Сборник пословиц Маркиза де Сантильяны и его вклад в формирование пиренейской паремиологической традиции

Баканова Анна Валентиновна кандидат филологических наук доцент кафедры иберо-романского языкознания МГУ имени М.В. Ломоносова 119991, Россия, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1, оф. 1ГУМ Bakanova Anna Valentinovna PhD in Philology Associate Professor, Department of Ibero-Romanic Language Studies, Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University 119991, Russia, g. Moscow, ul. Leninskie Gory, 1, of. 1GUM asia_sim@mail.ru Другие публикации этого автора

Терентьева Екатерина Дмитриевна ORCID: 0000-0001-9654-5192 кандидат филологических наук доцент; факультет гуманитарных и социальных наук; Российский университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы 117198, Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 10/2 Terent'eva Ekaterina Dmitrievna PhD in Philology Associate Professor, Department of Foreign Languages, Faculty of Humanities and Social Sciences, Peoples' Friendship University of Russia 10/2 Miklukho-Maklaya str., Moscow, 117198, Russia terentyeva-ed@rudn.ru

Развитие испанских ренессансных представлений следует за общеевропейским гуманистическим движением, зародившимся, как известно, в Италии и достигшим апогея к XV–XVI вв. Общественные настроения в Европе в этот период имеют ярко выраженную гуманистическую направленность, растет интерес исследователей к национальным языкам и литературам, а также устному народному творчеству.

В становлении испанской паремиологической школы XV век является важным этапом несмотря на то, что традиция издания сборников пословиц и поговорок берет свое начало еще в средневековье: «La riqueza paremiográfica española se aprecia en el elevado número de colecciones editadas de forma continuada desde la Edad Media hasta nuestros días, si bien no se conservan muchos repertorios medievales ^[16]. Постепенно Испания входит в эпоху культурного и научного расцвета, подготовленную знаменательными политическими и экономическими событиями: объединение Кастилии и Арагона, завершение Реконкисты, открытие Нового Света. Все это позволяет Испании активно включиться в гуманистическое движение, поскольку, как подчеркивает в предисловии к первой грамматике кастильского языка (1492) Антонио де Небриха ^[15], расцвет государства всегда сопровождается расцветом языка и культуры.

Система жанров фольклора на романских языках начинает складываться в средние века, на ранних этапах имеют хождение популярные фольклорные мотивы, а не отдельные жанровые формы. В эпоху Возрождения фольклорные тексты встречаются фрагментарно в сборниках дидактического, исторического и религиозного характера, а также как образцы народной речи в авторских литературных произведениях. Несмотря на очевидные пересечения фольклора и литературы речь идет о разных художественных методах: «В процессе исторического развития в рамках художественной словесности сформировались две системы словесно-художественного творчества – фольклор и художественная литература. Их объединил общий – словесно-художественный – способ воплощения предмета искусства. Вместе с тем фольклор и литература с момента своего возникновения представляют собой два различных мироощущения, два различных художественных метода. Они противостоят друг другу и как две в известной мере самостоятельные системы жанров» ^{[7, с. 14]}.

Следует отметить, что и средневековая, и ранняя ренессансная терминология весьма условны. Так, небольшое по объему повествование обозначается historia, narración или relato, нравоучительный характер текста подчеркивается терминами ejemplo, apólogo или fábula, героический – hazaña, вымышленный – patraña и др. В этом ряду употребляется и термин proverbio, который указывает в современной системе испанского фольклора на один из малых жанров – пословицу. Подобное терминологическое многообразие говорит об условности жанровых границ в рассматриваемый период.

В эпоху Возрождения в центре внимания исследователей оказываются малые формы фольклора – пословицы и поговорки. Для их обозначения в испанском языке используются термины refrán, proverbio, aforismo, locución, dialogismo и др., а основным содержанием жанра становятся человеческие знание и опыт, выраженные в краткой языковой форме: «La paremiología viene ya desde hace largo tiempo describiendo cómo los refranes dejan entrever diferentes aspectos del bagaje cultural de una sociedad. El hombre hace uso de su ingenio y del poder de la palabra para expresar sus valoraciones sobre el mundo que lo rodea» ^[20].

С конца XV в. малые жанры фольклора издаются в Испании отдельными сборниками, которые представляют собой объемные словари, содержащие в некоторых случаях до 4–5 тысяч примеров. В данных сборниках авторы приводят пословицы и поговорки на древних классических и молодых романских языках, отражающие богатство как народной, так и книжной традиции. В большинстве случаев тексты располагаются в алфавитном порядке и сопровождаются авторскими комментариями. Некоторые крылатые выражения повторяются из сборника в сборник, формируя со временем пиренейский и общероманский фольклорный корпус. В первую очередь речь идет о работах таких авторов, как Эрнан Нуньес (Núñez, Hernán), Педро Вальес (Vallés, Pedro), Хуан де Маль Лара (Mal Lara, Juan de): «La llegada del Renacimiento supone el afán por recopilar paremias, tanto de uso culto como popular, lo que se refleja en voluminosas colecciones de enunciados breves y sentenciosos. Así, es la época de la publicación de refraneros considerados clásicos para la paremiografía españolas, como los de Pedro Vallés (1555), Hernán Núñez (1555) o Juan de Mal Lara (1568)» ^[16]. Одним из первых изданных в Испании сборников паремий считается труд Маркиза де Сантильяны (Marqués de Santillana) «Refranes … que diçen las viejas tras el fuego» (1549): «una obra esencial para comprender la paremiografía española, se trata de los refranes recopilados por Íñigo López de Mendoza, el Marqués de Santillana. Durante mucho tiempo se creyó que era la colección más antigua en lengua vulgar, pero siendo el primer refranero impreso en España» ^[16].

В Испании Возрождение развивается под влиянием двух традиций: итальянской и североевропейской. Еще одной «существенной особенностью испанского Возрождения надо признать и отсутствие в стране широкой базы для развития гуманизма […]. Речь идет скорее об отдельных личностях (Фернандо де Кордова, Энрике де Вильена, Маркиз де Сантильяна, Хуан де Лусена и многие другие), которые в период разрушения средневековых устоев ведут поиски нового пути, опираясь на философские, моральные и эстетические взгляды античных авторов, отцов церкви и средневековых философов» ^{[10, с. 19]}.

Представители испанских аристократических и литературных кругов активно занимаются гуманитарными науками, собирают богатые библиотеки, образуют культурные сообщества. Важную роль в общественной жизни Испании сыграло также выделение городов-центров культуры таких, как Севилья, Толедо и Валенсия, появление целого ряда крупных университетов и развитие книгопечатания. Влияние Италии сказывается на различных сферах жизни, а завоевание Неаполя Альфонсом V приводит к еще большему сближению двух стран вплоть до того, что знатные испанские семьи посылают своих наследников получать образование в Италию. Увлечение итальянскими образцами является одной из основных черт испанской литературы этого периода, испанские литераторы проявляют глубокий интерес к творчеству Данте, Петрарки, Бокаччо, а также обращаются к античности и ее ключевым авторам – поэтам и философам.

Влияние североевропейского гуманизма, вдохновленного авторитетом нидерландского мыслителя Эразма Роттердамского, выражается среди прочего в повышении интереса к малым фольклорным жанрам. Среди его трудов особое место занимают сборник пословиц и поговорок «Адагии» и сборник кратких изречений «Apophthegmata», ориентируясь на которые, представители испанского гуманизма начинают уделять особое внимание фольклорному наследию и находить в народной традиции источник национальной идентичности и языкового богатства. Эразм Роттердамский приводит пословицы греческого и латинского происхождения и упоминает также несколько голландских крылатых выражений. Особую ценность сборнику придают авторские комментарии и примеры, достигающие в некоторых случаях объема небольшого эссе. Сборник пословиц Эразма Роттердамского оказал огромное влияние на европейскую фольклорную традицию и способствовал пробуждению интереса к античной мудрости. Испанские гуманисты были знакомы с его трудами, так, именно на них ориентируется Хуан де Вальдес (Juan de Valdés), обращаясь к испанским паремиям как к образцам правильного узуса в своей работе «Diálogo de la lengua» (1535–36) ^[19].

Влияние гуманистических традиций сказывается не только на деятельности собирателей фольклора и авторов первых грамматических сочинений, но и на литературном процессе Испании. Со временем меняется поэтическая жанровая система, а аристократические формы поэзии начинают перемежаться образцами народных сатирических жанров: «произведения поэтов дошли до нас в коллективных сборниках «кансьонерос» (cancioneros – «песенники»). Особенно значительны – «Кансьонеро Баэны» («Cancionero de Baena») и «Кансьонеро Стуньиги» («Саncionero de Stúñiga»), представленные в которых авторы отчетливо распадаются на две группы: сторонников старой, галисийско-португальской школы и представителей новых веяний, идущих из Италии. Отсюда стилистическая пестрота сборников, столкновение в нем старых лирических форм – вильянсико, серранильи и т. п. с новыми, пришедшими из Италии, – сонетом, канцоной и др.» ^[8].

Увлечение итальянским стихосложением отмечено впервые в творчестве известного поэта, паремиолога и общественного деятеля эпохи Проторенессанса Маркиза де Сантильяны (настоящее имя Íñigo López de Mendoza y de la Vega). Сантильяна является также автором послания португальскому констеблю дону Педро Португальскому «Proemio e carta al condestable don Pedro de Portugal» ^[18], которое считается первым сочинением по теории поэзии на кастильском языке. Написанное в 1449 г., оно содержит сведения о развитии европейской литературной традиции, сравнительный анализ поэтических стилей, а также оценку пиренейского фольклорного наследия.

Деятельность Маркиза де Сантильяны (1398–1458) пришлась на время правления короля Хуана II Кастильского. Сантильяна происходил из знатного рода, начиная с XIV в. представители этой талантливой семьи служили королю Альфонсо XI, а затем Хуану II. Отец и дед Сантильяны занимали высокие должности и приумножили семейное состояние: «Su abuelo, Pero González de Mendoza, es conocido por su valentía en la batalla de Aljubarrota (1385); su padre, Diego Hurtado de Mendoza, fue Almirante Mayor de Castillo y poseyó una de las más importantes fortunas de la época» ^[16]. По материнской линии Сантильяна приходился родственником королевскому дому и многим известным литераторам Испании, среди которых Лопес де Айяла, Перес де Гусман, Гомес Манрике и другие. Все это в дальнейшем позволило ему сделать блестящую военную и литературную карьеру, а также стать одним из влиятельнейших людей своего времени. О личных качествах Сантильяны сохранилось немного свидетельств, однако и современники, и исследователи его творчества отзываются о нем сугубо положительно: храбрый, скромный, тонко чувствующий человек с большим сердцем («gozó de una vida sumamente intensa y de una gran personalidad. No solo sobresale por ser un gran militar sino por muchas virtudes: valentía, agudeza, discreción y humanidad» ^[16]). Отмечается многогранность его творческой натуры: «блистательный государственный муж, придворный и воин, просветитель и меценат, поэт, который опробовал свое перо во многих областях литературы – от народных (традиционных) до ученых жанров. Уже современники считали его идеальным воплощением союза armas y letras» ^[9].

Известно, что Сантильяна начинает творческий путь при арагонском дворе, где поддерживает дружеские отношения с арагонской знатью и придворными поэтами-трубадурами: Энрике де Вильеной, Жорди де Сан-Жорди, Аузиасом Марком. В своей литературно-поэтической деятельности Сантильяна опирается на античную традицию, ориентируясь на произведения таких авторов, как Сенека, Гомер, Вергилий, Аристотель. Не оставляет он без внимания и творчество литераторов итальянского возрождения, а также галисийских, провансальских, французских поэтов.

Будучи поклонником итальянской гуманистической традиций, Сантильяна первым использует форму сонета в кастильском стихосложении (известны его 42 сонета на итальянский манер «Sonetos fechos al itálico modo», среди которых: «Clara por nombre, por obra e virtud», «Sitio de amor con gran artillería», «En el próspero tiempo de las serenas»). «Анализ сходных топосов («далекая любовь», «хвала даме»), устойчивых мотивов, поэтического языка позволяют сделать вывод, что сонеты Сантильяны демонстрирует рождение особого жанрового сознания не за счет заимствования или введения новых поэтический моделей (петрарковских или стильновистских, которые представлены лишь спорадически), а за счет преломления через новую авторскую интроспективную оптику традиционных куртуазных топосов» ^[9].

Еще одним источником вдохновения становится испанская народная поэзия, наполненная сатирой и юмором (estos romances y cantares de que las gentes de baja y servil condición se alegran) и, в частности, жанр серранильи (serranilla), объединяющий испанскую ритмику с пасторальным сюжетом: «Las serranas y las serranillas se convierte en objeto de deseo del caballero medieval o renacentista, en motivo de inspiración poética que continúa los patrones del verso cortés. Late en muchos de los versos la sumisión a la dama, el rendir vasallaje a la mujer como señora altiva y vigilante de la montaña, de un lugar adverso que se trata de pasar y traspasar. De un amor cortés que tiene su origen en Provenza y en las Pastorelas italianas, en las cántigas galegas del amigo. Las serranas son, sin duda, una figura literaria clave, cuya presencia se prolonga en la poesía española casi hasta el Romanticismo» ^[17]. Отдельный интерес вызывают у Сантильяны пословицы и поговорки испанского языка, которые он издает отдельным словарем и подробно комментирует («Glosas a los proverbios»).

В литературном наследии Сантильяны сохранилось и нескольких писем. Среди них важно остановиться подробнее на тексте послания к коннетаблю дону Педро Португальскому, которое, как уже упоминалось, является по сути первой испанской поэтикой и в котором Сантильяна подробно рассматривает вопросы истории и теории литературы. В нем же он отмечает важность фольклорной традиции, упоминает некоторые фольклорные жанры, исследует фольклорные мотивы творчества.

Цель своего послания к коннетаблю дону Педро Португальскому Сантильяна обозначает следующим образом: по просьбе короля он постарается познакомить инфанта с такими жанровыми формами, как decires и canciones. Кансьон и десир являются распространенными жанрами, сохранившимися в испанских песенных сборниках, основное отличие между которыми заключается в более разнообразном тематическом наполнении dezir по сравнению с эмоциональной окрашенностью песни. Сантильяна в присущей ему скромной манере («de tanta insuficiencia estas obretas mías») отмечает в письме, что эти жанровые формы не заслуживают особого внимание: «no son de tales materias, ni así bien formadas y artizadas». И если подобные тексты и могут показаться забавными и полезными придворной молодежи наряду с другими видами развлечений, то совершенно точно не могут нравиться самому Сантильяне как опытному ценителю литературы: «Y así, señor, muchas cosas placen ahora a vos que ya no placen o no deben placer a mí». Однако Сантильяну радует тот факт, что инфант проявляет интерес к поэзии – искусству, которое, по его мнению, доступно лишь возвышенным и благородным душам: «nunca esta ciencia de poesía y gaya ciencia buscaron ni se hallaron sino en los ánimos gentiles, claros ingenios y elevados espíritus».

В письме Сантильяна также сравнивает поэзию и прозу, ставя первую выше второй. Он подчеркивая красоту поэтической формы, стройность рифмы и размера: «me esfuerzo a decir el metro ser antes en tiempo, y de mayor perfección y más autoridad que la suelta prosa». Далее Сантильяна продолжает рассуждать об истории стихосложения с древнейших времен, отмечая вклад в поэтическое искусство и библейских персонажей («el primero que hizo rimas o canto en metro haya sido Moisés»), и поэтов античности («De los griegos quieren sean los primeros Acatesio Milesio y, aprés de él, Ferécides Siro y Homero, no obstante que Dante ‘soberano poeta’ lo llama»). Также упоминает Сантильяна наиболее уважаемых им итальянских авторов и их произведения – сонеты Петрарки («sus églogas y muchos sonetos»), поэзию Бокаччо («Juan Bocacio, poeta excelente y orador insigne»), строки «Божественной комедии» Данте («Dante escribió en tercia rima elegantemente las sus tres comedias Infierno, Purgatorio y Paraíso»).

Отдав дань уважения представителям итальянской литературы, Сантильяна переходит к описанию различных уровней мастерства в поэзии. Он выделяет три основных уровня («tres grados, es a saber: sublime, mediocre e ínfimo») и приводит примеры произведений и авторов для каждого уровня. На самую низкую ступень Сантильяна ставит тех, кто творит на потребу толпе, не соблюдая ни правил, ни порядка («Ínfimos son aquellos que sin ningún orden, regla ni cuento hacen estos romances y cantares»). Можно заметить, что оценка устной народной традиции у Сантильяны носит двойственный характер: с одной стороны, Сантильяна негативно отзывается о пользующихся популярностью у простого люда romances y cantares, с другой, высказывается в поддержку уже сложившихся фольклорных жанровых форм. Так, он приводит в качестве положительного примера жанр эпиталамы – свадебной песни, имеющей греческое обрядовое происхождение («son cantares que en loor de los novios en las bodas se cantan»).

Особый интерес представляет часть письма, в которой Сантильяна предпринимает попытку выделить отличительные черты существующих национальных поэтических традиций. Сравнивая особенности стихосложения на романских языках, Сантильяна дает высокую оценку окситанской и итальянской поэзии и отмечает каталонское, валенсийское и арагонское поэтическое искусство («Los catalanes, valencianos y aun algunos del reino de Aragón fueron y son grandes oficiales de esta arte»).

Испанской литературе Сантильяна также уделяет внимание и восхваляет слог таких произведений, как «Libro de Alexandre», «Libro de Buen Amor» Хуана Руиса, «Rimado de Palacio» Перо Лопеса де Айалы и «Обеты Павлина» Хуана Лоренцо Сегуры («Entre nosotros usose primeramente el metro en asaz formas, así como el Libro de Alexandre, Los votos del pavón y aun el Libro del Arcipreste de Hita, y aun de esta guisa escribió Pero López de Ayala el Viejo un libro que hizo de las maneras del Palacio y llamaron las Rimas»). Но ни один регион Испании не может, по мнению Сантильяны, похвастаться столь глубоким знанием искусства арте майор, как Галисия и Португалия («Y después hallaron esta arte que ‘mayor’ se llama y el arte común, creo, en los reinos de Galicia y de Portugal, donde no es de dudar que el ejercicio de estas ciencias más que en ningunas otras regiones y provincias de la España»).

Рассуждая о собственном стиле, Сантильяна признается, что еще в детстве смог впитать галисийско-португальскую фольклорную традицию (cantigas, serranas y decires portugueses y gallegos). Интерес к фольклору приводит Сантильяну к изданию словаря пословиц и поговорок «Refranes … que diçen las viejas tras el fuego; e van ordenados por la orden del A, B, С» (1549). Исследователи отмечают, что издание сборника паремий было подготовлено Сантильяной по заказу короля Хуана II.

Авторство Сантильяны неоднократно подвергалось сомнению в ХХ веке, например, в работах У. Кронана, основным аргументом которого было то, что аристократ Сантильяна не мог столь подробно интересоваться фольклорной традицией: «En 1911, Urban Cronan pone en duda tal paternidad, lo que provoca una viva polémica. Cronan estima que no hay argumentos suficientes para atribuir esta obra al Marqués de Santillana [...] un aristócrata como Íñigo López de Mendoza no sentiría inclinación alguna por la sabiduría popular cristalizada en los refranes» ^[16]. Другие же исследователи истории испанской литературы, напротив, высказывались в пользу авторства Сантильяны, среди них и Рафаэль Лапеса: «Otros eruditos, en cambio, Fermín Sánchez Escribano (1942) y Rafael Lapesa (1957: 261) están a favor de la partenidad del Marqués» ^[16].

В пользу авторства Сантильяны, по их мнению, говорит тот факт, что сборник никогда не фигурировал как анонимный, хоть и не сохранилось первое издание, о котором упоминает Хуан де Маль Лара. Наваскуэс полагает, что идея составления сборника пословиц принадлежит исключительно Хуану II, а Сантильяна выступает всего лишь исполнителем: «Así no consideramos como folklorista al Marqués de Santillana, sino al rey, y de esta forma Podemos dar explicación al cómo, siendo López de Mendoza enemigo declarado de la producсión popular, coleccionó, no obstante los refranes» ^{[14, p. 32]}. Тем не менее, сборник Сантильяны, содержащий 4225 фольклорных единиц с комментариями автора, по-прежнему считается если не первым, то одним из самых ранних изданных в Испании и сохранившихся до наших дней сборников пословиц и поговорок: «una obra esencial para comprender la paremiografía española […]. Por estos motivos, merece estar en la Biblioteca fraseológica y paremiológica» ^[16].

Сборник Сантильяны был любим публикой и пережил множество переизданий, особенно часто он переиздавался в первой половине XVI века. Испанские исследователи считают данный факт удивительным, поскольку в этот период нигде в Европе не наблюдалось такого интереса к собиранию и изданию пословиц и поговорок. Малые фольклорные жанры воспринимались, скорее, как примета языка необразованных слоев населения, несовместимая с возвращением к классической традиции, несмотря на авторитет северного Возрождения и знаменитого сборника пословиц Эразма Роттердамского: «Este hecho es realmente sorprendente, porque esto ocurría en España mientras en otros países de Europa, con la llegada del Renacimiento, se daba la espalda a los refranes, que eran considerados cosa del vulgo y poco compatible con la renovación de la cultura en su vuelta al Clasicismo. Y eso, a pesar de la muy importante aportación de Erasmo con su magnífica obra Adagiorum chiliades quatuor» ^[16].

В названии сборника Сантильяна указывает на народное происхождение представленных в нем единиц, обращаясь к образу бедных старух, коротающих время у очага (Refranes … que diçen las viejas tras el fuego), за что в дальнейшем работа не раз несправедливо высмеивалась: «Se ha criticado a veces el carácter popular que se da a los refranes y se ha tratado de ridiculizar esa para nosotros preciosa característica que surge de la observacón «que dizen las viejas tras el fuego». Para nosotros, resulta no sólo simpático sino también muy significativo, porque, en efecto, no sólo en aquellos ya lejanos tiempos de finales del siglo XV y principios del XVI, sino también en nuestros días las «viejas» eran y son como un archivo muy rico y muy valioso de refranes» ^[16]. Эта черта отличает сборник от других словарей фольклора данного периода, в которых прослеживается тенденция к смешению романских и античных крылатых выражений.

Идею о ценности текстов устной народной традиции в этот же период формулирует в «Диалоге о языке» Хуан де Вальдес: «para considerer la propiedad de la lengua castellana, lo mejor que los refranes tienen es ser nacidos en el vulgo» ^[19]. Вальдес разделяет паремии по их происхождению: с одной стороны, он говорит о фольклорных текстах, собранных из уст народа, с другой, упоминает пословицы и поговорки, пришедшие из античности и не имеющие прямого отношения к испанской устной традиции. Сравнивая эти два вида текстов, Вальдес приходит к однозначному выводу о важности именно кастильских паремий. Как и Сантильяна, он использует образ пожилых женщин, сидящих за работой у огня: «los castellanos son tomados de dichos vulgares, los más de ellos nacidos y criados entre viejas, tras del fuego hilando sus ruecas» ^[19].

Если говорить о тематическом наполнение сборника Сантильяны, то можно отметить, что собранные им тексты пословиц и поговорок охватывают практически все многообразие жизненных ситуаций. Так, например, затрагиваются вопросы морали и жизненного опыта, как и в известных паремиях на русском языке: Хорошо ловить рыбу в мутной воде. Сытый голодного не разумеет. У кого власть, тот и прав. Каждый сверчок знай свой шесток. Без труда не выловишь и рыбку из пруда. У семи нянек дитя без глазу. Лучше синица в руках, чем журавль в небе (A río revuelto, ganancia de pescadores. Al hombre harto, las cerezas le amargan. Allá van leyes do quieren reyes. Cada gorrión con su espigón. No hay atajo sin trabajo. Asno de muchos, lobos lo comen. Más vale pájaro en mano que buitre volando).

Интерес представляют также пословицы и поговорки про свекровь, весьма распространенные в разных языках, основной посыл которых состоит в том, что свекровь ни в каком виде не может быть доброй (Suegra, ni de barro buena. Сравним в рус. У лихой свекрови и сзади глаза).

Отдельное место занимают многочисленные примеры народной мудрости, связанные с вопросами человеческого общения, соответствия между словом и делом и т. п.: A buen entendedor, pocas palabras. A dos palabras, tres pedradas. Boca que dice que no, dice que sí. Decir y hacer, no es para todos hombres. Más vale saber que haber.

Не остается без внимания и столь важная сфера человеческой жизни, как финансы (взять или дать в долг, заработать, украсть, дихотомия деньги-власть), и связанные с ней качества характера: A dineros tomados, brazos quebrados. Duerme quien duerme, y no duerme quien algo debe. Quien dinero tiene, alcanza lo que quiere.

Традиционными темами подобных сборников становятся также описания различных занятий и профессий (сравним с русским Сапожник без сапог): Barbero, loco o parlero.

Нельзя не упомянуть также тот факт, что в сборнике Сантильяны представлено немало поговорок про ведьм и колдуний: Hadas malas me hicieron negra, que yo blanca era. Hadas malas y corazón ancho. Los pollos de Marta piden pan, y danles agua. Злые феи (hadas malas) в испанском несказочном фольклоре традиционно предстают в образе златовласых красавиц, сидящих у воды. Они могут красть чужих детей и заботиться о животных, а рядом с ними часто изображается золотая курица с золотыми цыплятами (сравним с золотым яичком в русcких сказках): «Consta de otro gran número de historias, en que la gallina es de oro, y son de oro asimismo los polluelos…» ^{[14, p. 210]}. Вспомним также знаменитый европейский сказочный сюжет о Спящей красавице, известный в более поздней редакции Ш. Перро и братьев Гримм: «Эти низшие божества вполне оправдывают происхождение своего названия от латинского fatum – судьба. […] Уже у Хуана Руиса (1283 – ок. 1350) в “Книге благой любви” говорится о силы fadas alvas, белых фей, приносящих с рождения удачу, красоту и другие достоинства, в текстах первой трети XIV в. также упоминаются и насылающие беды и болезни черные феи» ^{[5, с 232]}.

Подводя итог, хотелось бы подчеркнуть вклад сборника Маркиза де Сантильяны в науку о фольклоре на раннем этапе ее становления и отметить глубоко народную основу его работы, отражающую различные стороны национального мировидения испанцев, где народная вера в здравый смысл, талант и профессионализм сочетается с колдовством, предсказаниями судьбы и суевериями. Отметим также, что тексты из сборника Сантильяны в последующие века становились источниками примеров и знаний об испанской народной традиции в работах многих испанских фольклористов, заложив уже в XV в. основу для формирования паремиологического фонда испанского языка: «Los primeros vestigios seguros del Folklore hispano los encontramos en el siglo XV, representado en las colecciones de refranes y de costumbres que entonces se hicieron» ^{[14, p. 32]}.

Интерес к пословицам и поговоркам на Пиренейском полуострове берет начало в первых сборниках текстов на романсе и достигает небывалых вершин в период Возрождения. Постепенно сборники пословиц и поговорок испанского, португальского, каталанского, галисийского происхождения, вместе с текстами, унаследованными из греко-латинской традиции, образуют общую базу народной мудрости, где черпают вдохновение исследователи последующих веков.