Конструктивные и деструктивные эффекты медиатизации семейной памяти

Целыковский Алексей Андреевич ORCID: 0000-0002-2442-5463 кандидат философских наук доцент; кафедра философии и социальных коммуникаций ; Липецкий государственный технический университет Старший научный сотрудник ; Учебно-научная лаборатория "ЦИФРА"; Саратовский национальный исследовательский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского 398055, Россия, Липецкая область, г. Липецк, ул. Московская, 30 Tselykovskiy Aleksey Andreevich PhD in Philosophy Associate Professor; Department of Philosophy and Social Communications ; Lipetsk State Technical University Senior Researcher ; Educational and Scientific Laboratory 'DIGIT'; Saratov National Research State University named after N.G. Chernyshevsky 398055, Russia, Lipetsk region, Lipetsk, Moskovskaya str., 30 alts1085@mail.ru Другие публикации этого автора

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда проект № 22-18-00153 «Образ СССР в исторической памяти: исследование медиастратегий воспроизводства представлений о прошлом в России и зарубежных странах».

Цифровизация традиционных средств массовой информации, а также появления новых медиа существенным образом изменили процессы формирования исторической памяти. Уже не только государственные структуры, влиятельные политические силы и крупные СМИ оказывают влияние на историческую память, но и масса рядовых индивидов получают возможность создавать и транслировать различные образы прошлого. Среди акторов, определяющих актуальность и востребованность тех или иных представлений о прошлом, уже нельзя выделить безусловного монополиста. То есть в процессе формирования исторической памяти все большую значимость начинает приобретать семейная память.

Семейную память можно определить как одну из форм коллективной памяти. При этом необходимо обратить внимание, что феномен коллективной памяти не имеет однозначного и исчерпывающего определения. Некоторыми исследователями понятие коллективной памяти сближается с понятием исторической памяти. М. Хальбвакс – один из основоположников исследований коллективной памяти, считал коллективную память более емким понятием. Хальбвакс определял коллективную память как совокупность знаний и представлений, которые общество передает из поколения в поколение. Это не просто индивидуальные воспоминания, а общие идеи и символы, связанные с историческими событиями и культурой. Хальбвакс подчеркивал, что коллективная память не всегда точно передает прошлые события, а часто представляет собой искаженную или идеализированную версию. Она формируется под воздействием текущих социокультурных контекстов и потребностей общества (согласно терминологии автора, социальных рамок памяти). То есть, по М. Хальбваксу, индивидуальная память, как и коллективная, является социальным конструктом ^[1].

Однако в этой связи возникает вопрос относительно границ коллективной памяти. Каковы пределы социальных групп, конструирующих образы прошлого и формирующих представления о собственной идентичности? Я. Ассман, исследуя взаимосвязь памяти и культурной идентичности, выделял два вида коллективной памяти: культурную и коммуникативную. Носителями коммуникативной памяти выступают индивиды как непосредственные участники событий, их круг общения. Она возникает и функционирует на повседневном уровне, а по своему содержанию включает в себя воспоминания трех или четырех поколений. Коммуникативная память возникает и функционирует на повседневном уровне. Она не институализирована, поэтому постепенно исчезает вместе со своими носителями.

Отличительным признаком культурной памяти является институализация и формализация. По мысли Я. Ассмана: «Культурная память всегда окружена более или менее строго охраняемыми границами» ^{[2, с. 53]}. Культурная память, закрепленная в виде социальных институтов, норм и традиций, становится фактором, образующим культурную идентичность. В рамках культурной памяти оформляется официальный нарратив о прошлом.

Таким образом, можно сказать, что коллективная память как система включает в себя несколько уровней. Индивидуальная память складывается в социальных рамках коммуникативной (семейной) и культурной памяти. В свою очередь, содержание семейной памяти определяется общезначимыми нарративами культурной памяти.

При этом историческую память можно рассматривать как одну из форм коллективной памяти, направленную на конструирование и трансляцию образа прошлого. Впрочем, как уже было сказано, синонимичность понятий коллективной и исторической памяти многими исследователями ставится под сомнение. К примеру, Л.Ю. Логунова трактует коллективную (социальную) память максимально широко: «Социальная (коллективная) память – поле опыта повседневной жизни людей. Ее функциональное назначение – сохранение и передача позитивного опыта предков для благополучия потомков» ^{[3, с. 228]}. В процитированном определении акцент сделан на позитивном значении коллективной памяти. Более того, по мысли автора, коллективная память: «Это чистая в своей политической независимости память народа» ^{[3, с. 228]}. Историческая память в понимании автора, напротив, является политизированной, зависящей от наличествующей конъектуры. Как пишет Л.Ю. Логинова: «Историческая память является продуктом деятельности представителей государства и сферы исторической науки. Она становится политически ангажированной, когда ее используют для защиты «правильных» смыслов мнемических образов и исторических фактов» ^{[3, с. 228-229]}. Иными словами, коллективная память – это «живая» память народа, отражающая лучшие его черты. Историческая память – искусственный идеологический конструкт, инструмент решения практических задач. Поэтому в кризисные периоды коллективная и историческая память вступают в конфликт, а их функционал из взаимодополняющего становится противоречивым.

Некоторыми отечественными исследователями понятия коллективной и исторической памяти объединяются в один теоретический концепт. К примеру, Н.С. Корнющенко-Ермолаева под коллективно-исторической памятью понимает «фундаментальную способность социальных групп и нации в целом сохранять и реконструировать воспоминания о совместном историческом опыте» ^{[4, с. 49]}.

На наш взгляд, противопоставление коллективной и исторической памяти не несет в себе каких-либо ощутимых теоретических или методологических преимуществ. Еще М. Хальбвакс понимал историческую память как одну составляющих коллективной памяти. М. Хальбвакс подчеркивал, что история всегда воспринимается в контексте социокультурного опыта, а коллективные представления и воспоминания, в свою очередь, формируют оптику восприятия истории. В свою очередь, процесс формирования коллективной памяти под влиянием официальных политико-идеологических нарративов и неофициальных групповых представлений раскрывается через понятия культурной и коммуникативной памяти, предложенные Я. Ассманом.

Поэтому коллективную и историческую память более продуктивно в методологическом отношении рассматривать в качестве близких взаимодополняющих понятий. Исходя из сказанного, коллективную память можно определить как совокупность представлений о прошлом, разделяемых какой-либо социальной группой. Коллективная память выступает в качестве хранилища коллективного опыта, выраженного в традициях, нормативно-ценностных ориентирах, символах и смыслах. Можно сказать, что главными функциями коллективной памяти являются: создание смысловой основы для социума, конструирование идентичности, аккумуляция и трансляция социокультурного опыта. Содержание коллективной определяется содержанием индивидуальной и семейной памяти.

Семейная память – это форма коллективной памяти, совокупность воспоминаний внутри семьи или близкого круга родственников, охватывающая, как правило, несколько поколений и определяющая контекст воспоминаний индивида (индивидуальной памяти). Подобно тому, как индивидуальная память не может существовать вне контекста коллективной памяти, семейная память встраивается в общенациональные нарративы. К основным функциям семейной памяти можно отнести: сохранение и передачу опыта через личные воспоминания между поколениями, формирование идентичности на уровне семьи как микросоциальной группы, формирование определенных традиций. Все это способствует более полному переживанию своей идентичности.

Фактически семейная память выполняет те же основные функции, что и коллективная: конструирует личностную и социальную идентичность, укрепляет и консолидирует членов семьи, актуализирует у них чувство принадлежности, солидарности, включенности в семейный контекст, охраняет и транслирует значимые семейные ценности.

В тоже время семейная память отличается от коллективной тем, что позиция ее субъекта характеризуется разным соотношением элементов исторического опыта и не является однозначно определяющей. Это означает, что не столь важно, являлся ли рассказывающий представитель семьи участником, очевидцем или современником тех или иных событий, насколько полно, целостно и достоверно он излагает события прошлого.

В этой связи уместно упоминание концепции постпамяти, предложенной М. Хирш. Термин «постпамять» используется М. Хирш для описания процесса формирования и передачи культурной травмы, связанной с событиями Холокоста. Хотя М. Хирш концепция постпамяти используется для изучения культурной травмы, она вполне применима в исследовании коллективной (и семейной) памяти как таковой. В своем исследовании М. Хирш обратила внимание, что глубокий травматический опыт свойственен не только людям, непосредственно пережившим Холокост, но и последующим поколениям. Процесс передачи травмы происходит на эмоциональном уровне, когда у детей и внуков жертв Холокоста начинали формироваться собственные травматические воспоминания. М. Хирш отмечала, что «связь постпамяти с прошлым в действительности опосредована не воспоминаниями, но работой воображения, проекцией и творчеством» ^{[5, с. 22]}. При этом, по мнению исследовательницы, для работы механизмов постпамяти необходимы посредники-медиаторы. Роль медиаторов могут играть материальные свидетельства: дневники, письма, фотографии, личные вещи. К медиаторам относятся и медиасредства: кинематограф, литература, различные телепроекты и т.д. Можно с уверенностью сказать, что новые медиа являют собой яркий пример подобных медиаторов.

В современном мире новые медиа начинают оказывать определяющее влияние на формирование картины реальности, приводя к появлению особой медиакультуры, трансформирующей привычные социальные феномены. Например, В.Л. Примаков, исследуя процессы медиатизации, пишет: «Массмедиа прочно вошли в содержание социальной жизни; в этом симбиозе сформировались особая медиакультура, устойчивые социальные практики и технологии, медийные по своей сути и способам реализации» ^{[6, с. 222]}. Медиатизация, таким образом, формируют новую культурную среду, которая, в свою очередь, трансформирует коллективную память. Об этом, в частности, пишет А.Н. Гуреева: «под сильнейшим влиянием быстро развивающихся технологий и медиа формируется абсолютно новое общество – зависимое от медиапотребления, обеспечивающего получение необходимой информации и потребляющее все возможные каналы коммуникации» ^{[7, с. 203]}.

В подобных условиях постепенно стирается грань между культурной и коммуникативной памятью. Существенно возрастает количество субъектов, участвующих в конструировании представлений о прошлом и ориентирующихся не только на собственные воспоминания, но и на информацию, почерпнутую из медиаисточников. Происходит переход коллективной памяти в формат медиапамяти.

Одним из первых исследований, посвященных медиапамяти (цифровой памяти) стал сборник 2009 года «Save as… Digital Memories» под редакцией Дж. ГардеХансен, Э. Хоскинс, А. Рединг. По мысли авторов, появление медиапамяти обусловлено не только изменением процессов хранения и трансляции информации в цифровой среде, но проникновением новых медиа практически во все сферы общества. О. М. Мороз, анализируя вышеуказанную работу, выделяет такие особенности медиапамяти, как цифровая детерриторизация памяти (возможность создавать свои версии памяти) и изменения форматов припоминания (новые способы и формы хранения, трансляции, стирания и восстановления информации) ^[8].

Анализ свойств медиапамяти (киберпамяти) производится в работах польской исследовательницы К. Штоп-Рутковска. Киберпамять исследовательница определяет «как содержание, представляющее тему прошлого: события, места, предметы и людей (как героев, так и антигероев), также способы сохранения этого прошлого в памяти и специфические культурные практики, связанные с процессом коммуникации посредством новых медиа» ^{[9, с. 132-133]}. Признаками новых медиа К. Штоп-Рутковска считает: возможность доступа к медиа в любое время, в любом месте и на любом цифровом устройстве; а также возможность интерактивного творческого участия пользователей в создании мультимедиального контента. Кроме того, К. Штоп-Рутковска отмечает, что «вторым важным элементом новых медиа является “демократизация” создания, публикации, распространения и потребления медиа-контента» ^{[9, с. 133]}. То есть под киберпамятью исследовательница понимает новый способ конструирования, воспроизведения и трансляции образов прошлого, свойственный цифровой медиасреде, предполагающий наличие множества акторов. В этом отношении медиапамять «демократична» поскольку создается на основе мнения различных индивидов и социальных групп.

Концепт медиапамяти детально проанализирован в работах исследователей Д.С. Артамонова и С.В. Тихоновой ^[10,11]. По мысли исследователей: «Определяющее влияние цифровых медиа, вобравших в себя также и медиа традиционные, на культуру, коммуникацию, социальные отношения позволяет говорить о складывании особого механизма создания, воспроизводства, хранения и забвения коллективно разделяемых представлений о прошлом – медиапамяти» ^{[12, с. 19]}.

Таким образом, медиапамять можно определить систему формирования, хранения и трансляции знаний и представлений о прошлом, которая ложится в основу коллективной (семейной) памяти. Медиатизация коллективной (семейной) памяти представляет собой процесс подчинения памяти внутренним законам существования и функционирования новых медиа. По замечанию Д.С. Артамонова и С.В. Тихоновой: «Медиапамять как форма коллективной памяти укладывается в концепцию постправды, когда личная история и личный опыт восприятия действительности, опирающийся на эмоции, заменяют человеку объективные данные» ^{[13, с. 23]}. Медиа, определяя контекст воспроизводства воспоминаний, изменяют векторы формирования семейной памяти. Таким образом, концепт медиапамяти демонстрирует тотальность процесса медиатизации коллективной памяти вообще и семейной памяти в частности.

Наиболее влиятельным медиатором семейной памяти в силу своей общедоступности и интерактивности становится Интернет. Всемирная сеть позволяет различным социальным группам создавать свою версию истории, способствуя переоценке устоявшихся представлений на те или иные исторические события. Платформы социальных медиа превращаются в пространство для обмена мнениями и воспоминаниями, способствуя формированию общего опыта и коллективной памяти. В тоже время Интернет становится площадкой для различных конфликтов, трансформируясь в арену для мемориальных войн.

За последние десятилетия в официальной политической практике и политике памяти оформились четкие тенденции интерпретации прошлого России. Ведущей тенденцией стало активное обращение к советскому периоду истории, особенно к периоду Великой Отечественной войны. Для российской политики памяти Великая Отечественная война превратилась в центральный нарратив, конструирующий образ прошлого и демонстрирующий особую историческую роль России. Одним из самых ярких примеров того, как общенациональный нарратив Великой победы включает в себя частные семейные нарративы, стало движение «Бессмертный полк».

Примером медиатизации семейной памяти могут послужить многочисленные интернет-проекты, посвященные теме Великой Отечественной войны. В начале 2023 года Федеральным агентством по делам молодёжи был объявлен всероссийский конкурс «Семейная память». Участникам конкурса предлагалось, примерив на себя роль исследователя, изучить семейные архивы и написать работу, посвященную подвигам своих родных в период Великой Отечественной войны. Целью конкурса, таким образом, является формирование общего пространства медиапамяти посредством семейной памяти. Социальными рамками в данном случае выступает официальный нарратив Великой Отечественной войны.

Схожим по своей направленности является интернет-проект «Лица Победы». Целью проекта является сохранение семейной памяти о близких, участвовавших в Великой Отечественной войне или трудившихся в тылу. Загружая семейные фотографии, участники проекта визуализируют семейные истории, переводя их из формата коммуникативной памяти в формат медиапамяти.

Еще один пример – государственная информационная система «Память народа». Это электронный банк документов периода Великой Отечественной войны, составленный по материалам Центрального архива Министерства обороны. Проект предоставляет возможность документальную информацию об участниках войны. Кроме того, проект позволяет посетителям размещать на портале семейные истории о своих родственниках-фронтовиках.

Это лишь некоторые примеры цифровизации семейной памяти в рамках государственного нарратива Великой Победы. Интернет-ресурсов, посвященных данной теме, огромное количество, и, судя по политическим тенденциям, их число будет расти.

В пространстве медиапамяти устойчивые образы массовой культуры и официального политического дискурса смешиваются с образами личных воспоминаний и семейной памяти, образуя новые формы интерпретации прошлого. Какие преимущественно эффекты оказывает медиатизация памяти: конструктивные или деструктивные?

С одной стороны, медиатизация имеет ряд очевидных позитивных последствий. Она способствует сохранению личного опыта и семейных знаний о прошлом. Если коммуникативная (семейная) память, осуществлявшаяся как непосредственная передача опыта «из уст в уста» сохранялась на протяжении лишь нескольких поколений, то благодаря цифровизации (оцифровки личных воспоминаний и архивов, наличие многочисленных тематических Интернет-ресурсов и т.д.) личные воспоминания и опыт сохраняются практически неограниченное время. Кроме того, доступ к разнообразным источникам способствует формированию более полной картины прошлого. Например, на различных интернет-ресурсах можно найти исторические документы, архивные фото и видео материалы, которые были ранее недоступны.

Великая Отечественная война является наиболее ярким примером, демонстрирующим, как официальные социальные рамки медиатизации могут задавать векторы семейной памяти. В медиапространстве могут транслироваться не только героические нарративы, связанные с Великой Победой. К примеру, исследованию исторической памяти россиян о Великой отечественной войне, формируемой интернет-средой, посвящено исследование О. В. Головашиной, А. А. Линченко, Д. А. Аникина. Согласно выводам авторов, интернет-пространство как медиатор памяти демонстрирует сложную картину, включающую «избирательность, резкость оценок; доминирование советских идеологических клише; взаимосвязь обсуждения с современными внешне- и внутриполитическими проблемами; актуализация семейной памяти, а также использование темы Победы в ВОВ в качестве площадки для критики действующей власти» ^{[14, с. 130]}. То есть даже данная тема интернет-средой наделяется различными коннотациями. Тем не менее исследователи отмечают, что «тема Победы остается в интернет-среде и массовом историческом сознании как один из важнейших символов патриотизма, семейной исторической идентичности. Для россиян 9 мая – это повод, пусть и с некоторой опаской (“достойны ли мы?”) вспомнить своих воевавших близких. Коммуникативная память проявляется в наиболее успешных акциях, посвященных Дню Победы (например, “Бессмертный полк”), именно она является тем ресурсом, который использует государство для легитимации настоящего. “Битвы памяти” – распространенная составляющая информационного сопровождения Дня Победы, и связаны, скорее, с гражданской идентичностью» ^{[14, с. 130]}. Таким образом, к конструктивным сторонам медиатизации семейной памяти можно отнести формирование общенациональной идентичности посредством включения наиболее знаковые событий и общенациональные символы в нарративы семейной памяти. Тем самым происходит консолидация общества.

Цифровизация создает единое пространство медиапамяти, стирающей грань между культурной памятью (официальным государственным нарративом) и коммуникативной памятью (семейным нарративом). Семейная память в этих условиях становится уязвимой перед разного рода манипуляциями. По сути, происходит мифологизация семейной памяти. Речь в данном случае идет о деформации семейных представлений о прошлом под воздействием официального идеологического дискурса, усиливаемого медиасредой. Семейная память легко повержена искажениям (и не только под воздействием внешних влияний). С одной стороны новые медиа создают дополнительные каналы трансляции образов семейного прошлого, с другой стороны – способствуют распространению искаженных исторических знаний. Искажения исторической картины может быть связанно с травматическими историческими событиями (политические репрессии, война в Афганистане и т.д.).

К примеру, А.Г. Иванов, исследуя процесс мифологизации семейной памяти, акцентирует внимание на фигурах «героя» и «жертвы» вокруг которых складывается семейная мифология ^[15]. Конструирования героических семейных мифов происходит относительно темы Великой Отечественной войны. Как уже говорилось ранее, включение семейной памяти посредством различных медиапроектов в официальный политический дискурс относительно Великой Победы способствует формированию общей идентичности и укреплению национального единства.

Семейная мифология, строящаяся вокруг фигуры жертвы, как правило, связана с темой политических репрессий. Интернет-ресурсов, посвященных семенной памяти о Большом терроре («Открытый список», «Бессмертный барак» и т.д.), достаточно много. С одной стороны, подобные медиапроекты способствуют конструированию групповой идентичности. Но, с другой стороны, основу данной идентичности составляет трагический нарратив жертвы, который в медиапространстве может принимать деструктивные формы.

К примеру, построение семейной идентичности как потомков жертв может привести к появлению категории «потомков палачей». Об этом, в частности, пишет Ю.В. Зевако в своем исследовании, посвященном интернет-проекту «Расследование Карагодина». Проект Дениса Карагодина посвящен поиску виновных в гибели его репрессированного прадеда. При этом дискуссии, развернувшиеся в интернет-пространстве, затронули не только самых сотрудников НКВД, участвовавших в проведении репрессий, но и их потомков.

Как отмечает Ю.В. Зевако: «Дискурс вокруг “потомков палачей” в пространстве памяти об эпохе политических репрессий имеет высокий уровень эмоциональной заряженности. Моральное сообщество, сложившееся вокруг жертв и “потомков жертв” репрессий, не всегда готово к восприятию и принятию сложного спектра чувств и переживаний “потомков плачей” в отношении своих предков, предписывая им достаточно жёсткие и ограниченные сценарии приемлемых и неприемлемых реакций» ^{[16, с. 60]}.

Таким образом, медиатизация семейной памяти может иметь как конструктивные, так деструктивные эффекты. Медиатизации семейной памяти способствует формированию общенациональной идентичности через включение значимых общенациональных событий и символов в образы прошлого, транслируемые семейной памятью. Однако семейная память, встраиваясь в официальную культурную память, становится «уязвимой» для различных манипуляций. Тем самым есть возрастает риск целенаправленного искажения образа прошлого. В конечном итоге медиа размывают границы семейной памяти, заменяя образы прошлого образами, сконструированными медиапространством.