Мотивация труда в промышленности Сибири в период индустриализации конца 1920-х – 1930-х гг.: результаты и перспективы исторических исследований

Прибыткова Карина Павловна ORCID: 0009-0005-7447-5476 кандидат исторических наук старший преподаватель; кафедра отечественной истории; Алтайский государственный университет 656049, Россия, Алтайский край, г. Барнаул, пр-т Ленина, 61, каб. 315 Pribytkova Karina Pavlovna PhD in History Senior lecturer; Department of National History; Altai State University 656049, Russia, Altai Territory, Barnaul, Lenin Ave., 61, room 315 i@karina-p.ru

Введение

В ходе советской индустриализации конца 1920-х – 1930-х гг. формировалась командно-административная модель экономики, а вместе с ней и новая система мотивации труда. Методом проб и ошибок лидеры большевистской партии пытались создать такие трудовые стимулы, которые позволили бы привлечь в промышленность миллионы работников и непрерывно поддерживать у них трудовой энтузиазм, воспринимавшийся в качестве важного источника для достижения амбициозных целей первых пятилеток. Нормы, практики и недостатки сложившейся системы мотивации труда длительное время оказывали влияние на содержание и результаты советской трудовой политики, что обуславливает важность исторического изучения стимулирования труда в период индустриализации.

В СССР ключевую роль в сфере мотивации труда играли решения, принятые государством. Вместе с тем на результаты применения конкретных стимулов воздействовало множество факторов, связанных с особенностями развития отдельных регионов и отраслей промышленности.

Индустриальное освоение Сибири в конце 1920-х – 1930-е гг. в силу ее отдаленности от западных границ нацеливалось на повышение оборонного потенциала государства с помощью переноса промышленных мощностей на восток страны. В свою очередь, богатство региона природными ресурсами должно было внести весомый вклад в стремительные темпы роста производства.

Несмотря на бурный рост добычи угля, цветных металлов, создание в регионе химической промышленности и машиностроения, значительное место в сибирской экономике в годы первых пятилеток принадлежало отраслям легкой, текстильной и пищевой промышленности – неприоритетным с точки зрения стратегических целей государства, связанных с развитием тяжелой индустрии. В 1930-е гг. в названных отраслях трудилась пятая часть рабочих крупной промышленности Сибири (в 1932 г. 72 тыс. человек или 19,6%, в 1937 г. – 103,7 тыс. или 20,4%, подсчитано по: ^{[1, с. 253]}). На предприятиях разных отраслей система мотивации труда приобретала свои особенности. Работники трудились в различных производственных условиях, имели неодинаковые возможности для получения жилья и снабжения необходимыми товарами. Кроме того, в начале 1930-х гг. государством был взят курс на установление жесткой дифференциации в оплате труда квалифицированных и неквалифицированных кадров, работников тяжелой и легкой промышленности.

К началу сталинской индустриализации Сибирь являлась в основном аграрным регионом, поэтому главным источником для обеспечения промышленности рабочими кадрами стали сельские жители – рабочие в первом поколении, определяемые в современной историографии в качестве носителей традиционной трудовой этики, которая препятствовала их адаптации к регулярному и напряженному труду на производстве ^{[2, с. 69-71]}. Руководители большинства сибирских предприятий, реализуя поставленные партийно-государственным аппаратом цели и задачи, не могли опираться на старые индустриальные кадры и сталкивались с огромной текучестью, низкой дисциплиной и производительностью труда рабочих.

Индустриальная отсталость региона определяла неразвитость городской социальной инфраструктуры, которая осложняла привлечение на промышленные стройки и растущие предприятия рабочей силы и ее последующее закрепление на рабочих местах.

Нельзя не отметить климатические характеристики Сибири в качестве фактора стимулирования труда. Продолжительные и холодные зимы повышали требования работников к размеру материального вознаграждения ввиду необходимости дополнительных расходов на продукты питания, одежду и во многих случаях топливо.

Перечисленные особенности развития Сибири позволяют заключить, что исследование проблемы мотивации труда в период индустриализации на примере отраслей и предприятий региона способно обеспечить более широкое понимание того, как реально в советской экономике действовали трудовые стимулы, от каких факторов и в какой мере зависела их эффективность с учетом отмеченной региональной специфики.

Настоящая статья нацелена на характеристику результатов изучения проблемы мотивации труда в промышленности Сибири в конце 1920-х – 1930-е гг. и определение перспективных направлений для научного поиска в обозначенном проблемном поле.

Используя проблемно-хронологический способ изложения материала, мы рассмотрим теоретические подходы, применяемые в историографии для изучения проблемы мотивации труда, и выделим сложившиеся исследовательские направления, а затем представим результаты анализа конкретно-исторических работ, посвященных отдельным составляющим процесса стимулирования труда в промышленности Сибири в конце 1920-х – 1930-х гг.

Теоретические подходы и направления исследований

В советской историографии, несмотря на обилие статей и монографий, посвященных истории рабочего класса, мотивация труда в промышленности СССР не была сформулирована в качестве научной проблемы. Согласно утвердившейся уже в начале 1930-х гг. «большевистской» парадигме ^[3], определявшей как содержание, так и выводы исторических исследований, советских рабочих к интенсивному труду побуждало внутреннее стремление построить социалистическое, а затем и коммунистическое общество. Это стремление в целом успешно поддерживали и направляли партийные и профсоюзные организации, заботившиеся о материальном благополучии, образовательном и культурном уровне рабочих.

В рамках «большевистской» парадигмы советские авторы могли оперировать ограниченным набором данных, который указывал исключительно на положительные тенденции в развитии рабочего класса. Некоторые проблемы, связанные с использованием труда промышленного персонала, отмечались советскими авторами, но не определялись в качестве следствий каких-либо недостатков в системе мотивации труда. Они объяснялись низким стартовым уровнем индустриального развития, трудностями построения социализма в одной стране, а также пережитками «буржуазного прошлого».

В современной отечественной историографии развитие теоретических подходов и конкретно-исторических исследований интересующей нас проблемы получило импульс в основном благодаря реализации в 2000-е гг. российско-голландского научного проекта «Мотивация труда в российской промышленности, 1861–2000 гг.», руководителями которого выступили А.К. Соколов, Л.И. Бородкин и Я. Лукассен. В качестве теоретической основы для проводимых исследований участники проекта использовали подход, предложенный американскими историками и социологами Ч. Тилли и К. Тилли ^[4] и дополненный голландскими историками М. Ван дер Линденом и Я. Лукассеном ^{[5; 6]}. Подход предполагает выделение трех групп стимулов к труду с точки зрения их содержания: 1) материальное вознаграждение, включающее прямые выплаты (заработная плата, премирование), косвенные (бесплатное медицинское обслуживание, предоставление жилья и др.) и латентные (воровство и нелегальные подработки); 2) принуждение и наказания, реализуемые в области материальной, дисциплинарной и даже уголовной ответственности; 3) морально-нравственные побуждения, связанные с воспитательной работой, пропагандой, наградами за трудовые успехи. По мнению упомянутых исследователей, перечисленные группы трудовых стимулов в разных сочетаниях действовали в любых исторических периодах и условиях.

Представленный подход получил дальнейшее развитие в российской историографии в ходе и после реализации российско-голландского научного проекта. Так, авторы коллективной монографии «”Не рублем единым”: Трудовые стимулы рабочих-текстильщиков дореволюционной России», применяя упомянутую классификацию трудовых стимулов, также предложили разделять способы мотивации труда в зависимости от целей, на достижение которых они направлены: 1) привлечение работников на предприятия; 2) стимулирование принятых кадров лучше работать на своих рабочих местах ^{[7, с. 7]}.

Проводя конкретно-исторические исследования, ученые используют набор индикаторов, позволяющих оценить эффективность действовавших в определенный период трудовых стимулов. К таким индикаторам относятся текучесть кадров, динамика производительности труда и потерь от брака (при учете влияния на последние два показателя производственных факторов) ^{[8, с. 13-14, 17-18.]}. Как факты, указывающие на снижение трудовой мотивации или на недовольство рабочих какими-либо элементами системы стимулирования труда, историками интерпретируются систематические нарушения трудовой дисциплины ^{[9, с. 198-199]}, а также прямые жалобы рабочих, зафиксированные в их выступлениях на профсоюзных собраниях ^{[8, с. 137-138]}, материалах периодической печати ^[10], обзорах и сводках органов госбезопасности ^[11].

Всовременной историографии в качестве направлений исследования проблемы мотивации труда в СССР, которые реализуются на основе описанного теоретического подхода или вне его, можно выделить анализ трудовой политики, а также изучение самого процесса стимулирования труда на локальном или микроуровнях.

Эволюцию политики советского государства в области мотивации труда с 1917 г. и до конца 1980-х гг. в серии статей исследовал А.К. Соколов ^{[12; 13; 14]}. Историк выделил этапы в развитии этой политики на основе преобладавших в разное время трудовых стимулов. По его мнению, в период индустриализации ведущее значение в стимулировании труда занимали морально-нравственные побуждения, включавшие апелляцию к долгу и призывы к сознательности ^[12]. В конце 1938 г. в политике государства обозначился поворот к принуждению, связанный с введением трудовых книжек и требованием к руководителям предприятий обязательно увольнять рабочих за прогулы. Следующий шаг был сделан в июне 1940 г. с установлением уголовной ответственности для работников за нарушения трудовой дисциплины и самовольные увольнения ^[13].

Отметим, что согласно выводу сибирского историка С.А. Красильникова, полученному в результате изучения реализации трудовой политики в угольной промышленности Кузбасса, государство обратилось к принуждению уже в начале 1930-х гг., когда стало использовать практику организованного набора рабочей силы и прямое внеэкономическое принуждение – труд спецконтингента ^[15].

Политику советского государства в области оплаты труда, в том числе в период индустриализации, исследовал А.А. Ильюхов, уделив большое внимание реформе заработной платы, реализованной в советской промышленности в начале 1930-х гг., и предпринятым тогда же мерам в области нормирования труда. Следствием проведенных преобразований, по мнению историка, стало увеличение дифференциации в заработках рабочих разных отраслей и производственных разрядов и укрепление зависимости размера оплаты труда от его результатов. Последнее позволило превратить заработную плату в мощный стимул повышения производительности труда ^{[16, с. 327]}.

В постсоветской историографии для изучения проблемы мотивации труда в различные периоды существования СССР активно используются локальный и микроисторический подходы. При этом выводы, полученные с помощью этих подходов, синтезируются с результатами макроанализа.

На локальном и микроуровнях исследуются трудовые стимулы, применявшиеся в советской промышленности в 1920-е гг. ^{[17; 18]}. На материалах сибирского региона анализируются результаты политики государства периода позднего НЭПа (1925–1929 гг.), нацеленной на сокращение дифференциация заработной платы промышленных рабочих и служащих ^[19]. Дискуссии о ведущих трудовых стимулах и мотивах советских рабочих развиваются в рамках изучения мотивации труда в период Великой Отечественной войны, в том числе в промышленности Сибири ^{[20; 21; 22]}. В настоящее время растет интерес историков к изучению трудовых отношений в позднем СССР ^{[8; 10]}. Стимулирование труда советских рабочих на этапе индустриализации к настоящему времени рассмотрено только в нескольких исследованиях, выполненных на материалах предприятий центральной части страны ^{[9; 23]} и уральского региона ^[24].

Принудительным стимулам к труду, действовавшим в оборонной промышленности Сибири на завершающем этапе индустриализации, посвящена одна из статей Р.Е. Романова ^[25], при этом основные усилия автора сосредоточены на изучении стимулирования индустриального труда в хронологических рамках Великой Отечественной войны.

Мы можем заключить, что мотивация труда в промышленности Сибири в конце 1920-х – 1930-е гг. не выступала в качестве предмета специального и комплексного исторического исследования. Вместе с тем ряд составляющих этой проблемы нашли отражение в трудах сибирских историков советского и постсоветского времени.

Привлечение работников в промышленность

Индустриальное освоение Сибири проходило в условиях нехватки трудовых ресурсов. Их поиск в слабозаселенном аграрном регионе представлял собой важную и сложную задачу, попытки решения которой привлекали и привлекают внимание историков. Советские ученые, занимавшиеся историей сибирского рабочего класса, активно изучали источники и способы (формы) обеспечения промышленности региона рабочей силой. Применительно к периоду индустриализации названные вопросы в 1960-е гг. исследовали А.С. Московский ^[26], Г.А. Докучаев ^[27] и Р.А. Мальков ^[28].

Историки обратили внимание на быстрый рост численности сибирского рабочего класса в годы первых пятилеток. За 1929–1936 гг. число рабочих и служащих, занятых в промышленности региона, увеличилось с 115,3 до 526,3 тысяч человек, т.е. в 4,5 раза (при этом в целом в СССР численность рабочего класса за этот же период выросла в 2,4 раза) ^{[26, с. 77]}. Исследователи были солидарны во мнении, что основным источником этого роста послужила сибирская деревня (доля крестьян-мигрантов из других регионов в составе промышленного персонала была незначительной). Так, в 1930 г. в составе новых рабочих промышленности Западной Сибири вчерашние крестьяне составили 80%, в 1931 г. – 88%, в 1932 г. – 85%. На строительстве Кузнецкого металлургического комбината – главного проекта первой пятилетки – 90,5% в 1932 г. В последующие годы доля крестьян в новых пополнениях рабочего класса была неравномерной. В 1937 г. среди прибывших в 23 города Сибири выходцы из села составили 53,2% ^{[26, с. 85-87]}, в 1939 г. среди новых жителей городов Новосибирской области – 80,1% ^{[27, с. 94]}. Очевидно, что в период бурного индустриального развития региона большинство переехавших в города крестьян становились работниками промышленных предприятий.

Как доказали советские историки, еще одним важным источником рабочей силы в период индустриализации стало неработающее население, главным образом женщины-домохозяйки. В Сибири процесс их вовлечения в производство опережал темпы роста общей численности рабочих и служащих. По подсчетам А.С. Московского, в промышленности Западной Сибири численность рабочего класса с 1929 по 1933 г. увеличилась в 3,3 раза, а число работниц – в 6,5 раз. В Восточной Сибири с 1927 по 1932 г. – в 9,2 раза. В 1936 г. удельный вес женщин в промышленности Западной Сибири составил 29,3%, Восточной Сибири – 27% ^{[26, с. 92]}.

По мнению В.И. Исаева, исследовавшего в конце 1980-х гг. бытовое положение сибирских рабочих в 1926–1937 гг., важным фактором, способствовавшим вовлечению женщин в промышленное производство, стало создание широкой сети учреждений, принявших на себя часть труда по ведению домашнего хозяйства и воспитанию детей: столовых, прачечных, яслей и детских садов. Работа перечисленных учреждений позволила работницам сократить затраты времени на домашний труд ^{[29, с. 61-65]}.

Меньшее значение в обеспечении сибирской промышленности рабочей силой принадлежало системе профессионального образования. По мнению Р.А. Малькова, сеть образовательных учреждений, прежде всего школ фабрично-заводского обучения (ФЗО), которая росла в период индустриализации, за счет своих выпускников не была способна удовлетворить потребности предприятий в квалифицированной рабочей силе, и большинство новых кадров осваивали рабочие профессии уже непосредственно на производстве ^{[28, с. 137]}.

Опираясь на данные профсоюзной переписи 1932–1933 гг. и ведомственную статистику, советские историки указали на высокий удельный вес молодежи в составе сибирских рабочих. Так, в первой половине 1930-х гг. по разным отраслям промышленности региона доля работников в возрасте до 23 лет колебалась от 28,1 до 39,4%, а вместе с рабочими до 29 лет – от 50 до 61,3% ^{[26, с. 95]}.

Данные, собранные советскими историками, позволяют заключить, что большинство работников сибирских предприятий в период индустриализации имели опыт лишь крестьянского или домашнего труда или только начинали самостоятельную жизнь и трудовую деятельность. Это обстоятельство расширяло спектр задач системы мотивации труда – прибывавших на производство рабочих было необходимо обеспечить жильем, обучить профессии, а во многих случаях ещё и воспитать, привив нормы дисциплинированного труда.

В качестве способов (форм) привлечения рабочей силы на промышленные предприятия советские авторы отмечали организованный набор и «самотек», т.е. свободный найм работников.

Организованный набор представлял собой вербовку рабочих в колхозах на основе заключения договоров с будущими рабочими на определенный срок. К этому способу обеспечения предприятий и строек рабочей силой советское государство обратилось в 1931 г. А.С. Московский оценивает оргнабор в качестве действенного инструмента закрепления рабочей силы на производстве. В 1932 г. в рамках организованного набора в промышленность Западной Сибири прибыло 36% новых рабочих, в 1933 г. – 86%. С 1934 г. значение оргнабора снижалось в пользу свободного найма ^{[26, с. 105]}.

За рамками исследований советских авторов находилось привлечение на индустриальные стройки и предприятия подневольной рабочей силы, так называемого «спецконтингента»: заключенных системы ГУЛАГа, спецпереселенцев и тылоополченцев. Их труд активно использовался на лесозаготовках, добыче угля, золота, строительстве объектов Кузнецкого металлургического комбината.

Характеристика тяжелых условий жизни и труда спецконтингента Сибири дана в исследованиях К.А. Заболоцкой ^[30], С.А. Папкова ^[31], М.М. Хатылаева ^[32], Р.С. Бикметова ^[33], В.Н. Уйманова ^[34].

Не оправдывая использование принудительного труда, авторы высоко оценивают вклад заключенных и спецпереселенцев в экономическое развитие сибирского региона в 1930-е гг. Основой для такой оценки служат данные о численности спецконтингента на отдельных предприятиях и стройках.

Современные историки изучают процесс привлечения индустриальных кадров в промышленность Сибири в конце 1920-х – 1930-е гг. сквозь призму теории модернизации, интерпретирующей развитие общества как движение от традиционного аграрного состояния к современному индустриально-урбанистическому. Согласно распространенному в историографии мнению, сталинская модернизация (как и предыдущие в российской истории) носила мобилизационный характер, то есть осуществлялась благодаря ведущей роли государства, которое для достижения намеченных целей стремилось использовать все имевшиеся ресурсы, в том числе трудовые. А.И. Тимошенко и Р.Е. Романов рассматривают способы обеспечения промышленности Сибири рабочей силой в качестве мобилизационных решений и практик, направленных на реализацию стратегических замыслов индустриального развития региона. К таким решениям и практикам историки относят использование централизованного переселения, организованного набора, труда спецконтингента, создание в 1940 г. системы трудовых резервов, а также принятие на рубеже 1930-х – 1940-х гг. законодательных актов, направленных на прикрепление работников к предприятиям ^{[35; 36]}. Несмотря на отмеченный выше внушительный рост численности сибирского рабочего класса, по мнению А.И. Тимошенко, перечисленные практики не позволили к началу Великой Отечественной войны решить проблему нехватки в регионе индустриальных кадров, особенно квалифицированных ^{[35, с. 27-28]}.

Закрепление кадров на производстве и материальные стимулы

Дефицит рабочей силы в промышленности Сибири обострялся огромной текучестью кадров. Ее в качестве проблемы индустриального развития осторожно упоминали уже советские историки, но не приводили при этом систематических данных о количестве ежегодных увольнений в разных отраслях. По промышленности Сибири первых пятилеток эти данные отсутствуют и в современной историографии.

В условиях, когда главным источником рабочей силы сибирских предприятий были мигранты из села, одна из основных причин высокой текучести заключалась в нехватке жилья. Жилищное строительство в СССР выступало частью социальной политики государства, при этом само предоставление работникам жилой площади в рамках изучения проблемы мотивации труда может рассматриваться в качестве косвенного материального стимулирования.

В период индустриализации в стране велось государственное, ведомственное (за счет средств предприятий) и индивидуальное жилищное строительство. Последнее представляло собой строительство домов самими работниками, в том числе на основе получения от государства денежных ссуд и помощи от предприятий в покупке строительных материалов.

Советские историки отмечали систематическое увеличение расходов государства на жилищное строительство в Сибири в годы первых пятилеток. При этом они были солидарны в оценке темпов этого строительства в качестве высоких, но недостаточных для решения проблемы дефицита жилой площади в условиях бурного роста численности рабочего класса. А.С. Московский обратил внимание на небольшую среднюю жилую площадь на одного человека в сибирских городах: в 1937 г. в Новосибирске она составляла 3,3 м2, в Новокузнецке, Кемерове, Анжеро-Судженске – 3,1 м2, в Ленинске – 2,5 м2. Историк также указал, что местными властями и предприятиями в Сибири строились преимущественно временные помещения облегченного типа (бараки), что смягчало жилищную проблему, но не решало ее окончательно ^{[26, с. 168-169]}. В исследованиях советских авторов также отмечалось, что большую часть жилья строили сами рабочие ^{[29, с. 46]}. А это значит, что основу жилого фонда сибирских городов составляли землянки и саманные дома, неподходящие для холодного сибирского климата.

В современной историографии даны более категоричные оценки состоянию жилищной проблемы в период индустриализации. На материалах Сибири наиболее полно этот вопрос исследован в монографии С.С. Букина и В.И. Исаева ^[37]. Авторы акцентируют внимание на остаточном принципе финансирования государством жилищного строительства. Этот принцип сохранялся на протяжении 1930-х гг. и вынуждал местные власти и предприятия строить временное жилье.

Современные историки, изучающие социальные аспекты индустриализации, солидарны во мнении, что к началу Великой Отечественной войны жилищную проблему в городах Сибири решить не удалось ^{[37, с. 75; 38, с. 44; 39, с. 13]}. Основным типом жилых строений оставались жилища индивидуальной застройки и бараки, в большинстве своем неблагоустроенные. По оценке В.А. Исупова, в 1930-е гг. в «зачаточном состоянии» находилась городская коммунальная инфраструктура. В 1936 г. в столице Западно-Сибирского края, городе Новосибирске, только 36% домов, находившихся в ведении городских Советов, а также предприятий, организаций и учреждений, были обеспечены водопроводом, 29% – канализацией, 25% – центральным отоплением. В менее крупном городе Омске перечисленные показатели составили 19%, 9% и 13%, соответственно ^{[40, с. 19-20]}.

С.С. Букин и В.И. Исаев указывают на важное последствие жилищной проблемы в Сибири – жилье в бараках и землянках стало восприниматься рабочими в качестве нормы ^{[37, с. 68-69]}. По мнению М.М. Ефимкина, жилищный кризис сдерживал процесс индустриальной адаптации населения ^{[39, с. 13]}, а значит не только способствовал текучести кадров, но и провоцировал нарушения установленных норм поведения в быту и на производстве. О проблеме низкой трудовой дисциплины в промышленности Сибири упоминали уже советские авторы, отмечая прогулы и пьянство среди рабочих ^{[27, с. 191; 29, с. 134]}. Если оставить за скобками клише о «буржуазных пережитках», трактовка причин названных девиаций, представленная в советской историографии, окажется близкой к современной – поведение рабочих было связано с их крестьянским происхождением. Сельская молодежь нуждалась в трудовой социализации, образовании и культурном воспитании. Успешность трудовой социализации рабочих, согласно мнению, также высказанному в советской историографии, находилась в прямой зависимости от улучшения их жилищно-бытового положения ^{[29, с. 212]}.

В советской исторической литературе в качестве причины текучести кадров в промышленности Сибири определялись низкие средние заработки рабочих и служащих на начальном этапе индустриализации. При этом историки отмечали непрерывный рост номинальной заработной платы. Так, по данным А.С. Московского, среднегодовая зарплата промышленного персонала Западной Сибири за первую пятилетку выросла на 79,7%, за вторую – почти вдвое ^{[26, с. 129]}. Историк отмечает, что за время первой пятилетки уровень реальных доходов изменился незначительно из-за роста цен в условиях дефицита продовольственных и бытовых товаров, но в период второй пятилетки проблема была решена ^{[26, с. 165]}. Г.А. Докучаев привел отрывочные данные о росте номинальной заработной платы в конце 1930-х гг. и в качестве доказательства улучшения материального положения работников привел увеличение розничного товарооборота в два раза за вторую половину 1930-х гг. ^{[27, с. 99, 101]}.

По мнению А.С. Московского, еще одна причина высокой текучести кадров в начале первой пятилетки заключалась в недостатках системы материального вознаграждения, из-за которых зарплата рабочих ведущих отраслей промышленности (угольная, металлургическая, машиностроительная) была ниже, чем в легкой. Благодаря работе профсоюзов, как полагает историк, уже в начале 1930-х гг. эти недостатки были устранены ^{[26, с. 128-129]}. А.С. Московский имел в виду реализованную в советской промышленности реформу оплаты труда, одно из направлений которой заключалось в повышении тарифных ставок работникам ведущих отраслей промышленности. Результаты этой реформы не исследованы на материалах сибирского региона. Без данных о размерах заработной платы в отраслевом разрезе вывод историка не может считаться убедительным. Вопросы отраслевой и профессиональной дифференциации оплаты труда в промышленности Сибири в период индустриализации остаются неизученными. В свою очередь, разница в заработках рабочих разных отраслей, профессий и квалификационных разрядов имела большое значение для решения задачи закрепления кадров на производстве и формирования их отношения к применявшимся материальным стимулам.

А.С. Московский и В.И. Исаев в своих работах охарактеризовали составляющие советской социальной политики, которые, наряду с предоставлением работникам жилья, мы можем отнести к косвенным материальным стимулам, нацеленным на закрепление кадров на производстве. А именно: создание при предприятиях закрытых распределителей и отделов рабочего снабжения для обеспечения рабочих и служащих необходимыми товарами, организация индивидуальных и коллективных огородов, предоставление бесплатного медицинского обслуживания и санаторно-курортного лечения за счет фондов общественного потребления. Историки показали позитивные количественные результаты перечисленных мероприятий. Например, на 1 октября 1930 г. в Восточной Сибири насчитывалось 17 закрытых распределителей, на 1 мая этого же года – уже 479. В 1932 г. индивидуальные огороды в Кемерове имели 44,5% рабочих и служащих, в Омске – 22%, в Прокопьевске – 31% ^{[26, с. 130]}. Расходы на здравоохранение на одного человека в Сибири в 1929 г. составили 2,2 руб., в 1936 г. – уже 17,7 руб. Курорты, санатории и дома отдыха в 1931 г. посетили 35,7 тыс. рабочих Западной Сибири, в 1936 г. – около 100 тыс. ^{[29, с. 52]}.

Данные такого рода все же не позволяют понять, в какой мере удовлетворялись материальные потребности людей. Интересным, на наш взгляд, является вопрос, насколько серьезными благодаря реализации перечисленных стимулов были различия в материальном положении работников разных предприятий и отраслей промышленности.

Для А.С. Московского, чьи исследования ограничены 1937 г., проблема текучести кадров оценивается в целом как решенная в годы второй пятилетки благодаря улучшению материального положения рабочих и служащих. В свою очередь Г.А. Докучаев, изучавший развитие сибирского рабочего класса в период третьей пятилетки, указал на сохранение проблемы в конце 1930-х гг., приведя в качестве примера ситуацию на Кузнецком комбинате, на разных участках которого в 1938 г. число уволенных рабочих превышало число принятых или было близко к нему ^{[27, с. 133-134]}.

Таким образом, с помощью прямых и косвенных стимулов задача закрепления кадров в сибирской промышленности в период индустриализации не была решена.

Повышение интенсивности и производительности труда

Главным способом решения названной задачи системы мотивации труда выступает заработная плата, но только в случае жесткой зависимости ее размера от результатов труда рабочих. По мнению А.А. Ильюхова в 1930-е гг. в советской промышленности эта зависимость была серьезно усилена ^{[16, с. 327]}, но на материалах сибирских предприятий этот вывод остается неподтвержденным. В исторической литературе упоминается о распространении в промышленности региона сдельной, сдельно-прогрессивной и премиальной форм заработной платы ^{[26, с. 53]}, но не прослеживается связь применения каждой из них с динамикой производительности труда.

В советской промышленности еще одним способом улучшения результатов труда рабочих выступало социалистическое соревнование, включавшее движения ударников, стахановцев, изобретателей и новаторов производства. Советские историки в первую очередь выделяли в соревновании стимулы морального характера, определяя в качестве основы различных движений энтузиазм рабочих, их сознательное стремление к увеличению выработки. В таком ключе подробно описал развитие разных форм соревнования в сибирской промышленности в период индустриализации А.С. Московский ^[41].

Советская историография упоминает и о материальных стимулах участия в соревновании. Преимущественное снабжение ударников в условиях карточной системы отметил В.И. Исаев ^{[29, с. 37]}. По данным А.С. Московского во второй пятилетке «тысячи стахановцев и ударников зарабатывали в месяц от 600 до 2 тыс. рублей и более». При этом в 1937 г. средняя месячная зарплата рабочих различных отраслей промышленности Сибири составляла от 200 до 325 рублей ^{[26, с. 165]}. Фрагментарные примеры не позволяют оценить стимулирующее воздействие соцсоревнования на результаты труда основной массы рабочих. Кроме того, в условиях роста числа участников и победителей разных движений размер материальных поощрений неизбежно снижался.

В постсоветской историографии социалистического соревнования в центре внимания находится возникшее в 1935 г. стахановское движение. Ученые предлагают разные подходы к пониманию его назначения: движение рассматривается как попытка укрепления сталинского режима ^[42], инструмент производственной социализации вчерашних крестьян ^[43], способ интенсификации труда, позволявший заводским руководителям пересматривать нормы выработки на основе достижений рабочих-передовиков ^{[24, с. 73-75]}. Среди историков преобладают критические оценки стахановского движения, согласно которым большинство рабочих саботировали эту форму соревнования ^{[24, с. 87]}, и в лучшем случае она не оказала серьезного воздействия на развитие промышленности ^[44].

Ударничество, стахановское движение и другие разновидности соревнования на промышленных предприятиях сибирского региона не исследовались на основе современных подходов. На наш взгляд, в рамках изучения проблемы мотивации труда наряду с перечисленными интерпретациями социалистическое соревнование может рассматриваться как канал профессиональной мобильности, инструмент организации индивидуального или коллективного труда, способ коммуникации власти и производственных руководителей.

Трудиться интенсивнее советских рабочих призывала периодическая печать – общесоюзная, региональная и заводская. Газетные материалы побуждали улучшать результаты труда, чтобы внести вклад в решение задач государственной важности, а также формировали образец рабочего (часто стахановца или ударника), на который следовало ровняться. Попытки воздействовать с помощью периодической печати на сознание рабочих для достижения целей промышленного развития изучаются на основе применения метода контент-анализа в работах Н.В. Раздиной ^[45], М.А. Клиновой ^[46], Н.В. Солощенко ^[47] и при этом остаются неисследованным аспектом проблемы мотивации труда в сибирском регионе.

Заключение

В современной историографии сложился теоретический подход для изучения проблемы мотивации индустриального труда в различные периоды существования СССР. Его основой является деление стимулов на материальные, принудительные и морально-нравственные, а также представление о том, что стимулирование труда решает две задачи: привлечение работников на производство и побуждение их к улучшению результатов труда. Изучая проблему, историки используют локальный и/или микроисторический подход, чтобы учесть воздействие разных факторов на реализацию и эффективность трудовых стимулов.

В период индустриализации конца 1920-х – 1930-х гг. в СССР был заложен фундамент командной экономики, составной частью которой стала система мотивации промышленного труда. Историческое изучение этой системы на современном этапе отличается территориальной ограниченностью. В рамках Сибири историками рассмотрены только отдельные составляющие процесса стимулирования труда.

Наш обзор показывает, что советской и постсоветской историографией накоплен богатый фактический материал, связанный с решением в промышленности Сибири первой задачи трудовой мотивации – обеспечения предприятий рабочей силой. Мы имеем достаточно подробное представление об источниках роста численности рабочих и служащих, способах, которые использовало государство для привлечения рабочей силы, и факторах, препятствовавших закреплению кадров.

Вместе с тем специального изучения требует реализация в индустрии региона политики государства в области материального вознаграждения. Целью этой политики в начале 1930-х гг. стало увеличение дифференциации в оплате труда рабочих разных отраслей, профессий и квалификационных разрядов, необходимое для решения проблемы текучести кадров и закрепления работников в ведущих отраслях промышленности. Историография проблемы мотивации труда в настоящее время не дает убедительного ответа на вопрос, удалось ли достичь поставленной цели в промышленности Сибири.

Решение второй задачи – побуждение рабочих промышленности к улучшению результатов труда, которое осуществлялось с помощью преобразований в области материального вознаграждения, социалистического соревнования, материалов региональной и заводской периодической печати – на основе современных теоретических подходов и методик не было предметом систематического анализа в территориальных рамках сибирского региона.

Кроме изучения перечисленных инструментов решения второй задачи стимулирования труда, интересным может быть выявление практик, которые использовали производственные руководители, чтобы скорректировать недостатки системы мотивации, удержать кадры и выполнить плановые задания. Заслуживают внимания трудовые стратегии, которые вырабатывали рабочие в ответ на применявшиеся по отношению к ним стимулы, в том числе для того, чтобы приспособиться к тяжелым условиям жизни и труда – издержкам ускоренного индустриального развития.

Отметим также, что в нашем распоряжении находятся лишь фрагментарные сведения об уровне текучести кадров, динамике заработной платы и ее дифференциации, а также производительности труда в сибирской промышленности. В исторической литературе приводятся усредненные данные или примеры, которые характеризуют развитие отраслей и предприятий тяжелой промышленности. В результате мы имеем неполное представление о развитии трудовых отношений в регионе.

На наш взгляд, комплексное изучение проблемы мотивации труда в промышленности Сибири в конце 1920-х – 1930-е гг., а также исследование отдельных аспектов этой проблемы внесет важный вклад в историографию.