Хлыстовщина в контексте почвеннических воззрений Ф. М. Достоевского

Снигирева Светлана Дмитриевна аспирант кафедры истории русской литературы филологического факультета Московского Государственного Университета им. М. В. Ломоносова 119234, Россия, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1 Snigireva Svetlana Dmitrievna Postgraduate student, the department of History of Russian Literature, M. V. Lomonosov Moscow State University 119234, Russia, g. Moscow, ul. Leninskie Gory, 1 snigireva_svetlana94@mail.ru Другие публикации этого автора

Во второй половине XIX в. в России существовали разнообразные формы религиозного инакомыслия, но самым распространенным и массовым еретическим движением того времени была секта хлыстов.

Хлыстовщина, как и другие мистические секты, привлекала особое внимание образованного общества: в периодике середины 1860-х годов сектантство стало одной из наиболее популярных тем. Этот феномен интересовал и Ф. М. Достоевского, который отзывался о нем в «Дневнике писателя», а также включал мотивы, связанные с хлыстовской ересью, в свои произведения.

Об особом внимании писателя к хлыстам говорилось неоднократно, однако целью данной статьи является установление связи хлыстовской тематики в творчестве Достоевского с его историософской концепцией, в центре которой — идея почвы и мысль о необходимости воссоединения образованного общества с народом.

Выдвинутая цель предопределила необходимость анализа высказываний Достоевского о хлыстовщине, представленных в «Дневнике писателя», а также мотивов, связанных с хлыстовской тематикой, которые появляются в романе «Идиот», черновых записях к поэме «Житие великого грешника» и зафиксированном в письмах А. Н. Майкову и С. А. Ивановой замысле романа «Атеизм».

Одной из задач исследования также является обзор основных сведений о хлыстовской ереси, представленных в периодических газетах и журналах второй половины XIX в., так как они являются главным источником, из которого Достоевский мог получить представление о данном феномене. Более того, многие статьи о сектах были политически ангажированными, часто представляли искаженные сведения о сектантах, включали в себя идеологические элементы, поэтому особенно важно в этом контексте выявить позицию писателя относительно хлыстовщины.

Статья посвящена изучению историко-литературной проблемы, в связи с чем в ней применяется филологический метод исследования, который позволяет выявить взаимосвязь творчества Достоевского с идеологией почвенничества и историей неортодоксальных религиозных движений XIX в..

Хлыстовство на тот момент, как утверждает А. М. Эткинд, «было третьей верой русского населения России» ^{[29, с. 37]}. Сущность данного учения заключалась в представлении о том, что Христос «может постоянно сходить на землю и воплощатьсяв своих избранников» ^{[21, с. 57]}. Поэтому сами сектанты называли себя «христами», «Божьими людьми»: «идея подражания Христу» у них трансформируется в «мифологию <Его> многократного воплощения» ^{[29, с. 105]}. Согласно популярной легенде, хлысты ведут свою историю с «Саваофа» Данилы Филипповича и его сына, «стародубского Христа спасителя» ^{[6, с. 346]}, Ивана Тимофеевича Суслова.

Сектанты собирались на «радения», где исполняли духовные гимны и посредством ускоренных и учащенных телодвижений достигали экстатического состояния, которое воспринималось ими за схождение Святого Духа. Среди хлыстов особенно почитались «пророки» и «пророчицы» («христы» и «богородицы»), то есть те, на кого чаще всего «накатывал» Дух, открывая в них дар пророчества. Как считалось, с момента схождения Духа, что бы человек ни делал и ни говорил, «не он делает, не он говорит, но сам живущий в нем Бог» ^{[23, с. 337]}.

Последователи хлыстовской ереси, стремясь к «плотской чистоте» ^{[2, с. 149]}, вели аскетичный образ жизни: придерживались строгого поста и отказывались от сексуальных отношений. В одной из своих заповедей Данила Филиппович дает наставление «неженатым не жениться, а женатым разжениться» ^{[24, с. 32]}, призывает своих адептов жить как братья и сестры.

Вопрос о происхождении хлыстовщины вызывал споры в периодических изданиях второй половины XIX века. В целом хлыстовщина воспринималась либо как трансформация привнесенных на русскую почву западных учений, либо же как самобытное явление, порожденное особой психологией русского народа, выразившего в сектантстве свободу мысли и духа. Как отмечает Л. Н. Цой, «концепция раскола и народных ересей» у Ф. М. Достоевского «складывалась в обстановке всеобщего интереса к этим проблемам, в контексте самых разнородных тенденций их оценки» ^{[28, с. 47]}.

По мнению писателя, хлыстовщина — это русское явление, «темная секта народа русского» ^{[13, с. 12]}. Однако ему важно выявить ее родство с западными ересями, указав на общность их ритуальной практики, главными составляющими которой он называет «верчение и пророчество» ^{[11, с. 99]}. И. Л. Волгин, подразумевая сходство экзальтации, достигаемой сектантами на радениях, и состояния эпилептического припадка, подчеркивает, что писателя неслучайно интересовала именно экстатическая составляющая сектантского ритуала: «Ему, эпилептику, жертве “священной болезни” — недуга юродивых и пророков, важен не обрядовый, а духовный смысл мистических игрищ» ^{[3, с. 262]}.

Итак, Достоевский выделяет в хлыстовщине главную особенность, отличающую мистические секты, — достижение ее адептами экстатического состояния путем «верчения». По этому признаку писатель соотносит хлыстов с английскими и американскими сектами «скакунов, трясучек, конвульсьонеров, квакеров, ожидающих миллениума» и тамплиерами ^{[11, с. 98-99]}. Он подчеркивает, что хлыстовщина — «всемирная и древнейшая секта» [Там же], «древнейшая секта всего, кажется, мира» ^{[13, с. 12]}.

Позиция писателя, вероятно, сформировалась под влиянием статей газеты «Голос», где в связи с громким скопческим процессом над моршанским купцом М. Плотицыным приводились сведения о хлыстовской ереси, а также отмечалось ее родство с западными сектами. Так И. П. Липранди сравнивает хлыстовщину «с учением и обрядами западных еретиков — братьев и сестер Свободного духа, квакеров, бичующихся, пляшущих и др.» ^[4]. Та же мысль прозвучит в опубликованной речи адвоката В. Д. Спасовича, который, подчеркивая крайний аскетизм скопцов, соотносит эту секту с американскими «шекерами или плясушками» ^[5].

Свое понимание сущности хлыстовской ереси Достоевский высказывает в статьях «Лорд Редсток» и «Миражи, штунда и редстокисты». Осмысляя проблему «оторванности» интеллигенции «от почвы, от нации» ^{[11, с. 98]}, он проводит параллель между явлением редстокизма в высшем обществе, «вероучения, имеющего сходство с евангелическим христианством англиканского типа» ^{[18, с. 409]}, и штундизма «в черном народе» ^{[13, с. 12]}.

Учение лорда Редстока, «модного великосветского проповедника», появилось в России в середине 1870-х годов и вскоре приобрело сектантский характер, получив образное название «великосветского раскола» ^{[22, с. 2]}. В основе редстокизма, протестантского по своему духу, лежало «оправдание человека верой в искупительную смерть Иисуса Христа» ^{[18, с. 413]}, в связи с чем последователи нового учения были убеждены в возможности очиститься от грехов через совершение добрых дел.

В это же время протестантство проникает в Россию и в другой форме: на юге через немцев-колонистов начинает массово распространяться штундизм. Сектанты отрицали богослужения и обряды, однако опирались в своем учении на тексты Священного Писания, утверждая, что «все люди равны перед Богом», и развивая «идею о братском отношении людей между собой» ^{[26, с. 305]}. Вскоре у штундистов «выработалась замечательная диалектика» ^{[20, с. 207]}, так что духовенство было неспособно бороться с ними. Достоевский с горечью отмечает, что «секта распространяется с фанатическою быстротой, переходит в другие уезды и губернии» ^{[10, с. 58]}.

Редстокизм и штундизм, как подчеркивает писатель, — наносные явления, порожденные чуждым русскому человеку протестантством, и происходят «из одного и того же невежества, то есть из совершенного незнания своей религии» ^{[13, с. 12]}. Увлечение представителей образованного общества учением лорда Редстока свидетельствует, по мнению Достоевского, не только о непонимании ими сущности православия, но и об их «плачевном обособлении», «неведении народа» и «разрыве с национальностью» ^{[11, с. 99]}.

Писатель подчеркивает, что, духовно оставленный, самому себе предоставленный, «бедный, несчастный, темный народ» также неизбежно уклоняется от истиныи вместо «развития, света, прогресса» удаляется в «уединенность, обособленность и закрытость раскольничества» ^{[13, с. 11-12]}. Итак, разъединение интеллигенции с народом, по мнению Достоевского, обуславливает их общее стремление к поискам новой особенной веры, когда «каждый своею чашкой хочет спастись» ^{[13, с. 11]}.

В противоположном ключе писатель говорит о секте хлыстов, отмечая не только ее древность и всемирность, но и философскую глубину: «в философской основе этих самых сект, этих трясучек и хлыстовщины, лежат иногда чрезвычайно глубокие и сильные мысли» ^{[11, с. 99]}. К оценке писателем штундизма и редстокизма обращается в своей статье Т. С. Карпачева ^[19], однако исследовательница не уделяет должного внимания его словам о хлыстовщине, которые важны для понимания отношения Достоевского к феномену сектантства и связаны с его концепцией почвенничества. То, что в черновых записях к «Лорду Редстоку» Достоевский противопоставляет «глубокие мысли» хлыстов и «известные» «законы о благодати», «принесенные праздным умом» английского пастора ^{[12, с. 177]}, является определяющим для понимания замысла его статей о сектантстве.

Итак, «хлысты глубоки», так как хлыстовщина для Достоевского — самобытное, почвенное явление, образовавшееся в среде «черного народа», но при этом имеющее общие корни с западными сектами, уходящие в глубокую древность. Отмечая, что «в философской основе» этой ереси «лежат иногда чрезвычайно глубокие и сильные мысли» ^{[11, с. 99]}, Достоевский упоминает о существовавшем в начале XIX в. обществе Екатерины Филипповны Татариновой, на собраниях которого дворяне, высокопоставленные чиновники «вертелись и пророчествовали» [Там же] вместе с крепостными. Писатель заключает из этого, что в хлыстовщине, «стало быть, была сила мысли и порыва», если стало возможным такое «“неестественное” единение верующих» [Там же].

О Татариновой и ее последователях Достоевский, как показывает Волгин ^{[3, с. 264]}, мог слышать еще во время учебы в Инженерном училище. Они, подобно хлыстам, «ритмом, пением и телесным изнеможением» ^{[27, с. 15]} доводили себя «до расстройства нервов, до восхищения и самозабвения после долгих кружений на одном месте, легко впадали в бессознательный бред» ^{[17, с. 8]}. При этом, как и сектанты-мистики из народа, адепты Татариновой оправдывали свои ритуалы, ссылаясь на тексты Священного Писания.

Достоевский неслучайно проводит параллель между учением лорда Редстока и штундизмом, обществом Татариновой и хлыстовщиной: именно в этих явлениях отразился духовный кризис, возникший вследствие разъединения интеллигенции и народа, а их обращение к мистическому опыту сектантства говорило обобщих религиозных поисках, жажде глубокой веры.

Именно последователей Татариновой имеет в виду Достоевский, вкладывая в уста князя Мышкина следующие слова: «Ведь подумать только, что у нас образованнейшие люди в хлыстовщину даже пускались… Да и чем, впрочем, в таком случае хлыстовщина хуже, чем нигилизм, иезуитизм, атеизм! Даже, может, и поглубже еще! Но вот до чего доходила тоска!..» ^{[7, с. 453]} Князь произносит эту фразу после рассуждения о русских атеистах и иезуитах и непосредственно после приведенного им высказывания купца-старообрядца: «Кто от родной земли отказался, тот и от бога своего отказался» [Там же]. Принимая во внимание характер дальнейших рассуждений о глубине хлыстовщины в статьях «Дневника писателя», можно утверждать, что хлыстовская ересь в данном контексте также осмысляется как почвенное явление.

Итак, обращение представителей образованного общества к опыту сектантства, по мнению Достоевского, обусловлено их разобщенностью с народом, в результате которой они утратили истинную веру и предпринимают отчаянные поиски ее.

Эта проблема станет центральной в набросках к роману «Атеизм» и черновых записях к неосуществленной поэме «Житие великого грешника», замыслы которых формируются у писателя с завершением работы над «Идиотом». В «Атеизме» Достоевский намеревался изобразить пошатнувшегося в вере интеллигента («an atheist-turned-goodseeker» ^{[1, с. 88]}) и провести его через «все разновидности религиозного опыта» ^{[25, с. 416]}: он «в продолжение жизни то атеист, то верующий, то фанатик и сектатор, то опять атеист: 2-я повесть будет происходить вся в монастыре» ^{[15, с. 117]}. «Шатание» его начинается с потери веры: «он шныряет по новым поколениям, по атеистам, по славянам и европейцам, по русским изуверам и пустынножителям, по священникам; сильно, между прочим, попадается на крючок иезуиту, пропагатору, поляку; спускается от него в глубину хлыстовщины — и под конец обретает и Христа и русскую землю, русского Христа и русского Бога» ^{[14, с. 329]}. Показательно, что «глубина хлыстовщины» — это и крайняя точка религиозного заблуждения, и одновременно этап, после прохождения которого начинается обретение героем истинной веры.

«Позднейшей трансформацией» ^{[16, с. 280]} замысла романа «Атеизм» является поэма «Житие великого грешника», в которойполучают дальнейшее развитие рассуждениякнязя Мышкина об утративших связь с почвой образованных людях. Герой «Жития» более прояснен: «Это просто тип из коренника, бессознательно беспокойный собственною типическою силою, совершенно непосредственною и не знающею, на чем основаться. Такие типы коренника бывают часто или Стеньки Разины, или Данилы Филипповичи, или доходят до всей хлыстовщины и скопчества» ^{[8, с. 128]}. Как отмечает В. Корнер, таким героем, который способен в страстном поиске «на чем основаться» дойти до обращения к сектантству, является уже Парфен Рогожин ^{[1, с. 89]}.

Итак, в неосуществленных замыслах произведений «Атеизм» и «Житие великого грешника» разрабатывалась важнейшая для всего творчества Достоевского тема оторванности интеллигенции от национальной почвы. При этом она непосредственно связывалась с сектантской тематикой, так как последним этапом на пути достижения героем «совершеннейшей веры» должно было стать его увлечение учением хлыстов.

По мнению писателя, обращение представителей образованного общества к мистическому опыту сектантства свидетельствует о том, что, разъединившись с народом, они утрачивают истинную веру. Однако, оставленный в духовном одиночестве, народ также находит самоутверждение в сектантстве, создавая «себе воззрение, свою философию» и «заявляя» таким образом свою «самостоятельность», хотя и «чрезвычайными, судорожными усилиями» ^{[9, с. 36]}.

Хлыстовщина у Достоевского является общей для народа и интеллигенции точкой религиозного заблуждения, обнажающей глубину поразившего Россию духовного кризиса. И если, по мнению писателя, возникшая из протестантства секта штундистов могла распространиться у нас только вследствие невежества народа и незнания им своей религии, то хлыстовщина интересует его как самобытное явление, в котором выразилась потребность мужика в умственной деятельности, его желание создать свою философию.

Неслучайно писатель занимался разработкой такого героя, подразумевая под ним один из русских коренных типов, который в поисках истинной веры доходит до погружения в сектантство. Достоевский выделяет это постоянное беспокойство и неудовлетворенность духа, безграничного в своих порывах, в качестве важнейшей особенности русского национального характера.

Духовное странничество, скитальчество русской интеллигенции, оторванной от почвы и алчущей обретения истинной веры, Достоевский соотносит с нравственной обеспокоенностью народа, стремящегося в сектантстве найти удовлетворение своей духовной жажды. Преодоление охватившего Россию кризиса и искоренение проблемы сектантства возможно, по Достоевскому, только благодаря возвращению интеллигенции к национальной почве, соединению ее с народом для его просвещения, задачей которого является открытие ему истинной сути православия, в котором и могут разрешиться их общие духовные поиски.

Таким образом, в статье проанализированы основные контексты творчества Достоевского, связанные с хлыстовской тематикой, и показана их подчиненность историософской концепции писателя. Исследование носит обобщающий характер, в то же время в нем наглядно продемонстрирована необходимость пересмотра и углубления основных направлений изучения сектантства в произведениях писателя. Научный вклад данной статьи определяется также тем, что в ней на примере творчества Достоевского показана взаимосвязь литературы и истории религиозных воззрений, зависимость художественного произведения от истории, культуры и идеологии.