Геополитические и внутригосударственные причины динамики вооруженного конфликта в Республике Южный Судан

Кочанова Татьяна Викторовна старший научный сотрудник, Институт Африки РАН 123001, Россия, г. Москва, ул. Спиридоновка, 30/1 Kochanova Tat'yana Viktorovna lead research associate, the Institute of Africa, Russian Academy of Sciences 123001, Russia, Moscow, Spiridonovka St., 30/1 kochankonflict@mail.ru

Столкновение политических сил

По­сле об­ре­те­ния 9 ию­ля 2011 г. Юж­ным Су­да­ном не­за­ви­си­мо­сти, об­ра­зо­ва­ния но­во­го го­су­дар­ст­ва – Рес­пуб­ли­ки Юж­ный Су­дан (РЮС) и из­бра­ния Саль­ва­то­ре (Сал­вы) Кии­ра Ма­яр­ди­ты ее пре­зи­ден­том ре­ги­он под­верг­ся длительным ис­пы­та­ни­ям. Дея­ния ру­ководства РЮС, якобы на­це­лен­ные на сво­бод­ное раз­ви­тие ре­гио­на, сегодня квалифицируются экспертами как ге­но­цид соб­ст­вен­но­го на­ро­да и за­слу­жи­вают ме­ж­ду­на­род­но­го три­бу­на­ла. Даже 17-лет­няя пер­вая (1955–1972 гг.) и 22-лет­няя вто­рая (1983–2005 гг.) гра­ж­дан­ские вой­ны в этой стране не были такими жестокими, как нынешнее военно-политическое противостояние, начавшееся с отставки вице-президента Риека Мачара в 2013 г. и продолжающееся по сей день.

Ана­ли­зи­руя внут­ри­по­ли­ти­че­скую об­ста­нов­ку в РЮС, не­об­хо­ди­мо от­ме­тить, что с первых дней независимости страны возникла ост­рая, хо­тя по­на­ча­лу не­яв­ная, кон­ку­рен­ция ме­ж­ду двумя амбициозными лидерами: легитимно избранным президентом Салвой Кииром и став­шим ви­це-пре­зи­ден­том Рие­ком Мача­ром. Дос­та­точ­но вспом­нить тот факт, что 14 ию­ля 2011 г. на тор­же­ст­вен­ной це­ре­мо­нии под­ня­тия го­су­дар­ст­вен­но­го фла­га Юж­но­го Су­да­на как 193-й стра­ны-чле­на ООН ря­дом с ген­се­ком ООН Пан Ги Му­ном сто­ял более образованный и респектабельный Ри­ек Ма­чар, а не менее гибкий в по­ли­ти­че­ских и ди­пло­ма­ти­че­ских де­лах Сал­ва Ки­ир. На этот факт можно было бы не обращать внимания, ес­ли бы в будущем личный конфликт президента и вице-президента не развивался так быстро и не стал причиной вооруженного противостояния.

А между тем ли­де­ров еще по­ли­ти­че­ски не ок­реп­ше­го, ин­сти­ту­цио­наль­но не до кон­ца сфор­ми­ро­ван­но­го го­су­дар­ст­ва обуревали не­по­мер­ные ам­би­ции. С. Кии­р, хоть и во­шел во власть ле­ги­тим­ным пу­тем (на­чав еще маль­чиш­кой сра­жать­ся на фрон­тах Пер­вой и Вто­рой гра­ж­дан­ских войн), но так и не смог об­рес­ти опыт го­су­дар­ст­вен­но­го управления. А его оп­по­нен­т – ви­це-пре­зи­ден­т Р. Ма­ча­р – рас­по­ла­гал оп­ре­де­лен­ным за­па­сом политических навыков, но об­ла­дал мя­теж­ным ха­рак­те­ром, который можно было использовать при целенаправленном внешнем управлении. Хо­чет­ся ве­рить, что они оба, об­ре­тя власть, меч­та­ли ви­деть свою стра­ну раз­ви­ваю­щей­ся, ус­пеш­ной, бо­га­той. И цель их бы­ла бла­го­род­ной. Но вот сред­ст­ва в дос­ти­же­нии ре­зуль­та­та ка­ж­дый из них вы­би­рал со­глас­но соб­ст­вен­но­му пред­став­ле­нию о пра­ви­лах и нор­мах политической борьбы.

Одной из возможных причин возникшего противостояния мог быть и трайбализм, провоцировавший конфликты в регионе испокон веков. При­над­леж­ность ли­де­ров РЮС к носителям раз­ных групп нилотских языков позволяет предположить, что у президента С. Киира (представителя языковой общности динка), получившего 35% голосов избирателей, и бывшего вице-президента Р. Мачара (представителя общности нуэр), получившего 16% голосов, были основания для взаимной неприязни на почве «этнических» предубеждений. Ведь каждый из них еще за­дол­го до про­воз­гла­ше­ния не­за­ви­си­мо­сти Юж­но­го Су­да­на формировал свой электорат, опираясь на свою родоплеменную клиентелу. Вполне очевидно, что актуализация негативных социокультурных («этнических») и конфессиональных стереотипов могла быть одной из причин конфликта, хотя этот детерминант противостояния не стоит преувеличивать. Поэтому «этнической розни» (так часто упоминаемой как отечественными, так и зарубежными исследователями при анализе причин региональных конфликтов) мы не будем уделять много внимания: пресловутая «этничность» обычно бывает инструментом мобилизации сторонников в конфликтной ситуации, а не причиной самого конфликта. Инструмент этот бывает очень эффективным в руках крупных глобальных политических и экономических игроков.

В этой связи напрашивается параллель между ситуацией в Южном Судане и событиями 1994 г. в Руанде, где конфликт между хуту и тутси привел к геноциду. Анализируя события 23-летней давности, можно обнаружить много общего, как в идеологическом, так и в исторически-событийном плане. Словно над развитием конфликта в той и другой стране работали одни и те же внешние «сценаристы». «Истинные причины геноцида коренились, разумеется, не в «межэтнической» розни между тутси и хуту. Эта версия чрезвычайно удобна для тех, кто спровоцировал геноцид. – пишет Филиппов В.Р., – вина этих несчастных людей состояла только в том, что они (в силу отсутствия политической традиции) позволили одурачить себя в угоду интересам мировых держав» ^{[1, c. 218]}. По его мнению «этнические коннотации решительно ничего не объясняют по сути трагических событий, а лишь затуманивают представления об истинных причинах произошедшей трагедии» ^{[2, c. 202]}. Так что «этнический» фактор – это лишь то, что лежит на поверхности, это лишь заметная часть айс­бер­га. Латентные причины кроются в столкновении геополитических интересов тех стран, которые почему-то принято называть «великими».

Конфликт интересов и мнений

Рас­смат­ри­вая истоки военно-политического конфликта в Южном Судане, пред­став­ля­ет­ся пра­во­мер­ным не ­толь­ко уг­лу­бить­ся в ис­то­рию борь­бы юж­ан за не­за­ви­си­мость, но и рассмотреть столкновение точек зрения суданских политиков по поводу возможных путей решения проблемы. Даже среди яростных борцов за свободу существовали мнения, схожие по посылу, но разные по содержанию и предлагаемым парадигмам преодоления кризиса.

И в этой связи хотелось бы уделить внимание одной яркой фигуре из окружения С. Киира – вдове легендарного харизматичного лидера Народной армии освобождения Судана – НАОС (фактически Первого вице-президента Судана и председателя правительства автономного Южного Судана) Джона Гаранга де Мабиора – Ребекке Ньянденг де Мабиор.

После трагической гибели мужа в июле 2005 г. в авиакатастрофе она не сломалась, а продолжила начатое им дело, отстаивая идею федеративного устройства Судана (причем Соглашение об автономии Юга на тот момент уже было подписано). В поисках поддержки политического курса покойного Дж.Гаранга она посетила Соединенные Штаты Америки, где встретилась с президентом США Джорджем Бушем-младшим и вскоре, вернувшись на родину, стала советником близкого сподвижника ее мужа - генерал-лейтенанта С. Киира, который занял пост Первого вице-президента Судана и председателя правительства автономного Южного Судана, а Р. Ньянденг вошла в состав правительства.

Их мнения по поводу предпочтительной формы правления и иным проблемам государственного строительства нередко расходились, а порой дебаты приобретали конфликтный характер. Амбициозный и напористый С. Киир, к тому времени обладавший мощной поддержкой НАОС, и, как теперь представляется, имевший существенную поддержку со стороны США, пошел дальше Дж. Гаранга в определении способов достижении независимости республики. Окрыленный своими политическими успехами, он вряд ли понимал, что стал марионеткой в руках глобальных игроков, и какая роль ему уготовлена на политической сцене мирового закулисья.

После проведенного референдума и учреждения РЮС Р. Ньянденг в состав кабинета министров не вошла (по официальной версии, в силу расхождения во взглядах с Президентом РЮС). И все же списывать ее с политической сцены Южного Судана еще рано. Оставаясь публичным человеком, она занимается политической деятельностью, участвует в конференциях и симпозиумах, дает интервью.

Киир же, как было сказано выше, уже с пер­вых дней сво­его прав­ле­ния по­ста­рал­ся со­сре­до­то­чить всю власть в сво­их ру­ках (от кадровой политики до выбора экономической стратегии). Он ма­ни­пу­ли­ровал не только со­ста­вом ка­би­не­та ми­ни­ст­ров, но и службой безопасности, а также средствами массовой информации, что, естественным образом, повлекло за со­бой слож­ные взаи­мо­от­но­ше­ния внут­ри юж­но­су­дан­ско­го ру­ко­во­дства.

Ско­рее все­го, президент РЮС ру­ко­во­дство­вал­ся эко­но­ми­че­ски­ми со­об­ра­же­ния­ми. Ведь бюджетные поступления в РЮС на 98% состоят из отчислений от добычи нефти, нефть – основа эко­но­ми­ки республики. При этом на юж­но­су­дан­ской тер­ри­то­рии со­сре­до­то­че­но 60–70% от всех раз­ве­дан­ных в прежнем Су­да­не за­па­сов неф­ти. То есть, будучи еще в со­ста­ве еди­но­го го­су­дар­ст­ва, Юг про­из­во­дил при­мер­но три чет­вер­ти об­ще­го объ­е­ма «чер­но­го зо­ло­та» (470 тыс. барр. в су­тки), до­бы­ваемого в Су­да­не. В статусе ав­то­но­мии Юж­ный Су­дан дол­жен был де­лить до­хо­ды от неф­ти по­по­лам с Хар­ту­мом. После обретения независимости с трудом, но удалось перезаключить соглашения со многими дей­ст­вую­щи­ми на тер­ри­то­рии РЮС неф­те­до­бы­ваю­щи­ми ком­па­ния­ми (ки­тай­ски­ми, ин­до­не­зий­ски­ми, ма­ла­зий­ски­ми и др.) на дву­сто­рон­ней ос­но­ве без участия Судана ^{[3, с. 45]}. Это по­зво­ли­ло Джубе ук­ре­пить свои по­зи­ции на пе­ре­го­во­рах с Хар­ту­мом, в том числе по вопросу тран­зи­та до­бы­вае­мой на тер­ри­то­рии РЮС неф­ти. Однако все эти вопросы не находили должного компромиссного решения не только в отношениях ме­ж­ду Югом и Се­ве­ром (Джубой и Хартумом), но даже среди членов правительства РЮС, лоббирующих тот или иной путь решения проблемы распределения доходов от нефтяной ренты.

В ка­че­ст­ве при­ме­ра мож­но при­вес­ти раз­но­гла­сия, в ре­зуль­та­те ко­то­рых РЮС объ­я­ви­ла о пре­кра­ще­нии по­да­чи неф­ти в тру­бо­про­вод, про­хо­дя­щий по тер­ри­то­рии се­вер­но­го Су­да­на. В ито­ге не только обе сто­ро­ны, но и ино­стран­ные неф­те­до­бы­ваю­щие ком­па­нии, пре­ж­де все­го ки­тай­ские (еще до на­ча­ла кон­флик­та Ки­тай рас­смат­ри­вал пре­дос­тав­ле­ние Джу­бе ин­фра­струк­тур­но­го кре­ди­та в раз­ме­ре $2 млрд), по­нес­ли ог­ром­ные убыт­ки.

Ко всему сказанному необходимо добавить, что конфликт мнений, основанный на финансовых интересах, привел к разрастанию коррупции. По­ка­за­тель кор­руп­ци­он­ных на­ру­ше­ний в Южном Судане впечатляет. Со­глас­но «Ин­дек­су вос­при­ятия кор­руп­ции», еже­год­но пуб­ли­куе­мо­му TransparencyInternational, РЮС постоянно находится на последних строчках: в 2016 г. ^[4] – на 175-м, предпоследнем, месте (из 176, на 1-м рас­по­ла­га­ет­ся стра­на с наи­мень­шим вос­при­яти­ем кор­руп­ции), в 2015-м ^[5] была на 163, в 2014-м ^[6] – на 171-м, в 2013 г. ^[7] – на 173-м.

Вооруженное противостояние

Открытое столкновение произошло 16 де­каб­ря 2013 г. в ре­зуль­та­те про­во­ка­ционных действий со сто­ро­ны людей в военной форме (до сих пор не оглашены результаты расследований того инцидента). Из официальных источников кон­фликт произошел ме­ж­ду пра­ви­тель­ст­вен­ны­ми вой­ска­ми, под­кон­троль­ны­ми са­мо­му пре­зи­ден­ту, и оп­по­зи­ци­он­ны­ми си­ла­ми, во гла­ве ко­то­рых сто­ял отставной вице-президент Р. Ма­чар – глав­ный по­ли­ти­че­ский оп­по­нент дей­ст­вую­ще­го гла­вы го­су­дар­ст­ва. Воз­ник­шая уг­ро­за во­ен­но­го пе­ре­во­ро­та и на­силь­ст­вен­ной сме­ны вла­сти (о чем тогда зая­вил сам пре­зи­дент) бы­ла пре­дот­вра­ще­на, но воо­ру­жен­ные столк­но­ве­ния продолжались: кон­фликт набирал обороты, не­ста­биль­ная об­ста­нов­ка со­хра­нялась, по­те­ри росли и с той, и с дру­гой сто­ро­ны, ко­ли­че­ст­во бе­жен­цев возрастало, про­до­воль­ст­вия не хва­тало. Ситуация доходила до то­го, что даже маль­чи­ков-под­ро­ст­ков в прямом смысле стали забирать в армию насильно.

«Воо­ру­жен­ные си­лы пра­ви­тель­ст­ва и оп­по­зи­ции де­мон­ст­ри­ро­ва­ли пол­ное пре­неб­ре­же­ние нор­ма­ми ме­ж­ду­на­род­но­го гу­ма­ни­тар­но­го пра­ва и стан­дар­та­ми в об­лас­ти прав че­ло­ве­ка, со­вер­шая во­ен­ные пре­сту­п­ле­ния и пре­сту­п­ле­ния про­тив че­ло­веч­но­сти, – от­ме­ча­ет­ся в Док­ла­де по пра­вам че­ло­ве­ка 2014/2015 гг. – … Все сто­ро­ны кон­флик­та умыш­лен­но уби­ва­ли мир­ных жи­те­лей на ос­но­ва­нии их эт­ни­че­ской при­над­леж­но­сти, в том чис­ле тех, кто пы­тал­ся най­ти убе­жи­ще в церк­вях и боль­ни­цах. Сек­су­аль­ное на­си­лие, мас­со­вые гра­бе­жи и унич­то­же­ние соб­ст­вен­но­сти но­си­ли по­все­ме­ст­ный ха­рак­тер. Не­смот­ря на та­кой уро­вень на­си­лия, уг­ро­зу го­ло­да и эпи­де­мий для мил­лио­нов лю­дей, обе сто­ро­ны иг­но­ри­ро­ва­ли дос­тиг­ну­тые до­го­во­рен­но­сти о пре­кра­ще­нии ог­ня» ^{[8, c. 28]}.

Из 11,3 млн ме­ст­ных жи­те­лей (ста­ти­сти­ка 2013 г.- на начало военно-политического противостояния) в ре­зуль­та­те воо­ру­жен­но­го кон­флик­та «де­сят­ки ты­сяч че­ло­век, в том чис­ле мир­ных жи­те­лей, бы­ли уби­ты», более 2 млн по­ки­ну­ли свои до­ма, беженцами стали 900 тыс. человек (толь­ко в со­сед­нем Су­да­не на­шли при­ют око­ло 500 тыс. юж­но­су­дан­цев) ^{[8, c. 28]}. C1 фев­ра­ля 2015 г. по­сле за­клю­че­ния со­гла­ше­ния ме­ж­ду Управ­ле­ни­ем Вер­хов­но­го ко­мис­са­ра ООН по де­лам бе­жен­цев и пра­ви­тель­ст­вен­ны­ми уч­ре­ж­де­ния­ми Су­да­на по во­про­сам бе­жен­цев и ми­гра­ции проводилась офи­ци­аль­ная ре­ги­ст­ра­ция бе­жен­цев. Толь­ко в ию­ле 2016 го­да, по дан­ным УВКБ, из не­спо­кой­но­го Юж­но­го Су­да­на в ре­зуль­та­те оче­ред­ной вспыш­ки на­си­лия бе­жа­ли бо­лее 60 тыс. че­ло­век ^{[9, 10, 11]}.

Столкновения сил наблюдались не только между противоборствующими сторонами (правительственными и оппозиционными), в конфликт оказались втянутыми и миротворцы. В плен попадали да­же ра­бот­ни­ки Мис­сии ООН (МО­ОНЮС) ^[10]. И это притом, что имен­но они, в со­от­вет­ст­вии с ре­зо­лю­ция­ми Со­ве­та Безо­пас­но­сти ООН ^[12], принятыми по итогам докладов Генерального Секретаря ООН, были при­зва­ны обес­пе­чи­вать не толь­ко безо­пас­ность, но и раз­ви­тие ре­гио­на. Однако уси­лия мис­сио­не­ров часто не на­хо­ди­ли одоб­ре­ния со сто­ро­ны властей Юж­но­го Су­да­на. Даже оказавшись на краю пропасти под названием «гуманитарная катастрофа», С. Киир распорядился вы­дво­рить из стра­ны за­мес­ти­те­ля спец­пред­ста­ви­те­ля ООН в этой аф­ри­кан­ской стра­не гра­ж­да­ни­на Ве­ли­ко­бри­та­нии То­би Лэн­зе­ра, ко­то­рый, по словам пресс-сек­ре­тарь ген­се­ка ООН, играл «важ­ную роль в удов­ле­тво­ре­нии рас­ту­щих по­треб­но­стей в гу­ма­ни­тар­ной по­мо­щи в рай­онах, по­стра­дав­ших от кон­флик­та» ^[13]. Президент РЮС всегда с недоверием относился к МООНЮС, считая их «интервентами».

Так политический конфликт лидеров РЮС перерос не только в масштабное военно-политическое столкновение вооруженных правительственных и оппозиционных сил, но и вызвал противостояние сил власти и сил международного права.

Учи­ты­вая факт по­яв­ле­ния на тер­ри­то­рии стран Маг­ри­ба тер­ро­ри­сти­че­ской ор­га­ни­за­ции «Ис­лам­ское го­су­дар­ст­во» и реальную возможность проникновения на территорию РЮС различных бандформирований, лидеры мировой дипломатии, включая министра и заместителей министра иностранных дел РФ, предприняли все возможные меры по урегулированию конфликта. Но при таком развитии событий предотвратить или изменить ход но­вей­шей ис­то­рии Юж­но­го Су­да­на мировому сообществу стало не под силу.

Даже уси­лия по­сред­ни­че­ских региональных ор­га­ни­за­ций – Аф­ри­кан­ско­го Сою­за (АС) и Меж­пра­ви­тель­ст­вен­ной ор­га­ни­за­ции по раз­ви­тию (ИГАД), на саммитах которых конфликтующим сторонам не раз бы­ло предписано заключить со­гла­ше­ния о не­за­мед­ли­тель­ном пре­кра­ще­нии ог­ня, о «за­мо­ра­жи­ва­нии» всех воо­ру­жен­ных под­раз­де­ле­ний на мес­тах дис­ло­ка­ции, об уре­гу­ли­ро­ва­нии кри­зи­са, об ока­за­нии со­дей­ст­вия дос­тав­ке гу­ма­ни­тар­ной по­мо­щи на­се­ле­нию и т.д. – ре­зуль­та­та не имели. Видимо, в аду (а Южный Судан стал сущим адом) свои по­ня­тия о си­ле пра­ва и пра­ве си­лы.

И даже ко­гда все же уда­лось сфор­ми­ро­вать Пе­ре­ход­ное пра­ви­тель­ст­во на­цио­наль­но­го един­ст­ва (ППНЕ), в со­став ко­то­ро­го во­шли пред­ста­ви­те­ли ши­ро­ко­го кру­га по­ли­ти­че­ских сил (вклю­чая оп­по­зи­ци­он­ные), за два дня до пя­той го­дов­щи­ны не­за­ви­си­мо­сти стра­ны Джу­бу вновь ох­ва­ти­ла вол­на на­си­лия. В хо­де воо­ру­жен­ных столк­но­ве­ний за счи­тан­ные су­тки по­гиб­ли по­ряд­ка 300 че­ло­век (из них бо­лее 30 мир­ных жи­те­лей и два ми­ро­твор­ца ООН). После чего за один месяц было за­ре­ги­ст­ри­ро­ва­но 200 слу­ча­ев из­на­си­ло­ва­ний, 100 тыс. жи­те­лей стра­ны в стра­хе бе­жа­ли в Уган­ду ^[13]. МИД России в лице руководителя Департамента информации М. Захаровой настоятельно рекомендовал российским гражданам, планирующим посетить Джубу, «принять во внимание соответствующие риски и по возможности воздержаться от осуществления таких поездок» ^[14].

Так что не­смот­ря на офи­ци­аль­ное заявление об уре­гу­ли­ро­ва­нии по­ли­ти­че­ско­го кон­флик­та, об­ста­нов­ка в ре­гио­не ос­тавалась не­ста­биль­ной весь 2016 год.

Ме­ж­ду тем многие стра­ны, имею­щие в Юж­ном Су­да­не сво­их во­ен­но­слу­жа­щих в со­ста­ве ми­ро­твор­че­ско­го кон­тин­ген­та ООН, не­смот­ря на слож­ность об­ста­нов­ки, про­дле­вали свое участие ^[15]. Мандат Миссии ООН (МООНЮС), ограниченный в 2016 году сроком сначала до 31 июля, потом до 12 августа,после выработки делегацией США проекта новой Резолюции был продлен Советом Безопасности до 15 декабря 2016 года ^[16]. Однако пресс-секретарь Президента РЮС Атени Веу Атени официально донес до мировой общественности точку зрения С. Киира, который категорически отказывался принимать дополнительный контингент в составе МООНЮС (согласно Резолюции СБ ООН ^[16] возрастающий с 12 тыс. до 17 тыс.человек) в связи с отсутствием «доверия к интервентам».

Но компромисс впоследствии, казалось бы, был найден благодаря посредничеству авторитетных региональных организаций, в том числе ИГАД, о чем было объявлено по результатам встречи в столице Эфиопии Аддис-Абебе в 2016 году ^{[17, 18]}. Согласно договоренностям дополнительный контингент из 4 тыс. полицейских должен был представлять Региональные силы защиты (РСЗ).

В ноябре 2016 года власти республики согласились на ввод Региональных сил защиты. А в декабре, после вступления в должность нового генерального секретаря ООН Антониу Гутерриша, так и не договорившись о более длительном сроке (из-за разногласий в вопросе санкций), Совбез продлил мандат сначала на сутки, а уж затем и на год (до 15 декабря 2017 года). Он уполномочил МООНЮС «использовать все необходимые средства для выполнения своих задач» ^[19], что могло быть истолковано неоднозначно.

Видимо, такая «красноречивая» формулировка насторожила и власти РЮС, иначе объяснить их дальнейшее поведение не представляется возможным. Вопреки декабрьским заверениям, 13 января нового 2017 года официальный представитель МИД РЮС Мавейн Макол Арик и министр обороны Южного Судана Куол Маньянг Джуук заявили, что «правительство Южного Судана способно само обеспечить безопасность и стабильность в стране без развертывания сил защиты», что «страна более не заинтересована в дополнительных миротворцах» ^[20].

Преодолевать нарастающие противоречия, разногласия и разночтения становилось все труднее. Оставалась надежда на саммит Африканского Союза в Аддис-Абебе, куда 30-31 января 2017 г. съехались не только члены региональных и международных сообществ, но и дипломаты со всего мира. По словам нового Генерального секретаря ООН Антониу Гутерриша, на состоявшейся в столице Эфиопии трехсторонней встрече «представители ООН, Африканского союза и Межгосударственной организации по развитию (ИГАД) договорились о создании новой платформы для сотрудничества по урегулированию конфликта в РЮС» ^[21]. В ходе пребывания на саммите генсек ООН также лично встретился с президентом Республики Южный Судан С. Кииром и заручился его согласием на сотрудничество в рамках миротворческой Миссии ООН по развертыванию Региональных сил защиты в РЮС.

В случае «препятствий политического или оперативного характера на пути к обеспечению функционирования Региональных сил по защите или препятствий усилиям МООНЮС по осуществлению ее Мандата, обусловленных действиями Переходного правительства национального единства» ^[19] члены СБ ООН гарантировали властям РЮС адресные санкции и введение эмбарго на поставки оружия. В этом ультиматуме, направленном на предотвращение военно-политического конфликта в регионе, можно усмотреть и конфликт интересов внешних сил, но об этом чуть позже.

Интересы сторон и вмешательство внешних сил

Анализ конфликта политических лидеров, превратившегося в длительное кровавое противостояние и гуманитарную катастрофу, дает основание предполагать, что зарождение военного конфликта и его дальнейшее развитие в современных геополитических условиях определяется степенью интереса к данному региону внешних акторов. Решающую роль при этом играет ресурсная база региона, в котором разворачивается противостояние. Южный Судан обладает за­па­сами нефти, которые по оценкам экспертов составляют от 3,75 до 5 млрд бар­ре­лей с воз­мож­ностью до­бы­чи в 470–550 бар­ре­лей в су­тки ^{[22, 23]}. Естественно, такой регион априори попадает в зону риска с точки зрения безопасности, ибо представляет повышенный интерес для любителей передела собственности и сфер влияния.

В последнее время особое беспокойство у экспертов по Черному континенту вызывают политтехнологи США. Вашингтон во имя геополитических амбиций и экономических интересов готов следовать циничному принципу «раз­де­ляй и вла­ст­вуй», пе­ре­страи­вать ре­ги­он в со­от­вет­ст­вии со свои­ми за­мыс­ла­ми, под­тал­ки­вать к де­мон­та­жу по­ли­ти­че­ско­го ре­жи­ма, на­вя­зы­вать соб­ст­вен­ные прин­ци­пы об­ще­ст­вен­но­го раз­ви­тия, ак­тив­но ис­поль­зуя при этом трайбализм и конфессиональные про­ти­во­ре­чия. Более того, для ма­ни­пу­ли­ро­ва­ния людьми и целыми народами уже давно су­ще­ст­ву­ют раз­ра­бо­тан­ные специальные ме­то­ди­ки. Под пред­ло­гом обес­пе­че­ния ста­биль­но­сти и безо­пас­но­сти в ре­гио­не США не раз использовали спе­ци­аль­ные про­грам­мы и док­три­ны. Такие, на­при­мер, как «Сис­те­ма ра­бо­ты с ме­ст­ным на­се­ле­ни­ем» (Human Terrain System), соз­да­ва­ли спе­ци­аль­ные груп­пы по ра­бо­те с ме­ст­ным на­се­ле­ни­ем (Human Terrain Teams), ра­бо­та ко­то­рых за­дол­го до юж­но­су­дан­ско­го кон­флик­та бы­ла оп­ро­бо­ва­на в Ира­ке и Аф­га­ни­ста­не ^{[22, c. 49]}. В ос­но­ве эф­фек­тив­но­сти та­ко­го ма­ни­пу­ли­ро­ва­ния ле­жит тща­тель­ное изу­че­ние об­ста­нов­ки, осо­бен­но­стей ро­до­п­ле­мен­ной и кла­но­вой ие­рар­хии, спе­ци­фи­ки трайбалистских и меж­кон­фес­сио­наль­ных про­ти­во­ре­чий.

Надо сказать, что стратегию проникновения в Судан политтехнологи США начали разрабатывать давно. Позиционируя себя в качестве главного миротворца и первостепенного члена Организации Объединенных Наций, они включились в орбиту «урегулирования южносуданской проблемы» еще в самом начале 90-х годов. Стратегия разрабатывалась в за­ви­си­мо­сти от ха­рак­те­ра по­ли­ти­че­ско­го ре­жи­ма, от воз­мож­но­сти его ис­поль­зо­ва­ния в сво­их ин­те­ре­сах, от сте­пе­ни его «ис­ла­мизации». В раз­лич­ные го­ды Вашингтон под­дер­жи­ва­л то од­ну, то дру­гую сто­ро­ну в ус­ло­ви­ях по­сто­ян­но­го про­ти­во­бор­ст­ва ме­ж­ду пра­ви­тель­ст­вом и оп­по­зи­ци­ей. В ре­зуль­та­те сло­жи­лись, как от­ме­ча­ет С. Кос­те­ля­нец, «уни­каль­ные, с точ­ки зре­ния тео­рии и прак­ти­ки ме­ж­ду­на­род­ных кон­так­тов, от­но­ше­ния, ко­то­рые мож­но оха­рак­те­ри­зо­вать как двой­ст­вен­ные» ^{[23, c. 296]}.

Это только подтверждает двойные стандарты США в выборе партнера-жертвы. Ничто не мешало им поддержать С. Киира в его стремлении к отделению Юга от Севера, а позднее иметь дело с его оппонентом Р. Мачаром. Интересы Америки превыше всего! Да­же ес­ли пред­по­ло­жить, что це­ли их бес­ко­ры­ст­ны и на­прав­ле­ны ис­клю­чи­тель­но на де­мо­кра­ти­за­цию суданского об­ще­ст­ва, то реальные результаты их вмешательства в конфликты были катастрофичными. Суданцы, ма­ло что по­ни­маю­щие в комбинациях на ми­ро­вой «шах­мат­ной дос­ке», ока­зались за­лож­ни­ка­ми боль­шой гео­по­ли­ти­че­ской иг­ры. Пы­таясь най­ти внешнюю поддержку, Р. Ньянденг и Р. Мачар продолжали смотреть в сторону США, С. Ки­ир же обратил взгляд на Израиль.

А между тем, нужно было налаживать отношения с региональными партнерами, искать компромисс по ря­ду нерешенных спор­ных во­про­сов со сво­им се­вер­ным со­се­дом – Су­да­ном. В основе проблемы лежал эко­но­ми­че­ский фак­тор – по­те­ря Су­да­ном поч­ти 60% об­ще­го объ­е­ма на­ло­го­вых и боль­шей час­ти внеш­не­тор­го­вых по­сту­п­ле­ний ^{[24, c. 42]}. Вот пример: на на­ча­ло 2014 г. за­па­сы неф­ти и га­зо­кон­ден­сат­ных жид­ко­стей в Су­да­не со­став­ля­ли 1500 млн бар­ре­лей/200 млн тонн ^{[25, c.27]}, то­гда как в Юж­ном Су­да­не – 3500 млн бар­ре­лей/500 млн тонн^{[25, c,27]}.

Хо­тя в кон­флик­те Су­дан – Юж­ный Су­дан фун­да­мен­таль­ную роль иг­ра­ла борь­ба за за­па­сы неф­ти и га­за (она сти­му­ли­ро­ва­ла под­держ­ку юж­но­су­дан­ских ли­де­ров со сто­ро­ны внеш­них иг­ро­ков), есть ос­но­ва­ния ожи­дать, что в бли­жай­шей пер­спек­ти­ве не мень­шую роль бу­дет иг­рать «вод­ный фак­тор» ^{[25, c.32]}. В стра­нах бас­сей­на ре­ки Нил уже име­ют­ся пер­вые жерт­вы регионального про­ти­во­стоя­ния Еги­пет – Эфио­пия – Су­дан – Юж­ный Су­дан.

Правительству РЮС в этом смысле нельзя не учитывать посредническую деятельность в урегулировании отношений стран региона со стороны Межправительственной организации по развитию ИГАД. В состав ИГАД помимо основных соседних региональных стран, членов и учредителей организации: Джибути, Эфиопия, Сомали, Судан, Кения, Уганда, Эритрея. Позже (через «Форум партнеров», «ИГАД Плюс» и «Друзья ИГАД») в ассоциацию вошли Австрия, Бельгия, Великобритания, Дания, Ирландия, Италия, Канада, Китай, Нидерланды, Норвегия, Россия, США, Финляндия, Франция, ФРГ, Швейцария, Швеция, Япония. У всех имеются свои интересы в регионе, причем они не всегда совпадают с интересами Южного Судана. Наряду с ИГАД влияние в южносуданском регионе имеют и другие международные сообщества, организации и ассоциации. Некоторые из них «стремились повлиять на стороны конфликта в выгодном для них направлении» ^{[26, c. 175]}.

Приведу лишь один пример. В 2002 г., правительство Республики Судан и Суданское Народно-Освободительное движение (СНОД) при содействии ИГАД подписали трудный Мачакосский Протокол. В части «А» этого документа значилось право народа Южного Судана на самоопределение через референдум в целях определения его будущего статуса ^{[26, приложение 2, c. 197]}. Инициированный в рамках ИГАД процесс урегулирования конфликта Севера и Югом обрел, наконец, законную силу, хотя мирные договоренности были еще слишком зыбкими, а противоречия слишком взрывоопасными. И в это время Китай – адепт «мягкой силы», давно и конструктивно проводящий свою политику на Черном континенте, один из главных инвесторов, контролирующий 40% крупных нефтяных проектов в Судане, импортирующий 60% суданской нефти, – «соорудил в стране фабрику по производству оружия» ^{[23, c. 332]}.

В этой связи встает вопрос: когда Совет Безопасности ООН грозит ввести эмбарго на поставки оружия в Южный Судан, но не делает этого, конфликт каких интересов колеблется на весах? И кто эти интересы лоббирует? И кто играет первую скрипку? По мнению экспертов между двумя мировыми гегемонами США и КНР давно развернулось нешуточное соперничество за право контролировать нефтедобычу в этом африканском регионе.

Однако не только США и Китай руководствуются двойными стандартами для достижения собственных внешнеполитических интересов. Франция не раз подвергалась подобным упрекам, в том числе обвинениям в политической подготовке геноцида в Руанде, пособничестве и даже в непосредственном участии французской армии в массовых убийствах руандийцев.

Словом, как отмечают известные африканисты, «сегодня мы наблюдаем острую геоэкономическую и геополитическую схватку за Африку» ^{[27, c. 57]}. Причем, баланс сил постоянно меняется. «Старые мировые центры экономической силы постепенно уступают некоторые глобальные экономические позиции конкурентам… На этом фоне происходит переоценка сравнительной значимости и роли регионов мира как зон столкновения интересов участников обновленного соперничества» ^{[28, c.33]},

К тому же «гло­ба­ли­за­ция дик­ту­ет, что­бы на­цио­наль­ные пра­ви­тель­ст­ва стре­ми­лись к за­клю­че­нию со­гла­ше­ний с дру­ги­ми на­цио­наль­ны­ми пра­ви­тель­ст­ва­ми, ме­ж­ду­на­род­ны­ми ор­га­ни­за­ция­ми, в том чис­ле во­ен­ны­ми, не­пра­ви­тель­ст­вен­ны­ми ор­га­ни­за­ция­ми, мно­го­на­цио­наль­ны­ми кор­по­ра­ция­ми, роль ко­то­рых чрез­вы­чай­но уси­ли­ва­ет­ся. По­след­ние дик­ту­ют под­чи­не­ние над­на­цио­наль­ным об­ра­зо­ва­ни­ям (как вид­но из се­го­дняш­них тен­ден­ций, не ООН) и ог­ра­ни­че­ние на­цио­наль­ных пра­ви­тельств» ^{[29, c. 65-66]}.

В то же вре­мя «про­ти­во­по­лож­ный, но диа­лек­ти­че­ски не­от­де­ли­мый про­цесс ло­ка­ли­за­ции тре­бу­ет, что­бы на­цио­наль­ные пра­ви­тель­ст­ва до­го­ва­ри­ва­лись («де­ли­лись») с ре­гио­на­ми и го­ро­да­ми по во­про­сам раз­де­ле­ния от­вет­ст­вен­но­сти че­рез суб­на­цио­наль­ные ин­сти­ту­ты. И здесь идет уже де­цен­тра­ли­за­ция ос­тав­шей­ся вла­сти, а час­то и рас­пад стран, ко­то­рый над­на­цио­наль­ны­ми во­ен­ны­ми и эко­но­ми­че­ски­ми об­ра­зо­ва­ния­ми мо­жет быть со­чтен вы­год­ным и ими под­дер­жан­ный» ^{[29, c. 66]}.

Заключение

Завершая анализ причин динамики вооруженного конфликта в Южном Судане, представляется уместным процитировать трактовку слова «конфликт», которую дает одно из российских научных изданий: «Конфликт (от лат. conflictus – столкновение) – столкновение сторон, мнений, сил.» ^[1]. Вполне очевидно, даже в рамках данного узкого исследования, что справочное издание несколько устарело, ибо стремительное развитие мировых процессов, от локализации к глобализации и обратно, влечет за собой изменения во всех областях, в том числе в сфере современной лингвистики. Спектр разновидностей конфликта сегодня гораздо шире. Все большую значимость в современном мире обретают такие разновидности конфликта как «столкновение интересов» и «передел сфер влияния». Думается, что представленный выше именно такой, комплексный подход к анализу истоков и природы конфликта в Южном Судане позволит и в будущем в эпоху перехода от однополяности к многополярности мира прогнозировать возможные конфликтные ситуации и тем самым снижать риск появления новых «горячих точек» на планете.

О том, что мир вступает в «новую эру» говорил еще в 2015 году Вер­хов­ный ко­мис­сар ООН по де­лам бе­жен­цев, ныне Ге­не­раль­ный сек­ре­та­рь ООН Ан­то­ниу Гу­тер­ре­ш, при этом, по его словам, ме­ж­ду­на­род­ное со­об­ще­ст­во де­мон­ст­ри­ру­ет «не­спо­соб­ность ра­бо­тать со­об­ща, что­бы ос­та­но­вить вой­ны, то­гда как те, кто раз­вя­зы­ва­ют кон­флик­ты, все ча­ще ос­та­ют­ся без­на­ка­зан­ны­ми» ^[30].

И сегодня, спустя два года, эти слова остаются актуальными. Жанна д’Арк Муджавамария, Чрезвычайный и Полномочный Посол Республики Руанда в России, выступая с очередной лекцией перед научным сообществом в Институте Африки РАН сказала: «Глаза, которые плакали, больше видели». Поэтому она с горечью констатировала, что «мировое сообщество не сделало никаких выводов», что «причастные к геноциду в Руанде скрываются на Западе и до сих пор не понесли наказания» ^[31]. Франция так и не взяла ответственность за прямое или косвенное участие в геноциде в Руанде, лишь министр иностранных дел Франции Бернар Кушнер и позднее президент Николя Саркози признали «политические ошибки». А между тем история Руанды 23-летней давности повторяется в Южном Судане. И уже другие политические, военные, финансовые элиты в погоне за геополитическим доминированием совершают так называемые «политические ошибки».

Учитывая вышесказанное, дальнейшее урегулирование конфликта видится только в контексте дипломатических переговоров с привлечением всех заинтересованных сторон.