Экономическая политика Cоветской России (СССР). 1920–1930-е гг.

1. Законодательство о торговых представительствах как защитниках экономических интересов российского государства за рубежом

Значение торговли для Советской России. Несомненным вкладом российских ученых в исследование проблем дипломатического права является разработка вопросов, относящихся к правовому положению и функциям торговых представительств.

Торговое представительство (ТП) – это новый институт международного права, выдвинутый практикой Советской России (СССР), ставший затем и явлением жизни социалистических и других государств. Являясь одновременно частью дипломатического представительства и зарубежным органом ведомства внешней торговли, оно осуществляло за границей права социалистического государства в области монополии внешней торговли. Торгпредства пользовались дипломатическими иммунитетом, а также всеми принадлежащими суверенному государству иммунитетами в международном гражданском праве.

Верхи буржуазных государств также враждебно встретили государственную монополию внешней торговли, как и само новое российское государство. Их борьба против неё принимала различные формы, от прямого нападения полиции на помещения торгпредств, до лишения их руководителей дипломатического иммунитета, принятия судебных решений, грубо нарушающих общепризнанный принцип судебного иммунитета государства. Ряд буржуазных юристов активно отказывали им в праве на свободу от гражданской и административной юрисдикции иностранного государства, ссылаясь на ими же изобретённые теории «функционального иммунитета», некоего «третьего государства». Монополия внешней торговли была для капиталистической элиты как бельмо в глазе, являясь своего рода барьером, препятствующим проникновению их капиталов в Россию, которое приносило им ранее колоссальные доходы. Советские юристы отчаянно сопротивлялись такого рода нападкам, считая, что подобные концепции противоречат обычным и конвенционным нормам международного права, принципу государственного суверенитета и суверенного равенства государств. Свои труды этой теме посвящали лучшие специалисты в области публичного и частного международного права, Д. Б. Левин, А. В. Сабанин, С. И. Раевич, И. П. Блищенко, В. Н. Дурденевский, И. С. Перетерский и др.

Первый декрет советской власти, декрет о мире, принятый Вторым съездом Советов 25 октября (7 ноября) 1917 г., объявлял об отказе советского правительства от тайной дипломатии и о намерении немедленно опубликовать тайные договоры, подтверждённые или заключённые Временным правительством России. Но, отвергая «все пункты о грабежах и насилиях» в этих договорах, советское правительство заявило уже тогда, что принимает «все пункты, где заключены условия добрососедские и соглашения экономические», по сути дела выразив своё отношение к экономической политике. Очевидно, уже тогда появилась идея о создании для защиты торговых интересов российского государства института особых коммерческих представителей, активно обсуждавшаяся в странах Европы с начала ХХ века ^[1].

Начало реализации этой идеи в России было положено декретом СНК РСФСР «О национализации внешней торговли» от 22 апреля 1918 г «Торговые сделки по покупке и продаже всякого рода продуктов с иностранными государствами и отдельными торговыми предприятиями за границей производятся от лица Российской республики специально на то уполномоченными органами», – гласил декрет. Помимо этих органов всякие торговые сделки с заграницей для ввоза и вывоза воспрещались. Это касалось не только добывающей и обрабатывающей промышленности, но и сельского хозяйства и пр.^[2].

Формирование Народного комиссариата внешней торговли (НКВТ). Руководство национализированной внешней торговлей поручалось Народному комиссариату торговли и промышленности, при котором был создан Совет внешней торговли. В него вошли представители ряда ведомств, учреждений и организаций: военного, морского, земледелия, продовольствия, путей сообщения, иностранных дел и финансов; представители центральных органов регулирования и управления отдельных отраслей производства, а также центральные органы торговых предприятий по ввозу и вывозу важнейших продуктов. Совет внешней торговли должен был вести учёт спроса и предложения этих продуктов, организовывать их заготовки и закупки при посредстве соответственных центров отдельных отраслей промышленности внутри страны и при посредстве государственных закупочных комиссий и агентов, кооперативных организаций и торговых фирм за рубежом. В его компетенцию входило также установление цены вывозимых и ввозимых товаров. В 1920 г. Совет передал свои функции Народному комиссариату внешней торговли, который возглавил ярый приверженец идеи монополии на внешнюю торговлю, известный большевик Лев Борисович Красин.

Законодательная реализация этой идеи продолжилась после окончания Гражданской войны. «Общее положение о советских органах за границей», утверждённое СНК РСФСР 26 мая 1921 г. определило роль и функции органов советской дипломатии за рубежом. Закон этот констатировал, что представлять интересы российского государства «при наличии нормальных внешних отношений» с иностранными государствами должны три официальных органа советского правительства: Полномочное представительство РСФСР, консульские представительства и торговые представительства (ст. 1). Только в особых случаях, не терпящих отлагательств, полномочное представительство могло исполнять функции консульских и торговых представительств непосредственно или через генеральные консульства ^[3].

Последователи торговых атташе. Торговые представители, известные ещё как торговые атташе, превратившиеся в некоторых странах, в частности в Англии, в торговых советников, пользовались уже в XIX веке авторитетом людей, весьма полезных для страны. Они не только поставляли ей массу нужных сведений, но и реально способствовали развитию торговых связей между страной пребывания и страной назначения ^[4]. В сравнении с торговыми атташе буржуазных государств торговые представители советского государства, объявившего монополию внешней торговли, получили гораздо более широкие функции. Помимо информационной и политико-экономической, т. е. функции торгового атташе, помимо организации экономического сближения со страной пребывания, они наделялись ещё специфической функцией оперативного и регулирующего агента монополии внешней торговли и должны были выполнять ответственную оперативную работу по совершению от имени государства внешнеторговых сделок ^[5].

Правительство полагало, что без государственной монополии невозможно максимально быстрое восстановление экономики, поэтому ввело абсолютный государственный контроль импорта и экспорта. Требовалось также избежать неограниченного проникновения западного капитала в Россию, что могло привести к её экономической зависимости. Надо признать, что основания для такого рода опасений имели место, поскольку накануне 1917 г. французские, британские и германские банки в целом подчинили себе банки российские: иностранным инвесторам принадлежала значительная часть российской промышленности; часть экспорта из России сельскохозяйственных продуктов в Западную Европу тоже осуществляли иностранцы. Главным импортёром товаров в Россию была Германия (в 1913 г. на Германию приходилось 47 % от общего объёма российского импорта) ^[6]. Активное участие в развитии немецкой торговли и предпринимательства в Российской империи в предвоенные десятилетия принимала её зауральская часть, Сибирь и Дальний Восток ^[7].

Что означала для внешней торговли введённая в стране монополия? Во-первых, советскими законами были чётко определены объекты, имеющие государственное значение, т. е. составляющие «исключительное достояние государства», на которые не распространялись частные вещные права. Предметом частной собственности в России (СССР) не могли быть земля, её недра, воды, леса, рыбные угодья (морские, озёрные и речные), железные дороги общего пользования и их подвижной состав, летательные аппараты, телеграф и телеграфное имущество, сооружения, суда вместимостью свыше 20 регистровых тонн. Все они составляли объект государственной монополии. Во-вторых, кроме вещных прав объект государственной монополии составляли хозяйственные права, из которых наиболее известна как раз внешняя торговля. В-третьих, необходимо назвать право эксплуатации предприятия, в котором число рабочих превышало 20 человек. Наконец, объектами государственной монополии объявлялись отдельные отрасли промышленности: соляная, спиртовая, платиновая, сантонинная (производство лекарственных средств из зёрен полыни, главным образом, на Чимкентском заводе), добыча и выработка радия, изумрудного сырья. Кроме того, только государство могло заниматься страхованием, печатанием платных объявлений, изданием произведений классиков, продажей шифскарт (пароходных билетов) иммигрантам и эмигрантам ^[8].

Функции организации внешней торговли и контроля за нею должны были осуществлять специальные торговые представительства (ТП) России за рубежом, открывшиеся при посольствах и получившие вскоре определённые дипломатические привилегии. До официального же признания советской республики Советы организовали за рубежом государственные торговые агентства, каковым был АРКОС (Всероссийское кооперативное акционерное общество) в Лондоне, которые представляли Наркомат внешней торговли за границей, продавая почти весь экспорт и покупая почти весь импорт. Внутренние торговые функции осуществляли государственная торговля и компании со смешанным капиталом.

По мнению О’Коннора, известного американского историка, много лет занимавшегося вопросами формирования ленинского курса советской внешней политики и написавшего научные биографии выдающихся политических и общественных деятелей 1920-х гг., Г. В. Чичерина, Л. Б. Красина и А. В. Луначарского, переход к монополии внешней торговли прошёл достаточно безболезненно для восстанавливавшейся экономики РСФСР ^[9]. Всё дело заключалось в том, что объём советской внешней торговли из-за бойкота, объявленного союзниками в октябре 1918 г., был невелик. Он облегчался тем, что и ранее, при Временном правительстве, частную торговлю, особенно в период войны, контролировало государство. Да к тому же вся внешняя торговля в начале ХХ в. была в основном сосредоточена в нескольких фирмах, которые легко можно было взять под контроль. Так что декрет от 22 апреля 1918 г. не имел поначалу практического значения, поскольку «в виду наличности блокады сделок по внешней торговле фактически не производилось» ^[10].

Разводим функции Торгового представительства и консульства. В условиях утверждения монополии на внешнюю торговлю понадобилось развести функции торговых представительств и консульств за границей. Уже в 1921 г. Инструкция консулам РСФСР, утверждённая НКИД 6 апреля 1921 г.,в противоположность прежнему российскому консульскому уставу, увидела в консулах не представителей торговых интересов России, а скорее административный орган за границей. Представителями торговых интересов России в это время становились агенты Внешторга. Не случайно, инструкция (ст. 27), стремясь избежать параллелизма в работе с ними, провозглашала, что «информационная деятельность консулов не должна специализироваться на вопросах чисто торговых», которые становились для них делом побочным ^[11].

Обосновывая необходимость учреждения особого торгового представительства, отделения его функций от функций консульских, известный советский правовед проф. А Ладыженский писал: «В настоящее время, когда экономические отношения играют главенствующую роль в междугосударственной жизни, правильное устройство консульских и специально торговых представительств становится всё более и более необходимым. Развитие импорта, борьба за товары, сильно осложнившая в настоящее время прежнюю борьбу за рынки, – все это настоятельно требует создания специальных торговых представительств. До образования Наркомвнешторга роль коммерческих представителей должны были исполнять консулы. Это чрезвычайно осложняло и без того излишне разнообразные обязанности консулов. Ведь «быть хорошим консулом, как указывал ещё Талейран, гораздо труднее, чем быть хорошим дипломатом». «Консулы должны наблюдать за точным исполнением международных соглашений, помогать советом своим соотечественникам, быть третейскими судьями, а в так называемых не цивилизованных странах – отправлять правосудие от имени своего государства. Кроме того, они несут административные и нотариальные обязанности, обязаны быть в курсе торговой и политической, судебной и культурной жизни, представлять обо всем этом отчеты и т. д.». Словом, – как остроумно заметил Эрнест Лер, – консулы обязаны предоставлять, по сути, «неограниченные услуги».

Стремление к преобразованию консульского института наметило, считал он, два течения. Одно полагает, что надо сделать каждое консульство, прежде всего местом наблюдения за развитием отечественной торговли в его округе. Другое течение считает консулов мало пригодными к торговой деятельности и склоняется к учреждению особых торговых представителей. В последнее время это второе из указанных течений получает всё большее и большее распространение. Так, совет торговли в Италии пришёл, при устройстве торговых представительств за границей, к необходимости назначения при посольствах торговых делегатов 1-го класса, а при консульствах – 2-го класса. Несколько иные обязанности возлагает на торговых агентов американское законодательство. Агенты Северо-Американских Соединенных Штатов разъезжают от одного консульства к другому и дают консулам указания, контролируют их деятельность, как коммерческих представителей. Перед началом войны Германия имела 14 различных специалистов-агентов по торговле и 7 по сельскому хозяйству. В 1912 г. Россией, по образцу западноевропейских стран, в наиболее крупных пунктах были учреждены агенты министерства торговля и промышленности. Но этот институт не получил тогда своего развития. После Октябрьской революции и создания Внешторга организован новый особый институт специально торговых представителей государства. К учреждению таковых шли и западноевропейские страны. Но у нас он получил своё яркое выражение».

Возведение законодательной основы экономической политики и ТП РСФСР. Итак, к началу 20-х гг. стала приобретать четкие очертания советская концепция мирного сосуществования государств с различным социальным строем. «Наш лозунг, – подчеркивал Г. В. Чичерин, выступая на заседании ВЦИК 17 июня 1920 г.,– был и остаётся один и тот же: мирное сосуществование с другими правительствами, каковы бы они ни были. Сама действительность привела нас и другие государства к необходимости создания длительных отношений между рабоче-крестьянским правительством и капиталистическими правительствами» ^[12]. К тому же введением нэпа создавался гражданский оборот и рынок, что находило отражение на организации внешней торговли.

В течение 1921–1923 годов законодательные органы неоднократно в торжественных актах заявляли о том, что монополия внешней торговли как «командная высота» советской экономики, представляющая собой один из основных законов советского государства, остаётся нерушимой. Однако организационные формы монополии внешней торговли должны были измениться. В апреле 1922 г. был реорганизован аппарат НКВТ, из состава которого выделен коммерческий орган – Госторг. НКВТ, бывший единственным органом, производящим внешнеторговые операции, сохранял теперь лишь регулирующие и контрольные функции. Постановление ВЦИК от 13 марта 1922 г. «О внешней торговле» придавало новой фазе монополии внешней торговли организационные формы. Согласно ему монополия осуществляется НКВТ на следующих основаниях: НКВТ производит на внешних рынках операции по экспорту и импорту не только за счёт государственного плана, но и на комиссионных началах для зарождающихся государственных организаций, имеющих самостоятельное от государственной казны существование. НКВТ предоставляет этим организациям разрешение на непосредственное совершение внешнеторговых сделок при условии предварительного утверждения им или его органами соответствующих договоров. Право выхода на внешний рынок под контролем НКВТ уже тогда имел Центросоюз. НКВТ должен был организовать, с утверждения Совета Труда и Обороны (СТО), специальные общества для совершения внешнеторговых операций (своего рода компании).

Статус-кво закреплялся Постановлением ВЦИК, СНК РСФСР от 16 октября 1922 г. «О внешней торговле», дополненным декретом ВЦИК и СНК РСФСР от 12 апреля 1923 г. «О внешней торговле», а также декретом СНК РСФСР от 16 октября 1922 г. с инструкцией о порядке заключения торговых сделок с заграницей ^[3].

В них было законодательно утверждено правовое положение торговых представительств как органов НКВТ, образующих непременную составную часть Полномочного представительства РСФСР в каждой отдельной стране. Право совершения торговых операций на внешних рынках получили производственные государственные предприятия и их объединения, перешедшие на коммерческий расчёт, которые могли продавать за границей только предметы своего производства и покупать лишь предметы, необходимые для собственного производства. Перепродажа этими предприятиями купленных за границей товаров, а равно продажа ими за границей купленных в России товаров воспрещалась. Право вывоза экспортных товаров не их производства указанным производственным государственным предприятием и их объединениям могло быть предоставлено в отдельных случаях, при невозможности получения иным путём валюты.

Отдельным производственным государственным предприятиям и их объединениям, являющимся исключительными потребителями определенных импортных товаров, могло быть предоставлено, с соблюдением действующих постановлений о внешней торговле, монопольное право закупки этих товаров за границей и ввоза их в пределы РСФСР. Для этого в каждом отдельном случае требовалось особое постановление СТО. По постановлению Совета Труда и Обороны в составе торговых представительств РСФСР можно было иметь своих агентов или специальных представителей экономическим совещаниям союзных республик, народным комиссариатам и другим центральным учреждениям. Как видим, была проведена резкая грань между операциями, совершёнными НКВТ от лица государства при посредстве Торгового представительства, и операциями, совершёнными интенсивно растущими предприятиями хозяйственных органов от их лица и за их риск и страх.

К 1925 г. в списке предприятий и объединений, имеющих право выхода на внешний рынок, числились десятки трестов, центров, торгов и др. организаций, занимающихся экспортом и импортом товаров. Это были лес, нефть, лён, текстиль, каменный уголь, чай и кофе, кожи, резиновые изделия, продукты Госмедторга и ГУМа. Некоторые из них имели своих представителей в торгпредствах ^{[10, c. 1020]}.

Статья 8 закона 1923 г. предписывала Народному комиссариату юстиции и его органам усилить репрессии в отношении нарушителей интересов государства в области монополии внешней торговли. Она возлагала на Народный комиссариат внешней торговли, его местные органы и торговые представительства за границей обязанность, под персональной ответственностью руководителей этих учреждений, возбуждать уголовное преследование против российских граждан, как частных, так и должностных лиц, за нарушение узаконений о внешней торговле. НКВТ обязан был представлять ежемесячно в Совет Народных Комиссаров доклад о констатированных нарушениях монополии внешней торговли и принятых мерах. Действие настоящего Постановления распространялось на всю территорию РСФСР и союзных с нею советских республик.

Инструкция о порядке заключения торговых сделок с заграницей от 16 октября 1922 г. регулировала проведение переговоров с заграничными фирмами, главную роль в которых играло ТП. Оно подготавливало переговоры, если они должны были происходить в стране его пребывания, курировало их процедуру. Торговый представитель за своей ответственностью мог наложить мотивированное вето на любую торговую операцию по соображениям коммерческой невыгодности или по политическим соображениям, или вследствие несоответствия данной операции с общегосударственным планом. Наложив запрет по соображениям коммерческой невыгодности на ту или иную торговую операцию, он обязан был представить хозяйственному органу не менее выгодные условия для осуществления подобной операции с другой фирмой или в другой стране, или соответствующий кредит под экспортный товар и т. п.

Боремся с контрабандой. После того, как декретом от 12 апреля 1923 г. «О лицензиях, контингентах и удостоверениях на ввоз и вывоз» была установлена запретительно-разрешительная система с её атрибутами (лицензией, контингентами), система внешней торговли приобрела более сложные экономические и правовые формы. При контингетировании устанавливалось на определённый срок определённое количество товаров, допускаемых к ввозу в данную страну, при общем запрете ввоза этих товаров. Система контингетирования в торговой политике СССР устанавливалась постановлением СНК от 12 апреля 1923 г. «О контингентах, лицензиях и удостоверениях на ввоз и вывоз». Контингенты определялись СТО по представлению НКВТ, согласованному с Госпланом. Они распределялись между союзными республиками в соответствии с установленным годовым планом народного хозяйства. Контингентов, установленных договором с иностранными государствами, торговая политика СССР в 1920-е годы не знала ^{[10, с. 519]}.

НКВТ оставался главным органом, но не только ведущим внешнеторговые операции, но и использующим эти операции для коммерческого регулирования и направления всех внешнеторговых сделок. Он подыскивал нужные рынки, устанавливал сходные цены и т. д. Такого характера разрешительно-запретительная система ввоза и вывоза товаров, говорящая о возврате к протекционизму, была господствующей и в послевоенной Европе. Она обусловила расцвет контрабанды. Главным очагом контрабанды была Германия, как страна с быстро развивающейся промышленностью и недостатком рынка сбыта товаров. Контрабанда осуществлялась частными средствами, но при явном государственном содействии. Против неё и принимались в европейских государствах главные запретительные меры.

На Востоке проводниками германской контрабанды были государства, образовавшиеся на территории бывшей Российской империи, главным образом Латвия и Эстония, меньше Польша. В торговой политике СССР борьба с контрабандой имела довольно существенное значение. Этому способствовали монополия внешней торговли, невозможность свободного ввоза товаров из-за границы, при значительной разнице цен на некоторые товары западноевропейского производства в СССР и за границей, как и недостаток некоторых товаров в стране. На западных границах СССР, в Латвии и Эстонии, существовали специальные пункты накопления и отправления европейской контрабанды внутрь Союза. Это были так называемые транзитные лавки, действовавшие не без ведома правительств этих стран. Протесты против их деятельности к существенным результатам не приводили.

Навстречу пожеланиям СССР заключить соглашение о совместной борьбе с контрабандой выступила Финляндия, страдавшая от ввоза алкоголя из Германии и Эстонии. По инициативе Финляндии в Гельсингфорсе в конце ноября 1924 г. была проведена международная конференция, в которой участвовали представители 11 северо-восточных европейских стран, в том числе СССР и бывшие восточные окраины России. Был разработан проект конвенции, которая запрещала вывоз алкогольных товаров за пределы своей территории на судах определённой категории (на своих – вместимостью нетто меньше 100 тонн и на чужих – меньше 500 тонн). Обязательным условием являлось наличие официального разрешения, выданного властями этой страны. Вводился таможенный контроль в пределах 12 миль своей береговой полосы. Но особенно тяжёлым было положение с контрабандой на восточных границах СССР, связанное с трудностью охраны этих границ при их протяжённости и малой населённости. Сказывался и товарный голод на Дальнем Востоке, невозможность снабжать его товарами российского производства. Положение должно было улучшиться в результате упорядочения отношений СССР с Японией и Китаем ^{[10, c. 520]}.

Торговое представительство Союза СССР. Самой главной трудностью в признании за рубежом этой системы оставалось урегулирование положения торгпредств как части соответствующего полномочного представительства СССР. Оно было зафиксировано в Постановлении ЦИК СССР «Положение о Народном комиссариате внешней торговли Союза Советских Социалистических Республик»» от 12 ноября 1923 г. ^[13]. ТП СССР выступали, с одной стороны, как государственные органы, формально входящие в состав полномочных представительств. Но с другой стороны, они имели своей целью исполнения в стране своего пребывания наряду с некоторыми другими функциями функции внешней торговли с данной страной. Поэтому понадобилось создать и для заграничного контрагента торговых представительств такие нормы, которые давали бы ему достаточные коммерческие гарантии при ведении дел с торговым представительством, в частности, освобождение от местной гражданской юрисдикции.

В разделе 2. «Торговые представительства и торговые агентства Союза ССР за границей» Положение закрепило правовой статус торгпредств как органов Народного Комиссариата Внешней Торговли и как части соответствующих полномочных представительств Союза ССР за границей, входящих в их состав. Основные положения закона следующие:

1) Торговые представители Союза ССР за границей назначаются и отзываются постановлением Совета Народных Комиссаров Союза ССР по представлению Народного Комиссариата Внешней Торговли, согласованному с Народным Комиссариатом Иностранных Дел;

2) В торговые представительства за границей в пунктах, представляющих особый интерес для той или иной союзной республики, по соглашению Народного Комиссариата Внешней Торговли и совета народных комиссаров союзной республики вводится представитель союзной республики, а в представительства, при которых имеются советы, представитель союзной республики входит в качестве члена этих советов;

3) Торговые представители Союза ССР за границей для выполнения возложенных на них задач имеют при себе аппарат, который разделяется на части регулирующую и коммерческую;

4) В задачи торговых представительств по регулирующей части входит:

а) выяснение общей экономической обстановки страны их пребывания;

б) изучение условий местного рынка и информация;

в) контроль над деятельностью смешанных обществ за границей;

г) наблюдение за исполнением существующих между Союзом ССР и данным государством торговых договоров и соглашений и участие в выработке новых договоров и соглашений;

д) надзор за торговой деятельностью в данной стране всех органов, учреждений и граждан Союза ССР, в том числе и коммерческой части торговых представительств.

5) В задачи коммерческой части торгового представительства Союза ССР за границей входит выполнение плановых заданий Народного Комиссариата Внешней Торговли и других органов Союза ССР, а также торгово-комиссионных операций по поручениям коммерческих органов НКВТ, государственных учреждений и предприятий, кооперативных, общественных и частных предприятий и лиц, коим разрешено совершение экспортно-импортных операций. Коммерческая часть торгового представительства в своей коммерческой работе подчинена через торговые представительства Управлению торговыми предприятиями и учреждениями Народного Комиссариата Внешней Торговли.

6) Торговые агентства Союза ССР за границей учреждаются Народным Комиссариатом Внешней Торговли и подчиняются Народному Комиссариату Внешней Торговли либо непосредственно, либо через торговые представительства Народного Комиссариата Внешней Торговли по распоряжению последнего.

Торговые агенты назначаются и отзываются Народным Комиссариатом Внешней Торговли.

Функции торговых агентств, в каждом отдельном случае, определяются Народным Комиссариатом Внешней Торговли.

2. Поворот к новой экономической политике

Допуску иностранцев в российскую экономику способствовала новая (по отношению к «военному коммунизму») экономическая политика (нэп), вызвавшая серьёзные изменения в гражданско-правовой сфере. Она была провозглашена Ленинской резолюцией Х съезда РКП (б) в марте 1921 г. В жизни советского государства началась, по определению Ленина, такая полоса, «когда наше основное международное существование в сети капиталистических государств отвоёвано» ^[14]. С окончанием Гражданской войны, завершившейся поражением внутренней контрреволюции и разгромом интервентов, растаяли надежды на мировую революцию. Молодой советской республике предстояло строить социализм в одиночку в условиях капиталистического окружения. Надо было менять подходы к формированию дальнейшего курса партии в области внутренней и внешней политики. Выступая на съезде с докладом, Ленин объявил «военный коммунизм» мерой, вызванной не экономическими условиями, а предписанной в значительной степени условиями военными», и поставил в качестве первоочередной задачу «увеличения количества продуктов». Была развёрнута широкая аргументация в пользу быстрейшего заключения торговых договоров с западными странами, даже ценой некоторых уступок со стороны Советской России. Речь шла, в первую очередь, о предоставлении концессий зарубежным капиталистам, заключении торговых договоров и соглашений, поскольку, как считал вождь мирового пролетариата, «иной возможности подтянуть свою технику до современного уровня у нас нет» ^[14].

После бурных дискуссий делегаты X съезда приняли ряд резолюций по вопросам внутренней жизни, а также резолюцию «Советская Республика в капиталистическом окружении». В ней отмечалось, что отражение интервенции обеспечило Советскому государству возможность вступить в общение с капиталистическими странами «на основе взаимных обязательств политического и торгового характера». Съезд поставил перед советской внешней политикой задачу вывести страну из состояния внешнеполитической и экономической изоляции и установить «постоянные мирные отношения со всеми государствами» ^[15].

Итак, цель нэпа заключалась в проведении частичных экономических преобразований, призванных вывести страну из разрухи и кризиса, в которые её ввергли война и «военный коммунизм». Суть нэпа – при сохранении режимом командных высот (политической власти, крупной промышленности, собственности на землю) возврат в экономической сфере ко многим дореволюционным структурам и механизмам: рынку, частному предпринимательству, хозяйственному договору, налоговой системе и пр.

Немного об основных параметрах нэпа. Продналог. 1. Нэп начинался с замены продразвёрстки продналогом. Необходимо было повернуть лицом к советской власти крестьянина, сильно разочаровавшегося в ней в предшествующие годы. В. И. Ленин понимал, что поднять страну из разрухи, в которой она оказалась, мог только «предприимчивый мужик». «Мы находимся в условиях такого обнищания, разорения, переутомления и истощения главных производительных сил, крестьян и рабочих, что этому основному соображению – во что бы то ни стало увеличить количество продовольствия – приходится подчинить всё». Необходимо было «немедленно предоставить мелкому производителю наилучшие условия проявления своих сил». К таким условиям относилось введение, во-первых, продовольственного налога и, во-вторых, режима свободной торговли. Налог был в 2 раза меньше заданий по продразвёрстке, известен заранее, взимался дифференцированно, что создавало стимулы для крестьянского предпринимательства ^[16].

2. Разрешалась частная торговля, сначала крестьянам, излишками своей продукции в обмен на потребительские товары, затем частная торговля вообще, заменившая натуральный обмен. Продналог реставрировал рынок, загнанный «военным коммунизмом» в подполье, и восстановил товарооборот, устранённый системой развёрстки и планового распределения продуктов индустриального производства.

3. В сфере производства промышленных товаров разрешалось частное предпринимательство, в связи с чем проведена денационализация мелких и части средних предприятий. Было признано, что мелкая и средняя промышленность, «кустарные и ремесленные предприятия», была «практически убита» ^{[10, с. 1433]} известным постановлением ВСНХ от 29 ноября 1920 г. об их национализации. Все промышленные предприятия, находящиеся во владении частных лиц или обществ, имеющие число рабочих свыше 5 при механическом двигателе, или 10 без механического двигателя, а также всё имущество, дела и капиталы этих предприятий, «где бы это имущество ни находилось и в чем бы оно ни состояло», было объявлено тогда собственностью РСФСР.

Нэп возродил мелкую и среднюю промышленность, определил правовые гарантии их развития и организационные рамки, ввёл некоторое ослабление налогового пресса. К таким же мерам прибегает Российская Федерация в своих попытках оживить «малый и средний бизнес», как теперь называется то, что именовалось при нэпе «мелкое сельхозпроизводство» и «мелкая кустарная промышленность». Им посвящались главные нэповские законы 1921–1922 гг. ^[17]. Они признали потребительскую и сельскохозяйственную кооперацию основным агентом, который должен был привести в движение товарообмен – главный рычаг нэпа. В связи с этим за ними закреплялись разного рода льготы и привилегии.

4. Разрешена аренда земли и наём рабочей силы – батраков, а в городах в связи с отменой трудовой повинности открыты биржи труда.

5. Подтверждена государственная монополия на внешнюю торговлю. Часть советских предприятий передавалась в аренду частным лицам или сдавалась в концессию иностранцам. Стал развиваться такой сектор экономики, как государственный капитализм. Были определены правовые формы и организационные рамки крупной государственной промышленности, отвечавшие новым рыночным условиям.

6. Замена натурального обмена свободной торговлей вызвала коренные изменения в финансовой политике. На предприятиях вводился хозрасчёт, промысловый налог, налог с оборота. В октябре 1921 г. открылся Государственный банк, а в 1922 г. – промбанк, банк потребительской кооперации, муниципальные, а затем и частные банки. В 1922 г. введена устойчивая валюта в виде червонца, обеспеченная золотом, облигациями и другими ценными бумагами.

Институты частного права (подряд и поставка, положение о векселях, праве застройки и др.) были приведены в систему в декрете «Об основных частных имущественных правах, признанных РСФСР, охраняемых её законами и защищаемых судами РСФСР». Он был принят 22 мая 1922 г. ^[3]. Закон предоставлял гражданам право организовать торговое или промышленное предприятие с соблюдением всех законоположений, регулирующих торговую и промышленную деятельность, а также ряд вещных и обязательственных прав. Он лёг затем в основу Гражданского кодекса 1922 г. Он определил и точно зафиксировал сферу хозяйственной деятельности, в которой нэп дополнялся, наравне с государственным хозяйством, хозяйством частным. Но основная ставка всё же делалась на развитие крупной национализированной индустрии, без которой социалистическое строительство – конечная цель нэпа – было невозможно .

Результат был феноменальный: за короткий срок в два – три года удалось не просто накормить страну, но и создать известное изобилие продуктов и товаров «малого и среднего бизнеса». Вот как на это реагировал в своих стихах В. В. Маяковский, который в начале 20-х гг. нёс своей девушке вместо цветов две морковки и полено, потому что было голодно и холодно. А в 1925 г. в своей поэме «Хорошо» он с гордостью пишет:

Я земной шар чуть не весь обошёл.

И жизнь хороша. И жить хорошо.

А в нашей буче, боевой, кипучей,

И того лучше!

Вьётся улица-змея. Дома вдоль змеи.

Улица – моя. Дома – мои.

Окна разинув, стоят магазины.

В окнах продукты: вина, фрукты.

От мух кисея.

Сыры не засижены. Лампы сияют.

Цены снижены!

Стала оперяться моя кооперация.

Бьём грошом, очень хорошо!

Грудью у витринных книжных груд –

Моя фамилия в поэтической рубрике.

Радуюсь я. Это мой труд

Вливается в труд моей республики.

Радость прёт.

Не для вас уделить ли нам?

Жизнь прекрасна и удивительна.

Лет до ста расти нам без старости.

Год от года расти нашей бодрости.

Славьте молот и стих,

Землю молодости!

Кодификация – новое «нэповское» законодательство. Переход к нэпу расширил сферу гражданско-правовых отношений и активизировал разработку гражданско-правового законодательства. Наличие многоукладной экономики потребовало изменений в источниках права. Революционное правосознание приобретает новое значение – метода, восполняющего пробелы в законе. Потребность в законе, однако, неизмеримо возрастает. Для защиты установленного государством правопорядка потребовалось выработать систему соответствующих норм. 1920-е годы стали периодом интенсивной кодификационной работы. Уже в 1922–1923 гг. были приняты и вступили в действие 7 кодексов: Гражданский, Уголовный, Земельный, Гражданско-процессуальный, Уголовно-процессуальный, Кодекс законов о труде, Лесной. В 1924 г. появился Исправительно-трудовой кодекс, в 1926 – КЗАГС.

До нашего времени сохранилось мнение, возникшее ещё в 1920-е гг., что советская власть на первых порах была против законов вообще, а тем более против какой-либо кодификации. Она отказалась от использования Свода законов Российской империи, в том числе его 10 тома, первую часть которого творец Свода М. М. Сперанский назвал «Свод законов гражданских». В своей значительной части она представляла собой «рецепцию Наполеонова кодекса». Но Сперанский, потерпевший фиаско с изданием нового российского «Уложения», вместо этого названия употребил термин «Свод» и «понаставил под его статьями ссылки на древние законодательные памятники, вовсе не заключавшие того, что им из них выводилось». Сделано это было для того, чтобы обмануть не искушенных в «еллинских борзостях» юриспруденции реакционных сановников, трепетавших перед всяким порождением французской «гидры» ^{[10, т.2, c. 436]}. Таким же путём пошли и советские правоведы, занимавшиеся кодификацией. Они взяли почти всё из «Свода законов гражданских» в Гражданский кодекс, по сути дела, произведя рецепцию европейского права ^[18].

Работа над созданием кодексов началась буквально с первых дней созданного в 1917 г. Народного комиссариата юстиции, одним из важнейших отделов которого стал Отдел законодательных предположений. За его деятельностью внимательно следил глава правительства В. И. Ленин. За недостатком писаных кодексов Ленин прибегал к «живому кодификатору», настояв на присутствии во время заседаний СНК знающего законы и могущего в любое время дать требуемую справку специалиста. Таким кодификатором, юрисконсультом Совнаркома, был Александр Исаакович Хмельницкий, одессит, выпускник юридического факультета Новороссийского университета, первый нарком юстиции Украинской ССР, к сожалению, ушедший из жизни от воспаления лёгких (тифа), в возрасте 30 лет в декабре 1919 г.

Гражданский кодекс был принят 31 октября 1922 г. и введён в действие постановлением ВЦИК РСФСР от 11 ноября 1922 г. – с 1 января 1923 г., состоял из 435 статей, объединённых в 4 раздела: общая часть, вещное, обязательственное, наследственное право. Он провозгласил права российских граждан на свободу передвижения и поселения на всей территории страны, свободного выбора не воспрещенных законом занятий, приобретения и отчуждения имущества, совершения сделок, организации промышленных и торговых предприятий. Идя на такие уступки рынку, законодатель всё же всячески подчёркивал, что имущественные права частных лиц (как физических, так и юридических) являются уступкой во имя развития производительных сил страны и должны быть подчинены общей идее – «о господствующей роли социалистической собственности».

Закон допускал три формы собственности: государственная, кооперативная и частная. Последняя могла быть реализована в 3-х формах: единоличная собственность физических лиц, собственность нескольких лиц, не составляющих объединения (например, семейная), и собственность частных юридических лиц (компаний, акционерных обществ). В государственной собственности оставались земля, леса, воды, недра, железные дороги, самолеты. Морские суда могли находиться в собственности отдельных граждан и акционерных обществ. Для привлечения частного капитала в целях восстановления флота государство делало ему уступку. Частная собственность распространялась на мелкие промышленные и торговые предприятия, ранее экспроприированные у частных лиц, и теперь денационализированные, однако без восстановления отменённых в ходе революции прав бывших собственников. Закон создавал гарантии только для вновь приобретённых прав, но запрещал восстанавливать прежние имущественные права.

Объём и размеры частной собственности строго ограничивались (определялся круг объектов, допускаемых в частную собственность, устанавливались предельные размеры частного предприятия и наследственной массы, получаемой частным лицом и т. п.). Ограничивалось также право частного собственника распоряжаться своей собственностью. Так, разрешив собственность на жильё (бывшие муниципализированные строения), закон ограничил возможности сдачи его внаём введением нормы жилой площади, тарифов сдаточных цен, сроков сдачи. Был введён специальный термин «обладание» (ст. 58 ГК), означавший, что предмет, находящийся в частной собственности, не может вливаться в гражданский оборот. Его нельзя продать или купить.

С развитием частного предпринимательства возродилось обязательственное право. Закон распространил его на две категории субъектов гражданско-правовых отношений: правоспособных граждан и юридических лиц. Права юридического лица предоставлялись учреждениям, организациям и объединениям лиц. Правоспособность и дееспособность граждан в полном объёме наступали по достижении 18 лет.

ГК РСФСР регламентировал общие условия заключения договора. Он признавал его недействительным, если договор заключался одной из сторон под влиянием «крайней нужды» и на невыгодных для неё условиях. Договор мог быть расторгнут не только по инициативе сторон, но и по инициативе госорганов или общественных организаций, Такая норма имела ярко выраженную социальную направленность.

Одной из особенностей обязательственного права стало применение статей Уголовного кодекса в качестве санкций за нарушение гражданских договорных отношений. Но добросовестному контрагенту ГК гарантировал судебную защиту его имущественных прав. Закон разрешал все виды договоров: купли-продажи, мены, дарения, имущественного найма, займа, подряда, товарищества, поручительства и др. Но размеры договорных сумм и сроки договоров строго оговаривались. Скажем, дарение не могло превышать 10 тысяч рублей, купля-продажа – только на внутреннем рынке и пр. Ст. 59 ГК разрешила собственнику отыскивать своё имущество из чужого незаконного владения и требовать от недобросовестного владельца возвращения или возмещения всех доходов, которые он извлёк и должен был извлечь за всё время владения; от добросовестного же владельца – всех доходов, которые он извлёк и должен был извлечь со времени, когда он узнал или должен был узнать о неправомерности владения или получил повестку по иску собственника о возврате имущества. Владелец, в свою очередь, был вправе требовать от собственника возмещения произведённых им необходимых затрат на имущество с того времени, с какого собственнику причитаются доходы с имущества.

Ст. 17 ГК РСФСР подтвердила положение о монополии внешней торговли, она гласила, что «во внешнем торговом обороте все пребывающие в пределах РСФСР лица, юридические и физические, участвуют лишь через посредство государства в лице Народного комиссариата внешней торговли. Самостоятельные выступления на внешнем рынке допускаются не иначе как в случаях, особо указанных в законе, и не иначе как под контролем Народного комиссариата внешней торговли».

3. Концессии как способ привлечения иностранного капитала

Широкое распространение в условиях нэпа должны были получить концессионные договоры и договоры об аренде государственных промышленных предприятий частными лицами и кооперативными организациями. «Пролетарская власть, – говорил на съезде Ленин, – посредством концессии может обеспечить себе союз с передовыми капиталистическими государствами, и от этого союза зависит усиление нашей промышленности, без чего мы не можем двигаться дальше, по пути к коммунистическому строю».

Концессионный режим как своеобразный этап в борьбе социализма с капитализмом и как способ поддержания и укрепления социалистического строя был ведён в стране декретом СНК от 23 ноября 1920 г. Декрет поставил на повестку дня «привлечение технических сил и материальных средств промышленно развитых государств, как в целях восстановления в России одной из основных баз сырья для всего мирового хозяйства, так и для развития производительных сил её вообще, подорванных мировой войной». Речь шла об использовании иностранных государственных и коммунальных учреждений, частных предприятий, акционерных обществ, кооперативов и рабочих организаций других государств в деле добывания и переработки природных богатств России. Были обнародованы общие экономические и юридические условия концессионного договора и перечень объектов, которые могли быть предоставлены «солидным, заслуживающим доверие, иностранным промышленным обществам и организациям». В него входили а) вознаграждение долей продукта, с правом вывоза её за границу; б) торговые преимущества в случае применения особых технических усовершенствований в крупных размерах; в) продолжительные сроки для обеспечения полного возмещения концессионеру за риск и вложенные в концессию технические средства; г) гарантии защиты имущества от национализации, конфискации или реквизиции; д) право найма рабочих и служащих для своих предприятий на территории РСФСР с соблюдением Кодекса законов о труде; е) гарантии недопустимости одностороннего изменения какими-либо распоряжениями или декретами Правительства условий Концессионного договора ^[19].

В. И. Ленин как идеолог концессионной политики. Выступая с докладом о концессиях на фракции РКП (б) VIII съезда Советов 21 декабря 1920 г., он убедительно обосновал необходимость уступок государственному капитализму. «Социалистическая государственная власть отдаёт капиталисту принадлежащие ей средства производства: заводы, материалы, рудники; капиталист работает как контрагент, как арендатор, на социалистические средства производства и получает на свой капитал прибыль, отдавая социалистическому государству часть продуктов». Этим путём достигается важная цель советской концессии, которая сформулирована и в декрете, – «восстановление и усиление производительных сил республики и всего мирового хозяйства».

Обращаясь к слушателям, В. И. Ленин говорил: «Товарищи, я думаю, что вы приняли вполне правильное решение, когда предпочли о концессиях поговорить сначала во фракции. Вопрос о концессиях вызвал повсюду, не только в партийных кругах и среди рабочих масс, но и среди широких масс крестьянства, по тем сведениям, которые мы имеем, немалое волнение, даже беспокойство. Все товарищи указывали, что после декрета 23 ноября текущего года на большинстве собраний, посвящённых разным темам, чаще всего раздавались вопросы и подавались записки о концессиях, и общим тоном, как этих записок, так и разговоров, было опасение: своих капиталистов мы прогнали, а чужих хотим пускать. Я думаю, что эти опасения, этот широкий интерес к концессиям, который проявили далеко не одни только партийные товарищи, есть признак благоприятный. Он показывает нам, что за три года неизмеримо тяжелой борьбы власть рабоче-крестьянская настолько укрепилась, а опыт относительно капиталистов настолько упрочился, что широкие массы считают рабоче-крестьянскую власть достаточно прочной, чтобы обойтись без концессий, а себя достаточно проученными, чтобы без крайней надобности не идти на какие-либо сделки с капиталистами. Такого рода надзор снизу, такого рода опасения, исходящие из масс, такого рода волнения внепартийных кругов свидетельствуют о чрезвычайно пристальном внимании к отношениям между нами и капиталистами. Я думаю, что с этой стороны мы, безусловно, должны такие опасения, как признак настроения широких масс, приветствовать» ^[14].

Ленин объяснял народу обращение к концессиям мотивами политического характера: «Сейчас мы остаёмся в том же положении, в котором были в течение трёх лет. Социалистическая республика окружена империалистическими странами, которые несравненно сильнее нас в военном отношении, которые все средства агитации и пропаганды пускают в ход, чтобы усилить ненависть к Советской республике. Они не упустят ни одного случая для военного вмешательства, как они выражаются, т. е. для удушения Советской власти. Если, памятуя это, мы бросим общий взгляд на прожитые три года, с точки зрения международного положения Советской республики, то станет ясно, что мы могли продержаться и могли победить неслыханно могущественный союз держав Антанты, поддерживаемый нашими белогвардейцами, только потому, что никакого единства между этими державами не было. Мы могли побеждать до сих пор только благодаря глубочайшим раздорам среди империалистических держав и только благодаря тому, что эти раздоры не были случайными партийными внутренними раздорами. Это глубочайшая неискоренимая рознь экономических интересов между империалистическими странами, которые, стоя на почве частной собственности на землю и капитал, не могут не вести той хищнической политики, при которой попытки соединения их сил против Советской власти оказались пустыми». Так, Япония, считал вождь, которая держала в своих руках почти всю Сибирь и которая, конечно, могла помочь во всякое время Колчаку, не сделала этого по той основной причине, что её интересы коренным образом расходятся с интересами Америки, и что она не хотела таскать каштаны из огня для американского капитала.

Но чем глубже, чем грознее будет расти коммунистическое движение, тем больше повторных попыток сделают они для удушения нашей республики. И отсюда наша политика — использовать рознь империалистических держав, чтобы затруднить соглашение или по возможности сделать его временно невозможным. Это — основная линия в течение трёх лет нашей политики, которая вызвала необходимость подписания Брестского мира... Эта же линия определяется для нас сейчас таким образом, что мы за подобное предложение, как концессии, должны ухватиться обеими руками. «Мы даём сейчас Америке Камчатку, которая по существу все равно не наша, ибо там находятся японские войска. Бороться с Японией мы в настоящий момент не в состоянии. Мы даём Америке такую территорию для экономической утилизации, где у нас абсолютно нет ни морских, ни военных сил. И, давая это, мы привлекаем американский империализм против японского и против ближайшей к нам японской буржуазии, которая до сих пор держит в руках Дальневосточную республику» ^[14].

Но концессии, как и другие меры развития рыночной экономики, не были изобретены в Советской России. Они широко использовались уже при становлении капитализма, сначала как способ сосредоточения и консолидации распылённого и немногочисленного капитала, затем как средство борьбы за свободу предпринимательства и замены разрешительной системы явочной. На международной арене, считали советские правоведы, концессии являлись также одним из средств превращения слабых государств в колонии государств сильных ^{[10, c. 575]}. В дореволюционной России концессии существовали в особой замаскированной форме. В благодарность за предоставление иностранных займов иностранным капиталистам давались выгодные концессии в форме передачи им решающего участия в разных частных или государственных предприятиях с гарантированной правительством доходностью.

У правительства советского потребность в привлечении иностранных капиталов выявилась практически сразу после Октября 1917 г. С их помощью можно было быстрее преодолеть экономическую и техническую отсталость, усугубленную хозяйственной разрухой, тем более что ведущие капиталистические страны рассматривали Советскую Россию как ёмкий рынок для своей экономической экспансии. Ещё во время заключения Брест-Литовского договора с Германией было подписано финансовое соглашение о выплате возмещения за национализированное имущество, и одним из условий обеспечения этих обязательств являлось предоставление Германии нефтяных и других концессий. Весной 1918 г. советское правительство предлагало концессии бывшим союзникам как своего рода уступку за сепаратный выход из войны, национализацию иностранной собственности и аннулирование долгов. «Тезисы об условиях привлечения иностранного капитала в товарной форме», в которых была предпринята попытка сформулировать основные принципы концессионной политики, были распространены уже на I съезде совнархозов 26 мая 1918 г. ^[20]. В «Плане» предусматривалась возможность предоставления США на концессионных началах права участия в эксплуатации природных ресурсов России.

История с Вандерлипом. В августе 1920 г. о концессиях начал свои переговоры с советским правительством американский бизнесмен Вашингтон Б. Вандерлип. Переговоры вели сначала в Копенгагене М. М. Литвинов и в Стокгольме Л. Б. Красин, затем они продолжились в Москве с В. И. Лениным, Л. Д. Троцким и И. В. Сталиным. Ленину Вандерлип сообщил, что действует от имени и по поручению сенатора-республиканца, кандидата в президенты США Уоррена Гардинга. Он предлагал себя в качестве посредника по продаже американскому правительству Камчатки, на что советское правительство должно было пойти, исходя из невыгодной для России, да и для США, международной обстановки, сложившейся в этом регионе. Россия практически потеряла к этому времени часть Сибири и Дальний Восток, где хозяйничали японцы, а заинтересованность США в этой части Тихоокеанского региона резко возросла, обострив их отношения с Японией. В конечном счёте, переговоры свелись к обсуждению вопроса о предоставлении американским бизнесменам значительных концессий в восточных областях России. Вандерлип заявлял о своей особой заинтересованности в разработке нефтяных месторождений Камчатки, а также предлагал организовать в регионе добычу угля и рыболовные промыслы ^[21]. Взамен было обещано признание.

Ленин, выступая на собрании актива московской организации РКП (б), так комментировал этот визит «американского партнёра». «Вандерлип (дальний родственник известного в США миллиардера – Л. Б.) привёз с собой письмо Совету Народных Комиссаров. Это письмо очень интересно, ибо он с чрезвычайной откровенностью, цинизмом и грубостью американ­ского кулака говорит: «Мы очень сильны в 1920 году; наш флот будет в 1923 году ещё сильнее, однако нашей силе мешает Япония, и нам с ней придётся воевать, а воевать нельзя без керосина и без нефти. Если вы нам продадите Камчатку, то я вам ручаюсь, что энтузиазм американского народа будет так велик, что мы вас признаем. Выборы нового президента в марте дадут нашей партии победу. Если же вы сдадите Камчатку в аренду, то я заявляю, что тогда такого энтузиазма не будет». Это почти буквальное содержание его письма. Перед нами со­вершенно нагой империализм, который не считает даже нужным облачить себя во что-нибудь, думая, что он и так великолепен». Кроме того, «Вандерлип просил у меня портрет с надписью. Я отклонил, потому что, когда даёшь портрет, пишешь: «Товари­щу такому-то», а написать «товарищу Вандерлипу» нельзя. Написать тому Вандерлипу, с которым мы заключаем концессию, тоже невозможно, потому что концессия будет заключена правительством, когда оно войдет в силу. Как написать — я не знаю. Давать заведомому империалисту свой портрет было бы нелогично. И, тем не менее, такого ро­да телеграммы (о концессиях – Л. Б.) пришли: отсюда ясно, что в империалистической политике вся эта исто­рия сыграла известную роль».

Ленин приветствовал получение Россией в лице такой «акулы капитализма» пропагандиста торговых отношений с Советской Россией. «Если бы мы даже кроме предполагаемого договора о концессиях ничего не получили, то и тогда можно сказать, что мы выиграли. У нас есть целый ряд сообщений, конечно, тайных, что капиталистические страны не бросили намерения весной вновь начать войну с Советской Россией. У нас есть целый ряд сведений, что подготовительные шаги некоторыми капиталистическими державами делаются, а белогвардейщина, можно сказать, ведёт подготовительную работу во всех державах. Поэтому наш главный интерес — добиться восстановления торговых отношений, а для этого надо иметь хоть некоторую часть капиталистов на своей стороне».

Шуточный обмен любезностями с Вандерлипом закончился тем, что Вандерлип, уходя, сказал: «Да, надо признаться, что у мистера Ленина рогов нет, и я должен буду это сказать всем своим знакомым в Америке». Таким образом, и в болото европейской прессы, считающей Советскую власть чудовищем, с которым нельзя вести сношений, был брошен в лице Вандерлипа – сторонника восстановления торговых сношений с Россией – камень. Он вызвал и чрезвычайные волнения в торговых кругах Японии, общественное мнение которой говорило о невозможности поступиться своими интересами и брать концессий у Советской власти. «Одним словом, считал Ленин, мы получили гигантское обострение вражды между Японией и Америкой и тем получили несомненное ослабление натиска Японии и Америки против нас».

Отвечая на вопросы своих товарищей по партии – правильна ли наша политика использования розни между акулами капитализма в целях затруднить для них соединение против Советской России, Ленин отвечал уверенным «да». Такую политику советское правительство вело уже в течение четырёх лет. Главным фактом проявления этой политики был Брестский договор. Пока германский империализм сопротивлялся, советское правительство, используя противоречия империалистов между собой, могло продержаться даже тогда, когда Красная Армия ещё не была создана. И теперь вопрос о концессиях имеет, прежде всего, политическое значение. В отношениях между Японией и Америкой кроется объяснение того, почему предложение о концессиях или заманивание концессиями выгодно России. Суть в том, что «концессия предполагает то или иное восстановление мирных соглашений, восстановление торговых отношений, предполагает возможность для нас открытия прямой широкой закупки необходимых для нас машин. И мы должны все усилия направить на то, чтобы это осуществить». Приходится признать, что Вандерлип не зря ставил Ленина в один ряд с лучшими президентами США – Вашингтоном и Линкольном.

Политическое значение концессий заключалось также и в той возможной поддержке советской власти в России, которую могли оказать ей «угнетённые народы». Версальский договор позволил «кучке стран» душить другие народы, и эти народы обращаются к помощи России. «Открыто или прикрыто, сознательно или бессознательно, но они привыкают сознавать экономическую необходимость союза с Советской Россией против международного империализма. Поэтому продовольственные концессии выходят из рамок старых буржуазных концессий, они уже не похожи на старые капиталистические концессии. Они остаются капиталистическими, поскольку мы говорим немецким капиталистам: привози столько-то тракторов, а мы тебе дадим целинную превосходную землю и хлеб. Мы привлекаем капитал громадной прибылью. В этом отношении концессия остается чисто капиталистическим предприятием, но она приобретает неизмеримо большее значение, поскольку весь народ видит, несмотря на предрассудки против большевизма, что большевики создают совершенно иные международные отношения, дающие возможность всем угнетенным народностям избавиться от империалистического гнёта. Поэтому наш успех в течение прошлых трех лет будет ещё большим успехом в течение ближайшего года в нашей внешней политике. Наша политика группирует вокруг Советской республики капиталистические страны, которые душит империализм. Вот почему это предложение концессий имеет значение не только капиталистическое, вот почему — это рука, протянутая не только германским капиталистам, но и всем угнетенным народам, это союз угнетенных масс, который есть один из факторов грядущей пролетарской революции» ^[21]. Вождь продолжал сохранять веру о возможность устройства другого миропорядка.

Но вернёмся к декрету СНК от 23 ноября 1920 г., который обеспечивал России экономические выгоды от концессионной политики. Теперь заграничные частные лица, физические или юридические, согласно закону, могли принимать «любое участие» в торговых сделках «либо путем принятия особого закона в порядке исключения для определённой группы, либо предоставлением государственной концессии юридическому или физическому лицу». Частный капитал, прежде всего, иностранный, мог привлекаться и к производству горно-промысловых работ, к поиску, разведке, добыче и переработке полезных ископаемых. Концессионеры получали на определённый срок государственное предприятие, обязывались вкладывать в него определенный капитал, поддерживать его на современном техническом уровне. Концессионный договор предусматривал преимущественную продажу продукции государству по обусловленным ценам, ограничивал право концессионера распоряжаться концессионным имуществом». России, при её хроническом голоде на капиталы, нужны были иностранные инвестиции, чтобы поднять лежащие в руинах некоторые отрасли промышленности. Концессии, наряду со смешанными обществами и арендой, должны были стать также важным фактором в изменении международного положения советского государства, стремившегося к юридическому признанию его капиталистическим миром.

Концессии (чистые и смешанные) служили основными формами привлечения иностранных инвестиций в народное хозяйство страны. В первом случае капитал полностью принадлежал иностранному предпринимателю, во втором – капиталовложения осуществлялись советскими и иностранными участниками. В этом случае управление было совместным, а прибыли распределялись пропорционально вложениям. Разрешён был и арендный договор на государственное промышленное предприятие, близкий по своей сути к концессионному. Арендатору, как и концессионеру, правительство предоставляло участок земли, промышленное или торговое предприятие для организации производственной деятельности. Государство оставалось собственником основных средств производства, участвовало в распределении прибавочного продукта. Концессии, по существу, тоже были арендой государственной собственности, предоставленной иностранному капиталу. Различия между концессией и арендой заключались в размерах предприятий, в уровне их технического оснащения, в источниках получения сырья и кредитов, в методах расчёта с покупателями. Аренда имела определённое значение для восстановления промышленности, она привлекала к сотрудничеству с советской властью большое число средних и мелких предпринимателей и в то же время создавала реальную возможность регулировать народное хозяйство, оказывать воздействие на частный рынок. Количество и номенклатуру изделий определял договор, как и долю продукции, обязательной для сдачи государству, предприятие необходимо было поддерживать на должном уровне, расторгнуть договор можно было только в судебном порядке ^[20].

Главный Концессионный Комитет. Для проведения в жизнь намеченных целей в июне 1921 г. при ВСНХ был учреждён Концессионный комитет, преобразованный сначала в Главный комитет по делам о концессиях и акционерных обществах при Совете Труда и Обороны ^[3], а затем в Главный Концессионный Комитет (Главконцесском) при Совете Народных Комиссаров.

Главный концессионный комитет (ГКК) состоял из председателя и 4-х членов, назначаемых Советом Народных Комиссаров. В структуру аппарата, которая подвергалась определённой эволюции, в разное время входили отделы проведения договоров, наблюдения, экономического с информационным подотделом, юридического, управления делами, а также канцелярии и комендатуры. ГКК подчинялась сеть местных органов в виде концессионных комитетов союзных республик, а также концессионных комиссий при союзных и республиканских наркоматах. ГКК мог приглашать на заседания с совещательным голосом представителей ведомств и сведущих лиц, а равно и уполномоченных союзных республик. Ему поручалось общее руководство всем делом допущения иностранного капитала к промышленной, торговой и иной хозяйственной деятельности на территории РСФСР и союзных с ней советских республик. Он должен был осуществлять руководство переговорами о заключении всякого рода концессионных договоров, допускающих изъятие из общих законов, и рассматривать при участии представителей заинтересованных ведомств все их проекты. В 1925 г. председателем Главного концессионного комитета СССР являлся Л. Д. Троцкий, заместителем председателя – известный революционер и дипломат А. А. Иоффе.

Для непосредственных переговоров за границей с иностранными соискателями концессий и для предварительной разработки проектов концессионных договоров, а равно и для исполнения заграничных поручений Главного концессионного комитета по концессионным делам, ГКК получил право учреждать при торговых представительствах СССР за границей в качестве непосредственно ему подведомственных органов концессионные комиссии. Они могли действовать на основании особого положения о них, утверждаемого Советом Народных Комиссаров СССР, и были созданы в Германии, Англии, Франции, Италии, Японии и Швеции.

При заключении договоров следовало соблюдать известные негласные правила: концессии предоставляются преимущественно на окраинах и таким образом, чтобы по соседству с ними, в шахматном порядке, находились соответствующие советские предприятия, которые могли бы учиться у иностранцев. Концессионер обязывался работать по общему плану, выработанному в Концессионном комитете, но иметь и свой частный план, выполняемый под руководством соответствующего ведомства. Обязательным было соблюдение советских законов о труде. Требовалось, чтобы в этом отношении он пользовался по преимуществу рабочей силой СССР, ввозя не свыше некоторой (очень небольшой) доли простого и квалифицированного рабочего и служащего персонала. Концессионер выплачивал все причитающиеся с него в общем порядке налоги, отдавал советской власти либо часть продукта, либо же выплачивал долевое отчисление с оборота и некоторую сумму за аренду заводов и других предприятий. За ним в неизменном виде сохранялось право распоряжения продуктами производства, но у власти имелось право преимущественной её покупки по ценам, предлагавшимся рынком.

О некоторых правах иностранцев на торговую и хозяйственную деятельность в СССР. Регулированию прав иностранных фирм на хозяйственную деятельность в России (СССР) посвящался декрет ВЦИК и СНК РСФСР «О порядке допущения иностранных фирм к производству торговых операций в пределах РСФСР» от 12 апреля 1923 г. ^[22] За декретом последовала инструкция от 12 мая, разъясняющая его положения. Закон относил к иностранным фирмам всякие единоличные или коллективные товарищества, полные, на вере, акционерные общества и т. п. предприятия, учреждённые вне пределов РСФСР и союзных республик, и юридически оформившие в стране пребывания своё право на торговую деятельность (утверждение устава, регистрация предприятия в подлежащих учреждениях, выборка промыслового патента и т. п.).

Декрет имел в виду не только юридических, но и физических лиц, если они приехали из-за границы, за границей оформили своё право на торговую деятельность и на фирму и в РСФСР хотят продолжать свою торговлю в качестве представителей заграничных фирм, оформившихся юридически вне пределов СССР. В СССР им разрешалось иметь постоянное представительство, отделение или контору. «В своей деятельности, – гласил закон, – они подчиняются всем действующим и могущим быть изданным законам и распоряжениям правительства СССР», в частности, о государственном надзоре за деятельностью торговых и промышленных предприятий, об охране труда занятых в них рабочих и служащих, об обложении предприятий, регистрации и публичной их отчётности. За свою деятельность в СССР они отвечают всем движимым и недвижимым имуществом, где бы таковое не находилось». Принадлежащее им в СССР имущество и все следующие им платежи обращаются на преимущественное удовлетворение претензий, возникших из их операций.

Из отдельных промыслов, к которым иностранцы допускались на иных условиях, чем граждане СССР, законодательство СССР знало обычное для европейских государств ограничение иностранцев в правах на промысловое рыболовство и зверобойный промысел в территориальных водах. Но это ограничение осуществлялось в своеобразной форме, поскольку все рыбные угодья, согласно декрету ВЦИК и СНК от 25 сентября 1922 г., составляли собственность государства. Это положение в силу постановления ЦИК и СНК СССР от 21 февраля 1924 г. относилось и к морским зверобойным угодьям. Угодья разделялись на два вида: угодья промысловые общегосударственного значения. Они находились в ведении Центрального управления рыболовства Народного комиссариата земледелия и эксплуатировались либо им самим, либо сдавались им в аренду. Ко второму относились угодья непромысловые, которые предоставлялись в свободное пользование граждан СССР. Таким образом, иностранцы не допускались к рыбной ловле в угодьях непромыслового значения, но в то же время их права на аренду промысловых угодий не были ограничены в законе ^{[10, с. 196]}.

Особые условия прописывались в законе для рыбных и морских зверобойных промыслов на Дальнем Востоке. В силу декрета СНК РСФСР от 3 марта 1923 г. право производства рыбного и морского зверобойного промысла в территориальных водах РСФСР вдоль побережий морей Японского, Охотского и Берингова предоставляются путём сдачи в аренду с публичных торгов промысловых участков гражданам РСФСР и союзных с нею республик и гражданам других государств. Исключение делалось лишь для бухт, которые могут быть закрыты для иностранного промысла по стратегическим соображениям, а также рек и речных устьев местностей, где поселились и могут поселяться русские поселенцы и туземные племена.

На практике договоры с иностранцами на рыболовные и зверобойные угодья (за исключением Дальнего Востока) обычно облекались в форму концессионных договоров. Из договоров СССР, специально касающихся рыболовства, важны Юрьевский мирный договор с Финляндией от 14/Х–20 и соглашение с Финляндией от 20 сентября 1922 г. В силу этого последнего производство рыбной ловли и тюленьего промысла в территориальных водах Финского залива сохранялось исключительно за гражданами РСФСР (СССР). Наоборот, Юрьевский договор давал финским рыбакам право ловли в части территориальных вод СССР (северного и восточного побережья Рыбачьего полуострова до мыса Шарапова).

Особые постановления содержит законодательство СССР в отношения допущения иностранцев к горно-промысловым работам. В силу ст. 3 «Положения о недрах земли и их разработке» от 7 июля 1923 г. право на производство таких работ, которым пользуются все граждане и юридические лица СССР, предоставляется иностранцам и признанным в СССР иностранным юридическим лицам не иначе как с разрешения СНК в каждом отдельном случае. Таким образом, в отношении разработки недр для иностранцев установлен исключительно концессионный порядок.

Социалистический протекционизм. В 1923 г. советское правительство окончательно определило экономическую политику как курс на «социалистический протекционизм». На двенадцатом съезде РКП (б) 17–25 апреля 1923 г. были приняты «Тезисы по промышленности». «Заграничные закупки и заказы, говорилось в его девятом параграфе «Финансирование, кредитование, налоги и таможенные ставки», хотя бы и по ценам ниже внутренних, должны решительно отметаться во всех тех случаях, когда они не безусловно необходимы и когда размещение соответственного заказа внутри страны может послужить серьезным толчком к развитию соответственной отрасли нашей государственной промышленности" (своего рода импортозамещение). "Только последовательно и настойчиво проводимая система социалистического протекционизма может обеспечить в нынешний переходный период действительное развитие промышленности Советского государства, находящегося в капиталистическом окружении» ^[23]. Приведённая цитата ясно даёт понять, что советское руководство с уходом В. И. Ленина поменяло политику в отношении иностранного капитала: теперь на первый план начинает выдвигаться отечественный производитель. Но этот курс позволял некоторые послабления в отношении отдельных форм иностранных вливаний в экономику СССР ^[24].

Поводом послужили выявленные «некоторые нарушения монополии внешней торговли», которые требовалось устранить. В переходный период после введения в стране нэпа целый ряд иностранных фирм учредили в России свои филиалы или представительства. Большей частью это происходило без всякого одобрения со стороны властей, в других случаях путём отметки у местных властей, отвечающих за регистрацию торговых предприятий внутри страны. В последнем случае имело место явное нарушение законов, поскольку такая регистрация предусматривалась только для национализированной внутренней торговли, получившей послабления в 1921 г. Для внешней торговли таких послаблений введено не было.

Пришлось устранять «прежние недоразумения» и ещё раз закреплять в новом апрельском декрете 1923 г., положение, что иностранные фирмы допускаются к производству торговых операций в пределах РСФСР и к открытию контор, отделений, представительств и т. п., не иначе, как в порядке, предусмотренном положением о ГКК по заключению НКВТ. Все существовавшие ко времени опубликования настоящего Постановления в пределах РСФСР представительства иностранных фирм обязаны были получить положенное разрешение в месячный срок, «по истечении коего все представительства, не получившие разрешения, немедленно ликвидируются». Полномочный представитель РСФСР в Германии считал это важным указанием для дальнейшего развития торговых отношений с зарубежными странами. Таким образом, писал он, «не регулировавшееся ранее в законодательном порядке и, следовательно, рассматриваемое молчаливо, как недопустимое ни при каких обстоятельствах, теперь получило направление, следуя которому это участие может быть обеспечено». Учреждение отделений и представительств иностранных фирм стало возможно лишь посредством получения концессии от русского правительства. Теперь «в данной области» не могла иметь места взаимность, поскольку «внешняя торговля в Германии является свободной и организована на началах частнособственнической экономики» ^[24].

«Государственным учреждениям, производственным государственным предприятиям и их объединениям, кооперативным организациям, а равно частным обществам и лицам разрешалось, с соблюдением действующих законов о внешней торговле, заключение сделок по внешней торговле в пределах РСФСР только с теми представительствами иностранных фирм, кои получили упомянутое разрешение. Лицам, состоящим на государственной службе РСФСР, запрещалось принимать на себя представительство каких бы то ни было иностранных фирм и организаций. Гражданам РСФСР, не состоящим на государственной службе, разрешалось брать на себя представительство для совершения торговых операций лишь тех иностранных фирм, кои имеют установленное законом разрешение. «Лица, виновные в нарушении настоящего Постановления, карались по ст. 136 Уголовного Кодекса РСФСР (она предполагала за нарушение положений законов о государственных монополиях наказание в виде принудительных работ или лишение свободы на срок не ниже шести месяцев).

Отдельные, виновные в нарушении постановления лица, карались, сверх того, ещё и по ст. 114 (за взятку – лишением свободы на срок до пяти лет с конфискацией имущества или без таковой; за посредничество в совершении преступления и укрывательство взяточничества – лишением свободы на срок до двух лет с конфискацией имущества или без таковой). «Получение взятки, совершённое при отягчающих обстоятельствах, как-то: а) особые полномочия принявшего взятку должностного лица, б) нарушения им обязанностей службы или в) допущение вымогательства или шантажа, карается лишением свободы со строгой изоляцией на срок не ниже трёх лет вплоть до высшей меры наказания и конфискацией имущества». Лицо, давшее взятку, не наказывалось в том случае, если своевременно заявило о вымогательстве взятки или оказало содействие раскрытию дела о взяточничестве. В противном случае оно каралось лишением свободы на срок до 3 лет ^[26].

Подведение первых итогов нэпа. В нашей исследовательской литературе о развитии советской экономики утверждается, что фактически концессии не имели решающего значения в ближайшие после провозглашения нового курса годы. Восстановление экономики проходило, как известно, за счёт сил и средств самой страны, за счёт внутреннего накопления, а не притока капиталов извне. Итоги 2-х лет нэпа подвёл XII съезд ВКП (б). Он констатировал, что в стране решена первая элементарная задача «во что бы то ни стало оживить оборот, не боясь известного развития капитализма». В резолюции ХII съезда РКП (б) подчёркивалось: «Опыт истекшего года подтвердил, что государственное социалистическое строительство при новой экономической политике вполне совместимо в известных, и притом широких, пределах с активной ролью частного, в том числе иностранного, капитала в сфере промышленности. Необходимы дальнейшие систематические мероприятия, направленные на привлечение к промышленности иностранного капитала во всех тех формах, целесообразность которых уже обнаружилась до настоящего времени: концессии, смешанные общества, аренда. Но далее вставали более широкие и сложные проблемы: «на почве реставрированного оборота» следовало «направить поднимающиеся производительные силы на социалистический путь». Предстояла «борьба за неуклонное усиление социалистических элементов в народном хозяйстве, за социалистическое строительство изо дня в день, в рамках каждого очередного вопроса текущей политики и экономии». Нэп признавался в его решениях как элемент отступления, поворота назад, для того, чтобы можно было «сначала отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперёд» ^[27].

Прыжок получится только к 1925 г., когда страна, уже без своего вождя, отметила первые признаки хозяйственного возрождения, первые крупные успехи на фронте социалистического строительства: развитие крупной машинной индустрии, электрификация, Волховстрой, гидроторф, подъём сельскохозяйственного производства, общий рост товарооборота. Успехам способствовал «рабоче-крестьянский блок», прочный союз пролетариата с основной массой крестьянства, сохранение командных высот в руках пролетариата, собственности на землю и т. д.

Но и XIII съезд партии в мае 1924 г., отметив несомненные успехи в развитии советской экономики, продолжил прежнюю линию – на усиление социалистических элементов в общенародном хозяйстве, на дальнейшее регулирование рынка, на систематическое вытеснение частного торгового аппарата и замена его государственной торговлей и кооперацией. Стали обнаруживаться серьёзные трудности в экономике: появилось аграрное перенаселение, последствием процесса накопления средств внутри деревни стало классовое расслоение – рост сельской буржуазии и пролетаризация беднейших элементов. В 1925 г. в деревне ликвидируются остатки «военного коммунизма», облегчаются условия применения наёмного труда в сельском хозяйстве, вводятся новые налоговые льготы мелкой и кустарной промышленности, облегчается возможность краткосрочной аренды земли и т. п.

Но для сохранения «генеральной линии партии» требуются новые меры, нацеленные на укрепление социалистических начал в народном хозяйстве. Необходимо повышение удельного веса социалистической промышленности, государственной и кооперативной торговли, национального кредита и других «командных высот пролетарского государства» ^{[10, с. 1447]}. Ставится задача вытеснения «капиталистических элементов» и остаётся шаг до сталинского штурма высот социалистической индустриализации. Ярким примером может служить история известного до революции предприятия, поставленного на службу строительству «социалистической» экономики.

Русское акционерное общество "Сименс-Шуккерт", бывшее заграничным отделом германской фирмы, владело в С.-Петербурге двумя электротехническими предприятиями: заводом военных и морских приборов и заводом динамо-машин, выпускавшим генераторы и двигатели. В 1914 г. с началом первой мировой войны, после отстранения от руководства РАО "Сименс-Шуккерт" лиц немецкого и австрийского подданств, введена система особых правлений, деятельность которых находилась под специальным государственным контролем. Председателем правления РАО "Сименс-Шуккерт" становится А. И. Путилов – известный финансист, глава Русско-азиатского банка, а одним из директоров-распорядителей Л. Б. Красин. Красин начинал работать в компании в 1908 г., во время эмиграции в Германии, а в 1911 г. стал первым заместителем главы её Берлинского отделения. В 1912 г. он возглавил Московское отделение компании, а через год уже в Санкт-Петербурге стал директором русского отдела фирмы, руководителем всеми русскими предприятиями РАО "Сименс-Шуккерт”. С таким послужным багажом Красин пришёл в революцию, занял пост народного комиссара (министра) внешней торговли советского правительства и полпреда в Великобритании и Франции.

Имевшее в 1917 г. более трёх тыс. рабочих, предприятие остановилось с началом гражданской войны, уже в мае 1918 г. В сентябре 1922 г. Петроградским электромашиностроительным трестом завод был восстановлен под именем «Электроаппарат», начал свою производственную деятельность в 1925 г. как завод отечественного высоковольтного электроаппаратостроения. Он быстро вышел на довоенный уровень объёмов производства, что было вызвано большой потребностью в его продукции. В соответствии с планом ГОЭЛРО он поставлял на новые электростанции и линии электропередач высоковольтное оборудование. В эти годы на заводе были построены новые корпуса цехов, появились кузнечное и литейное отделения, отделение резки металлов, склад готовых изделий и др. Завод сыграл большую роль в индустриализации СССР ^[28].

4. Закрепление статуса Торгового представительства в международных договорах

Система монополии внешней торговли получила молчаливое признание в целом ряде государств, признавших Советскую Россию де-юре. В договорах советских республик с Чехословакией, Италией, Германией, Норвегией, заключённых в 1923–1925 гг., ТП получили и правовое признание. Но в части, касающейся хозяйственных прав иностранцев, в большинстве международных договоров материальные нормы отсутствовали, и права эти основывались на принципе наибольшего благоприятствования.

Все первые договоры советского правительства с зарубежными странами о торговле и мореплавании (с Италией, Германией, Норвегией, Турцией, Латвией, Персией, Эстонией, Швецией, Грецией) определяли международно-правовое положение торгового представителя как лица, входящего в состав дипломатического корпуса страны своего пребывания. В них широко использовалось в отношении торговых представительств понятие экстерриториальности (внеземельности), против которого в первые десятилетия ХХ века среди международников развернулась нешуточная борьба. Многие уже тогда возражали использовать это понятие как фикцию, которая расширяла рамки дипломатических привилегий за пределы необходимого. Как считал, к примеру, А. В. Сабанин, согласие с тем, что фикция экстерриториальности существует, давало право дипломатическому представителю быть совершенно свободным от необходимости уважать местные законы. Но эта обязанность установлена в посольском праве «самым категорическим образом», и не отрицается никем, в том числе сторонниками теории фикции. К их числу он относил большинство английских и многих американских учёных, которые были убеждены в правомерности права убежища, вытекающего из фикции экстерриториальности. Но и Сабанин, противник предоставления миссиям права убежища, не возражал против использования этого понятия как охватывающего всю совокупность дипломатических привилегий. Советское договорное право часто пользовалось этим понятием именно в таком смысле, в частности, говоря о правовом положении служебных помещений торговых представительств СССР за границей ^[29].

Правовое положение ТП в международных договорах. Как правило, договоры признают прямо или косвенно, что монополия внешней торговли принадлежит в Союзе государству. Вследствие этого договорный контрагент предоставляет ТП право производить на своей территории функции, возложенные на представительство законами СССР, в том числе и осуществлять от имени Союза на данной территории внешнюю торговлю.

ТП представляется в них частью соответствующего полномочного представительства, вследствие чего главе ТП и обычно ограниченному числу его ближайших помощников лично предоставляются все права члена дипломатического корпуса. Конвенции со Швецией и с Эстонией, кроме того, признают за 40 (30) сотрудниками ТП, поскольку они являются советскими гражданами, право на освобождение от местного подоходного налога (ст. 3 и 18) ^{[29, c. 179]}. Контора ТП, место нахождения которой в некоторых договорах точно фиксируется, объявляется экстерриториальной, как и здание Полномочного представительства.

Все юридические действия ТП, произведённые в данной стране, и их экономические последствия подчиняются местным законам и местной гражданской юрисдикции. Но правительство Союза ССР принимает на себя полную ответственность за торговые сделки, произведённые ТП в данной стране. Местной юрисдикции разрешается наложение ареста на имущество Союза, находящееся в данной стране, за исключением предметов, предназначенных согласно общим принципам международного права для осуществления прав суверенитета или для официальной деятельности дипломатического и консульского представительства Союза. В договоре с Латвией и Грецией было оговорено, что к сделкам ТП не будут применяться судебные меры предварительного характера и меры административного характера.

Конвенция со Швецией (ст. VII) устанавливала обязательство ТП платить шведскому правительству некоторый заранее установленный налог, но подлежащая обложению сумма дохода определялась исключительно на основе декларации ТП. Договоры с Германией, Латвией, Швецией и Эстонией указывали, что внесение ТП в торговый реестр не требуется. Однако фамилии лиц, уполномоченных представлять ТП, должны были публиковаться в местном официальном органе. Некоторые договоры оговаривали за ТП (а договор с Латвией и за его отделениями) право на пользование шифром. В некоторых из этих актов санкционирована возможность открытия в провинциальных городах данной страны, обычно в пунктах по согласию с местным правительством, отделений ТП. В договоре с Латвией за конторами этих отделений также оговорена экстерриториальность в указанном выше смысле.

Наконец, договоры предоставляли другой стороне возможность в том случае, если она учредит в СССР своё ТП, предоставление таковому прав, аналогичных правам ТП СССР. К обмену нот с Персией прилагался особый протокол, где говорилось, что ввиду отсутствия в Персии монополии внешней торговли ТП Персии в Союзе будет, в случае его открытия, иметь лишь функции информационные и по содействию развитию торговых взаимоотношений между обеими странами.

Из других дипломатических привилегий торговому представительству Союза предоставлялось право на отправление и на получение правительственных телеграмм и право на ведение по телефону переговоров, относящихся к разряду правительственных. Эти права устанавливались на основе двусторонних соглашений. Как правило, их фиксировали в двусторонних телеграфных и телефонных конвенциях, каковой, в частности, была конвенция СССР с Эстонией от 27 июня 1924 г. Однако закрепить эту привилегию во всеобщем масштабе при последнем пересмотре Международного телеграфного регламента (Париж, 1925 г.) Народному комиссариату почт и телеграфов СССР не удалось. Помешало всё то же враждебное отношение капиталистического мира к монополии внешней торговли.

Кроме того главы ТП могли пользоваться некоторыми почетными привилегиям полномочных представителей: получение а)высокого места на собраниях в стране пребывания, обычно непосредственно после правительства; б) отдельной ложи в зале заседаний законодательных палат; приглашений на торжества, юбилеи, парады и другие церемонии. Они имели право на салют со стороны военных судов страны пребывания, осмотра достопримечательностей или учреждений с объяснениями руководящих лиц. Достаточно было предъявить дипломатическую карточку, чтобы вне очереди подъехать к нужному месту. Над зданием ТП поднимался флаг СССР.

Положение 14 января 1927 г. окончательно закрепило отнесение деятельности ТП к вопросам посольского права. Ст. 11 Положения определила круг лиц, которым в Союзе ССР выдаются дипломатические паспорта. Сюда относились: весь состав президиумов ЦИК и СНК Союза и союзных республик; председатель и прокурор Верховного суда Союза; советский дипломатический и консульский корпус за границей; торговые представители, их заместители и члены советов торговых представительств; члены делегаций Союза ССР на международные конференции; лица, посылаемые за границу с особыми поручениями дипломатического характера, дипломатические курьеры и их сопровождающие (не более одного на курьера); другие лица, по специальному постановлению коллегии НКИД.

Постановлением от 29 августа 1928 г. ^[30] в указанную статью 11 были внесены следующие изменения. Право на дипломатический паспорт признано наряду с членами советов торговых представительств также и за торговыми агентами, но лишь в тех случаях, когда они пользуются в стране своего служебного пребывания правами членов дипломатического корпуса. За лицами, посылаемыми за границу с особыми поручениями дипломатического характера, право на дипломатический паспорт признавалось лишь в том случае, если о выдаче паспорта каждый раз состоится специальное постановление коллегии НКИД.

Необходимо отметить также Постановление от 27 августа 1926 г. о порядке сношений правительственных учреждений и должностных лиц Союза ССР и союзных республик с правительственными учреждениями и должностными лицами иностранных государств ^{[30, ст. 426]}. Они могли производиться только через НКИД или же по его указанию, либо с его согласия. Центральным управлениям НКТорга СССР было предоставлено право непосредственных сношений с торговыми советниками и торговыми атташе иностранных миссий. Но только «по не имеющим политического значения текущим экономическим вопросам».

В результате, по мнению некоторых иностранных комментаторов, был создан «интересный и новый для посольского права институт, который даже лица, сдержанно относящиеся к советскому правотворчеству в области международного права, не могут не назвать его вошедшей в международное право нормой. Эта норма служит к урегулированию особого положения СССР как ведущего торговлю государства, со своеобразными для него (СССР) торговыми представительствами». Но как проблема теории ТП их не интересовала, что выливалось либо в полное безразличие, либо в огульное требование отменить дипломатические привилегии для торгующих русских государственных чиновников. У одного из известных немецких правоведов, В. Е. Храбара, Сабанин нашёл «довольно сбивчивое изложение проблемы торгового представительства, которое заканчивалось нелепой фразой о том, что «ввиду имеющегося опыта об интригах русских государственных чиновников» надо пожелать, чтобы повсеместно принимались решения об отмене дипломатических привилегий для этих личностей» ^{[29, c. 178–179]}.

Такое построение внешнеторгового представительства приводило к столкновению с основными принципами буржуазного права, препятствующего признанию за ними дипломатических привилегий. Это была база для ведения против института ТП энергичной борьбы, в ходе которой иностранная сторона нападала, а советская активно защищалась. Практика этой борьбы описана Сабаниным в его статье «Международное право в советском праве» ^[31].

Инцидент 3 мая 1924 г. Вопрос о границах территориального действия этой дипломатической привилегии как вопрос о неприкосновенности помещений торгпредств Союза ССР возникал на первых порах довольно часто и доставлял много забот НКИД. Это были разной степени интенсивности «возражения на их территориальную неприкосновенность», которые постепенно были изжиты. Но иногда дело доходило и до крупных эксцессов. Классическим примером является Берлинский инцидент 3 мая 1924 г., связанный с полицейским налётом на советское торгпредство. Во время «налёта» был произведен обыск, ряд сотрудников торгпредства были арестованы и в наручниках отведены в полицию, что вызвало решительный протест советских властей. В результате инцидента дело едва не дошло до разрыва экономических отношений, о чём 17 мая 1924 г. было объявлено в советской печати. Приведём здесь некоторые его подробности, зафиксированные современниками событий.

В этот день немец, некто Ботценхардт, шедший в сопровождении двух агентов полиции, скрылся от них в здании ТП. Вместо того, чтобы дипломатическим путём срочно просить Полномочное представительство о принятии мер к тому, чтобы положить конец незаконному пребыванию преследуемого в помещении представительства, прусские власти нагрянули туда и в продолжение нескольких часов производили самый грубый обыск, взламывая письменные столы и шкафы в различных помещениях, вплоть до кабинетов лиц, входящих в состав корпуса, и подвергая оскорблениям присутствовавших советских должностных лиц. Нотная переписка, многократные телефонные обращения и даже личное свидание полномочного представителя Н. Н. Крестинского с министром иностранных дел Штреземаном не остановили действий, прекратившихся только к концу дня. В первом обмене нотами Штреземан отрицал дипломатические привилегии за помещением торгового представительства и общим образом признавал действия полиции правильными, хотя их явная нарочитость и провокационность были совершенно ясны. В знак протеста Крестинский уехал в Москву.

Предварительные переговоры с МИД Германии по выработке протокола об урегулировании инцидента начались 9 июня 1924 г. Членом коллегии НКИД СССР В. Л. Коппом и А. Мальцаном был подписан его первоначальный проект, подвергнутый тщательному критическому анализу со стороны Г. В. Чичерина. При его личном участии и велись основные переговоры в Москве. В Берлине с министром иностранных дел Германии Штреземаном вёл беседы зам. наркома М. М. Литвинов. Переговоры сводились к требованию выражения сожаления по поводу всего инцидента, отставки виновных, возмещения убытков и признания за ТП неприкосновенности помещения.

Переговоры были трудными, поскольку в правительстве Германии стали возрождаться прежние предубеждения против России, как страны, которая через посредство ТП экспортирует в страну идеи «мировой революции». О том свидетельствует секретная телеграмма МИД Германии послу Брокдорф-Ранцау от 17 июня 1924 г. «Германо-русский инцидент, – говорилось в ней, – обсуждался сегодня в качестве третьего пункта повестки дня на закрытом заседании комитета по иностранным делам. Была достигнута договорённость с правительственными партиями, социал-демократами и германской национальной партией по возможности избегать существа обсуждаемого вопроса. В соответствии с этим имперский министр дал на запросы коммунистов лишь краткие ответы со ссылкой на то, что переговоры ещё не закончились, и, помимо прочего, подчеркнул, что всё ТП не может быть объявлено экстерриториальным. Но, с другой стороны, можно признать ограничение помещений определённой части здания, используемых членами ТП, обладающими правами экстерриториальности. Вирт лично заявил, что такого разграничения недостаточно, и подчеркнул необходимость урегулирования и проявления готовности пойти навстречу пожеланиям другой стороны, исходя из причин экономического порядка. Представитель германской народной партии Вулле заявил, что соображениям экономического порядка, высказанным Виртом, противостоят политические опасения, в особенности угроза пропагандистской деятельности торгового представительства» ^[32].

Советское правительство решительно отстаивало свою позицию, ссылаясь на необходимость сохранения государственной тайны в области советской внешней торговли, что не менее важно, чем сохранение тайны в дипломатической сфере. Ведь внешнеэкономические отношения СССР, выступающего в лице торгпредства, в котором находятся все нити торговли советского государства, исходили из общего государственного плана народного хозяйства и входили, таким образом, в общую систему суверенных прав Союза. Но оно категорически отказалось подтверждать подозрения другой стороны о стремлении получить некие новые права и привилегии, настаивая на том, что добивается лишь подтверждения и подкрепления того положения ТП, которое уже существовало в течение трёх лет до 3 мая, когда оно фактически пользовалось правом экстерриториальности. Это статус-кво требовалось сохранить хотя бы до подписания торгового договора ^[33].

Переговоры закончились подписанием между поверенным в делах Бродовским и Густавом Штреземаном 29 июля 1924 г. протокола, по которому Германия признавала действия полиции самовольным выступлением, порицала таковые и сожалела, что инцидент получил такое расширение. Начальник полиции был отстранён от службы. Особо выражалось сожаление по поводу мер, предпринятых против лиц, входящих в состав корпуса. Германия выражала готовность возместить ущерб, проистекший из инцидента. СССР подтвердил, что всем служащим в органах Союза в Германии воспрещено участие во внутренней жизни Германии. Было констатировано, что инцидент не изменил правового положения торгпредства. Но так как в связи с инцидентом возникли разногласия относительно пределов принадлежащих торговому представительству помещений, то был выделен неприкосновенный, связный комплекс помещений ТП в собственном смысле, с присвоением ему всех дипломатических привилегий, вытекающих из договора 6 мая 1921 г. ^{[29, c. 141]}. Таким образом, инцидент закончившийся победой советской стороны, настаивавшей на признании экстерриториальности своего торгпредства, был исчерпан ^[34].

Советско-германский экономический договор. Режим помещения ТП, отвоёванный в 1924 г., был закреплён в экономическом договоре 12 октября 1925 г. ^{[12, С. 232–237]}.Договор предусматривал ведение торговли на условиях «взаимной выгоды» и выход её на довоенный уровень. Подлежал восстановлению действовавший перед войной особый таможенный режим, освобождавший от ввозных и вывозных пошлин домашнюю утварь и прочие предметы личного потребления, ввозимые в страну в единичных экземплярах. Освобождение от пошлин касалось и тех предметов, которые ввозились в страну согласно с «Соглашением о поселении». Последнее давало право гражданам обеих стран учреждать различные акционерные общества на территории друг друга, оговаривалась возможность предоставления кредитов хозяйственным органам СССР германскими экономическими кругами. Правительство СССР обязывалось «принимать благожелательные решения по поводу ходатайств германских физических и юридических лиц относительно приобретения концессий»..

Создав правовую базу советско-германских экономических взаимоотношений, договор сумел решить трудную задачу – «переброски моста между двумя столь различными правовыми и экономическими системами» ^[35]. В нём самым удовлетворительным образом разрешался вопрос о въезде, о правах на занятие промыслами, о защите имущества, об охране промышленной собственности, о третейском разбирательстве в гражданских делах. Что касалось такого сдерживающего развитие фактора, как монополия внешней торговли в СССР, в которой отдельные политики, не без оснований, видели «средство охраны страны от германского ввоза», то в немецких политических кругах в момент заключения договора сохранялась ещё надежда на её отмену в скором времени. Во всяком случае, в ходе обсуждения его параметров немцы пришли к выводу о безнадёжности своих попыток побудить Россию отказаться от монополии внешней торговли. Тайный советник Дойтч, член германской комиссии, сообщил своим коллегам любопытный факт: один из высокопоставленных чиновников русского правительства заявил ему, что отказ от монополии торговли был бы равнозначен отказу от советской власти в России. Немецкая сторона пришла к выводу, что будет направлять свои усилия «лишь к размыванию русской монополии внешней торговли с помощью возможно большего числа исключений из правила», и что в ходе реализации договора «практическими действиями максимально возможно расширять пробитые таким образом бреши в монополии». Было признано, что вернуться к условиям торговли, хоть в какой-то степени сравнимыми с условиями довоенного времени, можно только при уничтожении этих двух компонентов – монополии и советской власти. Но пока требовалось застолбить своё место в ряду рвущихся на российский рынок конкурентов ^[36].

Договор 1925 г. с Советской Россией был разработан и подписан «Красным графом», как называли в Аусамте посла Брокдорф-Ранцау. «Красными» называли в Германии и всех тех, кто активно выступал за развитие дружественных отношений с Советской Россией: Мальцан – Красный барон», рейхсканцлер в 1921 – 1922 гг. Карл Йозеф Вирт – «Красный Вирт», Густава Хильгера прямо именовали «коммунистом» ^[37]. Но активным сторонником советско-германского сближения был в это время и министр иностранных дел Густав Штреземан. Он сыграл важную роль в решении о предоставлении СССР германскими банками в 1926 г. гарантированного кредита на сумму в 300 миллионов золотых марок для размещения в Германии советских заказов ^[38] и внёс свой вклад в ослабление политической напряжённости в Европе, в европейскую разрядку. Договор Германии с Советской Россией стал, по сути, образцом для развития торгово-договорных отношений с другими странами в 1920 – 1930-е гг.

Советско-германский договор 1925 г. состоял из нескольких частей: Общих постановлений, Соглашения о поселении и общеправовой защите (часть 1), Экономического соглашения (часть II), Приложений и Заключительного протокола, в котором содержались добавления ко всем его частям. Экономическое соглашение торгового договора, состоящее из 43-х статей и нескольких приложений, стало главнейшей основой развития советско-германских хозяйственных отношений. Важное место в этом соглашении принадлежит статьям, фиксирующим правовой статус ТП СССР в Германии. Главное, что подчёркивали комментаторы договора, это то, что ни одна из позиций зафиксированных в советском праве по поводу ТП, «не была сдана» ^[39]. Было полностью признано право ТП производить в Германии те операции, которые возложены на него советскими законами. К ним были отнесены: а) содействие развитию торговых и хозяйственных отношений между Германией и СССР и представление интересов СССР в области внешней торговли; б) осуществление от имени СССР регулирования внешней торговли с Германией; и, наконец, в) производство от имени СССР внешней торговли с Германией (ст. 3). Обеспечивалась экстерриториальность руководящих работников ТП (руководителя, двух его заместителей, членов Совета ТП) и его помещения, расположенного на Линденштрассе 20/25 в Берлине. Был закреплён установленный советскими законами принцип, что ТП есть составная часть представительства полномочного. Естественно, что целая серия статей (6–10) подчёркивала не только прямой коммерческий интерес советского государства, но также и уважение к правам Германии как государства. Провозглашалось, что деятельность ТП не может противоречить германским законам, и что советское государство несёт полную ответственность за совершённые торговым представительством сделки.

Договор предполагал возможность открытия отделений ТП в других городах Германии за пределами Берлина по соглашению с Министерством иностранных дел и с правительством германских земель. Такие отделения будут действовать потом в Мюнхене, Лейпциге и Гамбурге. ТП могло вступать в состав торговых товариществ или юридических лиц, однако, без требования себе каких-либо преимуществ, изъятий или льгот. При осуществлении своей деятельности оно имело право, как всякий хозяйственный орган, «сноситься непосредственно со всеми государственными установлениями Германии в пределах их компетенции» ^[40]. К другим важнейшим постановлениям экономического соглашения можно отнести следующие. В портах каждой из сторон могли создаваться склады для помещения товаров, привозимых гражданами и предприятиями другой стороны, причём, поскольку требовались для ввоза лицензии, их надо было получать до помещения товаров на склады (ст. 21).

Вопросы таможенного характера не получили в договоре исчерпывающего разрешения, что отчасти объяснялось не урегулированностью в самой Германии вопросов, касавшихся её таможенной политики. Конкретное тарифное соглашение согласно ст. 32 было отложено до будущего времени, но соглашение всё же провозглашало наибольшее благоприятствование в отношении таможенных пошлин (ст. 26). Целый ряд других статей, касались таможенных формальностей и методов таможенного обложения, как-то: запрещение различия таможенных пошлин при ввозе по сухопутной и по морской границе и при ввозе через третьи страны. Важное место имели добавления, содержащие пространные правила о ввозе в Германию продуктов животноводства, составлявших значительную часть советского экспорта. Уже тогда этот экспорт испытывал серьёзные трудности, которые создавались немецкими аграриями в лице крупных земельных собственников под прикрытием соображений ветеринарного характера. (Сейчас к таким мерам государства прибегают довольно часто). В правилах оговаривалось, в частности, что германская ветеринарная регламентация по отношению к советскому вывозу не должна применяться более строго, чем по отношению к любому третьему государству.

СССР набирает силу и меняет условия взаимодействия. Четыре года назад, подписывая договор с Германией от 6 мая 1921 г., советское правительство было готово предоставить промышленным и финансовым кругам Германии «существенные уступки», если те помогут восстановить ключевые отрасли разрушенной экономики России. На переговорах в Москве, которые вёл осенью этого года Моритц Шлезингер, советские руководители предложили предоставить право экстерриториальности любой германской деловой ассоциации, которая займётся торговлей в пределах территории, снабжаемой какой либо важной железнодорожной магистралью, идущей на Восток. Единственным условием являлось обязательство данной ассоциации взяться за реконструкцию этой дороги. Таким образом, Германия получила бы великолепную возможность для ведения дел с Россией в широких масштабах, и «произошла бы встреча советской торговой монополии с эффективной централизованной организацией немецкого бизнеса», считал главный экономист германского посольства в Москве Густав Хильгер, признававший выгоды советской торговой политики. Но эти возможности были безвозвратно утеряны из-за упорства, с которым преимущественно социалистическое правительство Германии цеплялось за принципы частного предпринимательства, – считал он. Такие проекты могли бы связать советскую экономику с мировой и тем самым направить её развитие по пути медленной и постепенной эволюции.

Надо признать, что Хильгер хорошо знал мнение консула Гросскопфа, обвинявшего в своё время германское правительство в упущенных возможностях участия в восстановлении российской экономики. Изучив экономическое положение Сибири и состояние её торгово-экономических связей с Германией, Новосибирский консул пришёл к весьма неутешительным выводам. Главные из них он изложил в своём докладе послу Брокдорф-Ранцау от 27 января 1925 г. «О положении служебного округа консульства Новониколаевска», копия которого была отправлена в МИД ^[41]. В докладе констатировалось, что Германия полностью утратила здесь все свои довоенные позиции. «Ни один предмет из заграничных поставок в Сибирь разнообразных материалов больше не покупается в Германии. Молочные машины и аппараты, металлы и металлические изделия, химические продукты и лекарства, бакалея, канцелярские товары на общую сумму примерно в 10–12 миллионов золотых марок закупаются Лондонским торговым представительством России и доставляются в Сибирь на английских судах «Карской экспедицией», – писал Гросскопф. А ведь именно Германия занимала первое место в товарообороте России в предвоенном 1913 г. Она стояла на втором месте по импорту (13, 2 % германского импорта) и на 3-ем месте по экспорту (8,7 %) ^[42].

Англия, первой из стран Запада заключившая торговый договор с РСФСР и открывшая в Лондоне российское торговое представительство (торговую делегацию), считал Гросскопф, превратилась в настоящего монополиста в сибирской торговле, поскольку в её руках оказался сосредоточен и почти весь экспорт сибирского масла и пушнины. Из 689 000 пудов вывезенного в 1924 г. из Сибири масла более 500 000 пудов попало в Англию. Российскую пушнину германские фирмы были вынуждены закупать на аукционах Лондона. Причина столь ненормального положения дел заключалась, по его мнению, не только в предшествовавших событиях, войнах и революциях. Сказывалось общее неблагоприятное экономическое положение послевоенной Германии. Но всё же главную вину он возлагал на торговые круги Германии, которые проявили пассивность и недальновидность, занимаясь в 1921 – 1922 гг. «коньюнктурными делами», вместо того чтобы обеспечить себе на будущие времена в России отличный рынок сбыта, что при тогдашних обстоятельствах сделать было гораздо легче, чем теперь. Теперь же Германии предстояло испытать растущую конкуренцию английского и американского капиталов, успешно проникающих в российскую экономику. Приходится только сожалеть о том, что наши современные западные «партнёры» так и не научились извлекать пользу из прошлого опыта, и продолжают наступать на те же самые грабли.

Под «конъюнктурными делами» имелась в виду нерешительность промышленных кругов, от позиции которых в значительной степени зависела выработка восточной политики Германии в правительственных сферах, колебания между Востоком и Западом в поисках пути выхода из унизительного положения, в котором она оказалась после окончания войны. В конечном счете, эти поиски, как мы уже видели, всё же привели к Рапалло.

5. Монополия внешней торговли и российское законодательство под судом зарубежных критиков

Георг Клейнов о договоре. Советско-германский экономический договор в целом был высоко оценен германскими экономистами и правоведами. Одним из видных специалистов в области советского права и не менее яростным его критиком был Георг Клейнов. В 1925 г. в Германии вышли две его книги, посвящённые истории Нижегородской ярмарки (первая) и правам иностранцев в России (вторая) ^[43]. Их автор много путешествовал по стране ещё до войны и хорошо её изучил. Он неоднократно приезжал в Россию и после революции, а с осени 1923 г. почти беспрерывно проживал в Москве в качестве журналиста-писателя и представителя ряда промышленных фирм. Активный сторонник идеи тесного советско-германского сотрудничества, экономического и политического, он как член Народной партии оставался убеждённым прусским консерватором и на Россию смотрел через очки своего мировоззрения. Его книги представляли интересное сочетание хорошего знания России с непониманием многих происходящих в ней событий. В книге о Нижегородской ярмарке он с истинно немецкой тщательностью изложил данные о её возникновении и развитии на протяжении нескольких столетий. Его исследование было доведено до 1924 г. Советский рецензент, скрывшийся за инициалами Б. М., сетовал на то, что в самой России нет ничего подобного такой книге, и настоятельно рекомендовал перевести её на русский язык ^[44].

Но метод хозяйствования на ярмарке советских властей Клейнов подверг резкой критике, назвав его «гетто-каторжным коммунизмом». Советские руководители (хозорганов, правительства, партии), старые революционеры, перенёсшие каторги и тюрьмы, ссылку, черту оседлости, эмиграцию и т. д., считал автор, опасались всего нового, что вело к стеснению свободного развития хозяйственных сил и сдерживало развитие частной инициативы. Тем не менее, он видел и плюсы, в развитии кооперации и в сохранении независимости нашего хозяйства по отношению к капиталистическим государствам.

В 1926 г. Клейнов опубликовал в Германии не только сам текст советско-германского договора, но и подробные комментарии к его статьям ^[45], где, как и в предыдущих работах, не мог не высказать своих предубеждений против политического строя в СССР. Обрисованная им позиция «против советских порядков» была названа известным советским обозревателем И. Перетерским «злопыхательской» ^[45]. Клейнова не устраивал, в частности, тот факт, что «советское правительство могло, вопреки своему обещанию о неведении пропаганды, «проникать, благодаря своим представительствам, в тайные каналы германской жизни, и не только жизни экономической». В то же время германские хозяйственные органы не могли «получать в СССР нужных им информаций, так как практика ГПУ чрезвычайно затрудняла собирание экономических и технических сведений», поскольку могла рассматриваться как шпионаж. Для него наличие «высшего авторитета ВКП (б) наряду с госаппаратом являлось «основным пороком конструкции госаппарата СССР». Положение в СССР немецких рабочих и крестьян могло быть терпимым только в том случае, если они «вступят в ряды борцов за введение социализма и абсолютно подчинятся приказам ВКП».

Особенно возмущало немецкого учёного умелое применение государственными органами СССР статьи 30 ГК для получения ими большей выгоды от сделки. Она позволяла прекращать уже начавшие исполняться договоры между государством или госорганами и частными предпринимателями, также и концессионные договоры, когда оказывалось, что частный предприниматель получал большие выгоды, чем государство, или когда государство думало, что предмет договора может быть использован более выгодно. Такие мысли, считал Перетерский, могущие вызвать лишь улыбку у советского читателя, могли быть приняты недостаточно осведомлёнными лицами в Германии на веру, и создавать ложное впечатление о советских порядках. Он считал, что для разъяснения иностранному читателю основ советского строя «делается ещё очень мало» и призывал к восполнению этого пробела как одной из «важных текущих задач» для российских юристов. Кажется, что этот призыв из прошлого звучит весьма актуально и в наше время.

Что касается отношения Клейнова к ТП, то оно, естественно, было отрицательным. Он считал, что благодаря монополии внешней торговли и деятельности ТП свободная деятельность иностранных промышленников и торговцев внутри СССР «не допускается»; иностранец совсем оттеснён государством с внутренних рынков СССР. Но этого мало: промышленники и торговцы оттесняются Внешторгом даже на иностранных рынках, в самой стране промышленников и торговцев. Там представители НКВТ имеют полную свободу передвижения и монопольно противостоят конкурирующим фирмам одной и той же страны. В конечном счёте, весь пафос критики Клейнова свидетельствовал о недовольстве не столько монополией внешней торговли, сколько успехами российской внешней экономической политики.

В книгах Клейнова с очевидностью просматривается формировавшийся уже в 1920-е годы подход к оценке советского народа, славянства, с позиций расового превосходства ариев. Это проявлялось в резком противопоставлении СССР остальному европейскому миру. Забыв о своих земляках, родоначальниках коммунистического учения, он пишет: «Социализм большевиков – это продукт русской земли, результат совершенно своеобразного русско-азиатского исторического развития». На западе, пережившем век гуманизма, в основе права и лежит этот принцип гуманизма, в СССР же – принцип классовой ненависти. На западе имеется «социальное общество», у русских – «социальное государство». На западе все равны перед законом, у нас – классовое неравенство. На западе господствует «благо человеческого индивидуума», у нас – «коллектив», при котором все, а в особенности члены партии должны «весь свой опыт, знания и достояние предоставлять в распоряжение рабочего класса». Вот с каких времён, благодаря казалось бы, на первый взгляд, полезным книгам об СССР, закладывались идеи неполноценности живущего в условиях социализма народа и человека.

О правовом регулировании института внешнеэкономической сделки. При заключении внешнеторговых сделок за границей, в частности, торгпредствами, в эти сделки неоднократно включались, как подчёркивал И. С. Перетерский, «указания о подчинении этих сделок законодательству того иностранного государства, на территории которого эти сделки были заключены, и советские органы неизменно стояли на позиции лояльного применения соответствующих договорных правил». Правовым основанием для этого (а также для разрешения споров из таких сделок в местных судах) являлись предписания международных договоров, о которых уже шла речь, и которые будут заключены в 1930-е гг.

Так, ст. 5 Временного торгового соглашения с Великобританией 1934 г. указывала, что «всякие вопросы, могущие возникнуть в отношении любой сделки, заключенной торговой делегацией, будут разрешаться судами Соединенного Королевства соответственно законам последнего». В ст. 5 соглашения о торгпредстве со Швецией 1927 г. предусматривалось, что «юридические вопросы, могущие возникнуть по поводу торговых сделок, заключенных торгпредством, будут регулироваться согласно материальным и процессуальным законам Швеции. При этом подразумевалось, однако, что в случае существования соглашения между сторонами, заключившими контракт, будут допускаться советская юрисдикция в отношении сделок, заключённых в Швеции, но подлежащих исполнению в СССР ^[47].

Возможность применения в этом случае иностранного права следовала из ст. 7 ГПК РСФСР 1923 г., которая предоставляла его лишь в отношении сделок, заключённых за границей. Как подчёркивал уже И. С. Перетерский, если внешнеторговые сделки заключаются нашими государственными органами на территории СССР, то тем самым они регулируются советским правом, и к ним должны применяться общие правила Гражданского кодекса, поскольку в самом законе не устанавливается иных правил для внешнеторговых сделок». Таким образом, в тот период возможность выбора применимого права ограничивалась лишь внешнеторговыми сделками, заключаемыми за границей.

Нормы советского права и «возвышенный идеализм». Этот раздел написан с использованием материалов статьи С. Соколова, посвящённой вопросу применения советского законодательства германскими судами ^[48]. Автор её считал, что, заключив договоры с Россией (СССР), Германия безоговорочно признала возможность применения в судах советских законов. Германская доктрина ставила только одно ограничение. Для применения иностранного законодательства необходимо, чтобы государство, издающее это законодательство, было признано, как таковое, т. е. как государство. В отличие от Франции и Англии, не признававших законной силы и применения судами советского законодательства до признания советского правительства, этот вопрос никогда не возбуждал сомнений у германской юридической мысли. Она считала, что Россия, как государство, была признана много веков тому назад, что она была и остаётся субъектом международного права.

То обстоятельство, что государство переменило свой политический строй и форму правления, как считали немцы, нисколько не меняло международно-правового положения этого государства. Примером тому служила сама Германия, превратившаяся после мировой войны из монархии в республику. Германские юристы старались установить полную непрерывность существования государства как международно-правового субъекта, и констатировали, что при возникновении советских республик такая непрерывность имеется налицо.

Вполне естественно, что при такой постановке проблемы, вопрос о признании или непризнании де-юре или де-факто советского правительства не мог возникнуть и в германской судебной практике. Германский суд устанавливал, какой существует иностранный закон в то время, когда возникает вопрос о его применении, и применял его в пределах и на условиях, устанавливаемых на этот счёт германским законодательством. Поэтому германский суд отверг самым категорическим образом мнение, согласно которому следует считать действующим и существующим старое царское законодательство. Право является прогрессом, оно постоянно находится в состоянии развития, и ни один иностранный суд не может воскресить правовые нормы, более не существующие и не применяющиеся в создавшей их стране. Отсюда следовал вывод, что во всех случаях необходимо применять нормы советского права как единственно реально существующие нормы (выделено авторами – Л. Б. и С.Б. ).

Конечно, в этом вопросе не было полного единодушия, и некоторые германские юристы пытались доказать, что советское законодательство в целом противоречит германскому ordre public («публичному порядку» в международном частном и гражданском праве). Вследствие этого, ни одна норма советского права не должна быть применена германскими судами. Сторонники такой крайней точки зрения ссылались на статью 30 вводного закона Германского гражданского кодекса, по которой нормы иностранного права, «противоречащие добрым нравам или целям германских законов», не могут применяться германскими судами. Т.е. они считали таковыми нормы советских законов.

Но это точка зрения не встретила больших симпатий среди германских юристов и вызвала вполне основательные возражения. Они сводились к следующему: оговорка об ordre public, заключающаяся в ст. 30 вводного закона к Германскому гражданскому кодексу, употребляя слово „закон“, имеет в виду не всё законодательство в целом, а отдельные нормы данного законодательства; вопрос о неприменении германскими судами всего законодательства в целом можно было бы поставить лишь в отношении государства, находящегося на такой низкой ступени культурного развития, что законодательство его вообще не может применяться цивилизованным государством. «Но этот случай не применим ни в каком отношении к советским республикам, законодательство которых построено на высоких принципах гуманности и проникнуто идеей коммунизма (выделено авторами – Л. Б. и С. Б.)».

Поэтому защитники советского законодательства говорили, что следует в отдельности анализировать и оценивать каждую подлежащую применению норму советского права. Анализируя эти нормы, бесспорно, следует прийти к заключению, что ряд норм, например, из области семейного права, вполне соответствует не только германскому ordre pnblic, но и вообще принципам и стремлениям современного права во всех цивилизованных странах. Для этого достаточно указать на введение института гражданского брака, давно получившего право гражданства в Западной Европе.

Также бесполезно было бы доказывать, говорили сторонники излагаемого взгляда, что советское законодательство противно добрым нравам. Один из лучших знатоков в Германии русского права Klibansky (Клибанский) указал на страницах „Juristisсhe Wochenschrift" («Юридического еженедельника» (1920 г. С. 606), что многие нормы советского права вызывают возражения именно потому, что они проникнуты «слишком возвышенным идеализмом» (выделено авторами – Л. Б. и С. Б.) Судебная практика примкнула к этой последней точке зрения и признала, что советское законодательство в целом не противоречит германскому ordre public.

«Для правовой жизни Германии, – говорит имперский суд в одном из своих решений, – толкование ст. 30 вводного закона должно пониматься так, как его установил имперский суд в ряде решений по поводу вопроса о «противоречии цели германских законов». Иностранная юридическая норма не должна быть отвергнута только потому, что она иначе, чем германские законы, регулирует правоотношения. Она может быть отвергнута лишь в случае, если разница между политическими и экономическими концепциями, на которых покоится по принадлежности иностранное и германское право, настолько велика, что применение иностранного права нарушило бы основы публичной и экономической жизни Германии».

Согласно с таким решением, германские суды критически относились к каждой норме советского права и, отвергая некоторые из них, принимали другие. Чаще всего в немецкой судебной практике возникали дела о разводе и наследствах. Эти дела, согласно ст. 606 германского кодекса гражданского судопроизводства, германский суд только тогда мог принять к производству дело двух супругов-иностранцев, если законодательством страны, подданным которой является муж, также допускается гражданская форма развода. Так как советское законодательство знает только гражданскую форму развода, то дела о разводе российских граждан могут приниматься германскими судами. Но судебная практика Германии идёт дальше этого. До настоящего времени в Германии ещё практикуется церковная форма развода религиозных браков, заключённых в России в эпоху царского режима; в соответствии с советским кодексом законов об актах гражданского состояния (примечание к ст. 86), согласно которому для религиозных браков, заключённых ранее издания кодекса, устанавливается также гражданская форма развода, германская судебная практика считает ничтожным осуществлённый в Германии церковный развод супругов, российских граждан.

Всё же надо сказать, что германская судебная практика ставила одно ограничение при рассмотрении судами дел о разводе; как известно, советское законодательство не требовало каких-либо определённых мотивов для совершения развода, достаточно выражения желания развода хотя бы одним из супругов. Это положение противоречило принципам германских законов, и поэтому суды, рассматривая дела о разводе, входили в обсуждение мотивов его, руководствуясь в этом случае нормами германского права.

Надо отметить, что практику применения норм советского права германские суды распространяли и на лиц, утративших, согласно с декретами советского правительства, гражданство Союза ССР. Ибо согласно ст. 29 вводного закона к германскому гражданскому кодексу, в случае «если лицо не является гражданином никакого государства, то его правовые положения, в случае необходимости применения к ним национального закона, определяются по законам того государства, подданным которого он до этого состоял». Таким образом, и к бывшим российским гражданам судебная практика Германии считала необходимым применять нормы советского права.

В области наследственного права германская судебная практика столкнулась с декретом советского правительства от 27 апреля 1918 г., которым уничтожалось право наследования. Германские суды стали на ту точку зрения, что постановления этого декрета, являясь средством для достижения указанных в Конституции РСФСР целей, достижения «всеобщего равенства граждан республики в области производства и распределения богатств» (ст. 79 Конституции РСФСР), противоречат целям германских законов и основным принципам публичной и экономической жизни Германии. Поэтому, в случае смерти в Германии российского гражданина без завещания, к наследственной массе применялся германский закон.

Интересна практика судов по вопросу о признании юридической силы за завещаниями российских граждан. Наиболее типичным случаем является следующий: завещание составлено в должной форме до Октябрьской революции в России; завещатель умер в Германии или в России после издания декрета об уничтожении права наследования; завещанное имущество находится в Германии. Возникает вопрос, действительно ли такое завещание. Германские суды считают такое завещание недействительным, ибо для того, чтобы оно могло породить правовые последствия, необходимо совпадение двух моментов: действительность завещания в момент его составления и в момент его вступления в силу, т. е. в момент смерти завещателя. Второй момент в данном случае отсутствует, так как декрет 27 апреля 1918 г. объявил об уничтожении права наследования и права распоряжаться имуществом посредством завещания. В этих случаях применяются нормы германского наследственного права ab intestat (наследования по закону). Если же завещание совершено российским гражданином в Германии, то оно, как совершённое в согласии с принципом locus regit actom («место – совершения сделки – определяет форму – совершения сделки»), считается действительным.

Вышеизложенная практика германских судов имела место до издания в советских республиках в 1923 г. гражданского кодекса, которым восстанавливалось с некоторыми ограничениями право наследования. Германские юристы уже высказывали мнение, что новые нормы наследственного советского права, как не отрицающие частной собственности, но лишь ограничивающие круг лиц, имеющих право на наследование и общий размер наследственной массы, не чужды стремлениям, проникающим за последние годы и в германское законодательство. Поэтому нормы советского наследственного права, гласил вывод, после издания гражданского кодекса, не могут рассматриваться как «противоречащие основным принципам публичной и экономической жизни Германии» и должны применяться полностью германскими судами.

С точки зрения логики, – считал обозреватель, – вывод вполне правилен, и остается только посмотреть, проявит ли германская судебная практика и в этом вопросе ту же логику и тонкость юридического мышления, которые она проявила в вопросе о признании или непризнании советского правительства.

6. Похолодание в советско-германских отношениях и конец концессий

Конец 1920-х – начало 1930-х стали годами, в которые отношения между стратегическими партнёрами и союзниками, Россией и Германией, начали портиться. Это было время, когда на обе страны обрушились экономические беды и политические кризисы. СССР резко менял внутриполитический и экономический курс, стали сворачиваться рыночные отношения и ликвидироваться «буржуазные слои», нарастать трудности в экономике, отстающей от запросов государства и населения. Сталинская «революция сверху» вылилась в яростную борьбу с левыми и правыми противниками формирующегося режима.

Уже в 1926 – 1927 гг. своё негативное влияние на международные отношения стала оказывать внутренняя политика в СССР, в частности, начавшаяся социалистическая модернизация промышленности. Принятый в декабре 1925 г. ХIV съездом ВКП (б) курс на ускоренную индустриализацию страны вызвал резкое увеличение потребности в зерне, вывоз которого становится главным способом пополнения валютных запасов, обеспечивавших импорт машин и оборудования. Низкие закупочные цены на зерно и высокие цены на промышленную продукцию спровоцировали экономический кризис, главным показателем которого стали так называемые «ножницы цен». Крестьяне потеряли заинтересованность в повышении производства зерна, в продаже его государству. Они повысили собственное потребление, стали больше использовать хлеб на корм скоту и т. п. Возник конфликт власти с крестьянством.

В германском МИДе внимательно следили за развитием ситуации в Советском Союзе. Германское правительство возлагало большие надежды на российский нэп, который должен был обеспечить «эволюцию» советской экономики и самой системы в направлении капитализма. Некоторые политики именно с крестьянством связывали грядущие перемены в стране в рамках шедшей «эволюции». Это был слой, значительно превосходящий по своей численности рабочий класс, в середине 1920-х гг. государство оказывало ему большое внимание, успехи в развитии крестьянского хозяйства были серьёзным вкладом в общие успехи нэпа. Казалось, что Сталин в своей политике будет и далее опираться на крестьянство. Отдельные наблюдатели заговорили даже о возможном появлении в России «демократии фермеров» ^[49]. Но развитие событий в СССР не оправдало этих надежд. Ни торговля, ни совместные советско-германские предприятия никак не способствовали «эволюционному» процессу. Все «командные высоты» экономики – крупная промышленность и торговля, банки, транспорт и др. оставались в руках советского государства. Оно не собиралось отказываться от монополии внешней торговли, которая оставалась сдерживающим развитие отношений фактором. Более того, оно нашло выход в насильственном изъятии хлеба у крестьян, которое становилось предвестником форсированного «строительства социализма» в деревне.

С исчезновением иллюзий на скорую отмену монополии внешней торговли в Германии подняли голову противники Рапалло, заговорившие об ошибочности кредитной и торговой политики в отношении СССР. Вновь был поднят вопрос о компенсациях за ущерб, понесённый германскими гражданами во время мировой войны. Активизировал свою деятельность «союз немецких кредиторов России», ставший составной частью международной организации кредиторов ^[50].

Развитие экономических отношений начало порождать массу претензий сторон друг к другу. Уже в 1928 г. возникли разногласия в связи с ликвидацией концессий в СССР рядом германских фирм, претендовавших на закрепление в собственность оставленного имущества, перешедшего в пользование государственных трестов (дело «Каруто», имевшей концессию на разработку марганцевых руд в Чиатурском районе Грузии). Немецкие промышленники стали жаловаться на хозяйственные затруднения, связанные с необходимостью постоянного общения с советским торгпредством. Проникая во все звенья германо-советской торговли, оно вытесняло из неё германские фирмы (жалобы на распределение заказов по политическим, а не по хозяйственным соображениям, на стремление к снижению закупочных цен, на опасность для германской промышленности экспорта советских изделий и т. п.). В свою очередь, советское правительство проявляло недовольство деятельностью антисоветских и антикоминтерновских организаций на территории Германии, непоследовательностью её кредитной политики в отношении СССР ^[12].

В июне 1928 г. журнал «Восточная Европа» («Osteuropa»), делавший анализ и дававший прогноз развитию восточной политики, впервые употребил понятие «сталинизм» как противовес понятию «троцкизм». Это понятие войдёт с лёгкой руки дипломата Хётча в политический обиход в 1929 г. для обозначения советской системы власти при Сталине. Формирующийся в стране политический режим прибирал к рукам все направления внутренней политики, в известной мере отодвигая на задний план внешнеполитические дела. СССР постепенно открещивался от навязанных ему нэпом обязательств в отношении капиталистических стран и от некоторых дореволюционных российских традиций в области права. Подлежали ликвидации и многие рыночные отступления в экономике ^[51].

В ходе социалистической реконструкции народного хозяйства всё явственнее стало проявляться «принципиальное различие государственных систем» в СССР и в странах Запада, которое становится «препятствием к дальнейшему плодотворному развитию дружественных отношений». О том гласило Советско-германское коммюнике о переговорах между представителями Правительства СССР и Германии 14 июня 1930 г. ^[12]. Жизнь у дипломатов осложняется, и им становится труднее договариваться со своими партнёрами.

Сталинский «левый курс», согласно прогнозу экономических экспертов, вёл Советский Союз не по тому пути, от которого зависело углубление отношений, предсказанное Брокдорф-Ранцау. Свои разочарования в связи с этим высказал госсекретарь Шуберт. Он считал, что СССР, бывший «важным внешнеполитическим и мировым экономическим фактором», стал терять в последние годы это своё значение. Не меньшую, чем неудачи внешней политики, ответственность за эту «значительную перемену» он возлагал на экономическую политику» советского руководства. «Все производительные силы страны брошены на преждевременную и чрезвычайно дорогостоящую индустриализацию, без учёта приобретающей угрожающий характер безработицы. При этом технические специалисты разных отраслей экономики и специалисты центральных органов управления подвергаются преследованиям. Повсюду наблюдается отход от ленинской политики нэпа, проведение которой заметно улучшило экономическое положение страны» ^{[49, c. 305–306]}.

Работа дипломатов в таких условиях требовала от них огромного напряжения физических и эмоциональных сил. Накопленные обиды вызывали ожесточённые споры. Особенно не легко было советским дипломатам в Берлине, поэтому, как писал Хильгер, «дискуссии Крестинского с Шубертом нередко принимали характер далеко «не дипломатического» извержения темпераментов» ^[52] .

Согласительная комиссия, созданная в 1928 г. для разрешения конфликтных ситуаций, становилась в это время важным средством уяснения жалоб и устранения противоречий. Каждый год десятки вопросов, список которых распадался, как правило, на три части, хозяйственную (экономическую), консульско-правовую и культурную, подлежали разрешению в ней. Новый германский посол в СССР Герберт фон Дирксен считал, что комиссия функционировала весьма удовлетворительно и, во всяком случае, несколько раз, с её помощью партнёры смогли выйти из «политического тупика» ^[53]. Однако её возможности в улаживании конкретных конфликтных ситуаций были не столь велики, поскольку правительства уже почти не прислушивались к мнениям дипломатов. В своей беседе с членом Коллегии НКИД СССР Б. С. Стомоняковым 27 ноября 1929 г. Дирксен, говоря о трудностях своей работы в СССР, подчёркивал: «В Германии создаётся впечатление о том, что СССР всё более и более закупоривается в своих границах и со всё большим безразличием относится к своим внешним отношениям и к тому, что думают о нём за границей. Поэтому некоторые круги в Германии склонны считать бесплодными усилия к сближению с СССР. В Берлине часто говорят о том, что государственные интересы…всё более отходят на второй план по сравнению с интересами чисто партийными и что в связи с этим НКИД теряет своё влияние на иностранную политику и, в частности, на отношения с Германией». Внешняя политика перемещалась из НКИД в Кремль ^[54].

Но это была лишь одна из сторон зреющей конфронтации. Другая сформировалась на Западе, где, несмотря на наличие некоторых периодов потепления отношения к СССР, враждебность и неприятие страны, строящей социализм, не только не уменьшались, но продолжали нарастать. Успехи социалистической модернизации, укрепление индустриальной мощи Советской России стали рассматриваться некоторыми политиками за рубежом как угроза капиталистическому миру. Они требовали прекратить поддержку СССР. Особую роль играли антисоветские настроения части германского правительства, главного партнёра советской страны в Европе. Ставший у руля Восточного отдела МИД Германии Оскар Траутманн, к примеру, так высказывался на этот счёт: «Мы строим русским, а точнее большевикам, военную промышленность и гадаем, когда они начнут у нас переворот». По-прежнему «невыносимой» была мысль о «русских пушках, которые могут быть направлены против нас или во время прямого нападения, или в ходе мировой революции», и для госсекретаря Шуберта ^{[49, S. 312]}. Жупел «красной» угрозы, исходящей от СССР, всё ещё витал над Европой. Не важно, что идея мировой революции для советского руководства уже давно потеряла свою актуальность. И, тем не менее, Германия ещё не желала уступать завоёванное ею в середине 1920-х годов первое место на русском рынке ни англичанам, ни американцам. Хотя «сталинский курс» и был признан пошатнувшим доверие заграницы к русской экономике, Германия, продолжая поиски альтернативы курсу Рапалльского и Берлинского договоров, сохраняла весьма оживлённые отношения с Советами.

Информационная война. Между тем, в средствах массовой информации обеих стран начала набирать обороты и становилась всё более ожесточённой информационная война.С 1929 г. националистически настроенная правая немецкая пресса уже использовала каждый повод для обличения «социалистической» модернизации Советского Союза. Яростным нападкам стали подвергаться действия советского правительства против немецкого национального меньшинства, попыткой бегства протестовавшего против начавшейся коллективизации, «крестовый поход» против религии, позиция Москвы по вопросу «гражданской войны» в Германии. Умеренные левые подливали масла в огонь своей критикой советской прессы в отношении немецких правительственных партий. Одновременно началась и общая антисоветская кампания в прессе, когда каждое «происшествие» в советской стране стало подаваться как дурно пахнущая сенсация.

Советское правительство весьма болезненно реагировало на публикации в западной прессе. Г. В. Чичерин считал даже, что именно немецкая пропагандистская машина становилась главной причиной ухудшения советско-германских отношений. Его не устраивали оценки немецкой прессы проходившей в стране коллективизации, наступления на кулака, повышения обложения в связи с необходимостью выполнить пятилетку, борьбы с политическими противниками Сталина, уже тогда называвшейся немцами «террором», о котором весьма убедительно информировал своё правительство сам германский посол. В Германии была создана «Лига защиты западной культуры» от коммунизма, которую один из советских дипломатов, руководитель Второго Западного отдела НКИД Борис Штейн, выступавший в газете «Известия» под псевдонимом «Современник», отвечая на выпады немецкой прессы, образно окрестил «Собранием каннибалов» ^[55].

Но и нового германского посла в СССР Дирксена не устраивала набиравшая ход информационная борьба в советской стране против разного рода критики и измышлений в немецкой прессе. Так, Дирксен жаловался на брань и оскорбления в адрес германских государственных институтов и партий, которые звучали «почти ежедневно» в эфире советской радиостанции, находившейся в самой Германии. Особенно оскорбительным было то, что на его протесты НКИД отвечал об отсутствии у советского правительства какой-либо власти над радиостанцией, находившейся на содержании профсоюзов ^{[53, с. 140]}.

Предвестники грядущих бед стали проявляться и в самой Германии. Сама Германия в это время стояла на пороге жесточайшего кризиса. В момент, когда посол Герберт фон Дирксен в конце 1928 г. начинал обживать в Москве своё новое местожительства, Германия находилась на вершине своего экономического процветания, достигнутого за годы послевоенного развития Веймарской республики. Но уже в 1928 г. в ней всё явственнее стало сказываться влияние мирового экономического кризиса. Банковские проблемы, неуверенность в завтрашнем дне, массовая безработица, противоборство радикальных правых и левых партий отодвигали на задний план внешнеполитические проблемы. Русская политика Германского правительства вошла в состояние стагнации. И прежний посол Брокдорф-Ранцау, и Дирксен, возглавлявший тогда Восточный отдел МИД, предлагали поэтому подождать с форсированием экономического сотрудничества, пока не станут более определёнными итоги начавшихся в СССР перемен ^[56].

Тем не менее, у германских дипломатов вызывала весьма положительные эмоции грандиозность первого советского пятилетнего плана развития народного хозяйства (на 1929–1932 гг.), предполагавшего построение фундамента социалистической экономики, дальнейшее вытеснение капиталистических элементов города и деревни, укрепление обороноспособности страны. Одним из главных экспертов его был атташе по сельскохозяйственным вопросам германского посольства в Москве Отто Аухаген, активно сотрудничавший с журналом «Остойропа», публиковавшим из номера в номер его аналитические обзоры развития экономики СССР. Аухаген понимал «жизненную необходимость» индустриализации в крестьянской стране с явным переизбытком сельского населения в связи с высокой его рождаемостью. Он считал также весьма полезным для экономики укрупнение сельскохозяйственных объединений. «Коллективизация, – писал он, – хотя и односторонняя и проводимая с явным пренебрежением по отношению к индивидуальным хозяйствам, представляет собой прогрессивный шаг в сравнении с хозяйствами середняцкими, численность которых сильно возросла за годы нэпа. И если Россия не хочет впасть в политическое и экономическое бессилие, она должна остановить измельчание (ферцвергунг) крестьянских хозяйств». «Коллективизация несёт и большие выгоды советскому правительству, ибо организованное крестьянство легче контролировать, чем разрозненные индивидуальные хозяйства» ^{[49, с. 307]}.

Поверил в пятилетний план СССР и Дирксен. Он был убеждён в том, что «советское правительство преодолеет возникшие трудности, индустриализация будет иметь успех, а её плоды принесут пользу и Германии» ^{[52, с. 215]}. Он продолжал делать всё возможное, чтобы вывести отношения из состояния застоя. Тот факт, что в Германии в это время резко возросло число противников СССР, он объяснял не только предпочтением «западной политики». Сказывалось, считал посол, «тупое непонимание будущего и обывательское неприятие других народов и других государственных систем» ^{[49, с. 309]}. Для укрепления позиций Германии в России он предлагал целую программу действий: советовал практиковать передачу долгосрочных, обеспеченных государством кредитов частным лицам, оказывать техническую помощь, в том числе германскими специалистами, расширять культурные связи. Немецкие фермеры, инженеры и экономисты во время учебных путешествий по России должны были формировать представления о советской экономике и устанавливать личные контакты. Благодаря им могла быть установлена дружба народов и стран ^[56].

Но в СССР с конца 1920-х гг. оживились ожидания новых интервенционистских действий капиталистических стран. За дипломатическим кризисом в отношениях с Англией и конфликтом с Китаем последовали осложнения на Дальнем Востоке, где началась японская агрессия на азиатском материке, приведшая к пограничным конфликтам с Советским Союзом. Враждебное окружение, как на Востоке, так и на Западе, порождало серьёзные опасения нападения извне и формировало синдром постоянной угрозы существованию «первого в мире социалистического государства». Уже в июне 1930 г. Сталин, выступая на ХVI съезде ВКП (б), указал на тот «неоспоримый факт», что буржуазия может найти выход из экономического кризиса, поразившего западный мир, либо созданием «фашистской диктатуры», либо развязыванием войны за новый передел мира.

К 1932 г. всё очевиднее становилась для СССР угроза «со стороны империалистов Франции и Японии, которые неустанно формировали антисоветский блок, чтобы нанести «оплоту пролетарской мировой революции», Советскому Союзу, решительный военный удар. Под руководством Франции, Польши, Румынии и балтийских стран началась прямая подготовка интервенции против СССР». Эти и другие, зревшие на Западе угрозы в адрес Советского Союза, обстоятельно описаны в книге С. Т. Поссони^[57].

Крепнущий ревизионизм у новой генерации германских политиков в 1930–1933 гг., означавший, как писал Петер Крюгер, возврат к средствам классического, в вильгельмовском духе, великодержавия, пришедшего на смену экономически обусловленной стратегии, привёл к ожидаемым результатам. Прежняя позиция Германии как малоэффективная была отклонена. СССР перестал рассматриваться в качестве противовеса западным державам, одновременно развернулась совместная работа с Францией и Польшей, нацеленная против СССР. Последний всё более терял своё значение для Германии и как потенциальный торговый партнёр. В Германии создавались предпосылки для экспансионистской политики национал-социалистов ^[58].

Положение ТП СССР в Германии осложняется. С начала 1930-х гг. стали нарушаться экстерриториальные права советских представительств в Германии. В частности, был произведён полицейский налёт на советское торгпредство в Мюнхене, руководство которого, якобы, торговало «взрывчатыми материалами», чем нарушало германские законы. Офицер уголовной полиции в августе 1932 г. вторгся в советское Генеральное консульство в Кёнигсберге. Резко протестовало советское правительство против развязанной в Германии травли СССР по случаю 4-хлетия Берлинского договора, во время которой были обруганы не только этот договор, но и вся «рапалльская политика». Главное, что не устраивало советское правительство, это полная индифферентность германского правительства, «не пошевелившего даже пальцем, чтобы прекратить антисоветскую кампанию «свободной» немецкой прессы. Создавалось впечатление, что оно одобряет эту кампанию. В СССР, кроме НКИД, как выразился Штейн, больше не оставалось людей, которые ещё верили в добрую волю Германии ^{[52, с. 221]}.

В начале 1930 г. новый глава НКИД СССР М. М. Литвинов был вынужден также констатировать увеличение числа «конфликтных вопросов» в разных сферах советско-германских отношений и, прежде всего, в экономической сфере. В этой связи, писал он в одном из своих писем временному поверенному в делах С. И. Бродовскому, «германское посольство забрасывает нас протестами, устными и письменными» ^[12]. В свою очередь, правая немецкая пресса отвечала обличениями Советского Союза. Ряд газет во главе с центральным органом партии Центра «Германия» развернули в 1931 г. клеветническую кампанию о предстоящей приостановке советских платежей, хотя случаев ведения Россией переговоров с немецкими фирмами об отсрочке платежей или о пролонгации векселей, не было.

Начались разговоры о «захвате» некоторых отраслей торговли в Германии советскими организациями (Дероп, Дерунафта и др.), которые уверенно продвигались от оптовой продажи к розничной торговле. Возрастал их аппарат. Достаточно сказать, что Берлинское торгпредство создало для транспортировки грузов свой собственный транспортный отдел. Стали возрождаться обычные разговоры о «красной опасности».

Надо признать, что в преддверии мирового экономического кризиса начавшаяся индустриализация Советского Союза вызывала за рубежом и, прежде всего, у германских промышленников, растущую озабоченность. «Россия как партнёр интересовала их более как покупатель промышленных товаров и как поставщик сырья и сельскохозяйственной продукции, а не как самостоятельная, независимая от заграницы, индустриально развитая держава, могущая стать опасным конкурентом. Кроме того, у большинства представителей германского бизнеса продолжали ещё сохраняться надежды на то, что СССР в своём развитии «сам собой» «мирным путём» или путём внутренней контрреволюции, в результате «неизбежного краха химерической пятилетки» перейдёт на рельсы капитализма. Поэтому планы индустриализации Советского Союза вынуждали немецких экспортёров всё сильнее приспосабливаться к желаниям советских покупателей. Из-за этого «возникали недовольство и критика, на которую так чувствительно реагировала советская сторона», – считал Густав Хильгер ^{[52, с. 215]}.

Главным злом становилась и ранее раздражавшая западных партнёров монополия внешней торговли России. Против неё ополчается апологетическая по отношению к «своей» политике и клеветнически враждебная по отношению к торговой политике противника, т. е. СССР, «научная» немецкая литература. Эпитеты заимствованы у известного советского обозревателя зарубежной литературы C. Раевича ^[59]. От советов, как нажиться на торговле с Россией, чему был посвящён ряд трудов 1928 года, она переходит к призывам организовать единый империалистический фронт против СССР. Показательный пример – труд К. Майнца, в котором, с прежних позиций Клейнова, подвергаются резкой критике положения советско-германского торгового договора, якобы приносящие пользу исключительно одному СССР (наибольшее благоприятствование в области тарифов и права транзита, права поселения граждан, право иметь своё торговое представительство, пользующееся экстерриториальностью и пр.) Главное обвинение Торгового представительства заключалось в том, что оно «вытесняет германский капитал со многих позиций внутри его собственной страны». Игнорируя факт постоянного активного сальдо в пользу Германии, автор видел невыгоду для Германии в монополии внешней торговли, которая сама по себе давала «громадный перевес сил» советской торговле перед разрозненным капитализмом ^[60]. Не случайно, у некоторых экономистов за рубежом появились предложения о создании своих торговых представительств в странах – конкурентах.

На фоне возникающих периодически в 2000-е гг. мировых финансового и экономического кризисов, вновь обостряющих борьбу рыночников и сторонников государственного регулирования экономики, эти «обвинения» 1930 г. становятся вполне понятными. И тогда у советской монополии на внешнюю торговлю обнаруживались явные положительные свойства: она создавала благоприятные условия для деятельности советских хозяйственных и торговых организаций за рубежом.

Значение и конец концессий. Уже ко времени подписания договора 1925 г. с Германией ситуация в Советской России была иной. Она самостоятельно вышла из тяжелейшего послевоенного кризиса, и советское правительство, зорко стоя на страже государственных интересов, не желало сдавать позиций. После подписания договора стали сокращаться и совсем прекратились прямые контакты посольских работников с советскими экономическими учреждениями. Согласно договору от 6 мая 1921 г. торговому представительству при германском посольстве предоставлялся прямой доступ ко всем таким учреждениям в обход дипломатических каналов. Так, Хильгер имел возможность поддерживать постоянные прямые связи с Главным Концессионным Комитетом, и даже завёл дружбу с его сотрудниками, ведя с ними переговоры по защите интересов немецких фирм и частных лиц в России. Прекращение доступа в ГКК он считал следствием начавшихся у советского правительства разочарований в концессионной политике. Кремль не желал поступиться частью суверенитета России ценой помощи иностранных специалистов. Но существовали и другие причины разочарования. Поведение иностранных концессионеров часто основывалось, мягко говоря, на «ограниченной вере» в устойчивость советской власти, и эта позиция вынуждала их инвестировать минимальный капитал с целью как можно скорейшего его возмещения. Концессионеры стремились добиться максимума прибылей с самого начала, так чтобы можно было через короткое время ретироваться в случае необходимости. Мешало иностранным концессионерам и незнание русских условий, а также недостаток необходимой финансовой поддержки. Это будет одной из причин прекращения политики концессий. Ко всему прочему, как подчёркивали немецкие эксперты ещё при заключении торгового договора, Германия была больше заинтересована в сбыте своих товаров в Россию, чем в концессиях в России ^[61].

К 1928 году советское правительство нашло более эффективный способ развития промышленности, нежели концессии, а именно – заключение индивидуальных контрактов с западными фирмами и отдельными специалистами. Запад мог отказывать СССР в кредитах, крупные фирмы — в поставках, но он не мог запретить инженерам ехать в СССР на заработки. Последний договор на концессию был заключён в марте 1930 г. с предпринимателем Лео Верке (Leo Werke) – на производство зубоврачебных товаров. Всего в СССР насчитывалось более 350 промышленных и торговых иностранных концессий.

Конец иностранным концессиям положило постановление СНК СССР от 27 декабря 1930 г. «Об организации концессионного дела», согласно которому все прежние договоры о концессиях были аннулированы (за некоторыми исключениями), а Главконцеском был низведён до уровня совещательного органа. Но при этом подписанные ранее соглашения о технической помощи оставались в силе. Однако процесс постепенной ликвидации иностранных концессий начался еще в 1923 г. и продолжался на протяжении всего десятилетия. К концу 1920-х годов в СССР оставались только 59 концессий, 6 акционерных обществ и 27 «разрешений на деятельность». К 1933 году были ликвидированы все промышленные концессии, а к середине 1930-х – все торговые, кроме датской телеграфной концессии, концессий, полученных Японией на рыбную ловлю и разработку угольных и нефтяных месторождений на Дальнем Востоке, и концессии «Standard Oil». В некоторых случаях концессии закрывались по политическим мотивам. Так, после убийства в 1923 г. в Лозанне Полномочного представителя СССР В. В. Воровского было объявлено, что все швейцарские концессии на территории СССР будут закрыты, и впредь швейцарцы не получат разрешения на коммерческую деятельность в Советском Союзе.

Приняв решение о закрытии иностранных концессий, советская сторона прибегала к силе лишь в исключительных случаях, используя для «выдавливания» иностранцев со своей территории экономические методы – с помощью бюрократии, налогов, таможенных сборов, затруднений с вывозом капитала и т. п. Зачастую торговым концессиям не продлевали контракт. Так немецкую фирму International Warenaustausch Aktiengsellschaft, которая паковала яйца и отправляла их в Германию, в 1929 г. уведомили о прекращении договора. Немецкая сторона судилась и выиграла суд в Берлине, но не смогла возместить убытки. В то же время советская сторона создала собственную организацию по экспорту яиц.

В некоторых случаях для ликвидации концессий использовались такие методы, как создание невозможных условий для работы, Так произошло с сельскохозяйственной фирмой Drusag, 90% акций которой принадлежало правительству Германии. В 1929 – 1930 гг. в отношении руководства фирмы властями СССР были инициированы судебные процессы по факту нарушений условий труда. После чего в Drusag были конфискованы автомобили и пишущие машинки. На зарплату всех немецких специалистов был наложен дополнительный 3%-ый налог. Почта за границу перехватывалась ^[62].

Наиболее успешно концессии развивались на протяжении 1922 – 1927 гг. Из общего числа заключённых до 1928 г. 106 договоров больше 80 приходится на 1922 – 1927 гг. В статье С. Л. Данильченко можно найти полный их перечень. Исследователь отмечал факт заключения концессий практически во всех сферах народного хозяйства, но численно они преобладали в системе промышленного производства. Значительной (до 20 %) была доля концессий в сфере торговли. Широко были представлены высокоразвитые в промышленном отношении страны (Германия, Англия, Франция, Голландия и США). Другие европейские страны (Австрия, Норвегия, Дания, Италия, Бельгия) и Канада составляли вторую по значимости группу. Страны, возникшие на развалинах Российской империи, Польша, Финляндия, Латвия, Литва, Эстония заключили 15 концессионных договоров. На долю четвертой группы, в которую вошли восточные соседи России (Китай, Персия, Япония, Турция), приходился 21 договор.

Бесспорным лидером по числу концессий была Германия, которая имела 24 концессионных договора (22,6 % от общего числа) во всех сферах экономики, кроме связи. Этому способствовало военное сотрудничество СССР с Германией после заключения Рапалльского договора. В рамках данного сотрудничества были выданы концессии фирме «Юнкерс» для развития производства на двух авиационных заводах, осуществлялось строительство заводов по производству ядовитых газов, артиллерийских снарядов и подводных лодок. За Германией следовали США, до 1933 г. юридически не признававшие СССР, но весьма интенсивно сотрудничавшие с ним (16 соглашений, в т. ч. одно совместно с Канадой). Англия имела 12 концессий. Из числа бывших российских территорий выделялась Польша, заключившая 8 концессионных договоров, а среди восточных стран – Япония, на долю которой приходилось 14 концессий ^[20].

Именно в этом периоде (1921 – 1929 гг.), – непосредственно связанным и хронологически совпадающим с новой экономической политикой, с помощью концессий были восстановлены некоторые отрасли народного хозяйства. Это, прежде всего, горная промышленность, отдельные предприятия химической, металлообрабатывающей промышленности и др. Смешанные общества прорвали торговый бойкот Советской России и наладили её торговые связи с мировым рынком. Значительное развитие в конце периода получило техническое сотрудничество. Особое место в развитии концессий занимает 1925 год, когда советское правительство предпринимало дополнительные меры к привлечению иностранного капитала, что было связано с изменениями во внешнеполитическом положении страны. Установление дипломатических отношений со странами Запада в 1924–1925 гг., получившее название в истории нашей дипломатии как «парад признаний», а также заключение ряда двусторонних экономических соглашений создали определённую договорно-правовую базу экономического сотрудничества СССР с европейскими государствами. 1924/25 хозяйственный год явился годом налаживания мировых хозяйственных связей. Для привлечения иностранных инвестиций пересматривались методы ведения концессионных переговоров, ускорялось прохождение предложений через определенные инстанции. Кроме уже существовавших концессионных комиссий в Лондоне и Берлине, с восстановлением дипломатических отношений были учреждены комиссии в Риме, Токио, Париже.

Следующий период 1929 – 1937 гг. считается уже постконцессионным, совпадающим со временем первых пятилетних планов. В условиях начавшейся масштабной индустриализации в СССР была признана нецелесообразность продолжения прежней политики. Но выполнение резолюции 1930 г. об аннулировании всех действующих концессий, растянулось на десятилетие. 14 декабря 1937 г. было издано Постановление правительства «Об упразднении Главконцесскома при СНК СССР». Контроль за оставшимися концессиями был возложен на НКВТ. В случае ликвидации концессионного предприятия советское правительство выплачивало компенсацию в виде беспроцентной суммы, определённой третейским судом, что давало СССР преимущество, равноценное долгосрочным беспроцентным займам. Более того, последние концессии были ликвидированы только к 1958 г.

Оставшийся нерешённым в 1920-е гг. вопрос об аннулировании дореволюционных долгов и возврате национализированной иностранной собственности в России оставался серьезным препятствием для привлечения иностранного капитала. Советское правительство стремилось разбить объединенный фронт бывших собственников, заключая сепаратные сделки с отдельными компаниями: «Стандарт Ойл», «Ройал Датч» и другими. Однако крупнейшие западные банки – бывшие кредиторы России – не стали финансировать концессионные предприятия в СССР. Промышленный же капитал, как правило, не обладал свободными средствами. Если мелкие концессионные предприятия не нуждались в значительных капиталовложениях, то крупные концессии терпели крах. Мировая хозяйственная конъюнктура также препятствовала успеху советской концессионной политики. Европейские страны были обременены послевоенной реконструкцией и выплатой по американским займам. Германия к тому же выплачивала репарационные долги, вследствие чего переживала катастрофическую инфляцию. Окончательный удар по концессионной политике Советского государства нанесла обозначившаяся к 1925 г. тенденция снижения мировых цен и спроса на продукцию основных концессионных предприятий – лесных, горнодобывающих и золотопромышленных. Потеря рынков, на которых концессионеры получали валютную выручку, и общее расстройство мирового капиталистического хозяйства в годы «великой депрессии» подвели черту с международно-экономической точки зрения под развитием концессионного дела в СССР ^[20].

7. Завершение первой пятилетки в СССР

Первая пятилетка и перемена отношения к СССР в мире. Первый пятилетний план развития народного хозяйства СССР на 1929–1932 гг., утверждённый 5-м Всесоюзным съездом Советов, предполагал построение фундамента социалистической экономики, дальнейшее вытеснение капиталистических элементов города и деревни, укрепление обороноспособности страны. Согласно официальным данным, он был выполнен за четыре года и три месяца, при этом национальный доход вырос почти в два раза, производство промышленной продукции – более чем в два раза, производительность труда в промышленности – на 41 %. Капитальные вложения составили 8,8 млрд. руб.

В итоге выполнения первой пятилетки был построен «фундамент социалистической экономики – тяжёлая индустрия и механизированное коллективное сельское хозяйство». Главное, что была достигнута экономическая независимость страны, превратившейся в индустриальную державу. Это, во-первых, окончательно изменило отношение к частному хозяйственному сектору, как и судьбу тех категорий советских, как и иностранных граждан, которые были в нём заняты.

Ликвидация капиталистического хозяйства и оттеснение единоличного крестьянского сектора на второстепенные позиции сняли многие проблемы права иностранцев, которые были актуальны в 1920-е гг. Изменилось отношение к концессиям. Новые концессии перестали предоставляться иностранцам, а старые, и ранее не игравшие заметной роли в народном хозяйстве СССР, постепенно сошли на нет благодаря специальным соглашениям с советским правительством о досрочном выкупе предприятий советскими объединениями. Такая же участь постигла смешанные общества, образованные при участии иностранного капитала. Государство перестало нуждаться в их услугах после того, как перешло к прямым внешнеторговым операциям, совершаемым советскими органами с иностранными фирмами, в том числе с крупными техническими фирмами. Органы монополии внешней торговли за рубежом стали более самостоятельными, окрепли, перестали нуждаться в посредниках, перешли к заключению крупных соглашений о поставках, кредитах и т. п. Благодаря экономическому кризису, вызвавшему рост безработицы в странах Запада, наём квалифицированной рабочей силы был также изъят у иностранных фирм и передан в руки советских органов. Они вступали в непосредственные отношения с инженерами, техниками и рабочими, минуя посредничество технических фирм.

В связи с указанными обстоятельствами резко возросла нагрузка на германских дипломатов, трудившихся в посольстве в Москве. Особенно осложнялась деятельность экономического отделения посольства, поскольку теперь все нити торгового обмена между Германией и СССР сосредоточивались в государственных учреждениях, а стало быть, должны были проходить через посольство ^[63]. «Тот факт, что партнёром любого немецкого коммерческого предприятия, которое ведёт торговые операции с Советским Союзом, – писал Рудольф Надольный, первый гитлеровский посол, сменивший в Москве Дирксена, – является само Советское государство, заставляет каждого немецкого коммерсанта, приезжающего в Советский Союз, искать совета, помощи и информацию в посольстве. Особенность русских деловых методов влечёт за собой в дальнейшем то, что большая часть работающих с Советским Союзом и в Советском Союзе немецких фирм вынуждена предъявлять претензии. Знание предмета и вовремя предоставленная информация, как и дельный совет специалиста, играют огромную роль. К этому присоединяется и то, что текущие экономические доклады (донесения) в условиях недостатка частных источников информации и весьма растяжимого истолкования советским правительством понятия «экономический шпионаж» предъявляют особые требования к качествам их составителя» ^[64].

Достижения Советской России нравятся не всем. Успешная реализация плана первой пятилетки стали вызывать у мировой буржуазии тревогу и желание помешать успешному строительству «социализма» в стране. Практика социализма, становясь символом «революционного преобразования действительности» и «социального прогресса», оказывала революционизирующее влияние на широкие массы трудящихся за рубежом. Созданный в 1925 г. в Женеве «Международный союз борьбы против III Интернационала» резко активизировал свою деятельность на рубеже 20-30-х гг. Президент союза Т. Обер координировал проведение широких антисоветских кампаний. Они шли одна за другой: «о религиозных преследованиях», «советском демпинге», «принудительном труде», «эксплуатации женщин», «о голоде в СССР», данные о которых активно поставляли иностранные консульства, в том числе 7 наиболее активных среди других, германских консульств в СССР. Как правило, эти кампании сопровождались призывами к проведению «политической, моральной, экономической изоляции, которая задушит советскую власть». Швейцарский банкир, член Международной торговой палаты Р. Хенч во время специального турне по Соединённым Штатам весной 1931 г. вновь призывал американских бизнесменов «забыть все разногласия перед лицом Советов», «вложить средства, время, душу в борьбу с большевизмом».

Но страна Советов активно занималась укреплением интернациональных связей с зарубежными трудящимися, формированием у них реальных представлений о российской действительности, усилением морально-политической поддержки советского государства народами всего мира. Общественные организации разных стран доносили правду об СССР с помощью распространения материалов о пятилетке, выставок, советских документальных фильмов. Таким было Международное бюро общества друзей СССР в Берлине. В годы первой пятилетки стремление работать в СССР охватило широкие массы пролетариата за рубежом. В 1930–1932 гг. более одного миллиона человек из европейских государств попросили разрешения на въезд в нашу страну. В октябре 1930 г. в социалистическом строительстве принимали участие 4,5 тыс. иностранных квалифицированных рабочих и специалистов. На 4 сентября 1932 г. по данным Наркомата рабоче-крестьянской инспекции в СССР насчитывалось 9190 иностранных специалистов, 10655 иностранных рабочих, 17655 членов их семей. При Центральном Совете профессиональных союзов (ЦСПС) было создано Иностранное бюро, которое координировало и направляло работу общественных организаций с иностранными рабочими и специалистами. При областных и краевых профсоюзах крупнейших центров действовали их отделения. Они внесли весомый вклад в советскую пятилетку ^[65].

В августе 1932 г. в Амстердаме состоялся Международный антивоенный конгресс, созванный по инициативе борцов за мир Р. Роллана и А. Барбюса при горячей поддержке рабочих всех стран. На него собрались представители различных политических партий и организаций, объединённые стремлением предотвратить развязывание новой войны. «Конгресс отмечает – говорилось в принятом им манифесте, – что все империалистические державы видят в Советском Союзе врага, которого они стремятся ослабить и уничтожить». Конгресс указывал на твёрдую миролюбивую политику, которую систематически проводит Советский Союз, и отвергал легенду о «красном империализме», единственной целью которой является оправдание и маскировка постоянных наскоков на республику рабочих и крестьян». Делегаты поклялись отдать все силы и возможности борьбе против «кампаний клеветы на Советский Союз, страну социалистического строительства, которую мы не позволим тронуть» ^[66].

Симпатии и поддержку прогрессивных людей всего мира отразили труды выдающихся зарубежных деятелей науки и культуры – Р. Тагора, А. Барбюса, Б. Шоу, Ф. Нансена, П. Вайяна-Кутюрье, Л. Арагона, И. Бехера и др., побывавших в СССР в годы первой пятилетки.

Мнение посла Дирксена. Германский посол Герберт фон Дирксен, один из главных свидетелей и участников событий, связанных с выполнением Советским Союзом плана первой пятилетки, сыграл большую роль в предоставлении СССР германскими банками в 1926 г. гарантированного кредита на сумму в 300 миллионов золотых марок для размещения в Германии советских заказов. Он писал позднее, что во время переговоров с немецкими промышленниками «русские почти завалили наших людей заказами на общую сумму более чем миллиард марок, но породили в них немалый скепсис и недоверчивость продолжительностью кредитных сроков, которые они потребовали». Однако немецкие промышленники не имели полномочий заключать сделку или уступать в вопросах кредитных сроков. Члены делегации были использованы, главным образом, как наконечник копья, движущая сила, направленная на то, чтобы сокрушить стены бюрократии и инерции. И здесь русские добились полного успеха.

На германских представителей произвели впечатление уже достигнутые результаты в создании тяжелой промышленности как в самой Москве и близ неё, так и в Ленинграде, а также перспективы, открывающиеся здесь для германской промышленности. Но более всего их поразили энергия и неукротимый дух советских руководителей. Собственно они были совершенно готовы хоть сейчас взять на себя смелость пойти на ограниченный риск, главное бремя которого должно было лечь на плечи правительства. «Привыкшие действовать решительно и прямо, они не желали ждать проведения бюрократических совещаний за закрытыми дверями, прежде чем высказать свои взгляды. Поэтому ещё до того, как поезд, доставивший их из России, остановился на Schleischer Bahnhof в Берлине, члены делегации уже начали давать первые интервью прессе, а именно «B.Z. am Mittag» – крупной берлинской дневной газете.

В итоге переговоров был создан сложный управленческий аппарат, благодаря которому в течение двух или трёх лет германские товары стоимостью почти два млрд. марок были отправлены в Россию. «В эти годы Германия возглавила список импортёров «из» и экспортёров «в» Советский Союз. На её долю пришлось почти 50 % сумм экспорта и импорта; при этом мы не потеряли ни пфеннига на этих сделках, и долго ещё после того, как русско-германская торговля была прервана вступлением на престол национал-социалистов, «золото из России» продолжало течь в сундуки Reichsbank’a.

Для посла было источником огромной радости посещать многочисленные промышленные предприятия Рура и повсюду видеть огромные ящики и упаковочные клети, предназначенные для отправки в Москву, Ленинград и другие города России. Эти заказы позволяли загрузить мощности значительной части промышленности Рура. Сотни тысяч немецких рабочих и инженеров смогли устроить свою жизнь и таким образом избежать лишений и нужды, неизбежно сопутствующих безработице во время «самого страшного экономического кризиса, который в течение десяти лет терзал мир» ^[66].

С не меньшим удовольствием посол посещал и промышленные предприятия в советской стране, проводившей индустриализацию при помощи германской техники и немецких специалистов, таких как автомобильный завод в Нижнем Новгороде, тракторное производство в Харькове или Днепрогэс, как и посещения расположенных в Ленинграде, Харькове, Киеве и Тифлисе германских консульских представительств. Они способствовали «углублению моего знания не только самой страны и её возможностей, но также и человеческого элемента», – писал Дирксен. Здесь ограничения на общение были не столь строгими, как в столице, и «руководители в провинциальных городах не могли удержаться от встречи, когда представитель дружественной державы наносил им визит. Моё владение русским языком (который Дирксен прилежно изучал всё время пребывания в СССР – Л. Б. и С. Б.), хотя и достаточно скромное, необычайно облегчало эти контакты. Беседы с рабочими и чиновниками открывали значительно больше, чем чтение заметок в «Известиях» и «Правде».

Оценивая успехи СССР в процессе индустриализации страны, он видел главную основу успеха в «советском народе», о котором писал: «Оглядываясь назад на те пять лет в Москве, которые дали мне возможность встречаться с людьми практически из всех слоёв общества и разных профессий, я могу сказать без какого-либо предубеждения, что неплохо узнал русских людей вообще и советских русских в частности. Я быстро находил с ними общий язык и сохранил к ним определённую симпатию благодаря их человеческой доброте, их близости к природе, их простоте, бережливости и терпению. На меня произвели глубокое впечатление их способность страдать и приносить жертвы, делая тяжелую работу и проявляя при этом небывалый энтузиазм.

На меня также произвёл глубокое впечатление страстный фанатизм рядовых членов партии, стремившихся поднять свою отсталую страну, чтобы она могла занять место в ряду самых развитых наций, – попытка трогательная и патетическая. Я близко наблюдал разные типы партийцев – от низших рангов и до самого высокого уровня. И я не могу удержаться от вопроса: где истоки той грандиозной яркости их планов и безжалостной мощи их решений, которые требовали жертвовать не только благосостоянием, но даже самой жизнью миллионов людей ради цели, маячившей, как они знали, где-то далеко на горизонте, и которую большинство иностранцев считали абсолютно недостижимой. Внешне эти члены партии были простыми и скромными людьми, которые не производили впечатления сильных, волевых, подавляющих собою личностей. Среди них были блестящие умы, большей частью европейского происхождения, с которыми, как, например, с Радеком, беседовать было истинным удовольствием. Но за кажущейся простотой ума была сокрыта горячая и непоколебимая, почти религиозная вера в их учение, которая заранее делала любые глубокие дискуссии совершенно бессмысленными…».

Очень высокого мнения придерживался посол об офицерах Красной Армии, как о «новом классе», уровень подготовки и развития которого соответствовал примерно тому же стандарту, который существовал для руководителей старой германской армии. Они были всецело преданными своей стране, людьми убеждёнными, сдержанными и умелыми». К наиболее выдающимся достижениям советской системы он относил «образовательную работу с личным составом, проведённую Красной Армией в ходе сражения с неграмотностью и отсталостью» ^{[67, c. 190–192]}. Так выглядит беспристрастно изложенный сюжет экономического развития СССР в первые два десятилетия советской истории Российского государства.