ОТЗЫВ на автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук по специальности 07.00.02 – Отечественная история Кузьминых Александра Леонидовича по теме: «Система военного плена и интернирования в СССР: генезис, функционирование, лагерный опыт (1939–1956 гг.)». Архангельск, 2014 г.

Актуальность темы исследования в значительной мере определяется ее изученностью. В данном случае даже студенты юридических вузов страны не знали, что в послевоенные годы у нас в СССР отбывали наказание, в качестве военнопленных, десятки тысяч немецких «военных преступников» признанных таковыми по суду, поскольку рядовые солдаты вермахта, не служившие в карательных частях, сразу же после окончания войны были распущены по домам. В учебниках по исправительно-трудовому праву 1960–1970-х гг. вообще нет упоминания об иностранных военнопленных в СССР, в более поздних учебниках 1980-х гг. по уголовно-исполнительному праву всего несколько предложений о существовании подобных мест отбытия наказания. И это уже не столько историческая, но и политическая оценка проблемы. Поэтому, верно отмечено автором в автореферате, что «обращение к проблеме плена и интернирования имеет не только научное, но политическое и гуманитарное значение (С. 4).

Сложность исследования заключалась в том, что практически до начала 1990-х гг. необходимый материал в советских архивах был засекречен и проблемы иностранного военного плена в СССР в науке как бы и не существовало. Следовательно, это еще одна из неизученных страниц в истории пенитенциарной системы СССР.

Недоступность для исследования этой темы была и в том, что жизнь и деятельность иностранных военнопленных в нашей стране регулировалась «закрытым» законодательством. Поэтому, говорить о доступности нормативно-правовой базы достаточно проблематично.

Можно лишь отметить, что правовой статус их на территории СССР первоначально не был определен, поскольку Советский Союз в 1929 г. не подписал Конвенцию о военнопленных. И лишь позднее, в 1942 г., советское правительство заявило, что в своих действиях оно будет руководствоваться Гаагской конвенцией 1907 г. о режиме военнопленных.

Огромные масштабы военных действий обусловили появление большого количества военнопленных правовой статус которых не был урегулирован. Поэтому СНК СССР 1 июля 1941 г. принимает постановление № 1798-800, которым утверждается Положение о военнопленных. Советское командование гарантировало военнопленным жизнь и безопасность, нормальное питание, раненым и больным – медицинскую помощь. Запрещалось оскорблять военнопленных и жестоко обращаться с ними, применять принуждение и угрозы, хотя, безусловно, на практике этому порой не следовали ^[1].

Вместе с тем, нормы Положения неоднократно подтверждались в приказах Верховного Главнокомандующего. Так, в приказе № 55 от 23 февраля 1942 г. подчеркивалось: Красная Армия берет в плен немецких солдат и офицеров, если они сдаются, и сохраняет им жизнь ^[2].

Как показывают сохранившиеся фотографии в архивах ФСБ, военнопленные носили военную форму, знаки различия, награды, личные вещи и ценности у них не забирались. Офицеры и генералы содержались отдельно от других военнопленных и привлекались к труду с их согласия, главным образом по восстановлению разрушенных войной городов. На них полностью распространялось трудовое законодательство СССР (Кодекс законов о труде РСФСР 1922 г.), правда оплата труда осуществлялась по ставкам, установленным Управлением НКВД по делам военнопленных и интернированных.

Большое значение уделялось оперативно-агентурным мероприятиям. Понятно, что оперативно-агентурная работа среди военнопленных имеет давнюю историю. Однако органами советской контрразведки были найдены новые принципы, формы и методы работы, которые позволили начинать и вести расследование по делам о военных преступниках:

1) среди общего количества военнопленных выявлять конкретных лиц, которые лично совершили преступные действия;

2) получать от них показания о совершенных преступных действиях;

3) добывать объективные материалы, подтверждающие, что выявленные конкретные факты преступления действительно имели место и совершены установленными конкретными лицами.

Задача выявления участников зверств и злодеяний из числа военнопленных впервые была поставлена перед оперативными органами лагерей в начале 1944 г. директивой УПВИ НКВД СССР от 11 января 1944 г. № 28/00/186 ^[3].

Естественно, что перед органами советской контрразведки ставились и более широкие задачи:

1) подбор, вербовка и воспитание агентурной сети из числа военнопленных и интернированных для использования в разведывательных целях за кордоном и для внутрилагерного освещения контингента;

2) выявление военнопленных, располагающих данными разведывательного характера об экономической и военной мощи воевавших против Советского Союза стран;

3) выявление военнопленных, совершивших зверства и злодеяния на территории не только СССР, но и стран народной демократии;

4) выявление, разоблачение и предание суду военных трибуналов военнопленных и интернированных – бывших гласных сотрудников разведывательных и контрразведывательных органов противника;

5) выявление и своевременное предупреждение фактов саботажа, диверсий и вредительства на производстве со стороны военнопленных и интернированных;

6) выявление и разоблачение из числа военнопленных и интернированных граждан СССР – изменников Родины, перешедших на сторону противника и борющихся против частей Красной Армии.

В соответствии с этими задачами и строилась работа органов государственной безопасности в лагерях для военнопленных и интернированных.

Пока шли боевые действия, значительная часть лагерей для военнопленных находилась на Урале. Например, на территории Свердловской области военнопленные и интернированные содержались с мая 1942 г. (прибытие первого эшелона) по январь 1950 г. (отправка последнего эшелона). До 1944 г. в области дислоцировался один лагерь для военнопленных (№ 84), который объединил шесть лагерных отделений с общей численностью контингента 5 001 человек. В течение 1944 г. количество таких лагерей возросло до пяти. Общая численность контингента в этих лагерях по состоянию на 1 января 1945 г. составила 31 000 человек.

К окончанию Великой Отечественной войны поток военнопленных увеличился во много раз. И в 1945 г. на территории Свердловской области количество лагерей возросло до 14. В порядке разукрупнения лагерей созданы лагеря № 231, 504, 523, 313, 314, 531, 377, 376 и 318 и организовано 8 специальных батальонов интернированных групп – 1801, 1802, 1803, 1100, 1103, 1105, 1099 и 1095.

В 1946 г. было организовано 3 батальона для военнопленных японской армии (№ 428, 429, 435), а в 1947 г. – один спецгоспиталь (№ 2929) и спецкладбище, расположенное в районе г. Н-Тагила.

По состоянию на 1 января 1946 г. в лагерях и батальонах, расположенных на территории Свердловской области, содержалось 90 790 военнопленных и интернированных: из немецкой армии – 65 561; венгерской – 14 231; румынской – 5 530; интернированных группы «Б» – 1 648; интернированных группы «Д» – 3 820 ^[4].

Военнопленные на Урале в количественном отношении лишь небольшой эпизод в жизни военнопленных германской армии в нашей стране вообще. И верно отмечает автор, что «оперативные аппараты лагерей оказали большую помощь Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию преступлений оккупантов и их пособников, а собранные доказательства, разоблачавшие преступный характер нацизма, легли в основу судебных процессов над военными преступниками…» (С. 34).

Необходимо отметить, что исследуемая тема является новой для отечественной историографии. Работы западных исследователей, которые занимаются изучением военного плена в СССР не имеют такой научной ценности, как рецензируемое произведение. Они основаны не на архивах, а в основном на мемуарных источниках не раскрывающих всю полноту картины военного плена в рамках страны.

Правильно отмечает автор, что «…вплоть до начала 1990-х гг. советские архивы были недоступны не только для зарубежных, но и для советских историков…»(С. 4). Поэтому создать объективную истину, к чему стремится историческая наука, было невозможно.

По моему мнению, ценным является вопрос о географических, территориальных рамках нахождения военнопленных в СССР. Автор не замыкается на небольшом регионе, а правильно отмечает, что «военнопленные и интернированные размещались практически во всех регионах Советского Союза, начиная с Калининградской области на Западе до Сахалина на Востоке, от Мурманска на Севере до Ашхабада на Юге, а в ряде случаев границы (нахождения военнопленных. – А.С.) выходят и за пределы Советского Союза…» (С. 6).

О фундаментальности данного исследования говорит и масштабная источниковая база, которая представлена комплексом неопубликованных и опубликованных документов. Автором изучены фонды 17 российских и зарубежных архивов, что дает возможность создать более полную картину военного плена в стране. Значительная часть архивных материалов уже введена в научный оборот в виде опубликованных монографий и статей (С. 8–9).

Поэтому несомненна научная новизна работы, она действительно «является первым научным исследованием, в котором на междисциплинарной методологической основе и обширном корпусе источников комплексно исследованы генезис и функционирование системы военного плена и интернирования в СССР…» (С. 10).

Работа хорошо структурирована, включает введение, пять глав, заключение и список использованной литературы.

Особый интерес, по моему мнению, вызывает глава третья «Становление и развитие системы военного плена и интернирования в СССР» и глава четвертая «Военнопленные и интернированные: состав, положение, трудовое использование».

В третьей главе раскрывается процесс формирования и функционирования органов и учреждений военного плена и интернирования в СССР. Отмечается, что окончательное оформление эта структура получила свое оформление с созданием в январе 1945 г. – Главного управления (ГУПВИ) НКВД СССР, которое впоследствии было разделено на три управления.

Помимо трудового использования этого контингента в послевоенное время стояла задача выявления органами контрразведки военных преступников среди военнопленных и политико-идеологическая обработка иностранных военнопленных, создание среди них разного рода антифашистских организаций (С. 22–24).

Последнее, как показывают архивы органов государственной безопасности на Урале (Екатеринбург, Челябинск, Пермь) проходило достаточно успешно.

Новым является полномасштабное исследование социально-демографических, материально-бытовых и экономических аспектов советского военного плена, произведенное в четвертой главе.

Рассмотрен сложнейший вопрос о численности спецконтингента. Автору этих строк приходилось видеть резолюцию И.В. Сталина на задании подсчета военнопленных в СССР, которое он поручил ведомству В.М. Молотова и ведомству Л.П. Берия. Разница получилась в 153 000 человек!

Поэтому большая работа проведенная диссертантом, безусловно, вносит вклад в историческую науку.

Заслуживает внимания анализ статистики смертности в системе ГУПВИ. Дело в том, что ряд западных исследователей в своих работах пытается отождествить плен в СССР с фашистскими лагерями, где уничтожались советские военнопленные. Автор представленной рукописи докторской диссертации и в частности ее автореферата, справедливо отмечает, что «советский плен неправомерно отождествлять с нацистской системой уничтожения военнопленных, основываясь лишь только на том основании, что уровень смертности в системе ГУПВИ был выше, чем в лагерях и колониях ГУЛАГа вообще» (С. 26).

Анализ статистики по людям, содержавшимся в исправительно-трудовых учреждениях в годы войны показывает, что суровые климатические условия отражались на состоянии здоровья, росте заболеваемости и смертности спецконтингента. Понятно, что адаптация военнопленных и интернированных к природно-климатическим особенностям СССР осложнялась и крайне ограниченными материальными ресурсами которые им могло предоставить разоренное войной государство. Необходимо помнить, что и советские граждане находились не в лучших материальных условиях, а инфраструктура лагерей ГУПВИ во многом копировала лагеря ГУЛАГа.

Как показывает сравнительный анализ, подчеркивает автор, «даже по пищевой ценности и калорийности паек военнопленных был схож с рационом (советских. – А.С.) заключенных и, по аналогии с последним, жестко увязывался с выполнением нормы выработки» (С. 27).

Существенное влияние на физическое состояние военнопленных оказывала их экипировка. Как показывают сохранившиеся фотографии немецких военнопленных, в архивах ФСБ РФ, первоначально они были одеты в немецкую военную форму без знаков различия, позднее хозяйственные аппараты лагерей переодевали их в выбракованное и негодное к носке воинское обмундирование, которое подвергалось реставрации в мастерских исправительно-трудовых учреждений.

Серьезной проблемой, вызванной войной, была заболеваемость среди военнопленных. Нехватка медицинских кадров, медикаментов были характерным явлением не только для спецконтингента, но и для заключенных ГУЛАГа. Наиболее распространенными болезнями, отмечает автор, являлись «дистрофия, авитаминозы, пневмония, туберкулез, дизентерия, сыпной и брюшной тиф. За годы пребывания в плену через лагерные лазареты (спецгоспиталя) прошел почти каждый военнопленный» (С. 27).

Достаточно обстоятельно диссертантом изучено трудовое использование военнопленных и интернированных и их вклад в развитие экономики СССР. Убедительно развеян миф, одно время широко гулявший на Западе, что подъем советской экономики после войны это дело рук иностранных военнопленных и интернированных. Это конкретно подтверждают приведенные цифры (С. 28).

Поэтому, можно согласиться с диссертантом отмечающим, что «несмотря на повышение доли военнопленных в общей численности спецконтингента… они составили незначительную часть экономически активного населения страны» (С. 28).

В литературе отмечается, что «…удельный вес пленных в общей численности рабочих и служащих в СССР составлял в 1946 г. – 6,3%, в 1947 г. – 4,7%, в 1948 г. – 2,5%, в 1949 г. – 1%, в 1650 г. – 0,1% ^[5].

В заключительной, пятой главе говорится о социокультурном и антропологическом измерении советского плена. Выделяются четыре стадии в психологическом состоянии военнопленных: 1) Пленнобоязнь, поскольку это состояние активно поддерживалось германской пропагандой. Страх перед мучительной смертью в каторжных сибирских рудниках был очень силен; 2) Шок человека попавшего в плен; 3) Путь спецконтингента в ГУЛАГ (ГУПВИ) СССР; 4) Постепенная адаптация к жизни за колючей проволокой.

Важно отметить, что состояние плена способствовало формированию переоценки ценностей и формированию нового взгляда на фашизм. Примером этого могут служить создаваемые в лагерях общественные антифашистские организации, которые активно поддерживались обслуживающим персоналом лагерей ГУПВИ (С. 31).

Задачей этих организаций (Национальный комитет «Свобоная Германия», Союз немецких офицеров и др.) заключалась в том, чтобы убедить военнопленных в преимуществах социалистической системы. Для этого использовались, как оперативно-следственные мероприятия, так и формы массовой идеологической обработки (митинги, лекции, доклады, прослушивание радиопередач, выпуск газет на немецком, японском, румынском, венгерском и итальянском языках) (С. 33).

Вместе с тем, несмотря на полное, убедительное и обстоятельное научное исследование, бесспорно отличающееся новизной и использованием широкой источниковой базы, как и во всякой большой научной работе можно высказать некоторые замечания, предложения и рекомендации, которые надеюсь, автор разъяснит на защите докторской диссертации.

Во-первых, юридически более грамотно и научно назвать тему исследования: «Система военного плена и интернирования в СССР: генезис, функционирование, спецконтингент исправительно-трудовых учреждений (1939–1956 гг.)». «Лагерный опыт» – не юридический термин, вносит вкус какой-то «блатной романтики». Тем более понятие «спецконтингент» широко употребляется автором.

Во-вторых, в работе нет четкого различия в правовом статусе понятий «военный преступник» и «военнопленный» (т. е. человек, служивший в карательных частях, список которых был установлен Чрезвычайной государственной комиссией СССР). Хотя автор указывает, что органы контрразведки занимались выявлением таких лиц среди основной массы иностранных военнопленных. В юридической науке имеются и защищенные кандидатские диссертации, посвященные этим различиям.

В-третьих, из автореферата непонятно осуществляли ли иностранные общественные организации, например, «Красный Крест» надзор за содержанием военнопленных в СССР в годы войны и послевоенные годы? Где статистика таких инспекций?

В-четвертых, из анализа текста автореферата складывается впечатление, что военнопленные и интернированные в основной своей массе использовались как низкоквалифицированные рабочие. По-моему, это не совсем верно! По крайней мере, на Урале. Достаточно сказать, что в соответствии с директивами ГУПВИ МВД СССР перед оперативными органами лагерей военнопленных и интернированных была поставлена задача выявить среди контингента специалистов в различных областях науки и техники. Наиболее ценные специалисты сосредотачивались в лагере № 27 МВД в г. Красногорске (Московская область). С остальными работа была развернута на местах, с тем чтобы возможно полнее и эффективнее использовать их знания и опыт непосредственно на производстве. Для этой цели при лагерях № 84, 314, 245, 504 были организованы специальные конструкторские бюро, группы изобретателей и рационализаторов, созданы необходимые условия для серьезной творческой работы. Наиболее отличившимся военнопленным создавались улучшенные условия жизни (отдельные комнаты, усиленное питание). В результате этих мероприятий к работе по изобретательству и рационализации были привлечены около 50 военнопленных специалистов с высшим образованием (профессора, доктора, инженеры).

Как правило, изобретения и рационализаторские предложения касались той сферы производства, где работали пленные: например, рационализаторские предложения инженера В. Хайнера «Штемпелевочный пресс для производства гаек» (мехзавод треста «Союзасбест», г. Асбест), инженера Ф. Лича «Конструкция цепи трансформатора для транспортировки угля» («Вахрушевуголь», г. Карпинск). Профессор А. Хабель написал монографию «Расчет прочности железобетонных и сталебетонных конструкций на нагрузку, растяжение и сгибание», доктор химических наук В. Любенгер написал работу «О новом виде холодного клея». Были серьезные исследования в области турбовинтовых и реактивных двигателей. Все эти труды получили высокую оценку советских специалистов.

Многие германские специалисты из числа военнопленных и интернированных принимали участие в разработке ядерного оружия (1945–1949 гг.) в «закрытых» городах Челябинск-40 и Челябинск-70. Значительная часть из них награждена советскими орденами и стала Лауреатами Сталинской и Государственной премии СССР.

Большой вклад немецкие военнопленные внесли в строительство жилых зданий и сооружений в городах Урала. Это Дворцы культуры, стадионы, целые комплексы жилых домов, детские сады в Первоуральске, Ревде, Дегтярске, здание Пожарно-технического училища в Свердловске, цеха завода РТИ, жилые дома на Химмаше и во Втузгородке и т. д.

Думается, можно найти подтверждение этому и в других регионах страны.

Вместе с тем, в заключение необходимо отметить, что высказанные замечания не умаляют высокой научной ценности работы, которая является самостоятельным научным исследованием. Диссертация логически последовательна и структурно выдержана. Использована обширная источниковедческая база, а многочисленные научные публикации монографий и статей свидетельствуют о многолетней научной работе автора, который, по-моему мнению, вполне достоин присуждения высокой степени доктора исторических наук, по специальности 07.00.02 – Отечественная история.