Эмоциональный опыт детства как предпосылка оптимизма и социальной активности в старческом возрасте

Кубышкина Марина Леонидовна кандидат психологических наук доцент кафедры психологии Северного (Арктического) федерального университета имени М. В. Ломоносова 163009, Россия, Архангельская область, г. Архангельск, ул. Пр. Ленинградский, 40, ауд. 301 Kubyshkina Marina Leonidovna PhD in Psychology Docent, the department of Psychology, Northern (Arctic) Federal University named after M. V. Lomonosov 163009, Russia, Arkhangel'skaya oblast', g. Arkhangel'sk, ul. Pr. Leningradskii, 40, aud. 301 marlekub@mail.ru Другие публикации этого автора     Казакова Елена Валерьевна ORCID: 0000-0002-0060-5718 кандидат биологических наук доцент кафедры психологии Северного (Арктического) федерального университета имени М.В. Ломоносова 163009, Россия, Архангельская область, г. Архангельск, пр. Ленинградский, 40, ауд. 301 Kazakova Elena Valerievna PhD in Biology Docent, the department of Psychology, Northern (Arctic) Federal University named after M. V. Lomonosov   163009, Russia, Arkhangel'skaya oblast', g. Arkhangel'sk, pr. Leningradskii, 40, aud. 301 kaz-elena10@yandex.ru Другие публикации этого автора

Прохорова Ирина Федоровна кандидат психологических наук доцент кафедры психологии Северного (Арктического) федерального университета имени М. В. Ломоносова 163009, Россия, Архангельская область, г. Архангельск, ул. Пр. Ленинградский, 40, оф. 301 Prokhorova Irina Fedorovna PhD in Psychology Docent, the department of Psychology, Northern (Arctic) Federal University named after M. V. Lomonosov 163009, Russia, Arkhangel'skaya oblast', g. Arkhangel'sk, ul. Pr. Leningradskii, 40, of. 301 prohorovna@yandex.ru

Введение

В настоящее время может считаться доказанным, что активное долголетие человека связано не только с его физическим здоровьем, но и с его психологическим потенциалом, особенностями социальной ситуации, в которой протекает его жизнедеятельность. Взаимосвязь этих аспектов многократно подтверждена. Доказана зависимость здоровья и самочувствия от психологических особенностей людей пожилого и старческого возраста ^{[22; 23]}, взаимосвязь физического и психологического аспектов здоровья с характеристиками качества жизни ^{[11; 12; 18]}, в том числе с сохранением физической и социальной активности пожилых людей и стариков, их оптимизмом и жизненным стилем ^{[4; 5; 12; 13]}.

Важность социальной активности и жизненного оптимизма для полноценной жизни людей старческого возраста не вызывает сомнения, однако, в реальной практике работы с ними специалист сталкивается с рядом трудностей. Он не может просто «рекомендовать» клиенту стать оптимистом или начать мотивировать его на социальную активность, поскольку оптимизм и социальная активность как психологические и поведенческие образования являются частью единого устойчивого системокомплекса, который формируется на протяжении жизни под влиянием различных факторов и определяет мировосприятие человека. Этот системокомплекс является интегральной характеристикой субъекта и не может измениться по чьей-то рекомендации.

В настоящее время в геронтопсихологии всё более утверждается взгляд на старение с позиций акмеологии и субъектно-деятельностного подхода, рассматривающих человека как активного автора собственной жизни, чьё личностное самоопределение продолжается и в период пожилого и старческого возраста ^{[1; 2; 17]}. Такой подход ставит вопрос о понимания людьми третьего возраста смысла своей жизни, о ценностях и мотивах личности, которыми он поддержан, о соотнесении их с другими характеристиками их личности, с вехами жизненного пути человека. В рамках этого подхода важным фактором помощи людям старческого возраста становится обращение к их личности и траектории жизни, к истокам их жизненного оптимизмапессимизма и активнойпассивной жизненной позиции (если общее психическое состояние клиента позволяет это сделать).

При осуществлении такой работы особенно важно понимать сущность и природу оптимизмапессимизма как явления, иметь представления о закономерностях его возникновения и особенностях проявления у людей старческого возраста, понимать ту основу, на которой он возник и формировался.

К. Муздыбаев ^[14], анализируя феномен оптимизмапессимизма, показывает, что оптимизм не сводится исключительно к вере в лучшее и позитивным ожиданиям, это сложное образование, включающее позитивный настрой и волю в отстаивании своих ценностей, своего Я, в реализации жизненных целей. Оптимисты обладают более длинной временной перспективой, созидательными, жизнеутверждающими диспозициями, склонны к атрибуции окружающим позитивных качеств, нацелены на совместную деятельность, тогда как пессимисты демонстрируют слабую волю, низкую мотивацию к активности, взаимодействию и преодолению трудностей. То есть активность оптимистов опирается на группу личностных качеств, которые связаны с позитивным мировосприятием. Очевидно, что факторы формирования такого мировосприятия могут быть различны. Авторы, изучавшие оптимизм и пессимизм, солидарны в том, что человек не рождается с позитивным или негативным мировосприятием, он научается быть оптимистом или пессимистом, усваивая определённый склад мышления, формируя установки на преодоление или на беспомощность ^{[6; 24; 25]}. Уровень надежды и представления человека о будущем во многом зависят от его прежних успехов, от всего того жизненного ресурса, который человек накопил в процессе своего развития под влиянием различных факторов ^[15]. По нашему предположению, одним из таких факторов выступает эмоциональный опыт детства. У интересующей нас группы людей старческого возраста детский эмоциональный опыт связан с событиями военного и послевоенного периода, поэтому истоки их позитивного или негативного мировосприятия следует искать, в том числе, в переживании событий того времени.

Сегодняшние российские граждане старческого возраста, нижняя граница которого по разным периодизациям возрастного развития варьируется от 71 до 76 лет, а верхняя, как правило, соответствует 90 годам ^[19], относятся к поколению, которое часто называют «детьми войны», поскольку они родились перед или во время Великой Отечественной войны, испытали на себе её тяготы, и вся их последующая подростковая и юношеская социализация проходила под влиянием исторических событий, с нею связанных. Именно в тот период формировалась их личность, их восприятие жизни, жизненные установки, личностные мотивы, которые могут быть изучены на основе их автобиографических нарративов. Поэтому более 10 лет назад мы начали собирать жизненные истории детей войны в их авторском изложении.

В настоящее время усиливается интерес к биографическим повествованиям детей войны, поскольку этих людей становится всё меньше, это поколение уходит, уходят живые свидетели тех событий. Понимание этого факта привело к попыткам создания сборников их воспоминаний о военном периоде ^[7], однако эти воспоминания рассматриваются, прежде всего, как исторические материалы, доказывающие правду о войне, а сами старики – как свидетели реальных событий. В таком же объективном ключе выдержаны и научные материалы исследований детей войны, например, на основании их свидетельств рассматриваются такие проблемы, как их социализация и адаптация к послевоенной жизни ^[3], стратегии их послевоенного выживания ^[9], быт в период эвакуации ^{[10; 20]}. Исследований же, в которых с использованием научных методов анализируются психологические аспекты формирования личности детей войны, рассматриваются их актуальные проблемы в контексте событий детства, крайне мало, а сами их воспоминания (нередко прошедшие литературную редакцию) изначально ориентированы на хронологию событий, описание объективных тягот войны и их преодоление, поэтому их не всегда можно использовать как биографические нарративы для целей психологических исследований личности рассказчиков.

Из имеющихся научных материалов можно выделить единичные статьи, в которых рассматриваются актуальные проблемы стариков в контексте переживания довоенных и военных событий. Например, Е. И. Николаева и А. М. Сафонова ^[16] описывают негативный эмоциональный опыт детей, чьи родители были репрессированы в 30-е годы, и показывают, что спустя десятилетия, в старческом возрасте, эти люди демонстрируют подавление непосредственной реакции на негативный стимул и преломление агрессии через инвертированную реакцию на позитивный стимул. Детская психологическая травма становится одним из факторов, определяющих реальное поведение человека, восприятие им окружающего мира в старческом возрасте. Однако, подобных исследований в современной науке критически мало. Не достаточно изучена роль детских психологических травм военного периода, а также позитивного эмоционального опыта детства в формировании личности детей войны, влияние различного опыта детских переживаний на становление их жизненной позиции и общей направленности личности, которые могут сохраняться на протяжении жизни человека вплоть до старческого возраста.

Следует также отметить, что во многих имеющихся эмпирических исследованиях люди пожилого и старческого возраста объединяются в единую выборку «пожилых людей», что может затруднять понимание психологических закономерностей и специфики поведенческих проявлений пожилых людей и стариков. Исследований, направленных на изучение именно старческого возраста несоизмеримо меньше, чем пожилого. Частично это объясняется тем, что стариков статистически меньше, чем пожилых людей. Эмпирические исследования затруднены также тем, что люди старческого возраста являются «трудным» эмпирическим объектом, для изучения которого имеется значительно меньше стандартизированных методик, а возрастные особенности этого периода заставляют диагноста осуществлять длительную индивидуальную работу с респондентами. В условиях эмпирического изучения людей старческого возраста нередко единственным приемлемым методом сбора психологической информации становится беседа.

В нашем случае было использовано нестандартизированное биографическое интервью. Предметом исследования стал эмоциональный опыт детства людей старческого возраста.

Материалы и методы

Настоящее исследование основано на материалах, собранных за период с 2012 по 2019 год. Как отмечалось выше, уже более 10 лет авторы собирают автобиографические нарративы детей войны. К настоящему времени собрано более 130 жизненных историй, отличающихся разной степенью развёрнутости содержания. Для анализа мы отобрали биографические нарративы 91 человека, чьи описания достаточно содержательно насыщены и предоставляют больше возможностей для проведения разностороннего анализа. Целью исследования стало изучение эмоционального опыта детства детей войны как предпосылки их жизненного оптимизма и социальной активности в старческом возрасте.

В составе выборки 34 мужчины в возрасте от 75 до 85 лет (средний возраст 76,89±1,37) и 57 женщин в возрасте от 75 до 90 лет (средний возраст 77,86±2,87). Возраст указан на момент сбора данных. Все респонденты родились до Великой Отечественной войны, принадлежат к одному поколению, чьё раннее детство пришлось на военное время, а подростковый и юношеский возраст – на послевоенные годы. Все проживают в городах и деревнях Архангельской области, однако, география их жизненного пути охватывает территории от Западной Сибири до Калининграда и от Апатитов до Астрахани.

Средством сбора данных выступил метод биографического интервью, в ходе которого респондентам предлагалось в режиме свободного повествования рассказать о своём детстве, юности и сегодняшней жизни, при этом исследователь не задавал стандартных вопросов, а использовал общие ориентировочные вопросы и стимулирующие реплики в духе эмпатической беседы. Они формулировались так, чтобы побудить респондентов к рассказу о том, что они воспринимали как значимое, важное, что переживали, чувствовали и что делали в разные периоды жизни, в разных жизненных ситуациях. Рассказы об актуальной жизни респондентов направлялись ориентировочными вопросами на следующие сферы жизнедеятельности: здоровье и самочувствие, семья, материальное обеспечение жизни, друзья и коллеги, хобби и отдых, саморазвитие, широкая социальная активность, выходящая за рамки ближайшего окружения. На основе аудиозаписей делались скрипты и составлялись структурированные плотные описания жизни респондентов, осуществлялся контент-анализ для реализации цели исследования.

Решение поставленных задач предполагало использование как качественных описаний, так и процедуры корреляционного анализа, поэтому работа с текстами нарративов проходила в двух направлениях: 1) осуществление посредством контент-анализа формализации необходимых переменных для их дальнейшей статистической обработки; 2) составление индивидуальных плотных описаний жизни для дальнейшего анализа и обобщения их содержания.

В процессе контент-анализа были выделены переменные «оптимизм», «пессимизм» и «социальная активность». Выделяя «оптимизм» и «пессимизм» как отдельные переменные, мы опирались на многоаспектный анализ явления, представленный в статье И. А. Джидарьян ^[8]. Автор показывает, что опыт эмпирических исследований оптимизма и пессимизма даёт основания рассматривать данный конструкт не как единый и биполярный, а как двумерный, в котором оптимизм и пессимизм предстают не как полюса единого континуума значений, а как две самостоятельные переменные. Основания для такого подхода даёт не только изучение диагностических методик оптимизма, но и несколько различная картина корреляционных связей двух переменных с характеристиками личности и поведения.

Схема формализации переменных представлена в таблице 1. Количество контент-единиц дано без учёта грамматических форм и отражает широту содержания, охватываемого категорией.

Таблица 1. Структура контент-анализа биографических нарративов для формализации переменных «оптимизм», «пессимизм», «социальная активность»

Для обеспечения валидности результата контент-анализ был осуществлён тремя разными людьми (имеющими опыт применения этой процедуры) по единой схеме. Расхождения в полученных данных были обсуждены и устранены. При формализации переменных было учтено, что нарративы разных людей имеют разную развёрнутость, временную продолжительность, поэтому простая частотность контент-единиц не может отразить измеряемое качество, в связи с чем, значение каждой переменной высчитывалось с учётом общего объёма контента респондента (процент от общего числа единиц описания). В результате для анализа было получено три переменных, индивидуальные значения которых варьируются от 0 до 12. Для анализа их взаимосвязей использовался коэффициент rho-Спирмена, критическим уровнем значимости был принят р<0,05.

При составлении индивидуальных плотных описаний жизненного пути респондентов на первом этапе выделялись индивидуальные номинации, но в структуре анализа, в соответствии с целью исследования, обязательно присутствовали три общих для всех респондентов раздела: 1) модальность эмоционального опыта детства, 2) активность и отношения в детстве и юности, 3) выбор профессии и переживания самоопределения в юности.

Мы предположили, что оптимизм и социальную активность до преклонных лет сохраняют люди с позитивным эмоциональным опытом детства и не имеют люди старческого возраста, пережившие психологическую травму в период детства, с которой они не смогли справиться.

В процессе работы с данными на основе показателей описательной статистики переменных «оптимизм», «пессимизм» и «социальная активность» были выделены две контрастные группы – социально активные оптимисты и социально малоактивные пессимисты. Далее анализ нарративов осуществлялся отдельно для каждой группы, были найдены общие номинации, а биографические описания упорядочены и обобщены.

Для группы социально активных оптимистов описания обобщались по номинациям: 1) любовь родителей или тех, кто их заменил, гордость за них; 2) опыт коллективной жизни, дружбы и взаимопомощи; 3) опыт испытаний и их преодоления, формирование установки на активность и развитие; 4) опыт разнообразной активности, досуга; 5) положительный пример авторитетного взрослого; 6) самостоятельный выбор профессии.

Для социально малоактивных пессимистов обобщающими номинациями стали: 1) переживание предательства взрослых, чувство покинутости; 2) опыт негативных отношений с окружающими, переживание издевательств и унижений; 3) переживание озлобленности и обиды; 4) опыт испытаний и фрустрации, формирование установки на физическое выживание; 5) скудный опыт освоения разных видов деятельности; 6) выбор профессии, работы под давлением людей и обстоятельств.

Результаты и обсуждение

Общий анализ описательной статистики показал, что в изученной выборке выраженным оптимизмом обладают 22 человека (24%), а устойчивым пессимизмом – 25 человек (27%). 44 человека (49%) имеют средние значения обеих характеристик. Похожая картина наблюдается с социальной активностью. 24 человека (22%) старческого возраста могут быть определены как социально активные, 29 человек (26%) как социально не активные и 38 (52%) – умеренно активные.

Корреляционный анализ выявил сильную взаимосвязь жизненного оптимизма и социальной активности (r=0,334; р=0,001) у людей старческого возраста, а также более слабую, но статистически значимую обратную связь их оптимизма и пессимизма (r=-0,253; р=0,016). Наибольшие значения имеет коэффициент корреляции пессимизма и социальной активности (r=-0,473; р<0,001), отражающий их обратную зависимость.

То есть, для социальной активности в старческом возрасте, действительно, важен жизненный оптимизм как вера в лучшее и позитивная оценка настоящего, но ещё более важно не иметь ограничивающих убеждений пессимистического мировосприятия.

Формирование контрастных групп на основе двух критериев (оптимизм + высокая социальная активность; пессимизм + низкая социальная активность) позволило выделить следующие группы: социально активные оптимисты – 18 человек, из них 11 женщин и 7 мужчин, и социально малоактивные пессимисты – 23 человека, из них 12 женщин и 11 мужчин. По возрасту группы не различаются, средний возраст каждой группы соответствует возрасту общей выборки.

Содержание биографических нарративов всех респондентов выборки свидетельствует, что все они имеют травматический опыт детских переживаний, связанный с событиями военного периода, все они столкнулись с лишениями и голодом, видели смерть родственников, близких, соседей, испытали трудности, связанные с выпавшими на их долю физическими нагрузками. Их нарративы отражают, с одной стороны, объективный исторический контекст того времени, с другой – естественную интенсивную эмоциональную реакцию ребёнка на стрессовые, трагические ситуации, к переживанию которых он психологически не готов.

Тем не менее, описание этих событий, и переживаний, с ними связанных, существенно различаются в двух контрастных группах. В таблицах 2 и 3 систематизированы их описания в соответствии с указанными выше номинациями.

Таблица 2. Выдержки из текстов биографических нарративов социально активных оптимистов старческого возраста согласно выделенным номинациям (N=18)

Таблица 3. Выдержки из текстов биографических нарративов социально малоактивных пессимистов старческого возраста согласно выделенным номинациям (N=23)

У группы оптимистичных и социально активных стариков описания тягот войны сопровождается воспоминаниями о тех людях, которые были рядом, давали ощущение опоры, позволяли чувствовать себя частью целого, человеком, который нужен, который отвечает за часть общего дела, и испытывать при этом поддержку окружающих. У них есть опыт творческого взаимодействия, совместных положительных переживаний, освоения разнообразной деятельности, опыт индивидуального и, особенно, коллективного преодоления трудностей, который определил их установки на активность, созидание, ответственность. В те непростые времена они, не смотря ни на что, чувствовали любовь родных и близких, испытывали гордость за них, выстраивали дружеские отношения со сверстниками, равнялись на авторитетных взрослых, показывающих им пример активного отношения к жизни, самоотверженности, любви, ответственности, чувствовали себя частью сообщества.

В их рассказах многократно употребляется местоимение «мы», а описываемая жизнь – это общая жизнь, в которой нет противостояния с «другими». В роли «других» выступает только общий враг, с которым воюет страна. При этом большинство респондентов этой группы имели возможность профессионально самоопределиться без агрессивного давления окружающих. В целом в их жизнеописаниях преобладают семантические единицы, отражающие позитивную направленность эмоциональных переживаний детства – радость, интерес, чувство общности, доверия, коллективизма, дружбы, любви.

Таким образом, этой группе детей войны была оказана психологическая поддержка социального окружения, которая позволила им без тяжёлых последствий пережить травмирующие испытания военного периода. Кроме того, полученный положительный эмоциональный опыт, очевидно, лёг в основу формирования их активной жизненной позиции и позитивного мировосприятия, заложил базис их будущей субъектности, сформировал убеждения, что они могут справляться с испытаниями, добиваться цели, управлять своей жизнью.

В настоящей жизни эти люди активно занимаются семьёй и воспитанием внуков и правнуков, могут участвовать в художественной самодеятельности, активно общаются с разными людьми, живут с установкой «мы не жалуемся» и «нам хватает» (денег – авт.). В их жизненных описаниях часто встречаются такие утверждения, как «я ещё могу», «на это сил не жалко» (имеется в виду что-то полезное – авт.), «хочу научиться», «радостно», «интересно попробовать», «для пользы дела», «помогать надо», «с людьми по-хорошему (варианты: по-доброму, по-людски, по-человечески – авт.) надо», «весело», «хорошие отношения», «хороший (варианты: замечательный, добрый – авт.) человек».

У группы пессимистичных и социально малоактивных детей войны описания того периода жизни существенно отличаются по модальности и свидетельствуют о полученной ими тяжёлой психологической травме, с которой они сами не смогли справиться и которая оказала влияние на их последующую жизнь. Эти дети столкнулись с предательством самых близких людей, лишились их поддержки, очень рано ощутили себя «брошенными», никому не нужными, растерянными. Они были поставлены на грань физического выживания, и при этом рядом не оказалось людей, которые бы помогли им преодолеть страх смерти, наоборот, значительной части респондентов этой группы в детстве довелось столкнуться с издевательствами, насмешками социального окружения, почувствовать обиду и свою беспомощность перед обидчиками, пережить чувство фрустрации, бессилия перед миром, жить в условиях авторитарных ограничений со стороны взрослых.

В их рассказах местоимение «мы» в контексте детских воспоминаний встречается крайне редко, наоборот, превалируют воспоминания противостояния «Я – Другой», в которых присутствуют негативные переживания. В целом, в их жизнеописаниях преобладают семантические единицы, отражающие негативную направленность эмоциональных переживаний детства – страх, обида, озлобленность, чувство одиночества, конфронтации.

Этой группе детей войны психологическая поддержка не была оказана, наоборот, социальное окружение выступило источником травмирующих факторов, заложив основу их будущего враждебно-настороженного отношения к миру, пассивно-выжидательной жизненной позиции, позиции жертвы, основу их недоверия к жизни, несубъектного к ней отношения.

В старческом возрасте эти люди демонстрируют низкую мотивацию социальной активности, тревожность, они полны претензий к миру (своим детям, соседям, врачам, правительству, президенту), в их рассказах часто встречаются такие слова, как «тяжело», «грустно», «теперь уже поздно», «куда уж теперь!», «ничто не радует», «сил нет», «не нужна обуза», свидетельствующие о накоплении эмоциональной усталости и общей негативной оценке прожитой жизни.

Полученная картина хорошо иллюстрирует идею С. Л. Рубинштейна ^[21] о двух способах существования личности – субъектном и несубъектном. В противовес субъектным и активным оптимистам, реализующим жизненную установку «я управляю своей жизнью», неактивные, слабосубъектные пессимисты живут с установкой «жизнь со мной происходит». Очевидно, что истоки этих жизненных установок лежат в переживаниях детства, в детском адаптивно-созидательном или, наоборот, травматическом опыте.

Таким образом, две контрастные группы людей старческого возраста получили разный эмоциональный опыт детства в контексте событий военного и послевоенного периода.

Как показывает опыт исследований авторов, респонденты первой (оптимистичной) группы, при работе с ними вне или в рамках учреждений медико-социальной помощи, оказываются «лёгкими» клиентами, поскольку, принимая на себя ответственность за свою жизнь, они сотрудничают со специалистом, а не противостоят ему. Тогда как работать с группой социально малоактивных пессимистов, действительно, нелегко, а обращаться к их слабой субъектности не всегда возможно. При этом именно они чаще являются клиентами центров социального обслуживания и помощи совершеннолетним подопечным.

Вместе с тем, 50 респондентов, которые не вошли в контрастные группы в рамках нашего исследования, являются людьми, у которых описанные характеристики двух полярных групп представлены в разной степени. На наш взгляд, именно они составляют статистическое большинство и, при необходимости оказать им психологическую помощь, могут работать в парадигме субъектности.

Выводы

Эмоциональный опыт детства поколения детей войны можно рассматривать как предпосылку их жизненного оптимизма либо пессимизма и уровня социальной активности в старческом возрасте. Позитивный эмоциональный опыт способствовал становлению их оптимистического мировосприятия и субъектной жизненной позиции, которые у многих сохранились до старческого возраста и проявляются в их социальной активности и сотрудничестве с окружающим миром. Негативный эмоциональный опыт создал основу для утверждения пессимистического мировосприятия, ограничивающих убеждений, способствовал формированию несубъектной (инфантильной) жизненной позиции, которые в старческом возрасте проявляются в слабой социальной активности, беспомощности и претензиях к миру.

Характеристиками позитивного эмоционального опыта детства этого поколения, представленного в их автобиографических нарративах выступают: 1) преобладание в описаниях семантических единиц положительных эмоциональных переживаний (радость, интерес, чувство общности, доверия, коллективизма, дружбы, любви); 2) помощь взрослых в переживании травматических событий, опора на них; 3) уверенность в любви родных и близких, социального окружения, ощущение себя частью сообщества; 4) опыт индивидуального (с поддержкой сообщества) и коллективного преодоления трудностей, невзгод, трагических обстоятельств; 5) опыт созидательной, творческой деятельности, в которой проявляются светлые стороны жизни в тяжёлой ситуации военного периода, в которой развивается потенциал личности, её самостоятельность; 6) положительные примеры авторитетных взрослых, на которых формируются установки преодоления, ценности полезной, созидательной, активной, ответственной жизни; 7) объективная возможность и субъективная способность к самостоятельному самоопределению в подростковом и юношеском возрасте.

Характеристиками негативного эмоционального опыта детства этого поколения, представленного в их автобиографических нарративах выступают: 1) преобладание в описаниях семантических единиц отрицательных эмоциональных переживаний (обида, страх, злость, чувство одиночества, конфронтации); 2) переживание психологической травмы предательства, брошенности, отвержения, унижения, отсутствие социальной поддержки в трагических обстоятельствах; 3) ощущение себя одиноким, отдельным от социальной среды, противостоящим «другим»; 4) негативный опыт преодоления трудностей и трагических обстоятельств, переживание фрустрации, беспомощности, бессилия перед миром, невозможности ему противостоять; 5) скудный опыт освоения различных видов деятельности, иногда вследствие ограничений со стороны авторитарных взрослых, формирование установки не на личностное развитие, а на физическое выживание; 6) невозможность или неспособность в подростковом и юношеском возрасте осуществить автономное самоопределение.

Исследование эмоциональных переживаний детей войны позволяют лучше понять отсроченные последствия переживания как позитивных, так и травматических событий детства, на личность. Поколение детей Великой Отечественной войны становится малочисленнее год от года, эмпирическое их изучение нередко затруднено особенностями возраста, но то, что исследователям удаётся понять про этих людей, является ценным психологическим знанием, которое может быть полезным не только при оказании им психологической помощи, но и при изучении более общей проблемы влияния детских переживаний травматического опыта войны на становление личности. В новейшей истории России и бывших союзных республик такой опыт имеют дети войны в Приднестровье, на Кавказе, в Донбассе. Авторы убеждены, что изучение этого опыта, его соотнесение с переживаниями детей Великой Отечественной войны существенно обогатит понимание позитивного и негативного влияния военного исторического контекста на развитие личности ребёнка.