Идеи солидаризма в концепции построения гражданского общества в России

Солидаризм — это учение об обществе, утверждающее солидарность его частей. Первым солидаристом считается французский мыслитель и общественный деятель Пьер Леру (1791–1871), хотя сам термин «солидаризм» появился уже после него. Солидаризм возник как ответ на популярные в то время идеи коммунизма и социализма, проповедовавшие классовую борьбу, вульгарный экономизм, верховенство эгоистических интересов. Сторонники этого подхода стремились не к обострению классовой и иной борьбы, а, наоборот, к гармонизации общества насколько это возможно.

В центре внимания солидаризма стоит человек, личность, целью которой является максимальное раскрытие своих способностей, реализация себя. Но в то же время, человек не существует в вакууме — он существует в обществе. Леру писал: «То, что человек считает своей жизнью, не принадлежит ему полностью и не пребывает только в нем: она в нем и вне его; она частично пребывает в других людях и в мире, который его окружает... Для того, чтобы он существовал и чувствовал себя существующим, необходимо, чтобы некоторое количество существ было сгруппировано вокруг него и гармонизировано определенным образом, чтобы то „Я“, которое его составляет, воплощаясь в эти объединенные с ним существа, находило бы себя всегда вовне и представлялось бы ему во все моменты его существования» ^[20].

У Леру было много последователей. Широкое распространение идеи солидаризма получили и в России. Не будет преувеличением сказать, что в определённой мере солидаризм присутствовал в России задолго до XIX века. По сути, идея общественной солидарности была очень близка идеологии славянофилов. Здесь нельзя не сказать об известном русском философе Хомякове, основателе учения о соборности, т.е. о сочетании свободы и единства общества, объединённого общей любовью к одинаковым абсолютным ценностям. Понятие «соборность» было сформулировано А. С. Хомяковым как обозначение «свободного единения людей, основанного на христианской любви, направленного на поиски совместного коллективного спасения» ^[39]. Данное воззрение стало первоначально результатом глубокого освоения подлинного смысла христианского вероучения и актуализации религиозного понятия «кафоличность» или цельность. Но постепенно категория соборности превращается из чисто религиозной в философско-религиозную и рассматривается как способ постижения основ всей человеческой жизни, как способ постоянного преодоления отчужденности и раскола в человеческом обществе.

Хомяков и его последователи выводили общественную соборность из соборности Церкви. Соборность Церкви подразумевает её пространственную и временную универсальность: они предназначена «обнимать» собою всех людей и существовать до скончания веков. Опираясь на это, славянофилы призывали строить общественную жизнь на тех же принципах. Это должно было предотвратить вражду как внутри общества, так и между разными обществами, т.к. в итоге все они должны были слиться в одно. Понятие соборности выражает не господство общества над индивидом, но существование общества как «коллективной личности», гармоничное развитие всех его частей. Соборность общественной жизни, по Хомякову, является критерием соответствия этой жизни христианским идеалам.

Понимание соборности как духовной ценности, благодаря которой русский человек, как самостоятельная личность, развиваясь внутри целого, осознает неразрывность связи личного и надличного, общества и «вселенского» начала, является отличительной чертой русского национального сознания, без которого немыслима атмосфера русской духовности.

Эти, несомненно, положительные качества соборности отмечали в своих трудах многие русские мыслители. Соборность, или, по выражению Н. А. Бердяева, «коммюнотарность», как свободная внутренняя социальность, исключает нивелировку личности и растворение индивидуальности в массе. Вл. Соловьев полагал соборность основной формой нравственной организации человечества. Эта нравственная солидарность, в отличие от естественной, образует, по его мнению, «истинное братство, в котором заключается для человека положительная свобода и положительное равенство» ^[32].

Соборность — это органичная составляющая менталитета русского народа, и на протяжении всей истории России она пронизывает межличностные и межэтнические отношения, культуру, политическую систему, экономику и такие значимые стороны жизни страны, как православное богослужение, русская музыка и иконопись, особенности сословного взаимодействия и принципы национальной политики.

Многие современные исследователи рассматривают развитие принципа соборности только в русле его христианско-богословского смысла, характеризующегося вовлеченностью человеческой души в свободный союз на основе общей веры и любви к Богу. Кроме того, ни для кого не секрет, что смысловое содержание русской философии сформировалось в ходе освоения православия средствами философского разума. И категория соборности в большинстве случаев, и это вполне справедливо, трактуется в русле доктрин кафоличности, Богочеловечества, Всеединства.

Попытки выделить секулярные черты соборности вызывают упреки со стороны некоторых, в том числе серьезных, исследователей русской философии. Так, С. С. Хоружий пишет: «Что же до социальной философии, то здесь значительные и зримые влияния идеи соборности сочетались с небезопасным смешением понятий. Принцип соборности в русской мысли весьма часто пытались применять к устройству общества, построению социальных теорий и моделей, но при этом обычно игнорировали специфически церковную суть понятия, его благодатную природу. Почти всегда соборность здесь понималась как некий идеализированный коллективизм. принцип социальной гармонии, основанной на нравственных началах взаимной любви, взаимного принятия и ответственности» ^[40].

Ему вторит пастор (выделено нами — О. Щ.) Александр Черепанов из Екатеринбурга: «Понятие же „соборность“, если оно хочет иметь отношение к Богу, должно быть понятием метафизическим. а не социальным. То есть оно должно исчерпывать всю мыслимую глубину человека и, сверх того, обосновывать возможность межчеловеческого общения и понимания, понимания на уровне некоего действительно Божественного метаязыка, т. с. служить синонимом предельного понимания (одной личностью другой в их собственной индивидуальности, в их непохожести одна на другую)» ^[41].

Однако, обратившись к многовековой истории становления духовного опыта русского народа, имсюшсго корни не только в религиозном самосознании, но и в политическом, правовом, эстетическом, экономическом и даже обыденном, хочется отметить, что религиозность и секу-лярность - это не полярные качественные характеристики духовности, а различные формы ее осуществления, в том числе и в реализации соборного принципа. В этом вопросе мы адресуемся к мнению известного исследователя в области изучения соборной феноменологии В. И. Холодного, который пишет: «В этом плане религиозность и секулярность представляют собой масштабные исторические формы (или типы) реализации пространственного существования соборности, которую следует трактовать как концентрацию в целостной душе человека личностного, коллективистского и космического начал духовного и производного от них комплекса спонтанных переживаний и общеаксиологических ориентаций (архетипических ценностей)» ^[44].

Найти подтверждение представлений о возможности смещения поля философской рефлексии принципа соборности в область социальной философии можно в исследованиях классиков русской философской мысли. Так, например, А. С. Хомяков и его единомышленники славянофилы во многих своих произведениях доказывали, что специфика развития и роста национального самосознания и особенности смыслоформирования национальной идеи неминуемо связаны с историческим опытом русского народа, с византийским богословием, с российской общннностью, с книжностью Древней Руси. Выдающийся русский философ С. Л. Франк в своей работе «Духовные основы общества» в качестве трех важнейших составляющих соборности последовательно называет «единство брачно-семейное», затем «религиозную жизнь» и, наконец, «общность судьбы и жизни всякого объединенного множества людей» ^[38].

Русское слово «соборность» не имеет аналогов в других языках, и это особо отмечает в своих размышлениях русский философ, поэт и ученый Вяч. Иванов. Он размышляет о том, что понятие «соборность» «почти непередаваемо на иноземных наречиях», и лишь для русских в нем звучит что-то «искони и непосредственно понятное, родное и заветное, хотя нет ни типического явления в жизни, прямо и всецело ему соответствующего, ни равного ему по содержанию единого логического понятия — «концепта» ^[13].

Позже, чем Хомяков, но независимо от него, развивал идеи солидаризма и Николай Фёдоров — автор «философии общего дела» и основоположник русского космизма. Если Хомяков был противником западноевропейского рационализма, то Фёдоров к нему был настроен менее радикально. Одной из его центральных идей была идея о союзе между мужами учёными и неучёными, который должен способствовать прекращению войн и прогрессу. Фёдоров утверждает, что жизнь учёных находится в непосредственной зависимости от труда людей неучёных, что они, как более просвещённые, обязаны осознать это и способствовать росту сознательности и солидарности остальных членов общества. В результате это понимание должно охватить всё человечество, которое должно объединиться под знаменем общего дела — воскрешения отцов.

Были в русской традиции и другие философы-солидаристы. Так, Пётр Кропоткин писал о «законе солидарности»: «В любом обществе животных солидарность является законом природы, гораздо более важным, чем пресловутая борьба за существование, добродетель, которую воспевают нам буржуа на все лады для того, чтобы мы окончательно отупели. ...что в мире животных и человека закон солидарности является законом прогресса и что принцип взаимопомощи, так же как и мужество и индивидуальная инициатива, из него проистекающая, обеспечивает победу тому из видов, который лучше научился применять их» ^[6]. Семён Франк уже в ХХ веке также говорил о солидарности и, продолжая традицию славянофилов, апеллировал к соборности: «В отличие от внешнего общественного единства, где власть целого нормирует и ограничивает свободу отдельных членов и где единство осуществляется в форме внешнего порядка, разграничения компетенции, прав и обязанностей отдельных частей, единство соборности есть свободная жизнь, как бы духовный капитал, питающий и обогащающий жизнь его членов» ^[37].

В условиях развития рыночных отношений и демократических процессов, осмысления и восприятия идеологических образцов стран западной демократии поиск основ духовной консолидации общества становится актуальной проблемой современной России. В качестве основополагающего концепта в этом смысле предлагаются различные варианты: от русской национальной идеи, православия, патриотизма до возрождения коммунистической идеологии. Однако, в силу объективных причин, ни одно из вышеуказанных направлений не воспринимается российским социумом безоговорочно. Первое — в силу многонационального состава российского общества; второе — отчасти по той же причине, а отчасти из-за того, что православие для большинства граждан России является, скорее, культурной традицией, нежели истинным религиозным убеждением; третье — потому, что патриотизм по-прежнему понимается только как государственный (требующий самопожертвования и безоговорочного подчинения), четвертое — в силу преувеличенной негативизации последствий советского опыта. Поэтому и ученые, и политики, понимая важность создания национального проекта, отвечающего российским условиям, адресуются к фундаментальным основам и чертам социальной, политической и культурной жизни российского государства с целью предложить, на основе внимательного анализа, оптимальный вариант развития. В числе этих фундаментальных основ находится и принцип соборности — как способ организации общественной жизни русского народа, как форма его деятельности по единению во имя высших ценностей. Однако насколько реалистично полагаться на принцип соборности как на один из факторов преодоления кризиса в российском обществе?

В ХХ веке солидаризм стал идеологической базой для Народно-трудового союза российских солидаристов (НТС) — политической организации русской эмиграции. Учреждён союз был 1 июня 1930 года на съезде в Белграде: тогда он объединил большинство разрозненных молодёжных групп Югославии, Франции, Болгарии, Голландии в единую организацию. Члены НТС активно пропагандировали и развивали учение солидаризма, активными солидаристами были Георгий Гинс и Роман Редлих.

Солидаризм является одной из форм экономико-политического устройства общества, в рамках которой выстраиваются отдельные группы общественных отношений — личностные, социальные, т. е. коллективистские, правовые и хозяйственные. Об этом фактически говорил Г. К. Гинс, рисуя спектрограмму общественных отношений с определением в ней солидаристических элементов государства будущего. Данная спектрограмма имеет огромное значение для теории солидаризма, так как с её помощью определяются сущностные и идентификационные элементы этого учения.

Всё названное есть определение цели гражданственно-политической деятельности общества. Это — стратегия научного поиска, главная задача теоретических изысканий в сфере оптимизации социальных отношений на основе солидаристических принципов. Однако не менее важно в теоретическом плане, а в практическом — ещё более значимо, определение способов солидаризации общественных отношений. Здесь своё слово должна сказать наука о территориальном управлении, так как именно в этой сфере деятельности общества и через неё реализуются — или, точнее, должны реализовываться — солидаристические идеи социальной оптимизации. Геокибернетика, синтезируя теорию территориального управления, является ведущей в деле обобщения достижений по определению способов солидаристической организации общества.

Формулирование цели и определение способов солидаризации общественных отношений могут быть эффективными только при условии всестороннего знания феномена солидаризма как учения и социально-политического явления, что в свою очередь возможно лишь на базе хорошего знания истории формирования представлений о нём. Согласно мнению Г. К. Гинса, имеет место, можно сказать, французско-русская линия развития солидаристических представлений. Этот учёный отмечал вклад в данное учение таких французских философов, социологов, экономистов и юристов, как Фредерик Бастиа, Огюст Конт, Эмиль Дюркгейм, Леон Буржуа, Шарль Жид, Леон Дюги (о содержании представлений названных теоретиков и практиков кратко говорится в авторской брошюре «Золотая середина, или Солидаризм как идеальная общественно-политическая формация»). Учитывая, несомненное существование научной наследственности, можно утверждать, что в этом случае идейные корни солидаризма уходят в труды великих французских теоретиков-вольнодумцев — Франсуа Вольтера, Дени Дидро, Жан-Жака Руссо.

Замечу, что наследием идей данной «могучей кучки» стала, как известно, и социалистическая идея, практически реализованная попытками построения соответствующего общественно-политического строя сначала во Франции в 1792 году, а затем, через столетие с небольшим, — и в России. Был такой «грех» и у Германии в 1918 г., но просуществовал он недолго, довольно быстро трансформировавшись в национал-социализм, то есть фашизм. Болеют этой социально-политической болезнью и сегодня некоторые страны мира: классически — Куба и КНДР, специфически — Китай, потенциально — Венесуэла и ряд стран Латинской и Центральной Америки. Данное социалистическое наследие, конечно, отрицательно сказывается на доверии к французской «вольнодумческой школе», однако следует взвешенно относиться к нему, ни в коем случае не отвергая в целом базовые ценности французского вольнодумства — идеи всенародного равенства, братства и свободы (как нельзя «выплёскивать ребёнка с грязной водой»). В этом случае необходимо понимать, что именно эти принципы, номинально реализуемые при практических попытках социалистического строительства, а потому идентифицирующиеся у большинства людей мира с пресловутым коммунизмом, являются той частью социалистической доктрины, которую следует брать в концепцию солидаризма (категорически не приемля способы установления и методику становления социалистического строя).

Заканчивает французско-русскую линию зарождения солидаризма как социально-политического учения профессор Гинс упоминанием трудов социолога и географа кн. Петра Кропоткина и историка, социолога и юриста проф. Московского и Петербургского университетов Максима Ковалевского. Что, безусловно, верно. Оценивая вклад исследователей этой линии в целом, Г. Гинс констатирует, что ими «предложен удачный термин, дано общее направление, но законченного и обоснованного учения не создано» ^[7].

Вместе с тем, вызывает определённое недоумение абсолютное игнорирование Гинсом ещё одной интересной и так же весьма — если не более — продуктивной в идейно-теоретическом плане научно-философской линии, которую можно условно называть немецко-русской. Условно потому, что таковой она была лишь на начальной стадии своего развития, довольно быстро трансформировавшись в сугубо русское философское течение, по причине чего и называется соответствующим образом, а именно русским космизмом. Так, если первые представители русского космизма писатель, поэт и философ Александр Радищев, писатель и любомудр кн. Владимир Одоевский, драматург и философ Александр Суховό-Кобылин находились под большим влиянием немецких философов-идеалистов — соответственно Иоганна Гердера, Фридриха Шеллинга и Георга Гегеля, то все остальные русские космисты, начиная с Николая Фёдорова, базировали свои представления преимущественно или сугубо на православной философии, по понятной причине не могущей быть идентичной идеалистически лютеранско-немецкой.

Как видим, данная линия начиналась задолго до подключения к разработке теории солидаризма русских представителей французско-русской линии. Кроме того, в отличие от последних, русские космисты (помимо уже названных, это такие учёные-любомудры, как В. С. Соловьёв, В. И. Вернадский, С. Н. Булгаков, П. А. Флоренский, Н. А. Бердяев, В. Н. Муравьёв, А. К. Горский, Н. А. Сетницкий, Н. А. Умов, К. Э. Циолковский, А. Л. Чижевский, В. Ф. Купревич и др.) всё-таки создали достаточно стройное учение; хотя и не направленное непосредственно на солидаризм, но тесно с ним связанное. Так что, изучение содержания представлений русских космистов, утверждавших активно-эволюционную доктрину совершенствования духовно-нравственной сущности человека (реального превращения его в богочеловека) и преобразования окружающего — природного и социального — мира, вне сомнения, не просто желательно, а обязательно, при анализе истории теории солидаризма.

Особую когорту учёных, либо близких по духу к солидаризму, либо непосредственно разрабатывавших основы этой теории, составили русские эмигранты ХХ века, в большинстве своём насильственно изгнанные из страны преступно-кровавым большевицким (ленинско-сталинским) режимом. Это, помимо уже упоминавшихся юриста и экономиста-солидариста Г. К. Гинса и религиозного философа Н. А. Бердяева, философ-идеалреалист Н. О. Лосский, философ-солидарист С. А. Левицкий, философ-государствовед И. А. Ильин, социолог П. А. Сорокин (несколько особняком стоит парадоксальный, запутавшийся во мнении о солидаризме, или, точнее, о «солидаристах», но фактически думающий солидаристически в части требований социально-политической нравственности людей, публицист И. Л. Солоневич).

История теории, безусловно, нужна и важна (вспомним слова Иоганна Гёте из его бессмертного «Фуста»: «Суха теория, мой друг / Но древо жизни пышно зеленеет»). Однако не менее важным является знание характера практической деятельности в зоне рассматриваемой теории. Начиная с её биологических основ и самых начальных периодов социальной истории. В нашем случае — с практики функционирования народных вече. Включая в последующем историю более политически цивилизованных институтов народного представительства — земств и городского самоуправления. В том числе рассмотрение особенностей истории оригинального, характерного во многом лишь для России органа сельского самоуправления — сельской общины, сельского мира, разновидностью которого был — и сегодня потихоньку восстанавливается как политический институт — казацкий круг.

Сказанное говорит о тесной взаимосвязи солидаризма, русского космизма и геокибернетики, из чего вытекает представление о необходимости координированного развития данных теорий с целью использования их достижений — пока разрозненных — в практике преобразования российского общества.

Солидаристы оказали значительное влияние на развитие социал-демократических идей в Германии. Это отметил в 1981 году в интервью журналу НТС «Посев» (№№5–6 за 1981 год) один из авторов немецкого послевоенного экономического чуда Освальд фон Нелль-Брейнинг.

Солидаризм в России на протяжении всего своего развития был тесно связан с соборностью и особенностями русской культуры и православной традиции. Он развивался в значительной степени независимо от западной традиции. Этим он отличался от других общественно-политических учений, большинство которых были занесены из Европы. И хотя сам по себе солидаризм не стал самостоятельным и состоявшимся политическим течением, он оказал значительное влияние на социалистические учения, в т.ч. и на современный социализм. Главной его заслугой является акцентирование внимания на необходимости снижения конфронтации между слоями общества, свойственной коммунизму (борьба классов) и капитализму (конкуренция).

Политический солидаризм имеет разнообразные формы применения. В политической сфере — это защита и расширение гражданских и политических свобод (кстати, реально существующих, несмотря на гневные обличения «авторитарного путинского режима»). Это упрочение парламентаризма, расширение прерогатив представительных органов в рамках президентско-парламентской республики (хотя сегодня президент прав, говоря о несвоевpеменности такого pода изменений — где, скажите, у нас pеальные паpтии, способные фоpмиpовать «ответственное министеpство»?). Но все это, хотя и чpезвычайно важные, однако общедемокpатические, а не специфически солидаристские задачи.

Акцент же солидаристов — энеpгичная контpэтатистская политика, а главное — всемеpное укpепление солидарно-корпоративных стpуктуp гpажданского общества. В частности, обеспечение пpямого доступа во власть бизнес- и социальных коpпоpаций. Речь идет о создании на всех уpовнях коpпоpативных законодательных палат, фоpмиpуемых пpямым делегиpованием и имеющих «контpольный пакет» пpи пpинятии социально-экономических pешений (хотя начать можно и с совещательных оpганов).

Автор считает, что роль институтов гражданского общества можно рассматривать в контексте различных теоретических парадигм ^[1]. Парадигма реализма/неореализма (Г. Моргентау, К. Уолтс, Р. Арон), основной категорией, которой выступает сила, позволяет акцентировать возможности институтов гражданского общества по защите и продвижению национальных интересов государства, изменению соотношения сил государств в пользу одного из них. В рамках концепции либерализма (Дж. Розенау, Р. Кеохейн, Дж. Най) институты гражданского общества, ориентированные на гуманитарные и правозащитные сферы, могут интерпретироваться как формы использования «мягкой силы» и инструменты влияния на национальные элиты и различные слои населения. Постмодернистский подход (Э. Гидденс, Ф. Джемесон, Ю. Хабермас), в основе которого лежит неверие в возможность дать один внеисторический рациональный ответ на самые разные проблемы и стремление привлечь внимание к различиям, к необходимости терпеть несовместимое, способствует осознанию различных смыслов существования институтов гражданского общества и признанию наличия различных способов конструирования ими желательного образа государства.

Все три подхода объединяет согласие с выводом о том, что в современном мире международный авторитет страны определяется не только результатами деятельности ее политических лидеров и государственных структур, но и действиями институтов гражданского общества, направленными на формирование положительного (или отрицательного) восприятия проводимой государством внешней политики.

В целом системный анализ внешнеполитической роли институтов гражданского общества предполагает целостное изучение их уровней (глобальный, региональный, национальный, местный), функций (информационная, экспертная, мобилизационная, координационная, функции общественного контроля, критики, PR-функция и т. п.) и сфер (правовая, экономическая, гуманитарная, экологическая и т. д.).

При исследовании влияния институтов гражданского общества на международные отношения необходимо учитывать, что оно проявляется в их способности усилить или ослабить имеющиеся интеграционные тенденции; снизить или повысить уровень конфронтации; помочь выйти из международной изоляции или закрепить ее; улучшить или ухудшить исход ведущихся переговоров; смягчить или усугубить издержки финансовой и экономической зависимости. Это теоретическое утверждение еще предстоит доказать с помощью конкретных примеров, но в качестве гипотезы оно, по мнению автора, является вполне корректным.

Еще одной гипотезой автора выступает утверждение о том, что значимым преимуществом гражданского общества является гораздо большая свобода маневра в сравнении с инструментами официальной дипломатии. В рамках институтов гражданского общества можно продолжать обмен мнениями по тем или иным актуальным и острым вопросам, начатый в формате классической дипломатии, в качественно ином формате и на принципиально новом аргументационном уровне, инициировать дискуссии, развертывание которых по тем или иным причинам в классическом формате представляется непродуктивным. Это возможность институтов гражданского общества позволяет последним осуществлять функции превентивной дипломатии.

В Концепции внешней политики России, утвержденной Указом Президента РФ 12 февраля 2013 г., отмечается, что Российская Федерация «способствует диалогу и партнерству между культурами, религиями и цивилизациями…, поддерживает соответствующие инициативы гражданского общества»; будет привлекать к решению задач внешнеполитического характера «российские институты гражданского общества, такие как Общественная палата Российской Федерации, неправительственные организации внешнеполитической направленности, содействуя их широкому участию в деятельности мировых экспертно-политологических форумов, в международном гуманитарном сотрудничестве»; «работать над созданием положительного образа России, соответствующего авторитету ее культуры, образования, науки, спорта, уровню развития гражданского общества, а также участия в программах помощи развивающимся странам, формировать инструменты воздействия на ее восприятие в мире, совершенствовать систему применения „мягкой силы“, искать оптимальные формы деятельности на этом направлении, учитывающие как международный опыт, так и национальную специфику и опирающиеся на механизмы взаимодействия с гражданским обществом и экспертами...» (курсив мой — О.Щ.) ^[16].

Появление таких формулировок в концептуальном политическим документе стало результатом обобщения опыта построения международных отношений, накопленного в последние годы как властными структурами, так и институтами гражданского общества России. Определенными вехами признания внешнеполитических функций гражданских объединений можно считать:

- создание в 2010 г. Фонда поддержки публичной дипломатии имени А.М. Горчакова (далее — Фонд Горчакова), учредителем которого от имени Российской Федерации определен МИД России. В соответствии с распоряжением Президента России, «целями создания фонда являются поддержка публичной дипломатии, содействие участию российских неправительственных организаций в международном сотрудничестве и активное вовлечение институтов гражданского общества во внешнеполитический процесс» ^[27];

- введение в российский внешнеполитический лексикон понятия «народная дипломатия», акторами которой в основном являются институты гражданского общества; проведение в декабре 2010 г. по инициативе бывшего в этот период Президентом Д.А. Медведева Международного общественного форума «Роль народной дипломатии в развитии международного гуманитарного сотрудничества». Примечательно, что в оргкомитет форума вошли председатель Межгосударственной телерадикомпании «Мир» Р.И. Батыршин, секретарь Общественной палаты РФ Е.П. Велихов, исполнительный директор Фонда Горчакова Л.В. Драчевский, исполнительный директор правления фонда «Русский мир» В.А. Никонов, председатель правления фонда «Институт современного развития» И.Ю. Юргенс и ряд других руководителей российских институтов гражданского общества ^[28];

- включение в 2011 г. в российский политический дискурс понятия «общественная дипломатия», которое конституируется в распоряжении Президента РФ В.В. Путина «Об обеспечении в 2012 году государственной поддержки некоммерческих неправительственных организаций, участвующих в развитии институтов гражданского общества». Этим распоряжением предусмотрено выделение бюджетных средств на реализацию проектов «в области образования, искусства, культуры и общественной дипломатии» ^[29];

- проведение в декабре 2011 г. форума «Общественная дипломатия как инструмент внешней политики и развития гражданского общества», совместно организованном МИД РФ и Общественной палатой России. С.В. Лавров, выступая на форуме, подчеркнул: «НПО, гражданские общества разных стран могут внести существенный вклад в обеспечение межцивилизационного, межкультурного и межрелигиозного согласия, продвижение проектов, призванных объединять страны и народы, а не привносить искусственные и конфронтационные моменты в международное общение» ^[34];

- смысловое соединение понятий гражданское общество и мягкая сила. В интервью газете «КоммерсантЪ» в октябре 2012 г. министр иностранных дел России С.В. Лавров заявил: «В современном мире имидж любой страны складывается из целого набора компонентов, все вместе которые принято определять как мягкая сила. Это понятие включает в себя культурное и научное присутствие государства в мире, участие в программах помощи, успехи в спорте, развитие гражданского общества, уровень присутствия национальных СМИ в международном информационном пространстве, распространенность национального языка, достижения в сферах образования и здравоохранения и многое-многое другое. По целому ряду составляющих мягкой силы Россия выглядит весьма неплохо. Тем не менее МИД придает большое значение работе по их укреплению…» ^[14]. Эта трактовка получила дальнейшее развитие в нынешней редакции Концепции внешней политики России, где отмечается, что «неотъемлемой составляющей современной международной политики становится «мягкая сила» — комплексный инструментарий решения внешнеполитических задач с опорой на возможности гражданского общества, информационно-коммуникационные, гуманитарные и другие альтернативные классической дипломатии методы и технологии» ^[16];

- создание при содействии государства структур, активно вовлекающих гражданское общество в орбиту внешнеполитической деятельности. Помимо уже упомянутого Фонда Горчакова, это также созданный по Указу Президента России Фонд поддержки и защиты прав соотечественников за рубежом ^[35]. Последний уже начал практическую деятельность и на киргизском направлении: при его финансовом содействии и организационном участии Посольства России в Киргизии и Генконсульства России в г. Ош 20 ноября 2012 года в Бишкеке и Оше были открыты Центры правовой поддержки и защиты прав и свобод российских соотечественников ^[19];

- функционирование при Министре иностранных дел России Научного и Делового советов, ежегодные встречи главы российского внешнеполитического ведомства с представителями ведущих российских неправительственных организаций.

Перечисленные шаги свидетельствуют о проведении стратегической линии, направленной на «укрепление институтов гражданского общества, государственную поддержку неправительственных организаций, заинтересованных в обеспечении российских внешнеполитических интересов» ^[14].

При этом особое внимание уделяется внешнеполитическим возможностям российских институтов гражданского общества на постсоветском пространстве. В программной статье В.В. Путина «Новый интеграционный проект для Евразии — будущее, которое рождается сегодня» ^[26] четко обозначена сфера приложения усилий не только органов государственной власти, но и институтов гражданского общества — это сохранение «мириад цивилизационных, духовных нитей», которые «объединяют наши народы» и в конечном счете позволяют создать более прочный фундамент для многосторонней интеграции и двустороннего сотрудничества в политической, военной, торгово-экономической, социально-гуманитарной и иных областях. При этом трудно не согласиться с мнением тех исследователей, которые полагают, что «успешность реализации Евразийского проекта будет зависеть… от реального участия в нем представителей бизнес-среды и гражданского общества» ^[8].

С.В. Лавров в своем выступлении на форуме «Общественная дипломатия как инструмент внешней политики и развития гражданского общества» также отметил, что евразийский вектор «становится актуальным и в связи с теми интеграционными процессами, которые происходят с участием России, Белоруссии и Казахстана. В перспективе — это и углубление взаимодействия с Украиной, странами Центральной Азии, Южного Кавказа, включая Абхазию и Южную Осетию» ^[34].

Знакомство с другими политическими документами по данной тематике позволяет сделать вывод о том, что целью институтов гражданского общества государств, участвующих в евразийских интеграционных процессах должно стать формирование у других внешнеполитических акторов и населения постсоветских государств представлений о региональном политическом пространстве и роли региональных интеграционных объединений в обеспечении международного мира. При этом важнейшей особенностью институтов гражданского общества является способность оказывать воздействие на принятие политических решений о включении в той или иной форме в евразийские процессы новых государств.

В экономике — это целенаправленное стимулиpование коpпоpативного уклада, основу для которого уже создали бизнес-структуры и иные виды корпоративных сообществ. На нынешнем этапе этот уклад нуждается в опpеделенной госудаpственной поддеpжке, особенно в законодательных гаpантиях (здесь налицо жесткая связка с задачей коpпоpатизации самого госудаpства). Дpугое важное напpавление — стpуктуpиpование бизнес-ассоциаций, желательно в фоpме концернов и каpтелей, оpганизованное пpинятие «экономических кодексов», pегулиpующих условия конкуpенции и социально-тpудовые ноpмы. Наконец — в духе «боpьбы с олигаpхией» — пpи реформе банковской системы, наряду с независимыми коммеpческими банками, необходимо развивать банки — «трудовые кассы», финансовое самообслуживание производств. В таком контексте государство сможет сдавать масштабные программы, в том числе социальные, под ответственное корпоративное обеспечение, избегая бюджетных кризисов, секвестpо-эмиссионных тупиков.

Одним из важнейших составляющих социально-экономического развития страны является малое предпринимательство. Независимость, ответственность, стабильность, использование инновационных технологий — сочетание этих параметров характеризует предпринимательство, активное развитие которого должно способствовать решению задачи по вхождению России к 2020 г. в пятерку стран-лидеров.

Руководитель Федеральной антимонопольной службы И.Ю. Артемьев отмечал, что малый бизнес для России — экономическая, социальная и политическая основа.

И если мы говорим о цивилизованном обществе, основанном на эффективной рыночной экономике, то нужно говорить о среднем классе, который дает примерно 50% ВВП и обеспечивает свыше 50% рабочих мест. В России малый бизнес — это только 12% ВВП и 12% занятости.

Крупный бизнес продолжает играть серьезную роль в нашей экономике, особенно если речь идет о формировании бюджета. Государству намного легче общаться с одним Газпромом, чем с 900 тыс. малых предприятий, а налоговая отдача получается примерно одинаковой. Тем не менее у руководства страны есть понимание того, что малый бизнес — это социальная сфера, рабочие места, это спрос и предложение ^[2].

В российской экономике возникновение корпоративного сектора исторически предшествовало образованию финансового капитала.

Технологическая и производственная основа корпоративного сектора была сформирована еще в советской экономике в виде крупного производства. В то время как становление финансового капитала происходило в период экономической трансформации. Здесь возникает задача — определить, насколько характер экономической трансформации определил логику развития и специфику функционирования корпоративного сектора российской экономики.

Прежде всего необходимо обратить внимание на то, что экономическая трансформация характеризуется как двойственный процесс: с одной стороны, как процесс перехода от социализма к капитализму, с другой — как процесс перехода от плановой экономики к рыночной. В первом случае происходит формирование новых социально-экономических отношений, что предполагает возникновение экономического субъекта как персонификатора этих отношений. Во втором случае встает задача формирования структур и институтов современного рынка.

Этот процесс предполагает обезличивание экономических отношений и образование на этой основе корпоративных структур и институтов.

Противоречие трансформационной экономики порождает характерную для российской экономики «персонификацию» деятельности корпоративных структур ^[17], которая означает, что функции корпоративного сектора специфически реализуются в зависимости от интересов отдельных индивидов — тех, кто персонифицирует тот или иной бизнес.

Отечественные экономисты отмечают характерную для российской экономики специфику «персонификации» деятельности экономических субъектов, обуславливающую «фрагментацию социально-экономических отношений».

Но лишь немногие связывают данное явление с характером экономических процессов, протекающих в российской экономике. С. Булганина, анализируя природу и структуру экономических субъектов, обращает внимание на то, что в российской экономике в чистом виде отсутствуют экономические субъекты, соответствующие тем или иным этапам развития капиталистической социально-экономической системы. В российской экономике корпоративный сектор возникает при активном участии индивидуальных экономических субъектов, что вполне соответствует этапу формирования новой социально-экономической системы. Он появился при активном участии узкой группы индивидов и ограничении массового доступа к данному процессу ^[5].

Социально-экономическая природа российского корпоративного сектора обусловливает специфику его функционирования в экономике. Российский корпоративный сектор приобретает функции, которые не свойственны его природе. Они связаны с присвоением корпоративного дохода отдельными индивидами с целью непроизводительного использования.

Функции, связанные с присвоением корпоративного дохода, реализуются с помощью различных инструментов, например выплаты бонусных вознаграждений высшему менеджменту (одновременно являющемуся собственником корпорации), спекулятивных операций с валютой или с ценными бумагами, вывоза капитала за границу и т. д. Механизм использования этих инструментов не всегда согласуется с формальными институтами рыночной экономики.

Что касается корпоративных структур, то в условиях неразвитости формальных институтов достижение цели часто сопряжено с использованием в большинстве случаев нелегальных, но часто эффективных средств. Как правило, наибольшее распространение получают инструменты, позволяющие индивидам присвоить корпоративный доход с наименьшими трансакционными издержками. Так, например, за всю историю российского фондового рынка не было ни одного случая наказания за манипулирование рынком, хотя официально факты признания манипулирования рынком имели место. Искусственное манипулирование ценами на рынках ценных бумаг не является для России редким явлением ^[30].

Функции корпоративного сектора, связанные с присвоением корпоративного дохода, получают особое значение в условиях прямого государственного вмешательства в процесс распределения собственности, в частности, в условиях формальной реализации права суверена ^[31].

В последнем случае формальный собственник получает временный контроль над ресурсами корпорации и возможность присвоения дохода корпорации посредством перевода капитала за границу. Поэтому такой инструмент, как вывоз капитала за границу, относится к числу наиболее распространенных способов легального и нелегального присвоения корпоративного дохода. По данным С. Меньшикова, начиная с 1996 г. (период начала образования крупных ФПГ и интегрированных бизнес-групп в российской экономике) больше половины оттока капитала от внутренних инвестиций приходится на фирмы, занимающиеся внешнеэкономической деятельностью. Как правило, это крупные бизнес-структуры ^[24].

Специфика корпоративного сектора вносит определенные коррективы в характер функционирования и самого финансового капитала. Прежде всего необходимо обратить внимание на то, что присвоение дохода крупными собственниками ограничивает движение финансового капитала, а его производные формы, в частности такая форма общественного капитала, как промышленный, не получают достаточного развития. Поскольку корпоративный доход является одним из источников инвестиций компании, непроизводительное присвоение этого дохода уменьшает объем капиталовложений корпораций. Последнее находит выражение в высокой степени износа основного капитала, низкой эффективности инвестиций, в незаинтересованности корпораций в разработке и внедрении инновационных продуктов. Согласно данным, представленным Р. Дзарасовым и Д. Новоженовым в работе «Крупный бизнес и накопление капитала в современной России», научные исследования проводят только 10% компаний, проектно-конструкторские работы — 25%, опытно-экспериментальные — 15% ^[10]. Вследствие этого не получает достаточного развития такая производная форма финансово-промышленного капитала, как венчурный капитал. Как правило, корпорации осуществляют «вынужденные» инвестиции, т. е. инвестиции, реализация которых направлена «на устранение препятствий для из влечения ренты и реализацию некапиталоемких возможностей ее увеличения» ^[9]. Анализ инвестиционного поведения большинства российских корпораций, проведенный Р. Дзарасовым, Д. Новоженовым, показал, что российские корпорации финансируют преимущественно восстановление активов, которые износились за многие годы суженного воспроизводства.

Таким образом, деятельность корпоративного сектора, связанная со специфическим присвоением корпоративного дохода, препятствует эффективному выполнению родовой функции корпоративного сектора — созданию условий для расширенного воспроизводства общественного капитала и качественному развитию национальной экономики.

В сфеpе пpавовой и антикpиминальной политики очевидна тупиковость куpса на полицейское госудаpство, которое никак не является привлекательной альтернативой криминализации. Наращивание политических прерогатив спецслужб, МВД, прокурорских органов не только тормозит экономический рост, подавляет гражданские структуры, но и депрофессионализирует саму правоохрану. С позиций солидаризма, магистpальный путь боpьбы с пpеступностью — укpепление системы гpажданской силовой самозащиты, пpежде всего в фоpме частных и коpпоpативных охpанных служб, гpажданских патpулей и дpужин. Необоснованные огpаничения в этой сфеpе должны быть устpанены. Высокие чины МВД сами, случается, пpизнают, что даже в наилучшем состоянии госудаpственная пpавоохpана не может обеспечивать поpядок самостоятельно, без сильной общественной поддеpжки.

Корпоративные регуляторы являются важным средством организации взаимоотношений индивидов и социальных групп, в них заключена значительная информационная и ценностно-ориентировочная сила оказывающая существенное влияние на процесс реализации субъективных прав. Играя значительную роль в организации гражданского общества, поведении субъектов общественных отношений, корпоративные нормы сами выступают как социальная ценность, духовное благо, тот правовой результат, на получение которого направлена юридически значимая деятельность людей. Корпоративные нормы задействованы в социальной системе регулирования общественных отношений и вследствие своей близости к правовым нормам являются в этой системе одним из самых важных организационных инструментов. В.М. Сырых определяет такую систему как социальный механизм правового регулирования, собственное содержание которого «составляют лишь те явления и процессы, которые прямо воздействуют на процессы правового регулирования общественных отношений и имеют своим непосредственным объектом или результатом юридически значимые решения или действия» ^[33,с.92]. Следует согласиться с мнением этого ученого относительно сущности корпоративных норм как социально-правового средства механизма правового регулирования, отметив, однако, исключительно вспомогательную роль этого регулятора.

Нормативная база корпоративного регулирования разнородна, сложна и противоречива. Между ее составляющими, в том числе между правовыми и корпоративными нормами «могут существовать не только отношения координации, согласованности, но и противоречия, конфликты, которые затем находят выражение в системе общественных и правовых отношений, в конкретных действиях и поступках граждан и иных лиц» ^{[33, с. 93]}. Такие противоречия правовых и корпоративных норм выявляются в системе отражения процессов социальной жизни постольку, поскольку первые из названных норм составляют систему инструментов правового регулирования государством общественной жизни, в то время как вторые представляют собой элемент общесоциального воздействия общества на государство. Чем более государство вторгается в жизнь гражданского общества, беря на себя его функции, которыми должно заниматься само общество и которые связаны с его природой (экономическая, политическая сфера), тем более усиливается регуляционная роль государства, организующая, законотворческая, исполнительная и распорядительная деятельность его органов, разрастается аппарат управления, объем нормативного регламентирования, укрепляется административная система.

Между тем, Законодательство может и должно рассматривать себя лишь как орудие, посредством которого достигается проведение в жизнь того, что и без него живет в народе ^[43], — писал Е. Губер в объяснительной записке к созданному им Швейцарскому гражданскому кодексу. Прогресс общества в целом зависит от расширения сферы, которая не является жестко зависимой от государства. Но для открытия таких возможностей необходимо обеспечение свободы, отсутствие мелочной связанности, зарегулированности правовыми предписаниями. Свобода воли гражданина, социальной группы, общества связана, прежде всего, со способностью самостоятельно принимать решения, с возможностью самостоятельно определять для себя приоритеты, содержание и последовательность своих действий, т.е. с возможностью самоуправления. Но самоуправление социальных групп, как справедливо отмечается в литературе, не может вырасти из идеи государственности, поэтому представляется абсурдным имевший место политический тезис о перспективах постепенного перерастания «социалистической» государственности в общественное (коммунистическое) самоуправление ^[18]. Самоуправление, нормальная жизнь гражданского общества предопределяется реальной мерой, рамками его свободы. Свобода, ее рамки, границы, мера предопределяются через обособление общества от государства (частной собственности от собственности государства, власти народа от власти государства, суверенитета народа от суверенитета государства). Без обособления, как условия жизни общества, вообще теряет смысл постановка вопроса о свободе ^{[12, с. 30]}.

Сфера корпоративной свободы создается самими субъектами, но, особенно в области регламентации экономических отношений, находится под достаточно жестким прессингом правового регулирования. В этой связи, важно определение границ государственного регулирования экономических отношений, собственности. В развитии рыночных отношений не будет значительного прогресса до тех пор, пока не будет поставлен и решен вопрос о допустимых законом оптимальных, стабильных границах вмешательства государства в «регулирование» экономических отношений, отношений собственности ^{[12, с. 60]}.

Новая экономика, как правильно отмечает B.C. Нерсесянц, — это, по сути, новые формы индивидуализированной собственности ^[25], которая характеризуется обособленностью. Однако, конституционная свобода корпоративного регулирования в целях осуществления экономической деятельности значительно ограничена нормативно-правовыми предписаниями как количественным преимуществом последних, так и степенью правовой регламентации общественных отношений в предпринимательстве. Область применения корпоративных нормативных актов хозяйственных обществ сводится к разрешению вопросов этического и мелкоорганизационного характера.

Похожие процессы характерны и для европейского права. Как отмечает М.И. Кулагин, во Франции, Швеции, Испании и ФРГ роль уставов организаций непрерывно падает. Дело в том, что все большее число сторон организации и деятельности акционерного общества регулируется императивными положениями законов и подзаконных актов, а не правилами, сформулированными в уставах. Так, законом, а не уставом (как это было раньше) определяется объем правомочий органов руководства и контроля акционерных обществ, порядок их функционирования, формы вознаграждения должностных лиц компании. Закон, а не устав регулирует сейчас отношения, возникающие в связи с выпуском облигаций ^[21].

Вместе с тем, именно устав организации содержит корпоративные нормы, которые вызывают особый интерес в силу специфической конструкции их вовлечения в механизм правового регулирования деятельностью организации.

Значительное количество норм гражданского права, в том числе содержащихся в нормативных актах о юридических лицах, носит диспозитивный характер. Диспозитивные нормы федеральных законов, регулирующих деятельность юридических лиц, осуществляя координацию соответствующих отношений, предоставляют возможность корпоративным субъектам устанавливать в уставах корпоративные нормы, регулирующие те же корпоративные отношения, что и корпоративные правовые нормы. Необходимо заметить, что в данном случае происходит не замена одного нормативного регулятора другим, а взаимодействие правовой и неправовой нормы, выраженное в различных формах вовлечения корпоративного регулятора в механизм правового регулирования корпоративных отношений.

Опираясь на проведенную выше типологию корпоративных норм, можно выделить следующие формы их вовлечения в юридически значимую деятельность. Альтернативная форма, при которой между правовой и корпоративной нормой, регулирующей то же отношение, выбирается наиболее приемлемое для субъекта правило поведения. Причем, решение вопроса об обращении к той или иной норме производится в конечном итоге учредителем (участником) организации. Происходит так называемое кумулятивное воздействие двух видов социальных норм ^[3]. В качестве примера взаимодействия диапозитивных правовых и корпоративных норм можно привести положение Ч.2 п.4 Ст.72 Закона «Об акционерных обществах», в соответствии с которым оплата акций при их приобретении осуществляется деньгами, если иное не установлено уставом общества. Такая активная форма диспозитивной конструкции довольно распространена в законах о юридических лицах и заключается в предложении субъектам выработать корпоративную норму, отличную от правовой, что и будет являться условием ее применения в механизме правового регулирования. К другой, менее распространенной пассивной форме диспозитивной конструкции следует отнести обязанность субъекта дублировать содержание правовой нормы в корпоративных документах как условие возможности ее реализации обществом. Такую конструкцию можно обнаружить, например, в п. 1 ст. 65 Закона «Об акционерных обществах». Другую форму взаимодействия правовых и корпоративных норм составляет императивная корреляция. Присутствие некоторых групп корпоративных норм обязательно в уставе юридического лица в силу требований правовых норм. Так, ст. 11 Закона «Об акционерных обществах» предполагается как наличие самого корпоративного акта общества — устава, так и сведений (корпоративных норм), которые непременно должны содержаться в уставе. Взаимодействие правовых и корпоративных норм во внутренних документах компании может иметь бланкетный характер. В п.5 ст.49 Закона «Об акционерных обществах» установлено, что порядок принятия общим собранием акционеров решения по порядку ведения общего собрания акционеров устанавливается уставом общества или внутренними документами общества, утвержденными решением общего собрания акционеров. Данная корпоративно-правовая конструкция предполагает возможность применения указанной нормы права при условии действия обозначенной в ней корпоративной нормы. Кроме того, корпоративные нормы могут вовлекаться как регуляторы, дополняющие положения установленные Законом. В качестве примера можно привести норму, содержащуюся в п.4 ст. 53 Закона «Об акционерных обществах», в соответствии с которой уставом или иными внутренними документами общества может предусматриваться требование предоставления дополнительных сведений о кандидатах на выборные должности, помимо тех, что обозначены в указанной правовой норме.

Анализ форм вовлечения корпоративных норм в механизм корпора­тивно-правового регулирования позволяет разделить их на две категории: к одной из них относятся формы вовлечения корпоративных норм на основе дискреционного принципа использования по усмотрению субъекта тех полномочий, которые делегируются ему правовыми нормами. Другую категорию составляет императивная форма, при которой корпоративное нормирование обязательно ввиду соответствующего требования правовых норм.

В корпоративных актах, безусловно, присутствуют корпоративные нормы, не имеющие юридической связи с нормами права и включенные в корпоративный документ по инициативе субъекта. Здесь необходимо отметить, что законодательная декларация о возможности наполнять устав организации любыми, не противоречащими закону корпоративными нормами (например, п. 3. ст. 11 Федерального закона «Об акционерных обществах») не может рассматриваться как санкция или полномочие на осуществление субъектом правового регулирования. Подобные правовые установления лишь подчеркивают диспозитивную сущность устава, во-первых, как документа используемого в целях корпоративного правового регулирования в строго очерченных законом границах и, во-вторых, как внутреннего корпоративного акта способного содержать любые, необходимые для деятельности организации корпоративные нормы.

Устав, как правило, является публичным документом организации и предназначается для ее юридической индивидуализации в качестве субъекта права. По причине данных обстоятельств учредители при подготовке этого документа снабжают его преимущественно юридически значимыми корпоративными нормами. Корпоративные нормы, относящиеся к этой категории крайне интересны для исследования в силу своего нетипичного основания установления и области регулирования.

Как уже отмечалось, устав организации содержит корпоративные нормы, которые возникают в связи с реализацией субъектом конституционных свобод, в силу соответствующего юридического предписания или добровольного вовлечения корпоративных норм в сферу правового регулирования. Такое вовлечение происходит по причине намерения законодателя обеспечить нормативно-правовое регулирование определенных кооперативных отношений. Однако, то, как именно они будут урегулированы передается на усмотрение соответствующей организации в силу общей диспозитивности гражданского законодательства. С помощью корпоративных регуляторов бланкетным правовым нормам придается исчерпывающая формальная определенность: формулируются права и обязанности на конкретные дозволенные и необходимые юридически значимые действия. В результате такой конструкции не происходит превращения корпоративной нормы в правовую, поскольку сама по себе корпоративная норма не выражает государственной воли и не служит удовлетворению государственных интересов. Ее юридическая значимость состоит в придании бланкетным правовым нормам законченной регулятивной структуры. Нет в данном случае и делегирования государством правотворческих полномочий юридическим лицам либо санкционирования их «правотворческой» деятельности. Передача государственных функций в области правотворчества корпоративным организациям возможна для наиболее эффективного регулирования отношений в той или иной сфере профессиональных интересов (например, деятельности участников рынка ценных бумаг). Причем, такие юридические нормы распространяются на действия любого субъекта соответствующей деятельности, даже не являющегося участником (членом) корпоративной организации. Таким образом, при делегированном правотворчестве действие норм, создаваемых корпоративными организациями, выходит за рамки внутрикорпоративного регулирования и рассчитано на специфические отношения, возникающие в относительно узкой профессиональной среде. Но, как следует из всех без исключения научных источников, действие корпоративных норм ограничено кругом отношений, возникающих внутри организации, и обеспечивать реализацию интересов, лиц, не имеющих отношения к организации, они не могут. Аналогичной точки зрения придерживались правоведы советского периода, когда делегирование властных полномочий общественным организациям было довольно распространено: действие норм, издаваемых общественными организациями в процессе выполнения перешедших к ним государственных функций, не связано с членскими отношениями, с принадлежностью лиц и органов к этим организациям и может распространяться на граждан и органы, не входящие в их состав ^[4].

Кроме того, правотворческое делегирование есть дополнительная мера, сопровождающая акт передачи корпоративной организации части государственных функций. Функции, переходящие от государства к корпоративным организациям, имеют характерную социальную природу, определяющую соотношения сфер правового и внеправового регулирования. Казалось бы, что при сохранении такими функциями признаков и черт государственного характера регламентация отношений, возникающих в процессе их осуществления, в большей или меньшей степени должна производиться с помощью права ^[15]. Вместе с тем, законодательство о юридических лицах относится к частноправовой сфере регулирования и каких-либо специальных правотворческих функций за участниками гражданско-правовых отношений не закрепляет.

Говорить о санкционировании как форме легализации норм, устанавливаемых организациями вообще не приходится, поскольку ни один из корпоративных документов, в том числе устав организации в настоящее время не регистрируется и даже не проверяется на соответствие законодательству уполномоченными органами при образовании юридического лица ^[36].

Для определения роли корпоративных норм в процессе государственно-правового регулирования корпоративной деятельностью, важно понимать, что сами по себе внутриорганизационные нормы, вовлеченные в механизм правового регулирования деятельности юридических лиц, не приобретают характера права, но с их помощью формируется этот механизм. Корпоративные нормы в результате такого вовлечения приобретают не характерную для них особенность, состоящую в обеспечении и охране от нарушений с помощью мер государственного воздействия. В отличие от норм права внеправовые нормы не обеспечиваются и не могут обеспечиваться в прямой форме юридическими средствами ^[23]. Прекращение действия корреспондирующихся этим корпоративным нормам правовых регуляторов (например, при аброгации), изложенных законодателем в бланкетной форме, автоматически лишает первые юридического обеспечения.

В силу общей диспозитивности российского законодательства о юридических лицах, императивные правовые нормы уступают по объему правового регулирования диспозитивным. Данное обстоятельство предоставляет организациям значительное пространство для маневра в области собственного корпоративного регулирования. Государство не предписывает им (хозяйствующим субъектам) их поведение, а лишь формирует правила, которым это поведение должно подчиняться ^[42].

Такое взаимодействие регуляторов, на наш взгляд, предоставляет возможность социальным группам оказывать влияние на развитие законодательства и степень вторжения государственно-властных регуляторов в частные отношения.

В этой связи, известный тезис об ограничении власти справедлив не только во взаимном отношении ее различных ветвей (законодательной, исполнительной, судебной), но и по отношению государственной власти к гражданскому обществу, личности в целом. Расширение сферы и форм взаимодействия правовых и корпоративных регуляторов, усиление роли корпоративных регуляторов, по-видимому, должно способствовать решению проблемы ограничения власти государства правом, проблем злоупотребления либо бездействия власти.

Таким образом, взаимодействие правовых и корпоративных норм происходит в форме вовлечения последних в механизм правового регулирования корпоративных отношений, в результате которого корпоративным нормам придаются функции вспомогательного элемента механизма правового регулирования корпоративных отношений.

Теория многополярного мира — официальная внешнеполитическая доктрина Российской Федерации. В качестве своей основы теория многополярного мира может опираться на отечественную философскую традицию. В работе ставится задача «прочесть» концепцию многополярного мира в горизонте отечественной мысли. Истолкование данной теории в контексте отечественной мысли позволяет более глубоко раскрыть ее смысл, увидеть в качестве стройной концептуальной модели.

На основе византийской патристики отечественной мыслью развивалось учение о соборности. В отечественной мысли соборность выступает как специфическая ценностная доминанта культуры России, ценностная доминанта, делающая ее уникальным культурным типом. Соборность связана с раскрытием творческого мира личности в процессе межличностной коммуникации. В контексте теории соборности человек рассматривается проводником объединяющего начала в многообразную жизнь вселенной. Человек призван объединять мир духовно, сохраняя уникальное своеобразие каждого элемента мироздания. Внесение солидарных начал в социальную жизнь, развитие энергии солидарности является воплощением в жизнь соборного принципа «единства во множестве». Развитие теории соборности в отечественной мысли (теория симфонической персоны как культуроличности Л.П. Карсавина, концепция соборности Н.А. Бердяева, теория соборности как солидарности С.Л. Франка, С. Левицкого, Н.О. Лосского, смягчающая понятие соборности и избавляющая от однозначного отождествления соборности с церковной жизнью) позволяет увидеть мир многоипостасно-мультиполярным культурным пространством. Концептуализации в области отечественной философии могут быть продуктивно применены при анализе культурно-исторических типов в их единстве и неслиянности. Концепция многополярного мира может быть обоснована через отечественную мысль при условии, что различные полюса мира возможно рассматривать как уникальные культурно-исторические типы, своеобразные культуроличности, симфонические персоны, союзы творческих ипостасей, проникнутые энергией солидарности. Концепция многополярного мира может быть рассмотрена как теория культурного солидаризма — глубинного солидарного бытия уникальных культурных миров. Не стоит рассматривать концепцию культурного солидаризма как идеологию, маскирующую эгоистические, пристрастно-субъективные интересы властных элит. Концепция культурного солидаризма не является интеллектуальной технологией манипулирования сознанием, отражающей инструменталистское использование разума. В сущности, культурный солидаризм является аксиологией. Как аксиология культурный солидаризм есть концепция, представляющая собой описание ценностного мира культуры, а также учение о путях осуществления, одействорения ценностей.

Культурный солидаризм развивает панкультурную теорию мироздания. С данной точки зрения, средоточием исторического процесса видится свободно существующая культура, творчески формирующая свою сущность. Универсум состоит из множества культурных миров, каждый из которых является единственной, неповторимой духовно-материальной сущностью, обладающей творческой силой и осуществляющей себя в соответствии с выбранной ценностной системой. Культурные миры — своеобразные субстанциальные деятели, во многом определяющие характер биоорганических процессов. Таким образом, культурный солидаризм предрасположен к монадологическому анализу культурных миров, усматривающему в отдельной культуре неповторимый субъект исторического процесса.

Однако культура не есть замкнутая и обособленная сфера существования, трансцендентная другим культурам, непроницаемая для них. Ей присущ выход за свои пределы, направленность на другое культурное измерение. Опыт межкультурного общения приводит к утверждению возможности преодоления культурного солипсизма через признание глубинного бытийного сродства, сопряженности, соразмерности различных культур, создающих все необходимые предпосылки для их глубокого общения и взаимопроникновения. Трактуя культуру как духовную индивидуальность, необходимо преодолевать односторонний культурфилософский номинализм, состоящий в партикуляристском, сепаратистском видении культурных космосов. Всемирная история может быть увидена как творческое взаимодействие индивидуальных культурных микрокосмов, отражающих в себе универсальный всечеловеческий культурный макрокосм. Неповторимая индивидуальность культурных типов гармонично включена во всечеловеческую культуру, поскольку несет в себе ценностно-универсальное бытие, которое и есть бытие всечеловеческое. Существование уникальных культурных типов вне подобной вовлеченности немыслимо. Также можно отметить, что всечеловеческая культура есть модус жизни культурной индивидуальности, которая обладает соборным аспектом существования.

Важно указать, что культура немыслима вне отношения к другому культурному миру. Культура есть единство внутреннего и внешнего аспектов бытия, их творческое тождество. Ей дано внутренне видение самой себя, однако также восприятие извне глазами иных культурных миров. Теория культурного солидаризма нацелена на преодоление одностороннего номинализма и реализма, обосновывая духовный путь от индивидуального к универсальному. Культурфилософский реализм не менее концептуально несостоятелен, чем номинализм. Если последний возводит непреодолимые барьеры между культурными традициями, то первый обезличивает их, подчиняя абстрактным реалиям, маскирующим доминирование одной культуры над другой, поглощение одной культурой другой или процессы декультурации. Реализм — это принудительная сборность коммунизма, фашизма, мультикультурализма, превращающая культурную индивидуальность в эксплуатируемый объект, приносящая уникальную культурную самобытность в жертву фиктивным реальностям интернационализма, расизма, мультикультурализма. Реалистическому единству как подавлению и поглощению входящих в него элементов культурный солидаризм может противопоставить истинное единство, осуществляемое в пользу всех.

Культурный солидаризм — концепция, утверждающая солидарность различных культурных миров. Культурный солидаризм есть как теоретическая конструкция, так и образ действия, устремленный к поиску межкультурного единства. Культурный солидаризм обращен к нахождению общих для культурных космосов ценностей и соподчинение межкультурных противоречий этим ценностям. Единство и цельность солидаристской концептуальной и жизненной архитектоники базируется на ценностно-смысловых консенсусах. Процесс содействорения ценностей культурами оптимально протекает посредством их содействия, сотрудничества, соучастия, базирующихся на их событийности. В сущности, культурный солидаризм может быть назван культурным синергизмом, так как концептуально обосновывает соучастие культур в процессе содействорения ценностей.

Теория культурного солидаризма немыслима вне понятия культурной солидарности. Культурная солидарность — подлинное общение между культурами, обретение ими родственности, близости, общности через глубинное, онтологически реальное взаимопроникновение. Принцип солидарности утверждает, что обретение единства внутри конкретного культурного универсума возможно лишь путем обретения единства общечеловеческого культурного мира. В данном смысле культурная солидарность выступает как антипод эгоистическиму национализму, этноцентризму, культурному империализму. Культура немыслима вне реализации принципов солидарной общности, так как она несет духовность, которая не бытийствует вне линий общения, передачи себя другому. Солидарность есть одухотворенное взаимооткрытие и соприкосновение различных культурных миров. Обретение солидарности тождественно прорыву к свободе как предельной глубине культурной реальности.

Культурная солидарность — взаимная ответственность культурных миров за направление общечеловеческого историко-культурного пути, осознание общности историко-культурного пути различными культурными универсумами. Развитие солидарности связано с развитием свободы и идентично развитию процесса очеловечения. Идея всечеловеческой гармонизированной свободной общности культур как их содружества и глубинного симфонического единства культурных индивидуальностей есть квинтэссенция культурного солидаризма. Культурная солидарность не имеет ничего общего с коллективизмом, осуществляющим единство насильственным путем, поглощающим культуры в стерилизующем их интеркультурном сообществе. Солидарности глубоко чужд дух эгоизма и нарциссизма — утверждения примата одного культурного универсума над другим. Культурсолидаризм видит в культурном типе основу исторического бытия и основную его ценность. В основе солидарности лежит убеждение, что любая культура может быть только целью, никак не средством. Культурный солидаризм констатирует, что взаимопроникновение, взаимопонимание и взаимопомощь осуществимы лишь между равными по статусу культурными мирами, при их гармоничном равноправии.

Проявлением культурной солидарности является культурная полифония. Она отражает единство множественности неслиянных культурных космосов, наделенных неповторимым духовным измерением. Подобная полифония не означает релятивизма, поскольку реализуется в едином духовно-ценностном горизонте. В сущности, можно говорить и о культурной соборности — соборном единстве уникальных культурных миров. Поскольку культуры несут в себе способность к аутентичному проникновению в сущность друг друга, обладают возможностью выходить за свои границы и находить свое самораскрытие в общении с другим культурным пространством, то возможно увидеть единство симфонических субъектов культуры в ракурсе их соборного взаимопроникновения.

Важным принципом теории культурного солидаризма является утверждение, что аутентичная форма культурного бытия достигается лишь в служении другим культурным мирам. Если культурная ментальность становится инструментом эгоистического самоутверждения, то превращается в орудие самоотрицания. Культурный солидаризм призывает к активизации свободного этоса служения. «Доминировать» в солидаристской системе может лишь культура, рассматривающая себя в качестве служебного инструмента, максимально способствующая регулированию межкультурных противоречий. Солидаристская общность культур основывается на асимметричной этике, провозглашающей принцип: все культуры ответственны за судьбы истории, но наша более всех. Асимметричная этика видит в любой культуре неповторимую индивидуальность, носителя уникальных ценностных начал, констатирует незаменимость любого культурного универсума. Асимметричная этика категорически отвергает эгоистическое мышление, прагматически подходящее к иному культурному миру и нацеленное на имманентизацию иной культуры нашему «знанию», идентичную практике подчинения.

К сожалению, необходимо констатировать, что харизма служения сегодня все более и более утрачивается в мире. Идолатрия и фетиш материальных ценностей, ценностная релятивизация, этнический, национальный, цивилизационный мегаэгоизм и меганарциссизм способствуют забвению этики служения. Поэтому сегодня встает вопрос о новом шаге на пути к аутентичной культурной солидаризации. Солидаристский межкультурный консенсус, основанный на ассиметричной этике служения, должен и может быть противопоставлен нарциссическому диссенсусу.

Говоря о солидаризации культурных традиций, важно отметить, что именно нравственные нормы способны быть фактором сплочения людей в истории, открывая всеохватывающую, «экуменическую» перспективу единства человечества. Нравственные истины, объединяющие людей, являются духовным основанием дискретного мира культуры, придавая ему, тем самым, органическую целостность.

Поскольку солидаризация культурных традиций имеет ярко выраженную нравственно-ценностную основу, то вполне очевидно, что концепция культурного солидаризма может быть выражена в сфере стратегического культурно-ценностного партнерства различных народов и государств. Речь идет о культурном солидаризме как содружестве культурных сообществ, союзе культурных и политических элит, формировании политической мировой оси, способной быть гарантом глобальной стабильности, а также основой для экономического партнерства. Культурный солидаризм — это культурный плюрализм в границах духовных организмов культуры. Культурный солидаризм — это многоугольник культурных сообществ, в основе партнерства которых лежат не геополитические и экономические интересы, а сверхприродные нравственные ценности. Культурный солидаризм может быть увиден как развитие традиций культурного плюрализма при признании нравственных ценностей как универсального языка межкультурного общения. Культурный солидаризм никоим образом не представляет собой альянс стран Востока, направленный на конфронтацию с Западной Европой и США. Он связан с освоением великого культурно-ценностного ресурса европейского мира. Однако конечно культурный солидаризм представляет собой попытку ценностного сопротивления распространению массовой псевдокультуры, провоцирующей процесс декультурации. Но подобное сопротивление никоим образом не связано с конфликтом идеологий, инициирующим столкновение цивилизаций. Речь идет о выходе за рамки столкновения идеологий и фундаменталистски идеологизированных религий и переходе на позиции ценностного универсализма.

Теория культурного солидаризма базируется на концептуальном разведении культуры и цивилизации. Если культура связана с ценностным измерением человеческого бытия, то цивилизация — с адаптацией человека к природным реалиям, т. е. научно-техническим прогрессом, построением комфортных государств, рационализацией экономического и политического пространства человеческой жизнедеятельности. В идеале развитие культуры и цивилизации протекает синхронно. Однако сегодня духовно-энергийное начало культуры явно оттеснено цивилизациоными реалиями на периферию. Актуальной становится проблема синтезирования культурной ментальности с цивилизационными аспектами современности, проблема воссоединения культурно-ценностных вертикалей и цивилизационных горизонталей. В евроамериканском универсуме сегодня цивилизация отчетливо отрывается от культурной оси, что задает проблему ценностной регуляции цивилизационного пространства «золотого миллиарда», а также формирует потребность преодоления гедонистического автаркизма евроамериканских цивилизационных элит в культурно-плюралистической современности

Концепция культурного солидаризма должна быть дистанцирована от современного проекта мультикультурализма, являющегося звеном идеологии глобализации и философской программы постмодерна. Мультикультуралистский проект — проект создания глобальной посткультурной общности с множеством «точек кипения», множеством посткультурных субтрадиций, сосуществующих в однородном пространстве постмодерна. Мультикультуралистский проект может быть рассмотрен как идея создания мировой посткультурной империи на основе опыта США как идеальной модели посткультуры. Мультикультуралистский проект не отражает духовного разнообразия планетарной культурной жизни, ибо основывается на мысли постмодерна, которая заявила о смерти субъекта как источника творческой активности. Вполне закономерно, что плюралистическая вселенная, мультиверсум мультикультуралистов ставит под сомнение понятие национальной культуры, утверждая принцип децентрированности, делает акцент на явлениях традиционно оценивавшихся в контексте нравственно-этической маргинальности. Данный проект обнаруживает претензию на инаковость не в других культурах и системах ценностей, а сводит ее к возможности репрезентации борьбы «жертв» с духовно-ценностным империализмом. Мультикультуралистская личность совмещает в себе различные текучие идентичности, находясь в состоянии кризиса культурной идентификации. Ее жизнь — жизнь маргинального субъекта, человека-кочевника с ценностно-аномальным сознанием и присущим ему гибридностью, метисацией, амбивалентностью, синкретизмом и ценностным релятивизмом. Теория мультикультурализма связана со специфически американской синкретической идеологией, в которой массовая посткультура «переваривает», ассимилирует различные культурные традиции, нивелируя и унифицируя их. Мультикультурное пространство узурпировано здесь приверженцами посткультурной универсальности, а постоянно обыгрывающаяся оппозиция «жертва/притеснитель» отражает оппозицию «массовая культура, посткультурное состояние/культура».

Одним из важных факторов, определивших значимые изменения в поведении активных слоёв и групп гражданского общества в России, явилось то, что в российском обществе формируются массовые слои, ориентированные на рациональные модели социального действия и индивидуальный выбор ценностей, на основе которых строятся их жизненные стратегии.

Другой значимый фактор — повышение роли этической компоненты в оценке деятельности государства и его институтов. Идёт сложный процесс, который в значительной мере предопределяет турбулентный характер тенденций в гражданском обществе.

Альтернативы переходных процессов: либо рост противоречий между активизирующимися слоями и группами и косными социальными институтами, неадекватными представлениям и требованиям активных слоёв, либо интеграция активных групп в реформированную социальную институциональную среду.

Всё большее влияние на состояние гражданского общества оказывают факторы политико-экономического характера, меняющие социальные отношения. За последние годы существенно вырос рыночный сектор, укрепилась прослойка граждан, добившихся экономической самостоятельности и относительной независимости от власти.

В результате этих процессов снижается спрос на «услуги» коррумпированной бюрократии, и растёт спрос на легальное государство, равным образом относящееся ко всем субъектам рынка. Это означает, что впервые в истории России формируется платежеспособный запрос на демократический порядок со стороны активных групп, связанный не только с их ценностями, но и с их кровными интересами.

Активные группы мало сплочены, практически парализованы своими устоявшимися связями с государством и не готовы рисковать этими отношениями. Более того, прошедшие митинги и демонстрации, актуализировавшие в обществе опасения относительно устойчивости государственного порядка, существенно снизили симпатии гражданского общества к тем группам, которые выступают за радикальные изменения существующего порядка. Упрочились ориентации на эволюционные преобразования институтов, возрос запрос на проведение реформ, адекватных интересам активных граждан, возросла, пусть ещё и не отрефлексированная поддержка демократического порядка.

В сложившихся общественных условиях вполне реальной остаётся перспектива эрозии и постепенной деградации всей системы институтов.

Во-первых, растущая активность групп, объединённых на основе общности ценностей, не получает желаемой символической и реальной поддержки власти, наталкивается на блокаду активности со стороны бенефициаров административного ресурса. При таком сценарии активность перерождается в оппортунистическое поведение или тотальную пассивность. В результате институциональная среда лишается, с одной стороны, рационального и заинтересованного критика своих недостатков, с другой — активного участника назревших институциональных реформ.

Во-вторых, остаётся довольно низким уровень общественного прессинга и конструктивного диалога между властью и обществом. Такой прессинг всё ещё слаб для придания процессам институциональных преобразований устойчивости и необратимости. Это снижает мотивацию политических элит на проведение институциональных реформ, усиливает разрыв между растущим общественным спросом на институты демократического порядка и их предложением со стороны государства.

Поэтому велика вероятность «институциональной воронки», когда плохие институты вытесняют хорошие. Ухудшающаяся институциональная среда может усилить эрозию в социуме, что в свою очередь, ускорит деградацию институтов.

В результате этих процессов складывается новая конфигурация противников и сторонников демократического порядка. Формула «демократического порядка» является ценностным консенсусом как для граждан, ориентированных на ценности либерализма и демократии, так и для социальных групп, ориентированных на стабильность и демократию.

Перспектива социального взрыва, актуализированная в ряде экспертных докладов, маловероятна. Группы, объединенные на основе общности ценностей, которые впервые вышли на массовые акции протеста, на деле индивидуалистичны и пронизаны недоверием к коллективной активности, сомневаются в продуктивности коллективных действий. Растущая рефлексия собственных интересов, зачастую расходящихся с декларируемыми ценностями, снижает их активность.

Организация протеста парализуется низким влиянием идеологий, необходимым для прочной политической мобилизации. Если раньше Россия была высоко-идеологизированной страной, то сегодня значение идеологии резко снижается и, соответственно, ослабляется возможность антивластной мобилизации.

Для формирования широкой коалиции в поддержку демократического порядка нужны значимые изменения в самом гражданском обществе: рост его конструктивной активности и заинтересованности в переменах, партнёрство и ответственность в проведении масштабных социальных преобразований. Идущие изменения создают для этого определённую, но всё ещё непрочную базу.

Гражданскому обществу нужны шаги навстречу со стороны государства. Главным недостатком в деятельности государства граждане называют «недостаток заботы», под которым понимаются не столько меры патерналистского характера, сколько разъяснение намерений и принимаемых мер. При оценке уровня открытости деятельности государства некорректно оценивается запрос общества на такую открытость. Речь идёт не просто о предоставлении разносторонней информации, но, в первую очередь, о разъяснении намерений и обсуждении альтернатив при принятии решений. Высокий уровень открытости снижает недоверие к деятельности власти, стимулирует рефлексию собственных интересов активных групп, формирует тенденции интеграции этих групп в систему государственных и общественных институтов. Данный подход повышает шансы на формирование рациональных, ответственных и договороспособных участников диалога с властью. Это также создаёт предпосылки для институционального прессинга, стимулирующего власть к формированию более эффективных институтов, с одной стороны, и сужающего возможности бенефициаров административного ресурса, — с другой. Одновременно, что крайне важно, такая открытость убеждает субъектов экономической, политической, социальной активности в возможности позитивных перемен и тем самым дополнительно стимулирует их активность.

Другая тенденция развития гражданского общества — повышение статуса гражданских ценностей на основе воспитания граждан и их гражданской ответственности. В этой связи необходимо кардинальное повышение действенности механизмов горизонтального контроля, обеспечивающего этический контроль в различных сообществах. Хорошо известны последствия нарушений профессиональной этики, например, в адвокатском или медицинском сообществах США. В России, несмотря на постепенно набирающий обороты процесс самоорганизации корпоративных сообществ, вопрос об их ответственности перед населением пока не ставится, тогда как именно через горизонтальный контроль — контроль внутри и между сообществами — в первую очередь выстраивается модель влияния гражданского общества.

Ещё одним трендом в России является заметный рост националистических и антииммигрантских настроений. Россия здесь не уникальна, эти настроения в большей или меньшей степени имеют распространение во множестве государств Европы и Северной Америки. Однако, для нашей страны рост ксенофобии чреват этническими и межконфессиональными конфликтами, опасными для сохранения её целостности. Миграционная политика, занятость и трудовые отношения, культурно-образовательные механизмы адаптации и взаимодействия сплетаются в сложнейший клубок вопросов и проблем, без решения которых невозможно дальнейшее развитие российской гражданской нации. Ответственность за их решение нельзя возлагать только на государство. Способность искать и находить эти решения — испытание на зрелость гражданского общества России.

В настоящее время в российском обществе происходят качественные перемены, связанные с тем, что для миллионов граждан ценности выживания сменяются ценностями самовыражения. Они акцентируют усилившееся стремление граждан к участию в принятии решений. Переход от ценностей выживания к ценностям самовыражения связан с ростом ощущения защищённости и независимости человека, порождающим гуманистическую культуру толерантности и доверия, в рамках которой люди относительно высоко ценят независимость и самовыражение личности, а также ориентированы на политическую активность. Граждане включились в процесс обсуждения проблем нашей жизни. В этом причины постепенного роста гражданской активности как на локальном уровне в виде новых гражданских инициатив, так и в формате массовых протестных акций.

Новая тенденция состоит и в том, что государство предпринимает активные усилия для привлечения активных граждан к диалогу. Так, в 2012 г. заметно выросло число запросов и приглашений, поступивших в Общественную палату Российской Федерации как из органов государственной власти, так и от СМИ.

Гражданское общество призвано устанавливать и продвигать новые стандарты открытости и ответственности — стандарты, единые для всех структур государства и гражданского общества. Открытость общества и власти — это путь к смягчению и преодолению общественной несправедливости, путь борьбы с произволом во всех его формах. Когда проблема оказывается в фокусе внимания широкой общественности, «играть не по правилам» становится гораздо труднее.

В обществе сформировался ярко выраженный общественный запрос на справедливость. Актуальность таких проблем, как выстраивание неравноправных отношений с чиновниками, низкая степень информационного обеспечения и участия заинтересованных граждан в процессе принятия и реализации управленческих решений, свидетельствуют о потребности разработки и применения социальных технологий согласования общественных интересов.

Анализ трудностей и перспектив развития добровольчества в разных сферах жизни общества выводит на общую проблему солидарности. Солидарность является базовым условием и важнейшим результатом добровольческой деятельности. Межличностное доверие среди россиян находится на низком уровне, люди склонны доверять лишь своему близкому окружению и редко готовы к социальному взаимодействию для решения общих социально значимых проблем. Тем не менее, социологи отмечают постепенное, медленное восстановление солидарного сознания и солидарных практик. Часто этот путь проходит через довольно «искусственные» практики совместного проведения досуга, что, впрочем, тоже приносит свои плоды.

Наиболее значимым инструментом гражданской самоорганизации в последние годы стал Интернет, его роль коллективного организатора постоянно расширяется. Не случайно в возрастном сегменте до 30 лет аудитория Интернета уже обогнала телевидение и другие традиционные медиа.

Новый стандарт взаимоотношений гражданского общества с государством предусматривает более широкий общественный контроль, реализующий ценности и принципы гражданского общества. Важной частью этого общественного контракта должен стать Закон «Об общественном контроле», в котором созданы легальные рамки для широких полномочий в области общественного контроля для структур гражданского общества и гражданских активистов. Принятие данного закона призвано повысить доверие между властью и обществом, обеспечить ориентацию деятельности системы органов государственной власти на реализацию общественных интересов, что, несомненно, является необходимым условием для полноценного функционирования общественно-политической и социально-экономической системы.

Элементом утверждения новых стандартов открытости и ответственности государственных органов исполнительной власти может стать также новый порядок формирования общественных советов при этих органах.

Взаимоотношения власти и общества всегда находятся в центре дискуссий гражданского общества. Ведь яркая гражданская активность — это почти всегда активность в связи с государством, когда гражданское общество стремится заменить неэффективные государственные институты или протестует против государственной политики. Целенаправленное ответственное давление гражданского общества на власть ведёт к демократизации политической и общественной жизни, создаёт спрос на качественное государство, принуждает его к переменам в интересах широких кругов граждан. В обществе необходимо утверждать новую стилистику общения с властью — стилистку содержательной и ответственной критики. Это сложная работа, требующая в том числе профессиональных знаний, проникновения во все обстоятельства принятия тех или иных решений.

В последние годы усилиями законодателей были значительно улучшены условия деятельности некоммерческих организаций, осуществления благотворительной деятельности, участия в добровольчестве. Тем не менее, проявляющаяся в отдельных решениях непоследовательность политики государства в отношении третьего сектора негативно сказывается на доверии граждан к продекларированным «правилам игры», а общества, бизнеса и власти — к самим НКО. Принятие Федерального закона № 121-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части регулирования деятельности некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента» в самом третьем секторе было воспринято как дополнительное ограничение. В последние годы увеличилось количество законодательных инициатив, ограничивающих работу СМИ и несущих потенциальную угрозу свободе слова в России. Из уст парламентариев и чиновников звучат предложения, реализация которых может сказаться на конституционных правах граждан.

Наряду с определённым ужесточением деятельности НКО, связанным с принятием непопулярного в третьем секторе «закона об иностранных агентах», заметно возросли объёмы государственной поддержки некоммерческого сектора. В обществе растёт запрос на расширение поля деятельности социально-ориентированных некоммерческих организаций, равно как и на осведомлённость об их деятельности.

Однако авторитет НКО в глазах населения и готовность граждан участвовать в их работе остаются на низком уровне. Важная причина такого положения — в экономической слабости третьего сектора. В этой связи та поддержка, которую государство в последние годы оказывает социально-ориентированным НКО, является своевременной и крайне актуальной.

Таким образом, потенциал роста третьего сектора сохраняется, но по-прежнему в достаточной мере не реализуется.

Расхождение информационного поля и жизненных реалий не способствует авторитету СМИ, а также углубляет недоверие к ним в российском обществе. Искажение информационного поля раздражает людей, в первую очередь, на уровне местных сообществ. В то же время сами НКО должны активнее лоббировать свои интересы в СМИ, предлагая информацию о своей деятельности в содержательном и ярком ключе. По-прежнему не начался процесс разгосударствления СМИ.

Важным шагом в «наведении мостов» между властями, обществом и некоммерческими организациями должно стать общественное телевидение России. Оно оправдает своё название и предназначение, если структура его вещания действительно будет отвечать структуре интересов и задачам гражданского общества.

Несмотря на отдельные новации в системе местного самоуправления в 2012 году, ситуация на местном уровне в целом не претерпевает существенных изменений. В муниципальных образованиях растёт число и увеличивается вариативность форм взаимодействия граждан и местных властей. Но многие формы участия граждан в решении вопросов местного значения, прописанные в Федеральном законе № 131-ФЗ «Об основах организации местного самоуправления в Российской Федерации», практически не работают, реальное обсуждение проблем и народное волеизъявление подменяется его имитацией. Несоответствие публичных обязательств местных властей и финансовых возможностей для их исполнения по-прежнему остаётся одной из самых болезненных проблем местного самоуправления, серьёзно влияющей и на качество жизни в муниципальных образованиях и на социальное самочувствие граждан ^[11].

Формирование гражданского общества — постоянный, длительный и подверженный значительным колебаниям процесс включения всё большего числа людей в гражданскую жизнь — жизнь, сопряжённую с большей ответственностью и участием. Проявление социальной активности, осознанное использование тех или иных стратегий социального самоопределения увеличивает удовлетворённость своим местом жизни, в конечном итоге повышая качество жизни в целом.

Стратегическая задача на ближайшие месяцы и годы — обеспечить трансфер активных граждан в ряды НКО и социально-ориентированных гражданских инициатив, а также рост масштабов их деятельности и влияния на все стороны общественной жизни. В первую очередь, реализация этой задачи требует демонстрации реальных возможностей гражданского общества в решении приоритетных государственных задач.

Этот процесс уже начался — митинговая активность частично преобразовалась в коллективную гражданскую ответственность, что вылилось в возросшее число наблюдателей на выборах. Путь к закреплению результатов возросшей активности лежит и в закреплении механизмов политического участия, способствовать которому должна проведённая в нашей стране политическая реформа.