Нравоучительные книги в программе воспитания институток (вторая половина XVIII — начало XIX в.)

Пономарева Варвара Витальевна кандидат исторических наук старший научный сотрудник, Лаборатория истории русской культуры Исторического факультета Московского университета имени М.В.Ломоносова 119992, Россия, Московская область, г. Москва, ул. Ломоносовский Пр., 27, оф. 4 Ponomareva Varvara Vital'evna PhD in History Senior Research Associate, Laboratory of History of Russian Culture, History Department, Lomonosov Moscow State University 119992, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Lomonosovskii Pr., 27, of. 4 v1789@mail.ru Другие публикации этого автора

Воспитание остается не только одним из самых сложных, но и важнейших из всех видов человеческой деятельности. Закономерно, что история воспитания традиционно привлекает внимание отечественных исследователей, как дореволюционных, так и современных. Одним из узловых этапов становления отечественной педагогики стала эпоха Просвещения. Социально-экономические и политические реформы, преображавшие облик России с начала XVIII в., неизбежно привели к необходимости развертывания национальной образовательной системы. Как подытоживал В.О. Ключевский, намечен был «путь к цели — создать воспитанием “так сказать, новую породу, или новых отцов и матерей”, от которых бы пошли в бесконечный ряд дальнейших поколений непрерывною нитью предания правила истинной благовоспитанности»^{[1, c. 19]}. Государственная программа взращивания «новой породы людей» подробно и плодотворно изучалась отечественными историками ^{[2],[3],[4],[5],[6]}.

В рамках этой программы было положено начало созиданию отечественной системы женского образования — в 1764 г. учреждалось Воспитательное общество благородных девиц, послужившее примером для других женских учебных заведений. Согласно статье первого Устава Воспитательного общества 1764 г., смолянкам всех возрастов (классов) преподавались «все части воспитания и благонравия», а старшему возрасту (от 15 до 18 лет) — также и «все правила доброго воспитания, благонравия, светского обхождения и учтивости» ^{[7, с. 4–6]}. Несмотря на интерес, проявляемый к истории женских институтов, учебные руководства, на которые опирались институтские воспитатели, остаются недостаточно изученными. Лишь одно из них, «О должностях человека и гражданина» И. Фельбигера, удостоилось внимательного анализа, поскольку эта книга являлась настольной во всех учебных заведениях Российской империи. Другим руководствам повезло намного меньше. А между тем их изучение требует внимательного вчитывания (герменевтика), сравнительного анализа (историко-компаративный метод) в контексте исторических реалий (принцип историзма).

Необходимым способом передачи новых правил «воспитания ума и сердца» в эпоху Просвещения стала книга. Один из законоучителей Смольного института писал: «…для стяжания и познания добродетели наставление есть необходимо: но оное приобретается не посредством одних токмо правил учителя, но также и чтением книг… наставления, увещания и советы их [пастырей духовных] остаются недолго в нашей памяти, если не возобновляются чтением книг и размышлением о себе самих» ^{[8, c. 99–100. Курсив мой. — В.П.]}. Историк русской книжности Н.В. Чехов прослеживает возникновение особого вида книг для молодых людей, частично в качестве учебного пособия, частью — книги для чтения ^{[9, c. 24]}. К русским азбукам, начиная с первой гражданской азбуки 1710 г., в качестве особой части нередко прилагались «нравоучения». Эта часть в различных вариантах включала, как правило, главные молитвы, заповеди, краткие извлечения из Писания, а иногда и пословицы и краткие наставления, иногда разбитые на слоги для обучения школяров чтению (что позволяло решать сразу две задачи — воспитательную и образовательную). Реже эта часть дополнялась короткими притчами. По замечанию современного исследователя, «с петровского времени понятие воспитание стало синонимом обучению манерам поведения в обществе — “людскости”» ^{[10, c. 241]}, что, в частности, нашло отражение в книге «Юности честное зерцало» (1717). Эта книга, являвшаяся и учебником, и в то же время нравоучительной книгой для чтения, многократно переиздавалась.

Основной массив нравоучительных сочинений XVIII — начала XIX в., попадавших в руки русского читателя, принадлежал перу западноевропейских авторов. Различные аспекты влияния идей западноевропейских просветителей на развитие русской педагогической мысли являются постоянным объектом изучения ^{[11],[12],[13]}. Именно с их именами было связано для российских читателей «открытие детства». Особое место в этом ряду занимает Дж. Локк, чей труд в переводе профессора Н.Н. Поповского был издан в 1759 г. в типографии Московского университета. Идеи, высказанные Локком, оказали значительное влияние на последующее развитие педагогической теории. Первый переводчик Локка Поповский в своем предисловии к изданию особо подчеркивал универсальность мыслей «природного англичанина»: «правила г. Локка почти везде могут употребляемы быть с великим успехом.., ибо честного отрока хотя здесь, хотя инде тому же и тем же или немного отменным способом обучать должно» ^{[14, прим. переводчика]}.

Локк уделял преимущественное внимание воспитанию, заявляя: «Вы, может быть, удивитесь, что я ставлю учение на последнее место, особенно, если я скажу вам, что придаю ему наименьшее значение», ведь обучение является лишь «вспомогательным средством для развития более важных качеств» ^{[15, c. 545–546]}. Идеи Локка, прямые ссылки на труды этого мыслителя встречаются в большинстве дидактических сочинений того времени, от педагогических статей, публиковавшихся в 1783 г. в «Прибавлении» к «Московским ведомостям» университетскими просветителями во главе с Н.И. Новиковым, до инструкции воспитателю великих князей Александра и Константина Павловичей, принадлежащей перу Екатерины II ^{[16, c. 301–330]}. И.И. Бецкой не раз, ссылаясь на Локка, добавлял при этом хвалебные эпитеты («премудрый Локк», «любви достойный Локк» ^{[17, c. 304, 315]}).

Некоторые из авторов нравоучительных книг второй половины XVIII — начала XIX в. уделяли внимание, помимо мужского, и женскому воспитанию. Ж.-Ж. Руссо в начале своего знаменитого трактата «Эмиль, или о воспитании», заметив, что он «был начат в угоду одной доброй матери, умеющей мыслить», писал так: «к тебе обращаюсь я, нежная и предусмотрительная мать». Руссо обращал внимание на важность надлежащей подготовки женщины: «Первоначальное воспитание самое важное и неоспоримо принадлежит женщинам: если бы Творец природы желал, чтобы оно принадлежало мужчинам, он дал бы им молоко для кормления детей. Обращайтесь же всегда преимущественно к женщинам в ваших трактатах о воспитании…» ^{[18, c. 11]}.

Как правило, в нравоучительных сочинениях рассматривались — где более, где менее подробно — «должности» (обязанности) человека на различных стезях его деятельности. При этом характерно, что авторы — англичане, швейцарцы, немцы, французы, — во многом вторят друг другу. Принимая в качестве непременной черты новой просвещенческой культуры необходимость воспитания женщины, авторы нравоучительных трактатов в то же время обосновывают неизменность её положения в семье и обществе, привычные приоритеты повседневных занятий. «Женщина должна управлять домом, составлять счастье мужа и хорошо воспитывать своих детей» ^{[19, c. 3]}, — эти слова Ф. Фенелона станут лейтмотивом для большинства других авторов, писавших вслед за ним о женском воспитании: «буди покорна, ибо право первенства дано мужу свыше, и повиновение есть часть наследная Евиных дочерей» ^{[20, c. 57]}; «женщины сотворены ради зависимой и всегда одинаковой жизни.., для управления дома, воспитания детей, зависимости от властелина» ^{[21, c. 43–44]}, «жена для получения счастия в сем состоянии должна смело отказаться от своих склонностей и своих желаний, дабы чрез то согласоваться с склонностями и желаниями своего мужа» ^{[22, c. 120]}, «женщина никогда столь смешною казаться не может, как когда она сделается повелительницею своего мужа» ^{[23, c. 102]}, «желания мужа должны быть неписанным законом, по коему добродетельная жена ведет жизнь свою» ^{[24, c. 127]}, и т.д.

Итак, должность женщины как жены — быть помощницей своему мужу, как мать — она должна растить и воспитывать детей, как домоправительница — быть трудолюбивой, наблюдать и увеличивать благосостояние дома. Героиня Руссо София «вникает… во все домашние распоряжения, разумеет все, что до кухни и прочим приборов касается, ей известна всех припасов цена и доброта; знает делать домашние щеты, и заменяет у матери своей управительницу» ^{[25, c. 10]}. В перечне женских добродетелей — скромность, учтивость, осмотрительность в речах и поступках, покорность и повиновение, простота в одежде, невзыскательность и умеренность в пище, чистота и опрятность.

Теории европейских просветителей использовались в российской практике женского воспитания. В проводившейся в 1783–1785 гг. Комиссией по учреждению народных училищ первой реформе Смольного института основная роль принадлежала австрийскому просветителю Ф.И. Янковичу де Мириево. Перечислив учебные предметы новой программы женского учебного заведения и способы их преподавания, Янкович характеризовал его воспитательную часть — наставлять девиц следовало как будущих «добрых хозяек, верных супруг и попечительных матерей». Воспитанницы должны были постигнуть «1. общие правила домоводства в книге о должностях человека и гражданина, а особливо 2. домоводство по городам в благородных домах, 3. знание цены вещей к домоводству принадлежащих, 4. сельское домоводство, 5. садовые заведения, 6. ведение приходов и расходов». Кроме того, Янкович писал о необходимости «сочинить… такую книжку, по которой оне [смолянки], читая ее под присмотром надзирательниц своих, наставляемы быть могли» тому, как «в супружеском состоянии в рассуждении мужа поступать», «как вести себя как матери в рассуждении детей: 1. во время беременности, 2. во время грудокормления, 3. во время младенчества детей, их отрочества, когда начинают уже обучаться, 4. при выборе учителей и учительниц и в обхождении своем с ними» ^{[26, Л. 10 об.–11]}. Однако составление задуманного Ф.И. Янковичем де Мириево курса осуществлено не было.

Общим учебным пособием по «нравоучению» для школ Российской империи по воле Екатерины II служила книга «О должностях человека и гражданина» И.И. Фельбигера, отредактированная, по всей видимости, самой императрицей ^{[27, c. 50]}. Как и в других дидактических сочинениях эпохи Просвещения, автор толкует смысл «должностей» — по отношению к самому себе, богу, ближнему, перечисляет добродетели и недостатки людей, дает наставления о «попечении о теле». Назидания Фельбигера о приличном поведении в обществе отсылают к книге начала XVIII в. «Юности честное зерцало»: он поучает, что топать — непристойно, шаги делать следует «не большие и не малые», ноги при ходьбе поднимать так, «чтоб они по земле не тащились…», прежде надо ступать «на переднюю часть ноги», а «не на пяты». Столь же подробны указания на то, как надо сидеть, стоять, кланяться, хранить «благопристойность в лице», что ковырять в носу не следует, а зевая, необходимо прикрывать рот. По сравнению с другими вышедшими к тому времени на русском языке нравоучительными сочинениями руководство Фельбигера было более элементарным, растолковывавшим самые простейшие бытовые навыки и манеры поведения в обществе. Очевидно, что нравоучительные книги XVIII в. были полезны не только юным, но и взрослым — описанные правила обыденной культуры не все являлись для российского общества той поры привычными, не вошли в плоть и кровь культуры повседневности, и им следовало учиться.

Особенно педантично Фельбигер растолковывает «обязанности подданных»: преступлениями против Отечества являются «роптание, худые рассуждения, поносительные и дерзкие слова против государственного учреждения и правления», он требует повиноваться, исполнять все требования начальства, уповая на прозорливость и праводушие правителей ^{[28, c. 62–63]}. Исследователь русского Просвещения В.И. Моряков констатировал, что книга Фельбигера «стала манифестом педагогических воззрений самодержавия... В ней проводилась идея полного подчинения человека государству и монарху» ^{[27, c. 50]}.

«Должность» женщины Фельбигер определяет так же, как и другие авторы нравоучительных сочинений той эпохи: «жена помощница мужу, должна мужа почитать и бояться, быть ему подчинена и в домостроительстве помогать» ^{[28, c. 75]}. Несмотря на то, что в книге внимания женскому воспитанию не уделялось, по предписанию императрицы Екатерины II она изучалась в Смольном институте, также, как и в других учебных заведениях Российской империи. Известно, что в соответствии с новой учебной программой «О должностях человека и гражданина» предписывалось читать, «имея всегда таблицу ее пред глазами» ^{[26, Л. 7 об.]}. Согласно отчету инспектора классов института, книга Фельбигера изучалась во 2-м возрасте (классе): так, в течение недели в конце ноября — начале декабря 1783 г.воспитанницы «продолжали IV главу 1-й части Книги о должностях человека и гражданина», в 3-м возрасте — «читали 11-ю главу 1 части Книги о должностях человека и гражданина» ^{[29, c. 316]}.

В 1797 г., когда после смерти Екатерины II Смольный институт перешел под покровительство супруги нового императора Марии Федоровны, была разработана новая учебная программа. По предписанию Марии Федоровны, Закон Божий, как «основание и начало доброго воспитания, должен быть преподаваем с особливым искусством и рачением по книгам, изданным от Комиссии о народных училищах», и потому следовало в наставники Закона Божия избирать священника «не токмо искусного в знаниях, сану его свойственных, но и человека, по христианскому благочестию и летам уважаемого». Смолянкам «серого возраста» (12–15 лет) преподавал «всеобщее нравоучение» священник, которому надлежало использовать в своих лекциях идеи, почерпнутые «из Геллерта и других лучших нравоучений» ^{[30, c. 194, 196]} (имелся в виду Х.Ф. Геллерт, высоко ценимый русскими просветителями от А.Н. Радищева до Н.М. Карамзина ^{[31, c. 10]}). Воспитанницам предписывалось читать книги «избранных» писателей, причем «не токмо читать с размышлением, но замечать и выписывать лучшие из них места, и даже наизусть выучивать высокие и счастливые мысли» ^{[30, c. 199]}.

Какие именно книги «избранных» писателей имелись в виду? В «Описи вещам и книгам, находящимся в классах» Воспитательного общества (1800 г.) значатся «2 экземпляра детской библиотеки» — очевидно, имеется в виду «Детская библиотека» И.Г. Кампе, любимое чтение нескольких поколений русских детей ^{[32, c. 129]}, впервые увидевшая свет в 1783–1785 гг. в переводе А.С. Шишкова, и многократно переиздававшаяся.

Затем для чтения смолянок императрицей Марией Федоровной была избрана книга И.-Г. Кампе «Отеческие советы моей дочери». Труды Кампе, основателя жанра литературы для детей и юношества в Германии, долгое время сохраняли популярность ^[33], а его «влияние распространялось далеко за пределы родины и его времени» ^{[9, c. 41]}. Выбор императрицы обосновывался, помимо прочего, еще и тем, что Кампе являлся представителем протестантской культуры, и размышления немецкого просветителя были ей особенно близки. (Известно, что Мария Федоровна предпочитала немок и в качестве классных дам ^{[34, c. 353]}.)

В отличие от Фельбигера, Кампе подробно рассуждает о женской судьбе («что ж такое женщина? или на какой конец она сотворена?»), о ее воспитании, учении, дает советы на будущее, пытается научить разбираться в окружающем женщину мире. А именно будущее воспитанниц, оканчивающих институт, больше всего волновало императрицу, о чем она неоднократно высказывалась. В условиях развития кризиса традиционного общества росло число бесприданниц, участились случаи, когда выпускницам некуда было возвращаться (не случайно в институтах стали брать подписки с родителей или опекунов, что они непременно возьмут девочку к себе обратно по окончании учения).

По мнению Е.И. Лихачевой, основоположницы историографии женского образования в России, «Отечественные советы» Кампе уступают книге Фельбигера, они «полны противоречий, всяких нелепостей… написаны напыщенным языком», более того — «многие советы… просто безнравственны» ^{[35, c. 173–174]}. Однако нельзя не признать, что язык книг Кампе не более напыщен, чем язык большинства прочих современных ему авторов, а строгая и попечительная Мария Федоровна, разумеется, не допустила бы ничего сколько-нибудь сомнительного в своих институтах. Мнившиеся Лихачевой нелепыми мысли Кампе для своего времени являлись, безусловно, высокоморальными. Как и в других книгах эпохи Просвещения, в «Отеческих советах» девочкам рекомендовалось «приготовляться жить в зависимости», поскольку «женщина всегда должна быть в зависимости от мужчины», и т.п. «Шестидесятница» Лихачева оценивала подобные высказывания в контексте движения за женскую эмансипацию 1860–1870-х гг., участницей которого она была. Рассматривая идеи Кампе с позиций историзма, мы убедимся, что все им высказанное находилось в русле европейской просвещенческой морали, в соответствии с убеждениями просветителей второй половины XVIII — начала XIX в.

Характеризуя «должности» женщины, Кампе писал: «подлинно вы не к тому определены, чтоб быть только большими детьми, шутихами, куклами, дурами или даже фуриями», но «быть супругами для щастия мужей, матерьми для образования детей, и мудрыми расположительницами домашнего хозяйства». При этом женщине предстоит «не только рождать детей, но также посевать в них первые семена всех добродетелей, и споспешествовать развитию первых отпрысков их душевных способностей» ^{[36, c. 12–13, 46–47, 49–50, 55]}. Как человек, она «определена ко всему, что есть общий долг человечества», обязана образовывать и совершенствовать самое себя, свою «телесную силу», умственные и душевные способности.

Женское образование рассматривается Кампе в связи с предназначением женщины быть женой, хозяйкой, воспитательницей своих детей. При этом набор учебных предметов, рекомендованных для девиц, в книге Кампе был более обширен, чем у большинства других авторов нравоучительных трактатов, адресованных женскому полу ^[38], и включал натуральную историю, «астрологические сведения», физику, «познание тела человеческого», логику, историю и географию, художества, музыку, пение, танцы. При этом, как и другие просветители, Кампе считал вполне достаточным для девиц изучать лишь «всеобщие сведения», «основы наук», ведь «ученые познания не могут принадлежать к достоинству хорошей супруги. …мы уверились уже совершенно, что дети не должны быть учеными, и что лучшее наставление для них есть то, когда они приучаются обращать внимание на окружающие их вещи, когда привыкают к порядку в делах и к полезной деятельности, соответствующей их способностям. Но для этого нужно ли, чтобы мать была очень учена?».

Кампе дает мудрый совет девушкам: «познание человека есть наука самая важнейшая для человека», поэтому им следует изучать своих ближних — их характеры, образ мыслей, наклонности, имея при этом в виду, что «нет на свете ни одного человека, ни совершенно доброго, ни совершенно злого». Кампе рассуждает о том, что «побуждения и склонности человеческие весьма различны», есть люди «чувственные, честолюбивые, сребролюбивые, властолюбивые», и пр. ^{[37, c. 4, 10]}. Напоминая, что «Отеческие советы» обращены к девицам «посредственного» (т.е., среднего) состояния, Кампе рекомендовал им «оставаться в своем кругу», держась подальше от «большого света». Свои поучения Кампе завершает наставлением «поступать честно и не бояться никого».

В то же время рекомендации Кампе по женскому образованию шли вразрез с учебной программой Смольного института, имевшей общеобразовательный системный характер.

Примечательны ремарки анонимного русского переводчика «Отеческих советов», обнаруживающие разницу в подходах к женскому образованию. Так, заявление Кампе, что «излишнее чтение… весьма пагубно для души нашей» и «большая часть людей читают слишком много», вызывает протест переводчика: полезное чтение чрезвычайно нужно, и «у нас читают слишком мало» ^{[36, c. 12–13, 46–47, 49–50, 55]}; а на утверждение Кампе о бесполезности и даже «вреде» для «хозяйки среднего состояния» изучения иностранных языков переводчик возражает, что «российская литература еще так бедна, что должна черпать от иностранных», а «французской язык сделался почти необходим в светском обращении» ^{[36, c. 120–121, 124–125]} и, соответственно, иностранные языки девицам учить необходимо. И дело отнюдь не только в нехватке русскоязычных «полезных» книг: на на недостаток (и даже отсутствие!) книг на родном языке для юношества жалуются и немец Кампе, и француженка С.-Ф. Жанлис, и англичанин Дж. Локк ^{[21, c. 100]}.

Самый вопрос женской образованности для России ставился иначе, чем для Западной Европы: Екатерина II и ее соратники говорили о необходимости взращивания «новой породы людей», в том числе «новых матерей» — таких, «которые детям своим те же прямые и основательные правила в сердце вселить могли, какие получили они сами, а от них передали б своим детям…» ^{[39, c. 2]}. Чрезвычайно сжатое во времени строительство «новой» светской культуры ^{[40, c. 80]}, являвшееся спецификой России, требовало участия образованных матерей, гувернанток, учительниц, что и повлекло за собой созидание государственной женской школы.

Надо полагать, что со временем императрица Мария Федоровна сочла книгу Кампе не вполне отвечающей воспитательным задачам своих институтов, и на смену его «Отеческим советам» был подготовлен учебный курс, разработанный русским автором специально для отечественных институтов. Размышляя об учебной программе Смольного, Мария Федоровна писала в 1811 г., что девиц полезно было бы знакомить с «хозяйством и сведениями о домостроительстве, и я занимаюсь приготовлением к тому руководства» ^{[34, c. 354]}. К 1813 г. было составлено новое руководство — «Нравоучение для благородных воспитанниц Общества благородных девиц и института ордена св. Екатерины» (Оба института, и Смольный, и Екатерининский, управлялись единым Советом и имели одного инспектора классов).

Первый институтский устав 1764 г. не предусматривал участие в обучении институток священника, и не только «нравоучение», но и катехизис должны были преподаваться светскими учителями. Первый законоучитель православного исповедания появился в Смольном институте лишь в 1783 г., с началом работы Комиссии по учреждению народных училищ. По наблюдению историка Л.В. Артамоновой, в новых российских общеобразовательных учебных заведениях духовенство к преподаванию не привлекалось, и уроки Закона Божия находились в ведении светских учителей ^{[41, c. 55]}. Поэтому особенно примечательно, что автором нового «Нравоучения», составленного по желанию самой императрицы для девиц, явился священник, Иаков (Яков) Иванович Воскресенский, законоучитель двух петербургских женских институтов, впоследствии протоиерей Исаакиевского собора. В предисловии автор, ссылаясь на «возложенный» на него «священнейшею» особой императрицы долг, «повергал» к ее стопам свой труд «при окончании курса воспитанниц, в течении которого сверх прочих преподанных им мною предметов и сии правила нравоучения я имел щастие им внушить», из чего следует, что законоучитель уже успел опробовать учебный курс на практике.

В историографии существуют две противоположных оценки этой книги. А.А. Бронзов, профессор Петербургской Духовной академии, рассматривал это сочинение как «не совсем заурядное», более того, отличающееся «весьма высоким качеством». По его наблюдению, до 1821 г. «так или иначе выделяется собственно лишь одно русское произведение из области нравственного богословия, относящееся к XIX-му столетию, обнимающее приблизительно весь курс этой науки и являющееся вообще оригинальным», — и это именно книга законоучителя Смольного института Я.И. Воскресенского ^{[42, c. 6–7, 62]}. Е.И. Лихачева, напротив, считала работу Воскресенского несамостоятельной: в нее, по утверждению исследовательницы, «вошли местами почти целиком многие из правил автора “Отеческих советов” на назначение женщины, круг ее деятельности и др., а вся четвертая часть “Нравоучения” есть ни что иное, как сокращение второй части “Отеческих советов”». Современные исследователи следуют Лихачевой, повторяя, что труд Воскресенского — «компиляция из правил, взятых из “Отеческих советов” Кампе» ^{[43, c. 333]}, а его «центральной идеей… была мысль о том, что природным, естественным предназначением женщины является “супружнее, матернее и хозяйственное”» ^{[44, c. 47–48]}. Таким образом, в современной историографии «Нравоучение» характеризуется в качестве вполне традиционного текста, декларирующего патриархальный взгляд на женщину, ее место в обществе и, таким образом, в качестве учебного курса воспроизводящего давно сложившиеся прописи.

Можно ли согласиться с подобной характеристикой учебного курса, в соответствии с которым велось воспитание институток? Полагаем, что рассматривать этот источник необходимо в соответствии с принципом историзма, в сравнительно-историческом аспекте. Прежде всего, вполне оригинальным «Нравоучение» Воскресенского считать нельзя, как, впрочем, и подавляющее большинство дидактических сочинений эпохи Просвещения, авторы которых вторили друг другу, закрепляя в сознании читателей новые, непривычные еще идеи. Например, в просвещенческих трактатах о воспитании, как уже было показано выше, схоже трактовались разнообразные «должности» человека, в том числе обязанности женщины, с большей или меньшей подробностью растолковывались современные подходы к физическому развитию ребенка (необходимость закаливания и движения, свежего прохладного воздуха, простой пищи и одежды, и т.д.), повторялись мысли о главенстве воспитания над учением, важности собственного примера, о матери всех пороков — праздности и мн. др. «Нравоучение» опиралась на труды предшественников и содержала много общих для дидактических сочинений того времени мыслей.

Характеризуя «Нравоучение» Воскресенского, А.А. Бронзов замечает, что «автору известны воззрения Эпиктета, Сенеки, Цицерона, Саллюстия», в его книге прослеживаются рецепции из «Разумных мыслей о силах человеческого разума» Хр. Вольфа, «Наставлений нравственной философии» А. Фергюсона, а также, возможно, Ф.М. Вольтера, творений св. Василия Великого, св. Иоанна Дамаскина, св. Иоанна Златоуста. При этом, по мнению церковного историка, «православная точка зрения вообще и проводилась с надлежащею настойчивостью», в творениях нравственных богословов того времени (Феофана Прокоповича, Платона Левшина, о. Иакова Воскресенского и др.) «наука нравственного богословия принимала все более и более свойственный ей — научный — характер» ^{[42, c. 62–64]}.

Сам Воскресенский, кроме Писания, в тексте своего учебного курса прямо ссылался на Геллерта и Кампе, однако мысли, созвучные его собственным, встречаем также и у многих других авторов-просветителей. В то же время «Нравоучение» Воскресенского имеет свои особенности.

Прежде всего, следует иметь в виду, что, в отличие от дидактических просветительских трактатов второй половины XVIII — начала XIX в., ориентированных на домашнее воспитание девочек, это учебный курс для воспитанниц государственного учебного заведения, автор которого, по его собственным словам, стремился «примениться… ко многим занятиям» институток, т.е., имел в виду загруженность их учебного расписания. Сочинение Воскресенского написано простым ясным языком, оно вдвое короче «Отеческих советов», хотя при этом автор старается сказать все самое важное, ведь «иногда один полезный совет спасает человека на целую жизнь». Если Кампе в своих «Советах» пытается говорить буквально обо всем, смешивая жанры, как это было свойственно и многим другим нравоучительным трактатам эпохи Просвещения, то работа Воскресенского — этический кодекс, хоть и написанный священником, но при том светский текст, излагающий «правила здравомыслия и благоповедения, яко близкие с преподаванием закона, возложенного на меня», как декларирует его автор ^{[45, c. 2]}.

Во вступлении ко своей книге Воскресенский приводит традиционные аргументы в пользу воспитания: «доброе детей воспитание есть главнейшее основание не токмо временного, но и вечного их блаженства; не только домашнего, но и общественного благоденствия» ^{[45, c. 1–2]}. В первой части «по примеру других наук» изъясняются основные «свойства и начала» нравоучения, вторая часть содержит характеристики общих для всех «должностей» человека, в третьей конкретизируются обязанности человека в зависимости от его пола или «состояния»; а часть четвертая содержит советы, как в разных жизненных ситуациях соблюдать «благоразумие и благопристойность».

Основная часть книги открывается, в отличие от прочих «книг для чтения», использовавшихся в институтском курсе, главами «о свободе» и другими сопряженными с этим понятиями: «об обязательстве», «о законе», «о вменении» (виновность или невиновность в зависимости от свободы действий человека), добродетели и пороке, совести, наказаниях и награждениях. Свободу Воскресенский трактует как «способность делать что или не делать самопроизвольно, сообразно предварительному и раздельному о добре и зле познанию»: свободное действие «совершается по совету разума и воли» ^{[45, c. 5, 10]}. Среди немногих авторов, истолковывающих юношеству понятие свободы, была С.-Ф. Жанлис, согласно мнению которой, ни один человек не свободен «от жестокой необходимости. Тот только есть свободнейший, который лучше умеет хотеть то, что она повелевает, поелико таковый никогда не принужден делать того, чего не хочет» ^{[46, c. 4–5]} (что весьма близко спинозовскому «свобода есть осознанная необходимость»).

Примечательно, что в «Нравоучении» священника то и дело повторяются термины словаря эпохи Просвещения: закон естественный, польза обществу, свобода, воля, разум, здравый рассудок, благоразумие.

Следуя обычной схеме просвещенческих дидактических сочинений, Воскресенский разбирает «должности» человека, его обязанности по отношению к Богу, самому себе, перечисляет «различие состояний», супружество, родство, дружество, «начала обществ», обязанности и права государя и подданных. Однако при этом обязанности человека Воскресенский определяет через свободную волю и закон: «свободные человеческие деяния, определяемые законом и вменяемые человеку, называются должностями», тогда как закон — «правило, от высшего предписанное, с которым обязаны мы сообразовать свободные свои действия» ^{[45, c. 59, 20]}. В соответствии с поставленной перед ним задачей Воскресенский особо останавливается на разъяснении смысла супружества. Мужчина и женщина по взаимному согласию, «с позволения родителей и тех, кому они подвластны», вступают в законное супружество «для продолжения человеческого рода чрез рождение и воспитание детей, взаимное вспомоществование, средство противу разврата и имеющих произойти отсюду следствий». Священник учил, что, вступая в брак, не следует уважать «наружные вещи»: красоту и богатство, знатность рода, ведь «для неразрывной любви и прочности союза» необходимы прежде всего непорочность нравов и сходство вкусов ^{[45, c. 59, 20]}. Супруги должны любить друг друга, хранить постоянную верность, общими силами воспитывать детей и заботиться о благополучии дома. Долг мужа, пишет Воскресенский, сердечно любить свою жену, заботиться о ней и семействе.

Пассаж Воскресенского о необходимости «разумным снисхождением исправлять ее [жены] слабости, защищать от насилия и обид, быть помощником во всякой нужде» очевидным образом расходится с заявлением Кампе о том, что муж «не будет и быть не должен уступчивым к жене» (анонимный переводчик Кампе также находит этот совет «жестким, несправедливым»).

«Должности» женщины определяются Воскресенским так же, как и другими авторами просветительских сочинений: как человек, женщина должна «сверх обязанностей к Богу и ближнему должна пещись о своем собственном благополучии, образуя и обращая в пользу все свои способности и дарования». Как женщина она должна развивать свои способности и дарования, укреплять их «всегда с тройственным ее определением, супружним, матерним и хозяйственным», причем «только на тех предметах, и только теми способами, которые находятся внутри границ женского ее звания» (курсив мой. — В.П.). Авторы-моралисты твердо охраняют границы, в которых следует оставаться женщине. Выходить за пределы домашнего круга деятельности не следует, ведь женщина, «кроме державных и начальствующих», не бывает занята «столь многими и важными делами, как мущина, никогда не бывает в таких сомнительных, критических обстоятельствах, в каких нередко находится мущина». (Заметим, что подобную оговорку о «державных и начальствующих» женщинах встречаем только у Воскресенского, чей курс был написан по указанию «державной» женщины, императрицы Марии Федоровны, а учебная деятельность протекала под руководством женщины «начальствующей» — начальницы Воспитательного общества «ее превосходительства» Ю.Ф. Адлерберг.)

Поэтому женщине «определено быть в большей против мущин зависимости, которую ничем не может она облегчить, как кротостию и терпением» ^{[45, c. 121]}. Как супруга женщина должна составить счастье своего мужа, быть ему помощницей. Как мать, она должна воспитывать детей, «насаждая в них первые семена добродетелей, содействуя развитию их душевных способностей и предшествуя своим примером» ^{[45, c. 113]}. Как домоправительница, она должна соблюдать и умножать благосостояние дома, честь семьи и домашнее спокойствие. Эта «должность» чрезвычайно важна, ведь точным ее исполнением женщина «споспешествует не только домашнему щастию, но общественному благу Государства».

Прямым развитием идей Руссо, впоследствии подхваченных Янковичем, является рассуждение Воскресенского о том, что «первая пища для детей есть млеко самой матери», и лишь в случае «необходимой разлуки», «тяжкой болезни или поврежденного здоровья» «позволительно заменить млеко матери млеком кормилицы». Институтки еще в конце XVIII в. могли читать у Геллерта, что «самая святейшая должность матери есть вскармливать младенца собственным своим млеком» ^{[47, c. 12]}, теперь же эта мысль (мы не встречаем ее у Кампе) подробно развивается в «Нравоучении» институтского законоучителя. В частности, он пишет: «Обычай иметь без нужды кормилиц надобно приписывать или развращению нравов, или прихотям, или безрассудному подражанию, или охлаждению родительской любви, или охоте к рассеянности и шумным забавам света, или всему тому вместе» ^{[45, c. 136]}. Этот тезис для большинства авторов дидактических сочинений представлялся слишком радикальным. С.-Ф. Жанлис, остававшаяся популярным автором русской читательской аудитории еще долгие годы, напоминала о светском долге женщины, который ставился ею превыше долга матери: «питать самим своих детей» следует лишь, если «другие важнейшие не отводят от того нас должности» ^{[21, c. 163–166]}.

Перечислив обязанности родителей по «образованию» «тела и души» своих детей, Воскресенский обращал внимание на важность внушения детям «любви к Отечеству и уважения ко всему отечественному». (Вопреки конкретным данным, в нашей историографии настойчиво повторяется ошибочная мысль о целенаправленном воспитании в институтках высокомерного отношения «к русскому народу и его традициям» ^{[48, c. 265]}.)

Далее Воскресенский поучает, что по отношении к себе самому человек, будь то мужчина или женщина, обязан каждый день заботиться об самоусовершенствовании, познавать себя, свои силы и способности, чему во многом помогают чтение, размышление и подражание. Вслед за А.Т. Болотовым и другими просветителями Воскресенский провозглашает, что «познание истины есть существенная принадлежность счастия», но при этом предупреждает, что «чем больше просвещен разум, тем большую человек имеет обязанность» ^{[45, c. 17]}. Следуя общему правилу, законоучитель предостерегает девиц от излишнего чтения («излишество вредно во всем»), от чтения без разбору, ведь существуют сочинения, написанные лишь для того, чтобы «смутить ум, заразить воображение, раздражить чувственность, поколебать основания благочестия и добродетели, усыпить совесть изнежить душу, возбудить уныние и неудовольствие ко всему свету, к людям и Промыслу, наполнить сердце пустыми, несбыточными мечтами» ^{[45, c. 67–69]}.

Как и другие авторы, Воскресенский выстраивает шкалу человеческих достоинств и недостатков: на одном полюсе у него — беспечность, леность, неправда, скупость, расточительность, роскошь и неумеренная щедрость, на другом — трудолюбие, попечительность, домостроительность, бережливость, милосердие, мудрость. Этот перечень дополняется и обосновывается разумными доводами: так, достоинством является забота о своем имуществе, умножение его, но «соразмерное важности нужд»; человеколюбие противопоставляется самолюбию и себялюбию, как разрушающих «союз общества». На страницах книги не раз повторяется мысль о необходимости «из всех возможных действий избирать лучшее», что предписывает «закон естественный».

В «Нравоучении» трактуется еще одна любимая мысль эпохи Просвещения — о подлинной знатности человека: «знатность рода и слава предков потолику принадлежит потомству, поколику оно старается поддерживать ее своими заслугами» ^{[45, c. 88]}. Фельбигер в свое время высказывался еще более прямолинейно: «Разумный не взирает на то, каковый кто титул носит, но на достоинство токмо смотрит» ^{[28, c. 35]}.

Отдельная глава книги говорит о «начале обществ и различных видах или образах Правлений». Все семейства некогда объединились в «одно политическое тело» ради всеобщей безопасности, взаимной помощи, «благоденствия всех вообще и каждого члена в особенности», происходит «распределение чинов и состояний по заслугам и способностям». Перечисляются различные «образы правления»: аристократия, демократия, монархия («наилучший для обществ многолюдных и обширных»). Причем все формы правления могут быть как полезными для своего народа, так и губительными: «правление монархическое называется тиранией или деспотизмом, если верховный властитель волю свою поставляет законом». В отличие от Фельбигера, Воскресенский уделяет немало внимания обязанностям власти, которая составляет войско, собирает подати, строит укрепления и проч., причем «законное начальство» не должно брать на себя обязанности, не соответствующие способностям, и не искать звания, «имея в виду одни личные выгоды». Подданным же не следует желать перемен в государстве, но быть преданным законному начальству ^{[45, c. 162, 173]}.

Заключительная часть «Нравоучения» посвящена «правилам благоразумия и благопристойности» и содержит советы, особо полезные для девочек, с ранних лет воспитывавшихся в институтах и лишенных попечения матери, няни, семьи, непосредственного опыта близких людей. Важнейшим среди «правил благоразумия» называлась необходимость «сообразовываться с общепринятыми обычаями той страны, в которой живем». К «главнейшим из сих обычаев» относились: одежда («берегитесь во всем точно наблюдать переменчивую моду»), чистота и опрятность, обычные «почтительные знаки чинов», когда надлежит «сообразовать даже разговоры, тоны, громкость или тихость голоса и почтительность в виде» в зависимости от чина собеседника, умение принаравливаться к лицам, месту и времени, избегая и «излишней застенчивости, и бесстыдной болтливости», и всегда и повсюду неизменно «поступать честно, благоразумно, осторожно» ^{[45, c. 198]}. Автор призывает пользоваться здравым смыслом: «недоверчивости не имейте ни к кому без достаточной причины, но предосторожность наблюдайте со всеми, коих честности вы еще не испытали», будьте «умеренны в своих ожиданиях и опасениях», стараясь находить в людях «более хорошие их свойства и поступки, нежели худые», имейте при этом в виду, что «чем более кто обнаруживает геройственных мыслей, чем возвышеннее правила, коими он хвастается, тем менее верьте ему». Благоразумие требует щадить предрассудки других, не выказывать перед ними своими преимущества и способности, но давать возможность другим «обнаружить их способности и совершенства», и т.д.

Заслуживает внимания пассаж, посвященный «правилам благоразумия в обращении с людьми большого света», имеющих «нежные, расслабленные и раздражительные нервы». Немало страниц развенчанию светского образа жизни и поведения светских людей посвятил и Кампе. Воскресенский также весьма нелицеприятно пишет о людях «большого света»: «берегитесь вверять им важную тайну, или иметь с ними тесные связи», «никогда не ожидайте от них прямого человеколюбия», «не надейтесь от сих изнеженных и расслабленных людей ничего такого, к чему потребен труд, напряжение сил, продолжительное внимание и терпеливость» ^{[45, c. 190]}. Подобные рассуждения звучат неожиданно в книге, подготовленной по распоряжению императрицы для институтов, особенно близких ко Двору, какими были Воспитательное общество благородных девиц и Екатерининский институт. При этом Воскресенский более сдержан в критике «света», чем Кампе: он говорит о большом свете, а не о свете вообще, и в этом сказывается разница подходов двух авторов: Кампе адресует свои «Отеческие советы» прежде всего дочерям бюргеров среднего достатка, тогда как Воскресенский обращается к девочкам-дворянкам, для которых участие в общей жизни своего сословия будет играть в будущем важную роль. «Светская» жизнь являлась основополагающим элементом новой дворянской культуры, недаром о ее «строительстве» заботился и Петр I, культивировавший ассамблеи, и Екатерина II, приучавшая смолянок достойно вести себя в обществе.

*****

Работой Комиссии по учреждению народных училищ было положено начало активной подготовке новых учебников и учебных пособий, причем не только переводных, но и отечественных, отвечающих задачам образования российского юношества. Такие учебники создавались и для женских институтов. Еще более значимым стало появление собственного воспитательного учебного курса, базирующегося на передовой просветительской мысли, адаптированной к российским реалиям.