Проблема семиософии ноосферной реальности

Щупленков Николай Олегович старший преподаватель, кафедра истории, права и общественных дисциплин, Ставропольский государственный педагогический институт 357600, Россия, Ставропольский край, г. Ессентуки, ул. Долины Роз, 7 Shchuplenkov Nikolai Olegovich senior lecturer, Department of History, Law and Social Disciplines of the Stavropol State Pedagogical Institute 357600, Russia, Essentuki, ul. Dolina Roz, 7. veras-nik@yandex.ru Другие публикации этого автора

Щупленков Олег Викторович кандидат исторических наук доцент, кафедра Истории, права и общественных дисциплин, Ставропольский государственный педагогический институт 357600, Россия, г. Ессентуки, ул. Долина Роз, д.7. Shchuplenkov Oleg Viktorovich PhD in History Associate Professor, Department of History, Law and Social Disciplines, Stavropol State Pedagogical Institute 357600, Russia, Essentuki, ul. Dolina Roz, 7. oleg.shup@gmail.com Другие публикации этого автора

В условиях глобализации человеческой цивилизации и формирования информационного общества особенно актуальной становится проблема становления космопланетарной семиосферы – глобального семиотического пространства. Изучение семиосферы в контексте биосферно-ноосферной картины мира, разработанной В. И. Вернадским ^[9], берет начало в фундаментальных трудах российских ученых Ю. М. Лотмана ^[27] и Вяч. Вс. Иванова ^[19]. Западноевропейская традиция в исследовании семиосферы ^[64] представлена прежде всего работами Дж. Хоффмайера ^{[65; 66]}, который акцентирует внимание преимущественно на биосемиотическом прочтении биосферных процессов.

Продвижение в направлении изучения феномена семиосферы стало возможным в результате развития не только семиотики (семиологии), но и ноосферологии ^[25] и информациологии ^[24] – дисциплин, претендующих на общенаучный статус.

Работа выполнена на стыке трех культурных парадигм: ноосферной (В. И. Вернадский ^[8]), семиосферно-семиотической (Вяч. Вс. Иванов ^[21], Ю. М. Лотман ^[28], Ю. С. Степанов ^[49]) и универсальной (Н. Н. Моисеев ^[33]). Исследование продолжает традицию ивановской научной школы Н. П. Антонова, в трудах которого проблемы философии сознания и ноосферы рассматривались в том числе и с точки зрения функционирования знаков в ноосфере ^[1]. Развитие этих идей в контексте осмысления взаимосвязи семиосферы и ноосферы нашло отражение в работах А. Н. Портнова^{[38; 39; 40]}.

Подход, представленный в данном исследовании, ориентируется на рассмотрение проблем взаимоотношения ноосферы и семиосферы с позиций универсального эволюционизма (Н. Н. Моисеев) ^[33], к которому по отдельным параметрам близки философский пансемиотизм, о чем ведет речь Р. Барт ^[2], и «радикальный семиотический идеализм» (термин Т. Себеока) ^[41]. Этот методологический инструментарий позволяет по-иному взглянуть на соотношение ноосферы и семиосферы и проблему «реальности ноосферы» в целом ^[34].

Развитие семиотики к настоящему моменту совершило круг ^[47]. Современная философия семиотики позволила подойти к осмыслению целостности семиотики природы и семиотики культуры на уровне научно-философского знания. Это нашло выражение в возникновении новой синтетической дисциплины, которая с точки зрения гносеологического подхода может быть названа эйдетическим универсализмом, с точки зрения философской онтологии – универсумной семиотикой, с точки зрения социальной онтологии – космопланетарной семиотикой, а с точки зрения праксиологии – ноосферной семиотикой.

В связи с разработкой структуры семиотики в конце ХХ века формируется семиология как научная дисциплина теоретического характера. Есть возможность иного истолкования двух этих терминов: семиотику можно рассматривать как преимущественно эмпирическое семиотическое знание с элементами эмпирических обобщений, а семиологию – как систему эмпирических обобщений и теоретических законов, вытекающих из эмпирического континуума. Такая трактовка в русле русской софиологической философии и философии Всеединства позволяет ввести термин «семиософия» для обозначения области знания, включающей в себя как семиотическую, так и семиологическую составляющую.

Семиотическое пространство биосферы-ноосферы может быть представлено триадой «семиотика – семиология – семиософия». Термин «семиософия», использованный в заглавиистатьи, в лингвистическом и содержательном плане не полностью совпадает с аналогичным термином, используемым М. Н. Эпштейном ^[62] и Ю. А. Шелковниковым ^[60]. В настоящем исследовании предлагается несколько иной, более широкий подход к трактовке категории «семиософия» в контексте ноосферной и семиотической реальности, в которой живет информационное общество начала третьего тысячелетия. Семиософия ноосферного универсума рассматривается нами как область знания, позволяющая раскрыть принципы и механизмы функционирования и развития ноосферно-семиотической организованности, реализуемой на субстрате ноосферной и семиотической реальности.

Как известно, понятие «ноосфера» было разработано Тейяром де Шарденом, Ле Руа и В. И. Вернадским. В. И. Вернадский характеризовал ноосферу как разумную оболочку Земли и околоземного пространства, порожденную человеческим сознанием и призванную регулировать природные и социальные процессы. В настоящее время, в связи с информационным бумом и компьютеризацией социальной жизни, это определение требует корректировки. Торжество техносферы практически низводит ноосферу до уровня части техносферы (естественно, если ноосфера рассматривается в вышеопределенном смысле), и все отрицательные последствия научно-технического прогресса вполне очевидно касаются и ноосферы, превращая ее не столько в животворное состояние Земли и Космоса, сколько в зону смерти и отчуждения, где уничтожается все живое. Научная мысль, которая, по мнению В. И. Вернадского, должна превратить планету Земля в наиболее благоприятную среду как для материальной, так и для духовной жизни человечества, в действительности работает и в обратном направлении, продуцирует технологии, уничтожающие человека и среду его обитания. Глобальные проблемы современности практически порождены научно-технической революцией и имеют антиноосферные смыслы и направленность. Они указывают на ту угрозу, которую несут достижения науки и техники самим основаниям природной, естественной жизни. Возникает необходимость разобраться не только с определением ноосферы, но и с оценкой содержания этого понятия, отделив его положительные, действительно ноосферные признаки, от отрицательных, которые не могут быть введены в понятие «ноосфера».

Каким образом можно расширить и углубить понятие «ноосфера»?

Универсумная концепция ноосферы, разработанная Г. С. Смирновым, расширяет содержание и объем понятия «ноосфера» (логически парадоксальная ситуация, однако, правомерная для универсальных понятий и логических категорий), рассматривает ноосферу как Универсум, в основании которого – экстраполирование феномена человеческого сознания и порожденной им культуры на космическое бытие. Такая экстраполяция позволяет ввести в круг понятий, описывающих существование ноосферы, категорию ноосферной реальности.

«Термин “ноосферная реальность” имеет расширенный смысл: он совмещает идеальное и материальное, объективное и субъективное, возможное и действительное. С одной стороны, ноосферная реальность – это структурированное и целостно представленное “все существующее”, с другой – это проявленность ноосферности (ноосферного качества) в социоприродном бытии» ^{[42, с. 96]}. Расширение смысла понятия «ноосфера» намечалось в работах основоположника Ивановской ноосферной школы Н. П. Антонова в связи с осмыслением роли сознания и субъективного фактора в процессе перехода биосферы в ноосферу.

Онтологические аспекты проблемы сознания и ноосферы представлены в трудах А. В. Брагина, Ф. И. Гиренка, Э. В. Гирусова, В. П. Казначеева, А. Н. Кочергина, А. Г. Маслеева, Н. Н. Моисеева, Г. С. Смирнова, А. Д. Урсула, В. М. Федорова и др. ^{[5; 11; 12; 22; 26; 31; 32; 33; 54; 55]}

В этом отношении интересны работы А. Н. Портнова^{[37; 40]} и Д. Г. Смирнова ^[39]. В них исследуются свойства ноосферной знаковой ситуации, знаковых структур и вытекающих из них особенностей ноосферной деятельности человека в земных условиях и возможных космических ситуациях. Традиционно широко представлены работы экологической проблематики, ориентированные на ноосферное содержание экологических программ и экологической деятельности. Мы рассматриваем системные аспекты ноосферной реальности ^[15].

Ноосфера определяется как системно организованное Всеобщее, тем самым, понятие «ноосфера» сближается с Живым Космосом Платона, Единым Плотина, Природой-Богом Спинозы, Абсолютом Шеллинга, Абсолютной Идеей Гегеля и т. п. Формальное определение ноосферы требует рафинирования этого понятия, что возможно на языке системного описания, предложенном А. И. Уёмовым ^[52]. Определение системы дается с помощью категорий «вещь», «свойство», «отношение», которые в любом философском тексте выполняют структурную роль. «Система – это вещь, на которой реализуется отношение с заранее фиксированными свойствами» ^[53]. В качестве предпосылочного знания используется структурная онтология «качественного реизма», в которой «вещь» понимается не пространственно, не как тело, а как система качеств. Формальное определение предполагает изучение объекта как системы на трех уровнях организации – концептуальном (уровень системообразующего свойства), структурном (уровень системообразующего отношения), субстратном (уровень элементов). Оно интерпретируется на разных предметных областях. В частности, в концепции ноосферы В. И. Вернадского различаются такие состояния земной оболочки, как «косное вещество», «биосфера», «ноосфера». С теоретико-системной точки зрения различие между ними заключается в следующем: косное вещество – система энергетическая по концепту, вещественная по структуре и по субстрату; биосфера – система энергетическая по концепту, информационная по структуре, вещественная по субстрату; ноосфера – система информационная по концепту, энергетическая по структуре, вещественная по субстрату ^[15]. Таким образом, процесс перехода биосферы в ноосферу безотносительно к условиям, в которых он осуществляется (земных или космических), заключается в смене системных уровней бытия информационной, энергетической и вещественной составляющей системного целого. Если в биосфере информационные процессы подчинены энергетическим, то есть информация – это средство добывания энергии, необходимой для жизнедеятельности организма, то в ноосфере, как она представлена в земных условиях (главным образом, функционированием человеческого сознания и его производной – культуры человечества, исторически сложившейся во времени): информация генерирует энергию, а энергия структурирует вещество. Такова сущность основного ноосферного закона ^[17]. Сторонники незыблемости закона сохранения и превращения энергии часто возражают против этой формулировки ноосферного закона: дескать, энергия не возникает и не исчезает, а только переходит из одного вида в другой. Но при этом забывается, во-первых, что закон сохранения и превращения энергии сформулирован в рамках механистического мировоззрения и механистической картины мира.

Даже Энгельс, вслед за Гегелем, анализируя усложнение форм движения материи, отмечая сохранение типа движения на каждом этапе эволюции форм при изменении субстрата, показывает, что при переходе от биологической формы к социальной преемственность вида движения прекращается: социальную форму движения нельзя назвать «биологией общественных явлений». То есть деятельность человеческого сознания качественно изменяет энергетические характеристики существования как отдельного человека, так общественных групп и человечества в целом. Нельзя не принимать во внимание, что механистическая картина мира, хотя и формировалась в ХVI—

ХVIII вв. как научная, все-таки встраивалась в общую концепцию теологии; ученых, открыто признающих материализм и атеизм, были единицы. Отец классической механики И. Ньютон своими научными трудами обосновывал достоверность материализма, но одновременно писал теологические работы, полагая, что и научные исследования подтверждают божественное происхождение мира, а стройное здание классической механики все-таки является незавершенным, поскольку не объясняет причины самодвижения и нуждается в допущении божественной воли в качестве первотолчка, приводящего в движение все мироздание. Стройность механистической картины мира также свидетельствовала о том, что сущность этого знания божественна (четыре письма к Бентли) и в этом знании концептуальную функцию выполняет информационная составляющая, высший разум. Она-то и генерирует все виды энергии, из которых главный вид – энергия механическая, и все виды энергии, по мнению Ньютона, сводимы к ней. Хотя доказательство не есть сумма примеров, закономерную связь между информационными, энергетическими, вещественными составляющими ноосферных явлений можно проиллюстрировать. Скажем, движения больших масс людей – войны, революции, равно как и созидательные процессы, строительство нового, – обычно начинаются с четкой формулировки основной идеи будущего явления (информационный компонент), далее идея внедряется в массы и вызывает большую концентрацию, а затем – «выплеск» колоссальной энергии (структурный компонент), и эта энергия преобразует материальное бытие (вещественный компонент).

Другой пример: человек читает книгу. Если информация интересна, он чувствует прилив энергии и, как результат, ощущает себя здоровым, «проходят» и забываются недуги. С этой точки зрения не кажется невероятным, что в некоторых направлениях медицины болезни лечатся информацией, например в гомеопатии. Иначе как можно понять, с механистической точки зрения, что минимальная доза лекарственного вещества путем сложного, порой двухсоткратного растворения, оказывает врачующее действие на организм, восстанавливая его физиологические функции и способствуя самовосстановлению физиологической целостности?

Ноосфера как системно организованное Всеобщее не является вещью в пространственном смысле этого слова, это не тело, не сфера. Это «овеществленное» (не опредмеченное пространственно), понимаемое как вещь, свойство (по концепту) и отношение (по структуре). Реализуясь на конкретных вещах – телах или идеальных объектах, воспринимаемых в условиях Земли и околоземного пространства, или конструируемых как идеальные объекты, ноосфера возвращает себе первоначальный статус свойств или отношений. В этом случае элементы субстрата, вещи в собственном смысле слова, приобретают свойство «ноосферности» или статус ноосферного отношения. Скажем, отношения в семье между супругами или между родителями и детьми могут быть ноосферными или неноосферными; отношение человека к природе также может характеризоваться как ноосферное или нет; отношение между руководителями производства и рабочими или служащими может обладать свойством ноосферности или не обладать. Подобным образом можно говорить о ноосферных свойствах, например, предметов быта, явлений природы, живых существ – растений, животных, людей, ноосферности среды существования, ноосферности или неноосферности вещей, созданных человеком, произведений науки, искусства, культуры, включая и артефакты.

Чем отличается ноосферный «объект» (вещь, свойство, отношение) от неноосферного? Во-первых, ноосферный «объект» всегда система, целостность, с хорошо просматриваемыми уровнями системной организации – концептом, структурой, субстратом. Во-вторых, и это существенно в условиях земных современных отношений между природой и обществом, то, что обладает свойством ноосферности, всегда несет созидательную, а не разрушительную функцию. Особенно это касается живых систем: ноосферное отношение к природе сохраняет ее живым организмом. Такое понимание ноосферности сходно с платоновской трактовкой Живого Космоса как жизнеспособной, развивающейся системы. В-третьих, ноосферные процессы всегда креативны, то есть имеют высокий творческий потенциал. Наконец, в ноосферных структурах выполняется основной ноосферный закон: информа- ция генерирует энергию, энергия структурирует вещество. Неноосферные процессы (явления, свойства и отношения) имеют противоположную интенцию – они не являются системно организованными, особенно на уровне концепта и структуры; они некреативны; имеют разрушающую сущность, а по отношению к живому – тенденцию превращать живое в мертвое, и в них не действует ноосферный закон. Так различие между Космосом и Хаосом в мифологической архаике просматривается как различие между ноосферной и неноосферной сущностями. Космос – целостность, система, организованная в пространстве и времени, структурированная по уровням системной организации; он является живым организмом; он креативен, так как в нем рождаются и умирают космические миры; он воплощает в себе ноосферный закон: идеальный концепт – Бог-Демиург и Бог-Футургос творят Космос и сообщают ему движение, они же задают образцы-идеи, по которым создаются вещи, свойства и отношения космических миров. Неноосферен Хаос прежде всего потому, что он не является целостным, системноорганизованным, поэтому «энергия» Хаоса отрицательна, это «энергия» тьмы и смерти. Хаос сам по себе не креативен, он поставляет материал для творения Космоса; ноосферный закон в Хаосе не выполняется. Как в этом случае возможно возникновение Космоса из Хаоса, системного объекта из не-системы? Очевидно, что концепт и структура будущей системы Космоса задаются идеальными, информативными сущностями, каковыми являются, согласно мифологии, Бог (информационный концепт), идеи-образцы (идеальные структуры).

Семиотическим аспектам ноосферы в настоящее время посвящается достаточное количество публикаций ^[46]. Наиболее близки к нашей точке зрения работы Д. Г. Смирнова, в которых автор не только сближает понятия «ноосфера» и «семиосфера», но, используя методологию системного подхода А. И. Уёмова, создает синтетическую систему – ноосемиосферу с информационным концептом, энерго-семиотической структурой и знаково-вещественным субстратом^[46]. Синергетический подход позволяет рассмотреть ноосферу в широком смысле слова как семиосферу, не акцентируя внимания на ее характеристиках только как вида сознания. В этом же отношении интересна семиософская интерпретация закономерностей бытия ноосемиотической системы и расширенное толкование основного ноосферного закона: «Вещество развертывается в энергию, а энергия “распаковывается” в информацию» ^{[46, с. 103]}; здесь отражается антропологический механизм порождения информации как ноосферного знания.

На наш взгляд, семиотическое понимание ноосферы предполагает рассмотрение ее как своеобразной знаковой ситуации. Мы опираемся на принятие предпосылочного знания о том, что в основе отношения между предметами реальности, знаками и смыслами лежит материалистический принцип отражения: смыслы (понятия) и образы являются отражением предметов реальности и сохраняют в своем содержании сходство с ними; предметы материальны, смыслы и образы идеальны. Предметы (денотаты) связаны с материальной репрезентацией знаков (звуковой или зрительный ряд, пространственная манифестация) отношением именования. Знак, понимаемый как репрезентация смысла, знак в узком смысле слова, именует предмет. Отношение между смыслом и именем-знаком является отношением содержания и формы: имя-слово формирует смысл, смысл – это содержание имени. Эти отношения представлены схемой треугольника Огдена-Ричардса: трехчленной схемой отношений смысла, имени и предмета – участников семиотической ситуации. Возможно ее расширение при введении четвертого участника – того, кто использует знаки (человек, животное, компьютер). Денотативно-смысловой уровень знаковой ситуации является планом содержания, а знаково-именной – планом выражения. Схема может модифицироваться в зависимости от характера предпосылочного знания, как содержательного, так и структурного. В данном случае мы предполагаем существование реальных и идеальных объектов (естественная установка), а также отношение отражения, существующее между реальными вещами и их образами, как наглядными, так и абстрактными (понятиями). Это материалистическая традиция в теории познания. Если же следовать номиналистической традиции, то от образной стороны знаковой ситуации придется отказаться: смыслы и образы как компонент плана содержания должны быть элиминированы. Остаются лишь предметы-денотаты и имена. Такое описание знаковой ситуации находим во всех направлениях позитивизма, как классического, так и неклассического. Платоновская традиция в теории познания, напротив, убирает из схемы реальные объекты-денотаты и оперирует только смыслами и именами. В любом случае схема модифицируется, упрощается, а содержание и объем понятий «план содержания» и «план выражения» меняются. Заметим, что сам термин «знак» в разных контекстах употребляется то в широком, то в узком смысле слова. «Знак» в широком смысле – это знаковая ситуация, при любом понимании ее структуры, то есть это единство плана содержания и плана выражения, сложные отношения между денотатом, смыслом и именем.

«Знак» в узком смысле слова – это «имя» или собственно материальная репрезентация смысла и денотата. В зависимости от различного понимания структурных и содержательных предпосылок по-разному трактуется и термин «значение». В номиналистической традиции «значение» – это только денотат, в материалистической, принимающей теорию отражения, – это денотат и смысл, в платонизме «значение» – только смысл. Заметим, что выражение «знак и значение» предполагает узкое понимание знака, которое выражает содержание не всей знаковой ситуации, а только материальной манифестации. В противном случае такое словосочетание не имеет смысла и не должно употребляться. В нашем тексте используется употребление терминов, характерное для диалектико-материалистической традиции, принимающей теорию отражения: вся совокупность или система компонентов знаковой ситуации носит название «знаковой ситуации», система образов и понятий – «смысл», система имен, материальная репрезентация – «знак» (в узком смысле); «план содержания» – это смыслы плюс денотаты; «план выражения» – имена, материальная репрезентация смыслов.

Ноосферная знаковая ситуация имеет определенную специфику. Обдумывая проблему именования (о чем речь: о ноосфере как знаковой ситуации или о ноосферной знаковой ситуации), мы остановились на втором названии.

Аргументы в пользу этого выбора таковы. Прежде всего, структурная онтология, которая предпосылается формированию системной концепции ноосферы. Это качественное понимание феномена ноосферы: ноосфера как «овеществленное» свойство или отношение, если мы говорим о ней как о понятии или идеальной реальности; ноосфера как свойство или отношение «ноосферности», если речь идет о материальных явлениях или процессах, а также и о системах знания, наблюдаемых или конструируемых в земных условиях. Поскольку знаковые ситуации – это идеальные конструкты, которые используются для познания вещей, свойств, отношений объективной реальности человеком, уместно говорить о ноосферной знаковой ситуации, нежели о ноосфере как знаковой ситуации. Специфика ноосферной знаковой ситуации, на наш взгляд, состоит в том, что если знаковая ситуация обладает свойством ноосферности, то ее компоненты тоже обладают этим свойством, то есть существуют ноосферные денотаты, ноосферные смыслы, ноосферные имена. Ноосферный процесс в этом случае рассматривается как некоторая генерация ноосферных смыслов, которые во времени развиваются, содержательно обогащаются, структурно усложняются и затем реализуются на денотатах (не наоборот, ибо системное отношение именно таково – от свойств и отношений к вещам), высвечивая их ноосферное, нейтральное или антиноосферное содержание. Итак, ноосфера выступает как генератор ноосферных смыслов, а это понятно, потому что, принимая во внимание определение и структуру ноосферы как системно организованного Всеобщего, отметим, что она информационна по концепту и все семиотические процессы развертываются на концептуальном уровне организации системы-ноосферы.

Частным случаем ноосферной знаковой ситуации является ноосферный текст. Признаки ноосферного текста представлены в работе ^[16].

Напомним, что ранее мы определяли текст как двуслойную семиотическую систему, уровнями организации которой являются «план содержания» и «план выражения». Первый включает в себя систему смыслов и денотатов, второй – материальную манифестацию смыслов. «План содержания» – семантический уровень текста; «план выражения» – синтаксический. Системное описание определяет текст как систему прагматическую – по концепту, поскольку цель построения или понимания текста определяется человеком; семантическую – по структуре (соответственно цели организуется система смыслов); синтаксическую – по субстрату: смыслы находят выражение в той или иной форме материальной (пространственной, звуковой и т. п.) репрезентации ^[14]. Рассматривая ноосферу как текст, нельзя говорить о ее прагматическом концепте, поскольку «ноосфера» понимается нами в широком смысле слова, не только как область бытия, порожденная, контролируемая и регулируемая разумом человека (в этом случае можно считать концептом ноосферного текста цели, которые ставит человечество при производстве информации), но как информационное пространство вообще, куда включаются все возможные виды информационных процессов, в том числе живые и неживые системы в условиях Земли, а также виртуальные информационные системы, такие как, например, мир идей Платона. В этом случае концептуальным свойством ноосферы-текста является способность генерировать смыслы и определять адекватные им субстраты. Ярким примером представления ноосферы-текста является концепция диалектического идеализма Гегеля. Абсолютная Идея может рассматриваться как информационный концепт, генерирующий все смыслы, которые продуцирует гегелевское миропонимание. Она заключает в себе не только содержательные, но и структурные компоненты. К последним относится диалектический метод, который, развертываясь в тексте, порождает своеобразную «матрешечную» структуру мироздания (отнюдь не «спираль»). На языке системологии такая система называется элементарноавтономной, то есть ее подсистемы – элементы системы в том же смысле, что и целое. Таким образом, главную генерирующую функцию в концепции Гегеля выполняет метод, структурный компонент теоретического построения. Далее предполагается рафинирование средствами все той же диалектики как самого метода, так и содержательной части теории. Метод развертывается как система диалектических категорий в «Науке логики». Развитие Абсолютной Идеи в самой себе представлено в «Феноменологии духа», и опять-таки решающее значение здесь играют абстрактные категории, которые впоследствии интерпретируются конкретно. Эти категории – «бытие», «ничто», «нечто», а диалектический метод имеет самое общее содержание, обозначенное термином «становление». В «Феноменологии духа» смысл Абсолютной Идеи носит сугубо структурный характер, поскольку конкретизируется в категориях, определяющих диалектический метод и законы диалектики. Это понятия «тождество», «различие», «противоречие», «противоположности» и соответственно основной закон диалектики – закон единства и борьбы противоположностей, в логическом плане представленный как взаимосвязь категорий; затем «количество», «свойство», «качество», «мера» и соответствующий закон взаимного перехода количественных изменений в качественные; затем категории, связанные с сущностью закона отрицания отрицания. Имплицитно во всех этих метаморфозах присутствует триада – «тезис–антитезис–синтез», а также триада «вещь–свойство–отношение», которая выполняет в теории Гегеля, как, впрочем, и в других философских концепциях, имеющих хорошо выстроенную структуру, функции языка структурного и системного описания. И далее, в процессе развития Абсолютная Идея наполняется все более конкретным содержанием. В «Философии природы», выступающей как антитезис по отношению к «Феноменологии духа», находим большую триаду «механика–физика–органика», а внутри каждого ее члена малые триады: в механике – «пространство–время–движение», в физике – «теплота–свет–химизм», в органике – «геология–ботаника–зоология», причем зоология включает и телесное развитие человека – его анатомию и физиологию. Синтезом по отношению к феноменологии духа и философии природы выступает «Философия духа», описывающая формы общественного сознания и соответствующие им формы общественного бытия. Предполагается, что с помощью категорий, представленных в «Философии духа», Абсолютная Идея приходит к самопознанию.

Структура «Философии духа» распадается на триады большую и малые. К большой триаде относится «субъективный дух–объективный дух–абсолютный дух». Содержание «субъективного духа» развивается в триаде «антропология–феноменология–психология», «объективного духа» – «нравственность–право–государство», «абсолютного духа» – «искусство–религия–философия»; именно развитие содержания категорий последней триады и выражает процесс самопознания Абсолютной Идеи. Концепция Гегеля является не только хорошо построенным ноосферным текстом, поскольку обладает креативностью, целостностью, является развивающейся, то есть живой системой, реализует действие ноосферного закона, но и моделью ноосферы, понимаемой и как знаковая система и как текст. В этом случае Абсолютная Идея выступает как генерирующая смыслы структура, содержание и формальные характеристики смыслов развертываются в текстах самой концепции.

Ноосфера – определенная форма бытия, та форма, в которой оно рассматривается как креативная, жизнеспособная целостность, как Космос. Созвучной содержанию двух моделей понимания кажется мысль М. Хайдеггера о двух формах постижения бытия. Первая – это «техническое познание», или «постав», когда человек в процессе познания и практики вторгается в бытие, не спрашивая его согласия, игнорируя желание или потребность другой стороны в общении и понимании. Он познает мир с помощью грубых инструментов, удобных человеку, расчленяет и исследует его как анатом труп ^[57]. В таком случае невозможны диалог, познание истины-алетейи, откровение, сочувствие, сомыслие, Встреча с Собой в ипостаси Другого. Этот путь соответствует интерпретационной модели. Другой путь представляет ситуацию, когда бытие относится благосклонно к человеку и его познавательному интересу.

Оно оставляет «просвет», чтобы человек мог войти внутрь бытия со своим вопросом. И первый вопрос: «Нужен ли Я?» – это предпосылка развития собственно-понимающей модели ^[58]. Здесь возможна Встреча, взаимопонимание, сочувствие и сомыслие, постижение истины-алетейи.

Применение к ноосемиосферной проблематике ноосферно-универсумного, системно-синергетического и информационно-семиотического методологических подходов способствует формированию «новой», универсумной (или ноосферной) семиотики – семиософии, синтетической семиотиче-ской дисциплины, объединяющей циклы гуманитарных, экологических и естественных наук, вбирающей в себя не только обыденный и теоретический (идеологический и социально-психологический) уровни осмысления космопланетарного Всеединства знаковой субстанции, но также и посттеоретический (интуитивистский) уровень понимания семиотических процессов в рамках подсознания и сверхсознания.

В контексте универсумной семиотики актуально на столько «объект-субъектное», сколько «субъект-объектное» или даже «субъект-субъектное» понимание семиотической ситуации, которое акцентирует внимание прежде всего на роли воспринимающего субъекта. Знаками «разумной биосферы» ^[3] выступают все объекты (предметы, явления и процессы), воспринимаемые субъектом с семиотической (знаково-информационной) точки зрения, то есть те, которые референцируют для него другие объекты в вещественной, энергетической и информационной формах.

Все вышесказанное позволяет говорить об определенной логике и закономерностях развития природных и культурных знаковых систем в процессе перехода биосферы в ноосферу. Интересной в данном аспекте нам представляется мысль Ю. С. Степанова о различных ступенях семиозиса, имеющего место в обществе, и семиозиса, протекающего в природе ^[50]. Схема ступеней природно-культурного (социоприродного) семиозиса выглядит следующим образом: не знак – сигнал – симптом – невербальный знак – символ – Знак.

Становлению нового взгляда на взаимодействие ноосферы и семиосферы способствует развитие биосферологии и ноосферологии. Семиотический подход к окружающей человека действительности – ноосферной реальности – задает новые смыслы учению В. И. Вернадского о переходе биосферы в ноосферу, позволяет осуществить попытку его семиотической экспликации.

Идеи В. И. Вернадского о сфере труда и разума цивилизованного человечества, взятые как семиотическое исследование, формируются в лоне французской и русской религиозно-философских традиций: представлений П. Тейяра де Шардена (1881—1955) о ноосфере и идей П. А. Флоренского (1882—1937) о пневматосфере, которые также были наполнены глубоким знаково-символическим содержанием.

Поворотным, на наш взгляд, в этом отношении оказывается письмо П. А. Флоренского В. И. Вернадскому от 21 сентября 1929 года. В нем выражена мысль о неотъемлемой включенности знаковых и символических форм в космопланетарные процессы. П. А. Флоренский неоднократно подчеркивает, что В. И. Вернадский занимается «наукой о космосе», который «почти ограничивается биосферой». В письме философ развивает идею В. И. Вернадского об особой изотопичности живого вещества в контексте учений платоника Ксенократа, епископа Немезия и идей Григория Нисского, который развивает теорию сфрагидации – наложения душою знаков на вещество.

«Со своей же стороны, хочу высказать мысль, нуждающуюся в конкретном обосновании и представляющую скорее эвристическое начало. Это именно мысль о существовании в биосфере, или, может быть, на биосфере того, что можно было бы назвать пневматосферой, т. е. о существовании особой части вещества, вовлеченной в круговорот культуры или, точнее, круговорот духа (курсив мой. – О. Щ.). Несводимость этого круговорота к общему круговороту жизни едва ли подлежит сомнению. Но есть много данных, правда, еще недостаточно оформленных, намекающих на особую стойкость вещественных образований, проработанных духом, например предметов искусства. Это заставляет подозревать существование и особой соответственной сферы вещества в космосе» ^[10].

Как ученый В. И. Вернадский в начатой после этого письма работе «Научная мысль как планетное явление» в качестве главного вещественного образования, проработанного духом, рассматривает не искусство, а научную мысль, впервые придавая ей, по сути, космопланетарный характер. Думается, что можно вести речь и о мысли в целом, раскрывающейся в различных типах рациональности: мифологической, религиозной, философской, художественной, к чему В. И. Вернадский приходит в последние годы жизни, и что, на наш взгляд, находит свое выражение в термине «научная вера».

Можно с достаточной уверенностью утверждать, что идея культурной биогеохимической энергии, которая появляется у В. И. Вернадского в середине 30-х годов, есть своеобразное развитие мыслей, высказанных П. А. Флоренским. «Эта форма биогеохимической энергии присуща не только Homo sapiens, но и всем живым организмам. Однако в них она является ничтожной по сравнению с обычной биогеохимической энергией и едва <…> сказывается в балансе природы, и то только в геологическом времени. Она связана с психической деятельностью организмов, с развитием мозга в высших проявлениях жизни и сказывается в форме, производящей переход биосферы в ноосферу только с появлением разума» ^{[7, с. 127]}.

Как бы в ответ на мысли П. А. Флоренского о «космичности» биосферы в 1940 году В. И. Вернадский пишет: «Допускаю в Космосе существование живого вещества (может быть, с “разумом”) и полагаю, что наш человеческий разум не есть конец – (венец) – эволюционного процесса» ^{[35, с. 39]}.

При этом, если жизнь понимать как совокупность реальных живых организмов, то «“космическая жизнь” (так понимаемая) не может дать “космического сознания”» ^{[35, с. 39]}.

Именно идея пневматосферы явилась для В. И. Вернадского тем недостающим звеном, которое помогло ему перекинуть мост от биосферы в ноосферу, в которой определяющую роль играет человек как разумное живое вещество, созидающее культуру.

В работе «Научная мысль как планетное явление» мы обнаруживаем следующие строки: «Мы видим и знаем – но знаем бытовым, а не научным образом, что научная творческая мысль выходит за пределы логики (включая в логику и диалектику в разных ее пониманиях). Личность опирается в своих научных достижениях на явления, логикой (как бы расширенно мы ее ни понимали) не охватываемые. Интуиция, вдохновение – основа величайших научных открытий, в дальнейшем опирающихся и идущих строго логическим путем, – не вызываются ни научной, ни логической мыслью, не связаны со словом и с понятием в своем генезисе.

В этом основном явлении в истории научной мысли мы входим в область явлений, еще наукой не захваченную, но мы не только не можем не считаться с ней, мы должны усилить к ней наше научное внимание. Сейчас это область философских построений, кое-что выяснивших, но в общем область этих явлений находится в хаотическом состоянии» ^{[7, с. 146]}. В. И. Вернадский отводил научной интуиции важное место даже в собственных исследованиях. Так, у В. П. Зинченко мы находим интересное замечание: сам В. И. Вернадский писал, что он не знает, чем живое вещество отличается от неживого, но никогда не ошибается, отличая одно от другого ^[18]. Действительно, в рамках биосферно-ноосферного видения мира природа, человек – всё живое схватывается в восприятии целостно и практически мгновенно, симультанно.

В. И. Вернадский так описывает процесс «семиотизации» научного знания: «Мы видим только, что огромная область явлений, имеющих свой научно закономерный, теснейшим образом связанный с социальным строем, а в конечном итоге со строением биосферы – и еще более ноосферы – мир художественных построений, несводимых в некоторых частях своих, например в музыке или зодчестве, сколько-нибудь значительно к словесным представлениям – оказывает огромное влияние на научный анализ реальности» ^{[7, с. 147]}. Управление этим мало отражающимся в логике аппаратом познания для научного понимания реальности есть дело будущего науки.

В. И. Вернадский постоянно и упорно ищет научный выход, который бы совместил его биосферные искания с учением о ноосфере, которое он впервые озвучил в 1926 году. Эта тема не дает ему покоя. Особенно хорошо это видно из переписки ученого с коллегами, например с Б. Л. Личковым.

В 1940 году Вернадский пишет: «Пирс – сын знаменитого американского математика и сам крупный математик – считается одним из основателей прагматизма, но прагматистом он, очевидно, не является. Сейчас вышла впервые (он умер в 1914 г.) первая книга об его философии, и там она называется эмпиритицизмом. Я ее выписал. Может быть, она окажется ближе к моим философским исканиям, чем философский скептицизм» ^{[35, с. 11]}. Забегая вперед, скажем, что термин «эмпиритицизм» в отношении творчества Ч. С. Пирса не приживется и он станет известен как основоположник американской семиотической школы в философии.

В этот период творчества, который можно условно назвать «ноосферная (эйдетическая) семиотика», В. И. Вернадский тяготеет к иным формам эмпирических обобщений. Это уже не те формы, которые характерны для «Биосферы», трудов биогеохимической лаборатории, они гораздо глубже. Они касаются уже не биосферы с ее живым веществом, а ноосферы и ее разумного живого вещества. В 1940 году Вернадский пишет: «Я думаю, что бессловесно и бессознательно я в научной работе проникаю так глубоко, как не проникает философ и религиозный мистик-мыслитель, словесно мыслящие» ^{[35, с. 40]}. Вернадский подходит к познанию и пониманию феноменов, которые принципиально невербализуемы и в силу этого не могут быть предметом изучения «официальной» наукой. Именно здесь рождается столь дорогая уму и сердцу ученого ноосфера, которую он рассматривает исключительно как эмпирическое обобщение. На самом деле ноосфера у Вернадского предстает как обобщение эйдетическое, не столько логическое, сколько внерациональное, ощущаемое, понимаемое, но трудно выразимое.

Ноосфера в последних письмах и дневниковых записях мыслителя – некий символ, заклинание, знак. «На будущее я смотрю очень оптимистично.

Ноосфера есть реальная вещь» – примерно в таком ключе заканчивается большинство последних писем В. И. Вернадского ^{[35, с. 178]}. Следует обратить внимание на тот факт, что ноосфера упоминается им чаще всего применительно к будущему как некое состояние-аттрактор, но вместе с тем и реальное.

Ноосфера – знак будущего, которое в некоторых своих ипостасях уже приоткрывается человечеству, при этом направляя развитие цивилизации по определенному руслу. В 1944 году Вернадский пишет Б. Л. Личкову следующие строки: «…я думаю, что ноосфера есть эмпирическое обобщение, которое должно выразиться в реальных формах» ^{[35, с. 204]}. Своеобразный перечень этих реальных форм как «12 предпосылок ноосферы» представлен в статье А. Л. Яншина, включенной в книгу «Философские мысли натуралиста», вышедшую в 1988 году ^[63].

Ноосфера представляется Вернадскому реальностью потому, что она изменяет и направляет ход истории, как в рамках современных синергетических представлений будущее оказывает влияние на настоящее. Это ясно видно на примере отношения Вернадского к войне. Он считает (уже в самом начале боевых действий), что дело Гитлера безнадежно, но не в силу мощи Советского Союза и союзников, а по причине того, что Германия идет против стихийного геологического процесса, против ноосферы. «К большому для меня огорчению, я не могу здесь мотивировать во всей нужной силе вопрос о ноосфере, которую я считаю реальностью. Я думаю, что я прав. Этим объясняется моя полная уверенность в нашей победе и наступлении новой эры, если мы сделаем следствия из того, что происходит» ^{[35, с. 118]}.

Проанализировав логику становления учения о переходе биосферы в ноосферу, можно выдвинуть предположение, которое объяснит отсутствие законченной концепции в этом вопросе. В. И. Вернадский опередил свое время не столько в метафорическом смысле этого выражение, сколько в общенаучном. Он совершил своеобразную революцию в науке ХХ века: от эмпирического учения о биосфере, минуя интуитивное учение о семиосфере, он сразу перешел к эйдетическому учению о ноосфере. Это стало одновременно и исследовательской победой, и дало повод для критики «учения о переходе биосферы в ноосферу». Именно это превратило в умах некоторых ученых нашего времени сугубо научное открытие в мистическое предсказание, утопию с налетом религиозности.

В методологическом аспекте ученый прошел путь от понятия, суждения и умозаключения к ощущению, восприятию и представлению: от индукции и дедукции (что дало ему возможность создания биосферного естествознания), минуя аналогию (что не вылилось в обнаружение семиотической связи природы и культуры), до интуиции (что «превратило» биосферу в ноосферу).

Казалось бы, в размышлениях В. И. Вернадского «не достает» простой логики. На самом деле эта недостаточность связана не с «отсутствием логики», а с «измененной логикой» (по аналогии с «измененным состоянием сознания») – логикой не человека, но логикой самой жизни, самой биосферы.

Исчезновение одного звена из логической цепочки биосфера – семиосфера – ноосфера привело к своеобразной аберрации, которая обусловила, в конечном счете, возникновение искаженной картины современной реальности у человека, привыкшего в «правильном» мышлении традиционно обращаться к логике «формальной».

Учение о знаках (семиосфере), как оно рождается во второй половине ХХ века, есть тот инструментарий, с помощью которого человечество в целом и каждый индивид в отдельности могут почувствовать и увидеть ноосферу. По меткому выражению Т. А. Себеока, «семиотика никогда не рассказывает, чем является мир сам по себе, но описывает, что мы можем знать о нем; другими словами, предмет описания семиотической модели – не реальность как таковая, а природа, приоткрытая в результате человеческого познания» ^[41].

«Сквозь стекло смутно» обнаруживая и верно трактуя знаки разного уровня в рамках нашей космопланетарной системы, человечество, само того не сознавая, выступает творцом ноосферы, модели ноосферно-семиотического видения мира.

Знак в работах Вернадского принимает последовательно три обличия, которые формируют и соответствующие семиотические уровни проникновения в реальность: обличие прошлого (кристаллы и минералы), обличие настоящего (живое вещество и биосфера) и обличие будущего (разумное живое вещество и ноосфера). Он начинает с минералов – знаков прошлого, затем переходит к биосфере – знакам настоящего и в итоге приходит к ноосфере – знаку будущего.

Сознание В. И. Вернадского, основания которого следует искать в его детстве, в его воспитании и образовании (самообразовании), прошло долгий путь: возникнув как сознание семиотическое, оно выросло до сознания семиологического, трансформировавшись впоследствии в семиосознание. Семиосознание В. И. Вернадского не есть простая сумма семиотического сознания и семиологического сознания. При синтезе этих двух структурных элементов у сознания возникает свойство, которое напрямую не выводимо из свойств его составных частей. Соответственно, реконструируются три этапа творческого пути В. И. Вернадского. Первый этап – геологическая (натурфилософская) семиотика – охватывает период с окончания университета до 1920 года и связан с формированием семиотического сознания. Второй этап – биосферная (эмпирическая) семиотика – реализуется в рамках начала 1920-х и середины 1930-х годов и предполагает возникновение семиологического сознания.

Третий этап – ноосферная (эйдетическая) семиотика – занимает последние годы жизни мыслителя и соответствует уровню семиосознания в целом.

Именно внутренняя связь биосферного, семиосферного и ноосферного аспектов в творчестве В. И. Вернадского позволили Вяч. Вс. Иванову сформулировать основные принципы современной ноосферологии, в которых утверждается представление о том, что «единство современного знания обнаруживается <…> в сходстве принципов, определяющих вектор последующего развития: антропного принципа в физике, согласно которому значения космологических параметров уникальным образом благоприятны для развития жизни и разума; принципа Дана—Вернадского, по которому в ходе геологического времени непрерывно изменяется в сторону усложнения центральная нервная система (мозг); наконец, предложенного в последнее время семиотического принципа, согласно которому, в конечном счете, (при наличии тупиковых ветвей и длительных остановок, а также циклов, известных и в других сферах эволюции) в истории культуры отбираются именно те знаковые системы и тексты, которыми развитие человечества направляется в сторону ноосферы (в понимании П. Тейяра де Шардена и В. И. Вернадского)» ^[20].

Ноосфера развертывается перед семиотическим субъектом в совершенно ином свете, проявляется через «данную человеку в ощущении» знаковую и символическую (семиотическую) реальность. Так ноосфера становится ближе и понятнее современному Homo semeion (человеку семиотическому); возрастает ее практическая значимость и мировоззренческий потенциал. Семиосфера же рассматривается как космопланетарная область функционирования естественных и искусственных языков, знаковых систем, отдельных знаков, символов, симптомов, сигналов, которые отражают развитие ноосферы. Она, как «очеловеченная», анропологизированная инфосфера, выступает в качестве концептуального ядра ноосферной сверхсистемы, соединяя в онтологическом плане природу и человека (общество).

Процессы коэволюции ноосферы и семиосферы представлены взаимодополнительностью основного ноосферного закона и универсального семиотического закона. Основной ноосферный закон, сформулированный И. В. Дмитревской, – информация генерирует энергию, энергия структурирует вещество – раскрывает механизм образования знака ^[15]; универсальный семиотический закон – вещество развертывается в энергию, энергия «распаковывается» в информацию – раскрывает механизм порождения информации. Тем самым обнаруживает себя ноосферно-семиотический круговорот знаков (вещества, энергии и информации) в биосфере-ноосфере.

Семиогенез (и семиосферогенез) – эволюция знаковой организованности – выступает в качестве фактора организованности биосферы-ноосферы и может быть представлен как одна из биогеохимических функций живого вещества. Процесс перехода биосферы в ноосферу опосредуется становлением и развитием природного и культурного семиотического поведения и семиотической организованности как следствие действия в живом веществе культурной биогеохимической энергии. Ноосферная эпоха в развитии человеческой цивилизации может быть рассмотрена не только через призму биогеохимических принципов, сформулированных В. И. Вернадским ^[6], но и через контекст созвучных ноогенных биогеохимических принципов, раскрывающих логику негэнтропийных (эктропийных) процессов в ноосфере: культурная биогеохимическая энергия (ноогенная миграция семиотических элементов, знаков) в ноосфере стремится к максимальному своему проявлению (первый принцип); при эволюции живого вещества в ноосфере выживают те социальные и социоприродные организмы, которые своей жизнедеятельностью увеличивают (накапливают и усложняют) нообиогенную геохимическую энергию (второй принцип).

Данные принципы свидетельствуют, что мысль (в том числе научная) – это планетное явление, космопланетарная форма ноосферно-семиотического бытия человечества.

На современном этапе развития человеческого общества возникает новый вид сознания – семиосознание – специфическая форма духовного бытия человека (человечества), особая форма общественного сознания, в которой находят отражение знаковые феномены космопланетарного существования Вселенной, космоса, природы, общества и человека, характеризующаяся постоянным взаимопостижением и взаимопорождением смыслов семиотического всеединства Универсума ^[43].

Ноосферный подход указывает на то, что феномен сознания связан с обоими полушариями головного мозга. Правое полушарие (аналоговое) ответственно за работу с информацией и знаками природного плана, а левое (дигитальное) – за информацию и знаки общественного культурного происхождения. Однако процессы цефализации и развития сознания, очевидно, предполагают не исключительно структурно-функциональные изменения.

Так, по мнению В. И. Вернадского, «в развитии ума можно увидеть проявления не только грубо анатомического, выявляющегося в геологической длительности изменением черепа, а более тонкого изменения мозга, связанного с социальной жизнью в исторической ее длительности» ^{[7, с. 55]}. Значит, можно говорить не только о функциональной асимметрии полушарий головного мозга, но и о «семиотической асимметрии сознания».

Термин «семиосознание» рассматривается в широком понимании, соответствующем формационному подходу, ибо в методологическом плане от категорий общественно-экономических формаций через категории духовных формаций совершается переход к категориям семиотических формаций. Этот процесс осуществляется посредством семиотизации и семиологизации духовного бытия человека и проявляется в формировании семиологической функции современного человечества ^[40].

Семиологическая функция, актуализирующаяся лишь на субстрате живого разумного вещества (Homo sapiens sapiens), задает семиотические парадигмы понимания, объяснения, опережающего отражения, диагностирования, прогнозирования сложных социоприродных и социокультурных систем (расширяющихся до пределов Вселенной). Семиологическая функция интеллигенции заключается не только в том, чтобы «осмысливать жизнь» (В. И. Вернадский), но и в том, чтобы «прописывать» образы сверхсистемности (своего рода знаки будущего). Она, в частности, предстает в формах опережающего отражения, проявляется как способность увидеть то, чего нет, но возможно, действительно (а по Гегелю – «все разумное действительно»), и, более того, – как «достичь невозможного» (в синергетической терминологии – «состояние-аттрактор»).

Реализация семиологической функции позволяет обществу прорваться из меона современного техногенного развития в ноосферную реальность.

Вследствие этого современная глобализирующаяся цивилизация предстает как общество не только информационное (компьютерно опосредованное), но и семиотическое (семиотическая цивилизация), то есть такое, которое вступает в «новый диалог с природой», предполагающий нахождение в постоянном процессе взаимопорождения и взаимопостижения смыслов природы и культуры.

Основания этого нового диалога с природой коренятся в устойчивости мирового существования человеческой цивилизации, решении ноосферных (ноосферно-семиотических) конфликтов – конфликтов «кодов» и «декодеров». С точки зрения системного подхода данный феномен имеет несколько измерений: концептуальное, структурное, субстратное. Противостояние на концептуальном уровне – противостояние системообразующего свойства: материального и духовного производства, срезов бытия. На структурном уровне – это «ситуация перекрестных целей» общества и природы, биосферы и техносферы, техносферы и культуросферы и т. д. На субстратном уровне – столкновение семиотических субъектов, «персональных семиосфер», конфликты «текстов» (в широком толковании термина).

Первая форма ноосферного конфликта – экзоконфликт – предполагает отсутствие дешифрующих кодов, действующих внутри системы «Человек – Природа»; вторая форма – эзоконфликт – подразумевает отсутствие эффективной системы тождественности кодов между семиотическими субъектами – национальными культурами (локальными семиосферами) и индивидами (персональными семиосферами).

С проявлениями в современных условиях антиноосферных тенденций тесным образом связана проблема семиотических ресурсов ноосферного (устойчивого) развития ^[44]. Семиотические ресурсы можно определить как совокупность знаково-языковых средств различных семиотических систем, с помощью которой обеспечивается становление, направляемое и управляемое развитие организованных или самоорганизующихся систем. Классификация ресурсов ноосферного развития может проводиться по разным основаниям, в зависимости от чего они подразделяются на следующие типы:

— природные, антропные и социальные;

— возобновимые и невозобновимые;

— естественные и искусственные;

— экзосемиотические и эндосемиотические;

— реликтовые, современные и фьючерные.

Особое значение имеет в настоящее время кластер «фьючерных семиотических ресурсов», то есть так называемых «программ на вырост» (В. С. Степин). Полифункциональность знаков и знаковых систем, реализуемый ими потенциал опережающего отражения обеспечивают повышение вероятности прогностической функции («сакральный» знак говорит о том, что произойдет). Поэтому именно фьючерные семиотические ресурсы, опираясь на исторический опыт цивилизационного развития, и являются главной предпосылкой «ноосферной синергии будущего».

Наиболее значимым фактором устойчивости (ноосферности) человечества может считаться модель ноосферно-семиотического образования ^[44], целью которой выступает формирование универсумной, ноосферной личности, обладающей знаниями, умениями и навыками для постижения Универсума (прочтения его знаков) – универсальным умом, позволяющим семиотически адаптироваться к изменяющимся условиям пребывания в системе «Природа – Человек – Общество».

Семиотическое измерение ноосферного образования обнаруживает себя в формировании следующих умений и навыков:

1) распознавать тексты (сигналы, симптомы, знаки, символы и т. д.) в контексте системы «Природа – Человек – Общество»;

2) видеть многоуровневость смыслов в том или ином явлении, процессе, предмете;

3) анализировать факт (социальный, поведенческий, природный и др.) как знак со всех возможных (доступных разуму) точек зрения;

4) определять системную и структурную взаимосвязь знаков и символов в рамках конкретной семиотической ситуации;

5) вскрывать функциональную нагрузку того или иного сигнала, симптома, знака, символа и ту конечную цель, которой он служит в контексте определенной системы;

6) оперировать природными и культурными сигналами, симптомами, знаками, символами с целью социализации и идентификации в рамках социума;

7) формировать мировоззрение и выстраивать соответствующую (адекватную) действительности ноосферную картину мира.

Подчеркнем, что в задачи ноосферно-семиотического образования не входит задавать жесткую систему национальных семиотических координат. Это невозможно уже в силу современной раздробленности наций по расовому, этническому, конфессиональному признакам. Это и не целесообразно – в свете процессов глобализации и мультикультурализации, которые в последнее время все более определяют жизнь мирового сообщества.

Право на образование – одно из основных прав человека. Это зафиксировано не только в Конституции российской Федерации (ст. 43), но и в многочисленных международных документах (Всеобщая декларация прав человека, Всемирная декларация об образовании для всех).

На современном этапе развития системы образования меняется характер причинно-следственных связей: если раньше образование было доступно лишь обеспеченным людям, то в наше время люди наиболее образованные становятся наиболее обеспеченными. «если прежде общественное богатство измеряли объемом производства, то теперь для этого чаще всего применяется индекс развития человеческого потенциала, включающий в качестве одного из трех основных компонентов и индекс образования» ^[29].

В рамках глобализации современной общественной жизни все чаще на первый план выдвигается образование. Этот процесс выражается в резко ускоряющейся унификации образовательных систем различных стран и превращения образования в одну из разновидностей бизнеса.

В современной экономике с быстро меняющимися технологиями, ростом профессионального знания и профессиональных требований все труднее обеспечивать многолетнее дорогостоящее образование, учитывая огромное число желающих его получить.

«В новейшей эволюции высшего образования происходит постоянное обновление национальных образовательных систем в направлении их взаимного сближения, достижения всеобщей сопоставимости. Растущая глобализация способствует быстрому развитию международного межвузовского обмена студентами, аспирантами, преподавателями. расширяется экспансия ведущих университетов некоторых стран (например США), которые создают свои многочисленные филиалы и кампусы. и главное – устанавливаются и утверждаются единые критерии оценки качества образовательных программ, отраслевые и межотраслевые стандарты, ориентированные на потребности конкретных групп. В этих обстоятельствах вуз не может повысить конкурентность, если не обеспечит студенту возможность войти в международные сети непрерывного образования» ^[51].

В наиболее развитых странах высшее образование становится весьма выгодной отраслью бизнеса и все быстрее включается в круг интересов транснациональных корпораций, начинающих ставить национальные задачи в области образования и науки (Япония, США), учреждающих научно-образовательные фонды, представляющих гранты, стипендии иностранным студентам и специалистам. Развитые страны приобретают таким образом интеллектуальный капитал, получая осязаемые дивиденды.

В результате взаимопроникновения различных сфер деятельности разных стран в процессе глобализации общественной жизни увеличилось число иностранных студентов, появилась насущная потребность в мобильности высшего образования, что повлекло необходимость признания дипломов разных стран, выработки стандартизации структуры образования. Поставленные вопросы нашли отражение в Болонском процессе (введение в Европе к 2010 г. двухуровневой системы высшего образования, переход на унифицированные стандарты качества образования, определяемые и проверяемые неправительственными международными агентствами, взаимное признание полученных степеней и квалификаций во всех странах Болонского соглашения).

Болонский процесс выражается как в обновлении содержания профессионального образования, так и в его стандартизации, а также в обеспечении академической мобильности студентов между образовательными учреждениями ряда стран–участниц путем введения системы образовательных кредитов (зачетных единиц), сопоставимых на образовательных рынках.

Существуют три позиции по отношению к внедрению России в Болонский процесс: 1) приверженцы всеобщей и скорейшей перестройки российского образования на болонских началах (результат – повышение социальных гарантий прав граждан в системе образования); 2) сторонники плавного перехода при максимальном сохранении достижений отечественного образования; 3) противники (разрушение отечественного образования и превращение россии в сырьевой придаток развитых стран в системе международного разделения труда).

Несомненно, положительными моментами Болонского процесса являются следующие: объявленная добровольность вступления в него; самостоятельность вузов в принятии решений и выбора стратегий обучения; контроль качества образования и признание дипломов другими государствами; создание условий обеспечения доступности высшего образования для всех слоев населения; мобильность студентов и практическая возможность учиться в разных вузах; повышение эффективности и привлекательности национальной системы образования для иностранных студентов.

К минусам, связанным с особенностями внедрения Болонского процесса в систему российского образования, следует отнести: форсированное административное внедрение болонских принципов; принудительное введение бакалавриата и сокращение сроков специальной подготовки (на 40 %) за счет предметов, обеспечивающих фундаментальность знания; приоритет западноевропейской традиции образования перед отечественной; угроза «утечки мозгов» и волны эмиграции выпускников с «конвертируемыми» дипломами без реальной перспективы найти высокооплачиваемую работу; несоответствие между желанием российского студента учиться за границей и материальными возможностями их родителей; конкурсный отбор для обучения на старшей ступени высшего образования, ограничения на отсрочку от службы в армии ^[48].

Существует мнение, что все вышеперечисленные плюсы находятся на стадии добрых намерений, которые расходятся с действительностью, начиная с законодательства в сфере образования и заканчивая воплощением принятых законов на местах.

С этим связаны новые вопросы. Согласно имеющемуся опыту ^[59] модель образования с разделением дисциплин на группы (А, В, С) и балльно-рейтинговой системой обучения при сохранении традиционной посеместровой системы высшего образования является недееспособной, так как возникают проблемы с равномерностью нагрузки преподавателя, сложности с построением индивидуальной траектории обучения студента и отсутствием методической и технической базы для обеспечения и контроля самостоятельной учебной деятельности студента.

Реформирование системы отечественного образования – вопрос неоднозначный. Распространены упреки в том, что реформы очень часто проводят, игнорируя уже достигнутые результаты и отечественный опыт, с оглядкой на западные страны.

Помимо этого, ведутся многочисленные споры об имеющейся практике введения обязательного еГЭ для выпускников школ (подмена установки на логику познания на заучивание терминов и определений и проверку памяти), о внедрении тестовых методов контроля успеваемости (не всегда корректно заданные вопросы), создании федеральных университетов при выраженной самобытности учебной программы каждого вуза (усложнение управления системой высшего образования и снижение ее эффективности), вводе военных центров по подготовке офицеров запаса вместо военных кафедр с обязательной службой в армии по окончании обучения (потеря гражданской квалификации), выпуске в свет новых стандартов без содержательной части (указание необходимых для изучения дисциплин), ведущих к разнобою в содержании образования в пределах одной специализации ^[4].

Именно благодаря философско-методологическому подходу экологическое образование становится тем, чем оно и должно быть: непрерывный процесс обучения, направленный на усвоение систематизированных знаний об окружающей среде, умений, навыков природопознавательной, природоохранной деятельности, формирование основ экологической культуры ^[56].

Экологическое образование – непосредственное усвоение всего комплекса экознаний, в том числе и процесс подготовки специалистов-экологов. В тоже время термин экологизация системы образования характеризует уровень проникновения идей, понятий, принципов, подходов науки – экологии в иные дисциплины, а также подготовки экологически грамотных специалистов самого широкого профиля: инженеров, врачей, экономистов, социологов и т.д. ^[30].

А. Швейцер, обосновавший основополагающий принцип универсальной этики – принцип благоговения перед жизнью, писал: «…Я – жизнь, которая хочет жить среди жизни, которая также хочет жить. Непостижимым в моей воле к жизни является то, что я чувствую себя вынужденным участливо относиться ко всякой воле к жизни, которая присутствует в бытии рядом с моей. Сущность добра – сохранение жизни, содействие жизни, ее становлению как высшей ценности. Сущность зла – уничтожение жизни … в ее развитии» ^[61].

Как отмечает Г.Н. Каропа, антропоцентрическая парадигма ограничивает творческое, альтернативное мышление современного общества, существенно сужает сферу применения идей экологической этики, затрудняет достижение истинной междисциплинарности экологического образования. В целом, она препятствует осуществлению личностных и социальных перемен с целью достижения долговременного устойчивого развития всего мирового сообщества. Антропоцентрическая парадигма в содержании экологического образования проявляется также в форме фрагментарности знания, в господстве философии академического (когнитивного) обучения («знания – ради знаний»), в определенном навязывании учащимся содержания, способов и методов учебной и внеучебной деятельности ^[23].

Особое значение приобретает решение вопросов, связанных с изменением роли науки в обществе, особенно с переходом общества на постиндустриальный путь развития; вопросов гуманизации, гуманитаризации научного знания, социальной и нравственной ответственности ученого.

Следует ли из этого, что существующий в настоящее время информационный тупик имеет для ноосферы фатальный характер? С одной стороны, в свете истории развития информационных форм предыдущих этапов (например, книгопечатания) такой вывод представляется преждевременным. Как известно, резкий рост общего количества печатных трудов породил определенные проблемы с ориентированием в море печатной продукции, выбором желаемой тематики, которые постепенно были практически решены посредством формирования централизованных каталогов, специальных реферативных изданий и т. п. Нечто похожее происходит и в современных глобальных сетях: создаются специализированные информационные поисковые системы, каталогообразные хранилища энциклопедического характера, конгломераты серверов, объединенных общей тематикой (например, новостные страницы) и т. д. Разумеется, все эти методы в чем-то несовершенны и обладают определенными ограничениями, но в конце концов глобальные компьютерные сети по сравнению, например, с традиционной бумажной печатью существуют крайне недолго, так что за соответствующее время все эти недостатки могут быть сведены к приемлемому минимуму.