Техносфера как фактор развития культуры

Культура — человеческий способ бытия (в отличие от биологического бытия животных), средство самореализации человека, реализация его свободы и творчества ^{[12, с. 249-260]}. Культура включает, по словам А. А. Гусейнова, способы полагания смысла, «социально-психологические установки, способы восприятия, манеру чувствовать и думать… неосознанно и автоматически воспринятые установки, общие в целом для эпохи и социальной группы… модели поведения и стереотипы реакций»: благодаря им поведение членов общества становится единообразным и предсказуемым. С помощью ценностей и норм культура (в качестве «социально унаследованной системы регулирующих механизмов») упорядочивает поведение людей, как бы накладывая ограничения на возможные пути достижения целей. Она — это совокупность материальных и духовных ценностей, а также способов создавать их, использовать и передавать от поколения к поколению: культура, «во-первых, информирует о том, на что можно надеяться, как себя вести, чтобы быть одобренным другими… во-вторых, она побуждает, мотивирует человека к поведению, одобряемому в данной общности; в-третьих, она налагает ограничения, контролирует поведение людей» ^{[3, с. 39-42]}.

Трансформация культуры в современном техногенном обществе является предметом многих научных дискуссий; обсуждается, как назвать культурные изменения в ХХ веке — развитием или деградацией ^{[8, с. 313-325]}. Рассматриваются также факторы, влияющие на развитие культуры и ее основных компонентов; среди этих факторов наиболее обсуждаемой является роль техногенной среды — техносферы, которая к концу ХХ века заняла приоритетное место среди причин экологических и социально-экономических процессов.

Можно ли технику и создаваемую ею техносферу считать фактором развития культуры, не зависимым от воли людей? Следует ли учитывать при исследовании культурных процессов самоорганизацию техногенной среды или смену технологических укладов? И культура, и техносфера — порождение человечества; но, поскольку результаты происходящего в этих областях не всегда прогнозируются человеком и порою являются для него негативными, можем ли мы считать техносферу независимой причиной трансформации культуры?

Техносфера, созданная совокупностью материальных средств преобразовательной деятельности человечества, приобрела системные характеристики, свою структуру и ритмы функционирования. В результате техника становится силой стихийной, неконтролируемой: для жизни людей сегодня характерны «и полная зависимость человека от технических систем обеспечения (начиная от квартиры), и технические ритмы, которым должен подчиняться человек (производственные, транспортные, коммуникационные…), и потребности, которые исподволь или явно… формируют технические новации» ^{[13, с. 111]}. В контексте критики техногенного общества актуализируется понятие автономии техносферы, фиксирующее расхождение между требованиями к искусственному миру и реальными его характеристиками. Человек обнаружил, что сам теряет свои субъектные качества, выступая функционально не столько источником новых практик, сколько орудием их реализации. Автономизация других порождений человека (языковой среды, социальности, ценностных систем и т. п.) показывает, что рассогласование между целями и последствиями деятельности имеет глобальный характер. Распадается классическая концепция активного субъекта, организующего свое материальное окружение в форме связных структур. Анонимные силы социальной реальности воплощаются в механизмы развития реальности технической, минуя сознание человека ^{[11, с. 256]}. Отмечается недостаточная контролируемость техносферы: неполная управляемость технологических процессов (не всегда людям удается добиться желаемого изменения технических систем); неполнота прогнозирования последствий внедрения технических инноваций (кроме прямых результатов проявляются косвенные); необходимость для реализации технологических процессов социокультурной поддержки, приводящей к социальным изменениям; наличие негативных результатов технической деятельности; уменьшение субъективной составляющей технической деятельности (сначала в промышленности по мере ее механизации и автоматизации, а теперь и в других областях). Хотя технические объекты — пассивные продукты технологического тиражирования, техносфера в целом наращивает свою независимость от целеполагания человека. На пути совершенствования техники происходит не уменьшение, а рост объективных ее характеристик ^{[11, с. 215-216]}. При этом внедрение новых технологий приводит к изменению жизни людей и к культурным инновациям.

Например, изобретение и широкое внедрение земледелия (аграрных технологий) привело к следующим изменениям в культуре: необходимость учета занятых в земледельческих процессах масс работников и получаемой продукции стимулировала развитие информационных технологий — письменности и счета; в мировоззрении появляются идеи о возможности человека улучшать природу, противопоставление дикости и цивилизации; экономика получила возможность реализации масштабных религиозно-культурных проектов (храмы, колоссы, пирамиды и т. п.). Изобретение телевидения также сильно изменило культурную среду: с его помощью началась популяризация старых культурных форм (кино, концертов, спектаклей, спортивных состязаний и т. д.) и их модификация в сторону усиления зрелищности (приспособление к удобствам телетрансляции, введение спецэффектов); создаются новые культурные формы (основанные на индивидуальном и длительном, «фоновом» потреблении информации, а не на коллективном и временном) — телесериалы, ток-шоу, викторины, реалити-шоу и т. п.; стирается грань между личным кругом общения человека и публичной сферой, действительностью и виртуальным миром (участники и персонажи телепередач могут стать более значимыми, чем реальные люди); создаются дистанционные формы общения и образования; произошло резкое усиление количества и степени воздействия рекламы.

Итак, влияние смены технологий на культурное развитие несомненно; можно ли считать техносферу не просто фактором, а субъектом социальных изменений? Не обладает ли техносфера, как самоорганизующаяся система, собственными законами саморазвития, которые изменяют культурную среду помимо воли людей? В качестве субъекта развития культуры можно рассматривать личность или социальную группу, инициирующую и осуществляющую изменения в культурных практиках. В классическом понимании к этому часто добавлялось его представление как обладателя свободной воли, сознательно осуществляющего некий индивидуальный проект: согласно формулировке Е. И. Подшивалкиной и М. В. Бирюковой, субъект — это «человек мыслящий и рационально действующий», способный «осознать желаемое и действовать в направлении его достижения» ^{[7, с. 16]}. Разумеется, этими признаками техносфера не обладает, но введение в социальные науки понятия коллективных субъектов (движений, организаций и т. п.) снимает подобное уточнение, не говоря уже о тех трансформациях этого понятия, которые произошли под влиянием постмодернистской философии. Например, сегодня в социологии субъект социальных изменений «действует рационально или спонтанно (избирает, покупает, самоорганизует, потребляет, проектирует, организует и т.д.) в пространстве неопределенности, нелинейности, повышенного риска, ограничения ресурсов, неоднозначности технологий достижения цели, обладая, по сути дела, полисубъектностью» ^{[7, с. 15]}. Сегодня в гуманитарных науках под субъектом понимается «неравновесная композиция предписанных, неосознанно и рационально выбранных статусов и ролей, устремленная (организованная) на достижение эффективности» ^{[7, с. 17]}.

Итак, новые технологии приводят к изменению культурных ценностей и норм. Вытесняя стихийные, естественные процессы, техническая нормировка навязывает людям новые формы жизни, подаваемые как правильные и разумные, но на самом деле не выбираемые человеком свободно. Любой конкретно-исторический технический комплекс, детерминированный экономическими нормативами и социокультурными правилами, не задан ими однозначно. Для интерпретации тех закономерностей функционирования и развития системы, которые не объясняются внешними воздействиями на нее, в философии употребляется понятие «автономия». Этим термином обозначают и отсутствие всякого порядка, и недостижимость того порядка, которого мы ожидали. Если техносфера является автономной системой, она независимо от внешних воздействий сохраняет целостность, обеспечивая свое функционирование и развитие ^{[11, с. 229]}. В автономии техносферы видят причину ее естественных характеристик: неполной управляемости и необходимости постоянного приспособления людей к изменяющимся технологиям. Можно ли моделировать фрагментаризированную техническую реальность в виде системной организованности, компенсирующей локальные противоречия, и, таким образом, объяснить неумение людей управлять техносферой присущей ей автономией? Этот вопрос сегодня встает перед философией техники. Несомненно, что в противовес идеалу предсказуемого и управляемого технического мира реальная техносфера является флуктуационной (чреватой непредсказуемыми поворотами в своем функционировании и развитии). Эти флуктуации можно рассматривать как случайности или результаты самоорганизации, но в любом случае они нарушают регулярность, навязанную техническим проектом ^{[9, с. 263-270]}. С одной стороны, техногенная детерминация различных сфер индивидуальной и общественной жизни проявляется в широком диапазоне: здесь порожденные господствующей технической рациональностью неосознаваемые мотивы и установки деятельности, стереотипы поведения, механизмы восприятия и оценки внешней реальности, ценности, установки. Вся эта совокупность состояний, процессов, действий (индивидуальных и социальных) может осуществляться как сознательно (с критической рефлексией), так и бессознательно (через посредство установок, воспринимаемых людьми в ходе социализации — а в современном техногенном обществе эти установки определяются господствующей технической рациональностью). С другой стороны, концепция техносферы как автономной системы содержит скрытое противоречие: само ее создание в результате человеческих действий есть форма ее несвободы. Все технические объекты, являясь производными и объективных условий, и инженерных схем, не могут существовать независимо от природы (понимаемой как источник ресурсов) и социума (проектирующего, реализующего и корректирующего технологические цепочки). Само существование экологического кризиса, считающегося техногенным, говорит о невозможности онтологизации техносферы в качестве автономной системы ^{[11, с. 290-292]}. Каковы же причины того, что техносфера приобретает признаки автономности, что и позволяет видеть в ней субъекта культурных изменений?

Во-первых, техническая деятельность имеет креативный потенциал: она не просто воспроизводит материальную среду цивилизации, но и приносит избыточные результаты. Столкновение сциентистски ориентированного рационализма с фактом существования непредусмотренных последствий технической деятельности (на общем фоне ее разворачивания по сообщенным при ее создании закономерностям) и приводит к введению понятия автономии. Разумеется, источник этой автономии — в свободе человеческой деятельности, которая в создаваемых технических объектах овеществляется (по сути, сводясь к автономии творчества от собственной рациональной составляющей). Разворачивание креативного потенциала техносферы становится источником случайных (с точки зрения исходных правил) результатов технической деятельности и позволяет исследователям высказать гипотезу об автономном (не сопряженном с целеполаганием человека) характере техносферы как ее закономерном и неизбежном атрибуте. Креативность техники подвергает серьезной проверке одну из глубинных парадигмальных установок господствующей технической рациональности — идею универсального порядка, пронизывающего технически организованную среду и подчиняющего ее закономерностям, предсказывающим возможные модификации технических объектов и сохраняющим их внутри проектных границ ^{[8, с. 270]}.

Во-вторых, нельзя игнорировать и определенную хаотичность реальной техносферы — порождение конкурентных отношений между входящими в нее технологиями, созданных согласно разным принципам и в различные эпохи. Техносферу нельзя понимать как иерархическую систему, подчиненную внешней принудительной каузальности, исходящей из одного центра. Если в иерархической системе порядок возникает в результате команд, исходящих из центра (поэтому для ее изменения достаточно трансформации команд), то глобальная техническая реальность децентрирована. Все осознанные воздействия на нее локальны, поэтому ни одно из них не может ее контролировать. Отдельные социальные субъекты управляют локальными техническими комплексами, но за пределами их приоритетных зон управляющие воздействия, суммируясь и кооперируясь с другими процессами, составляют источник автономии техносферы. Если ранее технические объекты представлялись как подчиненные в своем функционировании нормативам, то сегодня идеал предсказуемости поведения технических систем уже не подтверждается: необходим учет случайных флуктуаций, как результатов хаотического становления техносферы. Следовательно, этот компонент автономии техносферы — результат отсутствия глобальной управляющей системы ^{[11, с. 274-277]}.

Мы видим, что обе компоненты автономии техносферы восходят к соцокультурной реальности: к «избыточности» человеческого творчества и к недостаточной организованности глобального социума. Категории случайности и спонтанной самоорганизации приемлемы при анализе собственно техносферы — ее структуры и функций, но, когда мы выходим в социокультурный контекст, вводить в объяснение автономию техносферы нет смысла. Иначе, абсолютизировав недостаток управляемости техники и рассматривая техносферу как самодостаточную форму существования технической реальности (функционирующую вне значимых факторов, привносимых субъектом), конституируя ее как способную к существованию в автономном режиме и трактуя переход естественного в искусственного в качестве самоподдерживающегося процесса, мы можем приписать созданной в гносеологических целях идеальной конструкции онтологический статус. Автономия техносферы может быть интерпретирована как имманентная способность технической реальности к нелинейной процессуальности (случайного и непредвиденного выхода за рамки предписанных проектом состояний); не имея адекватных методологических средств для овладения этой стихией (или тем, что кажется стихией при рассмотрении с помощью неадекватной парадигмы), мы придем к противоречию между презумпцией рациональности технической реальности и отсутствием средств осмысления ее потенциала. Закономерное следствие этого тупика — распространяющиеся в современном обществе технофобские настроения ^{[11, с. 329-330]}.

Следовательно, понимание техносферы как субъекта культурных изменений имеет смысл для тех наук, которые основаны на элиминации социокультурных факторов развития техники. Но культурологический подход к технике должен рассматривать технические практики в качестве специфической области социальных практик (прежде всего — проектирования, управления и прогнозирования). Это вызвано тем, что социальные практики, принятые в данном обществе в качестве безусловно значимых и практически апробированных, являются основанием технической деятельности, давая ей социальную санкцию. Подобная модель оценивает развитие техносферы не как экспансию технической реальности (угрожающую сущности человека), а как один из способов гармонизации социокультурных отношений.

Существующая в техногенном обществе ориентация на детальную и непрерывную организацию всех объектов воплощается технологически посредством структурирования и локализации деятельности (делая ее максимально специализированной и функциональной). Схемы деятельности все более детализируются, сводясь к технологиям — последовательностям определенных действий, имеющим фиксированную длительность; они строго регламентированы (обеспечивая корреляцию манипулируемых объектов) и превращают человека в элемент социальной машины (так как их соединение требует системы социального управления). Это положение отражено в закрепляемом системой образования теоретическом дискурсе, который описывает только события, произведенные по правилам дискурса технологического. Активность людей в области техники — формирование новых технологий — происходит под воздействием социокультурной среды: именно те инновации востребуются, которые в максимальной степени обладают социально одобряемым набором качеств (унификация, стандартизация, эффективность и т. д.). Все эти критерии передаются через систему образования, как и культурно обработанные знания о функциях техники, навыки действия в соответствии с ними. Таким образом, техносфера — не просто структурная организованность технологических практик, но и производная универсального структурирующего механизма, подчиняющего общество определенному порядку. Этот структурирующий механизм и является культурой. Поэтому вектор движения технической реальности — не к ее деградации или унификации, а к обретению ею системных качеств, позволяющих координировать все технические практики в глобальном масштабе. Любой технический проект направлен на реализацию определенной связи между людьми, поэтому его реализация есть овеществление этих связей. Область технической реальности не является самостоятельной, она черпает свое значение, выражая коммуникативную реальность. Включая не только объектные практики, но и реализующие их коммуникационные взаимодействия, понятие «техносфера» отражает не только совокупность средств производства, но и совокупность коммуникативных программ. Именно этим объясняется свойство техносферы не поддаваться произвольному изменению и, допуская определенную (обогащающую принятую форму коммуникации) управляемость, выходить из повиновения при попытках нарушения этой формы ^{[11, с. 300-303]}.

Условия технических действий (определяющие их уровень, направленность и результаты), действительно складываются во многом независимо от желания людей. Но они зависят от культурных норм: варианты действий определяются нормативными образцами, которые воспринимаются индивидами вследствие их принадлежности к социальной структуре. Хотя люди рассматривают свою деятельность как поиск рациональных путей достижения собственных целей, но выбор и создание форм и условий, в которых происходит техническое действие, принадлежит не конкретному индивиду, а социуму ^{[11, с. 297-298]}.

Итак, техническая деятельность не автономна, а детерминирована культурными закономерностями социальных практик. Поэтому, учитывая влияние технологического развития на культурные изменения, нельзя забывать о существовании мощной обратной связи.

Тем не менее, один из элементов техносферы заслуживает более тщательного рассмотрения, поскольку он прямо формирует сознание людей — которые, в свою очередь, формируют культуру. Этот элемент — социальные технологии. Слово «технология» образовано из двух греческих слов: «технэ» и «логос» (учение). Возникновение этого понятия стало одним из следствий промышленной революции, поставившей вопрос об организации производства. Содержанием технологии при ее зарождении была рациональная организация производства на основе наличных трудовых, финансовых, энергетических ресурсов. Понятие технологии подразумевало: чтобы заставить предметы служить удовлетворению своих потребностей, человек должен выполнить строго определенную последовательность действий. Понимание технологии как производственного процесса материальных преобразований сохраняется и сегодня, но появляются и расширенные толкования технологии как фундаментальной характеристики человеческой деятельности, интегрированной с социальными институтами, системой научных знаний и даже культурными формами ^{[9, с. 52-64]}.

Что подразумевается под социальными технологиями? Появление этого понятия относят к работам К. Поппера (50-е годы ХХ века), рассматривавшего социальные технологии как часть социальной инженерии. Популярность оно получает в 1970–1980-х гг., после появившейся в 1966 г. одноименной монографии О. Хелмира, Б. Брауна и Т. Гордона. Исследования социальных технологий (в том числе и в отечественной социологии) продолжаются ^{[2, 4, 10, 14, 15]}; весомый вклад в него внесли И. В. Бестужев-Лада, А. А. Зворыкин, Ж. Т. Тощенко, В. А. Ядов и другие. Но исследования эти далеки от завершения. Прежде всего, нет общепринятого определения понятия. Социальные технологии, как правило, понимаются как методы целенаправленного воздействия на социальные процессы и системы; как способы организации практической деятельности, направленной на их изменение и оформленные в виде последовательности операций. Это понятие используется, отмечает В. В. Щербина, «для обозначения определенного набора реально существующих инструментальных средств, применяемых в сферах преобразовательной или корректирующей социальной практики» — «стандартизированных, достаточно надежных и легко тиражируемых инструментальных средств, созданных под стандартные задачи». Также социальные технологии понимаются как «механизм социализации, обеспечивающий поддержание социального порядка и воспроизводства социальных систем». Предлагаемые определения часто противоречивы, не всегда ясно очерчено включаемое ими содержание, по-разному понимается объект воздействия и т.д. ^{[16, с. 113-120]}. Кроме того, В. В. Щербина указывает на непроясненность ряда аспектов: не ясно, всегда ли социальные технологии направлены на рационализацию деятельности, все ли признаки инженерных технологий на них распространяются, является их целью социальное проектирование или «легитимация стихийно сложившихся социальных практик» и т. д. Поэтому он считает нужным выделить, наряду с «рационализирующими деятельность» собственно социальными технологиями, также «манипулятивные технологии» и «квазитехнологии» (которые являются не итогами проектных разработок, а юридически или административно закрепленными совокупностями правил и предписаний, уже использующихся для стандартизации и унификации социальных практик) ^{[16, с. 121-122]}. Не решена и проблема демаркации социальных технологий и напоминающих их социальных практик, которые также «эффективно воздействуют на людей, программируют их сознание и деятельность» ^{[5, с. 53-55]}. Чтобы рассматривать социальные технологии со стороны культурологической, их придется понимать расширенно — как «способы существования социальных систем», обеспечивающие их устойчивость ^{[6, с. 65]}. Рассматривая социальные технологии исключительно как результат целенаправленного проектирования, мы были бы вынуждены исключить из их списка ряд работающих социальных практик, отличающихся эффективностью, но разработанных не конкретными субъектами, а анонимно — в ходе саморегуляции социума. Возможно, основным отличием социальных технологий от других социальных практик является рационализация, позволяющая проводить их стандартизацию и совершенствование.

Кроме того, возникают этические вопросы относительно применения социальных технологий: не будет ли это манипуляцией, навязыванием контроля, лишением человека свободы ^{[1, с. 82]}? Разумеется, они содержат элемент принуждения человека; но, строго говоря, преобразовательный потенциал характерен для всех технологий. Как считает В. Г. Горохов, «все технологии являются социальными»: сама техника, например, «возникает как продукт социального процесса», а ее существование и применение являются социальными действиями ^{[1, с. 84]}. Те социальные трансформации, которые и раньше совершались (но стихийно, не всегда исходя из рациональных соображений и т. п.), технологии ставят на научную основу. Кроме того, отказ от применения социальных технологий означал бы возврат к старой, созерцательной парадигме — «некритическое отношение к существующей социокультурной ситуации… согласие с ней»; деятельностная позиция ученого, напротив, требует совершенствования общества ^{[17, с. 57]}, что отвечает интересам большинства людей. Злоупотребление социальными технологиями, разумеется, возможно — как и другими видами технологий. Но это не может служить аргументом для их полной отмены.

Итак, техносферу можно рассматривать как важный фактор развития культуры: смена технологий приводит к изменению остальных форм деятельности людей, в том числе — культурных норм и ценностей. Но рассматривать техносферу в качестве автономного субъекта культурного развития нет оснований: относительная независимость техники от воли человека объясняется его социальной зависимостью. Следовательно, технологии — даже социальные, наиболее далекие от материального производства, — являются элементами социокультурной системы, формируясь человеком и формируя его в соответствии с господствующими в данном обществе культурными нормами. И технический прогресс, и развитие культуры нельзя рассматривать изолированно: сталкиваясь с необходимостью инноваций в одной из этих областей, мы вынуждены учитывать неизбежное изменение другой. Исследования связи между развитием техники и культуры необходимы для модернизации общества.