Позиция Китая в вопросе борьбы с внутренней и внешней террористической угрозой

Дейч Татьяна Лазаревна доктор исторических наук ведущий научный сотрудник, Институт Африки РАН 123001, Россия, г. Москва, ул. Спиридоновка, 30/1 Deych Tatiana Doctor of History Deych Tatiana Lazarevna, lead research associate of the Institute for African Studies of the Russian Academy of Sciences 123001, Russia, g. Moscow, ul. Spiridonovka, d.30/1 tdeich@yandex.ru Другие публикации этого автора

В последние годы как у нас в стране, так и за рубежом опубликовано немало книг и статей на тему политики Китая в вопросах безопасности. Проблеме внутренней угрозы, которую считает особенно опасной пекинское руководство, посвящена монография ученого из Казахстана К.Сыроежкина Синьцзян: большой вопрос для Китая и Казахстана. Астана-Алматы. 2015, статьи А.Казанцева. Проблема вербовки и возврата боевиков-террористов: опыт Европы и перспективы России. Российский Совет по международным делам (РСМД). Рабочая тетрадь №27/2016. М. Спецкнига, 2016. Полубота,А. Исламисты угрожают пролить реки крови в Китае. Русская народная линия. 08.03.2017 и др. Политике Китая в борьбе с терроризмом за пределами страны, в том числе., в Африке и на Арабском Востоке, посвятили статьи такие западные ученые, как известный американский специалист по Китаю Дэвид Шинн (Shinn, David H. China Confronts Terrorism in Africa // World News. 30 Nov.2013 автор ряда книг и статей по Китаю Юн Сун (Yun Sun. China and the Rising Terrorist Threats in Africa: Time for U.S.-China Cooperation? Brookings. Africa in focus. September 10, 2014 и многие другие зарубежные авторы. Все они, констатируя приверженность Пекина принципу невмешательства в конфликты, вместе с тем, отмечают изменения в китайской политике в сфере безопасности и стремление Китая вносить более заметный вклад в антитеррористическую борьбу.

Китай – жертва терроризма?

Последнее десятилетие ознаменовалось для Пекина активизацией внутренней угрозы, заставившей министра иностранных дел КНР Ван И заявить, что Китай – тоже жертва терроризма. В Синьцзян-уйгурском автономном районе (СУАР) с мусульманским населением действуют сепаратистские уйгурские организации, которые правительство КНР считает террористическими. Взрыв машины на площади Тяньаньмэнь 28 октября 2013 г. китайские официальные лица расценили как террористический акт, совершенный Исламским движением Восточного Туркестана (ETIM). США в 2002 г. включили это движение в список террористических организаций. В октябре 2013 г. по просьбе Китая, Пакистан также запретил ETIM и еще две организации, действующие в Синьцзяне ^[1].

Известный китаевед Константин Сыроежкин приводит обширный список террористических актов в Синьцзян-уйгурском автономном округе за последние годы. Наиболее крупный теракт был совершен 1 марта 2014 г. на железнодорожном вокзале в г. Куньмин провинции Юньнань, где погибли 32 человека, 130 человек получили ранения. В 2014 г., помимо этого, имели место теракты на вокзале г. Урумчи – трое погибших, 79 раненых; на рынке г. Урумчи – 31 погибший, более 90 раненых; нападение на полицейский участок и правительственные учреждения в Кашгарском округе – 35 погибших, 13 раненых; взрывы в уезде Луньтай – двое погибших, десятки раненых. В мае 2014 г.в СУАР прошла антитеррористическая операция: полиция задержала более 200 подозреваемых в террористической деятельности. 21 июня были застрелены 13 террористов, пытавшихся атаковать полицейский участок ^{[2, с.321-324]}.

О реальности угрозы свидетельствует заявление лидера ИГ Абу Бакра аль Багдади в 2014 г., что Китай наряду с Израилем, Индией и США является «угнетателем» мусульман, а китайская пропаганда подтвердила, что некоторые террористические группировки избрали Китай своей мишенью ^[3]. В июле 2015 г. Исламское государство обнародовало видео, на котором Мухаммед Амин, 80-летний турецкий клерикал из Синьцзяна призывал братьев-мусульман присоединяться к ИГИЛ и убивать «китайских неверных»^[4]. В декабре 2015 г. медийный центр Аль-Хайят, рупор Исламского государства, распространил в твиттере песню на китайском языке, прославляющую джихад и призывающую мусульман «подняться» ^[5]. А в марте 2017 г. «Исламское государство» смонтировало ролик, в котором портрет председателя КНРСи Цзиньпинапревращается в поток пламени. При этом, выступая в поддержку уйгурских сепаратистов, исламисты ИГ угрожают Поднебесной пролитием «рек крови» ^[6].

Китайское определение терроризма не во всем соответствует международным определениям; оно включает «мысли, речи и поведение», нацеленные на «подрыв государственной власти», «раскол государства». Китайские официальные власти говорят о «силах трех зол», считая терроризм, сепаратизм и религиозный экстремизм взаимосвязанными, когда речь идет о проблемах Тибета и Синьцзяна. В китайском дискурсе определение терроризм используется в отношении выступлений тибетцев и уйгуров. При этом в официальных правительственных заявлениях, как правило, избегают связывать акты насилия с определенной этнической группой, предпочитая формулировки, типа «синьцзянские террористы», «террористические силы и группы Восточного Туркестана». В то же время эпитет «террористический» редко используется для характеристики актов насилия, совершаемых представителями ханьского большинства или иных, нежели уйгурские, меньшинств. В таких случаях предпочитают говорить о «криминальных акциях» ^[7].

Позиция Пекина дала повод Государственному департаменту США обвинить его в «недостатке толерантности»: Госдеп заявил, что китайская политика в Синьцзяне может способствовать усилению этнической напряженности и привести к эскалации экстремизма и насилия, поскольку позволяет оправдывать репрессии в отношении диссидентов. Китай назвал эту критику «необъективной», учитывая связь уйгурских исламистских групп с международными джихадистскими организациями. Он заявил, что сотни уйгуров убегают из страны, чтобы примкнуть к исламистским организациям, включая ИГ ^[8].

Уйгуры северо-западной части Китая, практикующие суннитский ислам, ратуя за независимость Туркестана, включают в это понятие страны Центральной Азии и Синьцзян, имеющие общий язык, культуру и религию. Под лозунгом «независимость Туркестана» действуют такие организации, как Исламское движение Восточного Туркестана, Оппозиционная партия Восточного Туркестана, Организация за освобождение уйгуров Туркестана, Международный комитет Восточного Туркестана, Объединенный Революционный Фронт Восточного Туркестана и другие. Все эти организации Пекин считает террористическими; их деятельность в Китае запрещена ^[9].

Считая реальной и особенно опасной для страны внутреннюю угрозу, Пекин после выступлений уйгуров в Урумчи в 2009 г. увеличил контртеррористический бюджет Синьцзяна с 241 млн долл. в 2009 г. до 930 млн. в 2014 г. Основная часть средств была направлена на создание системы электронной связи «Скайнет» ^[3]. В Китае были размещены более 30 млн камер наблюдения, из них 40 тыс. – на улицах, в общественных местах, мечетях Синьцзяна ^[10].

В марте 2015 г. «Глобал Таймс» писала об аресте «подозреваемых в терроризме» и об участии китайских граждан в рядах ИГ в Ираке и Сирии ^[11]. В марте 2016 г. в печати сообщалось, что за последний год число уйгуров, сражающихся в Сирии, резко выросло ^[12]. Сообщалось, что Туркестанская исламская партия (TIP), которую Пекин обвинял в терактах в Синьцзяне, и деятельность которой он считает наиболее опасной, имеет ячейки джихадистов за рубежом и является важным игроком среди исламских террористических организаций в Афганистане, Пакистане и на Ближнем Востоке. Она также присутствует в Сирии, но связана не с ИГ, а с Джебхат-ан-Нусрой ^[3].

По сообщениям Пентагона, 19 января 2017 г. США подвергли бомбардировке тренировочный лагерь Аль-Кайды в провинции Идлиб (Сирия). В ходе налета погибли более 100 боевиков, многие из которых – уйгуры, сражавшиеся в составе Джебхат-ан-Нусры. В их числе оказался Абу Омар аль-Туркестани, один из четырех наиболее известных лидеров Туркестанской исламской партии, связанной также и с Аль-Кайдой. В январе 2017 г. сообщалось, что в борьбе против режима Асада в Сирии участвуют более 2-х тысяч уйгурских боевиков из этой партии. Согласно «Аль-Арабии», многие из них прибыли с семьями из Китая и стран Центральной Азии ^[9].

Внешняя угроза Китаю

Наряду с внутренней угрозой Китаю достаточно опасной представляется угроза внешняя. Китайская политика «выхода за рубеж» имела следствием активизацию экономической деятельности Пекина в Африке и на Ближнем Востоке. Арабский мир и Африка – важные источники нефти для Китая. С Ближнего Востока Китай получает 40% своего нефтяного импорта; основные поставщики – Ирак, а также Саудовская Аравия, Кувейт, Оман, ОАЭ. Главные африканские источники нефтяного импорта для Китая – Ангола, Нигерия, Судан. Нестабильность в регионе заставляет Пекин постоянно испытывать страх перед угрозами, способными нарушить поставки сырьевых ресурсов, нанести ущерб китайскому бизнесу и китайским гражданам.

Исламистские движения представляют угрозу и китайской инициативе Шелкового пути и Морского шелкового пути – «Один пояс – один путь (OBOR)»., призванной создать своего рода буферную зону из дружественно настроенных к Китаю государств. Появление нового транспортного пути позволит, по мысли Пекина, быстрее реагировать на вызовы и угрозы его интересам в Индийском океане и у берегов Африки. Цементируя отношения со странами Центральной Азии, Китай надеется побудить элиты этих стран противостоять внутренней угрозе исламского экстремизма, способной выплеснуться за их пределы ^[13]. Рассчитывает Китай на поддержку в борьбе с терроризмом и со стороны стран Африки. При этом Ближний Восток рассматривается в Пекине как один из трех основных коридоров, призванных связать Китай с африканскими и европейскими рынками.

Угрозы китайцам, работающим в Африке, поступали еще несколько лет назад. Так, в 2009 г. после выступлений в Синьцзяне, подавленных правительством КНР, Аль-Кайда Исламского Магриба выступила в защиту уйгурских мусульман, заявив, что в отместку избирает мишенью 50 тыс. китайских рабочих в Алжире ^[14]. Террористы убили 24 алжирских полицейских, сопровождавших китайских рабочих; сами рабочие, однако, не пострадали. Тогда же Аль-Кайда Исламского Магриба объявила, что предпримет атаки против китайских проектов в Северной Африке, а два экстремистских исламских веб-сайта, связанные с этой организацией, призвали к убийству китайцев в Алжире. В 2010 г. в результате взрыва, устроенного террористом-смертником, в Алжире погиб шофер – китаец ^[1].

В последние годы случаи захвата в заложники и убийств китайских граждан местными вооруженными группировками участились. Пример – захват китайцев в заложники террористами «Боко Харам» в Камеруне, случаи киднеппинга в Египте ^[15]. В 2015 г. имел место серьезный инцидент с захватом заложников в отеле столицы Мали Бамако, где в числе 19 погибших оказались трое сотрудников китайской государственной компании China Railway Construction Corporation (CRCC) ^[16]. Ответственность за нападение взяла на себя группировка "Аль-Мирабитун", одна из ветвей «Аль-Кайды».

Внешняя политика Китая

Основополагающий принцип внешней политики Китая – невмешательство во внутренние дела других государств. Пекин отвергает военные интервенции как метод решения кризисных ситуаций и ратует за решение конфликтов путем переговоров. Он руководствуется задачей создания условий для мирного развития страны и продолжения политики «выхода за рубеж» с целью обеспечения собственной энергетической безопасности, сохранения старых и завоевания новых рынков сырья, экспорта товаров и приложения инвестиций. Однако изменение международной ситуации и, в частности, рост угрозы со стороны исламистских движений заставляет Китай вносить коррективы в свою политику.

В выступлении в ООН в январе 2013 г. зам. министра иностранных дел КНР Сью Тянкай провозгласил китайскую программу международного антитеррористического сотрудничества, в которой говорилось: 1. Китай уважает суверенитет и территориальную целостность стран, которые ведут борьбу с терроризмом; 2. Китай рассматривает ООН и СБ ООН как главные каналы сотрудничества и приветствует создание антитеррористического центра ООН; 3. Китай считает необходимым изучать корни и симптомы терроризма; 4. Китай отвергает «двойные стандарты»: все региональные террористические организации должны быть осуждены и уничтожены ^[1]. Пекин выступает за координирующую роль ООН в антитеррористической борьбе и такие меры, как создание базы данных по терроризму и обмен информацией ^[17].

Китай активизирует двустороннее и многостороннее международное сотрудничество в борьбе с терроризмом. Оно включает договоры об экстрадиции, которых на 2015 г. было подписано 36, в частности, с Пакистаном, Таиландом, Афганистаном, Ираном, государствами Центральной Азии, что облегчает обмен заключенными и подозреваемыми в терроризме. В декабре 2015 г. Афганистан, например, осуществил экстрадицию в Китай нескольких уйгуров, подозреваемых в том, что они прошли обучение на террористических базах в Пакистане ^[10]. Предприняты шаги в направлении укрепления сотрудничества в борьбе с терроризмом в региональных рамках, в частности в Шанхайской Организации Сотрудничества (ШОС). Си Цзиньпин объявил борьбу с терроризмом одной из ключевых проблем китайского председательства в «G-20» в 2016 г.

Китай отвечает на действия исламистских организаций антитеррористическим законодательством. В 2014 г. создана Национальная комиссия по безопасности – первый антитеррористический орган, который возглавил председатель КНР Си Цзиньпин, что означает централизацию борьбы с терроризмом на самом высоком уровне. В 2016 г. в Китае вступил в силу принятый в декабре 2015 г. Закон о борьбе с терроризмом,

В Белой книге о национальной обороне, опубликованной Пекином в мае 2015 г., говорится, что армия Китая будет адаптироваться к выполнению задач в различных регионах; при этом фокус будет перенесен с защиты оффшорного пространства на сочетание ее с защитой открытого морского пространства. Положение о том, что Народно-освободительная армия Китая (НОАК, PLA) и Народная вооруженная полиция (People’s Armed Police) могут проводить за рубежом антитеррористические операции с одобрения Центральной военной комиссии и с согласия принимающей страны, – важная составляющая Закона о борьбе с терроризмом ^[18]. По мнению специалистов, закон имеет, главным образом, внутреннюю направленность: его основная задача – сдержать активность вооруженных группировок исламских радикалов внутри страны. Что же касается зарубежных антитеррористических операций, то в обозримом будущем они ограничатся сбором разведданных. Хотя Белая книга и Закон о борьбе с терроризмом ставят задачу полной трансформации роли вооруженных сил с тем, чтобы позволить им защищать интересы Китая за рубежом, подготовка и осуществление таких операций потребует продолжительного времени.

Вместе с тем, Китай проводит совместные с другими странами военные учения, часто имеющие антитеррористическую направленность. Задаче подготовки вооруженных сил Китая к выполнению более масштабных задач отвечали состоявшиеся в октябре 2016 г. двухнедельные антитеррористические учения специальных сил Китая и Саудовской Аравии (по 25 человек с каждой стороны), ставшие первыми такого рода учениями двух стран по овладению боевыми искусствами и тактикой ведения боевых действий. Договоренность о проведении учений была достигнута во время визита Си Цзиньпина в Саудовскую Аравию в 2015 г., в ходе которого обсуждались вопросы сотрудничества в сфере безопасности и противостоянии террористической угрозе. 20-24 октября 2016 г. состоялись совместные антитеррористические учения вооруженных сил Китая и Таджикистана ^[19].

Официальный представитель МИД КНР Хул Лэй заявил, что Китай намерен защищать своих граждан за рубежом. Нападения на китайские предприятия в Ливии во время событий арабской весны 2011 г. вынудили китайские власти прибегнуть к эвакуации из ввергнутой в конфликт страны 36 тыс. своих граждан. В эвакуации были задействованы части Народно-освободительной армии Китая (НОАК) и Воздушного флота Китая ^{[20, p. 1093-1112]}.. В 2014 г. китайское посольство в Ираке вывезло 1300 китайских рабочих в Багдад из города Самарра на севере Ирака, где обострилась обстановка в связи с наступлением отрядов ИГ ^[21]. В 2015 г. были задействованы силы Народно-освободительной армии Китая (НОАК), чтобы эвакуировать сотни иностранных граждан в связи с ухудшением политической ситуации в Йемене ^[22].

В ответ на угрозу, представляемую для него исламистскими организациями, Китай стремится играть более активную роль в ближневосточном и африканском регионах. Назначен специальный представитель Китая по Ближнему Востоку. Расширяется участие Пекина в борьбе с пиратами в водах Йемена и Сомали. Если в 2008 г. в антипиратских рейдах в Аденском заливе участвовали лишь три китайских корабля, то в 2015 г. их число выросло до 50 ^[23]. С 2008 по 2015 г. в конвоях участвовало около 16 тыс. китайских моряков и 1300 морских пехотинцев и бойцов спецподразделений ^[23].

В 2015 г. пекинское руководство подписало с Джибути контракт сроком на 10 лет о создании в стране первой китайской военной базы. В 2016 г. Китай приступил к строительству, а 11 июля 2017 г. два китайских корабля доставили в Джибути китайских военных, чтобы помочь освоить вновь построенную базу. Как заявил на пресс-конференции министр иностранных дел Ван И, база «отражает стремление Китая играть конструктивную роль в политическом решении международных и региональных проблем, создать более безопасные и стабильные условия для китайской деятельности за рубежом» ^[24]. Хотя китайские источники постоянно акцентируют внимание на том, что политика Пекина носит оборонительный характер и не преследует цель военной экспансии, многие обозреватели, в первую очередь, западные расценили размещение китайской базы в Джибути как признак растущего превращения Китая в крупную морскую державу и показатель его стремления наращивать численность своих вооруженных сил в Африке и на Ближнем Востоке. База создаст возможность поддерживать операции ВМС Китая в Индийском океане и контролировать морские пути, в том числе Суэцкий канал и Аденский залив, а также более оперативно реагировать на события в регионе.

Участие Китая в миротворческих миссиях

Хотя Пекин, сохраняя приверженность концепции невмешательства во внутренние дела других стран, дистанцируется от вооруженного противостояния, в его политике наблюдаются перемены. В 2013 и 2015 гг. Пекин впервые направил свои боевые части для участия в миротворческих миссиях в Мали и Южном Судане. В 2013 г. в Мали – страну, ставшую объектом террористической деятельности Аль-Кайды Исламского Магриба, прибыли 197 военных НОАК с целью защищать сотрудников миссии ООН, а также инфраструктуру Мали от вторжений исламистов с севера страны [25. Pp. 27-28]. В 2015 г. было принято решение направить в Джубу (Южный Судан) батальон в составе 700 солдат ^[26], чтобы обеспечить безопасность мирных переговоров и стабилизировать кризисную ситуацию в регионе в целом. В декабре 2016 г. Китай направил в Южный Судан уже третью группу в 120 человек из обещанного батальона в 700 военных. На этот раз в состав группы вошли 13 женщин с целью оказания гуманитарной помощи местному населению и, в частности, женщинам, которые в ходе конфликта подверглись насилию ^[27]. Военнослужащие, которым предстояло находиться в стране в течение года, по данным агентства Синьхуа, прошли предварительную трехмесячную подготовку. В их функции входят защита гражданского населения, поддержка гуманитарной программы ООН, патрулирование и сопровождение.

Стратегия невмешательства не препятствует Китаю оставаться самым активным участником операций ООН по поддержанию мира (ОПМ) из числа постоянных членов СБ ООН. Его миротворческий контингент составил на середину 2017 г. 2500 человек. На 70-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в 2015 г. Си Цзиньпин объявил о намерении увеличить контингент Китая в ОПМ до 8000 человек. Сотрудничает Пекин в вопросах миротворчества и с Африканским Союзом. Так, он оказал существенную финансовую помощь Миссии АС в Сомали (АМИСОМ), борющейся с исламистской организацией Аш-Шабаб, потратил 2,4 млн долл. на обучение и экипировку Национальных сил обороны Уганды, направившей самое большое число солдат в АМИСОМ, предоставил 2,6 млн долл. на оборудование для сферы безопасности Кении, чьи миротворцы также приняли участие в деятельности АМИСОМ ^[1]. В 2015 г. Си Цзиньпин заявил о предоставлении Китаем Африканскому Союзу военной помощи в сумме 100 млн. долл. ^[28].

Позиция Китая по Сирии

Гражданская война в Сирии и растущее влияние уйгурских сепаратистов в глобальных джихадистских движениях побудили Пекин внести коррективы в цели и задачи своей ближневосточной политики. Если ранее Китай ограничивался призывами к мирному решению сирийского конфликта, объясняя свою позицию невмешательства уважением к суверенитету Сирии, то теперь он выступил в качестве посредника в урегулировании кризисной ситуации в Сирии. 24 декабря 2015 г. по приглашению министра иностранных дел КНР Ван И Пекин посетил его сирийский коллега Валид аль-Моаллем, а 5 января 2016 г. – глава Национальной коалиции сирийских революционеров и оппозиционных сил Халед Ходжа (Khoja) ^[29]. В заявлении, принятом на встрече в Дамаске зам. министра иностранных дел КНР Чжай Чжуна с Баширом Асадом, говорилось, что Китай готов работать с сирийским правительством, оппозицией, ЛАГ и арабскими странами в поисках политического решения сирийского кризиса. В марте 2016 г. Си Цзиньпин учредил новый пост Специального представителя Китая по Сирии. Им стал опытный дипломат, бывший посол Китая в Иране, Эфиопии и АС Се Сяоянь. Цель этого назначения, как заявил представитель МИДа КНР Хун Лэй, более эффективно координировать связи с участниками переговоров, чтобы внести «позитивную энергию» в политическое решение сирийского кризиса. Таким образом, Сирийский мирный процесс предоставил Китаю уникальную возможность расширить опыт посредничества в решении глобальных конфликтов. Более того, Пекин перешел от дипломатической поддержки Дамаска к военной помощи, дав обещание во время визита в Сирию 16 августа 2016 г. китайского контр- адмирала Гуаня Юфэя, главы директора Департамента международного военного сотрудничества Центрального военного совета КНР поставлять военную технику сирийской армии и обучать военных специалистов ^[30]. Заметим, что Китай и Сирия имеют давние связи в военной области: половина сирийских военных врачей прошла обучение в Китае. Сегодня Китай намерен расширять обмены и сотрудничество с Сирией в военной сфере.

Со своей стороны, президент Сирии Башар Ассад в марте 2017 г. пригласил Китай принять участие в восстановлении сирийской экономики, когда страна сможет начать восстановительную программу; при этом он обещал, что китайские специалисты смогут действовать во всех сферах сирийской экономики. Сирийский президент также высказался в пользу сотрудничества между сирийскими и китайскими разведывательными службами в борьбе против уйгурских террористов, которые проникают в Сирию из Турции и присоединяются к местным террористическим группировкам ^[31]. Таким образом, Сирийский мирный процесс предоставил Китаю уникальную возможность расширить свой опыт посредничества в решении глобальных конфликтов. Пекин проявил готовность работать с сирийским правительством, оппозицией, ЛАГ и арабскими странами в поисках политического решения сирийского кризиса.

Сотрудничество с Ираком

Продолжается сотрудничество Китая с Ираком, который и в период кризиса в стране получал поддержку со стороны Китая. В своих заявлениях Пекин не раз подчеркивал, что в Ираке воюют китайские граждане, поддавшие на пропаганду экстремистов и пополнившие ряды ИГ, а потому две страны объединяют общие интересы. «Китай – также жертва экстремистских, террористических действий, и наша поддержка антитеррористической борьбе в этом регионе выгодна нам тоже» ^[32]. В 2014 г. на встрече с Генсеком ООН Пан Ги Муном председатель Си Цзиньпин заявил, что Китай будет, по мере сил, поддерживать правительство Ирака в стабилизации ситуации в стране ^[33]. А в июле 2017 г. Си Цзиньпин объявил, что Китай предоставит финансовую помощь Ираку на послевоенное восстановление в объеме 11,7 млн долл.^[34].

В последний год ареной противостояния стал Йемен, ситуация в котором, по мнению экспертов, напоминает сирийскую и даже превосходит ее по масштабам. В реализации своей дипломатической роли посредника на Ближнем Востоке Пекин эффективно балансирует между Тегераном и Эр-Риядом и подчеркивает необходимость урегулировать мирными средствами конфликтную ситуацию в Йемене. Не вмешиваясь в конфликт, Китай подвергает критике попытки Хуситов, опирающихся на поддержку Ирана, сформировать новое правительство в Сане. Он также продает оружие Саудовской Аравии, тем самым, косвенно содействуя интервенции Эр-Рияда в Йемене. Таким образом, в Йемене Китай очередной раз демонстрирует готовность поддержать действующее правительство, в данном случае президента Хади, стремящегося объединить страну под авторитарным руководством. Он также оказывает «непрямую» поддержку Хади в рамках своего курса на сотрудничество с Саудовской Аравии в вопросах безопасности.

Китай не обнародовал свою йеменскую стратегию, но китайские политики постоянно подчеркивают необходимость урегулирования этого конфликта. Пекин заинтересован в прекращении огня в Йемене по многим причинам, как политического, так и экономического характера. Урегулирование кризиса позволит Китаю активнее распорядиться своей базой в Джибути, обеспечит ему доступ в Баб-эль-мандебский пролив, связывающий Африканский Рог с Ближним Востоком, что требуется для успешной реализации инициативы «Один пояс – один путь», даст возможность распространить эту инициативу на Саудовскую Аравию, наконец, позволит ему активно импортировать нефть, используя йеменские морские проливы. Пока же Пекин оказывает Йемену гуманитарную помощь: в июле 2017 г. он доставил первый транш в порт Адена, Пакет помощи стоимостью 22,5 млн долл. должен пополнить нехватку продуктов и помочь с лекарствами для борьбы с эпидемией холеры в стране.

Китай и Пакистан

В роли союзника в борьбе с терроризмом Китай рассматривает Пакистан. Китай поддерживает Пакистан в его соперничестве с Индией, в отношениях с которой у Китая также имеются проблемы, хотя обе страны являются членами БРИКС, где принимают общие решения. Сотрудничество Китая с Пакистаном осуществляется как в сфере дипломатии, так и в вопросе поставок вооружения: Пакистан – крупный импортер китайской военной техники. Китай строил для Пакистана ядерные реакторы, страны сотрудничали в производстве истребителей JF-17, Пекин инвестировал в порт Гвадар в Пакистане, один из ключевых портов в Аравийском море, через который проходят нефтяные танкеры из Ормузского пролива, а также Каракорумский коридор. Несомненно, важным фактором, определяющим политику Китая в Пакистане, является стремление пекинского руководства заручиться поддержкой Исламабада в налаживании контактов с исламским миром.

Резюме

Хотя Китай по-прежнему дистанцируется от вооруженного противостояния, он стремится действовать как влиятельный игрок в глобальной дипломатии. Позиция Китая в вопросе конфликтных и кризисных ситуаций убеждает в его стремлении реализовать свои геополитические интересы, взять на себя большую ответственность в международных делах. Хотя политика невмешательства остается характерной чертой пекинской дипломатии, налицо растущее стремление Китая к укреплению своих позиций в Африке и Арабском мире, причем уже не только экономических, но также политических и военных.