой» и её градуальный характер в высшей степени субъективна. В путевых заметках Мэри Холдернес и Роберта Лиала образ русских раскрывается с помощью полного оценочного потенциала. Картина мира складывается не только из «крайних» значений («свой-чужой», «хороший-плохой») градуального противопоставления, а и из тех, которые находятся в континууме авторского восприятия. Так, на материале этих путевых заметок образ русского («не свой») представлен многогранно: как «иной» (положительно), «другой» (нейтрально) и «чужой» (отрицательно).

Особый интерес представляют путевые заметки Чарльза Андерсона Дана. Положительный градус оценки русских не меняется на протяжении всего путешествия. С помощью разнообразных оценочных значений образ русских эксплицитно представлен читателю «иным», исключительно положительным, иногда превосходящим «свой». Образ русских зафиксирован автором на шкале оценки и не поддается смене влияния экстралингвистических факторов.

В ходе исследования был определён комплекс лексических средств, которые эксплицитно или имплицитно аксиологически маркируют оппозицию «свой-чужой». Чаще всего субъективная оценка автора выражается за счёт прилагательных, которые в зависимости от своего лексического значения могут выражать общую или частную оценку. Реже используются существительные, наречия, глаголы и местоимения. Выбор тех или иных лексических средств индивидуально обусловлен. Как показывает эмпирический материал, нет единой модели авторского восприятия, которая бы соответствовала представлению о том, что «свой» всегда «хорошо», а «чужой»-«плохо». В соотношений двух категорий «оценка» и «свой-чужой» инвариантом является лишь оппозиция, где «свой»-это автор путевых заметок и их читатель, а «чужой» («иной», «другой»)- это описываемый образ русских. При этом статус объекта оценки не стабилен и может меняться в виду высокой степени авторской субъективности. Так, в разных текстах наблюдается аксиологическое разнообразие категории «свой-чужой»: «свой» может быть как исключительно положительным, так и отрицательным, в то время как маркированность «чужого» способна меняться от негативной (собственно «чужой»), нейтральной («другой») до положительной («иной»).