Протестные настроения российской молодежи через год после митингов 2017 г.

Статья подготовлена в рамках реализации гранта Российского фонда фундаментальных исследований № 18-311-00226 («Разработка математической модели протестной мобилизации современного российского студенчества с помощью виртуальных социальных сетей»).

Введение

Интенсификация протестной активности российской молодежи стала, пожалуй, одним из наиболее примечательных и неожиданных общественных трендов 2017 г. Сама по себе такая активность отнюдь не нова. Российская молодежь и прежде демонстрировала определенную предрасположенность к протестным настроениям и поведенческим практикам. Исследования отечественных социологов и политологов показывали, что выраженная склонность к таким настроениям и поведению прослеживалась у многих молодых россиян и в конце 1990-х гг., и в 2000-е гг., и в более поздний период ^[1]. Тем не менее, длительное отсутствие резонансных протестных акций с участием молодежи подводило исследователей к мысли о полном самоустранении абсолютного большинства молодых россиян от любых политических процессов ^{[2, с. 59]} и смещало аналитический интерес в сторону иных молодежных проблематик. Поэтому та легкость, с которой многие представители российской молодежи оказались вовлечены в волну протестных митингов, прошедших в стране в 2017-м г., виделась во многом неожиданной. Среди отечественных исследователей часто встречались суждения о том, что явное ухудшение социально-экономической обстановки в обществе ведет к повышению тревожности молодежи ^{[3; 4; 5]}. Тем не менее, конвертация этой тревожности молодежи в оформленную протестную активность оказалась скорее неожиданным трендом. И закономерно, что из-за относительной внезапности этого тренда он породил много исследовательских вопросов.

Поискам ответа на один из подобных исследовательских вопросов посвящена данная работа. Цель написания данной статьи – наше стремление проверить устойчивость тех настроений, которые вызывали протестную активность российской молодежи в 2017-м г., по возможности «вычисляя» основу для общественного конфликта / согласия в современной России. Надо отметить, что устойчивость подобных (протестных) настроений является сложным и запутанным исследовательским вопросом. Как таковая социальная детерминация той волны протестной активности молодежи, о которой мы говорим, была подвергнута отечественными социологами пристальному и скрупулезному изучению ^{[6; 7; 8]}. Однако глубинная подоплека случившей активизации молодежи все равно остается пока до конца не ясной. Имела ли место в данном случае лишь спонтанная (а потому разовая) вспышка молодежного раздражения? Или же случившаяся волна протестов говорила о том, что в сознании и поведении российской молодежи произошли принципиальные изменения, которые благоприятствуют повторению таких событий в будущем? Именно на эти вопросы, на наш взгляд, мы могли бы ответить за счет оценки текущих настроений и поведенческих склонностей российской молодежи. Таким образом, мы намерены проверить, воспроизводятся ли подобные настроения российской молодежи сейчас, спустя год после тех протестных акций.

Отметим, что сложность поисков ответа на данный вопрос во многом связана с тем, что любым, в том числе и протестным, настроениям молодежи бывает свойственна быстрая и частая изменчивость. Исследования таких авторов, как Р. Браунгарт и М. Браунгарт ^[9], Т. Буреан и Г. Бадеску ^[10], Дж. Эрл, Т. Махер и Т. Элиотт ^[11] и др. показали, что во многих странах мира бурные всплески молодежного недовольства нередко сменялись длительными периодами апатии и пассивности молодых людей. Дополнительную интригу этому вопросу придает и стремительная изменчивость самой социальной реальности российского общества. После 2017 г. в стране объективно снизилась роль тех социальных раздражителей, которые существенно влияли на вектор и интенсивность протестной активности молодежи. Политическая поляризация, вызванная резонансом вокруг выборов Президента, осталась в прошлом, а социально-экономическая ситуация начала стабилизироваться из-за сократившихся темпов инфляции ^[12]. Поэтому возникает закономерный вопрос о том, сказываются ли эти изменения социального контекста на настроениях молодежи и приводят ли они к снижению ее недовольства. Реалии современного российского общества значимо (пусть и не радикально) отличаются от тех, которые сопровождали жизнь россиян год назад. И можно предположить, что это могло как-то сказаться на настроениях молодежи, которая, как правило, реагирует на колебания в развитии общества очень чутко.

Проблема, однако, заключается в том, что без эмпирической диагностики проследить вектор и характер подобного влияния очень сложно. Разумеется, сугубо интуитивно мы можем предположить, что если в 2017-м г. действительно произошел лишь разовый выплеск недовольства молодежи, то сейчас, в условиях постепенной экономической стабилизации и принятия результатов выборов Президента, бунтарские настроения молодежи могут быть гораздо менее интенсивными. С другой стороны, прямо противоположный тезис также не лишен смысла: если волна молодежной протестной активности в 2017-м г. представляла собой нечто большее, чем простой выплеск сиюминутного раздражения, то описанные выше изменения социально-политического контекста вряд ли могли оказать сколько-нибудь значимое влияние на настроения молодых людей; следовательно – их склонность к протестным действиям может быть высокой и сегодня. Очевидно, что понимание того, как обстоит дело в действительности, требует специальной научной диагностики. О нашей попытке такой диагностики и ее результатах мы расскажем ниже.

Методика исследования

Воспроизводящийся теоретико-методологический плюрализм, сложившийся в социально-гуманитарной науке вокруг анализа протестных настроений, отмечается многими исследователями. Сложность и многогранность концептуальных наработок социально-гуманитарной науки в этой области признают авторы как зарубежных ^{[13; 14]}, так и отечественных ^{[15; 16]} литературных обзоров. Среди разнообразных теоретических традиций в этой области можно выделить как минимум три глобальных направления, каждое из которых предполагает свой, особый взгляд и на природу протестных настроений людей, и на причины, которые лежат в основе таких настроений: теорию мобилизации ресурсов, теорию относительной депривации, теорию коллективного поведения ^{[17, с. 60]}. Тем не менее, мы полагаем, что, несмотря на множественность и разнообразность подходов к пониманию протестных настроений в современной науке, некий обобщенный набор параметров этого явления все же существует и признается если и не всеми исследователями, то, как минимум, – большинством из них.

Важно принимать во внимание, что сам термин «протестные настроения» – производная от другой научной категории, «протеста». Под протестом же в научных исследованиях чаще всего понимается некая вербализация недовольства, несогласия людей с текущей ситуацией в экономике, политике, обществе (этот смысл виден в определениях, предложенных многими иностранными и российскими учеными: Ч. Тилли ^[18], Ю. Хабермасом ^[19], Е. В. Ефановой ^[20] и др.). Поэтому концептуализация протестных настроений в любом случае предполагает рассмотрение их как некой совокупности ощущений людей, делающих их предрасположенными к различным формам несогласия, сопротивления сложившейся социальной реальности. Отталкиваясь от этой логики, мы в своем исследовании понимали протестные настроения как ощущение принципиального недовольства, благоприятствующее участию человека в той или иной акции протеста ^{[21, с. 54]}. Конечно, как и любое обобщенное определение, такая интерпретация – несколько поверхностна и не учитывает многих частных нюансов. Тем не менее, подобная интерпретация протестных настроений принципиально операционализируема, а потому вполне может использоваться в качестве рабочего определения при организации эмпирического анализа.

Опираясь на такое понимание протестных настроений, мы смогли более конкретно определить направление своего исследовательского поиска. Диагностика актуальных протестных настроений молодежи, которую мы стремились выполнить в ходе своего исследования, предполагала анализ характерного молодежи уровня общего недовольства окружающей социальной действительностью и оценку возможного влияния этого недовольства на вероятность участия молодых людей в реальных протестных акциях. Уточним также, что нам близка позиция П. И. Мтиулишвили, согласно которой такое чувство недовольства может проявляться как минимум через два базовых маркера: протестный потенциал и протестные намерения ^{[22, с. 56]}. В первом случае речь идет об ощущаемой человеком вероятности возникновения в его населенном пункте акций протеста. Во втором – о наличии у него готовности лично принимать в таких акциях участие. Поэтому мы попытались разобраться в том, насколько молодые россияне ощущают возможность возникновения акций протеста и в какой мере допускают свое собственное участие в них.

Эмпирическая диагностика соответствующих параметров была выполнена на основе данных анкетного опроса, проведенного нами при сотрудничестве с Уральским государственным педагогическим университетом в первой половине 2018 г. Всего в ходе исследования было опрошено 1503 представителя молодежи Екатеринбурга в возрасте от 14 до 30 лет, которые были отобраны по квотной выборке, основанной на критериях района проживания, пола и возрастной подгруппы (14-17 лет, 18-19 лет, 20-24 лет, 25-30 лет). Анкета, которая использовалась в ходе исследования, включала в себя широкий спектр вопросов, направленных на комплексную диагностику социальных настроений молодых людей. Поэтому анализ полученных данных позволял не только производить общую оценку протестных настроений опрошенных, но и прослеживать сочетание этих настроений с другими параметрами социального самочувствия молодежи. Как таковая диагностика протестных настроений молодых людей выполнялась с опорой на два ключевых для нашего исследования вопроса: «Как Вы думаете, насколько возможны сейчас в Вашем городе массовые выступления, выражающие протест действующим властям?» и «Если такого рода массовые выступления состоятся, Вы лично примете в них участие?».

Результаты исследования

Анализ полученных ответов дал возможность сделать несколько существенных выводов о специфике актуальных протестных настроений молодежи.

Прежде всего, выяснилось, что на данный момент общая вероятность активного участия молодежи в новых акциях протеста относительно невелика. Только 27,1% опрошенных полагают, что сейчас в их городе возможны акции протеста. Примерно столько же (27,7%) говорят о своей готовности участвовать в таких акциях лично. Важно помнить, что базовая природа этих показателей специфична, и сами по себе они не говорят однозначно о том, что четверть молодежи города реально примет участие в протестной акции, если таковая случится. Можно согласиться с мнением Д.О. Стребкова: говоря о своей готовности участвовать в акциях протеста, люди редко собираются реально посещать подобные акции и чаще просто декларируют таким образом свое недовольство текущей ситуацией в обществе [23 с. 61]. Более того, оба названных показателя находятся в пределах тех значений, которые, судя по данным крупных социологических центров, в тот же момент были характерны всему населению России. Так, по данным ВЦИОМ, в первой половине 2018 г. о возможности проведения акций протеста в своем населенном пункте говорили 26,0% россиян, а о своей личной готовности участвовать в таких акциях – 21% ^[24]. Результаты исследований фонда «Общественное мнение» схожи: судя по ним, о своей готовности участвовать в акциях протеста говорили до 25% россиян ^[25]. Иными словами, говорить о повышенной склонности молодежи к участию в акциях протеста в данном случае не стоит: протестные настроения молодежи оказались настолько же умеренными, насколько и настроения прочих социальных групп.

Другой важный вывод заключается в фактической универсальности соответствующих настроений молодежи. Для того, чтобы проверить, от чего зависит ощущаемая молодыми людьми вероятность проведения в городе акций протеста и их личная готовность участвовать в таких акциях, мы воспользовались процедурой факторного анализа. Результаты соответствующих вычислений говорят о фактическом отсутствии статистически значимой взаимосвязи между этими переменными и другими параметрами. Так, выяснилось, что ощущаемая молодыми людьми вероятность проведения в городе акций протеста лишь незначительно зависит от района проживания опрошенных и их возраста, а остальные демографические параметры и вовсе не играют здесь никакой статистически значимой роли (См. Табл. 1). В свою очередь, декларируемая личная готовность участвовать в акциях протеста в крайне незначительной степени зависит от возраста опрошенных, а остальные демографические параметры, судя по данным расчетов, не оказывают на этот параметр вообще никакого значимого воздействия (См. Табл. 2). Результаты этих вычислений, на наш взгляд, показательны и свидетельствуют о том, что в структуре молодежи невозможно (или как минимум – очень сложно) выделить некую узкую специфическую социально-демографическую подгруппу, которая более склонна ждать в обществе акций протеста и демонстрировать повышенную готовность участвовать в таких акциях. Анализ показывает: умеренные протестные настроения молодежи – явление относительно универсальное и мало зависящее от пола, материального положения или условий жизни молодых людей.

Таблица 1. Факторы, от которых зависит ощущаемая опрошенными вероятность акций протеста в их населенном пункте

Таблица 2. Факторы, от которых зависит оценка опрошенными своей собственной готовности участвовать в акциях протеста

Примечание: Для проверки взаимосвязи использован статистический коэффициент Крамера. Коэффициент Крамера применяется для статистической оценки значимости между двумя номинальными переменными и измеряется в континууме от 0 до 1. Чем ближе значение коэффициента к 1, тем сильнее связь между двумя переменными.

Кроме того, характерно, что подавляющее большинство опрошенных принципиально открыты в своей готовности обсуждать как вероятность акций протеста, так и свое гипотетическое участие в таких акциях. Сбор данных в рамках этого исследования сопровождался относительно негативным событийным контекстом: бурными общественными дискуссиями о недопустимости участия подростков и молодежи в несанкционированных акциях протеста и многочисленными спекуляциями на тему уголовного преследования участников подобных акций. Понимая, что столь своеобразная информационная повестка могла повысить тревожность молодежи и снизить ее готовность к обсуждению любых политических вопросов, мы намеренно включили в вопросы об ожидаемой вероятности акций протеста в городе и личной готовности в них участвовать вариант «Затрудняюсь ответить». Несмотря на то, что такой вариант обычно не включается в закрытые вопросы в анкетах, которые выдаются респондентам для самостоятельного заполнения, мы пошли на такой эксперимент намеренно. Отчасти это было нужно для того, чтобы позволить уйти от ответа тем респондентам, которым сами вопросы о протестных акциях покажутся дискомфортными. Отчасти же нам было важно выявить количество таких респондентов, которые откажутся от ответа на соответствующие вопросы, чтобы проверить, действительно ли сложившийся контекст вызвал нежелание молодежи говорить о теме протестных акций.

В итоге выяснилось, что абсолютное большинство молодых людей не выбрали вариант «Затрудняюсь ответить» и ответили на поставленные вопросы без каких бы то ни было сложностей. Суммарно хотя бы на один из этих вопросов не дали ответа только 28 человек из 1503 (что эквивалентно 1,9%). Из этого следует, что дистанцирование от темы акций протеста если и свойственно опрошенным, то точно не имеет среди них массового распространения. Для нас в данном случае этот факт имеет принципиальное значение в силу как минимум двух обстоятельств. Во-первых, важна содержательная сторона вопроса: готовность большинства респондентов открыто отвечать на подобные вопросы свидетельствует о том, что даже несмотря на наличие негативной информационной повестки, тематика протеста для молодежи вовсе не табуирована. Во-вторых, такое распределение позволяет предположить, что ответы опрошенных вряд ли подвергались каким-то систематическим искажениям из-за их страха перед обсуждением темы протестов: судя по этим данным, само существование подобного страха отнюдь не очевидно. Иными словами, мы исходим из того, что ответы опрошенных отражают их спокойное отношение к теме протестов и показывают реальный уровень характерных им протестных настроений.

Таким образом, можно сказать, что исследование показало умеренный уровень протестных настроений молодежи, который примерно одинаков во всех демографических подгруппах и не испытывает значимого влияния негативного событийного контекста. Тем не менее, здесь важно подчеркнуть, что речь идет именно об умеренных протестных настроениях молодежи, а вовсе не об их полном отсутствии. Несмотря на то, что три четверти опрошенных молодых людей скептически оценивают вероятность проведения в своем городе акций протеста и примерно столько же исключают свое личное участие в них, накопившееся раздражение остальных говорит о том, что подобные акции, если они в ближайшее время действительно случатся, найдут среди молодежи довольно много сочувствующих. Более того, по всей видимости, возможна и ситуация, при которой такое раздражение получит более широкое распространение среди молодежи или даже конвертируется в ее реальную уличную активность. Поэтому в данном случае важно понимать саму природу существующих протестных настроений молодежи и тех факторов, которые за ним стоят.

Для того, чтобы глубже разобраться в соответствующей проблематике, необходимо понять логику настроений тех молодых людей, которые декларируют свое желание лично участвовать в акциях протеста, если таковые в ближайшее время случатся. Причем здесь важно подчеркнуть, что среди всей совокупности таких молодых людей возможно выделить две подгруппы, представители которых потенциально могут различаться в своих настроениях и поведенческих склонностях (См. Рис. 1). Первую подгруппу составляют те молодые люди, которые ожидают в своем городе проведения акций протеста и готовы лично принимать в них участие (в общем массиве тех, кто готов участвовать в митингах, они составляют 40,5%). Вторую подгруппу составляют те представители молодежи, которые считают, что в ближайшее время в их городе не будет акций протеста, но говорят о готовности принять участие в таких акциях, если они все же пройдут (их, соответственно, 59,5%).

Рис. 1. Ожидаемая вероятность акций протеста в городе среди респондентов, готовых лично участвовать в протестных мероприятиях

(% от числа ответивших)

Анализ ответов, которые были получены от представителей этих групп, подтверждает, что протестные настроения молодежи в значительной степени несут на себе отпечаток характерных ей ценностей и убеждений.

· В ответах молодых людей, которые ожидают в городе акций протеста и готовы в них участвовать лично, прослеживается несколько характерных тенденций. Во-первых, в основном в этой подгруппе находятся люди, которые хотели бы видеть в качестве основы идеального общества ценности закона (74,0%), справедливости (60,9%), прав человека (60,4%). Во-вторых, большинство из них полагают, что в современном российском обществе приобрели крайне высокую значимость такие ценности, как выгода (68,0%), личный успех (61,5%), собственность (60,4%). В-третьих, подавляющее большинство из них оценивают российское общество как принципиально несправедливое (68,6%). В-четвертых, более 85% из них ощущают отсутствие положительной динамики в обществе и считают, что ситуация в стране или становится хуже, или как минимум не улучшается. Характерно при этом, что среди отличительных черт этих людей отсутствуют какие-то явные демографические показатели: их выделяют скорее убеждения, чем принадлежность к какой-то социальной или демографической группе.

· Схожие взгляды видны и в ответах тех молодых людей, которые хотят участвовать в акциях протеста, но самих таких акций в ближайшее время в городе не ждут. В первую очередь их также выделяет специфический ценностный запрос: большинство из них хотели бы видеть в основе идеального общества ценности закона (79,6%), прав человека (71,3%), справедливости (66,7%), в российском же обществе усматривают скорее ценности выгоды (77,5%), личного успеха (72,1%), собственности (60,0%). Примечательно, что саму ценностную основу идеального и российского общества они в основном видят так же, как и те молодые люди, которые ожидают акций протеста и готовы лично в таких акциях участвовать. Прослеживается в ответах представителей этой подгруппы и отношение к российскому обществу как к несправедливому: такой точки зрения придерживаются 76,3% из них. На взгляд этих людей, в обществе отсутствуют позитивные перемены: сразу 85,2% представителей этой подгруппы говорят о том, что ситуация в обществе или не меняется вообще, или меняется, но к худшему. Обращает на себя внимание и тот факт, что в данном случае также не видно каких-то существенных демографических признаков, которые выделяли бы эту подгруппу на фоне всего массива опрошенных. По сути, в данном случае мы также можем сказать, что нормативные убеждения представителей данной группы не коррелируют с демографическими параметрами.

Все эти показатели выделяют (пусть и не радикально) молодых людей, склонных к участию в акциях протеста, на фоне массива опрошенных в целом. Поэтому мы склонны полагать, что детерминация того раздражения, которое накапливается в настроениях молодых людей и может подталкивать их к активному участию в протестных акциях, в первую очередь имеет нормативный характер и базируется на чувстве ценностного несовершенства общества. Интенсивные протестные настроения молодежи не локализованы в каких-то узких и конкретных по своим социально-демографическим параметрам сообществах. Триггер роста высоких протестных настроений молодежи – ощущаемое чувство несовершенства общества, прогрессирующее чувство несправедливости сложившегося порядка вещей. Такие ощущения, судя по нашим данным, имеют определенное распространение среди всех социально-демографических подгрупп молодежи: пол, возраст, район проживания, материальное положение не играют в данном случае сколько-нибудь значимой роли.

Залог умеренных протестных настроений российской молодежи – в том, что на данный момент подобное чувство несправедливости сложившегося порядка вещей характерно лишь меньшинству молодых россиян. Однако наши предшествующие исследования показывали, что подобные оценки российской молодежи, как и ее ценности в целом, очень гибки, чувствительны к влиянию актуального социально-политического контекста, а потому принципиально изменчивы [26 с. 132]. Учитывая это, мы полагаем, что вероятность усиления и распространения подобных настроений в молодежной среде всегда высока. Поэтому в целом можно сказать, что перспектива повышения протестных настроений российской молодежи все же существует.

Заключение

Исходным импульсом к написанию данной работы послужило намерение автора оценить выраженность протестных настроений российской молодежи через год после серии протестных акций 2017 г. Результаты проведенного анализа оказались противоречивы. С одной стороны, текущий уровень протестных настроений молодежи, судя по данным проведенного исследования, оказался универсально умеренным: вне зависимости от пола, возраста, района проживания, материального положения большинство молодых людей скептически смотрят на вероятность проведения в своем городе акций протеста и не хотят в таких акциях участвовать сами. С другой стороны, нельзя сказать, что год назад случился лишь разовый выплеск молодежного недовольства, который в нынешней действительности повториться не может. Анализ показал, что, несмотря на в целом умеренный характер текущих протестных настроений российской молодежи, перспектива ее участия в будущих акциях протеста вовсе не исключена, поскольку стабилизация социально-экономической и политической обстановки в стране привела именно к снижению, а вовсе не к полному исчезновению протестных настроений и поведенческих склонностей российской молодежи.

Дело в том, что среди молодых людей выделяется относительно немногочисленная, но критически настроенная группа, представители которой по-прежнему выражают высокие протестные настроения и приписывает себе готовность личного участия в акциях протеста. Главная отличительная черта этих людей – «нормативное недовольство», то есть ощущение ценностного несовершенства, морально-этической «неправильности» российского общества. Соответствующие взгляды, судя по нашим данным, в настоящий момент не имеют среди молодежи тотального распространения. Но сам факт наличия и воспроизводства «нормативных аргументов» у активной части населения говорит о том, что широкое тиражирование подобных взглядов и оценок может вызывать накопление и усиление протестных настроений среди всех молодых россиян. Иными словами, несмотря на в целом снизившиеся протестные настроения молодежи, вероятность ее повторной активизации все еще существует. И своеобразным триггером для роста протестных настроений молодежи и даже их конвертации в деятельную бунтарскую активность может стать распространение среди молодых людей субъективного чувства нравственного несовершенства общества, несправедливости, незаконности сложившихся социальных реалий.

Нам хотелось бы воздержаться в данном случае от неуместных спекуляций и алармистских заявлений. Данные одного социологического исследования (пусть и масштабного) позволяют делать лишь первичные выводы о настроениях такого крупного и разностороннего сообщества, как российская молодежь. Тем не менее, мы полагаем, что выводы, полученные в ходе исследования, в любом случае говорят об относительной сложности механизма формирования протестных настроений российской молодежи и о запутанности процесса их конвертации в действенное выражение протеста. Наш анализ показал, что в обоих этих процессах большую роль играет оценочный аспект вопроса – субъективное чувство ценностного несовершенства общества, которое складывается у молодежи. Вероятно, вопрос о том, как возникает это чувство и как оно конвертируется в конкретные общественно-политические установки молодежи, требует специального изучения и должен стать предметом дальнейших научных исследований. Тем не менее, в данном случае примечателен уже сам факт формирования протестных настроений молодежи под влиянием именно ценностных, нормативных аргументов, возникающих вне классической политической сферы ^[27]. Учет этого обстоятельства при организации деятельности, нацеленной на профилактику бунтарской активности молодежи, несомненно, сделает подобную работу более эффективной.