Характеристика модернизации в Турции в период кемалистской власти: попытка переоценки

Гегамян Варужан Гегамович Аспирант, Восточный факультет, Санкт-Петербургский государственный университет 191011, Россия, г. Санкт-Петербург, ул. Невский, 40-42 Gegհamyan Varuzhan Gegհam Post-graduate student, Secretary, Saint Petersburg Regional National-Cultural Autonomy 191011, Russia, St. Petersburg, Nevskyi Prospekt 40-42 varuzhan.geghamyan@gmail.com Другие публикации этого автора

Введение

Несмотря на тот факт, что в современной Турции позиции кемализма постепенно ослабевают, он продолжает оставаться интригующей темой в современных исследования по Турции. Особенности модернизации турецкого традиционного общества и новосозданной республики занимают ключевое место в новых, критических исследованиях, посвященных периоду правления кемалистской элиты в годы «Первой республики».^[1] Наряду с изучением разных аспектов темы кемализма, таких как структура и механизмы функционирования кемалистской власти, нациестроительство, отношения государства и социума, экономическая и социокультурная повседневность Турции, этническая политика и т.д., сама модель турецкой модернизации также становиться объектом современных исследований ^[1].

Процесс радикальной модернизации, который имел место в Турции в период правления кемалистов (1923-1950гг.), вызвал огромный интерес на Западе, чему последовало появление огромного количество научных и публицистических работ. В них иностранные наблюдатели в преимуществе восхищались результатами этой модернизации и объявляли о создании «Новой Турции». При этом, как показал голландский историк Э. Зюрхер, все эти работы имели три явных недостатка. Во первых, в них исследовательский фокус был направлен на представление процесса модернизационных практик, а не на результаты модернизации. Во вторых, из-за особой важности фигуры М. Кемаля Ататюрка, период после его смерти (с 1938г.) не рассматривался подробно. И наконец, многие наблюдатели основывали свои выводы на увиденном в Анкаре и в Стамбуле. Между тем, около двух трети от общего населения Турции жило за пределами городов. Таким образом, значимая часть модернизационных процессов в стране остались без необходимого внимания. В свою очередь, это ограничивало возможности всестороннего анализа турецкой модели модернизации и ее влияние на современную Турцию.

Данная статья представляет собой попытку социально-антропологической интерпретации процесса модернизация в Турции. Автор предлагает рассмотреть турецкую модернизацию в рамках различий социокультурной динамики исторического процесса между Западом и Востоком и определяет основную характеристику модернизации как авторитарная.

Турецкая авторитарная модернизация

На протяжении более двухсот лет европейский (западный) модернизм воспринимался в неевропейских обществах (таких как Османская империя и Турция) как единственно правильный вариант модернизации ^[2]. В этой парадигме быть модерным означало иметь сильное и централизованное государство, в основе которого лежало индустриальное общество.

Заимствованная у европейцев модел, однако, изначально имела свои ограничения, которые проявились в процессе применения их в незападных/восточных обществах. Интеллектуальные круги на Востоке, которые пытались адаптировать эту модель у себя на родине, не отдавали себе отчет в том, что изменения, произошедшие в Европе и позволяющие трансформировать европейское традиционное, аграрное и сельское население в урбанизированное, секулярное и индустриальное общество, продолжались в течении многих столетий за счет внутренних ресурсов этих обществ.^{[3, С. 738]} В результате процесса модернизации западное общество, где господствовала общественная собственность, существовали социальные институты, построенные на половозрастном принципе и родстве, а доминирующими являлись иррациональные идеологии, стало «индустриальным» ^{[3, С. 738-739]}. Крах традиционных социальных институтов в течении долгого времени завершился воссозданием нового типа социальной солидарности, основанным на новых морально-нравственных ценностях, объединяющих общество. В отличие от традиционного общества, в новом модернизированном социуме общественные структуры строились вокруг личности, а не группы или общины. Отсюда центральность индивидуализма в сознании европейского модернизированного социума. Индивид или, по выражению К. Маркса, «эгоистическая личность» больше не подчинялся королю или господину, наделенного божественным или традиционным авторитетом. Вместо этого он начал действовать согласно рациональным, неличностным канонам, которые были сформулированы в законах. Костяк этого нового общества составляло городское индустриальное и торговое буржуазное население.

Одним словом, если в европейском обществе процесс модернизации был постепенным и сопровождался с распадом традиционного общества по внутренним причинам, то на Востоке модернизация осуществлялась на протяжении короткого времени (около трех веков) и под воздействием внешнего (капиталистического/индустриального) фактора ^{[3, С. 739]}. Как показывает отечественный историк В.В. Бочаров, в этом заключаются кардинальные различия в моделях исторического развития между Западом и Востоком ^{[4, С. 272-283]}.

Модернизация Республиканской Турции под руководством кемалистов началась, как не парадоксально, еще до создания республики. Она основывалась на предыдущих, преимущественно младотурецких опытах модернизации в Османской империи, которые не приводили к «желанной цели» ^{[5, С. 5]}. В этой связи стоит упомянуть образное выражение турецкого исследователя Т.З. Тунайи, который характеризовал младотурецкий период в истории Османской империи как «лабораторию для республики» ^{[6, C. 19]}.

Модернизация в Османской империи была инициирована преимущественно интеллигенцией, которая состояла из военно-бюрократической элиты. Последние представляли свои интересы как государственные. Зарождающаяся индустриальная и торговая буржуазия в большинстве состояла из представителей немусульманских общин империи (армяне, греки и евреи), которые наслаждались покровительством европейских держав и виделись как угроза для будущего государства. Права индивида и его место в государстве, и соответственно, его индивидуальные свободы и рациональное мышление, не находились в центре внимания большинства османских модернизаторов. Как мы уже отметили выше, модернизация на Востоке имела заимствованный характер и была обусловлена не внутренней общественной необходимостью, а являлась защитной реакцией. Истоки этого подхода зародились еще в 18-м веке.

Начиная с 1860-х, османская интеллигенция, ратующая за модернизацию, призывала к установлению конституционного или парламентского режима в стране. Однако для них конституция или парламент были инструментами на пути к дальнейшей модернизации и укрепления государства, нежели окончательная цель как таковой. Именно этим обстоятельством можно объяснить решение большей части турецкой интеллигенции создать сильное правительство и реализовать ускоренные реформы, в ущерб широким политическим свободам и демократии в целом. Тот факт, что модернизаторы Османской империи видели будущее в руках образованной интеллигенции, которая использовала государственную машину для проведения своих реформ, как единственно возможный вариант изменений в стране, означал, что в конечном счете большинство из них были склонны к той идее, что только институты власти руководимые умелым и сильным лидером могут провести нужные изменения и реформы для модернизации общества.

Кроме того, большинство образованных персон в Османской Турции были убеждены, что в мире, который поделен между колониальными державами, всякая попытка изменения и реформы снизу приведет к разрушению целостности и суверенности государства. Важно отметить, что важной составляющей османской интеллигенции являлись представители той группы, которые в качестве студентов, мигрантов и политических деятелей побывали в Европе. Все эти образованные люди были тронуты авторитарными идеологиями правых политических движений, распространенных в европейском обществе. Появлению подобной симпатии послужили ряд причин: высокая оценка ислама как религии более подходящей к рациональному мышлению со стороны ведущих позитивистов того времени; идеи позитивистов об упорядоченном развитии в организованном обществе, что совпадало с традиционным видением социальной организации на Ближнем Востоке; позитивистское видение о правлении аристократов и образованных людей. Указанные причины были близки османской военно-бюрократической элите, которые были служителями государства и в то же самое время являлись представителями интеллигенции. Среди османо-турецкой интеллигенции особенно популярным были идеи сциентизма (scientism), которое представляло из себя идейное направление на стыке бюхнеровского биологического материализма и позитивизма. Основой этого направления была вера в достижения прогресса с помощью науки. С этой направленностью совпадал также дарвинизм и социальный дарвинизм. Хотя османские интеллектуалы не следовали четким идеологическим линиям, начертанным в Европе и брали разные аспекты этих идеологий у разных авторов (О. Конт, Г. Спенсер, Ч. Дарвин, Л. Бюхнер, Ф. Тённис, Э. Ренан, Э. Дюркгейм и другие), однако один из европейских мыслителей особенно сильно повлиял на турецкую интеллигенцию – «отец массовой психологии» – Гюстав Ле Бон. Он был широко популярен в среде молодых офицеров на всем Ближнем Востоке благодаря своей позитивистской и сциентистской, а также авторитарной манерой.^{[7, С. 48-68]}

В результате этого идеологического уклона османская интеллигенция питала своеобразное недоверие к «массам», что прослеживалось в течении всей модернизации. Неудачные попытки модернизации и революционные движения, которые не отгородили империи от дальнейшего ослабления и распада, окончательно убедили османскую интеллигенцию и средний класс, что удачная модернизация должна быть инициирована сильным лидером, который как «агент народа» создаст централизованное, сильное государство, способное на решение проблем развития, и в тоже самое время защищая его целостность и независимость страны. Т. Атабаки и Э. Зюрхер называют этого агента «человеком порядка» (manoforder).^{[5, С. 5]} Идея об организованном развитии была очень близка к османской интеллигенции еще и потому, что большая часть из них были военными и бюрократами, для которых порядок под руководством элиты был знакомой и родной концепцией. Кроме того, почти все представители османской интеллигенции становились свидетелями быстрого развития и модернизации тех городов, из которых они были родом. Это стало еще одним источником для модернистских стремлений османов.

После распада Османской империи османская военно-бюрократическая интеллигенция в результате длительной борьбы основала республику (1923г.) и инициировала новую, более широкую программу модернизации. Политическое руководствo как в дни кемалистского движения, так и после установления республики, происходила из одной группы людей, которые разделяли некоторые характерные черты. В первую очередь, большинство из них являлись служащими государственного аппарата (военными и бюрократами). Они все были мусульманами (но не обязательно турками) – выходцами из западных провинций Османской империи (Румелии/Балканы), представляли самые разные социальные группы населения – от сыновей землевладельцев до сыновей бюрократов. Кемалисты в османской период жили преимущественно в городах, которые имели тесные связи с Европой (Салоники, Измир, Стамбул, Бейрут и т.д.). Они все родились в 1880-х и получили образование в модернизированных учебных заведениях империи, где познакомились с идеями просвещения.^[2] Кроме некоторых исключений, все представители кемалистской элиты принимали активное участие в младотурецкой революции 1908 года, в войне на Балканах 1913 года, в Первой мировой войне и последующем кемалистком движении. Почти без исключения все кемалисты в прошлом были членами Партии Единение и прогресс. Как заметил тюрколог Зюрхер «для типичного кемалистского лидера-политика 1920-х все эти пункты составляли его персональное резюме»^{[9, С. 102]}. Несмотря на политические чистки в середине 1920-х, инициированные Мустафой Кемалем и его приближенным кругом, постепенно власть привлекало молодежь в политику. Однако вплоть до 1950-х важнейшие позиции оставались в руках тех кадров, которые начали свою политическую карьеру еще в период младотурок.^[3]

Для того, чтобы получить возможность реформировать страну согласно своему видению, Мустафа Кемаль и его сторонники должны были монополизировать власть страны. Начавшаяся сразу же после завершения активных военных действий в 1922 году внутриполитическая борьба закончилась абсолютной победой Кемаля в 1925 году и установлением авторитарного режима. Этот режим приступил к реализации широких реформ и других мероприятий, сыгравшие значительную роль в установлении нового образа Республиканской Турции.

Кемалистские реформы, в первую очередь, были направлены на секуляризацию и модернизацию государства и его общества. Еще в 1922 году был упразднен султанат. В марте 1924 года ВНСТ приняло закон о ликвидации халифата и высылке халифа и членов династии Османов за границу. Высшая власть в стране принадлежала ВНСТ, которому подчинялись президент и кабинет министров во главе с премьер-министром.

Ликвидация халифата стало началом проекта лаицизма, который подразумевал не только отделение религии от власти, но и тотальный контроль религиозной жизни со стороны государства. В рамках лаицизма важнейшей реформой было создание новой образовательной системы, в котором школы были отделены от религии и подчинены министерству национального просвещения (1924г.). Упразднялось также министерство по делам шариата (1924г.), были закрыты религиозные места поклонения тюрбе (дервишские усыпальницы) и текке (дервишские обители) (1925г.). На замену правовой системы основанной на законах шариата пришел гражданский кодекс, заимствованный у Швейцарии (1926г.) и уголовный кодекс, заимствованный у Италии (1926г.).

В 1924г. была принята новая конституция, в которой четко прописывался республиканский строй и место религии в жизни страны. Согласно новой административной реформе страна была поделена на вилайеты, которые подчинялись прямиком центральному правительству в Анкаре. Был внесен европейский календарь и время (1926г.), латинское письмо вместо арабского (1928г.), запрет на ношение религиозной и традиционной одежды (1925г.).

В экономической сфере государство поставило перед собою цель национализировать турецкую экономику, которая предполагала ликвидацию роли иностранцев в турецкой экономике и создание мусульманской буржуазии под протекцией государства.

Авторитарные тенденции еще более усилились в течении последующего периода. После экономического кризиса в конце 1920-х правящая элита пришла к вывода, что частный сектор не в силах способствовать развитию экономики страны и основную роль в этом деле должно сыграть государство. Это положило начало государственной экономике – этатизму (devletçilik).

Параллельно с этим произошли значимые изменения и в политическом климате страны. Случаи оппозиционных выступлений (в частности происшествие в Менемене), неудачная попытка контролируемой оппозиции (краткий эксперимент с созданием Свободной Республиканской партии) и реакционные выступления заставили власти еще более усилить свой контроль над всем обществом. В последующие годы иерархический строй правящей Народно-республиканской партии изменился, были репрессированы и закрыты многие общественные организации («Тюркские очаги», Турецкий женский союз, Масонская ложа Турции и т.д.), свободная пресса начала подвергаться притеснениям. Постепенно произошел переход от авторитарной власти к тоталитарной. В этом процессе кемализм и созданная ее политическая система показали черты фашизма с «национализмом, лиацизмом и солидарным корпоратизмом» ^[10].

Политический авторитаризм (вместе с культурным национализмом), таким образом, превратился в движущую концепцию модернизационных движений как в Османской империи, так и в Республиканской Турции.

Авторитарную модернизацию под руководством кемалистов можно поделить на четыре фазы:

• 1923-1925гг. - период политического плюрализма и упорядочения политических и социальных институтов власти в стране
• 1925-1930гг. - активная фаза социокультурных реформ
• 1931-1938гг. – период модернизации, когда все внимание государства было обращено на экономическую политику и укрепление власти в руках правящей верхушки.
• 1938-1945гг. – период президентства «Национального шефа»: сохранение предыдущих реформ и инициирование новых, усиления авторитарных тенденций

Кемалистские реформы и мероприятие должны были изменить облик Турции в «среде цивилизованных стран», создать нужные институты власти, а также преобразовать социокультурную систему турецкого общества. Однако последующее развитие показало, что реформы не привели к желанному результату, что было связано с характером авторитарной модернизации в Турции.

«Взгляд снизу»: авторитарная модернизация турецкого традиционного общества

Турция 1923 года сильно отличалась от Османской империи в вопросах границ и демографии. Во время и после Первой мировой войны, а также в результате военных кампаний анатолийского правительства демографический облик Турции потерпел сильное изменение. Многочисленная христианская община почти полностью исчезла в результате геноцида, обмена населением и насильственной миграции. Арабонаселенные территории империи отделились и не входили в границы республики. Таким образом, к 1923 году на территории Турции проживало около 13 миллионов человек, из них 98 процента составляли мусульмане (в довоенный период мусульмане составляли 80 процентов населения империи). Мусульмане делились на 3 основные группы: тюрки и курды (сунниты) и алеви (шиа). Новая Турция являлась намного более аграрной страной, где 82 процента населения жила в сельской местности (в довоенный период этот показатель был 75 процентов) ^[11].

Османская модернизация коснулась в первую очередь тех, кто жил в городской местности. В частности, те портовые и пограничные города, которые в 19 веке установили тесные связи с Европой и вовлекались в европейскую капиталистическую сеть, стали быстро развиваться. Увеличение торговли и иностранного капитала привнесли в жизнь этих городов новую инфраструктуру (общественный транспорт, коммуникации, железная дорога, депо и доки), новые производства и новые виды социальной деятельности (общественные клубы, места отдыха и способы времяпровождения). Эти модернизированные круги были заняты в первую очередь европейцами и местными немусульманскими слоями населения (армяне, греки и евреи), которые играли роль “агентов модернизации” в империи. С другой стороны, правящая элита империи в своих попытках модернизации общества стремилась к распространению модерных явлений на мусульманское население и создание мусульманской буржуазии. В результате, появилась узкая прослойка военно-бюрократической элиты, которую можно было считать модернизированной частью мусульманского населения. Этим и ограничивались изменения в османском обществе.

В период правления кемалистского режима модернизация проходила в первую очередь в урбанизированных областях, где проживал оплот кемалистских реформ – бюрократы, офицеры, учителя, врачи, юристы, крупные торговцы и землевладельцы. Кемалистская элита старалась создать новое общество копируя европейские идеи и институты на местах. Создание новых городов рядом с железнодорожными путями, где доминировала «рациональная и модерная» городская архитектура с общественными парками, кинотеатрами и памятниками лидерам, с электрической сетью и общественным транспортом. С другой стороны, широкая пропаганда европейского образа жизни и идей позитивизма, национализма и секуляризма велась повсеместно и подвергалась сильному контролю со стороны государства. Благодаря этим действиям кемалистам удалось значительно расширить круги своих сторонников.

Между тем, большая часть населения фактически не была затронута модернизационными реформами. Идеи модернизации порой просто не доходили до сельского населения. А в случае знакомства с ними, для крестьян часто эти реформы представляли совершенно непонятные идеи, не совпадающие с их реалиями. Выполнение предписаний этих реформ носило принудительный характер и часто пассивно имитировались со стороны крестьян.^[12]

Модернизация инфраструктуры также не проходила равномерно по всей республике. Так, например один из признаков модернизации – электричество – к 1950г. было доступно не во всех городах (как Эрзинджан, Эрзурум, Диярбакыр), а про сельскую местность не стоит и упоминать.

В этой связи стоит отдельно отметить еще об одном качестве кемалистских реформ. Кемалистские реформы были направлены в большей степени на изменение ценностей общества. Социальная структура общества отодвигалась на второй план, поэтому основные социальные связи не были заменены на модернистские. Так, например кемалисты не предприняли попыток изменить собственнические отношения (ownership relations), а вопрос деления социума на классы (которая является важной составляющей модернизаторских революций между двумя мировыми войнами), вообще не попадал в повестку дня ^{[13, С. 607]}. В провинциях сохранялись традиционные социальные связи, патрон-клиентские отношения, которые составляли ценностную парадигму поведения индивида. Родовая, клановая идентичность преобладала над индивидуальной, традиционные символы власти продолжали действовать, властная элита была сформирована вокруг авторитетной личности и т.д. ^[14]. На основе детального изучения истории черноморского города Оф на севере Турции, Микер показал, что социальные структуры, присущие этому провинциальному городу, сохранились с османских времен. Так, например большие семьи и кланы приобрели свою нынешнюю значимость благодаря своему имперскому наследию. Более того, исследуя огромный массив документов, Микер показывает, что эти семьи в поздней империи занимали важное месте в социокультурный и политической иерархии благодаря связи с янычарским войсками, расположенными здесь.

Государство функционировало на основе личных отношений между индивидами и их сообществами (кланы, семьи и группировки), а не деперсонализированных институтах. Личностные связи между людьми являлись основой солидаризации общества.

Ситуация с модернизацией за пределами городских общин образно раскрывает тюрколог Зюрхер: «...Пастух или земледелец в Анатолии никогда не надевал феску, по-этому отмена ношения фески его не касалась. Его жена и так никогда не носила головной платок, по-этому тот факт, что его запретили, для него или для нее ничего не значил. Он не мог читать и писать, и соответственно, вид письма никак не заботил его... Он должен был взять себе фамилию в 1934г., но вся деревня продолжила бы использовать имя (как и сегодня) и фамилия остались бы только для официального обращения. Новое семейное законодательство запретила полигамию, но те жители сел, которые имели финансовую возможность для этого, приглашали в свой дом вторую жену, без официальное брака и записывая ребенка, в случае необходимости, на первую жену...».^{[15, С. 194]}

Со временем кемалистская политическая элита благодаря своей же пропаганде и закрытию каналов властной коммуникации для общества, поверила в то, что «модернизация привела к большим результатам по всей республике».^{[16, С. 4]} Турецкий политик А. Х. Башар так описывает создавшуюся ситуацию: «Дисциплинирующий режим, который был создан в 1923-1930гг. для защиты революции, делало невозможным услышать недовольства народа».[Там же.]

Резюмируя можно сказать, что как османская модернизация, так и модернизация кемалистов не стремилась к реальным социальным и экономическим реформам. Так как сама идея модернизации имела характер защитной реакции и проходила в догоняющем образе, реформаторы не предпринимали серьезных шагов по изменению традиционного общества.

Однако под воздействием модернизации прежние формы коллективной солидарности распадались. С началом модернизации, под влиянием внедрения западной цивилизации, в традиционном обществе появляются индивиды, бросающие вызов традиционным поведенческим стратегиям. Нарастающая вследствие модернизации разрозненность людей не сопровождается созданием новых форм коллективной солидарности ^{[3, С. 742]}. На замену прежним формам не приходят новые, позволяющие государству установить в стране режим, основанный на принципах демократии и обеспечивающий прогрессивное развитие общества (как на Западе). Как отмечает отечественный тюрколог В.И. Данилов, модернизация турецкого общества осуществлялась «преимущественно силовыми методами, что привело наряду со значительными успехами в экономике и культуре к неоправданной ломке традиционных ценностей»^{[17, С. 63]}.

Стоит отметить, что с аналогичной проблем сталкиваются почти все страны Незапада (читай - Востока). Даже в странах с высоким экономическим развитием (такие как Япония, Южная Корея) государство продолжает играть важную роль в экономике, в обществе доминируют традиционные ценности, личность всегда подчинена коллективистским ценностям, гражданское общество отсутствует либо играет пассивную роль, вместо законов действуют «неписаные законы», в обществе присутствует сильный пласт «архаического мышления». В этой связи отечественный историк В.В. Бочаров, образно сравнивает сознание представителя Востока «с лоскутным одеялом, состоящим из разного рода обрывочных концептов моделей жизни, количественное соотношение которых зависит от возраста, места жительства (город, деревня), образования, рода занятий и т.д.».^{[3, С. 744]}

Традиционное общество, как убедительно показали антропологи/этнографы, образуется посредством «власти традиции», которая обеспечивает социальную солидарность общества, эффективно регулируя поведение членов традиционного социума. Принудительная и ускоренная модернизация традиционного социума, как показала общественно-политическая практика незападных (восточных) формаций, неизбежно приводит к постепенному распаду традиционного общества. В результате, политические элиты данных формаций прибегают к «принудительной солидаризации» общества. Под этим понимается сознательная деятельность по использованию механизмов «власти традиции» в целях солидаризации общества. Другими словами, политические элиты в новых социокультурных и политических условиях применяют симулякры тех механизмов, которые обеспечивали солидарность социума до модернизации. В качестве этих симулякров выступают следующие механизмы: властная вертикаль (иерархия); государственная идеология; исторический миф (культ предков); конструирование новых «традиционных» структур и этничности; харизматическое лидерство ^{[18, С. 21-23]}.

Нужно отметить, что эти механизмы взаимодополняют друг друга выступая в большей или меньшей степени. В Турции, как мы показали, модернизация общества по западному образцу имела длинную историю, уходящую корнями в период Османской империи. После провозглашения республики с проблемой распада традиционного общества столкнулась и кемалистская элита, что неизбежно привело к применению вышеуказанных симулякров власти ^{[19, С. 41-42]}. Эти процессы в свою очередь приводили к усилению авторитарного характера политического строя в стране.

Заключение

Рассмотрение эволюции турецкой модернизации в рамках различий социокультурной динамики исторического процесса между Западом и Востоком дает возможность раскрыть невыявленные стороны модернизационных процессов традиционного восточного общества. Авторитарный характер модернизации был продиктован не только идеологическим уклоном кемалистской элиты, но также обусловливался распадом традиционного общества. Критический подход к кемалистской модернизации раскрывает новые исследовательские вопросы: как народ воспринимал модернизационные реформы, как трактовалась модернизация в религиозном контексте, как власть и общество договаривались вокруг модернизационной политики, как модернизационные реформы влияли на повседневную жизнь традиционного общества и т.д.

Нам представляется, что реконструкция полной картины модернизации турецкого традиционного общества невозможна без критического анализа характера модернизации, которую мы предприняли в нашей статье.