"Царь Голод", "Анатэма" Л. Андреева и "Граждане Кале" Г. Кайзера: сопоставительный анализ

Хайрулина Ольга Игоревна соискатель, кафедра истории новейшей русской литературы и современного научного процесса, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова 125565, Россия, г. Москва, пр-д Конаковский, 8, корпус 1, кв. 143 Khayrulina Olga Igorevna External Doctoral Candidate, the department of History of Contemporary Russian Literature and Modern Scientific Process, M. V. Lomonosov Moscow State University 125565, Russia, g. Moscow, pr-d Konakovskii, 8, korpus 1, kv. 143 olga.i.khairulina@gmail.com

А. В. Луначарский отмечал особую склонность немецкого художника к метафизическому мышлению и философствованию, к глубинным размышлениям и острым эмоциям. Он выделяет четыре особенности экспрессионизма: безудержную смелость художественного субъективизма; грубость, подобную резким головокружительным запахам и ударам, причиняющим внутреннюю боль; мистичность, связанную с общественным унынием и отсутствием ясных перспектив; антибуржуазность, приводящую зачастую к социалистическим и коммунистическим настроениям ^{[1, c.8-9]}. «Экспрессионист считает себя пророком, призванным бросить в лицо современности тяжелое слово обвинения, призвать ее к великому обновлению» ^{[1, с. 12]}, – пишет А. В. Луначарский во вступительной статье к сборнику драм Георга Кайзера. И. В. Волевич в 1976 году в статье о Кайзере называет пьесу «Граждане Кале» «классической драмой экспрессионизма» ^{[2, С. 76-91]}.

К сожалению, в настоящий момент существует лишь одно издание пьес Георга Кайзера, датируемое еще 1923 годом с вступительной статьей А. В. Луначарского. Учитывая, что немецкий экспрессионизм служил во многом инструментом, средством агитации и пропаганды «романтиков-анархистов», «низов», близких по духу российскому пролетариату, можно предположить закономерный спад интереса к данному культурному явлению в конце 1930-х гг., что привело к приостановке публикаций произведений немецких экспрессионистов, в том числе Г. Кайзера. Более того, для «комфортного» введения пьес немецких экспрессионистов в русскую культуру 1920-30х гг. переводы подвергались существенной правке. Так, например, пьеса-фарс Вальтера Газенклевера «Вмешательство Наполеона» (1930) была по согласованию с автором адаптирована А. Луначарским для постановки в Московском театре сатиры: если у Газенклевера Наполеон воскресает и обнаруживает господство американского капитала на земле, то в советской версии он объединяется с Россией для совместной борьбы против Америки ^{[3, С. 347]}. Однако пьеса Георга Кайзера «Граждане Кале» избежала этой участи. Переведенная на русский язык театральным критиком П. А. Марковым драма полностью сохранила свою патетическую направленность и возвышенный авторский стиль, что, безусловно, позволило более точно понять авторский замысел и выявить типологическую близость с условно-аллегорическими пьесами Л. Андреева.

Драма «Граждане Кале» (первая редакция 1912-1913) относится к раннему этапу творчества Георга Кайзера и предвосхищает ключевые моменты кайзеровского экспрессионизма – обезличивает персонажей и предпринимает попытку рождения «нового человека». В пьесе представлен исторический сюжет осады французского города Кале в 1346 году во время Столетней войны, ранее заявленный в «Хрониках» Жана Фруассара (1326-1370) и изображенный в одноименной скульптурной композиции Огюста Родена (1884-1888). После продолжительной осады города английским войском граждане Кале должны принять решение: защищать город дальше или повиноваться наступлению и сдать Кале, избегая кровопролития и полного разрушения. При этом шесть граждан должны быть казнены, но вызываются на смерть семеро. Кайзер несколько меняет исторический сюжет, вводя тем самым интригу: кто-то один должен выйти из игры. Эсташ де-Сен-Пьер, один из выборных граждан, выпивает ночью яд и тем самым выводит себя из игры, чтобы жертва других шести граждан ради спасения Кале была «чистой». Выборные, заметив, что Эсташ де-Сен-Пьер не явился в назначенные срок, решают его предать позору и судить, но отец героя сообщает им о самоубийстве, говоря при этом, что «видел нового человека – он родился в эту ночь» ^{[1, с. 296]}. Драма заканчивается внезапным помилованием города и самих выборных граждан в честь рождения сына английского короля.

Пьеса была воспринята публикой с ажиотажем. После постановки спектакля «Граждане Кале» режиссером Артуром Хелльмером (Arthur Hellmer) 29 января 1917 года на сцене Нойес театр (Neues Theater) во Франкфурте-на-Майне к Г. Кайзеру пришел успех.

К моменту выхода в свет пьес «Царь Голод» (1908) и «Анатэма» (1909) Леонид Андреев был уже широко известен, в том числе и как драматург. Пьесы «К звездам», «Савва» и «Жизнь Человека» с успехом шли в российских и зарубежных театрах. В письме к К. С. Станиславскому в августе 1907 года Леонид Андреев пишет: «…к будущему сезону я напишу для Вас „Царь-голод“, пьесу, которую я намереваюсь сделать боевой. Не смущайтесь заглавием. Это отнюдь не какая-нибудь политическая злободневщина, которую я сам ненавижу. Голод я хочу подвергнуть исследованию со стороны философской и широко общественной и дать вневременное художественное обобщение его. Очень сложная, даже грандиозная постановка, много действующих лиц и в центре – любопытная фигура самого „Царя-голода“» [Цит. по 4, с. 511]. Пьеса не нашла ожидаемого отклика и, в отличие от «Граждан Кале» Г. Кайзера, не снискала продолжительной сценической популярности. «Царь Голод» до революции был запрещен цензурой и не ставился в России, а «Анатэма» напротив – с успехом шла в Московском Художественном театре благодаря Вл. И. Немировичу-Данченко, на которого пьеса произвела сильное впечатление: «Андреев написал превосходную пьесу. Трагедию. И настоящую» [Цит. по: 5, с.248]. Важно отметить, что Немирович-Данченко выдвинул в «Анатэме» на первый план социальную проблематику. В этом присутствовало расхождение с идейным замыслом драматурга, который ставил в «Анатэме» философско-эстетические проблемы. Возможно, именно это повлияло на положительную рецепцию публикой пьесы.

Сравнивая действующих лиц пьес Кайзера и Андреева, прежде всего обратимся к фигурам главных героев. Как уже говорилось выше, Кайзер ставил перед собой цель попытаться изобразить «нового человека», который преображается через смирение, возвышается своей жертвенностью, примиряется с человеческими страстями. В данном случае стоит обратиться к изначальной задумке Леонида Андреева относительно пьесы «Анатэма». В первой версии трагедия называлась «Давид Лейзер», а Анатэма был обозначен как Дьявол. Можно предположить, что Андреев собирался сделать главным персонажем именно Давида Лейзера, а тему всепрощающей доброты и жертвенности доминирующей.

Образы Давида Лейзера и Эсташа де-Сен-Пьера по своему замыслу несут идею смирения и покорности: ощущение безусловного счастья от раздачи всех денег голодным, самоубийство ради чистоты совести других. Оба героя приносят себя в жертву. Встает вопрос: была ли эта жертва оправданной? Здесь исследователи творчества Андреева и Кайзера видят ответ на этот вопрос по-разному. Критик В. Львов-Рогачевский считал, что финал «Анатэмы» – это «признание любви и братского единения» [Цит. по: 6, с.24]. Ю. В. Бабичева также видит в пьесе «апофеоз христианской любви» ^{[7, с.187]}. Л. А. Колобаева трактует замысел Л. Андреева как утверждение идеи «любви и добра, несмотря на их «глупость», трагическую приговоренность к слабости и поражению» ^{[8, с.138]}. Действительно, Ограждающий входы в конце пьесы говорит о бессмертии Лейзера, что позволяет нам утверждать, что герой своим самопожертвованием утвердил путь к подлинному человеческой справедливости. Но при этом жертву Давида Лейзера нельзя считать в той же мере героической, что и жертву Эсташа де-Сен-Пьера, ведь финал пьесы убеждает нас «в невозможности с помощью одной любви, ее внутренней силы, устранить социальные бедствия и изменить мир и человека в нем» ^{[8, с.139]}.

Сходство пьес «Царь Голод» и «Граждане Кале» начинается с посвящения супругам обоих авторов, притом несколько завуалированным. Леонид Андреев посвящает пьесу памяти умершей двумя годами ранее супруге Александре Михайловне Андреевой (в девичестве Велигорской): «Посвящается А. М. А.». Георг Кайзер прячет имя супруги, называя ее матерью своего сына: «Посвящается Матери Данте Ансельма» [В 1908 году Кайзер женится на Маргарете Хабенихт, дочери крупного магдебургского торговца. В мае 1914 у Кайзера рождается первенец – сын Данте Ансельм]. Возможно, это связано с глубокими личными переживаниями обоих авторов. Известно, что после смерти супруги Леонид Андреев пребывал в продолжительной депрессии, что несомненно нашло отражение во всем последующем творчестве писателя.

В авторских ремарках, указывающих на оформление сценического пространства, также есть точки соприкосновения: «низкие сводчатые потолки» в «Царе Голоде» во второй картине и «низкая дверь» во втором действии «Граждан Кале», которые как бы сверху нагнетают атмосферу действия пьес. В первом действии пьесы Кайзера – красное кирпичное здание, в пьесе «Царь Голод» – красные внутренности завода, красным окрашиваются седые волосы Царя Голода. Красный цвет будто возвещает о том, что прольется кровь.

Символическую значимость несут в себе и звуки в пьесах. Так, на протяжении всей пьесы «Граждане Кале» удар колокола в начале каждого действия предзнаменует будущие события, накал страстей и тяжесть выбора граждан, а в конце колокола звучат в честь короля Англии, помиловавшего город. Можно сказать, что звук колокола становится своего рода проводником интриги драмы. У Андреева мы также видим символичность звука. Н. Валентинов выделяет у Андреева «талант отвлеченной символики» ^{[9, с.54]}, а музыкальность пьесы «Анатэма» подчеркивает Ю. В. Бабичева, выделяя «симфонии музыкальных образов, входящие в качестве равноправных в образно-символическую систему драмы» ^{[7, с.193]}.

Если в «Жизни Человека» Леонида Андреева в центр поставлен человек и его трагедия, то в «Царе Голоде» речь идет о людях как коллективности, представлена трагедия социального порядка. «Царь Голод» рассматривается Б. С. Бугровым как «метафизическая концепция народного бунта как стихийного взрыва разбуженных инстинктов» ^{[10, с.81]}. Недаром речь в пьесах во многом торжественная, напыщенная, оттого даже не всегда понятная читателю. Кайзер в речи главного персонажа Эсташа Де-Сен-Пьера использует такой прием, как нагромождение вопросов:

ЭТАШ ДЕ-СЕН-ПЬЕР. – Создавали ли мы наше дело со смехом и песнями? Не поднимались ли мы к нему шаг за шагом, в непрерывном служении? Где дается господство – без служения? Служения, которое понуждает – мучает – которое должно быть выполнено? – Вы служили до вчерашнего дня – можете ли вы избежать этого сегодня, когда вам пожаловано господство? ^{[1, с. 260]}

Ряд риторических вопросов обостряет драматическое напряжение и способствует нагнетанию атмосферы сценического действия. Тот же прием мы видим и в обеих пьесах Леонида Андреева:

ЦАРЬ ГОЛОД. – Чего добились, безумцы? Куда шли? На что надеялись? Чем думали бороться? У нас пушки, у нас ум, у нас сила, –а что у вас, несчастная падаль? Вот лежите вы на земле и. смотрите в небо мертвыми глазами, – ничего не ответит вам небо. И сегодня же ночью вас поглотит черная земля, и на том месте, где вы будете зарыты, вырастет жирная трава; и ею мы будем кормить нашу скотину. Вы этого хотели, безумцы? ^{[4, с.301]}

АНАТЭМА. – Ты все еще здесь на страже? А я думал, что ты ушел, ведь и у цепной собаки есть минуты, когда она отдыхает или спит, хотя бы конурою служил ей целый мир, а господином – вечность! И разве боится воров вечность? Но не гневайся; как добрый друг пришел я к тебе и молю покорно: открой на мгновение тяжелые врата и дай заглянуть мне в вечность. Ты не смеешь? Но, быть может, разошлись от старости могучие врата, и в узенькую щель, никого не тревожа, сможет заглянуть несчастный, честный Анатэма – укажи ее знаком. Тихонько, на брюхе, я подползу, взгляну – и уползу обратно, и он не будет знать. А я буду знать и стану богом, стану богом, стану богом! Так давно уже мне хочется стать богом – и разве плохой бы я был бог? ^{[4, с.304-305]}

Если в «Гражданах Кале» ряд риторических вопросов несет побудительную, агитирующую функцию, то в «Царе Голоде» и «Анатэме» скорее призван создать гипнотически эмоциональную обстановку, нагнетающую безысходность. Проведенный анализ некоторых художественных особенностей пьес дает увидеть определенные сходства между экспрессионистской драматургией Георга Кайзера и условно-аллегорическими пьесами Леонида Андреева, что позволяет говорить как о непроизвольной преемственности средств художественной выразительности, так и об общей эстетической направленности драматургов.