Поражение Франции в 1940 году: путь к перемирию

Гусев Антон Алексеевич кандидат исторических наук старший преподаватель; кафедра истории и философии; Российский экономический университет имени Г. В. Плеханова 115054, Россия, г. Москва, Стремянный пер., 36 Gusev Anton Alekseevich PhD in History Senior Lecturer; Department of History and Philosophy; Plekhanov Russian University of Economics 36 Stremyanny Lane, Moscow, 115054, Russia gusev.aa@rea.ru Другие публикации этого автора

10 мая 1940 г. с нападением нацистской Германии на Бельгию и Голландию, а 13 мая на Францию, «странная война» в Западной Европе переросла в открытый вооруженный конфликт. В первые же дни боевых действий немцам удалось нанести союзным войскам Англии и Франции стратегическое поражение, предопределившее исход всей военной кампании. Несмотря на ожесточенное сопротивление, продолжавшееся более месяца, союзникам не удалось переломить ситуацию, главным образом, из-за грубых просчетов французского верховного командования. В этих условиях перед Французской республикой встала альтернатива: продолжать сопротивление захватчикам, несмотря ни на что, или заключить с ними перемирие, что в сложившихся обстоятельствах означало подчинение нацистскому диктату и фактическое порабощение страны. В руководстве страны развернулась борьба между сторонниками той и другой точки зрения, и ее изучение позволяет понять, почему Франция в итоге оказалась единственной страной Европы, заключившей перемирие с нацистской Германией, даже не будучи полностью оккупированной, хотя такой исход, как показывают события, не был ни неизбежным, ни очевидным. Важным представляется и анализ того, почему не реализовалась альтернатива продолжения борьбы, несмотря на все усилия ее сторонников, что самым трагическим образом сказалось на судьбе страны и нанесло ей серьезный ущерб на международной арене.

История заключения перемирия Франции с нацистской Германией и фашистской Италией привлекала определенное внимание исследователей, хотя работ, специально посвященных этому вопросу, опубликовано немного. Одна из них вышла в СССР еще в 1964 г. ^[4] Затрагивалась эта тема и в других монографиях советских и российских исследователей о военно-политическом поражении Франции ^{[1; 6; 7]}. За рубежом издано всего четыре специальных исследования, посвященных заключению перемирия, причем два из них носят научно-популярный характер ^{[16; 21; 38; 52]}. Некоторые источники, относящиеся к данному событию, также были опубликованы: дипломатические документы ^[27], стенограммы судебных процессов ^[47], материалы парламентской следственной комиссии ^{[34; 35; 36; 37]}, мемуары ^{[2; 8; 9; 19; 32; 39; 43; 48; 49; 53; 56]} и дневники ^{[26; 30]} участников событий. Тем не менее, несмотря на это, остается не проясненным целый ряд вопросов: начиная с того, кто и когда первым предложил рассмотреть возможность заключения перемирия с захватчиками, и заканчивая тем, получила ли такая позиция поддержку большинства в последнем легитимном правительстве III Республики. В настоящей статье, в том числе при опоре на неопубликованные материалы, отложившиеся в Национальном архиве Франции, предпринята попытка дать ответы на эти вопросы и проанализировать обстоятельства, причины и последствия заключения Францией перемирия с оккупантами в 1940 г.

Франция и Англия вступили в войну с нацистской Германией 3 сентября 1939 г., однако не вели против нее активных боевых действий, рассчитывая выиграть время для наращивания своего боевого потенциала. 28 марта 1940 г. между обеими демократическими державами был подписан договор о союзе, в соответствии с которым они брали на себя обязательство не заключать сепаратного мира с противником ^{[27, c. 5-6]}. После нападения немцев на Бельгию и Голландию 10 мая 1940 г. основные силы союзных войск вступили в эти страны, чтобы дать бой на чужой территории ^{[5, c. 24-27]}. Однако немцы рассматривали вторжение в маленькие прибрежные государства как отвлекающий маневр, а главный удар намеревались нанести в наиболее уязвимом месте расположения противника, в Арденнском горно-лесном массиве, до которого не доходила укрепленная линия Мажино ^{[5, c. 44-47]}.

В результате с самого начала бои в Западной Европе развернулись по немецкому сценарию. Решение о введении войск в Бельгию оказалось грубой стратегической ошибкой французского командования. Второй серьезной ошибкой стала приверженность доктрине позиционной войны (по сути своей оборонительной ^{[46, c. 58-59]}) и отказ от использования мощных мобильных бронетанковых соединений. 13–­­15 мая немцы форсировали реку Маас, и их танковые колонны при поддержке авиации устремились в юго-западном направлении. Оборонявшие этот участок немногочисленные французские части не смогли сдержать их продвижение. Французское командование оказалось совершенно деморализовано происходящим ^{[19, c. 214]}. Вечером 15 мая главнокомандующий Морис Гамелен докладывал министру обороны: «Это уничтожение французской армии» ^{[51, c. 87]}. А на следующий день, когда немецкие войска находились уже в 120 км от Парижа, на требование ввести в бой маневренный резерв ответил: «Его нет» ^{[8, c. 57]}.

В тот день угроза, нависшая над французской столицей, временно отступила, так как немецкая армада устремилась за запад, к морю, чтобы отрезать и окружить находившиеся в Бельгии основные силы союзников. Воспользовавшись передышкой, премьер-министр центрист Поль Рейно решил сместить неспособного главкома и 17 мая назначил на эту должность бывшего командующего французским контингентом в Сирии генерала Максима Вейгана. Выбор был отнюдь не очевиден. 73-летний генерал был весьма энергичен, однако не имел непосредственного опыта командования в боевых условиях, всю Первую мировую войну прослужив при штабе. Вторым важнейшим кадровым решением стало назначение на должность вице-премьера левоцентристского правительства Франции знаменитого полководца Первой мировой, 84-летнего маршала Филиппа Петена. Оба военачальника были известны своими крайне правыми взглядами. Давая после войны показания на процессе Петена, Рейно с горечью пришлось признать: «Я совершил капитальную ошибку. […] Я верил, что патриотизм у этих двух людей возьмет верх над политическими пристрастиями и личными амбициями» ^{[47, c. 15]}. Не представляется возможным установить, принял ли премьер-министр это решение самостоятельно или по чьей-либо рекомендации; его помощник полковник Поль де Виллюм утверждал после войны, что посоветовал ему обе кандидатуры ^{[37, c. 2795]}, однако его заявления не поддаются проверке. Так или иначе, политик недооценил военачальников, которые, не обладая достаточными воинскими способностями, чтобы привести к победе французскую армию, увидели в поражении страны возможность реализовать собственный политический проект.

Вейгану потребовалось время, чтобы добраться из Сирии во Францию, и он вступил в должность лишь 19 мая. В этот день Гамелен предложил наконец оперативный план, который в случае успеха имел шансы остановить немецкое наступление и переломить ход боевых действий в пользу союзников. Речь шла о том, чтобы перерезать немецкий Pаnzerstrasse («танковый коридор») шириной около 40 км в районе Арраса и обеспечить соединение двух групп французской армии. Вейган не стал отменять приказ предшественника, но решил отложить его выполнение, пока не ознакомится с обстановкой на месте. Эта ознакомительная поездка привела к потере 5 дней, решающих для обороны страны, и командующего Группы армий 1 в Бельгии Г. Бийота, который погиб, возвращаясь со встречи с главкомом. После этого попытки прорваться через расположение немцев, к танкам которых успела присоединиться мотопехота, успеха не принесли ^{[29, c. 285-288, 293-308]}. К 24 мая исход Битвы за Францию был предрешен.

20 мая первые немецкие танковые колонны вышли к морю у Абвиля, отрезав находившиеся в Бельгии союзные войска. В этот же день в Париж поступило мирное предложение немцев, исходящее от рейхсмаршала авиации Германа Геринга. В середине мая в Германии находился проездом шведский консул в Париже Рауль Нордлинг, через которого французскому правительству было передано предложение заключить сепаратный мир. Условия его в источниках излагаются достаточно неопределенно: Германия претендовала на Эльзас и Лотарингию, а также на часть других территорий и колоний Франции, сведения о которых разнятся. Дипломата задержали на германской границе, и он смог встретиться с французским премьер-министром только тогда, когда немецкий план расколоть надвое силы союзников увенчался успехом. Рейно отверг германское предложение ^{[43, c. 84-89; 49, c. 509]}.

Вопрос о том, кто первым во Франции предложил заключить перемирие с противником, является предметом дискуссии в литературе, причем ряд авторов полагает, будто эта идея впервые была озвучена на военном совете вечером 25 мая 1940 г. ^{[16, c. 55]}, но такая точка зрения не находит подтверждения в источниках, как будет показано далее.

Однако имеется документальное свидетельство, которое позволяет отнести к более раннему времени первое упоминание французскими ответственными лицами идеи заключить мир с оккупантами. В своем дневнике начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Эме Думенк приводит разговор, который состоялся у него в 8.30 утра того же дня 25 мая с главнокомандующим Вейганом. Главком выразил озабоченность трудным положением французских войск и опасение, как бы оно не ухудшилось еще больше, однако отметил, что все же придется сражаться: «…Поскольку, сказал генерал Вейган, именно от крепости нашей обороны будут зависеть условия мира, которых мы сможем добиться. Я сказал ему, что, если когда-нибудь встанет вопрос о перемирии, нужно, чтобы оно приняло форму политического перемирия и ни в коем случае не военного. Он подумал и согласился» ^{[26, c. 266]}. Последующие события показали, что главнокомандующий хорошо запомнил совет своего начштаба.

В тот же день перед военным советом Рейно решил обсудить с председателем Сената Жюлем Жаннене, стоит ли запрашивать мнение парламента, если мирные предложения поступят от немцев. Премьер-министр не мог исключать такой возможности, даже с учетом того, что неофициальное предложение, переданное Нордлингом, представляло собой прежде всего попытку прощупать позицию французского руководства или оказать на него давление. Жаннене ответил отрицательно и добавил: «Пожелаем, чтобы они оказались неприемлемыми. Потому что в ином случае за ними явно будет скрываться намерение раздавить Францию в два этапа. За Мюнхеном снова последует Прага» ^{[30, c. 55]}.

Следует отметить, что из всех опубликованных дневников участников событий только два (председателя Сената Ж. Жаннене и генерала Э. Думенка) можно считать достоверными историческими источниками, так как, по утверждению их публикаторов, в них по существу не вносились коррективы. К остальным, подвергшимся глубокой переработке, руководствовались ли при этом их авторы стремлением оправдать свои действия, как П. Бодуэн ^[18], преувеличить собственную значимость, как П. де Виллюм ^[55], или очернить политических противников, как А. де Монзи ^[41], исследователь должен подходить критически и использовать такого рода образчики конструирования памяти лишь в той мере, в какой они подтверждаются другими данными.

В своих показаниях перед парламентской следственной комиссией после войны Рейно утверждал, что еще 24 мая, выслушав отчет прибывшего из Группы армий 1 майора Фовеля, Петен и Вейган заявили премьеру: «Если битва за Францию будет проиграна, придется запросить перемирие» ^{[36, p. 2389]}. Но, давая показания по памяти, Рейно, очевидно, ошибся, так как, согласно дневниковым записям генерала Думенка, Фовель прибыл в столицу только во второй половине дня 25 мая ^{[26, c. 268]}. Впрочем, далее, когда политика попросили уточнить дату, он уже ответил не столь уверенно: «Это, должно быть, началось 24 [мая], а 25-го они более решительно настаивали» ^{[36, c. 2399]}.

25 мая в 19 ч. вечера в Париже состоялся военный совет с участием силовых министров, главнокомандующего и президента Франции Альбера Лебрена, чтобы обсудить ситуацию на фронтах. Протокол было поручено вести секретарю военного совета Полю Бодуэну. Уже 16 мая, по его собственному признанию, он решил, что Битва за Францию окончательно проиграна ^{[35, c. 2052]}. Вынужденный до поры скрывать свои пораженческие настроения, он, тем не менее, исказил в выгодном ему ключе некоторые заявления участников совета, рассчитывая, что текст секретного документа в тех условиях никто проверять не будет. Однако Рейно затребовал протокол в тот же вечер, при этом сверил лишь собственные высказывания и внес правки, вычеркнув, в частности, приписанные ему слова о том, что «враг предложит нам немедленно заключить перемирие». Документ был опубликован в факсимильном воспроизведении лишь после войны ^{[34, c. 1711-1716]}, многие оставшиеся в живых участники совета отрицали подлинность ряда содержавшихся в нем утверждений (цит. в: ^{[48, c. 581-582]}).

С учетом вышеизложенного можно резюмировать ход военного совета следующим образом. Генерал Вейган сделал доклад о положении на фронтах и, допустив потерю попавшей в окружение в Бельгии Группы армий 1, предложил укрепить линию обороны по рекам Сомма и Эна, чтобы «сражаться до конца и спасти честь страны». Ни главком, ни остальные участники совета не говорили о том, что Франция должна запросить перемирие. Только президент Лебрен поставил вопрос о необходимости проконсультироваться с Англией, если перемирие предложат немцы. Присутствующие согласились с тем, что проблема касается обоих союзников ^{[42, c. 70]}. На что Рейно возразил, что обе страны связаны формальным обязательством не заключать сепаратного мира (слова, опущенные в протоколе Бодуэном) ^{[34, c. 1714]}. Совет постановил затребовать у Англии дополнительную военную помощь. Других решений принято не было.

Но если правительство страны в этот момент занимало твердую позицию, то идея перемирия постепенно получала распространение как среди военачальников, так и в государственном аппарате, и упоминаемые выше Бодуэн и Виллюм отнюдь не были исключением. Министр вооружений Рауль Дотри вспоминал после войны, что впервые услышал о необходимости заключить перемирие с Германией и даже «перейти на ее сторону» от своего начальника аппарата Жана Бишлонна, будущего министра труда в коллаборационистском правительстве Виши. В тот момент Дотри решил, что его сотрудник «свихнулся» ^{[12, л. 5]}. Тогда же, около 29 мая, командующий войсками на линии Мажино генерал А. Претла передал министру, что «битва проиграна и нужно незамедлительно потребовать перемирия. [Вы] не политик, и [вам] проще, чем любому другому министру, выступить с этой инициативой» ^{[35, c. 1966-1967]}. Действительно, Дотри, бывшего директора национализированных железных дорог, пригласили в правительство как технического специалиста. Блестящий организатор, сумевший добиться существенного роста производства вооружений начиная с января 1940 г., он пользовался в армии авторитетом. И потому военачальники не оставляли попыток повлиять на него, так что в конце концов ему пришлось резко ответить двоим из них: «Закон, принятый Конвентом и, несомненно, действующий до сих пор, карает смертью всякого генерала, который предлагает сложить оружие без согласия правительства» ^{[12, л. 5]}.

Главнокомандующий Максим Вейган, учитывая твердую позицию правительства в отношении перемирия, в согласии с маршалом Петеном предпочел не форсировать события, а идти к своей цели постепенно, не ослабляя давления на гражданское руководство страны. 29 мая он составил меморандум для премьер-министра, в котором описывалась тяжелая ситуация на фронтах и говорилось: «Главнокомандующий, ввиду серьезности положения, обязан рассмотреть все гипотезы. […] В случае, если оборона будет прорвана, правительству предстоит принять важнейшие решения» ^{[34, c. 1858]}. Для Вейгана, штабиста Первой мировой, «прорыв фронта однозначно означал окончательное поражение» ^{[25, c. 159]}. В документе не говорится о перемирии, однако, как позднее вспоминал Рейно, Вейган и Петен после оглашения меморандума прямо предложили ему рассмотреть такую возможность ^{[49, c. 377]}.

Действительно, в это время положение французской армии стало критическим. Группа армий 1 и Британский экспедиционный корпус не смогли прорваться из окружения. 26 мая Англия предприняла операцию по эвакуации этих войск через Дюнкерк. Ситуация осложнилась тем, что в ночь на 28 мая капитулировала Бельгия. К 4 июня удалось эвакуировать в Англию весь уцелевший состав БЭК и значительную часть французских частей, но далеко не всех: многие попали в плен, пришлось бросить всю технику ^{[3, c. 581-591; 8, c. 113-123, 128-129]}.

В тот же день 4 июня немцы перегруппировали свои войска и 5-го перешли в наступление в южном направлении по всему фронту. Соотношение сил сторон по числу расчетных дивизий составляло 1 : 3, помимо численного преимущества немцы теперь обладали подавляющим превосходством в технике ^{[3, c. 614-615]}.

Тогда же, 5 июня, Поль Рейно во второй раз произвел перестановки в своем кабинете, которые были оформлены как коллективная отставка правительства ^{[42, c. 77-78]}. Премьер рассчитывал избавиться от откровенных пораженцев и заменить их людьми, более решительно настроенными на сопротивление ^{[36, c. 2407-2408]}. Однако Петен остался на посту вице-премьера, а многие из тех, на кого Рейно возлагал надежды, в решающий момент поддержали заключение перемирия. Хотя не все: в частности, на должность заместителя министра обороны был назначен бывший командующий 4-й бронетанковой дивизии (БТД) Шарль де Голль, только что произведенный в бригадные генералы. В середине 1930-х гг. Рейно оказался едва ли не единственным французским политиком, кто разделял идеи этого офицера о создании мощных, автономно действующих бронетанковых подразделений, способных осуществлять глубокие прорывы оборонительных линий противника ^{[2, c. 32-35, 39, 42]}. Это обстоятельство, а также относительно успешные на общем фоне операции 4-й БТД при Монкорне и Амьене, обусловили назначение де Голля.

8 июня новый замминистра обороны провел встречу с Вейганом и, констатировав его пораженческие настроения, предложил Рейно заменить его ^{[2, c. 74-75]}. Но премьер не видел среди генералитета подходящей кандидатуры (по его словам, «они были все примерно одного уровня» ^{[36, c. 2387]}), а поставить вчерашнего полковника над генералами армии не представлялось ему возможным.

Тем временем, несмотря на ожесточенное сопротивление французских войск значительно превосходящим силам противника, немцы форсировали Сомму, а 9 июня вышли к Сене, с запада, севера и востока продвигаясь к столице ^{[29, c. 346-350]}. 10 июня на Францию напала фашистская Италия. «Очень жаль, что мы не подписали перемирия до вступления Италии в войну», — заметил Петен в присутствии генерала Думенка ^{[26, c. 315]}. В этот же день главком обратился к премьеру с новым меморандумом, в котором говорилось, что французские линии обороны могут быть прорваны в любой момент ^{[34, c. 1814]}. Как вспоминал присутствовавший при разговоре де Голль: «Вывод его был очевиден: мы должны немедленно просить перемирия» ^{[2, c. 81]}. Но и на этот раз главком не добился своего.

В тот же день 10 июня правительство эвакуировалось в район Луары. Было очевидно, что это лишь промежуточный пункт. Де Голль предложил создать так называемый «бретонский редут» на западе страны. Но на строительство укрепрайона не оставалось времени, и от этой идеи пришлось отказаться. Не видя возможности остановить противника на территории Франции, правительство стало готовиться к эвакуации вооруженных сил и законных властей во французские колонии в Северной Африке ^{[2, c. 75-76]}.

Днем 11 июня Вейган по собственному решению отдал приказ объявить Париж открытым городом, поставив правительство перед свершившимся фактом. Военный губернатор Парижа, получивший приказ вечером на словах, потребовал от главкома письменного подтверждения, которое было дано на следующий день ^{[34, c. 1884-1885]}. Решение обосновывалось не только стремлением избежать жертв и разрушений, но и сберечь войска, которые должны были оборонять столицу.

Тогда же, 11 июня в 19 ч. в г. Бриар состоялся совет союзников, на который прибыл британский премьер-министр Уинстон Черчилль в сопровождении нескольких генералов. Вейган и командующий северо-восточным фронтом А. Жорж охарактеризовали военное положение как почти безнадежное. Французские военачальники вновь запросили военной помощи Британии. «Сейчас — решающий момент», — подчеркнул Вейган. «Он с трудом представлял, как Франция могла бы продолжать войну в подобных условиях, — писал присутствовавший на встрече британский генерал Луи Спирс. — …Невозможно было ошибиться насчет смысла слов генерал-аншефа» ^{[53, c. 179]}. Лидеры обоих государств поняли их именно как предложение заключить перемирие (Черчилль прямо пишет об этом в своих воспоминаниях ^{[8, c. 174]}). Поль Рейно резко ответил, что решение о продолжении боевых действий остается за правительством ^{[8, c. 173-176; 39, c. 311-313; 53, c. 162-184]}. На следующее утро союзники продолжили совещание. В итоге Черчилль попросил французское правительство, прежде чем принимать окончательное решение о ведении войны, предварительно обсудить это с британским руководством ^{[8, c. 177]}.

12 июня французские линии обороны были прорваны в нескольких местах. В полдень Вейган отдал войскам составленный еще накануне приказ об общем отступлении ^{[13, л. 5]}. С этого момента, как отмечает биограф Вейгана, главнокомандующий отстранился от руководства боевыми действиями и сосредоточился на «политической» битве за перемирие ^{[25, c. 168]}. Вечером сложившееся положение должен был обсудить совет министров.

В виду этого Рауль Дотри составил меморандум о необходимости немедленной эвакуации промышленности и войск в Северную Африку. «Настал час принять окончательное решение, — говорилось в документе. — …Через два года мы сможем […] вооружить эту армию. […] В 1943 или 1944 или 1945 гг. мы будем в состоянии раздавить Германию и возродить […] новую Францию» ^{[11, л. 1, 3, 4]}. И это были не прожекты мечтателя, а расчеты инженера.

Совет министров начался в 8 часов вечера в замке Канже (резиденции Президента республики). На нем Вейган впервые открыто предложил заключить перемирие с противником, присовокупив, что «за ним стоят все командующие армиями и группами армий» ^{[13, л. 6]}. Петен вышел из тени и решительно поддержал главкома. Рейно первым возразил им, следует признать, не слишком твердо: «Можно было бы рассмотреть перемирие, если бы наш противник был нормальным главой государства. [Но] это Чингисхан» ^{[14, л. 5]}. Премьеру, Дотри и нескольким другим членам правительства удалось отбить атаку (министр вооружений, однако, не стал зачитывать свой меморандум и только на следующий день передал его Рейно ^{[17, c. 211]}). Раскол в правительстве по вопросу о перемирии стал свершившимся фактом, и министры в итоге сошлись на том, чтобы, прежде чем принять окончательное решение, запросить британских союзников, согласятся ли они при необходимости освободить Францию от взятого ей обязательства. Рейно снова вызвал на переговоры своего британского коллегу и пообещал, что тот примет участие в совете министров на следующий день ^{[16, c. 103-108]}.

13 июня Уинстон Черчилль с двумя силовыми министрами прибыл в Тур. С французской стороны на переговорах присутствовали только Рейно и статс-секретарь Бодуэн. Чиновник МИДа Ролан де Маржери, обыкновенно переводивший на такого рода мероприятиях, смог присоединиться к ним лишь позднее, и Черчилль попросил переводить британского генерала Спирса. Из-за этого, вероятно, и возникло недопонимание. Когда Рейно «голосом, лишенным всякого выражения» ^{[53, c. 233]}, передал английским визави то, что было поручено ему правительством, Черчилль, зная французский язык и видя затруднения Спирса, несколько раз произнес: «Я понимаю». Британский лидер всего лишь хотел сказать, что понимает смысл сказанного, но Бодуэн поспешил истолковать его слова как: «Англия поймет, если Франция заключит сепаратный мир или перемирие», — о чем впоследствии рассказывал «всем, желающим его слушать» ^{[39, c. 316-317; 53, c. 251-252]}. Ловкий статс-секретарь исказил в выгодном ему свете не только слова Черчилля, но и, что вошло у него в привычку, текст составленного им протокола совещания, который существенно отличается от аналогичных документов, написанных английской стороной и Маржери ^{[52, c. 280]}.

Британские министры ответили, что столь важное решение, как освобождение союзника от взятых им обязательств, должно быть принято английским правительством, и попросили дождаться его решения. При этом Черчилль заверил своего французского коллегу, что Британия продолжит борьбу в любом случае. Рейно, который теперь мог высказать свою личную позицию, заявил, что сделает все, чтобы не допустить перемирия, и намерен обратиться за помощью к президенту США Франклину Рузвельту ^{[16, c. 108-114; 53, c. 230-251]}.

После окончания совещания Рейно, опасаясь негативных последствий, решил не приглашать Черчилля на заседание совета министров, как обещал коллегам. Вместо того, чтобы, пока не стало слишком поздно, волевым решением изгнать пораженцев из руководства страны и армии и организовать эвакуацию властей и войск в колонии для продолжения борьбы, он предпочел маневрировать. Человек большого мужества и железной выдержки, Поль Рейно оставался демократическим политиком и не представлял возможным выйти за рамки Конституции, чего потребовали бы такие решения ^{[2, c. 98-99; 36, c. 2424]}; ей он будет следовать до самого конца. По свидетельству знавших его людей, премьер-министр восхищался Робеспьером и Комитетом общественного спасения, их усилиями по обороне Франции ^{[20, c. 60; 56, c. 20]}. Но французские революционеры добились освобождения родины от интервентов, лишь приостановив действие демократической Конституции и установив в стране авторитарный порядок управления, а также выдвинув на руководящие должности в армии молодых талантливых полководцев из низов. «Наше правительство ничем не походило на Комитет общественного спасения», — признавал после войны Рауль Дотри ^{[35, c. 2032]}. Деятели III Республики хорошо знали историю своей страны, но не решались извлечь из нее уроки…

Второе заседание правительства в Канже 13 июня началось только в 18 ч. Министры, напрасно прождавшие Черчилля, выразили премьеру свое недовольство. Протесты вызвало и заявление Рейно о намерении французского правительства продолжать борьбу, ибо такого решения предыдущий совет министров не принял. Вейган, видя настрой собравшихся, вновь перешел в атаку, требуя немедленного перемирия, а Петен зачитал составленное с этой целью письменное заявление. Теперь уже несколько министров поддержало их. Время неумолимо работало на сторонников перемирия. Однако большинство совета и на этот раз выступило против. В итоге условились на том, что правительство не примет никакого решения, касающегося перемирия, пока не получит ответы из Англии и США ^{[16, c. 115-123]}.

На следующий день, 14 июня, немцы вступили в Париж. Ввиду приближения неприятельских войск правительство эвакуировалось дальше на юг, в Бордо. Маржери, ехавший в машине с Рейно, вспоминал, как встреченные по дороге беженцы, несмотря на свое бедственное положение, убеждали премьера не сдаваться и бороться до конца: «Мы желаем вам добра. […] Не уступайте!» ^{[39, c. 330-331]} И это – лишь одно из многих свидетельств о настроении значительной части простых французов, невзирая на военное поражение ^{[23, c. 802-804]}. Но, как отмечает историк Ж.-Л. Кремьё-Брийяк, в сложившейся ситуации население страны практически «не имело возможности выразить свое мнение и не знало о том, какой выбор встал перед ее руководителями» ^{[23, c. 841]}.

Но и сторонники перемирия не собирались сдаваться. Петен вызвал Вейгана в Бордо на сепаратное совещание, которое состоялось днем 15 июня на квартире у Бодуэна ^{[13, л. 12]}. Присутствовал также командующий ВМФ адмирал Франсуа Дарлан, ранее решительный сторонник продолжения борьбы. Однако после этой встречи Дарлан изменил свое мнение ^{[9, c. 43, 49]}, так как Бодуэн сообщил ему, будто Черчилль на совете союзников в Туре дал согласие на то, чтобы Франция заключила перемирие ^{[34, c. 1855-1856]}. А именно от комфлота зависела эвакуация войск и властей в Африку.

На совете министров вечером 15 июня перед лицом невозможности для армии продолжать организованное сопротивление захватчикам премьер-министр предложил, чтобы сухопутные войска в одностороннем порядке прекратили огонь, что позволило бы сохранить жизни бойцов, а флот, авиация и законные власти эвакуировались в Северную Африку. Но Петен и Вейган продолжали стоять на своем: правительство должно заключить перемирие, чтобы ответственность ложилась именно на него, а не на командование ^{[34, c. 1823, 1842]} (совет, данный Думенком еще 25 мая, не пропал втуне). Даже в критической ситуации военачальников заботило прежде всего сохранение престижа армии, призванной поддерживать порядок ^{[13, л. 5]} при будущем авторитарном режиме, которым они намеревались заменить республиканский строй ^{[34, c. 1923]}. И тогда, чтобы вывести обсуждение из тупика, вице-премьер Камиль Шотан внес предложение: запросить немцев об условиях перемирия, которые наверняка окажутся неприемлемыми, что даст основания продолжить борьбу. Шотан использовал испытанную парламентскую тактику, призванную расколоть большинство и изменить соотношение сил, и ему это удалось. По итогам обсуждения в поддержку его предложения выступило 13 министров, против — лишь 6 из присутствующих ^{[36, c. 2416; 49, c. 367]}. Однако Рейно добился того, чтобы отложить принятие решения, поскольку еще не поступило ответа от английского правительства (Рузвельт на просьбу французов вступить в войну на стороне союзников ответил отказом ^{[16, c. 144]}).

После окончания заседания Рейно лично приказал главнокомандующему отдать распоряжение о прекращении огня. Тогда Вейган, отступив на несколько шагов, чтобы слышали окружающие, принялся кричать на лидера государства, что отказывается «капитулировать» (очевидная подмена понятий ^{[38, c. 40]}). Рейно, не повышая голоса, ответил, что «всю ответственность берет на себя». Генерал не успокоился и пошел жаловаться президенту Лебрену, однако тот поддержал премьер-министра ^{[13, л. 14-15; 34, c. 1842, 1872]}. Таким образом, главнокомандующий открыто отказался повиноваться гражданским властям страны.

После этого он посчитал необходимым подстраховаться и отправился в летное училище в Мериньяке под Бордо. Курсантам было объявлено, что «маршал Петен и генерал Вейган решили продолжать борьбу […], но гражданские [власти] — сторонники перемирия. Весьма возможно, что гражданские попытаются арестовать» военачальников, а потому необходимо защитить «этих выдающихся полководцев». Курсантов привели в боевую готовность и раздали им ручные пулеметы ^{[47, c. 156; 49, c. 438-439]}.

Но правительство не приняло никаких мер против взбунтовавшегося генерала. 16 июня в 11 утра собрался очередной совет министров. Пока шло заседание, в 12.35 английское посольство получило телеграмму, в которой говорилось, что «правительство Его Величества дает свое согласие на то, чтобы французское правительство попыталось выяснить условия перемирия», но французский флот еще до начала переговоров должен отправиться в Британию ^{[31, c. 182]}. Сознавая, что эта телеграмма даст перевес сторонникам перемирия, Луи Спирс уговорил посла задержать ее ^{[53, c. 320-321]}. Британский генерал был французом по матери и родился в Париже ^{[33, c. 85]} — речь шла о судьбе его родины. Только после того, как в заседании правительства был объявлен перерыв до 17 ч., британцы показали телеграмму Рейно. «Он был недоволен и не скрывал этого», вспоминал Спирс ^{[53, c. 323]}. В 16 ч. поступила вторая телеграмма, подтверждающая первую ^{[53, c. 329-330]}. Однако через несколько минут в посольство позвонил из Лондона генерал де Голль, находившийся там с миссией. Он сообщил премьер-министру, что английское правительство предлагает объединить Францию и Англию в единое союзное государство. Черчилль подтвердил его слова. Но, когда на заседании правительства Рейно зачитал проект франко-британского союза ^{[27, c. 35-36]}, никто из министров не поддержал его ^{[16, c. 161-162]}. Яростная дискуссия о перемирии продолжилась, «слова летали как пули», вспоминал Дотри ^{[35, c. 2034]}. Шотан вновь повторил свое предложение, что повлияло на колебавшихся ^{[15, л. 3; 22, c. 201]}. Но враг рвался к Бордо, требовалось принять решение. Со времен Комитета общественного спасения установилась традиция, что члены правительства не вели протокола и не голосовали. Рейно не стал ставить вопрос на голосование и потому, что неизвестно было, как бы проголосовали колебавшиеся ^{[35, c. 2029-2032]}. Он объявил перерыв до 22 ч., но для себя уже принял решение, придя к заключению, что большинство министров теперь выступает за перемирие. Эта «совершенно субъективная оценка», как пишет биограф Рейно ^{[50, c. 636]}, которую, однако, разделяла и часть участников совета ^{[47, c. 47]}, затем оспаривалась рядом свидетелей, в частности, противником перемирия министром Луи Мареном ^{[47, c. 70-71; 40, c. 21-24]}, и до сих пор вызывает дискуссии в литературе ^{[16, c. 164-167; 21, c. 219]}. Однако сопоставление свидетельств очевидцев позволяет прийти к выводу, что не правы и те, и другие, и голоса разделились поровну: 12 на 12, с учетом того, что на поддержку колебавшихся премьер рассчитывать не мог. Такого мнения, в частности, придерживались как министр колоний Луи Роллен ^{[15, л. 4]}, выступавший против перемирия, так и ярый сторонник последнего министр труда Шарль Помаре ^{[14, л. 19-20]}. В 9 ч. вечера Поль Рейно подал в отставку, рассчитывая, по его собственному признанию, через нее оформить перестановки в правительстве, как уже делал 5 июня ^{[36, c. 2424, 2426; 32, c. 221]}. Руководители парламента поддержали его. Однако президент Лебрен уже смирился с тем, что придется запрашивать перемирие, и, поскольку Рейно категорически отказался делать это, попросил предложить другую кандидатуру. Тогда Рейно не сдержался: «Это ваше дело. И оно не составит для вас трудностей. Маршал Петен заявил мне сегодня утром, что состав его правительства у него в кармане.» Парламентские лидеры не стали настаивать и удалились ^{[9, c. 48; 30, c. 414-417; 40, c. 18-19]}. После этого президент собственным решением назначил Филиппа Петена на пост премьер-министра. Таким образом, новое правительство являлось не вполне легитимным, поскольку не было утверждено ни парламентом, ни даже его руководителями, в нарушение традиционной трактовки Конституции, действовавшей с 1879 г. ^{[45, c. 103-105, 107]}. И действительно, 9 августа 1944 г. руководство Сопротивления объявило все принятые после 16 июня 1940 г. при власти Петена законы и постановления недействительными и юридически ничтожными ^{[54, c. 56-57]}.

Но маршал наконец достиг своей цели. Он отблагодарил министров-сторонников перемирия, включив их в свой кабинет. Первым его решением, принятым в 0.30 17 июня, стал запрос немцев о перемирии через посредство посольства Испании ^{[27, c. 43]}. Утром Филипп Петен выступил с радиообращением к нации, в котором прозвучали слова: «Надо прекратить борьбу» ^{[28, c. 233]}. Они вызвали замешательство в рядах армии, продолжавшей вести отчаянный неравный бой. Некоторые бойцы, поверив заслуженному ветерану, сложили оружие и попали в плен. Ситуацию усугубил и отданный накануне приказ Вейгана всем внутренним войскам оставаться на местах даже под угрозой пленения ^{[34, c. 1881-1882]}. В результате из 1850000 французских военнопленных после 16 июня в руки врага попали 1100000, то есть значительное большинство ^{[24, c. 925]}. Когда о замешательстве в войсках, вызванных словами Петена, стало известно, Бодуэн, сделавшийся министром иностранных дел, выступил по радио с коррективами: «Духовно-нравственные ценности для французов дороже жизни, они ради этого пойдут на любые отречения. […] Правительство осталось с вами, чтобы запросить врага, […] какими будут условия перемирия, но оно не отказалось от борьбы и не сложило оружия» ^{[10, л. 1]}. Однако запоздалые и неискренние разъяснения прозвучали неубедительно.

И все же не все смирились с поражением страны. Некоторые воинские части продолжали сражаться и после подписания перемирия. Более 20 депутатов, в том числе несколько бывших министров кабинета Рейно, отправились в Марокко на корабле «Массилия», чтобы продолжить борьбу и даже по инициативе бывшего главы МВД Жоржа Манделя сформировать альтернативный центр власти ^{[21, c. 152]}, но были интернированы колониальными властями и возвращены во Францию. 18 июня из Лондона генерал Шарль де Голль выступил по радио с призывом продолжить борьбу: «Франция проиграла битву, но не проиграла войну. Пламя французского сопротивления не угаснет» ^{[44, c. 98]}. Его слова оказались пророческими, но получили отклик не сразу.

Немцы дали ответ на запрос о перемирии только 20 июня ^{[16, c. 213]}, за это время их войска продвинулись далеко вперед. Французская делегация выехала немедленно. Переговоры (если можно их так назвать, поскольку речь фактически шла о немецком диктате) состоялись 21–22 июня в Ретонде под Компьеном, в том самом штабном вагоне, в котором Германия подписала перемирие 11 ноября 1918 г., положившее конец Первой мировой войне. Немецкий министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп предупредил накануне своего итальянского коллегу Галеаццо Чиано, что условия перемирия нужно составить таким образом, чтобы Франция согласилась их подписать и, главное, не продолжила борьбу ^{[34, c. 1938]}. В соответствии с заключенным 22 июня соглашением, Германия аннексировала Эльзас и Лотарингию и оккупировала 3/5 территории Франции, оставив под властью правительства Петена так называемую «свободную зону» на юге страны. Французский флот не конфисковывался, но должен был оставаться в портах приписки. Кроме того, пункт 19 документа гласил, что Франция обязуется выдать Рейху по его запросу политических беженцев из Германии, что полностью шло вразрез с нормами международного права ^{[27, c. 123-130]}. 24 июня аналогичное соглашение было подписано с фашистской Италией (за исключением пункта о выдаче беженцев) ^{[27, c. 167-173]}. На подконтрольной ему территории маршал Петен 10 июля 1940 г. в городе Виши совершил конституционный переворот и установил авторитарный режим фашистского типа, сотрудничавший с нацистским Рейхом. Открылась самая черная страница истории Франции новейшего времени.

Таким образом, французское правительство предпочло заключить перемирие с противником, хотя враг не оккупировал всю территорию Франции и она еще располагала значительными силами, в частности, 4-м по величине в мире флотом, практически не задействованным в боях. Эвакуация части войск, промышленности и законных властей в Северную Африку также оставалась возможной, поскольку Англия, имевшая аналогичный опыт в Дюнкерке, предложила свою помощь ^{[21, c. 204-206]}. 28 октября 1940 г. Гитлер признал в разговоре с Муссолини, что завоевать эти французские колонии было бы крайне трудно ^{[34, c. 1938]}. И нельзя не согласиться с соратником Рейно, а затем де Голля Гастоном Палевским, задавшим риторический вопрос: «Как Германия могла завоевать Северную Африку, если не сумела даже высадиться в Англии?» ^{[38, c. 16]} Сторонники перемирия утверждали, что оно позволило сохранить жизни французских бойцов, но, как отмечалось выше, к этому привело бы и решение об одностороннем прекращении огня. Аргумент о том, что в результате перемирия враг не оккупировал всю страну, также не выдерживает критики, поскольку нацисты сделали это 11 ноября 1942 г. Тем более неубедительным представляется довод о том, что Франция сохранила собственное правительство. Это правительство являлось марионеточным, действовало по указке Рейха, развернув жестокие преследования евреев, масонов, инакомыслящих, а затем и участников Сопротивления, а французские военные заводы работали на Германию, усиливая ее боевой потенциал. С другой стороны, если бы Франция имеющимися силами продолжила борьбу в составе Антигитлеровской коалиции, это бесспорно ускорило бы победу над нацизмом, а страна сохранила бы свой престиж мировой державы. Но в условиях военного разгрома крайне правые силы, не гнушавшиеся никакими средствами и готовые ради достижения своих целей пойти на военный переворот и совершить конституционный, смогли взять верх над силами демократическими, которые не желали смириться с поражением и стремились продолжить борьбу. Это на долгие годы предопределило как судьбу Франции, так и ход Второй мировой войны.