Русская Православная Церковь в системе социально-политического взаимодействия в годы Великой Отечественной войны (на примере Пензенской области)

Сухова Ольга Александровна доктор исторических наук декан историко-филологического факультета, Пензенский государственный университет 440026, Россия, Пензенская область, г. Пенза, ул. Красная, 40 Sukhova Olga Alexandrovna Doctor of History Dean of the Faculty of History and Languages, Penza State University 440026, Russia, Penza region, Penza, Krasnaya str., 40 savtemp@yandex.ru Иноземцев Иван Николаевич ORCID: 0000-0003-3883-2526 ассистент, кафедра «История России и методика преподавания истории», Пензенский государственный университет 440026, Россия, Пензенская область, г. Пенза, ул. Красная, 40 Inozemtsev Ivan Nikolaevich Assistant, Department of History of Russia and Methods of Teaching History, Penza State University 440026, Russia, Penza region, Penza, Krasnaya str., 40 Kerskij@mail.ru

Колпакова Ольга Васильевна кандидат исторических наук старший преподаватель, кафедра «История России и методика преподавания истории», Пензенский государственный университет 440026, Россия, Пензенская область, г. Пенза, ул. Красная, 40 Kolpakova Olga Vasilyevna PhD in History Senior Lecturer, Department of History of Russia and Methods of Teaching History, Penza State University 440026, Russia, Penza region, Penza, Krasnaya str., 40 al.olga3443@yandex.ru

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22-18-20015, https://rscf.ru/project/22-18-20015/»
Russian Science Foundation, сокращенное наименование – RSF. Ссылка на информацию о проекте: https://rscf.ru/en/project/22-18-20015/

Период 1943-1953 гг. определяется современными исследователями как время «религиозного возрождения» в СССР, когда Русская Православная Церковь смогла отчасти восстановить свои позиции ^{[1, с. 357.]}. Отечественная историография рассматриваемой проблематики еще не преодолела стадию становления, и пока можно говорить лишь о формировании предметного поля с выделением ключевых его направлений, как то: факторы смягчения антирелигиозной политики; периодизация государственно-церковных отношений; организация и деятельность аппарата уполномоченных Совета по делам РПЦ при СНК СССР и облисполкомах; особенности организации церковного управления; открытие церквей и организация духовной жизни верующих; пастырское служение Русской Православной Церкви в годы Великой Отечественной войны и в послевоенные годы; репрессивная практика в отношении священнослужителей ^[2]. Можно вести разговор и о начале «взросления» исследовательских концепций, о постепенном переходе от абсолютизации «тоталитарной» оценки к прагматическому подходу. В частности, более конструктивно трактуется деятельность уполномоченных на местах, представленная в контексте повседневности как важный канал социально-политической коммуникации, в рамках которого верующие получили возможность обращаться к конкретному должностному лицу для решения жизненно значимых вопросов, связанных с религиозной политикой ^{[2, с. 70-71]}. Актуальность разработки темы социально-политического взаимодействия Русской Православной Церкви и государства доказывает реализуемый в настоящее время проект издания 6-томной истории конфессиональной политики Советского государства в 1917-1991 гг. ^[3-6].

Определяющее значение для построения исследовательских концепций имеет рассмотрение стимулов идеологического поворота, причин фактического отказа от богоборческой политики, «примирения» с Церковью. Действительно, гонимое и преследуемое ранее российское священство получило возможность личной аудиенции у И. В. Сталина: историческая встреча состоялась 4 сентября 1943 г. Митрополит Сергий (в бытность обучения Сталина в духовной семинарии – епископ, ректор Петербургской духовной академии) обозначил необходимые условия нормализации государственно-конфессиональных отношений (Цыпин В., протоирей. История Русской Церкви // Электронный ресурс. URL: https://azbyka.ru/otechnik/Vladislav_Tsypin/istorija-russkoj-tserkvi-1917-1997/7, дата обращения: 01.10.2023.). Главной и острейшей проблемой, в оценках митрополита, выступала необходимость создания центрального руководства Церкви и избрания Патриарха Всея Руси, а также открытия приходов и возобновления приходской жизни, а, следовательно, отказа от богоборческих практик. Помимо прочего, обсуждались вопросы подготовки кадров священнослужителей и открытия духовных семинарий, возобновления церковных периодических изданий, и, наконец, самый болезненный – об освобождении репрессированных архиереев из мест заключения и ссылки. По многим позициям предложения советского руководства опережали самые смелые просьбы митрополита. Проявив поистине «большевистские темпы» и выделив специальный воздушный транспорт, государство обеспечило созыв архиерейского Собора в Москве уже 8 сентября 1943 г. (Цыпин В., протоирей. История Русской Церкви // Электронный ресурс. URL: https://azbyka.ru/otechnik/Vladislav_Tsypin/istorija-russkoj-tserkvi-1917-1997/7, дата обращения: 01.10.2023.). Для координации государственно-конфессионального взаимодействия в 1943 г. был создан Совет по делам РПЦ при Совнаркоме СССР, а годом позже – Совет по делам религиозных культов ^{[1, с. 357.]}.

Разительная перемена во взглядах советского руководства объясняется стремлением продемонстрировать открытость СССР к восприятию либеральных ценностей в преддверии Тегеранской конференции, т.е. внешнеполитическими и пропагандистскими задачами. Кроме того, освобождение оккупированных территорий требовало более гибкой политики по отношению к чувствам верующих: во время оккупации немецкое руководство санкционировало деятельность приходов и разрешило открыть церкви. Переживание трагедии утраты свободы и Родины, потери близких послужило стимулом беспрецедентного подъема религиозного сознания. Так, Д. Поспеловский приводит данные о крещении в Крыму 200 тыс. человек только за декабрь 1942 г. В Ростове за первый год войны число действующих церквей выросло с одной до восьми ^{[7, с. 184, 216]}.

Нельзя не учитывать и последовательную патриотическую позицию митрополита Сергия: его обращение к верующим прозвучало 22 июня 1941 г., в день праздника Всех святых земли русской. Пастырское послание с благословлением всенародного подвига было разослано по приходам вопреки запретам на вмешательство Церкви в дела государства. 5 января 1943 г. он направляет телеграмму на имя Сталина с просьбой о разрешении открытия банковского счета для внесения благотворительных пожертвований, собранных в храмах страны. К октябрю 1944 г. вклад Русской Православной Церкви в фонд обороны составил 150 млн. руб. ^{[7, с. 182–183, 186]}.

Помимо прочего, стремительное возрождение приходской жизни свидетельствовало о сохранении высокого уровня религиозности населения, несмотря на массированный натиск государства в годы «безбожных» пятилеток. Так, по данным М. И. Одинцова, перед началом Великой Отечественной войны в СССР действовало 8 тыс. приходов, а к 1947 г. их число выросло до 14 тыс. ^{[8, с. 14, 100, 220–477.]}. В Пензенской области в 1941 г. действовавшими оставались лишь две церкви: Митрофановская – в Пензе и Казанская – в Кузнецке. На 1 октября 1944 г. в общей сложности в регионе было учтено 2 действующих и 504 закрытых храма, из которых под хозяйственные и культурно-просветительские нужды было занято 476 зданий (Государственный архив Пензенской области (далее – ГАПО). Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 12 об.). На 1 июля 1945 г. число действовавших церквей и молитвенных домов в области возросло до 9, в том числе: в Пензе – 2, в Иссинском районе (с. Николо-Пестровка) – 1, в Колышлейском (с. Сущевка) – 1, в Кузнецком районе (г. Кузнецк и с. Нижнее Аблязово) – 2, в Поимском районе (с. Поим и Ершово) – 2, в Чаадаевском (с. Лопатино) – 1. Все новые храмы были открыты в 1945 г. (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 25–26). В третьем квартале 1945 г. было разрешено к открытию еще 7 храмов (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 36). По данным А. И. Дворжанского, к 1947 г. общее число возрожденных центров религиозной жизни достигло уровня в 30 церквей и молитвенных домов. И все же в 16 из 41 районов области действующих храмов не было вовсе ^{[9, с. 344, 352]}. Наибольшей интенсивностью по числу обращений верующих по открытию церквей отмечены 1945 и 1946 гг. Так, по данным И. Н. Гарькина, в 1944 г. поступило 55 ходатайств, в 1945 г. – 168, в 1946 – 192, 1947 – 67, 1948 г. – 35. В общей сложности с 1944 по 1949 гг. православные верующие из 177 населенных пунктов направили в различные инстанции около 600 заявлений с просьбой об открытии церкви. Власти поддержали лишь 89 обращений граждан, из числа поданных в 1944-1947 гг.^{[10, с. 104]}.

Права и обязанности уполномоченного регионального уполномоченного Совета по делам русской православной церкви при СНК СССР были определены постановлением СНК СССР № 1095 от 20 октября 1943 г. и решением исполкома Пензенского областного Совета депутатов трудящихся, и утверждены Советом по делам РПЦ в форме специальной инструкции 5 февраля 1944 г. (Путеводитель по фондам Государственного архива Пензенской области советского и постсоветского периодов / сост. Л. Н. Кушкова, С. В. Беляева, О. В. Вовкотруб, О. А. Угаркина. Пенза: б/и, 2023. С. 42.). Практика делопроизводственной документации сложилась лишь к середине 1944 г. (поквартальные отчеты, деловая переписка), тем не менее, комплекс материалов, представленный в фондах Государственного архива Пензенской области, отражает практически все направления современных исследований ^{[10, с. 103-112]}.

О значении канала взаимодействия государства и церкви в системе местного управления позволяет судить характеристика условий работы уполномоченного. Как следует из отчета Н. И. Лысманкина, уполномоченного по делам РПЦ по Пензенской области, за третий квартал 1944 г., он приступил к своим обязанностям 12 июля 1944 г., получив должность как дополнение к работе председателем обкома союза работников политпросвет учреждений. Лысманкин сетовал, что «условия для работы уполномоченного до сих пор облисполкомом не созданы, несмотря не неоднократные напоминания об этом председателю облисполкома и секретарю. Отдельной комнаты для приема верующих и епископа до сего времени не выделено. На назойливые требования об этом с моей стороны и со стороны уполномоченного совета по делам религиозных культов облисполкома, в конце концов, предложено искать для себя помещения самим, т.к. в облисполкоме свободных комнат не имеется». Более того, двум уполномоченным приходилось ютиться за одним столом в общем отделе. Даже принять на работу секретаря-машинистку, предусмотренную штатом уполномоченного, Лысманкин не мог «за отсутствием рабочего места» (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 10–10 об.).

В общей сложности за 1944 г. в адрес уполномоченного поступило 56 заявлений об открытии церквей, но все они затерялись при проверке в коридорах советской власти. Следует отметить, что прагматичный подход к организации взаимодействия структур управления, священства и верующих уполномоченного отражает временный тактический характер стратегии «примирения». Так, Лысманкин пишет о незаконной деятельности бывшего священника Духовникова, проводившего требы на домах верующих и аресте последнего «по линии НКВД». Рассмотрение жалобы от уполномоченной верующих с. Ломовки Больше-Вьясского района на незаконное переоборудование церкви под мастерскую МТС, хотя и было остановлено, но облисполком в этом вопросе апеллировал к постановлению ЦК, санкционировавшему размещение МТС на базе комплекса храмовых строений (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 10 об. – 11 об.).

Как нарушение инструкции для уполномоченных рассматривает Лысманкин проведение общего собрания верующих по вопросу открытия церкви в с. Колударове Салтыковского района (с разрешения и с участием представителей сельсовета). В то время, как по «указаниям Совета» для подачи ходатайства требовались подписи 20-ти верующих с указанием возраста, рода занятий и места жительства (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 13). Вместе с тем, описанная уполномоченным ситуация выступает неопровержимым свидетельством в пользу прочности религиозной основы самосознания советского крестьянства: упомянутое собрание в составе 280 человек прошло с участием бывшего священника П. Клюшнева, о котором и было решено ходатайствовать «перед патриархией» (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 13). В ожидании рассмотрения ходатайств в ряде сел «самочинно» открывались молитвенные дома и службы, обычной практикой было совершение треб на дому. И то, и другое было противозаконным и требовало немедленного вмешательства уполномоченного (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 20).

Отчитываясь перед Советом о движении ходатайств в 1944 г., Лысманкин фактически признал существование негласной установки на сдерживание процесса «религиозного возрождения». Так, из 56 заявлений верующих поступивших в 1943-1944 гг., было рассмотрено облисполкомом – 13, отклонено – 12 и удовлетворено лишь 1 ходатайство. И это в условиях, когда в 34 из 39 районов области не было действовавших церквей. В 1944 г. только по вопросам открытия церквей и молитвенных домов уполномоченным в общей сложности было принято 83 посетителя (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 18–18 об.).

Основными причинами отказа в открытии церкви выступали: признание ветхости строений, в которых планировалось проводить службы, а также использование храмовых комплексов под мастерскую МТС, общественную столовую, районный дом культуры и т.д., при том что все переоборудованные церкви были закрыты ранее по решению общих собраний граждан (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 20).

Тем не менее, движение верующих год от года увеличивалось, что официально признавалось уполномоченным в отчетной документации. Так, только за третий квартал 1945 г. число районов, откуда не поступало заявлений верующих, сократилось с 12 до 8. Положительное решение вопроса становилось дополнительным стимулом для населения, что способствовало увеличению числа ходатайств из тех районов, где церкви уже были открыты (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 28). Всего за этот отчетный период Лысманкиным были подготовлены и отправлены в Совет по делам РПЦ заключения по храмам: в с. Соловцовке Кондольского района – об открытии Троице-Сергиевской церкви, в с. Калиновка Пачелмского района – Дмитриевской церкви, в с. Хованщина Бековского района – Введенской церкви, в с. Малая Ижмора Земетчинского района – Троицкой церкви и с. Салтыково, того же района – Архангельской церкви. Данные села полностью удовлетворяли условиям организации приходской жизни по-советски: все обращения исходили от значительных групп верующих (до 500 человек), отсутствовало документальное подтверждение закрытия церквей (следовательно, в 1930-е гг. данные храмы были закрыты в административном порядке), до подачи ходатайства действовавших церквей в районах не имелось, и, наконец, было получено согласие верующих произвести ремонт в церковных помещениях за свой счет и на свои средства (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 29-30).

Отдельным направлением деятельности уполномоченного выступал контроль за благотворительными сборами прихожан в фонд обороны и на военные нужды в целом. Так, за 1943/44 годы Митрофановская община г. Пензы собрала и перечислила на разные патриотические цели в сумме 930 тыс. руб. и натурой (сбор теплых вещей) на сумму 52 тыс. руб. Из общей суммы 930 тыс. руб. – 735 тыс. руб. собрано за 1943 г., а остальные 195 тыс. руб. собраны в течение первого полугодия 1944 г. (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 7). Уполномоченному приходилось детально рассматривать причины сокращения поступлений, учитывая каждую мелочь: сокращение численности богомольцев в связи с летними полевыми работами; ухудшением рыночной конъюнктуры на рынке и снижения доходов церкви от продаж просфор и свечей; заготовка дров для отопления церковного здания в зимний период; и, наконец, стремление епископа к личной наживе, а не к увеличению сбора «средств в фонд обороны Родины» (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 7).

Епископ Кирилл (Поспелов), в свою очередь, должен был изыскать возможности для увеличения доходов на патриотические цели: «кроме сбора пожертвования верующими на оборону путем тарелочного сбора во время каждого воскресного богослужения, он решил проводить по две религиозно-патриотических службы ежедекадно», все доходы от которых поступят в фонд обороны страны. Выходом из сложившегося положения местному духовенству виделось открытие церквей в районах области и в самом городе Пензе – Мироносецкой церкви, что позволило бы значительно увеличить доходы «на патриотические цели» (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 7).

Результаты «церковно-патриотической работы» в Пензенской области в 1944 г. позволяет представить следующая таблица:

Таблица 1

Состояние церковно-патриотической работы

в Пензенской области за 1944 г.

Источники: ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 12 об., 15.

Тем самым два действовавших прихода собрали в 1944 г. на цели обороны и поддержки семей военнослужащих и инвалидов свыше 2,7 млн рублей. Не менее значимым вкладом Русской Православной Церкви стало пастырское участие в деле консолидации общества и формирования патриотического сознания.

Показательно и противодействие уполномоченного попыткам районных властей под прикрытием патриотических целей обложить Церковь произвольными поборами (например, «исходатайствовать у епископа средства на покупку лошади для Собеса») (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 14).

Позиция епископа Михаила (Постникова), регулярные отсылки в проповедях к решениям поместного собора и речи председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Г. Карпова вызвали среди верующих патриотический подъем, что выразилось в поступлении средств в фонд помощи детям и семьям фронтовиков. Так, в январе 1945 г. только в Пензе было собрано 200 тыс. руб., в феврале – 100 тыс. руб., в марте – 100 тыс. руб. (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 22).

В третьем квартале 1945 г. церквами области было внесено в фонды помощи детям и семьям погибших бойцов Красной Армии, инвалидам Отечественной войны и на 4-й Государственный заем Победы 351 720 руб. По словам уполномоченного, особую признательность власти верующие выразили за разрешение колокольного звона: «епископ ответил благодарственной телеграммой на имя товарища Сталина с сообщением, что верующими собрано 150 000 руб.» (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 32). Отметим, что постановление СНК СССР от 22 августа 1945 г. о разрешении колокольного звона, о предоставлении приходским общинам прав юридического лица и об учете при планировании нужд церковных общин в строительных материалах, по своей сути, регламентировало пределы «примирения» государства и Церкви в условиях окончания войны. Уже в июле 1948 г. в ответ проведение в области массовых молебствий «по случаю бездождия» Н. И. Лысманкин получает из Совета инструктивное письмо о необходимости пресечения любых действий, «подогревающих» религиозность населения (массовые молебствия, распространение фотокарточек епископа по епархии, миссионерская деятельность епископа и пр.). Особое возмущение вышестоящего начальства вызвали факты одобрения молебствий со стороны председателей советов и колхозов с предоставлением подвод священнослужителям (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 5. Л. 18).

Отдельно регламентировались действия уполномоченного по организации гражданского служения Церкви. Так, в январе 1946 г. председатель Совета по делам РПЦ указал Лисманкину на халатное отношение к составлению отчетов о церковной жизни в регионе, отметив, что в разделе о патриотической деятельности церкви тот уклончиво сообщил, что «...духовенство проводит беседы на основе евангельских и апостольских чтений с выведением нравственной или политической морали», в то время, как о содержании бесед сведений не поступает (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 45).

Фиксация патриотического содержания проповедей и бесед («духовенство ставило своей задачей развить у верующих горячую любовь к Родине, к нашему Правительству и гениальному Вождю и полководцу товарищу И. В. Сталину») оставалась важным направлением работы Н. И. Лысманкина на протяжении 1945-1953 гг. ^{[10, с. 104]}. По данным отчетной документации, «побуждение к внесению денег в «Фонд мира» в целях «ослабления экономики церкви и направления церковных средств на общественно-полезные цели» оставалось значимым направлением деятельности исполнительных органов и в 1960-е гг. Так, в 1965 г. обеспечение патриотического направления деятельности церкви составило 150 200 руб., в том числе, в городах и рабочих поселках области – 125 550 руб. (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 20. Л. 42).

И все же приведенные выше материалы свидетельствуют в пользу становления позитивной и жизнеспособной модели взаимодействия власти и Церкви. В годы Великой Отечественной войны общий тренд изменений выстраивает систему социально-политических коммуникаций в направлении от тотального запрета на организацию религиозной жизни и подавления проявлений религиозного чувства до весьма эффективного включения приходских общин в решение общегосударственных задач. Институционально советское общество становилось сложнее, была пересмотрена и возрождена не только миссия Церкви по формированию патриотического сознания, исподволь менялся и функционал органов государственной власти и управления. И вот уже уполномоченный по делам РПЦ решает вопросы приобретения лошади для транспортных нужд епархии, проведения телефона в квартиру епископа в церковной сторожке, занимается выселением из смежных помещений работников похоронного бюро и т.д. (ГАПО. Ф. р-2391. Оп. 1. Д. 3. Л. 30). Тем самым со всеми ограничениями можно вести речь о конструктивном диалоге, не только укреплявшем систему, но и создававшем новые возможности для реализации социальных потребностей.