«Вот уже третий год Кульджинский вопрос водит нас за нос …»: Россия и Китай в разрешении Илийского кризиса на страницах газеты «Восточное обозрение»

Центральное место в российско-китайских отношениях 70-х – начала 80-х гг. XIX в. занимал Кульджинский (Илийский) вопрос. В период 1871-1881 гг. отношения России и Китая характеризовались как дипломатический и пограничный кризис, связанный с оккупацией Россией Илийской долины и переговорами о ее возвращении.

Положение в пограничном с Россией Илийском (Кульджинском) крае стало влиять на обстановку на российско-китайской границе еще с 60-х гг. XIX в., когда мусульманское население Западного Китая подняло восстание против цинских властей. Восстания в Кашгаре, Джунгарии и Кульдже приобрели массовый характер. Это дестабилизировало ситуацию на российских приграничных территориях, осложняло российско-китайскую торговлю. Не сумев подавить восстание своими силами, в 1865 г. Китай обратился за помощью к России, однако она заняла выжидательную позицию. В результате китайская армия оставила территорию, где сразу образовались несколько самостоятельных государств (ханств).

Российское правительство было обеспокоено положением на западно-китайской границе, но до 1871 г. сохраняло позицию наблюдателя. Однако действия правителя Йеттишара (государства, основанного в 1867 г.) Якуб-бека стали напрямую угрожать положению в среднеазиатских владениях Российской империи. При посредничестве Англии Якуб-бек установил контакты с Турцией, которая посылала военных специалистов. Англичане были допущены к изучению территории и рекогносцировке дорог к границам России. В итоге Петербург перешел к решительным действиям: в июне 1871 г. Кульджинский (Илийский) край был занят российскими войсками ^[1]. Пекину было объявлено, что мера эта носит временный и вынужденный характер. Цель России, по словам туркестанского генерал-губернатора К.П. фон Кауфмана, – оккупировав Кульджу, «ожидать китайцев и ведать ею до их прихода» ^[2].

Илийский кризис (1871-1881 гг.) не раз был предметом исследования. Еще современники уделяли внимание этому вопросу. Пашков И.А.^[3], Бюцов Е.К., Кадников В.С. отмечали амбивалентность взглядов российской военной и политической элиты ^[4]. На страницах «Восточного обозрения» востоковед В.Васильев в 1884 г. анализировал историю мусульманского населении Китая ^[5]. Возникновение кризиса и историю подписания Санкт-Петербургского договора подробно исследовали А.Д. Воскресенский ^[6], А.В. Моисеев ^[7]. Маланова А.В. рассматривала положение Восточной Сибири в период Илийского кризиса, когда региональная власть не только реализовывала внешнеполитические решения правительства, но и сама принимала ответные меры по отношению к Китаю ^[8]. Дубровская Д.В. исследовала политику в отношении Синьцзяна, мотивы и роль основных акторов ^[9].

Отражение Илийского (Кульджинского) кризиса на страницах газет и формирование общественного мнения о пограничном разграничении не являлось самостоятельной исследовательской задачей в историографии. Цель статьи – выявление основных содержательных компонентов дискурса об Илийском кризисе и о ходе пограничного разграничения на страницах газеты «Восточное обозрение». Газета стала издаваться в Санкт-Петербурге с 1 апреля 1882 г. в период, когда решение о возвращении Илийского (Кульджинского) края было принято. Санкт-Петербургский договор был подписан, но демаркация границы не проведена и переселение народов, пожелавших остаться российским подданными, не закончено. К этому периоду Российская и Цинская империи пережили не только дипломатические баталии, но и угрозу войны. Отметим, что решение издавать газету принималось в непростой геополитической обстановке, но в такое время, когда, по мнению редакции, восточная политика Российской империи «получала особый интерес» ^[10]. Газета и ее издатель Н.М. Ядринцев всегда отличались интересом к Востоку, как российскому, так и зарубежному. Сотрудничество газете обещали лица «известные своими трудами о Востоке»: профессоры В.П. Васильев, И.П. Минаев, В.В. Радлов, известные путешественники М.В. Певцов, И.С. Поляков, Г.Н. Потанин и другие. Почти все публикации выходили без подписи авторов, однако отметим, что с 1884 г. увеличилось количество сообщений, в том числе и из Кульджи, с подписью "собственный корреспондент".

Поскольку газетный дискурс всегда реализуется в объективных условиях и отражает его, отметим, что ситуация на границе двух империй крайне обострилась к 1880 г. и грозила перерасти в военный конфликт.

В 1878 г. китайские войска разгромили мятежников и вплотную подошли к Илийскому краю. Пекин напомнил Петербургу обещание возвратить оккупированные территории. В Петербурге не только ожидали такого требования, но и готовились к переговорам. Условия возвращения края (контрибуция и ее размер, торговые льготы, оставление части территорий за Россией) обсуждались на совещаниях под председательством военного министра Д.А.Милютина в 1876 г. и в 1879 г. При этом было принято окончательное решение о возвращении Китаю Илийского края с г. Кульджой. Однако условия Ливадийского российско-китайского договора, подписанного чрезвычайным послом Чун Хоу 20 сентября 1879 г., не устроили Пекин. Цинское правительство отказалось ратифицировать договор, посол Чун Хоу был арестован и приговорен к смертной казни за измену отечеству. Лидер хунаньской группировки генерал Цзо Цзутан открыто призывал вернуть Илийский край силой. Другая точка зрения принадлежала генералу и дипломату Ли Хунчжану, предлагавшему решить кризис мирным путем с возможными уступками России.

Китай и Россия стали фактически готовиться к войне. Ожидалось столкновение на границе Восточной Сибири, нападение на Владивосток с моря. Китайцы строили «военные джонки на р. Сунгари, сосредотачивали войска в Айгуни. В Маньчжурии укрепляли города, увеличивали гарнизон. Китай закупал вооружение. В 1880 г. дипломат Пашков И.А. писал, что «война представлялась многим почти неизбежной». По мнению Кондратенко Р.В., со времени осады Албазина не возникало столь серьезной угрозы дальневосточным владениям России ^[11]. Эскадра контр-адмирала С.С. Лесовского была отправлена для обеспечения морской обороны.

Однако обе империи находились в непростой внутри- и внешнеполитической ситуации, что обусловило возобновление переговоров. Россия и Китай нашли возможность взаимоприемлемого сотрудничества и в итоге был подписан Санкт-Петербургский договор (12 февраля 1881 г.) о возвращении Илийского края Китаю. В 1881-1883 гг. российские войска постепенно оставили край. В 1884 г. впервые объединенные в рамках одной административной единицы территории были провозглашены провинцией империи Цин – Синьцзяном со столицей в г. Урумчи. По Санкт-Петербургскому договору Россия получала право открывать консульства в ряде китайских городов ^[12]. В Западном Китае консульства учреждались в наместничестве Синьцзян (г. Кульджа, Чугучак, Кашгар), в провинциях Шаньси и Ганьсу (г. Сучжоу, Турфан). Газета «Восточное обозрение» регулярно сообщала, кроме своих непосредственных обязанностей, консулы выполняли важнейшие научные изыскания. В Кашгаре начались метеорологические наблюдения, консул Н.Ф. Петровский в 1887 г. открыл археологический памятник с надписями на сирийском языке. Консул в Чугучаке Н.Н. Балкашин проводил в течение пяти лет исследования в малоизвестном в России Тарбагатайском крае ^[13].

В первом номере газеты сообщалось, что 10 марта 1882 г. уполномоченные России и Китая подписали протокол о передаче Илийской территории. Объявление об этом было разослано «повсеместно». Всем жителям уступаемой территории было объявлено, что желающие перейти в пределы России будут состоять в течение года – до 10 марта 1883 г. – под русским управлением и охраной. Обстановка на границе была мирной. Исполняющий обязанности туркестанского генерал-губернатора телеграфировал: «всюду тихо»; переселение, которое «давно уже началось», приостановилось из-за распутицы ^[14]. В этом же номере сообщалось и еще об одном немаловажном событии: 28 марта вместо князя Горчакова министром иностранных дел был назначен бывший статс-секретарь Н.К. Гирс. Сменивший «одряхлевшего канцлера» Н.К. Гирс имел большой опыт практической работы, фактически уже возглавлял министерство с мая 1880 г. Он был дипломатом, отличавшимся «величайшей осторожностью», которую молодой российский император считал «драгоценным в нем качеством» ^[15].

В декабре 1882 г. «Восточное обозрение» опубликовало «Извлечение из протокола по разграничению китайской границы Илийского округа» ^[16]. Согласно тексту протокола, "Великое Российское государство" представлял полномочный комиссар для передачи Илийского края, заведующий военной и административной частью Илийского края, генерал-майор Генерального штаба А.Я. Фриде, наказной атаман Семиреченского казачьего войска. "Великое Дайцинское государство" представлял чрезвычайный комиссар по приему Илийского края и по разграничению, назначенный для постановки пограничных знаков, советник илийского цзяньцзюня Шэн. Представители империй съехались в г. Нарынкол на юго-западе Илийского ведомства. Здесь они, «согласно с обозначенной на карте красной чертой», 4 августа приступили к постановке пограничных знаков. Первый знак был поставлен в ущелье Нарынгахалга на северном склоне Небесных гор (Тянь-Шань). Всего со стороны Илийского ведомства было поставлено 33 пограничных знака с надписями на русском, маньчжурском и китайском языках.

В 1883 г. газета сообщала, что разграничение с Кашгарской областью идет «надлежащим порядком», без «всяких пререканий и споров с китайцами», «повсюду комиссия встречает внимание и предупредительность» ^[17]. К январю 1884 г. было закончено разграничение Семиречья и китайских кашгарских владений. Поставлено более 20 пограничных знаков, состоялся размен протоколами, назначено особое должностное лицо, для «строгой проверки … и надзора за границей» ^[18]. Не обошлось и без «недоразумений». На южном участке со стороны Ферганы разграничение было приостановлено – китайцы желали вести пограничную межу на Иркештам, «добиваясь постановки знака значительно западнее этого пункта».

В целом за период 1882-1884 гг. была проведена демаркация границы с соответствующим закреплением в документах (пяти протоколах и семи описаниях), были составлены карты. Граница обозначена пограничными знаками. Были определены режимы проверки границы ^[19]. Как полагают исследователи, формирование западной части российско-китайской государственной границы шло долго, но было обеспечено полноценными договорами ^[20].

Если сообщения о ходе пограничного разграничения имели информационный характер и нейтральный язык описания, то об отношениях властей и населения на передаваемых территориях корреспонденты повествовали иначе. Для языка описания было характерно использование негативно-оценочных номинаций: «сдача Илийского края китайцам», «интриги илийско-китайских властей», «заманить наших подданных», «в окружающей атмосфере чувствуется сильный запах пороха», «вот уже третий год Кульджинский вопрос водит нас за нос», «опасность и легкодоступность границы». Моделировалось представление, что Кульджа – «очаг напряженности и враждебности», а Китай – страна, где «не уважают трактаты» ^[21].

Академик В.П. Васильев «легкомысленное» обещание России возвратить Кульджу расценивал как «хвастовство великодушием» ^[22]. Такую «миролюбивую снисходительность» китайцы не хотели признавать и, испытывая «стыд перед собственным народом» за то, что несколько тысяч подданных Китая выбрали подданство России, внушали им, что уступка была сделана из страха перед их оружием. Заканчивая первый издательский год, газета поместила речь П. П. Семенова, которую он произнес в Императорском Русском Географическом обществе 8 декабря 1882 г. Говоря об исторических вехах развития Сибири и о формировании российско-китайской границы, Семенов П.П. (Тян-Шанский) упоминал и вынужденное занятие Кульджинской области, «с такою неимоверной легкостью, уступленной китайцам, как только они вздумали вернуться в брошенный ими западный край».

В 1883 г. газета писала, что прибывающие из Кульджи дунгане рассказывают о «наличии враждебных настроений у большинства китайских военачальников», считающих, что «русские их не уважают, не любят», требуют «выполнения трактата со всей строгостью, не дают ни в чем потачки». Потому «интересы и самолюбие китайцев» позволяют им «не церемониться с русскими». Отношения с «заносчивым» илийским цзянь-цзюнем (наместником) газета называла «игрой в дружбу»: на дипломатические намеки он не реагировал, только на «угрозы двинуть войска к границе». После получения «загадочной шифрованной телеграммы из Лондона», становился «невыносимо нахальным»: гнал консула из Кульджи, мешал переселению киргизов. Газета приходила к выводу, что результаты российской политики «грустны»: китайцы «не желают знать и понимать трактат». Хотят стать полными хозяевами в Илийском крае: избавиться от вмешательства русских, убрать из Кульджи оккупационный отряд, торговцев, консульство, даже телеграфный провод.

Санкт-Петербургский договор предусматривал, что население (как кочевое, так и оседлое) может решить: принять российское гражданство или выбрать проживание на территории Китая. Переселение жителей Илийского края в Семиречье началось осенью 1881 г. и продолжалось вплоть до 1884 г. Корреспонденты писали, что «почти все мусульманское население» изъявило желание переселиться в Россию. Российское подданство выбрали сарт-калмыки в числе 233 юрт (588 мужчин и 448 женщин), киргизы рода атбан ^[23]. Начальник Верненского уезда сообщал газете, что к апрелю 1883 г. в Россию переселилось 20 000 таранчей (земледельцев) и «предвидится новый прилив их».

В целом, публикации свидетельствовали, что весть о приближении китайских войск «произвела тяжелое впечатление» на жителей. Оставаться на китайской территории они не хотели, несмотря на то, что приходилось «бросать» имущество, сады, землю, которую обрабатывали и «нежно лелеяли» почти 200 лет, могилы отцов и матерей, «павших в жестокой борьбе за родину». Газета опасалась враждебного отношения дунган и таранчей к китайцам – ходили слухи об их желании устроить «поголовную резню китайцам». Ходили слухи и о том, что после ухода российских войск Илийский край будет отдан на разграбление китайцам ^[24]. Потому переселение больше походило на бегство. По данным газеты, для Илийского цзянь-цзюня многочисленное («поголовное почти») переселение жителей в Россию стало «неприятной неожиданностью» ^[25]. Корреспонденты отмечали, что китайцы обсуждали возможность «военного принуждения», не скупились на обещания чинов и привилегий. В декабре 1882 г. при цзянь-цзюне состоялось совещание 32 «влиятельных таранчей», обсуждавшее меры по возвращению мигрантов ^[26]. Каждой семье обещали по паре быков, по 20 пудов пшеницы, по 8 лан (2 руб. метал.) «серебра из казны». Сообщая, что китайцам удалось уговорить остаться 800 кибиток калмыков, корреспондент писал – еще «со слезами вспомнят свое пребывание» в составе России.

Газета отражала складывающуюся практику российских властей по охране, организации и урегулированию массовых миграций. Осенью 1883 г. было нанято 700 арб для перевозки из Кульджи беднейших таранчей-переселенцев. Оставшиеся 500-600 семейств могли «уйти своим ходом». Были организованы охранные команды: все проезжающие от Кульджи до Хоргоса конвоировались казаками числом не менее 12 ^[27]. Семьям было запрещено мигрировать в одиночку, требовалось «собираться в караваны по 30 арб и более», запрещалось и одиночное передвижение воинских чинов.

Охрана гражданского населения включала борьбу с бандитизмом. Газета не раз отмечала, что "ослабление гражданской власти в Кульдже" привела к появлению «проходимцев», пришедших как с российской, так и с китайской стороны, росту преступности, подъему цен в поселках Илийской долины ^[28]. Разбойничьи шайки (в которых по разным данным было от 600 до 800 человек) выставляли пикеты по рекам Тура-су и Нилхи, грабили караваны, угоняли скот. В сентябре 1882 г. у оз. Сайрам дунганами был ограблен транспорт китайского казенного серебра на 1000 ямб (150 тыс. сер. руб.), убито 10 китайцев ^[29]. Российским властям приходилось «очищать приграничье»: вести борьбу с бандитизмом, посылая казачьи сотни из Кульджи. В Арустане было захвачено 7 барантачей (баранта – набег, захват чужой собственности), 15 успели сбежать в горы. В Талкинском Караагач Мазаре схватили 10 бандитов ^[30]. Со стороны Верненского уезда казаками были «очищены от злоумышленников» пограничные селения Дулаты, Хонохай, Бугра.

В целом, казаки, отбывающие свою «непомерно тяжелую службу» в Илийском крае, отличались «образцовой дисциплиной и честностью», особенно заметной в «деморализующей обстановке». Общая численность российского отряда 1-го Сибирского казачьего полка составляла не более 1,5 тыс. К казакам «чуть ли не каждый день» являлись «мирные» китайцы с просьбой дать казаков – то для охраны каравана, то для ночного караула на базаре. На вопрос почему не обращаются за содействием к своим властям, просители отвечали, что «идти под китайским караулом хуже, чем совсем без караула» ^[31]. Газета приводила рассказ М. Светличного, прикомандированного с двумя казаками к китайскому отряду для сопровождения 133 калмыков из Кульджи на строительство крепости на р. Каш ^[32]. Получив известие о возможном нападении, китайский офицер струсил и передал командование М. Светличному. Когда опасность миновала и отряд дошел до р. Каш, казаки не получили ни обещанного провианта, ни помещения. Пришлось М. Светличному пригрозить, что китайцы будут возвращаться в Кульджу одни. Газета утверждала, что российские воинские гарнизоны нужны и для защиты, и для того, чтобы китайцы не забывали о вознаграждении за передачу Кульджи ^[33].

Китайские войска (в Суйдуне, Чин-Чи-ходзи, Кульдже было около 12 тыс.), по мнению газеты, больше походили на бандитов: грабежи, попытки угона лошадей, стрельба по людям «ради потехи», случаи внесудебной расправы ^[34]. Так, перейдя границу через р. Хоргос 17 сентября 1882 г китайцы угнали у российских киргизов «до 1000 лошадей». Однако после вооруженного столкновения с казаками в декабре 1882 г. китайцы уяснили, что казаки «и стреляют лучше и в обиду себя не дадут» ^[35]. Пока перед Суйдуном (столицей илийского цзянь-цзюня) стоял «значительный русский отряд и две дальнобойные пушки», нацеленные «внутрь китайской крепости», китайцы «вели себя ниже травы, тише воды» ^[36]. С уходом туркестанского линейного батальона из Кульджи в Каракол (1 октября 1882 г.) «начались происшествия» ^[37]. На оставленной русскими Алимтинской почтовой станции 14 октября 1882 г. пытали и убили бывшего старосту Ананишина и приказчика Казакова; 17 октября там же были найдены трупы зарубленных казаков. От совместного расследования китайские власти уклонились. «Господи, да скоро ли ты развяжешь нас с этой китайщиной…!?», заканчивалась заметка о положении на Илийской границе,отражавшая общую тональность многих публикаций.

В связи с массовой миграцией, Пекину приходилось срочно решать проблему заселения опустевших территорий. Осенью 1883 г. был подписан указ о том, что всем желающим «из буддистских народностей Поднебесной» предлагается переселение в Илийский край «для земледелия, ремесла, торговли» ^[38]. Пекин обещал не налагать на переселенцев никаких пошлин (бадж), податей и повинностей в течение многих лет. Газета отмечала, что культурно-бытовые потребности населения не учитывались: требование об обязательном ношении китайского платья и прически вызвало протест. Да и в целом административная практика противоречила обещаниям. Так, не имея достаточно хлеба для содержания армии, власти стали требовать от населения продажи излишков хлеба по цене установленной властью (всего нужно было около 60 тыс. пудов). И сверх того требовалось сдать в обязательном порядке по 4 додана (14 пудов). Такие меры возмущали мусульманское население: многие «совещались», как подать прошение и уйти в Россию ^[39]. По данным корреспондентов, в 1884 г., тайком от китайских сторожевых постов, в Россию постоянно прибывали временные мигранты. Рабочие, недовольные «ничтожной платой на строительстве китайских крепостей», предпочли возводить новый российский город Джаркент и укрепления на р. Харгос ^[40].

Наблюдалась и реэмиграция кочевого населения. По донесению консула в Кульдже Н.Богоявленского, российская аграрная перенаселенность вынуждала номадов переселяться в Китай ^[41]. Газета уже с середины 80-х гг. информировала о том, что разрешалось перейти в китайское подданство при условии выплаты долгов казне и частным кредиторам. Факты, приводимые в публикациях, свидетельствовали о нелегкой судьбе реэмигрантов. Так, в 1886 г. сообщалось, что уведенные из Семиречья обманом «наши» калмыки на китайской территории «не нашли обетованной земли». Выданное пособие (15 руб. на юрту) с них «содрали как долг», выпороли бамбуковыми палками по подозрению в краже лошадей, при приходе в Суйдун устроили суд («за что-то») и казнили «главных зачинщиков». «Известная манера китайских властей – показывать свою силу над беззащитными», подводил итог корреспондент ^[42].

Официально 10 марта 1883 г. окончился срок переселения. По данным газеты, на китайской территории осталось около 500 семей таранчей, переселилось же свыше 10 тыс. домов, что составляло не менее 75 тыс. человек. Дунган переселилось 5 000 семей, киргизов – 5 440 кибиток. Следовательно, всего в российские пределы перешло свыше 100 тыс. жителей ^[43] Данные о численности мигрантов разнятся у современных исследователей. Ю.Г. Баранова указывала, что переселилось 70 тыс. ^[44] Моисеев В. считает, что эти данные занижены и в Россию переселилось абсолютное большинство населения – более 107 тыс. ^[7].

Отметим, что в газете переселение на пустующие территории всегда рассматривалось как геополитическая мера укрепления положения на российско-китайской границе. В 1882-1883 гг., анализируя переселение русских крестьян ^[45], газета отмечала, что только переселенцы создадут на границах «оплот против империи с населением, численность которого превышает число жителей России» ^[46].

Газета систематически сообщала о вновь возникших российских и китайских населенных пунктах, о переменах в управлении Семиречьем (Туркестанским генерал-губернаторством). Так, рассказывалось о погроме Кульджи в 1868 г. во время мусульманского восстания и о гибели 50 тыс. «поголовно вырезанного населения». Страшную картину рисовали проезжавшие «старую» Кульджу: руины крепости, напоминавшие «огромное кладбище»; засыпанные колодцы; попадавшиеся на пути черепа с остатками волос ^[47]. Вернув территорию, Китай начал ее освоение. Шло восстановление и заселение временной резиденции цзянь-цзюня в г. Суйдун. На строительство нового города для резиденции было выделено 700 тыс. лан (1 400 000 сер. руб.) и установлен срок в один год. Торжественная закладка состоялась 11 сентября 1882 г ^[48]. Никого из российских подданных к церемонии не допустили, опасаясь «дурного иноземного глаза». Подробная статья рассказывала о появлении в российском Джаркенте (основан в 1882 г.) первого парохода «Колпаковский» и его рейсе по р. Или ^[49]. Сообщалось, что переселенцы усердно занимаются проведением оросительных каналов по р. Чарын (предстоит выкопать 15 верст), р. Чилик (до 40 верст) ^[50]. Корреспондент из г. Верный в 1887 г. писал, что выселившиеся из Кульджи дунгане сбывают хлеб и овощи по низким ценам, в результате цены падают «баснословно»: ржаная и пшеничная мука идет по цене 20-30 коп. за пуд ^[51]. В 1883 г. газета надеялась, что бедняки-переселенцы «будут в русской стороне обеспечены кровом и хлебом». Однако в 1891 г. «Восточное обозрение» приводило данные о том, что переселенцы оказались «буквально нищими» ^[52]. Из переселившихся в селение Корам 524 семей не имели никакого скота 275 семьи. В селении Дабар 98 семей (из 246) «кроме лоскутьев, прикрывающих их скелеты», ничего не имели. В селении Тиренькора-су 154 семьи (из переселившихся 343) «не могли бы прокормить даже кошку». С разрешения правительства таранчи стали переселятся в Закаспийскую область, в Мерв и Мургаб. Летом 1890 г. туда ушло 280 семей и 200 холостяков.

Сообщая о переменах в Туркестанском генерал-губернаторстве зимой 1882 г., собственный корреспондент газеты писал, что на «Семиречье надвигаются грозные тучи» – ревизия внутреннего управления Ф.К. Гирсом и новым генерал-губернатором М.Г. Черняевым. Некоторые чиновники «вспоминали добрейшего дедушку» К.П. Кауфмана (первого генерал-губернатора), при котором «дела шли патриархально и по-домашнему», «деньги сыпались на все щедро», «многие служащие были помешаны на коммерческих предприятиях» и забыли о «жизни и благосостоянии туземного населения» ^[53]. В фельетоне «Кульджинские дельцы» автор повествовал о неистребимом желании «кульджинской интеллигенции» (уточняя – «наезжих» «проводников цивилизации в Средней Азии и культур-махеров») «сорвать золото с казны». В Кульдже они нашли «вторую Калифорнию», получив возможность набивать карманы казенными деньгами, которые отпускались «и на дело, и на затеи» ^[54]. После передачи Кульджи прошел слух, что казна оплатит потерю недвижимого имущества военным и гражданским служащим, но не частным лицам. Кульджинское население, разделившееся поначалу на «торжествующих и скорбящих», быстро нашло выход, прибыльный для обеих сторон. Служащие покупали подешевле дома, надеясь сбыть их потом казне как свои; частные лица нашли возможность хоть частично компенсировать расходы. Однако в один «неотрадный день» прошел слух, что казна оплатит только недвижимость, приобретенную до 1878 г. Была назначена особая оценочная комиссия, честность работы которой газета, впрочем, ставила под сомнение.

На страницах газеты часто появлялись обобщенные характеристики китайских чиновников, не раз отмечалось, что они, пользуясь отдаленностью Пекина, вели себя «деспотами». Кульджинский корреспондент писал, что китайскому «произволу на окраинах нет предела: прессы нет, телеграф не существует, почта идет до Пекина полгода в один конец, ревизии не возможны…, делай что хочешь» ^[55]. Со ссылкой на китайскую прессу сообщалось, что осенью 1886 г. губернатор Илийской провинции был вызван в Пекин для отчета, поскольку цинские власти смутно представляли себе, что происходит в присоединенных подвластных территориях.

В целом, среди типичных черт китайских провинциальных властей наиболее часто отмечались «разнузданность в притеснении населения», скрытность, высокомерие, стремление «затянуть решение дела», «невыносимо нахальное обращение» с российской администрацией и дипломатами. Такое поведение корреспонденты объясняли неверной политической тактикой России: российские чиновники вели себя в соответствии с полученным свыше указанием «не задирать китайцев». В китайцах же, как в «истинных сынах коренного Востока» такая тактика не могла вызвать уважения: сдержанность принималась не за искреннее желание вести дела дружелюбно, а за «признаки бессилия и трусости».

Отметим, что высокомерие и восточную привычку подчиняться только силе подмечали не только корреспонденты «Восточного обозрения». Известный востоковед В.П. Васильев, писал в 1878 г., что как только «перевес оружия оказался на их стороне, они [цинские чиновники] стали выказывать дерзость в обращении с нами…» ^[56]. В 1886 г. газета передавала слова выступавшего в г. Верном Н.М. Пржевальского, что «вообще с китайскими властями нужно вести политику не миролюбия и уступчивости, от которой они становятся только нахальнее и подлее, а политику воинственности и угроз, не уступая ни на йоту в своих требованиях» ^[57].

Персональные характеристики китайских чиновников отсутствовали. Исключением была характеристика начальника Тарбагатайского округа Си-Уня – «редкого типа по своему уму и образованию», «сбросившего кору отчужденности и замкнутости, свойственную китайской нации» ^[58]. Перечислив основные вехи чиновничьей карьеры, газета отмечала, что китайское правительство сделало удачный выбор, назначив его вторым комиссаром по проведению границы и приемке Кульджи. Си-Унь хорошо знал вверенную ему территорию: до решения о разграничении имел «довольно подробные карты пограничной полосы». Сам он, «несмотря на внешнюю мягкость с русскими» и европейскую вежливость, неприязненно относится к России, но умело и старательно «возвышал» авторитет китайской власти. Киргизов, которые на лето кочуют из России, обложил повинностями, наказывал за проступки «не спросясь с русским начальством». Свою резиденцию он решил перенести из Чугучака в стратегически более выгодный Дурбульджин, отличавшийся теперь «несвойственной китайцам чистотой». Заботился о формировании войска по европейскому образцу, строил склады оружия, казармы. Льготами заманивал китайских купцов. Газета приходила к неутешительному для русской пограничной администрации выводу о том, что Зайсанский пост остается в том же самом виде («без всякого прогрессивного движения»), в то время как «энергичный маньчжур деятельно и умно заботится о процветании страны», создании армии и имиджа среди кочевников.

Регулярно писала газета об амбивалентном настроении среди российского населения в отношении возможности военных столкновений. Одни считали, что война неизбежна также, как неизбежна победа российской армии. Эти российские «герои окраин»были разными: одни «отчаянные» хотели найти в войне отличий и славы, другие – денег. Но вместе энергично «выкапывали» предлог для войны, полагая, что «разбить этих опиумщиков» не составит труда. Другие были настроены пессимистично. Так, в 1882 г. корреспондент ст.Жердовская Иркутской губернии в своей заметке, начинавшейся со слов «если хочешь мира, будь готов к войне», пытался ответить на вопрос готова ли Россия и Сибирь к войне с Китаем и приходил к неутешительным выводам. Разбросанные на огромных расстояниях по Уссури и Амуру «несколько» батальонов, батарей и казачьих сотни (всего 10-12 тыс. человек) не смогут противостоять Китайской империи с ее 100-200 тыс. армией» ^[59]. Хотя в целом большая часть корреспондентов считала войну маловероятной, но Китай всегда обозначался как «небезопасный сосед».

Газета периолически размещала информацию о том, что Китай активизирует строительство железных дорог, строит военный флот, заложив к 1882 г. «не менее девяти новых судов». Многочисленные факты свидетельствовали о помощи Европы. Так, сообщалось, что китайский корвет «Тинь-юэнь», построенный в 1881 г., был отправлен в китайские воды под командованием семи прусских офицеров и с прусской командой в 200 человек. При этом в материалах газеты боеспособность китайских войск оценивалась низко. Так корреспондент газеты писал о своих впечатлениях о смотре войск в Кобдо в сентябре 1883 г.: «боже мой, что за войска», «решительно смотреть нельзя без смеха», «ни строя, ни команды, просто толпа дикарей и ничего больше, зато церемония настоящая – китайская» ^[60]. Стреляли солдаты из «рук вон плохо»: в цель на 20, 40 и 60 шагов попадали редко, заряжали медленно. Боеспособности китайского флота была посвящена заметка М.Венюкова. О сухопутных войсках автор писал: «будут проучены одинаково, куда бы они не сунулись: на Ликейские острова, в Тонкин или в Приморскую область» ^[61]. Анализируя флот (подробно перечислив суда, их технические и боевые характеристики), М.Венюков делал вывод, что число кораблей значительно, артиллерия «сильна». Но «большую часть боевого значения» китайского флота отнимает то, что почти все суда имели командиров и механиков из европейцев, которые контрактами были обязаны служить лишь в мирное время. По мнению автора, замена европейцев китайскими офицерами будет непродуктивна – «это персонал весьма ненадежен, ни в смысле мужества, ни в смысле мореходного и военного искусства».

Постоянным сюжетом на страницах газеты были торговые отношения: история торговли в Кульдже, состояние торговых путей, перспективы. Так, по сообщению газеты, в числе первых завел торговую фирму в Кульдже еще в 60-е гг. И.Ф. Каменский – «пионер торговли в Средней Азии», торговавший и во время восстания дунган ^[62]. Санкт-Петербургский договор 1881 г. упростил торговлю, ввел право на свободную торговлю на границе на расстоянии по 50 верст в российскую и китайскую стороны. Как считает Моисеев А.В., период с 1881 г. до начала XX в. стал новым стабильным этапом в развитии экономических отношений, для которого характерно не быстрое, но устойчивое развитие торговли. Когда консул в Китае Шишмарев 12 января 1884 г. выступил на заседании «Общества содействия русской промышленности», докладывая о важности торговли с Западным Китаем, газета разместила неопубликованный еще подробный анализ полковника Генерального штаба М.В.Певцова «Наша торговля в Западном Китае».

Газетой торговля оценивались двояко. С одной стороны, «ожидалось много выгод». С другой стороны, газета отмечала увеличение конкуренции с китайскими и английскими купцами на рынке мануфактуры в Суйдуне и Турфане. Была стеснена чайная торговля – китайцы запретили ввозить (реэкспортировать) чай в Кульджу из русских пределов. В Кашгарии для российских купцов не русского происхождения были закрыты часть городов: купцов-сартов китайцы обвиняли в «склонности к революции» ^[63]. Корреспонденции сообщали о грабежах караванов («ограблено 34 лошади на 1566 руб. и угнано 60 голов скота») ^[64]. Писали о «дерзком поведении» возвращавшихся из Кульджи войск маньчжуров и солонов, не подчинявшихся русским приказчикам и не желавших оплачивать товар ^[65]. К тому же Китай испытывал трудности с подвозом серебра в провинции. В 1884 г. торговля в Чугучаке была «совсем в плохом положении» – китайское казначейство отказывалось обменивать кредитки тидзе (векселя с подписью и печатью губернатора) на серебро. Купцам, которые отказывались принимать векселя, губернатор пригрозил «изгнанием из Чугучака». Бийский купец А.Д. Васенин писал – «ирбитская ярмарка над головой», а у некоторых русских подданных весь капитал хранится в китайском казначействе, и «сомнительно, будут ли эти бумажки оплачены серебром хотя когда-либо». В 1888 г. недостаток серебра вызвал в Кашгарии повышение спроса на медные монеты.

В начале 80-х гг. среди торгующих с Западным Китаем лидировали купцы из Бийска. Так, фирма братьев Котельниковых для того, чтобы установить торговлю между Кобдо (китайским городом в Монголии) и Чугучаком снарядила в сентябре 1882 г. караван с чаем в 58 верблюдов. Организация каравана была вынужденной. Монголы-перевозчики отказались от транспортировки: опасались грабежа со стороны киргизов и киреев, через кочевья которых должен был проследовать караван. В целом газетные публикации отражали прогресс в торговых отношениях к концу 80-х гг.: «превосходно расходятся русские материи, сукно», сахар, ювелирные изделия; «мануфактурой в 1888 г. торгуют уже около 20 московских фирм». Газета не раз утверждала, что строительство железных дорог стало назревшим экономическим и стратегическим условием дальнейшего развития торговли с Китаем ^[66].

Отметим, что к концу 80-х гг. чаще стали появляться на страницах газеты статьи исторического, обобщающего и сравнительного характера. В 1887 г. в статье об «окраинной политике» России и колониальной практике Англии и Китая, газета называла исторический опыт Западного Китая «уроком всемирной истории»: когда «строгое применение принципа централизации», и «преднамеренное попрание» местных особенностей привели к восстанию. И этот урок «заслуживает серьезного внимания» со стороны России ^[67]. В редакционной статье «Политика будущего в Китае» отмечалось, что территориальное сближение двух империй, активизация торговли и научных исследований открывают малознакомый Китай с новой стороны. И если европейцы продолжают в Китае «свою меркантильную и хищническую политику», то задача России – «приобрести доброго соседа и союзника».

Таким образом, проблема Илийского (Кульджинского) кризиса и пограничного разграничения была одной из основных на страницах газеты в период 1882-1884 гг., отдельные публикации встречались в 1885-1888 гг. О последствиях переселения газета упоминала и в публикациях 1890-1891 гг. Среди сюжетных линий можно выделить основные: оценка политики Российской империи по передаче Илийского (Кульджинского) края; ход мероприятий по демаркации границ; основные мероприятия по организации и охране миграционных потоков в пределы России; образ китайских провинциальных чиновников и китайской власти; характеристика китайской армии и ее боевого потенциала; характеристика российско-китайской торговли. Параллельной сюжетной линией публикаций были сообщения о положении на дальневосточных рубежах России, что в целом создавало общую картину российско-китайских пограничных отношений. Само возвращение Илийского края газета не критиковала, но считала, что форма и быстрота его передачи девальвировали политические выгоды и имидж России. В целом в газетном дискурсе преобладали информационные материалы, однако использование экспрессивной лексики создавало образ «небезопасного соседа». Иностранное влияние в Илийском крае нельзя выделить в отдельную сюжетную линию, однако сведения о вмешательстве англичан в политику илийского цзинь-цзюня, о появлении католических миссионеров, о помощи Германии в создании флота, – все это так или иначе обозначало существовавшее иностранное влияние в Цинской империи.

В 1911 г. И.В. Кадников в «Историческом вестнике» назвал Илийский (Кульджинский кризис) «историческим эпизодом», «вряд ли даже в свое время достаточно замеченным русским обществом, мало интересовавшимся нашей азиатской политикой». Однако в Азиатской России территориальная близость к Китаю вызывала к нему повышенный интерес. В газете «Восточное обозрение» читающая публика могла ознакомиться со многими событиями кульджинского разграничения.