Пространственное действие уголовной юрисдикции

Татаринов Матвей Константинович ORCID: 0000-0002-3078-434X старший преподаватель, кафедра теории права и сравнительного правоведения, Московский государственный институт международных отношений (университет) Министерства иностранных дел Российской Федерации 119454, Россия, г. Москва, проспект Вернадского, 76 Tatarinov Matvey K. Senior Lecturer, Department of Legal Theory and Comparative Law, Moscow State Institute of International Relations of the Ministry of Foreign Affairs of the Russian Federation 119454, Russia, g. Moscow, prospekt Vernadskogo, 76 tamat705@gmail.com Другие публикации этого автора

Поскольку юрисдикция есть право государства регулировать общественные отношения и обеспечивать это регулирование разнообразными правоприменительными мерами ^{[5, с. 37-38]}, она, как и любое правомочие, имеет пространственный предел своего действия.

1. Территориальное действие уголовной юрисдикции. По общему правилу действие юрисдикции, будь то уголовной, будь то гражданской или административной, строго территориально. «По крайней мере в качестве презумпции <...> юрисдикция имеет территориальный характер», — указывал Я. Броунли ^{[13, p. 297]}. Это значит, что, по общему правилу, юрисдикция не распространяется за пределы государственной территории.

Государственная территория — это такое пространство (как сухопутное, так и водное, подземное и воздушное), где простирается суверенитет данного государства. Государственный суверенитет (фр. souveraineté, от лат. superus «высший, превосходящий») — это монопольное право государства осуществлять свои функции, как внутренние, так и внешнюю; иными словами, это территориальное верховенство государства и его независимость на международной арене. Первый элемент государственного суверенитета — территориальное верховенство — и реализуется через юрисдикцию государства.

Между тем, применяя такой юридико-технический прием, как fictio, государство может распространить на определенные пространства территориальную юрисдикцию (подобное действие юрисдикции называют также квазитерриториальным). Это такие пространства, как территории со смешанным режимом, характеризующиеся их «распо­ложением в основном за пределами государственной территории, в акватории Мирового океана и действием в ее пределах как между­народных норм, так и внутригосударственных норм прибрежного государства. Таких территорий три: прилежащая зона, континенталь­ный шельф и исключительная экономическая зона» ^[6]. Их определяет Конвенция ООН по морскому праву 1982 г. (Конвенция 1982 г.).

Согласно ст. 33 (1) Конвенции 1982 г., «в зоне, прилежащей к его территориальному морю и называемой прилежащей зоной, прибрежное государство может осуществлять контроль, необходимый: (a) для предотвращения нарушений таможенных, фискальных, иммиграционных или санитарных законов и правил в пределах его территории или территориального моря; (b) для наказания за нарушение вышеупомянутых законов и правил, совершенное в пределах его территории или территориального моря». Следовательно, государство может установить свою уголовную юрисдикцию в отношении указанного пространства.

Исключительная экономическая зона, как указано в ст. 55 Конвенции 1982 г., «представляет собой район, находящийся за пределами территориального моря и прилегающий к нему, который подпадает под <…> особый правовой режим, согласно которому права и юрисдикция прибрежного государства и права и свободы других государств регулируются соответствующими положениями <…> Конвенции». Согласно ст. 57 (1) Конвенции 1982 г., прибрежное государство в исключительной экономической зоне имеет: «(a) суверенные права в целях разведки, разработки и сохранения природных ресурсов как живых, так и неживых, в водах, покрывающих морское дно, на морском дне и в его недрах, а также в целях управления этими ресурсами, и в отношении других видов деятельности по экономической разведке и разработке указанной зоны, таких, как производство энергии путем использования воды, течений и ветра; (b) юрисдикцию, предусмотренную в соответствующих положениях настоящей Конвенции, в отношении: (i) создания и использования искусственных островов, установок и сооружений; (ii) морских научных исследований; (iii) защиты и сохранения морской среды; (c) другие права и обязанности, предусмотренные в Конвенции». Несмотря на то, что в Конвенции 1982 г. прямо не оговаривается право государства установить в отношении исключительной экономической зоны уголовную юрисдикцию, право на установление юрисдикции в отношении, в частности, защиты и сохранения морской среды неизбежно означает установление и правоприменительной юрисдикции, а значит и входящей в нее юрисдикции принуждения.

Ст. 76 (1) Конвенции 1982 г. устанавливает, что «континентальный шельф прибрежного государства включает в себя морское дно и недра подводных районов, простирающихся за пределы его территориального моря на всем протяжении естественного продолжения его сухопутной территории до внешней границы подводной окраины материка или на расстояние 200 морских миль от исходных линий, от которых отмеряется ширина территориального моря, когда внешняя граница подводной окраины материка не простирается на такое расстояние. Прибрежное государство осуществляет над континентальным шельфом суверенные права в целях его разведки и разработки его природных ресурсов». Согласно п. 2 указанной статьи, «права, упомянутые в пункте 1, являются исключительными в том смысле, что, если прибрежное государство не производит разведку континентального шельфа или не разрабатывает его природные ресурсы, никто не может делать этого без определенно выраженного согласия прибрежного государства». Понятие «суверенные права» соотносится с территориальным верховенством, которое, в свою очередь, проявляется посредством юрисдикции, в том числе правоприменительной.

Из особенностей правового режима указанных пространств, установленного Конвенцией 1982 г. явствует, что государства вправе устанавливать в их отношении специальную юрисдикцию, действие которой приравнено к территориальному. Таким образом поступили, например, Азербайджан (ч. 2 ст. 11 УК Азербайджанской Республики) — в отношении исключительной экономической зоны, Коста-Рика (ст. 4 УК Коста-Рики) и Панама (ст. 18 УК Республики Панама) в отношении континентального шельфа, Грузия (ч. 2 ст. 4 УК Грузии), Казахстан (ч. 2 ст. 7 УК Республики Казахстан), Россия (ч. 2 ст. 11 УК РФ), Туркменистан (ч. 2 ст. 7 УК Туркменистана) — в отношении как континентального шельфа, так и исключительной экономической зоны. В отношении прилежащей территории юрисдикция не устанавливается, вероятно, по причине ее вхождения в исключительную экономическую зону.

Кроме того, в уголовном законодательстве большинства стран установлено правило, согласно которому территориальная юрисдикция распространяется на военные и морские суда, приписанные к порту государства и перемещающиеся под его флагом. Так, в ч. 3 ст. 11 УК РФ указано, что «лицо, совершившее преступление на судне, приписанном к порту Российской Федерации, находящемся в открытом водном или воздушном пространстве вне пределов Российской Федерации, подлежит уголовной ответственности по настоящему Кодексу, если иное не предусмотрено международным договором Российской Федерации». Между тем, Конвенцией 1982 г. предусмотрены случаи, когда государство может установить в отношении судна другого государства, находящегося на территории первого, уголовную юрисдикцию, а также случаи, когда государство правомочно это сделать и в открытом море (пиратство, работорговля, незаконное радиовещание).

Неправильной является позиция, законодательно закрепленная в ст. 5 УК Албании, согласно которой «резиденции албанских дипломатических и консульских миссий» относятся к государственной территории. Не может государство своим односторонним предписанием изъять часть территории другого государства из-под юрисдикции последнего. Иммунитеты от юрисдикции государства пребывания в отношении дипломатических и консульских служащих, а также помещений, в которых они осуществляют свою деятельность, установлен международным правом, а именно Венской конвенцией о дипломатических сношениях 1961 года.

Территориальное действие юрисдикции представляет большое значение для международного уголовного права, поскольку ее распространение предполагается на такие преступления, хотя бы один из основных признаков объективной стороны которых реализован в государстве, устанавливающем юрисдикцию. При этом важно понимать, что территориальное действие юрисдикции предполагается полным, и на правоотношение распространению подлежит как предписывающая, так и правоприменительная юрисдикция государства ^{[14, с. 6-10]}.

Предполагается, что действие юрисдикции тогда является ограниченным, когда она реализуется лишь в предписывающей части (за известными оговорками), но сообразно этой предписывающей юрисдикции невозможно в полной мере реализовать соответствующую правоприменительную юрисдикцию (такого мнения придерживается, например, И. И. Лукашук ^{[8, с. 330]}). Пусть даже международным правом в некоторых случаях установлены пределы предписывающей уголовной материальной юрисдикции по предметному основанию (ratione materiae) на территориях со смешанным режимом, государство по деяниям, которые подпадают под таковую, правомочно в полном объеме реализовывать свою правопримениельную юрисдикцию. Следовательно, на территориях со смешанным режимом по тем суверенным правам, реализация которых допущена международным правом, юрисдикция государств является полной.

2. Понятия экстерриториального и экстратерриториального действия юрисдикции. Вопреки общему правилу о территориальном действии юрисдикции, государство стремится урегулировать правоотношения, так или иначе связанные с его правопорядком, даже в том случае, если они складываются за его пределами. В этих случаях юрисдикция приобретает экстерриториальный либо экстратерриториальный характер. Такая ситуация исключительная и невозможная при нормальном положении вещей, а значит требует согласования воль государств будь то в форме международного договора, будь то в форме международного обычая.

Следует отметить, что понятия «экстерриториальность» и «экстратерриториальность» не тождественны. Впрочем, противоположное мнение о полной синонимичности данных понятий весьма популярно ^{[11, с. 183]}. Этимологически понятия действительно мало чем отличаются: латинские приставки ex- и extra- означают, соответственно, «из, вне» и «вне, сверх». Тем не менее, юридической наукой выявлена разница между данными категориями.

Е. В. Белякович дает верное толкование терминам «экстерриториальность» и «экстратерриториальность» (применительно к предписывающей юрисдикции). В частности, она указывает на то, что первое понятие может пониматься в узком и широком смысле: «В широком смысле экстерриториальность понимается как действие правовых норм за пределами территории принявшего их государства и отождествляется с экстратерриториальностью. В узком смысле экстерриториальность означает действие правовых норм одного государства на территории другого и, соответственно, нераспространение норм права последнего на правоотношения, регулируемые в данном случае нормативными правовыми актами иностранного государства. Экстратерриториальность понимается как действие правовых норм за пределами принявшего их государства» ^{[1, с. 6-7]}. Корректно определяет экстратерриториальность и профессор Е. Г. Зинков: «…Под термином „экстратерриториальный“ мы будем понимать <…> вторжение в чужую среду права для формирования пространственных действий правового пространства сверх другого действия права» ^{[4, с. 23]}.

Таким образом, экстерриториальность юрисдикции — это изъятие правоотношения из-под юрисдикции одного государства и установление применительно к нему юрисдикции другого государства. Экстратерриториальность юрисдикции — это распространение юрисдикции (предела реализации правовой компетенции) государства на правоотношение, которое не подпадает под его территориальную юрисдикцию, т. е. за пределы территории этого государства, что не означает изъятия правоотношения из-под юрисдикции другого государства.

Установив разницу правовых феноменов экстерриториального и экстратерриториального действия юрисдикции, опишем особенности этих двух видов пространственного действия в случае, соответственно, предписывающей и правоприменительной уголовной юрисдикции.

3. Экстерриториальное действие уголовной юрисдикции. Международному уголовному праву неизвестно экстерриториальное действие предписывающей материальной юрисдикции. Подобное характерно, скорее, для международного частного права и представляет собой действие на территории государства рассмотрения спора иностранного закона, определенного с помощью коллизионной нормы государства рассмотрения спора.

Однако в науке международного уголовного права можно встретить неоднократные предложения о внедрении возможности применения иностранного уголовного закона. Так, французский ученый, профессор Анри Доннедье де Вабр, предлагал в качестве привязки, локализующей уголовное правоотношение, использовать место совершения преступления — lex loci delicti comissi. Причем, по его мысли, «Закон, однажды регулирующий уголовное правоотношение, регулирует его везде и всегда» ^{[14, p. 184]}. Это можно определить как принцип perpetuatio lege (аналогично принципу perpetuatio jurisdictionis : «Дело, принятое судом к своему производству с соблюдением правил подсудности, должно быть разрешено им по существу, хотя бы в дальнейшем оно станет подсудным другому суду» (ч. 1 ст. 33 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации)). Идеи профессора А. Доннедье де Вабра были поддержаны некоторыми современными учеными, в т. ч. отечественными ^{[7, с. 126]}. Е. А. Копылова охарактеризовала предложенный де Вабром принцип perpetuatio lege как «"золотое правило" науки международного уголовного права» и предприняла попытку обосновать правильность теории экстерриториального действия предписывающей уголовной материальной юрисдикции (хоть, впрочем, по мнению указанного исследователя, даже в рамках концепции применения иностранного уголовного закона его действие остается территориальным ^{[7, с. 126]}, что представляется, по меньшей мере, очень грубым использованием приема fictio). Рассуждение это строится на констатации косности отнесения уголовного права к публичному, а также на критике подхода, сложившегося в науке международного уголовного права, о якобы «единстве законодательной и судебной юрисдикции» (что, однако, констатировал и де Вабр ^{[7, с. 123]}).

Однако очевидно, что уголовное право того или иного государства представляет собой юридическое мнение суверена о преступности и наказуемости тех или иных деяний. Речь идет о защите суверенного интереса, публичного порядка (фр. ordre public, англ. public policy), фундаментальных ценностей, которые индивидуальны для каждой правовой цивилизации.

Следует отметить, что воззрения, направленные на предупреждение действующих правовых механизмов от reductionis ad absurdo, аналогичные приведенному тезису о защите суверенного интереса, есть и в международном частном праве: например, ряд доводов, обращенных против применения обратной отсылки или отсылки к праву третьего государства (renvoi au premier et au second degré), полностью дестабилизирующих коллизионно-правовое регулирование. Достаточно вспомнить рассуждения профессора М. И. Бруна о публичности коллизионных норм: «Коллизионная норма содержит в себе императив, обращенный только к органам государственной власти, уполномоченным делать выбор между разноместными гражданскими законами. Она, говорит Бартен, "с полною точностью передает идею, которую государство имеет о собственном суверенитете"; она, говорит Цительман, "показывает, как государство смотрит на свое положение относительно других государств"» (^{[3, с. 78]}). Исходя из этого коллизионное право иностранного государства в принципе не могло относиться к частному праву).

В свете этого представляется неправильной ситуация, когда органы какого-либо государства будут применять иностранное уголовное право, защищая тем самым чужой публичный порядок, или суверенные интересы.

Исходя из вышесказанного, можно прийти к выводу, что экстерриториальное действие предписывающей уголовной материальной юрисдикции невозможно (из этого правила все же существуют исключения; но ситуация экстерриториального действия предписывающей уголовной материальной юрисдикции (порой уже несуществующего государства) в высшей степени исключительна и характерна, например, для переходного периода ^{[15, p. 119-120]}).

Правоприменительная процессуальная уголовная юрисдикция не может быть экстерриториальна хотя бы в силу отсутствия возможности нахождения должностных лиц, правомочных выносить правоприменительные акты, на территории иностранного государства без его разрешения. Ч. 1 ст. 694-7 УПК Франции предусматривает возможность должностным лицам иностранных полицейских органов с предварительного согласия министра юстиции участвовать под руководством судебной полиции Франции в специальных операциях; однако ни один закон не дает полномочий должностным лицам правоохранительных органов иностранных государств реализовывать правоприменительную юрисдикцию таковых.

Кроме того, и сам правоприменительный акт как форма реализации правоприменительный уголовной юрисдикции может быть вынесен только компетентным органом либо, если речь идет о конкретном уголовном деле, — лицом, ведущим производство по уголовному делу.

4. Экстратерриториальное действие уголовной юрисдикции. Экстратерриториальное действие предписывающей уголовной материальной юрисдикции в отношении граждан и юридических лиц государства есть общее правило: «Общепризнанно, что государство может требовать определенного поведения от своих граждан, находящихся на территории другого государства. Такого рода требования означают распространение на данных лиц законодательной юрисдикции» ^{[12, с. 18]}. За важным, однако, исключением: «<…> Государство не вправе требовать от своих граждан, находящихся на территории иностранного государства, поведения, рассматриваемого как противоправное по законам этого иностранного государства. Государство, кроме того, не вправе распространять свою юрисдикцию на поведение своих граждан на территории иностранного государства в области, относящейся к внутренней компетенции последнего. Например, оно не должно предписывать своим гражданам соблюдать те или иные правила безопасности при пользовании транспортом на территории другого государства» ^{[12, с. 18]}. Следовательно, экстратерриториальное действие предписывающей материальной уголовной юрисдикции государства кумулятивно с территориальным действием предписывающей материальной уголовной юрисдикции иностранного государства: если деяние, не являющееся преступным в данном государстве, криминализовано в иностранном государстве, то на гражданина данного государства, находящегося на территории иностранного государства, распространяются уголовно-правовые запреты последнего; и наоборот, несмотря на то, что гражданин данного государства находится на территории иностранного государства, в отношении указанного лица экстратерриториально действуют уголовно-правовые запреты государства его гражданства — в т. ч. в отношении тех деяний, которые не являются преступными по закону иностранного государства.

Действие правоприменительной уголовной юрисдикции может быть экстратерриториально. Здесь важно отметить, что ныне т. н. «диссоциация законодательной и судебной юрисдикции в уголовно-правовой сфере» ^{[7, с. 126]}, т. е. разделение юрисдикции на предписывающую и правоприменительную — признанное явление, но не в смысле полной автономии предписывающей и правоприменительной юрисдикции друг от друга и, как следствие, возможности применения иностранного уголовного закона, а исходя из того, что для реализации предписывающей юрисдикции государства в рамках международного сотрудничества в сфере уголовной юстиции можно прийти к соглашению с другим государством о действии правоприменительной юрисдикции этого последнего в отношении деяния, применительно к которому установлена предписывающая юрисдикция первого государства. Таким образом, экстратерриториальность в случае правоприменительной юрисдикции — это распространение юрисдикции за пределы государства, продиктованное и обоснованное наличием иностранного элемента (экстратерриториальное распространение). Экстратерриториальное распространение правоприменительной юрисдикции — динамичное явление, которое заканчивается территориальным действием правоприменительной юрисдикции другого государства применительно к данному уголовному правоотношению и состоит — в случае правовой помощи — в передаче правовой компетенции в рамках экстратерриториального действия правоприменительной юрисдикции первого государства. «Именно полномочия (Их совокупность и составляет компетенцию. — Авт.) по получению доказательств, выполнению процессуальных действий и осуществлению оперативно-розыскных мероприятий передаются при взаимной правовой помощи компетентным органом одного государства компетентному органу другого государства», — писала В. В. Милинчук ^{[9, с. 20]}.

При экстрадиции никакой передачи компетенции не происходит ^{[19, с. 20]}. Это обусловлено совершенно бесхитростной логикой: государство в лице своих компетентных органов, не имея в рамках уголовного процесса полномочий по направлению обвиняемого в другое государство, не может их и передать (nemo plus juris ad alienum transferre potest quam ipso habet). Помимо этого, государства, заключая международные конвенции о выдаче, вырабатывая согласованные нормы международного права в этой сфере, изначально оставляли за собой право не выдавать своих граждан и субъектов политических и воинских преступлений, и такой порядок в ходе развития международного права закрепился в том числе и в универсальных (ст. 16 Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности 2000 года) и региональных (ст. 3, 4, 6 Европейской конвенции о выдаче 1957 года) конвенциях. Государства согласовали свои воли в этом вопросе, придя к компромиссу, заключавшемуся в невыдаче тех лиц, с которыми они имели устойчивые правовые или политические связи (есть и известное исключение — положения § 3196 Титула 18 Свода законов США: «если соответствующий двусторонний договор или многосторонняя конвенция не обязывают США выдавать собственных граждан иностранному государству, Государственный Секретарь вправе, тем не менее, отдать распоряжение о выдаче этому государству гражданина США, чья выдача была им запрошена, если выполняются другие требования этого договора и конвенции»), компенсирующейся, тем не менее, принципом aut dedere aut judicare («либо выдай, либо суди») — альтернативным обязательством в силу международных соглашений ^{[5, с. 18]} осуществить уголовное преследование в отношении своих граждан, совершивших на территории иностранного государства деяние, являющееся преступным по законодательству как иностранного государства, так и государства гражданства (исключение могут составлять политические преступления).

Возможность осуществления запрашиваемым государством территориальной юрисдикции в отношении лица, в отношении которого запрашивается выдача, подлежит регулированию международным соглашением либо на основе принципа взаимности, вытекающего из нормы jus cogens, — обязанности государств сотрудничать (ст. 2 Устава ООН 1945 года), — обусловлена наличием у запрашивающего государства экстратерриториально действующей предписывающей юрисдикции применительно к уголовному правоотношению, субъект которого (имеется в виду субъект преступления) находится на территории запрашиваемого государства, и сводится к проверке со стороны запрашиваемого государства соблюдения запрашивающим государством «ряда обязательных формальностей» ^{[9, с. 20]}, а именно:

- Правило двойной криминальности (двойной преступности) — деяние должно быть преступным по закону как запрашивающего, так и запрашиваемого государства;

- Правило минимального срока наказания — преступное деяние, в рамках дела о котором запрашивается выдача лица, должно подлежать наказанию, минимальная тяжесть которого установлена соглашением между государствами;

- Специальное правило — выдача третьему государству возможно только в случае специального на то указания со стороны запрашивающего государства ^{[2, с. 400-401]}.

К данному перечню формальностей следует добавить и правило общеуголовного характера преступления: деяние, как это уже было показано выше, не должно относиться к политическим или воинским. Следует отметить, что указанное правило предусмотрено некоторыми конвенциями (например, Европейской конвенцией о взаимной правовой помощи по уголовным делам 1959 г.) и для института правовой помощи: государство, таким образом, вправе отказаться встраивать в свою правоприменительную юрисдикцию передаваемую в рамках правовой помощи на основе экстратерриториального распространения компетенцию запрашивающего государства относительно конкретного преступления, если просьба касается преступления, которое «запрашиваемая Сторона считает политическим преступлением, преступлением, связанным с политическим преступлением, или финансовым преступлением» (ст. 2 (a) Европейской конвенцией о взаимной правовой помощи по уголовным делам 1959 г.).

Более того, запрашиваемое государство может, согласно некоторым международным договорам, отказаться от передаваемой компетенции на том основании, что «запрашиваемая Сторона считает, что выполнение просьбы может нанести ущерб суверенитету, безопасности, общественному порядку или другим существенно важным интересам ее страны» (ст. 2 (b) Европейской конвенцией о взаимной правовой помощи по уголовным делам 1959 г.), — речь о противоречии требуемого к выполнению процессуального действия публичному порядку.

Наконец, В. В. Милинчук указывает на двойную криминальность как обязательное правило и для осуществления правовой помощи, отмечая, что, во-первых, ряд стран устанавливает это правило в качестве обязательного (Болгария, Венгрия, Исландия, Китай, КНДР, Литва, Молдова, США, Швеция, Эстония) ^{[9, с. 67]}, а во-вторых, в международных договорах России с многими государствами (например, Алжир, Вьетнам, Иран, Йемен, КНДР) содержится положение о том, что правовая помощь осуществляется только в отношении тех преступлений, которые влекут выдачу преступников ^{[9, с. 68]}, при осуществлении которой, как было указано выше, правило двойной криминальности является обязательным. Свыше того, в случае правовой помощи правило двойной криминальности относится к дискреционным условиям, то есть к таким, несоблюдение которых не будет составлять международно-противоправного деяния, но может привести к противоречию «с тем или иным положением внутреннего законодательства запрашиваемого государства» (может, однако, и не привести, в зависимости от конкретной ситуации) ^{[9, с. 68]}. В этом последнем случае вопрос об обязательности правила двойной криминальности для реализации правовой помощи должен быть отдан на усмотрения центральным органам запрашиваемого государства. Современная практика осуществления государствами взаимной правовой помощи показывает, однако, что отказ от ее реализации лишь на основе несоблюдения правила двойной криминальности в отсутствие закрепления обязательности такового в законодательстве — редкое явление.

Таким образом, экстратерриториальность правоприменительной юрисдикции нужно понимать не иначе как глубинный механизм распространения предела правовой компетенции государства с целью передачи ее другому государству, который лежит в основе взаимной правовой помощи по уголовным делам.

Говоря о предписывающей уголовной процессуальной юрисдикции, можно, казалось бы, признать, что в практике международного уголовного права допускается ее экстерриториальное действие. Это, например, установление о юридической силе доказательств, полученных за рубежом. Так, в силу ст. 455 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, «доказательства, полученные на территории иностранного государства его должностными лицами в ходе исполнения ими поручений об оказании правовой помощи по уголовным делам или направленные в Российскую Федерацию в приложении к поручению об осуществлении уголовного преследования в соответствии с международными договорами Российской Федерации, международными соглашениями или на основе принципа взаимности, заверенные и переданные в установленном порядке, пользуются такой же юридической силой, как если бы они были получены на территории Российской Федерации в полном соответствии с требованиями <…> Кодекса». Следовательно, Российская Федерация распространяет на доказательства, полученные за пределами своей государственной территории, предписывающую процессуальную юрисдикцию в части их юридической силы, в качестве фикции признавая их допустимыми. Однако это не подпадает под понятие экстерриториальности юрисдикции, поскольку государство, осуществляющее запрос о правовой помощи, производит процессуальное действие, направленное на получение запрашиваемого доказательства, в соответствии с собственным процессуальным законодательством, следовательно, распространяет на процессуальные правоотношения собственную как предписывающую, так и правоприменительную юрисдикцию. Это значит, что правоотношение не изымается полностью из-под юрисдикции иностранного (запрашиваемого) государства, то есть, иными словами, действие предписывающей процессуальной юрисдикции запрашивающего государства является не экстерриториальным, а экстратерриториальным.

Подобная ситуация возникает и при самой реализации запроса о правовой помощи. Согласно ч. 2 ст. 457 УПК РФ, «При исполнении запроса применяются нормы настоящего Кодекса, однако могут быть применены процессуальные нормы законодательства иностранного государства в соответствии с международными договорами Российской Федерации, международными соглашениями или на основе принципа взаимности, если это не противоречит законодательству и международным обязательствам Российской Федерации».

Типичным примером здесь будет применение уголовно-процессуальных норм об ознакомлении допрашиваемого лица с его процессуальными правами и обязанностями. Лицо, осуществляющее процессуальное действие в запрашиваемом государстве, будет знакомить допрашиваемое лицо с его процессуальными правами и обязанностями, предусмотренными законодательством запрашивающего государства.

Однако только в том случае, если:

· Запрашивающее государство специально просило о применении норм своего права;

· Эти нормы не противоречат нормам права запрашиваемого государства.

Впрочем, существует исключение и из этого правила. В ряде уголовно-правовых систем в качестве одного из двух условий для применения норм иностранного уголовно-процессуального законодательства является не непротиворечие нормам запрашиваемого государства (как это имеет место в России), а то, что нормы, подлежащие применению «не умаляют прав и процессуальных гарантий участников уголовного судопроизводства», предусмотренные уголовно-процессуальным законодательством запрашиваемого государства (ч. 2 ст. 694-3 УПК Франции). В таком случае, тем не менее, предписывающая процессуальная юрисдикция запрашивающего государства действует экстратерриториально, поскольку хоть процессуальное правоотношение и регулируется специальными нормами уголовно-процессуального законодательства запрашивающего государства, общие условия о неумалении процессуальных прав и гарантий участников уголовного судопроизводства правоприменитель определяет, ссылаясь на уголовно-процессуальное законодательство государства запрашиваемого.

Таким образом, действие предписывающей процессуальной юрисдикции запрашивающего государства в данном случае экстратерриториально. Причем, с одной стороны, имеет место кумуляция экстратерриториального действия юрисдикции запрашивающего государства и территориального действия юрисдикции запрашиваемого государства при приоритете последней, а с другой, — и как следствие, а также с учетом принципа позитивной законности («запрещено все, что не разрешено»), — диссолюция, или «растворение», первого в рамках второго. Два этих явления в указанной ситуации неизбежно существуют одновременно: отсутствие диссолюции — вполне логичное проявление противоречия предписаний уголовно-процессуального закона запрашивающего государства уголовно-процессуальным нормам государства запрашиваемого, следовательно, неприменения первых. Но содержательно диссолюции может и не быть: формально не противореча уголовно-процессуальным нормам запрашиваемого государства, нормы запрашивающего государства, подлежащие по его просьбе применению при реализации запроса о правовой помощи, могут представлять собой предписания, специфика содержания которых определяется, например, конкретными особенностями правовой системы этого государства, и потому в определенных нюансах не совпадающая с уголовно-процессуальными нормами запрашиваемого государства.

Таким образом, действие предписывающей уголовной процессуальной юрисдикции не может быть экстерриториально; в случае «применения процессуальных норм законодательства иностранного государства» при реализации правовой помощи, предусмотренном уголовно-процессуальным законодательством ряда государств, действие предписывающей уголовной процессуальной юрисдикции экстратерриториально, причем это действие кумулятивно с территориальным действием юрисдикции запрашиваемого государства при ее приоритете и формально диссолютивно в рамках действия этой последней.

Подводя итог об особенностях пространственного действия юрисдикции, можно указать, что:

- территориальное действие юрисдикции, как предписывающей, так и правоприменительной (в полном объеме), проявляется на всей территории государства, а также в пределах таких пространств, которые будут установлены законодательством государства, если эти установления не будут противоречить нормам международного права;

- экстерриториальность и экстратерриториальность юрисдикции — неодинаковые понятия: экстерриториальность юрисдикции — это изъятие правоотношения из-под юрисдикции одного государства и установление применительно к нему юрисдикции другого государства, а экстратерриториальность юрисдикции — это распространение юрисдикции государства на правоотношение, которое не подпадает под его территориальную юрисдикцию, т. е. за пределы территории этого государства, что не означает изъятия правоотношения из-под юрисдикции другого государства;

- невозможно экстерриториальное действие предписывающей уголовной материальной юрисдикции в силу концепции защиты суверенного интереса;

- действие предписывающей уголовной материальной юрисдикции всегда экстратерриториально, причем экстратерриториально по общему правилу, за исключением невозможности со стороны государства требовать от своих лиц противоправного поведения по праву другого государства;

- предписывающая уголовная материальная юрисдикция на экстратерриториальном уровне не реализуема без экстратерриториального же действия правоприменительной уголовной юрисдикции;

- экстратерриториальное действие, а вернее экстратерриториальное распространение правоприменительной юрисдикции нужно понимать не иначе как глубинный механизм распространения предела правовой компетенции государства с целью передачи ее другому государству, который лежит в основе различных форм международного сотрудничества в сфере уголовного судопроизводства;

- при реализации запросов о правовой помощи в случае законодательно закрепленной возможности применения иностранного процессуального закона действие предписывающей уголовной процессуальной юрисдикции запрашивающего государства экстратерриториально, причем это действие кумулятивно с территориальным действием юрисдикции запрашиваемого государства при ее приоритете и формально диссолютивно в рамках действия этой последней.