"Милые, но погибшие создания": социальные девиации в Москве в конце XIX - начале XX вв.

Болтаевский Андрей Андреевич кандидат исторических наук доцент, Международный славянский институт 129085, Россия, г. Москва, ул. Годовикова, 9, строение 25 Boltaevskii Andrei Andreevich PhD in History associate professor of the Department of Philosophical and Socio-Humanitarian Disciplines at Moscow State University of Food Production 129085, Russia, g. Moscow, ul. Godovikova, 9, stroenie 25 boltaev83@mail.ru Другие публикации этого автора

Каждая переломная эпоха вызывает всплеск социальных девиаций, которые получают широкое распространение в разных социальных классах и социальных группах. Значительным на распространение проституции оказывается влияние медийного пространства: ведь СМИ выступают не только в качестве информатора, но и в роли своеобразного пропагандиста. Вспомним, что в 1990-гг. не только «мужские», но и женские и даже подростковые журналы с настойчивостью, достойной лучшего применения, разрушали сложившиеся нравственные ориентиры, подменяя их выгодой или необходимостью сексуального раскрепощения. С развитие сети Интернет данный контент все больше уходит в виртуальное пространство, при этом проституция остается одной из самых разрушительных социальных патологий в современном мире. В условиях мегаполисов в нее вовлекается значительный контингент мигрантов, как специально приехавших на данный вид «заработков», так и оказавшихся в рядах «жриц любви» от безысходности. Возникает реклама интимных услуг, рассчитанных на разные категории населения.

Проституция как форма патологии известна с глубокой древности, изначально в религиозной (храмовой) форме, а с утверждением моногамной семьи и развитием товарно-денежных отношений становится неотъемлемым спутником городов. XYIII – XIX вв. стали временем распространения сифилиса, что позволило даже некоторым исследователям назвать цивилизацию сифилизацией. Рассуждая на тему вырождения городских обществ, данную расхожую сентенцию вспоминает в своих трудах выдающийся отечественный культуролог Н.А.Васильев ^[1].

До сих пор еще неизвестно, каким образом проник сифилис в Европу: одна из наиболее популярных версий утверждает, что его занесли матросы экспедиции Христофора Колумба, которые, предположительно, заразились от туземцев острова Гаити. По справедливому замечанию П. Дюфура, «ни одна нация не хотела признавать себя виновницей занесения этой заразы и каждая обвиняла в этом соседнюю нацию». Среди бывших в ходу названий сифилиса можно привести «французская болезнь» (отметим, что сами французы, также «греша» на соседей, называли данный недуг «неаполитанской болезнью»), «португальское лихо», «турецкая хворь», а на Руси, куда она проникла в эпоху Ивана IV, ее именовали «польской болезнью» ^{[2, с. 30]}. Именно сифилис угрожал европейцам пандемией, что привело к попыткам установить контроль над проституцией. Проследим, как решалась эта проблема на Руси, в описываемую эпоху активно вовлекаемой в орбиту европейской культуры. Ведь активизировавшийся культурный обмен имел и обратную сторону: обмен инфекционными заболеваниями и девиациями. Проследим также динамику данного универсального социального явления в нашей стране, постараемся выявить специфические черты бытования проституции в России.

Можно сказать, что в средневековой Руси организованная проституция практически отсутствовала. Более того, к началу XVI в. в Московском государстве характерным явлением становится затворничество женщин. С.С. Шашков отмечал, что «заключенность женщины лишала ее всякой возможности развивать свои умственные способности хотя бы до той же низкой степени, на которой стоял мужчина, развивавшейся в водовороте общественной жизни» ^[3]. Обратным следствием затворничества стал разврат древнерусской барыни: «запертые в тереме, постоянно болтавшие со своими служанками «пустошные, скоромные речи», они занимали свое воображение и дразнили свою чувственность разными нецеломудренными представлениями» ^{[3, с. 139]}. Именно они становились наиболее уязвимы для соблазнения с предсказуемыми последствиями. Таким образом, и в высших кругах общества распространение получало явление, которое сегодня бы назвали «элитной проституцией». В верхушке общества разрушение привычных норм дворцового терема приводило к различным формам блуда: у родной сестры Петра Алексеевича царевны Марфы несколько лет был на содержании дьякон Иван Гаврилович ^{[4, с. 219]}.

Заметным явлением проституция в России становится с начала XVIII в., когда началось насаждение западных обычаев. У высокопоставленных особ появились открытые внебрачные отношения: например, тайный советник П.А. Толстой не был женат, но у него имелась «любовница, которое содержание, говорят, обходится очень дорого» ^{[5, с. 101]}. Немцы, голландцы и другие иностранцы на петровской службе принесли не только технические новинки, но и иное отношение к женщине. Вслед за ними в Россию потянулись чужеземные красавицы, промышлявшие проституцией первоначально в новой столице – Петербурге, – а затем и в других крупных центрах.

Излюбленным местом куртизанок в Москве были Пресненские пруды и Тверской бульвар. Блестящий знаток старой Москвы М.И. Пыляев писал: «Прекрасный пол появлялся на улицу одетый в очень короткие платья, почти открытые, на зарукавьях были змейки, пояса находились очень высоко, почти у самой груди; косы в то время были обрезаны; головы завиты барашками. Некоторые модницы попадались с гребенками в курчавых волосах величиной с полуаршина; у пожилых дам волосы были взбиты башней и на лбу виднелись несколько мушек» ^{[6, с. 506]}. Нравы повседневной городской жизни наглядно иллюстрировала следующая фраза: «Любить мужа по закону, офицера – для чувств, кучера – для удовольствия» ^{[7, с. 375]}.

Богатых любовниц – содержанок в Москве называли по-разному: в 1820-е гг. – Аспазии, Клеопатры и другими античными именами, в 1830-е гг. – «ветреные Лаисы», в 1840-е гг. – «Агнессами нижних этажей», а в 1850-е гг., под влиянием нашумевшего романа А. Дюма-сына, – «Камелиями» ^{[6, с. 548]}. Вспомним и строчки А.С. Пушкина, посвященные своему приятелю Ф.Ф. Юрьеву:

Любимец ветреных Лаис,

Прелестный баловень Киприды –

Умей сносить, мой Адонис,

Ее минутные обиды!

А в конце XIX в., после выхода в свет известного романа Э. Золя, в моду у подобных девушек вошло имя Нана. «Первый русский декадент» А.Н. Емельянов-Коханский написал отечественную версию данного произведения, получившую название «Московская Нана». Игра изысканными номинациями продолжилась даже после падения Империи: во врангелевском Крыму известны были «мадмуазели Лирские», отдававшиеся за турецкие лиры. То были жены фронтовых белогвардейских офицеров, доведенных до крайней нищеты. Это еще раз подтверждает мысль, что корни проституции следует искать в товарно-денежных отношениях, в социальном неравенстве, в противоречиях социальной и духовной жизни.

Но вернемся в царскую Россию. Мы уже говорили о том, что угроза эпидемии сифилиса изменила отношение государства к проституции. Сначала во Франции, а затем и в других европейских странах устанавливается режим регламентации. В 1843 г. в Петербурге был учрежден врачебно-полицейский комитет (ВПК), задачей которого стало освидетельствование женщин, занимавшихся проституцией. В Москве данный орган начал работу спустя год, в октябре 1844 г. В структуру комитета входили 12 участковых надзирателей, два врача для особых поручений, инспектор медицинского контроля во главе с московским губернатором и ряд других лиц. Первоначально в список поднадзорных вошли 459 проституток, но многие его данные были неверными: в частности, целый ряд женщин, либо уже выбыл из Москвы, либо даже скончался. К началу 1845 г. ВПК создал второй список, который состоял уже из 919 девушек.

В 1844 г. московский губернатор И.В. Капнист составил записку, где дал характеристику нравов «второй столицы»: «Развратных женщин, проживающих в Москве, можно разделить на три разряда: 1) Публичные женщины, живущие в порядочных квартирах и не принимающих к себе людей низшего класса; 2) Те, которые живут в неопрятных и тесных квартирах и принимают к себе, без всякого разбора, всякого состояния людей; и 3) самые развратные, которые проводят время в кабаках, пивных лавочках, харчевнях, и распутничают с фабричными, ремесленниками, солдатами и разного рода людьми низшего класса…

Многие из сих распутных женщин не имеют, особенно в продолжении лета, нигде постоянного жилища, распутствуют, по ночам в городе, в садах и оврагах или в окрестных рощах города, а на зиму расходятся по окрестным селениям и даже внутрь губернии. К этой категории должны присоединить еще солдаток, большею частью развратных и праздных, проживающих в Москве по билетам и существующих единственно промыслом разврата… По собранным мною сведениям, число солдаток, проживающих в Москве, простирается до 12200 человек, из которых в 1843 г. были больны венерической болезнью 200 чел.» ^{[8, с. 237-238]}.

Бурный рост проституции в Москве приходится на пореформенное время, когда отмена крепостной зависимости вызвала разрушении мiра, распад традиционных связей, кризис патриархальной семьи. По переписи 1902 г. в городе проживало 1092360 человек, из которых почти 800 тыс. были приезжими ^{[9, с. 3]}. В то же время заработная плата женщин заметно уступала мужчинам: в 1885 г. в Московском округе фабричным работницам платили в среднем 9 рублей, в то время как мужчинам – 18, 5 рублей ^{[10, с. 49-50]}. Несмотря на рост продовольственных цен (с 1897 по 1903 гг. на 25 %), зарплата женщин на мануфактурах практически не возросла. Впрочем, среди поднадзорных проституток число фабричных работниц не превышало 1 %, однако большинство из них входили в группу риска, периодически вовлекаясь в «легкий заработок». Они были опасны своими связями, возможностью заразить довольно большое число половых партнеров.

Настоящим сонмом публичных домов, своего рода кварталом «красных фонарей» был район между Сретенским и Цветным бульваром. Об этом оставили воспоминания целый ряд авторов. Так Я. Коробов свидетельствовал: «На Цветном бульваре днем и ночью целыми стаями бродили проститутки. Уличный разврат был неотъемлемым правом всей этой местности. У каждого дома в подъезде стояли продажные женщины и заманивали прохожих» ^{[11, с. 153]}. При опросе студентов Московского университета в 1907 г. оказалось, что 41 % из них первый сексуальный опыт имели с проституткой ^{[12, с. 1111]}. Иклонский И.И. С. 24. шить ей любовь к труду, приучить ее к такому занятию, которое давало бы ей возможность существовать и зарабатывать (цитата не закончена?)

Русское общественное мнение относилось к «падшим женщинам» довольно благосклонно: об этом, в частности, свидетельствуют страницы литературных произведений Ф.М. Достоевского («Преступление и наказание»), А.И. Куприна («Яма»); Н.А. Некрасов в своем стихотворении «Убогая и нарядная» обращался к социальным причинам проституции:

Беспокойная ласковость взгляда,

И поддельная краска ланит,

И убогая роскошь наряда –

Всё не в пользу ее говорит.

Но не лучше ли, прежде чем бросим

Мы в нее приговор роковой,

Подзовем-ка ее да расспросим:

«Как дошла ты до жизни такой?»

Вспомним, что и один из знаменитых участников революции 1905 г., возглавивший восстание на крейсере «Очаков», лейтенант П.П. Шмидт женился на бывшей проститутке Доминикане Павловой с целью ее перевоспитания.

В 1862 г. в Санкт-Петербурге на средства московского купечества был открыто убежище для проституток при Калинкинской больнице, а в 1866 г. очередь дошла и до Москвы. При содействии княгини Ольги Александровны Голицыной открылся приют святой Марии Магдалины, в 1873 г. перебравшийся на Новослободскую (Долгоруковскую) улицу. Среди попечителей данного учреждения были такие известные меценаты, как К.Т. Солдатенков, И.В. Щукин, С.М. Третьяков. В двухэтажном доме располагались «рабочие залы…приемная, столовая, комнаты смотрительницы и ее помощницы, кухня и прачечная; все это чисто, при том чрезвычайно просто и без всякой роскоши» ^{[13, с. 20]}. В приют принимались девушки до двадцатипятилетнего возраста, а срок пребывания ограничивался 3 годами: по выходе девушки получали пособие в размере от 15 до 25 рублей.

Главными целями убежища объявлялись попытки «добиться от падших девушек понятия о добре и зле, о чувстве долга, чести, о назначении женщины, кроме того, внушить ей любовь к труду, приучить ее к такому занятию, которое давало бы ей возможность существовать и зарабатывать кусок хлеба» ^{[13, с. 24]}; в конечном итоге, ставилась задача социализировать «падших женщин».

Система регламентации была отменена сразу после Февральской революции, но это не отменило саму проблему рассматриваемой социальной девиации. Гражданская война, блокада, голод, социально-экономические потрясения убрали с улиц представительниц «древнейшей профессии», однако, как отмечали современники, уже в 1919 – 1920 гг. «проституция как подобный промысел, как «вечернее занятие» для сотен и тысяч «советских барышень», служащих в многолюдном государственном аппарате, становится обыденным явлением» ^{[14, с. 66]}. Справедливости ради, следует признать, что данный социальный недуг получил распространение повсеместно, мало считаясь с цветом знамен многочисленных «правительств», расплодившихся на пространстве бывшей Империи (ср. выше).

Переход к НЭПу вызвал не только насаждение товарно-денежных отношений, но и безработицу, которая в наибольшей степени коснулась женщин, зачастую не имевших образования, что ставило их в неравное положение по отношению к мужчинам. Данное обстоятельство вызвало настоящий всплеск проституции, практически вышедшей по размаху на дореволюционный уровень.

К примеру, в Москве, ставшей столицей Советской России, как писали, очевидцы, «и на Страстной площади, и на Тверском бульваре торгуются с проститутками прилизанные молодые люди в пенсне, в моноклях, в крепко заглаженных брюках» ^{[15, с. 153]}.

В 1923 г. был создан Центральный Совет по борьбе с проституцией во главе с народным комиссаром здравоохранения. Среди мер, принимаемых данным органом, были следующие: увеличение числа мест для девушек в фабрично-заводских школах; просветительская и санитарная работа, осуществляемая венерологическими диспансерами; учреждение лечебно-воспитательных профилакториев для помощи беспризорным девушкам.

К примеру, открытый в 1928 г. при Бауманском венерологическом диспансере профилакторий имел две мастерских, в том числе бельевую, где работали до 200 женщин; там же были организованы кружки по ликвидации безграмотности ^{[16, с. 12]}.

В 1924 г. была организована Научно-исследовательская Комиссия по изучению научных факторов и быта проституции, которая опросила 642 женщины ^{[17, с. 122-123]}. Безработица, жилищная проблема, правовая незащищенность (к примеру, 45 опрошенных девушек были лишены девственности хозяевами или их сыновьями, у которых были прислугой, а из 53 случаев изнасилования лишь в 5 дело дошло до уголовного преследования ^{[18, с. 206]}) были главнейшими причинами расширения этой паталогии в нэповский период.

К сожалению, с начала 1930-х гг. изучение данной проблемы было свернуто, а скоро и заявлено об уничтожении проституции в Советском Союзе. Политика игнорирования продолжалась вплоть до эпохи Перестройки, когда сначала в 1986 г. на страницах «Московского комсомольца» вышли нашумевшие статьи Е.Ю. Додолева «Ночные охотницы» и «Белый танец», а в мае 1987 г. в КоАП РСФСР была добавлена статья, предусматривавшая наказание за занятие проституцией в виде денежного штрафа (100 рублей).

В 1990-е г. центральные улицы и проспекты Москвы оказались настоящим полем работы для проституток, особенно в ночное время. Как и ранее, основной причиной прихода в данную сферу для подавляющего большинства девушек (до 70 %) были экономические факторы, говоря проще: материальная нужда ^{[19, с. 9]}. В середине 2000-х гг. ежедневный оборот данного «бизнеса» доходил до 5 млн. долларов ^[20]. Именно в конце «девяностых» и «нулевые» проституция переместилась с Тверской улицы, где путаны дефилировали на виду у членов Государственной Думы, на Ярославское и Ленинградское шоссе – подальше от придирчивого ока журналистики. Но это тема уже отдельного исследования.

Динамика данного вида девиации свидетельствует о ее неистребимости, о своего рода постоянстве проблем, с которыми, видимо, будет сталкиваться российское общество. В силу такой вот устойчивости важно было выяснить обстоятельства, которыми сопровождалось развитие этого полулегального вида бизнеса в нашей стране. Знание истории проституции необходимо для борьбы с данного рода девиацией в дальнейшем. Но если на региональном уровне данная тема уже нашла свое освещение (в частности, смотри ^{[21] [22] [23] [24]}), то картина московской скрытой жизни еще ждет своего художника.