«Чужой город»: доктор Франтишек Лангер и бои за Казань в августе-сентябре 1918 г.

Казанская эпопея Гражданской войны являлась поворотным моментом в боевых действиях в Поволжье. Поражение под Казанью антибольшевистских сил привело не только к утрате контроля над стратегически важным регионом, дававшим призрачную надежду создания единого антибольшевистского фронта, но и пагубно отразилось на воинском духе Чехословацкого корпуса, представлявшего собой ударную силу иностранной интервенции в России. Самым ярким проявлением отказа от участия в боевых действиях является выступление личного состава 1-го полка корпуса, которым командовал полковник Й. Швец, совершивший самоубийство поздней осенью 1918 года. Считается, что этот факт является самым ярким проявлением деморализации личного состава, однако данные симптомы можно проследить уже в сентябре, обратившись к тексту повести-хроники Ф. Лангера, еще не ставшей предметом научного осмысления. Объект исследования: участие солдат и офицеров Чехословацкого корпуса на Поволжском фронте Гражданской войны в России, изложенное в документальной повести Ф. Лангера, расширяет границы протестных настроений в солдатской среде. Его работа формирует устойчивое представление о внутриличностном конфликте у участников событий уже в начале сентября 1918 года, что существенно дополняет сведения о мотивации участников боевых действий.

Цель работы: проанализировать эволюцию отношения чехословацких легионеров к событиям в России в условиях масштабного социально-экономического кризиса.

Задачи работы: проанализировать ход боевых действий под Казанью через призму мемуарно-документального произведения Ф. Лангера, выявить настроения, которые существовали в рядах Чехословацкого корпуса.

Одному из авторов этой статьи уже доводилось писать о враче 1-го полка Чехословацкого корпуса, писателе, драматурге и философе Ф. Лангере ^{[1, с. 229-236.]}. Не будучи профессиональным историком, доктор Лангер оставил интересные и содержательные описания отдельных моментов истории Гражданской войны в России. Боям за Казань в августе 1918 года он посвятил самый объемный свой труд из числа т.н. «легионерских» произведений – документальную повесть «За чужой город» ^{[2, с. 285-329]}.

Строго говоря, бои за Казань стали примером ситуации, когда чехословацким частям пришлось исполнять ненужные корпусу задачи. 28 июля в Симбирск к командовавшему всеми чехословацкими и русскими антибольшевистскими войсками на Урале и в Поволжье С. Чечеку (с 17 июля 1918 г. - полковнику) явилась Казанская делегация, призвавшая его идти на Казань. Чечек созвал совещание, в котором приняли участие начальник штаба 1-го полка 1-й дивизии капитан Степанов и представители местных военных и гражданских властей – КОМУЧа и Народной армии – полковники Галкин, В.И. Лебедев и В.О. Каппель и Б.В. Фортунатов. Все они, кроме Чечека и Галкина, были настроены поддержать идею похода на Казань. Лебедев указывал в своих записках, что Чечек возражал именно в силу недостатка войск для подобной операции, растянутости коммуникаций и, главное, абсолютной бессмысленности ее для корпуса ^{[3, с. 137-154]}.

Решающим аргументом, переломившим настроение чехословацкого командования, стало вмешательство представителей Антанты, майора Гинэ и капитана Борда (последний, впрочем, официальным представителем не являлся и действовал преимущественно по своей инициативе, что единодушно отмечают все мемуаристы). «В Симбирске мы встретили капитана Борда, - вспоминал все тот же В.И. Лебедев, - офицера французской армии, который только что прибыл из Казани, куда он был послан генералом Лаверном, французским военным атташе в России. Он осведомил нас о приближении союзников к Вологде и о необходимости возможно быстрее захватить Казань с целью соединиться с союзными силами по пути на Вятку. Он сообщил нам, что союзные войска направляются из Вологды в Вятку. Я отправил его к главнокомандующему генералу Чечеку, который после беседы с капитаном Бордом дал разрешение на захват Казани...» ^{[4, с. 19-20]}.

Поход союзников на Вологду и Вятку от начала и до конца был выдумкой капитана Борда. Видимо, в какой-то момент это понял и Чечек. Участник событий и соратник Каппеля офицер В.А. Зиновьев писал в воспоминаниях: «Наконец, к 1 августа были закончены все приготовления. Неожиданно от генерала Чечека, начальника 1-й Чешской пехотной дивизии, был получен приказ: 1-му Чешскому полку оставаться на месте, так как взятие Казани не входило в расчет чешского командования. После переговоров по прямому проводу командиру этого полка, полковнику Степанову (мемуарист ошибается – 1-м полком командовал Й. Швец, Степанов был начальником штаба всех сил, выделенных для операции – М.В., А.З.), удалось на свой риск повести полк в эту операцию (фактически - два батальона; третий батальон оставался под Самарой)» ^{[5,с. 363]}.

Взятие Казани тем самым прошло едва ли не против воли чехословацкого командования. Командовавший Восточным фронтом красных войск И.И. Вацетис, державший свой штаб в Казани, сухо доносил о последовавших событиях в оперативной сводке с фронта: «По правому берегу Волги белое командование послало несколько чехословацких отрядов во главе Кутлеваржа (штабс-капитан К.Кутльвашр, заместитель командира 1-го полка – М.В., А.З.). Утром 4 августа чехословацкие и белогвардейские отряды заняли город Тетюши. После сухопутного боя у Тетюш и боя судов на Волге у Балымерей наши части стали отступать на север к Богородску. Оборона устья Камы была поручена отряду, которым командовал оказавшийся предателем эсер-максималист Трофимовский. После первых же выстрелов со стороны чехословацкой флотилии он отдал приказ отступать, а сам на пароходе «Миссури» проскочил район Казани и бежал в Чебоксары… Около 5 часов вечера 6 августа 1918 года Казань покинули почти все войска. Штаб Восточного фронта, расположенный в номерах Щетинкина, попал в окружение. Вацетис принимает решение пробиться в Кремль, где находились курсанты и сербский отряд. Когда стемнело, он с группой стрелков идет в Кремль под обстрелом предателей-штабистов. В Кремль Вацетису пройти не удалось, там уже были белогвардейцы. Около 12 ночи Вацетис и несколько сопровождавших его стрелков с большим трудом дошли до Театральной площади, здесь случайно нашли штабной автомобиль и едва смогли добраться до Высокой Горы» ^{[4, с. 29]}.

В очередной раз, сделав скидку на специфику текста и лексику исторического момента, отметим, что роль чехословацких отрядов во взятии Казани расценивалась красным командованием как значительная, если не решающая.

Солидарен с этим и доктор Лангер. «Роты Первого батальона, куда также вошли сербские бойцы, тем временем быстро занимали пристань, - вспоминал он. – Роты Третьего батальона с еще одной горсткой сербов, обойдясь несколькими выстрелами и парой снарядов, взяли в свои руки старый Казанский кремль практически с наскока, пленив находившийся там полк латышей в полном составе. Так еще засветло большая часть Казани оказалась в наших руках. На следующий день эта участь постигла и оставшуюся часть города, да и окрестности тоже патрулировали наши.

Так мы взяли Казань» ^{[2, с. 289]}.

Еще одним важным успехом, пришедшим к войскам корпуса в Казани, причем практически случайно, стал захват там значительной части русского золотого запаса. По описи, в Казани было захвачено 6 517 ящиков русской монеты (499 млн. рублей), 220 ящиков иностранной монеты (40,5 млн. рублей), 391 ящик слитков (95 млн. рублей) и 261 ящик дефектной монеты (15 млн. рублей). Общая сумма составила 651 532 тыс. рублей ^{[6, с.44]}. Астрономическая цифра кого угодно могла заставить потерять голову. Доверить ее лидеры антибольшевистского движения рискнули только чехословакам. «Совет управляющих ведомствами постановил: вверить указанные выше ценности чешскому народу в лице Чехо-Совета для охраны и затем передачи Учредительному собранию или общепризнанному правительству» ^{[7, с.44]}.

Однако удержать Казань оказалось в несколько раз сложнее, чем захватить ее. Красные войска были отброшены от Казани, но не разбиты. Завязались бои за город, в ходе которых чехословацкое командование с неприятным удивлением вдруг поняло, что поддержки со стороны русских антибольшевистских сил практически не получает. «На боевых участках частей народной армии было очень мало, - писал впоследствии Б.В. Савинков, - а дрались добровольцы, члены нашей организации и 1-й чешский полк Й. Швеца» ^{[4, с.35]}. При этом одних только контрразведок в Казани было целых три: при штабе Народной армии, политическая и городская. В последней было около 120 человек, в двух других – не меньше, и при этом они ожесточенно воевали друг с другом за влияние. Чехословаки, чей контрразведывательный отдел состоял из трех человек, взирали на это с изумлением ^{[8, s.21]}.

Местный политический бомонд заметно раздражал доктора Лангера. «Мы ведь мечтали о двадцатитысячной армии, которая пойдет с нами на Нижний, на Москву. Это было давно, две недели назад. За все это время Казань помогла нам двумя сотнями хороших солдат. Наступило отрезвление…, - отмечал он. – Самовары, фикусы, пирожки, высокие штиблеты и полное равнодушие к судьбе своего города; какая-то тюленья это была жизнь.

Они несли нам еду, спирт и тому подобное. Они думали, что сейчас эти чехи наедятся, напьются, и пойдут за них умирать» ^{[2, с. 302, 315]}.

В конце концов, как отмечал в своих записках В.А. Зиновьев, «чехи, по настоянию чешского командования, были сняты с фронта и расположены в самом городе как резерв, в здании епархиального училища. Действительно, в тот момент 1-й Чешский полк заслужил отдыха после почти трех месяцев непрерывных боев» ^{[5, с. 368]}. Однако на этом эпопея войск корпуса под Казанью не закончилась – 2 сентября в городе вспыхнуло подготовленное большевиками восстание. И опять чехословацким войскам пришлось браться за оружие. «К тому времени уже были посланы ликвидировать восстание на трамваях один батальон Чешского полка и подполковник Нечаев с двумя эскадронами, - записывал В.А. Зиновьев. - Между тем, красные 7 сентября в 5 часов утра под прикрытием своего речного флота высаживают десант у самой пристани. Срочно был направлен туда полковник Швец с двумя батальонами чехов. Дав им высадиться, он стремительной контратакой опрокидывает красных в реку. Красные несут большие потери и отходят вверх по реке» ^{[5, с. 370-371]}.

Бои продолжались с неослабевающей интенсивностью. Ф. Лангер вспоминал: «Раненые, приходящие на перевязки на пароход, стоит им присесть (не говоря уже о том, чтобы прилечь), засыпают в ту же минуту… Засыпают во время перевязок, засыпают на операционном столе…Один из вестовых, словак, доставив полковнику Швецу донесение из Нижнего Услона, уснул, опершись о стену. И спал все то время, пока полковник читал депешу, а потом писал ответ…Фирлингер, адъютант полковника (в будущем, кстати, один из лидеров Коммунистической партии Чехословакии, а пока – человек весьма далекий от коммунистических убеждений – М.В., А.З.) говорил нам: «Красных много как вшей, и лезут словно тараканы» ^{[2, с. 308-309]}.

8 сентября красные части взяли Орловку. Падение Казани стало неминуемым. Чехословацкие историки отмечают бой за Орловку как первое очевидное поражение войск корпуса. Потери за день 8 сентября составили 64 человека ^{[9, s. 119]}. Стала ощущаться нехватка людей – подкрепления было взять неоткуда. В корпус стали зачислять всех, кто имел хотя бы самое отдаленное отношение к нему. М. Немец вспоминал, что в его 3-м полку командовать артиллерией назначили поручика русской армии Семибратовича, по происхождению закарпатского русина, пробравшегося на Волгу аж из-под Курска ^{[10, s. 101]}.

9 сентября Казань была взята Красной армией. «Закат казанской славы, - хмуро писал Ф. Лангер. – Горько становится на душе, когда видишь, как во главе штаба, перед Степановым, едут двадцать кавалеристов, и у одного из них, того, что крайний слева, в руках чехословацкий флаг. Это выглядит насмешкой.

Приказа о начале генерального отступления все нет. Наши патрули, по-прежнему, выезжающие в дозор, видят с пригорков башни Казанского кремля»^{[2, с.328]}.

Продолжавшаяся более месяца Казанская эпопея ясно показала, что Чехословацкий корпус, решая лишенные для него практического смысла боевые задачи, не просто несет человеческие потери, но и лишается смысла своих действий в целом. Это ощущение бессмысленности войны «за чужой город» стало передаваться не только солдатам и офицерам, но даже и представителям гражданских профессий, в том числе и такой гуманной, как врач, и ее яркому носителю – доктору Франтишеку Лангеру.