Факторы трансформации массовых форм празднования в современной культуре

Саенко Наталья Ряфиковна ORCID: 0000-0002-9422-064X доктор философских наук, кандидат филологических наук профессор кафедры гуманитарных дисциплин Московского политехнического университета 107023, Россия, г. Москва, ул. Большая Семёновская, 38 Saenko Natalya Ryafikovna Professor of the Department of Humanitarian Disciplines, Moscow Polytechnic University 38 Bolshaya Semyonovskaya str., Moscow, 107023, Russia rilke@list.ru Другие публикации этого автора

Татаренко Мария Андреевна аспирант; кафедра философии и культурологии; Волгоградский государственный социально-педагогический университет 400005, Россия, г. Волгоград, пр-т Ленина, 27, оф. 712 Tatarenko Mariya Andreevna Postgraduate student; Department of Philosophy and Cultural Studies; Volgograd State Socio-Pedagogical University 27 Lenin Ave., office 712, Volgograd, 400005, Russia mardmy@yandex.ru

Латинский глагол «participare» на самом деле используется в языке и речи не только как акциональный глагол прямого действия (в значении «принимать участие»), но и как лексический каузатив (в значении «вовлекать кого-либо в участие в чем-либо»). Эта довольно существенная двойственность передаваемых им значений в определенном смысле и была когда-то заложена в основу создания, а затем и закрепления в общем пространстве культуры так называемой «participatory culture» – культуры участия, которая по истечении первого периода своего вхождения в это пространство начала интенсивно трансформироваться вследствие предполагаемой, а затем и вполне успешно реализуемой множественности собственных исторических форм, возникающих в процессе социальной коммуникации и взаимодействия индивидов и целых социальных групп.

Одним из наиболее существенных и заметных направлений социокультурной формализации культуры участия стало возникновение так называемой «celebration culture» («культуры празднования» – от лат. «celebrare» – «праздновать») в связи с тем, что исторически почти во всех видах сложившейся национальной или этнической культуры периоды празднования становились подлинными пиками интенсивности общения и взаимодействия отдельных индивидов и социальных общностей любого уровня, начиная с семьи и кончая всей человеческой цивилизацией как единым целым, отмечающим наступление очередного нового календарного года или какое-либо выдающееся достижение, имеющее значение для всех стран и народов. В такой ситуации в искусственно создаваемом хронотопе праздника общество как бы раскрывается изнутри и полностью перед самим же собой создаёт поистине беспрецедентные условия для обновления и повышения уровня собственной интеграции.

Однако в современной ситуации интенсивной и стремительной смены внешних условий ускорения общей социальной и культурной динамики, в значительной степени определяемой достижениями современной науки и техники, происходит столь же динамичная трансформация моделей и парадигм культурного роста и развития, что, в свою очередь, не может не отражаться вполне определенным и целенаправленным образом на процессе изменения более частных и преимущественно коллективных, массовых форм празднования в рамках более общей культуры участия, что, по существу, и определило актуальность настоящего исследования.

Цель исследования определена как выявление актуальной феноменологии изменяющихся форм празднования, их последующий анализ и описание причин, действующих факторов такого рода трансформаций в рамках современной культуры участия.

Первоначально определенная в качестве одного из подтипов интенсивно трансформирующейся на то время политической культуры (С. Верба и Г. Алмонд – цит. по [Короткова, c. 99 – 101]), культура участия была демаркирована от других таких же подтипов двумя основными критериями: уровнем активности участника в некотором «общем деле», а также уровнем его субъектности (см. выше «participare» как каузатив). Условный «субъект культуры участия» в этой первоначальной редакции – это лидер, активист, способный увлечь своими идеями и установками и вести за собой других на фоне любого своего личного отношения к существующей политической системе и к тому, что делает и что декларирует формальное руководство этой системой. В рамках культуры участия такой субъект не только формулирует требования и замечания к политическому процессу и его формальным акторам, но и сам активно участвует в доступных формах проведения такого рода решений в жизнь. Так, начиная с 2011 года в г. Томске, а позже в других городам России во время празднования 9 мая Победы СССР над фашизмом в Великой отечественной войне начали проходить акции-шествия рядовых граждан. Участники проходят колонной по улицам городов с фотографиями своих родственников — участников Великой Отечественной войны, подпольщиков, бойцов Сопротивления, тружеников тыла, узников концлагерей, блокадников, детей войны — и записывают семейные истории о них в Народную летопись на сайте движения «Бессмертный полк».

Переход от политико-ориентированных форм культуры участия к формам культуры празднования оказывается возможен через частные варианты реализации атрибуций субъектности в пространстве культуры: способность инициировать обсуждение чего-либо с другими – тем самым привлекая их к сотрудничеству с последующей организацией любых культурных форм уже в рамках группового согласованного взаимодействия, для реализации которого, без сомнения, становятся уже необходимыми функции управления группой. Существующая культура значительного большинства реализуемых на настоящее время форм празднования предполагает, что все эти вышеуказанные возможности самым активным образом реализуются в сценарной, постановочной и перформативной части организации праздничных мероприятий или церемоний, внутри которой всегда обнаруживается неформальный лидер или несколько согласованно действующих лидеров – это и есть тот самый случай, когда на время празднования реальная жизнь трансформируется в своего рода театр, в сценарно-организованное зрелище. Грань между формальным «зрителем» и формальным «актером» в такого рода зрелищах довольно условна, поскольку, при отсутствии конвенционально устанавливаемых ограничений ничто не мешает взаимообмену между этими временными социальными ролями, возможные аскрипции которых носят условный и карнавальный характер – иногда бывает достаточно что-то поменять в своем внешнем облике, или речи, или жестах, чтобы тут же стать «одним из….» – такие ситуации часто описываются в художественной литературе и становятся частью киносюжетов художественного кинематографа [Туркина, c. 12].

Постоянные флуктуации социокультурного контекста, сопровождающего существование современного социума, приводят затем к последующим изменениям в массовом сознании представлений об истории как науке о развитии этого социума, вследствие чего в массовом сознании происходит постоянная ротация знаменательных событий и памятных дат, являющихся, согласно мнению общественного большинства, поводами для празднования в массовом, расширенном социальном формате. Эта постоянная актуализация и дезактуализация поводов для организации празднования, поскольку значительная часть современного человечества живет в условиях массовой культуры, в настоящее время почти полностью находится под модерацией со стороны масс-медиа. С другой стороны, современная массовая культура, исходя из имманентно присущих ей особенностей организации структуры ее собственного пространства, в плане своего начального генезиса и последующих тенденций развития, всегда обладала более или менее выраженной склонностью к масштабным культурным трансформациям с последующей импликацией их результатов в свое общее пространство [Емельянов, c. 234].

Считается, что массовая культура имеет тенденцию к абсолютизации собственного доминирования, вследствие чего обнаруживает склонность к замещению народной, традиционной культуры. Однако по отношениям к формам празднования чего-либо массовая культура, выраженно прагматическая по своей внутренней сути, пытается встраивать уже имеющийся культурный материал в новые контексты, активно используя достижения традиционных форм празднования и стараясь манипулировать ими во имя достижения целей своего собственного развития [Хлудова, c. 31].

Ряд философов, культурологов, литераторов согласованно указывали на целенаправленное обесценивание новым масскультом аксиологии традиционной культуры, сопровождающееся примитивизацией и опошлением, однако по отношению к формам празднования, адаптируемым этим масскультом к новым культурным реалиям, вернее было бы утверждать, что здесь масскульт оказался склонен к безудержному экспериментированию с материалом традиционной культуры, причем часто безо всякой оглядки на аксиологию последней [Кастельс, c. 94]. Следствием целенаправленной реализации таких подходов и становится ныне mutatis mutandis прежних традиционных форм празднования, в которых содержание сохраняется, тем временем как перформативная (или декоративная) их часть просто фонтанирует этим «новым» разнообразием.

Вследствие этого определение тех наиболее частотных градиентов этих изменений, которые можно было встроить в новые модели и формы празднования, достаточно ограничен. Во-первых, это массово и целенаправленно репрезентируемая фриковость с обилием декорированных внешне агглютинативов. Например, нашумевшая Церемония открытия Олимпийских игр 2024 года в Париже, в сценарий которой были включены перформанс «Тайной вечери» в исполнении актёров-мужчин, переодевшихся в женщин; оперная певица в образе казненной Марии-Антуанетты с собственной отрубленной головой в руках; загримированный в синий цвет певец в образе обнаженного бога Диониса, возлежащего в окружении яств на огромном блюде; железный механический конь, нёсший над Сеной всадника с олимпийским огнём, образ которого повторял фигуру всадника Апокалипсиса на гравюре А. Дюрера. Церемония проходила не на стадионе, а на водной глади Сены, трибуны зрителей были установлены на набережных, таким образом и символически, и фактически участие граждан в праздновании было выведено за границы сценария.

Во-вторых, это столь же выраженная стилистическая микшированность в жанре «conjungatio inconjungantis» («сочетание несочетаемого» – лат.), приводящая к крайне неопределенным содержательно и продолжительным по длительности дискуссиям между критиками и экспертами в сфере массовых культурных перфомансов современности.

В-третьих, это сценарная и сюжетная мультипликативность, когда на уже созданный ремейк чего-либо популярного ранее создается ремейк второго порядка.

Множественные трансформационные процессы, требующие достаточно широкого привлечения масс к реализации новых форм празднования в рамках культуры участия, в итоге приводят к формированию столь же новой, заместительной культурной аксиологии, а именно – к появлению новых культурных вкусов, предпочтений, стандартов и норм репрезентирования всех форм массовых типов культурной активности, подходящих под это понятие. Используя непривычные для традиционной культуры специфические средства воплощения образности празднования, выражения его «осовремененной» культурной символики, культура участия сама по себе превращается во что-то новое, не обнаруживающее прямую символическую или стилистическую преемственность с существующей культурной традицией, и это – та культурная ситуация, когда множественность разнонаправленно изменяющихся культурных форм в конце концов начинает формировать внутри них столь же новое культурное содержание, отрицать появление которого сейчас становится невозможно.

Получившая благодаря современному развитию техники в сфере массовых коммуникаций все возможности для своего возникновения и развития, современная медиакультура неизбежно трансформирует традиционную структуру исторически сложившихся социальных связей в сетевые структуры массовых коммуникаций в пространстве виртуальной реальности, после чего результат не замедлит себя ждать – значительное большинство традиционных форм празднования претерпевает трансформацию как виртуализацию, а само участие в праздновании также становится виртуальным, «онлайн». Тем самым присущая современной культуре участия в ее «онлайн» вариации форма празднования превращается, согласно терминологии Ж. Бодрийяра, в виртуальный симулякр. В одном из своих фундаментальных критических трудов [Бодрийяр] Бодрийяр с иронией пишет, что одну только смерть невозможно трансформировать таким вот образом, поскольку она, по его мнению, есть естественный предел всех симуляций – тогда как, напротив, событие смерти (похороны) трансформируются современным масскультом в форму празднования, равно как и всякое другое событие. Можно загодя расписать сценарий, последовательность массовых акций, декор и оформление сцены, распределение ролей, и даже изменения реакции масс на те или иные переходы от одного акта к другому по ходу реализации общей церемонии [Дебор]. Например, планирование траурных мероприятий на случай смерти Елизаветы II началось еще в 1960-х годах. Ее Величество сделала множество распоряжений насчет предстоящей траурной церемонии. Вся церемония прощания была полна символов и скрытых аллюзий. Гроб был накрыт Королевским штандартом — флагом, представляющим суверена Британии, Земель короны и британских заморских территорий. На нем изображены три льва, которые обозначают Англию, один лев, обозначающий Шотландию, и арфа, которая символизирует Ирландию. Этот флаг поднимали над одним из дворцов королевы, когда она в нем останавливалась. Венок, который украшал гроб во время траурных мероприятий, был подарком от сына – нового короля. Он был составлен из цветов, выращенных в садах любимого шотландского замка королевы Балморал, ее «рабочего кабинета» – Букингемского дворца, и резиденции Чарльза Кларенс-хаус, а также листьев розмарина, английского дуба и веток мирта. Последние были срезаны с кустарника, когда-то выращенного из черенка, взятого из свадебного букета Елизаветы. В венке находилась записка, подписанная от руки «любящим и навечно преданным» Карлом III. Сначала четверо детей, а на следующий день – восемь внуков королевы Елизаветы II приняли участие в церемонии, которая называется». На 15 минут они заменили гвардейцев, круглосуточно дежуривших у гроба королевы. Традиционно в Бдении принцев не принимали участие женщины. Но на сей раз королевская семья решила устранить гендерное неравенство: вместе с королем Карлом и принцами Эндрю и Эдвардом на почетную вахту заступила дочь королевы принцесса Анна; наравне с принцами Уильямом и Гарри, а также Питером Филлипсом и Джеймсом, виконтом Северном в церемонии приняли участие принцессы Беатрис и Евгения, Зара Тиндалл и леди Луиза Виндзор. Это внесло в церемонию некоторое разнообразие: когда участники бдения поднимались по лестнице, с ноги Зары Тиндалл – дочери принцессы Анны – слетела туфелька, из-за этого процессия на несколько секунд приостановилась, замедлилась. Но все телезрители, наблюдавшие трансляцию церемонии, оценили то, с каким достоинством и грацией Зара вернула обувь на место. Таким образом, и запланированное, и импровизированное в ритуале оказалось символическим.

В свою очередь, демонстрация массовому восприятию форм виртуального празднования создает у зрителя устойчивую иллюзию их продолжения при переходе от виртуальной реальности к реальности физической. Стирание граней между первой и второй реальностью именно посредством реализации форм массовых действий в рамках современной культуры участия прогрессирующе превращает ее потенциального объекта в средство и инструмент переноса доминирующих в виртуальной реальности форм массового взаимодействия, в реальность физическую, и чем большие масштабы и глубину приобретает этот процесс, тем менее заметными становятся сами механизмы внутренней трансформации одного культурного содержания в другое [Верховская, c. 96]. Субъект массовых форм виртуальной культуры участия превращается в ретранслятор переноса их в реальность физическую, вследствие чего традиционная культура участия во все большей степени превращается фактически в субкультуру как зависимую и подчиненную часть виртуальной культуры участия.

Все эти метаморфозы в конце концов приводят к тому, что по сравнению с традиционной культурой содержательно-символическая аутентичность продвигаемых масскультом форматов празднования резко снижается.

Например, используя фантастические по быстродействию ресурсы современных масс-медиа, информация об очередном подобном событии условного «празднования» широко распространяется за считанные минуты, создавая такой специфический информационный фон, на котором культурная рефлексия потенциального реципиента неощутимо, но неуклонно изменяется от считывания информации с текста к восприятию ее с экрана – со всеми вытекающими из этого почти незаметного изменения последствиями.

Выводы

1. Современная «культура празднования» по сути является одним из наиболее существенных и заметных направлений социокультурной формализации культуры участия. Феноменологический анализ современного массового празднования может выступать методологической призмой, сквозь которую высвечивается спектр причин трансформаций современной культуры участия.

2. В искусственно создаваемом хронотопе праздника раскрывается в своей геополитической, национальной специфике конкретная культура, создавая условия для обновления и повышения уровня собственной внутренней интеграции.

3. Существующая культура празднования предполагает, что большинство возможностей культуры участия самым активным образом реализуются в сценарной, постановочной и перформативной части организации любого вида праздничных мероприятий или церемоний.

4. Современная массовая культура всегда обладала более или менее выраженной склонностью к масштабным культурным трансформациям с последующей импликацией их результатов в свое общее пространство.

5. Формирующимися в ходе трансформационных преобразований особенностями современных форм празднования являются их выраженная фриковость, стилистическая микшированность и сценарно-сюжетная мультипликативность (обилие ремейков).