Правовой образовательный ценз и формирование корпорации юристов на государственной службе Российской империи

Серов Дмитрий Олегович доктор исторических наук заведующий, кафедра теории и истории государства и права, ФГБОУ ВО "Новосибирский государственный университет экономики и управления" 630099, Россия, Новосибирская область, г. Новосибирск, ул. Каменская, 56 Serov Dmitry Doctor of History Professor, the department of Theory and History of State and Law, Novosibirsk State University of Economics and Management 630099, Russia, Novosibirskaya oblast', g. Novosibirsk, ul. Kamenskaya, 56 serov1313@mail.ru Другие публикации этого автора

Статья подготовлена в рамках гранта РНФ «Границы и маркеры социальной стратификации России XVIII–XX вв.», проект № 14–18–01873.

Одним из неоспоримо актуальных и при том малоисследованных сюжетов в правовом прошлом нашей страны является вопрос о возникновении корпорации юристов на государственной гражданской службе России. Однако прежде чем обратиться к рассмотрению проблемы, в каковой исторический период и в связи с чем произошло формирование названной корпорации, видится необходимым определиться с ключевым термином. Здесь хотелось бы предложить следующую дефиницию: профессиональная корпорация – это круг лиц, обладающих особым правовым статусом, имеющих специальные знания и навыки, а также субъективно осознающих принадлежность к данному сообществу.

Для возникновения корпорации юристов на государственной службе необходимы, как представляется, следующие условия: 1) институциональное обособление органов юстиции в национальном государственном механизме. 2) Наделение должностных лиц органов юстиции особым правовым статусом, отделяющим их от остальных государственных гражданских служащих (что, в свою очередь, обуславливает появление особой разновидности государственной службы, которая в имперской России именовалась «судебной службой»). 3) Нормативное закрепление для должностных лиц органов юстиции – в рамках особого правового статуса – профильного образовательного ценза. 4) Способность национальной системы образования обеспечить органы юстиции необходимым количеством юридически подготовленных выпускников. 5) Относительно высокий уровень развития национальной юриспруденции (особенно отраслевых юридических наук).

Далее следует коснуться историографической ситуации. Насколько удалось установить, к настоящему времени проблема формирования корпорации юристов на отечественной государственной службе оказалась напрямую затронута лишь в двух недавно опубликованных статьях, которые, однако, затруднительно признать имеющими научное значение ^{[27; 28]}. В рамках изучения проблем развития в имперской России профессионального правового сознания и складывания юридической профессии (legal profession или law profession) интересные наблюдения о возникновании корпорации юристов высказали Р. Уортман и Б. Левин-Станкевич ^{[48, p. 198–234; 49, p. 227, 231–235, 239]} (первый из них сумел также дать оригинальное обозрение развития в России второй трети XIX в. legal ethos, духа права). Становление в нашей стране института «судебной службы» систематически осветил В.В. Захаров в особом § 4.3 диссертационного исследования, защищенного в июне 2009 г. в Московской государственной юридической академии ^{[8, с. 267–286; публикацию см.: 9, с. 33–43]}.

Итак, как обстояло дело с корпорацией юристов на государственной службе в нашей стране до начала Александровских преобразований? Прежде всего, необходимо отметить, что в России дореформенного периода органы юстиции не образовывали собой обособленного сегмента государственного механизма. В империи функционировала архаичная и громоздкая судебная система с множеством судебных инстанций, которая была тесно переплетена с системой управления. Все суды являлись специализированными. Сохранялось несколько изолированных подсистем ведомственных судов.

Российская дореформенная прокуратура имела весьма расплывчатые общенадзорные полномочия, не закрепленные в каком-либо специальном нормативном акте. Органы прокуратуры фактически не обладали организационным единством. Как емко выразился по этому поводу в 1864 г. в статье в ведомственном журнале старший столоначальник Департамента Министерства юстиции П.А. Марков, современнику и в голову не приходило, что «как обер-прокурор, так и губернские прокуроры и уездные стряпчие составляют в сущности одно учреждение» [цит. по: 13, с. 328–329].

Предварительное следствие в дореформенный период осуществляли преимущественно органы полиции Министерства внутренних дел. Должностными лицами, специализированными на расследовании уголовных дел, являлись учрежденные в 1808 г. следственные приставы. Штатная численность следственных приставов была, однако, невелика, а их деятельность не была никак централизована.

По данным Департамента герольдии Правительствующего Сената, в конце 1859 г., в империи трудилось всего 110 следственных приставов [подсчитано по: 14]. При этом они числились в органах полиции всего 22 губерний и вовсе отсутствовали в 41 регионе (в 35 губерниях и шести областях), а также в Финляндии и Царстве Польском. В итоге основную часть уголовных дел расследовали либо неспециализированные должностные лица городской и сельской полиции (становые и частные приставы, земские исправники), либо временно назначавшиеся для производства следствий иные неспециализированные должностные лица (чаще всего чиновники для особых поручений и сотрудники III отделения Императорской канцелярии) ^[26].

По своему правовому статусу должностные лица дореформенных органов юстиции никак не выделялись из общей массы государственных гражданских служащих. Элементов особого статуса до Александровских преобразований не имели даже судьи ^[44]. Соответственно ни о каком выделении «судебной службы» в те времена не могло быть и речи. В подобном контексте несложно также догадаться, что до 1860-х гг. профильный образовательный ценз не предусматривался ни для одной категорий служащих органов юстиции.

Для сравнения уместно заметить, что в соседнем Королевстве Пруссия наличие юридического образования для судей судов высшего звена стало обязательным в 1713 г., а для остальных судей – в 1737 г. Кроме того, в первой половине 1750-х гг. в Пруссии для претендентов на занятие должностей в органах правосудия были введены особые квалификационные экзамены ^{[47, p. 140]}. С 1775 г. прусский кандидат в судьи должен был сдать уже двухэтапный квалификационный экзамен (сначала в университете, а затем в особой правительственной комиссии – Ober-Examinationskommission) ^{[46, p. 516–517]}.

На ситуации с состоянием юридического образования в России второй трети XIX в. представляется необходимым остановиться несколько подробнее, тем более что она уже неоднократно освещалась в литературе ^{[7, с. 34–40, 93–113; 10, с. 55–65; 40, с. 29–193]}. К 1860 г. в империи функционировали шесть юридических факультетов (Московского, Санкт-Петербургского, Харьковского, Казанского, Дерптского университетов и Университета св. Владимира), юридическое отделение Ришельевского лицея в Одессе, а также четыре специализированных учебных заведения юридического профиля – Демидовский лицей в Ярославле, Лицей князя Безбородко в Нежине, состоявшее в ведомстве Министерства юстиции Императорское Училище правоведения и состоявшее в ведомстве Военного министерства Аудиторское училище. Проблема заключалась, однако, не в количестве образовательных учреждений, готовивших юристов, а в количестве их выпускников.

Так, юридический факультет расположенного в Киеве Императорского университета св. Владимира за 20-летие 1840–1859 гг. окончило 345 человек ^{[1, с. XXXVIII]} (в среднем по 17 человек в год). За те же два десятилетия Императорский Санкт-Петербургский университет выпустил 830 юристов [подсчитано по: 3, с. LXXVII–CVI; без учета выпускников камерального и административного отделений] (в среднем по 42 человека в год). В Императорском Харьковском университете на выпускном 4-м курсе юридического факультета в 1840 г. обучалось 34 студента, в 1843 г. – 32, а в 1854 г. – 26 [подсчитано по: 30, с. 19–20; 31, с. 23–24; 32, с. 14–15].

Лицей князя Безбородко за 17-летие 1843–1859 гг. подготовил 330 юристов [подсчитано по: 33, с. CXLVI–CLXXXVI] (в среднем по 19 человек в год), Аудиторское училище за 1840–1859 гг. – 271 ^{[24, с. 156–157]} (в среднем по 14 человек в год). В свою очередь, юридический факультет Императорского Дерптского университета (KaiserlichenUniversitätDorpat) за 1840–1849 гг. выпустил 182 специалиста [подсчитано по: 45, s. 249–360] (в среднем по 18 человек в год). Юридический факультет Императорского Казанского университета в 1850 г. окончило 16 человек, в 1856 г. – 17 ^{[21, с. 33–34; 22, с. 17–18]}.

Количество выпускников первых десяти выпусков (1840–1849 гг.) привилегированного Императорского Училища правоведения составило 237 человек [подсчитано по: 29, с. 3–22] (в среднем по 24 в год). Юридический факультет Императорского Московского университета за 18-летие 1836–1854 гг. подготовил 802 дипломированных специалиста ^{[43, с. 574]} (в среднем по 46 человек в год). По состоянию на 1 января 1858 г. на выпускном курсе юридического факультета Московского университета обучалось 42 студента ^{[20, с. 135–137]}. В 1861 г. общее количество выпускников-юристов составило в нашей стране 328 человек ^{[9, с. 29]}.

Как приведенные цифры соотносились с тогдашней численностью государственных гражданских служащих Российской империи? Известно, что в 1847 г. в отечественном государственном аппарате трудилось 61 548 служащих, а в 1857 г. – 86 066, и что в конце 1850-х гг. на государственной службе ежегодно открывалось в среднем около 3000 вакансий ^{[6, с. 34, 67, 69]}. В свете этих данных незначительность выпуска специалистов в области юриспруденции в 1840-е–1850-е гг. представляется очевидной. Особенно если учесть, что выпускники-юристы рекрутировались не только в органы юстиции, но и – хотя в меньшем количестве – в иные гражданские ведомства. Тем самым, следует констатировать наличие в предреформенной России дефицита лиц с высшим юридическим образованием. Иными словами, тогдашняя национальная система образования была заведомо неспособна обеспечить органы юстиции необходимым количеством профильно подготовленных выпускников.

Что касается российской юриспруденции, то ее развитие в предреформенный период было явственно медленным и фрагментарным [наиболее подробно см.: 41, с. 194–335]. Неудивительно, что в империи тогда не функционировало ни одного юридического научного общества. Как исчерпывающе высказался по этому поводу в феврале 1902 г. выдающийся правовед и государственный деятель сенатор А. Ф. Кони, «юридические общества до начала царствования Александра II были немыслимы» ^{[11, с. 296]}.

Для иллюстрации уровня образованности должностных лиц дореформенных органов юстиции представляется уместным привести данные об образовательном уровне судей и прокуроров регионального звена в 1851 г. Как явствует из официального «Списка чинам Правительствующего Сената и Министерства юстиции», по состоянию на февраль 1851 г. из 57 губернских и областных прокуроров России высшее юридическое образование имели только 27 (47,3 % состава), а 21 региональный прокурор (36,8 %) не получил вообще никакого образования. Даже в прокуратуре Сената из 13 обер-прокуроров дипломированными юристами являлись лишь восемь человек (61,5 %) [подсчитано по: 36, с. 9–129, 259–386].

В том же 1851 г. из 88 председателей губернских палат уголовного и гражданского суда и председателей губернских судов среднее и высшее образование имело 49 человек (55,6 % состава). Дипломированных юристов среди председателей судов насчитывалось 24 человека (27,2 %), еще девятеро имели непрофильное высшее образование (духовное, медицинское, филологическое, педагогическое).

Соответственно, 44,4 % руководящих должностных лиц российских органов правосудия в 1851 г. не получило вообще никакого систематического образования. Да и среднее образование, полученное 16 председателями судов (кадетские корпуса, пансионы при университетах, тем самые уездные училища, гимназии), создавало явно недостаточные предпосылки для успешного занятия отправлением правосудия в условиях середины XIX в.

Итак, возможно с определенностью констатировать, что на государственной службе дореформенной России корпорация юристов сформироваться не могла никоим образом. Однако это вовсе не означало, что в Николаевское время не могли начать складываться предпосылки для образования этой корпорации. Здесь необходимо вспомнить об Императорском Училище правоведения.

Став первым и последним в Российской империи образовательным учреждением, специализированным на подготовке юристов для государственной службы, Императорское Училище правоведения сыграло в истории отечественных органов юстиции уникально значимую роль [об Училище в предреформенный период см.: 40, с. 116–147, 170–180, 231–236; 41, с. 173–193; 49, р. 198–220]. Дело в том, что немногочисленные выпускники Училища обладали в массе своей не только глубокими и разносторонними познаниями в юриспруденции, но и твердыми представлениями о высоких моральных стандартах профессии, а также сильнейшим духом корпоративного единения (что обуславливалось закрытым и прилегированным характером их alma mater – при 6-летнем сроке обучения).

Представляется возможным с уверенностью предположить, что само слово «правовед» возникло и до начала ХХ в. использовалось в русском языке исключительно в значении «выпускник Императорского Училища правоведения». Если же еще вспомнить, что, благодаря кадровой политике Министерства юстиции, «правоведы» получали значительные карьерные преимущества, приоритетно продвигались по службе (как в центральном аппарате Министерства, департаментах Сената, так и в региональных органах правосудия и прокуратуры), то станет очевидно, что именно эта внутренне спаянная «дружина “рыцарей права”» (как «правоведов» первых выпусков емко наименовал Г. А. Джаншиев ^{[5, с. 708]}) явилась кристаллом зарождения корпорации юристов на государственной службе империи.

Как известно, в первой половине 1860-х гг. отечественные органы юстиции подверглись коренному преобразованию, образовав собой в полной мере обособленный сегмент государственного механизма. В России появилась полностью отделенная от органов управления судебная система, базисным элементом которой стала трехзвенная подсистема судов общей юрисдикции. Количество архаичных специализированных судов было минимизировано. Суд стал в значительной мере независимым.

Будучи структурно и функционально реорганизована, российская прокуратура получила принципиально новую компетенцию, систематически и целостно закрепленную в Судебных Уставах 1864 г. Прокурор оказался впервые наделен полномочиями государственного обвинителя, стал участником гласного и состязательного уголовного процесса.

Оказались реформированы и органы следствия. В результате проведения следственной реформы 1860 г. в нашей стране были учреждены подведомственные Министерству юстиции судебные следователи. Следственные приставы МВД подверглись упразднению. Окончательное развитие институт судебных следователей получил в результате судебной реформы 1864 г.

В ходе той же судебной реформы 1864 г. должностные лица органов юстиции были, наконец, наделены особым правовым статусом. В частности судьи судов и общей юрисдикции и судебные следователи получили уникальную для имперской России несменяемость. В системе пореформенной государственной службы возникла такая разновидность как «судебная служба».

В рамках особого правового статуса для должностных лиц органов юстиции в качестве квалификационного требования был введен профильный образовательный ценз. Впервые он был предусмотрен в 1860 г. при основании института судебных следователей. Согласно ст. 3 Закона «Учреждение судебных следователей» от 8 июня 1860 г. к кандидату на должность следователя было выдвинуто квалификационное требование о наличии у него высшего или среднего образования ^[23].

Осторожность, с которой законодатель подошел в 1860 г. к формулировке образовательного ценза для судебных следователей, имела очевидные основания. Учитывая обрисованный выше дефицит в стране дипломированных юристов, требование об обязательности для следователей юридического образования было бы заведомо неисполнимым на практике. Особенно если принять во внимание, что Министерству юстиции предстояло в сжатые сроки заполнить свыше 900 следовательских вакансий.

Однако введение даже столь смягченного образовательного ценза встретило непонимание в регионах. Уже в 1860 г. Министерство юстиции столкнулось с попытками губернских властей продвигать на должности следователей лиц, не имевших даже среднего образования, преимущественно из числа бывших служащих полиции. В ответ Министерство заняло достаточно жесткую позицию, предписав губернаторам предлагать на следственные должности лиц, «преимущественно кончивших курс наук в высших юридических заведениях» ^{[16, с. 64]} (что меняло в сторону ужесточения требования к кандидатам на должность следователя, закрепленные в ст. 3 «Учреждения судебных следователей»).

В ходе подготовки судебной реформы 1864 г. законодатель сохранил осторожный подход к введению образовательного ценза. С одной стороны, в ст. 66 «Основных положений преобразования судебной части в России» от 29 сентября 1862 г. (первой российской концепции судебной реформы) было внесено законодательное предположение о введении для судей, прокуроров, следователей и секретарей судов квалификационного требования о наличии у них высшего юридического образования. С другой стороны, в ту же статью была вписана оговорка, что в качестве альтернативы на соответствующие должности могут быть назначены лица без образования, а просто «доказавшие по службе свои познания по судебной части» ^{[15, с. 23]}.

В ходе выработки Судебных Уставов приведенная формулировка ст. 66 Основных положений вызвала изрядную дискуссию ^{[39, с. 134–136]}. Часть кодификаторов настаивала на факультативности образовательного ценза для судебного ведомства. В качестве доводов указывалось на дефицит дипломированных юристов, имевших необходимый опыт практической работы, а также приводилось соображение о том, что на службе в ведомстве состояли и такие лица, которые «хотя и не посещали курса юридических наук, но продолжительной службой в судебном ведомстве, при старании изучать законы, приобрели основательные познания по судебной части» ^{[39, с. 136]}. Сторонники безальтернативного введения правового образовательного ценза резонно указывали, что дефицит дипломированных юристов – это явление временное, в то время как обсуждавшаяся норма будет иметь постоянный характер.

Окончательное нормативное оформление профильного образовательного ценза для должностных лиц органов юстиции России произошло в связи с изданием Судебных Уставов от 20 ноября 1864 г. При утверждении проектов Судебных Уставов законодатель склонился, в конце концов, все же к факультативности этого ценза.

Согласно ст. 202 «Учреждения судебных установлений», для замещения должностей судей судов общей юрисдикции, прокуроров, судебных следователей и старших канцелярских служащих судов вводилось квалификационное требование о наличии у претендентов высшего юридического образования. Соответственно в качестве альтернативы оговаривалась возможность назначения на эти должности лиц, «доказавших на службе свои познания по судебной части» ^{[38, с. 27]} (что явилось почти дословным воспроизведением приведенной выше формулировки ст. 66 Основных положений). Как бы то ни было, единый для органов юстиции империи профильный образовательный ценз был введен.

Что касается развития юридического образования в 1860-е гг., то здесь необходимо, отметить, прежде всего, увеличение набора на юридическую специальность в уже имеющихся образовательных учреждениях. В итоге уже в 1865 г. количество студентов-юристов достигло в нашей стране 2065 человек (что составило 48,7 % общего числа студентов) ^{[7, с. 46]}. Наряду с этим, произошел ряд позитивных изменений в системе юридических образовательных учреждений.

Два образовательных учреждения подверглись преобразованию. В 1865 г. на базе Ришельевского лицея с его юридическим отделением был создан Императорский Новороссийский университет, в структуре которого изначально был предусмотрен юридический факультет. В июле 1868 г. Александр II утвердил мнение Государственного Совета о превращении Демидовского лицея в Демидовский юридический лицей – специализированное высшее учебное заведение ^{[42, с. 68–80, 158–167]}. Наконец, согласно именному указу от 8 июня 1869 г., в России был основан новый университет с юридическим факультетом – Императорский Варшавский ^{[42, с. 83–93]}.

В эпоху Александровских реформ интенсифицировалось развитие российской юриспруденции – особенно отраслевых юридических наук ^{[2; 42, с. 213–299]}. В Санкт-Петербурге и Москве начали возникать юридические научные общества, поначалу функционировавшие неофициально, как частные кружки. Первый такой кружок сложился в столице на исходе 1859 г., его организатором явился тогдашний обер-секретарь 2-го Департамента Сената надворный советник Д. В. Стасов ^{[12, с. 114–118]} (выпускник 8-го выпуска Императорского Училища правоведения).

Впрочем, регулярные собрания для неформального профессионального общения на правовые темы стали порой устраиваться и в провинции. По свидетельству известного судебного деятеля действительного статского советника М.Ф. Громницкого, в конце 1864 г. кружок такого рода образовали сотрудники губернских органов юстиции Воронежской губернии, начавшие еженедельно собираться «для бесед на разные темы, касающиеся судебного дела» ^{[4, с. 63–64]}. Остается добавить, что официальный статус первым обрело Юридическое общество при Императорском Московском университете (Московское юридическое общество), Устав которого был утвержден Министерством народного просвещения в феврале 1865 г. ^{[42, с. 193–197]}.

Таким образом, возможно со всей определенностью констатировать, что в 1860-е гг. сложились все условия для формирования корпорации юристов на государственной службе Российской империи. К этому необходимо добавить, что формирование корпорации юристов было несомненно ускорено, благодаря кадровой политике Министерства юстиции.

Возглавлявшееся в 1862–1867 гг. реформаторски настроенными министром Д. Н. Замятниным и его заместителем «правоведом» Н. И. Стояновским ведомство целенаправленно повело линию на комплектование судейского и прокурорско-следственного корпуса лицами с высшим юридическим образованием (по существу игнорируя после 1864 г. рассмотренную выше факультативную формулировку ст. 202 «Учреждения судебных установлений»). В этом отношении весьма характерно в частности циркулярное распоряжение министра юстиции № 8535 от 15 октября 1865 г., в котором предписывалось рассматривать в качестве кандидатов на должности судебных следователей, прежде всего, лиц, «получивших если не юридическое, то высшее образование» ^{[25, с. 15]}. Подобная кадровая политика Министерства принесла свои плоды.

Так, к концу 1865 г. из 105 председателей губернских, областных и коммерческих судов профильное образование имел 51 человек (48,6 %), а из 98 заместителей председателей судов – 76 (77,5 %) ^{[17, с. 7]}. К концу 1866 г. из 98 председателей судов дореформенного устройства («старых судебных мест», как они именовались в делопроизводстве Министерства) высшее юридическое образование было у 55 человек (56,1 %) ^{[18, с. 10]}. В реформированных органах правосудия (окружных судах и судебных палатах) по состоянию на март 1868 г. среди 25 председателей судов лиц с юридическим образованием насчитывалось 19 [подсчитано по: 35, с. 99–174] (76,0 %), большинство из них составляли выпускники Императорского Училища правоведения (10 человек).

Что касается образовательного уровня тогдашнего прокурорского корпуса состава, то, прежде всего, следует отметить, что в 1866 г. среди 13 обер-прокуроров Сената лиц с высшим юридическим образованием насчитывалось 12 [подсчитано по: 37, с. 5–59] (92,3 %), причем девять из них (69,2 %) являлись выпускниками Императорского Училища правоведения. Высшее юридическое образование имели все четверо прокуроров реформированных Санкт-Петербургской и Московской судебных палат и окружных судов.

К тому времени заметно улучшилась образованность и региональных прокуроров – несмотря на то, что в ходе проведения судебной реформы 1864 г. территориальные органы прокуратуры подлежали постепенной ликвидации, и что на губернских прокуроров de jure не распространялись требования правового образовательного ценза из ст. 202 «Учреждения судебных установлений». По состоянию на июль 1866 г. из 60 губернских и областных прокуроров России высшее образование имели уже 53 человека (88,3 % состава), из них высшее юридическое – 44 (73,3 %). При этом среди них, правда, оставалось двое лиц, не получивших никакого образования (3,3 %).

Среди юридически подготовленных региональных прокуроров заметно преобладали выпускники Императорского Училища правоведения (21 человек; 35,0 % состава и 47,7 % от числа прокуроров-дипломированных юристов). Из девяти прокуроров с непрофильным высшим образованием четверо окончили Императорский Александровский лицей, трое – духовные академии, один – Главный педагогический институт и один – Императорскую медико-хирургическую академию.

По состоянию на март 1868 г. в ведомстве Министерства юстиции России числилось 26 прокуроров учрежденных в ходе реформы судебных палат и окружных судов и 48 губернских и областных прокуроров [подсчитано по: 34, с. 3–289; 35, с. 99–174]. Что касается прокуроров реформированных органов правосудия, то 100 % из них имели высшее юридическое образование. Основную долю среди этих прокуроров составляли выпускники Императорского Училища правоведения (12 человек, 52,2 % состава группы) и юридического факультета Императорского Московского университета (10 человек; 38,5 %).

Из региональных прокуроров в 1868 г. высшее образование имело 40 человек (83,3 % состава), в том числе высшее юридическое – 34 (70,8 %). Остальные восемь губернских и областных прокуроров являлись выпускниками средних учебных заведений. Лиц без образования среди региональных прокуроров к тому времени уже не осталось.

Из губернских прокуроров-дипломированных юристов восемь окончили Императорское Училище правоведения (16,7 % состава группы), семеро – юридический факультет Санкт-Петербургского университета (14,6 %), шестеро – юридические факультеты Московского и Харьковского университетов (по 12,5 %). Менее всего среди региональных прокуроров насчитывалось выпускников юридического факультета Императорского Дерптского университета (один человек). Среди губернских прокуроров с непрофильным высшим образованием доминировали выпускники духовных академий (три человека).

Согласно «Списка чинам Правительствующего Сената и Министерства юстиции» за 1866 г., численность следственного корпуса Российской империи составила тогда 1063 человека (включая 100 временных судебных следователей) [подсчитано по: 37, с. 141–342]. Из этого числа 56 лиц занимали должности в открытых в апреле 1866 г. Санкт-Петербургском и Московском окружных судах, а остальные 1007 состояли в органах правосудия дореформенного устройства. Среди следователей окружных судов лица с высшим юридическим образованием составляли подавляющее большинство. В Санкт-Петербургском окружном суде из 25 следователей первого состава дипломированными юристами являлись 23 человека (92,0 %), а в Московском окружном суде – 26 из 31 (83,9 %) ^{[37, с. 99–101, 120–122]}.

Ситуация с образовательной подготовкой 1007 следователей, состоявших в штатах дореформенных судов и прикомандированным к ним, была в 1866 г. не столь благоприятной. Из числа этих лиц высшее образование имели 538 человек (53,5 % состава), в том числе высшее юридическое – 497 (49,4 %). Тем самым, общая доля дипломированных юристов среди судебных следователей России составила в 1866 г. 51,4 %. Вместе с тем, в следственном корпусе тогда насчитывалось всего 11 лиц, не получивших никакой образовательной подготовки (1,03 % состава). Остальные судебные следователи имели общее и среднее специальное образование, полученное в губернских гимназиях, уездных училищах, духовных семинариях, кадетских корпусах и иных подобных заведениях.

Не вызывает сомнений, что Министерство юстиции сумело в сжатые сроки добиться впечатляющего успеха в деле обеспечения юридически образованными кадрами как руководящего состава судов, верхнего и среднего звеньев органов прокуратуры, так и корпуса судебных следователей. Тот факт, что в уже 1866 г. в России высшее юридическое образование имели все прокуроры реформированных судов, 92 % обер-прокуроров Сената, семь из каждых десяти губернских и областных прокуроров, а также каждый второй судебный следователь, представляется результатом, максимально возможным в тогдашних исторических условиях.

Остается заключить, что складывание обрисованных выше условий и формирование охарактеризованной судейской и прокурорско-следственной среды второй половины 1860-х гг. обеспечило становление корпорации юристов на государственной службе России. Что же касается исходного кристалла ее роста – микрокорпорации выпусников Императорского Училища правоведения – то, не вдаваясь здесь в подробности выдающейся роли «правоведов» в деле подготовки и проведения преобразования органов юстиции 1860–1864 гг. [подробнее см.: 40, с. 236–254], остается упомянуть об их тогдашнем количестве. Как явствует из официального отчета, к исходу 1868 г. на службе в органах юстиции состояло 380 «правоведов» ^{[19, с. 79]}. Вполне достаточно, думается, для зарождения и превоначального развития имперской профессиональной корпорации.

Подводя итог всему изложенному, представляется возможным с уверенностью констатировать, что условия, необходимые для образования корпорации юристов на государственной гражданской службе, сложились в нашей стране в ходе проведения Александровских реформ. Именно тогда, в ходе подготовки судебных преобразований отечественный законодатель осознал необходимость как наделить должностных лиц органов юстиции особым правовым статусом в целом, так и ввести для них профильный образовательный ценз в частности. По мере реализации основных начал следственной и судебной реформ 1860–1864 гг. судьи, прокуроры и следователи России стали, наконец, юристами, образовав собой корпорацию на государственной службе империи (исходным кристаллом формирования которой явились выпускники Императорского Училища правоведения).