Личность и царствование Бориса Годунова в трудах ранних славянофилов

Роль выдающейся личности в истории России понимается славянофилами двояко. С одной стороны, божественная воля проявляется в истории не сама по себе, а через деятельность людей и народов. Человек – свободное, мыслящее и деятельное существо, поэтому развитие человечества – соавторство божественной воли и человеческой активности. С другой стороны, даже самая выдающаяся личность действует не сама по себе, а лишь как выразитель более могущественных сил – божественной воли (так, говоря о смерти сына Ивана Грозного от руки отца, А.С. Хомяков предполагает, что «Богу было неугодно, чтобы преемник Грозного царя был ему подобен» ^{[1, с. 54]}) или народных стремлений. Нельзя «все величие многовековых подвигов и трудов народных приписать одному человеку, хотя бы и гениальному». Ни один человек не может быть полным представителем своего народа, ведь народ сложен и многогранен. «Чем одностороннее народ, тем легче быть его представителем»^{[2, с. 240]}, - писал А.С. Хомяков. В истории России, по мнению мыслителей, личность играет довольно скромную роль. Все они разделяли убеждение, что история России была историей не отдельных личностей, а цельной, единой русской земли и ее населения. «Личность в русской истории играет вовсе небольшую роль; - писал К.С. Аксаков, - принадлежность личности – необхо­димо гордость, а гордости и всей обольстительной красоты ее – и нет у нас… В русском миpe нет ничего гордого, ничего блестящего, ни единого эффекта. Все просто. Слово скупо; вы встретите его столько, сколько нужно для дела, скорее даже менее, чем нужно для дела… И все кажется некрасиво и не видно для неглубокого взгляда – тому, кто не заметит великости сми­рения и внутренней силы, для того нужной. А кто заметит, кто увидит это, перед тем побледнеют все иллюстрирован­ные картинки, которыми так богаты истории других народов» ^{[3, 314]}.

Великие исторические события или просто счастливая жизнь страны – всегда результат совпадения деятельности великих людей с народными нуждами и стремлениями. Причем мыслители имеют в виду как объективные нужды народа, так и субъективное понимание народом этих нужд. В качестве примера невольного расхождения действий царя, направленных на процветание страны и народа, и отношения народа к этому царю славянофилы приводят правление одного из самых трагических героев русской истории – Бориса Годунова.

Говоря о Борисе Годунове, славянофилы не дают детальных характеристик его личных качеств, как это было с Иваном Грозным, но отмечают его незаурядный ум, образованность и высокие нравственные качества. К.С. Аксаков приводит характеристику, данную современником Годунова Сергием Кубасовым: «Муж зело чуден и слад­коречив, вельми благоверен и нищелюбив, и строителен вель­ми о державе своей, и многое попечение имея, и много дивное от себе творяше»^[4]. По словам А.С. Хомякова, Борис Годунов был «человек ума необычайного, величественной и прекрасной наружности, просвещения редкого в тот век, души благородной и высокой»^{[1, 55]}. Правда, в другой своей работе мыслитель говорит, что Борис Годунов, равно как и Михаил Федорович Романов, не отличался выдающимися способностями. Трудно понять причину и степень данной противоречивости взглядов. Мыслители также говорят о фактах заступничества перед Иваном Грозным за его жертв, что подтверждают Костомаров и Ключевский. Оба историка приводят в пример случай защиты Годуновым царевича Ивана от избиения, все же повлекшего за собой его смерть; А. С. Хомяков также упоминает этот случай; однако современный историк Скрынников считает его легендой. Далеко не все историки разделяют подобное отношение. Н.М. Карамзин показывает Годунова бессовестным, мстительным интриганом, одержимым идеей стать царем, не гнушающимся ради этого подлогом и убийством (возможно, оценка Годунова славянофилами была полемичной по отношению к этим взглядам). Современный историк Р.Г. Скрынников говорит, что по меркам своего времени Годунов был малообразованным человеком. Н.И. Костомаров отказывает Годунову в образованности, выходящей за рамки того времени, а также говорит об узости его кругозора и об эгоизме, что ограничивало интересы и активность царя лишь его личной выгодой. В.О. Ключевский говорит, что «Борис принадлежал к числу тех… людей, которые… привлекали видимыми качествами ума и таланта, отталкивали незримыми, но чуемыми недостатками сердца и совести. Он умел вызывать удивление и признательность, но никому не внушал доверия»^{[5, с.351]}. Историки объясняют это не врожденными свойствами Бориса Годунова, а атмосферой подозрительности и террора при дворе Ивана Грозного, в которой подобное поведение было самозащитой. А.С. Хомяков же считает, что Годунов был совершенно непричастен ни к порокам двора, ни к злодеяниям царя и его приближенных. При этом мыслитель игнорирует его многочисленные попытки породниться с царским семейством, конфликт с Колычевыми и Тулуповым, завершившийся казнями последних и отобранием их вотчин в пользу Годуновых (правда, Скрынников отмечает, что Борис при первой возможности отдал эти земли монастырю^{[6, с.12]}), обогащение Годунова при восшествии на престол Федора Иоанновича. Как писал Н.И. Костомаров, «Борис получил всю Важскую область, приносившую большие доходы с поташу, сбываемого англичанам; кроме того, получил он луга на берегах Москвы-реки вверх на тридцать, а вниз на сорок верст, с рощами и пчельниками, доходы с Рязани, Твери, с Северной земли, Торжка и со всех московских бань и купален: все это, с доходами, получаемыми из его родовых вотчин, давало Борису огромную сумму ежегодного дохода в 93 700 р., а владения его были так многолюдны, что он мог выставить до 100000 вооруженных людей. До этих пор он носил важный сан конюшего; теперь он получил наименование ближнего государева боярина и титул наместника царств: Казанского и Астраханского»^[7].

Таким образом, мнение славянофилов о личности Бориса Годунова было достаточно (и не всегда обоснованно) высоким.

Не менее одобрительно мыслители (в особенности К.С. Аксаков) отзывались о правлении Годунова сначала в качестве фактического правителя (1584 – 1598 гг.), а затем – избранного царя (1598 – 1604 гг.).

А.С. Хомяков, в отличие от К.С. Аксакова, опровергает распространенное мнение о неспособности Федора Иоанновича управлять страной из-за слабого здоровья и слабоумия. Мыслитель призывает не приписывать все заслуги правления царя Федора Годунову, который был, по его мнению, лишь помощником доброго царя – христианина и проводил в жизнь его идеи. Мнение это (кроме мнения об удивительной кротости и богомольности царя Федора) не подтверждается ни современниками царя (по словам дьяка Иван Тимофеева, «он всего себя предал Христу и всё время своего святого и преподобного царствования, не любя крови, как инок проводил в посте, в молитвах и мольбах с коленопреклонением»^[8], что, конечно же, не говорит о нем как о способном государственном деятеле), ни современниками мыслителя (Карамзин, Костомаров, Соловьев в один голос отмечают неспособность Федора управлять страной). Похожие взгляды высказывал В.О. Ключевский. Признавая слабое здоровье Федора и его подверженность чужому влиянию, желание устраниться от дел и поручить жизнь государства другому, историк считал эту слабость следствием не слабоумия, а запуганности царя событиями царствования Ивана Грозного (чего стоит одна смерть царевича Ивана от руки их общего отца). Таким образом, возможно, что А.С. Хомяков был прав, и со слабоумием царя Федора дело обстоит не так просто, как кажется на первый взгляд.

Так или иначе, Борис Годунов был вдохновителем и проводником в жизнь всех мероприятий государства. Для его правления характерна активная внешнеполитическая деятельность: удачная война со Швецией 1590 – 1593 гг., закончившаяся присоединением Корельской области; укрепление границ путем усмирения южных и восточных соседей; торговые соглашения с Англией; помощь Грузии (как военная, так и духовная); отказ нарушать мирный договор с Польшей ради союза с крымскими татарами; учреждение патриаршества. А.С Хомяков полагает, что подобная политика полностью способствовала росту авторитета России и соответствовала интересам русского народа. Ее последствиями были расширение территории страны, укрепление обороноспособности государства и безопасности народа. Особой заслугой царя и его соправителя мыслитель считает то, что цели эти достигались в основном мирным путем, войны же были лишь оборонительными (для А.С. Хомякова не подлежало сомнению, что Россия «воевала только поневоле»^{[1, с.56]}). Действия эти не подлежат сомнению, однако их оценка историками была не столь восторженной. Так, по словам Н.И. Костомарова, торговля с Англией осталась оптовой и меновой, что было выгодно лишь богатым купцам и государству, договор был неравноправным, так как не давал русским купцам разрешения на выезд. Добровольное подчинение Грузии, по мнению историка, принесло России только проблемы, так как втянуло ее в противостояние с Турцией и Персией (правда, он не говорит, что это противостояние существовало уже давно). Патриаршество, учреждение которого А.С. Хомяков считал признаком умственной возмужалости и духовной самостоятельности России, давало церкви внешний блеск, но не внутреннюю силу, так как не сопровождалось ростом образования, не способствовало усилению церкви и препятствовало преобразованиям в обществе (Костомаров считает его уничтожение при Петре I прогрессивным моментом). Кроме того, славянофилы игнорируют такой серьезный промах русского царя и его соправителя, как поражение на выборах короля Польши (которым в результате стал шведский принц – наименее приемлемый для России кандидат).

К.С. Аксаков сосредотачивает внимание на внутренней политике Бориса Годунова. По его мнению, данный период времени был первым «досугом» страны после монголо-татарского ига и его отголосков. Мыслитель отмечает развитие культуры и стремление к просвещению, которого Россия была лишена во время монголо-татарского ига и борьбы против него. Это градостроительство (в это время были основаны Воронеж, Самара, Царицын, Саратов, Белгород, возведена Смоленская крепостная стена, построены новые укрепления в Москве, проведен водопровод в Кремле), составление карты России сыном Годунова, план создания университета, направление русских дворян на учебу за границу, приглашение иностранцев в Россию. Н.И. Костомаров подтверждает это, говоря, что Борис Годунов приглашал иностранцев на службу, отправил нескольких дворян учиться в Англию, Германию и Австрию. Правда, историк ехидно добавляет, что ни один из них не пожелал вернуться обратно; кроме того, эти случаи были единичными, что показывает, что Годунову было нужно лишь небольшое количество образованных людей для его двора. Славянофилы полагают, что это были первые шаги к массовому народному просвещению и сближению с Европой без утери Россией своего национального облика; этот процесс, по их мнению, пошел бы дальше, будь у царя Бориса больше времени. Аксаков также говорит о демократизации законов, но не вдается в ее детали. Историки также упоминают об этом. Н.И. Костомаров говорит об освобождении крестьян от податей на год, снижении торговых пошлин, массовых амнистиях; правда, по мнению историка, это преследовало лишь цель удержаться на троне. С.М. Соловьев, на полемике с которым основано большинство философско-исторических трудов мыслителя, говорит о повышении жалования служилым людям и о стремлении «задари­вать, заискивать себе расположение народное расточением милостей, небывалым при прежних государях» как о средстве, направленном на заключение союза с ними. В связи с этим историк упрекает избранного царя в недостатке нравственного величия, ибо «что милость, дарованная государем, по наследству престол получившим, имеет только значение милости, тогда как милость от царя избранного является в виде платы за из­брание»^[9]. К.С. Аксаков категорически возражает против подобного оскорбительного для народа мнения, но это возражение основано не на фактах, а на эмоциях.

Еще одно нововведение Бориса Годунова, которого коснулись славянофилы, - указ о заповедных и урочных летах, запретивший крестьянам уходить с земель помещика и ставший новой вехой в становлении крепостного права в России. К.С. Аксаков полагает, что этот закон не имел кардинального значения для социальных отношений и заключался в том, что крестьяне отныне не могли уходить с земли помещика до истечения срока договора, даже выплатив неустойку. Все санкции, определенные законом, распространялись, по мнению мыслителя, на тех крестьян, которые нарушали заранее оговоренные условия. К.С. Аксаков не считает данный закон обременительным для крестьян, во-первых, потому, что они сами не стремились часто переходить с одного места на другое (доказательством этого мыслитель считает то, что большинство крестьян «рядились на пашню за по­мещика» на несколько лет или бессрочно), а во-вторых, потому, что в то время довольно часто землевладельцем была крестьянская община. Община, по мнению славянофилов, всегда являлась иллюстрацией традиции народного самоуправления, обусловившей особую роль народа в истории России. В каждой общине существовало и существует по сей день самоуправление, касающееся хозяйственной и нравственной жизни людей. Славянофилы практически не приводят фактов из истории, подтверждающих этот тезис, потому что община, по их мнению, дожила до современности практически в своем первозданном виде и потому для ее рассмотрения достаточно современных свидетельств. Шапошников отмечает, что в изображении славянофилов экономическая деятельность общины предстает как гармоничное сочетание личных и общественных интересов, все члены общины выступают по отношению друг к другу как товарищи и пайщики^{[10, 51]}. Мир выступает организатором труда, решает вопросы распределения дохода, заключает сделки, несет ответственность за исполнение государственных повинностей. При Борисе Годунове общинный быт не менялся, что, по мнению славянофилов, является дополнительным подтверждением того, что политика царя Бориса соответствовала интересам русского народа.

А.С. Хомяков рисует не столь благостную картину прикрепления крестьян к земле и признает его тяжелые последствия, хотя в целом относится к этому факту одобрительно. По словам мыслителя (что подтверждает большинство историков), это была вынужденная и необходимая в существовавших условиях мера. Пользуясь правом перехода, крестьяне заселяли необжитые земли на юге и востоке (благо после военных побед их стало множество), не признавая государственную власть. Отток населения вызвал запустение земель в центре России (которые и так были опустошены в царствование Ивана Грозного) и потому был невыгоден ни государству, ни подданным (правда, не совсем понятно, кого мыслитель подразумевал под подданными; очевидно, не крестьян). Лучшим доказательством целесообразности и необходимости прикрепления крестьян к земле А.С. Хомяков считает тот факт, что оно не было отменено следующими правителями.

Таким образом, видно, что прикрепление крестьян к земле славянофилы все же рассматривают с точки зрения землевладельцев, привыкших решать свои проблемы за счет крестьян. Говоря о том, как оно было необходимо государству и выгодно помещикам, они не задумываются о положении и чувствах крестьян, лишенных свободы передвижения, равно как и о том, что на незаселенные земли они сбегали не от хорошей жизни. Мыслители не упоминают о голоде 1600 года, о массовых изгнаниях крестьян с земель помещиками, неспособными их содержать. Не говорят они и о том, какую волну ненависти к правителю могли вызвать подобные законы вкупе со страшным природным катаклизмом.

Таким образом, славянофилы очень высоко оценивали личность и деяния Б. Годунова, и оценка эта была основана на достоверных фактах; они были уверены, что, если бы все зависело только от личных качеств правителя, он стал бы прекрасным царем процветающей страны. Однако судьба Бориса Годунова и его царствования ярко иллюстрирует уверенность славянофилов в том, что история России – это не деяния отдельных личностей, а жизнь и действия народа.

Именно народу (и его представительному органу – Земскому Собору) Борис Годунов, по мнению славянофилов, был обязан своим восшествием на престол, в чем проявляется еще один аспект особой роли народа в истории страны. Земский собор представляется славянофилам как собрание народных представителей, реально разделяющих с царем бремя власти, а в трудные для страны моменты берущих власть (которая для славянофилов является синонимом ответственности) на себя. Однако представления славянофилов о демократичности состава и широких полномочиях Земского Собора сильно преувеличены. В.О. Ключевский приводит следующие данные о составе второго Земского собора, созванного в 1566 г. для обсуждения проекта мирного договора с Литвой. Присутствовало 374 члена собора. «По общественному положению их можно разделить на 4 группы. Во-первых, на соборе присутствовало 32 духовных лица, то были: архиепископы, епископы, архимандриты, игумены и монастырские старцы. В этой группе едва ли были выборные люди… Вторая группа состояла из 29 бояр, окольничих, государевых дьяков, т. е. статс-секретарей, и других высших сановников, да из 33 простых дьяков и приказных людей. Здесь не могло быть выборных представителей… Третью группу составляли 97 дворян первой статьи, 99 дворян и детей боярских второй статьи, 3 торопецких и 6 луцких помещиков -- это группа военно-служилых людей. Наконец, в состав четвертой группы входили 12 гостей, т. е. купцов высшего разряда, … 41 человек простых московских купцов… и 22 человека смольнян -- это люди торгово-промышленного класса»^[11]. Отсюда видно, что состав Земского собора не был демократичным, его члены не были избранными представителями своих социальных групп. Таким образом, Земский собор был не органом сословного представительства, а собранием служилых людей и отдельных дворян (тоже находящихся на службе у царя) и богатых купцов, приглашаемых царем от случая к случаю и послушных его воле. Но даже в таком удобном для царя составе Земский собор не имел реальных властных полномочий. По словам В.О. Ключевского, «на земских соборах не бывало и помину о политических правах; еще менее допускалось их вмешательство в государственное управление; характер их всегда оставался чисто совещательным; созывались они, когда находило то нужным правительство; на них не видим ни инструкций, данных представителям от избирателей, ни обширного изложения общественных нужд, ни той законодательной деятельности, которою отличались западные представительные собрания; на соборах не встречаем общих прений: часто из соборных совещаний даже не выходило никакого постановления»^[11].

К.С. Аксаков совершенно не обращает внимания на приводимые историками доказательства фактического бесправия и ангажированности Земского Собора, состоявшего в основном из дворян и служилых людей, напрямую зависевших от царя (каковым Годунов на момент избрания давно фактически являлся). Говоря об этом избрании, мыслитель приводит слова современника о том, что Борис Годунов был избран «по его правительству», то есть, по мнению мыслителя, либо потому, что он уже фактически управлял страной, либо глядя на то, как он ей управлял, то есть, в любом случае, благодаря своим способностям и заслугам^[4].

Избрание царя из людей, близких к трону, К.С. Аксаков считал наиболее разумным и естественным решением народа в условиях пресечения правившей династии. Это казалось мыслителю более целесообразным, чем разыскивать родственников Рюриковичей, которые не участвовали в управлении государством, или призывать иностранца, который не смог бы приспособиться к жизни и обычаям России. Историки много раз описывали церемонию предложения и передачи власти Борису Годунову, упрекали его в самолюбовании (Костомаров отмечает, что он трижды отвергал предложение и вынуждал себя упрашивать), в стремлении задобрить подданных (С.М. Соловьев неодобрительно отмечает его невыполнимые обещания искоренить бедность в народе). К.С. Аксаков справедливо видит в подобных действиях обычное следование придворному этикету того времени. По мнению мыслителя, Годунову не нужно было опасаться за свое положение, ибо избрание давало столь же прочное право на трон, как и получение его по наследству. Приняв власть, Борис Годунов также принял на себя ответственность за страну и народ, для которых, по словам мыслителя, «сделал добро, какое мог, и желал сделать еще более»^[4].

По мнению славянофилов, причиной падения Бориса Годунова также были не его личные качества, деяния или статус. Мыслители выделяют несколько причин. Наиболее очевидная из них – интриги придворного боярства, не простившего Годунову возвышения. Эту мысль славянофилов подтверждают в своих трудах историки Н.И. Костомаров (он красочно описывает атмосферу доносов и взаимной подозрительности при дворе), С.М. Соловьев (по его словам, «Годунов, любимый большинством, пал вследствие не­годования меньшинства, чиноначальников русской земли. Так говорят современники, иностранцы и рyccкиe, и после поверки их объяснения, мы не можем не согласиться с ними»^[9]). Позже В.О. Ключевский предположил, что ошибка царя Бориса была в том, что он не держался за статус народного избранника, а пытался выставить себя представителем правящей династии, что раздражало бояр и лишало царя опоры служилых людей и дворянства.

Однако ненависть бояр была не единственной и не главной причиной падения Годунова. По словам К.С. Аксакова, «враждебны Годунову были только верхние, боярские слои; но вероятно, они сами по себе ничего не могли бы ему сделать. А сломил Бориса при­зрак, вызванный народным подозрением»^[4]. Бояре смогли настроить против избранного царя народ. А.С. Хомяков видит причину этого в том, что в царствование Ивана Грозного народ был доведен до крайней нищеты, запуган и развращен несправедливостью и террором. Народ искал причину своих несчастий, и боярам удалось направить народное недовольство против Бориса Годунова. Мыслитель отмечает, что Годунова беспочвенно обвиняли в поджоге Москвы (последствия которого он ликвидировал), в отравлении Казанского царя Симеона, в призыве крымских войск в Москву, убийстве царевича Дмитрия; против него была «молва народная, обыкновенно справедливая, но легко обманываемая хитростью царедворцев»^{[1, с.59]}. Подозрение в убийстве царевича Дмитрия К.С. Аксаков считает основной причиной вспыхнувшей в народе ненависти к Годунову. Запятнав себя преступлением, которое к тому же было избавлением от законного наследника, избранный царь превратил самого себя в узурпатора, так как оскорбил нравственное чувство народа и лишился его доверия. Отныне никакие добрые дела и благие намерения не могли реабилитировать избранного царя ни перед народом, ни перед судом истории. По словам К.С. Аксакова, «истори­ческая причина объясняет дело, но нисколько не оправдывает его нравственно. Если историческая необходимость вызывает ту или другую идею, то эта необходимость никогда не прости­рается на способ и средства, с помощью которых проявляется идея»^{[12, 410]}.

По мнению мыслителя, народ, обычно чуткий, в этом случае обманулся. К.С. Аксаков приводит факты, которые считает доказательствами невиновности Бориса Годунова в этом убийстве: расхождения в показаниях свидетелей, намеренное раскладывание оружия рядом с людьми, растерзанными толпой по подозрению в убийстве; сам вид этого оружия – пищали и пращи, которыми вряд ли могли воспользоваться для убийства исподтишка; разговоры детей, видевших, как царевич играл в ножички. К этим доказательствам прибавляется нравственная уверенность мыслителя в этой невиновности: «К этому мнению склоняет нас и величавое лицо Бориса Годунова, которому такое злодейство несвойственно и который однажды сам жертвовал жизнью, стараясь защитить царевича Иоанна от ударов Иоанна Гроз­ного»^[4]. А.С. Хомяков, не разбирая детально эту историю, тоже не очень верит в убийство Дмитрия Годуновым. Многие историки подтверждают, что версия виновности Годунова далеко не бесспорна, один лишь Н.М. Карамзин говорит об этом как о бесспорном факте. С.М. Соловьев, а позже В.О. Ключевский фиксируют запутанность следственных материалов, отмечают, что следствие проводил Василий Шуйский – злейший враг Годунова; В.О. Ключевский говорил, что, хотя Годунов больше всех выигрывал от этой смерти, он же являлся первым подозреваемым и не мог этого не понимать, поэтому вряд ли стал бы так рисковать. Таким образом, уверенность славянофилов в невиновности Бориса Годунова в этом преступлении имеет серьезные основания. Подозрения и вызванная ими народная ненависть, которой был сметен Борис Годунов и его семья, была, по словам К.С. Аксакова, величайшей исторической несправедливостью, вызванной к жизни сиюминутной выгодой врагов Годунова, склонивших на свою сторону народ. «Бывает историческая напраслина, истори­ческая несправедливость: она постигла Бориса <…> Поставленный на историческом пути, на одном из крутых его поворотов, умный, строгий, деятельный Борис понес на себе все следствия такого положения своего, понес на себе историческое подозрение и историческую клевету – пло­ды тогдашней преходящей минуты»^[4]. Поэтому появление самозванца было лишь поводом к расправе над царем, не оправдавшим народного доверия.

Подводя итог, можно отметить следующее. Знания славянофилов о Борисе Годунове основаны на достоверных фактах, многие их высказывания подтверждаются историками. С.А. Воробьева в своей докторской диссертации^[13] справедливо отмечает, что для них были характерны понимание причинно-следственных связей между событиями, установка на комплексное и критическое исследование исторических источников, отбор фактов в связи со смысловой характеристикой события (Н.А. Бердяев говорил о трудах Хомякова, что в них «внешняя хаотичность изложения связана… с огромной внутренней концентрацией мысли»^[14]), представление о единстве исторического процесса, отказ от однозначности причинно-следственных связей. Мыслители очень высоко оценивают личность и деяния Бориса Годунова. По их мнению, он проводил политику, соответствующую национальным интересам России: укреплял обороноспособность, повышал международный авторитет, способствовал росту образования и сближению с Европой без ущерба для национальной культуры. Причиной трагического конца его царствования, по мнению славянофилов, была народная ненависть, вызванная несправедливыми обвинениями. Говоря о причинах этой ненависти, Аксаков называет лишь оскорбление нравственного чувства, не упоминая об экономическом положении и политическом статусе народа и власти того времени. А.С. Хомяков дает более объективную картину народного недовольства. Так или иначе, народ, по словам мыслителей, сыграл роковую роль в судьбе Бориса Годунова, сначала вознеся его, а затем низвергнув.