Влияние идеи простого универсального языка описания мира и «рассчитывающего мышления» на появление проекта интернета

Попова Александра Витальевна соискатель ученой степени, МАГУ, г. Мурманск 183031, Россия, Мурманская область, г. Мурманск, пр. Героев Североморцев, 17, корп.2, кв. 3 Popova Aleksandra Vital'evna Candidate for a degree, Murmansk State Humanities University 183031, Russia, Murmanskaya oblast', g. Murmansk, pr. Geroev Severomortsev, 17, korp.2, kv. 3 aleksvitpopova@gmail.com Другие публикации этого автора

Проект интернета появился на пересечении нескольких концепций, базирующихся не только на информатике и математике, но и на философских идеях. Можно проследить те из них, которые непосредственным образом повлияли на возникновение интернета.

Так, важной, на наш взгляд, является идея простого универсального языка описания мира. Складывание этой идеи начинается со времен античности, когда к самой процедуре мышления и к высказываниям стали предъявляется особые требования. Так, Аристотель предлагает механизм правильного рассуждения, с помощью которого можно получать достоверное знание. В своей силлогистике, которая стала первой логической теорией, Аристотель впервые применяет метод формализации знания: посылки можно представить в буквенном виде, показывая, таким образом, что верность следствия зависит не от их содержания, а от их формы и сочетания ^{[1, c. 42]}. Один из первых исследователей истории вычислительной техники Х. Дрейфус писал: «С тех пор как древние греки изобрели логику и геометрию, мысль о том, что всякое рассуждение может быть сведено к своего рода вычислению – так что любые дискуссии можно было бы считать улаженными раз и навсегда, – занимала умы большинства представителей точного знания на Западе» ^{[2, с. 7]}. С XVI века, как замечает Х. Дрейфус, эта идея стала «основным моральным и интеллектуальным императивом» ^{[2, с. 9]}: «впервые синтаксическая концепция мышления как процесса вычисления была в явной форме сформулирована Т. Гоббсом: «Когда человек рассуждает, он лишь образует в уме итоговую сумму путем сложения частей... ибо рассуждение... есть не что иное, как подсчитывание» ^{[2, с. 9]}.

Кроме формализации рассуждения и попыток создать особый формальный язык к идее простого универсального языка описания мира можно отнести и стремление упорядочить накопленные знания в словарях и энциклопедиях. Так, У. Эко называет древо Порфирия одной из первых попыток создать словарь: «единое древо субстанций описал именно Порфирий, и идея словарной структуры, возникнув как раз из этой модели, пришла к нам через Боэция…» ^{[3, с. 10]}. По мысли исследователя, дихотомичное древо субстанций Порфирия иерархично и на самом деле не может служить для определений терминов, а только лишь для их классификации: благодаря ей каждый термин можно использовать логически верным способом, но нельзя узнать его сущность. Энциклопедии же представляют собой совокупность всего существенного знания, о котором должен иметь представление образованный человек «не только для того, чтобы познать мир, но также, чтобы понять повествование о мире» ^{[3, с. 29]}. Так, в «Естественной истории» Плиния Старшего одинаковое место отводится под описания крокодила и василиска. Следует отметить и обширное «Древо науки» Раймунда Луллия, где приводится попытка по принципу древесной иерархии создать цельное представление о науках. Как замечает У. Эко подобной аналогии с деревом не могло бы возникнуть, не будь распространена идея, которую можно обозначить как «великая цепь бытия» ^{[3, с. 35]}.

Концепция «великой цепи бытия», разработанная А. Лавджоем, основана на теореме «полноты» реализации всего, что мыслится как возможное, в актуальном и на концепции непрерывности Аристотеля ^{[4, с. 55, 58]}. Так, Лавджой приводит цитаты из Аристотеля, раскрывающие эту мысль: «говорю же я о непрерывном в том случае, когда граница каждой из двух вещей, по которой они соприкасаются и которая их связывает вместе, становится одной и той же» ^{[4, с. 58]} и «количества – линии, поверхности, тела, движения – должны быть непрерывны, а не раздельны» ^{[4, с. 58]}. Невозможно создать концепцию универсального всеобщего описания мира, если не считать его цельным и непрерывным. А без представления о системности мира нельзя выстроить идею об универсальном языке.

Наиболее ярким воплощением идеи создания универсального языка стал проект Characteristica universalis Лейбница, а его влияние на появление вычислительной техники трудно переоценить. Один из главных теоретиков кибернетики Н. Винер писал, что «если бы мне пришлось выбирать в анналах истории наук святого – покровителя кибернетики, то я выбрал бы Лейбница» ^{[5, с. 57]}. На наш взгляд в философии Лейбница встречаются две магистральные линии, приведшие затем к появлению интернета: во-первых, бинарная логика и зарождение непосредственно вычислительной техники, во-вторых, стремление к созданию универсальной науки и к формализации знания, которые так или иначе привели к появлению гипертекста и сети компьютеров.

В монадологии Лейбница все монады обладают субъективным восприятием мира, то есть возможностью наблюдать часть мира со своего индивидуального места, а также неким смутным понятием о субъективных восприятиях других монад, благодаря чему могут неясно представлять себе общую картину мира. Таким образом, несмотря на то, что монады не связаны друг с другом и «не имеют окон», в мире существует универсальная связь всего со всем хотя бы по причине некого единого континуума и единой логики. Поскольку человек так же, как и все остальное, состоит из монад, у него возможно смутное представление об объективной природе всего. Лейбниц при этом спорил с утверждением эмпириков о том, что в разуме нет ничего, чего раньше не было бы в чувствах, и писал, что «чувственные идеи просты лишь по видимости, так как, будучи неотчётливыми, они не дают разуму возможности различить то, что они содержат в себе» ^{[6, с. 120]}. Но врожденные интуитивные знания неотчетливые и их необходимо прояснять.

Методом такого прояснения мог бы стать универсальный язык, или Characteristica universalis. Универсальная характеристика могла бы помочь проявить интуитивную форму мысли, которая дополняет субъективное восприятие мира. Понятия «character» и «characteristica», как отмечает переводчик Лейбница Г. Г. Майоров, сложны для перевода, так как под этим понятием понимается не простой знак, а такой, который бы обозначал вещь зрительно и наглядно ^{[7, с. 83]}. Такими «характерами» могли бы стать иероглифы, буквы или простые числа ^{[7, с. 84]}. В любом случае «Универсальная характеристика» должна быть свободной от многозначности естественных языков и лучше всего могла бы быть выражена исчислениями: простые элементарные понятия составляют сложные и соотносятся с определенными символами, но так, чтобы отношение символов в исчислении соответствовало комбинации понятий в самой идее ^{[8, с. 165]}.

Структура предложения и языка очень важна для Лейбница: слова всегда заранее каким-то образом соотнесены друг с другом, и эта соотнесенность, или форма предложения, отражает некий мировой порядок: «…сколь бы произвольно ни брались обозначения, достаточно, однако, соблюдать правильный порядок и следовать верному методу, чтобы все всегда оказывалось в согласии» ^{[9, с. 33-34]}.

Новый универсальный язык должен быть логически непротиворечивым и в каком-то смысле совершенным, чтобы с его помощью можно было очистить собственные смутные врождённые знания. Поскольку мы всегда уже застаём себя в мире предустановленной гармонии, который был выбран Богом из всех возможных миров по принципу совершенства, прояснение смутных врождённых знаний будет всегда являться поиском истины, присущей миру божественной красоты и гармонии. Так, Лейбниц пишет: «Давно было сказано, что Бог устроил все согласно весу, мере и числу. Но есть такие вещи, которые нельзя взвесить, т.е. которые не обладают никакой силой и потенцией; есть и такие, которые не имеют частей и поэтому не допускают измерения. А ведь нет ничего такого, что не допускало бы выражения через число. Следовательно, число есть как бы метафизическая фигура, а арифметика является своего рода статикой универсума, посредством которой исследуются потенции вещей» ^{[9, с. 414]}.

Образцовым восприятием вещи для Лейбница является ситуация тождества ^{[10, с. 33-34]}. Имя вещи лишь тогда является полным, когда были перечислены все возможные предикаты вещи: A = A. Универсальная характеристика – это проект прояснения точных имён у всего сущего ^{[10, с. 36]}. Если заменить имена счётом, то определением будет являться уникальный набор математических высказываний ^{[10, с. 36]}. При этом и термин, и определение по мысли Лейбница должны быть взаимно просты ^{[10, с. 37]}.

Размышляя о возможностях развития Characteristica universalis, Лейбниц в одном из писем христианскому миссионеру в Китае отцу Буве объясняет применение нового двоичного исчисления, которое вводится «не для обычного применения, но для научной теории, поскольку оно открывает широкое поле для новых построений; и в первую голову исчисление это замечательно позволяет представить акт Творения» ^{[11, с. 89]}. В своих размышлениях Лейбниц исходит из того, что все природные сущности подобны числам ^{[11, с. 89]}. Если в двоичной системе счисления возможно представить все числа с помощью единицы и нуля, то это как раз соотносится с тем, что все природные сущности происходят от Бога, а все недостатки вещей состоят лишь в отрицаниях ^{[11, с. 89]}. Здесь Лейбниц ссылается на Августина и его рассуждения о том, что зло по своей сути происходит из ничего. Лейбниц пишет: «…существуют только эти два первопринципа – Бог и Ничто: Бог – что касается совершенств, и Ничто – относительно несовершенств, или субстанциальных пустот» ^{[11, с. 92]}. В двоичной системе исчисления возможно представить все числа с помощью сочетаний единицы и нуля, при этом сочетания укладываются в таблицы с правильными периодами, так, что такую таблицу можно продолжать и продолжать, не прибегая при этом к вычислениям ^{[11, с. 90]}. То есть само выражение чисел в таблице подчиняется внутреннему правилу ^{[11, с. 90]}. Как пишет Лейбниц: «в таблице этой открывается с первого взгляда удивительная гармония – то, что в каждом столбце есть правильные периоды <…> так что можно продолжить таблицу, совершенно не прибегая к вычислению, просто продолжая писать» ^{[11, с. 90]}.

Отец Буве и Лейбниц отмечают то поразительное сходство, которое можно установить между двоичной системой счисления и системой гуа яо или целых и прерванных черточек в таблице Фуси ^{[11, с. 121]}. При этом из таблицы Фуси отцом Буве раскрываются разнообразные сведения, подтверждающие, по его мнению, знание древними жителями Китая христианской истины: он выводит положение о триединстве, семи днях творения: «…древние китайцы обладали знанием не только Бога, как Творца и как принципа всех вещей в Природе, но также – восхитительной тайны Пресвятой Троицы» ^{[11, с. 128]}. Отец Буве предполагает, что можно также заключить, будто древние китайцы обладали понятием греха, знали о потопе, продолжительности жизни первых людей и т.п., то есть в прошлом обладали «вполне совершенным пониманием божественного начала» ^{[11, с. 129]}.

Универсальная характеристика, описанная выше, планируется как система универсальных символов и понятий и ценится Лейбницем намного выше открытия им удобства двоичного счисления: «…существует исчисление более важное, чем выкладки арифметики и геометрии, исчисление, которое связано с анализом идей» ^{[12, с. 344]}, таким исчислением «…должна быть универсальная характеристика, создание которой представляется мне одной из важнейших задач, которую только можно поставить» ^{[12, с. 344]}. Универсальная характеристика была, безусловно, связана с двоичной системой счисления. Об этом факте говорит то, что Лейбниц в одном из писем отцу Буве просит его прислать расшифровку китайских иероглифов, приставленных к каждому числу схемы Фуси (гуа мин – наименования гексаграмм) ^{[11, с. 173]}. Он также был убежден, что в таблице Фуси 64 числа соотносились с некими основными терминами, каждому из которых соответствовал свой иероглиф ^{[11, с. 172]}.

Поскольку нас интересует история идеи, то следует обратить внимание на важную особенность рассуждений Лейбница: он не сомневался в существовании неких гармоничных структур мира, связанных, конечно, с разумностью Творения и выражающихся в грамматике языка, законах геометрии и логики. Лейбниц традиционно рассматривается в качестве представителя новоевропейской мысли, которая критиковалась в силу определенных позиций позднейшими философами. Так, М. Хайдеггер видел существенное различие в древнегреческом и новоевропейском восприятии действительности и критиковал последнее. Хайдеггер пишет, что для древнегреческого восприятия человек был «открыт» для «φύσις», природы, а любое деяние или труд, по-древнегречески «έργον» ^{[13, с. 526]}, означал всегда встречу человека и природы.

По мысли Хайдеггера уже в латинском языке был искажен смысл тех слов, которые как раз и имеют существенное отношение ко взгляду на действительное. Этимологически смысл слов, использованных для перевода, смещал важные смысловые акценты: так, понятие «έργον» было переведено как «operatio» или «действие»: «про-изведённое оказывается теперь результатом той или иной “operatio”» ^{[14, с. 241]}. Во многие европейские языки в Средние века и Новое время понятие «έργον» вошло именно в этом латинском смысле. Если древнегреческое «έργον» было связано с событием встречи человека и «φύσις», то «operatio» связано с результатом воздействия определённых внешних причин. Таким образом, действительное в таком ракурсе оказывается как бы следствием стечения внешних обстоятельств, «по сути действительного просто нет – есть причина и её результат» ^{[15, с. 44]}.

Искажение понимания действительного достигло апогея в XVII-XVIII вв., то есть, когда вступает в полноправную силу новоевропейский тип мышления, «действительное и человек окончательно утрачивают друг друга» ^{[15, с. 44]}. Действительное становится процессом осуществления причинно-следственных связей, полностью теряя человеческое участие ^{[15, с. 44]}.

Обозначая «действительное» Нового времени, Хайдеггер применяет понятие «Gegen-Stand» или «противостоящее» ^{[15, с. 45]}. Немецкое понятие «Gegenstand» (без дефиса) обозначает «предмет, вещь, объект» ^{[16, с. 174]} и, по словам Хайдеггера, выражает всю сущность новоевропейского понимания действительного, для которого это лишь «совокупность предметов, вступающих в жестко детерминированные связи» ^{[15, с. 45]}. В такой системе человек не связан с открытием «φύσις», а является одним из элементов этого противостояния вещей. Он утрачивает полноту своей сущности и «урезается до одной лишь функции разума» ^{[15, с. 45]}.

Второе понятие, с которым работает Хайдеггер в процессе этих рассуждений – это «теория». В нем Хайдеггер выделяет два смыслообразующих корня – «θέαν óράν», что переводит как «чистое отношение к ликам присутствующего, которое своей явленностью задевает человека, являя близость богов» ^{[14, с. 243]}. «θέα» означает «вид, зрелище» ^{[13, с. 895]} и трактуется Хайдеггером как возможность «видеть» или знать вещь, не предпринимая рациональных усилий ^{[15, с. 45]}. «Оραω» переводится как «видеть, смотреть» ^{[13, с. 895]}, что раскрывается Хайдеггером как бескорыстное любопытствование ^{[15, с. 45]}. Таким образом, греческая теория предполагает преодоление ограничения вещей внешними утилитарными свойствами, которые фиксируются человеком рационально ^{[15, с. 45]}. Теоретическое отношение к вещам и миру в греческом смысле слова связано с созерцанием и почтительным отношением к ним, что предполагает принцип «невмешательства» в процессы мира, который в XX веке стал трактоваться как непрактичность, практическая бесполезность ^{[15, с. 45]}.

При переводе понятия «теория» с греческого на латинский смысл также был искажён: так как глагол «θεορετν» был переведён глаголом «contemplari», корень которого («templum») означает некий отграниченный участок для наблюдения ^{[15, с. 45]}. Хайдеггер переводил латинский аналог глагола «θεορετν» как «выделить нечто в определённый участок и в нём оградить оградой» ^{[14, с. 244]}. При таком взгляде на действительное оно разделяется на некие фрагменты, причём принцип деления определяется познающим субъектом. Природа перестаёт восприниматься как нечто совершенное, в ней выделяется масса недостатков, в связи с чем возникает представление «Природа – не храм, а мастерская». Соответственно этому представлению от человеческого разума требуется быть «надсмотрщиком» для сущего, которое обязано выполнять все предписания разума. Таким образом, Хайдеггер фиксирует это фундаментальное отличие в восприятии действительности греками и современными европейцами.

Яркой иллюстрацией обозначенного Хайдеггером новоевропейского мышления можно назвать Big Data и интернет вещей. В первом случае речь идет об очень больших наборах данных, которые производятся людьми, использующими интернет и любые устройства, записывающие информацию. Массив этих данных ежедневно увеличивается, поэтому они могут анализироваться только с помощью специальных инструментов и методов. Нас интересует феномен Big Data с той точки зрения, что в первую очередь он представляет собой именно порождение особого взгляда на вещи и людей, для которого характерно все представлять в качестве считываемой информации, которую необходимо не только накапливать, но и обязательно анализировать для дальнейшего использования. Интернет вещей в свою очередь представляет собой сеть физических объектов, взаимодействующих друг с другом и с людьми. На наш взгляд, идея вещей, связанных в систему и действующих автоматически тоже является логичным следствием указанных ранее концепций универсальной связи всего со всем.

Тем не менее, на наш взгляд, философия Лейбница не вполне укладывается в ту модель новоевропейского мышления, которая представлена М. Хайдеггером. Так, Хайдеггер критикует новоевропейский «познающий субъект» с той точки зрения, что ему свойственно классифицировать и теоретизировать исходя из своих субъектных и, конечно, меняющихся представлений о действительности. Но ключевой особенностью размышлений Г. В. Лейбница и является в некотором смысле «доверие» к миру, порождающее оптимизм философа: например, двоичное исчисление самостоятельно укладывается в таблицы с правильным периодом, и это не прихоть исследователя, а строгая форма, которая сама проявляет себя и которую нельзя избежать. В каком-то смысле это и отсылает нас к древнегреческой встрече человека и мира: Лейбниц не привносит ничего от себя, он просто открывает законы мира. Такой же строгости Г. В. Лейбниц ищет и в структуре языка: для философа ее существование очевидно. Мир Г. В. Лейбница гармоничен и логичен. Неудивительно, что Лейбниц тяготеет к цифровому языку: именно форма, а не содержание и является тем откровением, в котором показывает себя мир.

Таким образом, одной из философских идей, повлиявших на становление проекта интернета, является идея простого универсального языка описания мира. Эта идея зарождается еще со времен появления механизмов правильного рассуждения, или логики Аристотеля, и наиболее ярко воплотилась в Characteristica universalis Лейбница. Универсальная характеристика была призвана прояснять смутные врожденные знания о мире, имеющиеся у всех монад, а рассуждение в универсальной характеристике предполагалось заменить вычислениями. Рассуждая о возможностях такого исчисления, Лейбниц обращается к двоичной системе, которая для него является онтологичной и отражает божественную гармонию мира: единица и ноль вытекают из принципа Бога и Ничто, а гармония проявляется в правильных периодах таблиц единиц и нулей. Стремление свести рассуждение к вычислению часто критиковалось как характерное для новоевропейского мышления. Так, Хайдеггер писал о невозможности подлинной «встречи» природы и новоевропейского человека, отмечая субъективизм, нигилизм и нивелирование всего к состоянию объекта. На наш взгляд, пример Г. В. Лейбница показывает, что стремление к замене рассуждений исчислением и формализация не означают нивелирование сущего к состоянию объектов, а, скорее, являются одной из магистральных линий мышления европейского человека и связано с представлениями о «великой цепи бытия», полноты и непрерывности всего в мире.