Перевести страницу на:  
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Библиотека
ваш профиль

Вернуться к содержанию

Философия и культура
Правильная ссылка на статью:

Промышленные районы города как феномен коммуникации

Иливицкая Лариса Геннадьевна

ORCID: 0000-0003-3339-9946

доктор философских наук

доцент кафедры философии и культурологии, Самарский государственный медицинский университет

443099, Россия, Самарская область, г. Самара, ул. Чапаевская, 89

Ilivitskaya Larisa Gennad'evna

Doctor of Philosophy

Associate Professor, Associate Professor of the Department of Philosophy and Culturology, Samara State Medical University

443099, Russia, Samara, Chapaevskaya str., 89

laraili@mail.ru
Другие публикации этого автора
 

 

DOI:

10.7256/2454-0757.2023.9.43978

EDN:

YLIZII

Дата направления статьи в редакцию:

07-09-2023


Дата публикации:

01-10-2023


Аннотация: Объектом исследования выступают промышленные районы российских городов, предметом исследования – коммуникативный аспект их функционирования. Коммуникативный подход к городу (и городским локусам, в частности) опирается на семиотические, герменевтические, феноменологические традиции. Город в этом случае предстает в своем «серединном» бытие как многослойный смысловой феномен, рождающийся в результате прочтения и понимания его человеком. Коммуникативность городского локуса в работе предложено оценивать через когнитивную, ценностно-смысловую и поведенческую составляющие. На примере индустриального района Самары – Безымянки показана сложность и неоднозначность коммуникационных процессов, разворачивающихся между промышленным районом и горожанами. Безымянка рассматривается в работе как типичный феномен, характерный для целого ряда российских городов. Подобные ей районы возникали в 1930-е гг. в результате процессов индустриализации, в попытках реализации градостроительной концепции соцгорода. Являясь, по сути, «точками» роста, они изначально были неприняты городским сообществом, оцениваясь в разрезе «негорода». Постиндустриальная действительность внесла значительные изменения в их существование, ставя вопрос о состоянии и содержании современного коммуникативного опыта. Опираясь на результаты опроса жителей города, проведенного автором (количество опрошенных – 250 чел., выборка целевая), в работе был показан выборочный характер «чтения» данного района, который устойчиво воспроизводит его негативную образность. Выявленная дифференциация практик коммуникации в зависимости от места жительства не снимает, а наоборот, диктует необходимость району выработки нового символического языка, позволяющего актуализировать его потенциальные позитивные смыслы и образы, способные сформировать необходимые идентификационные механизмы.


Ключевые слова:

город, коммуникация, промышленный район, смысл, текст, образ, Безымянка, идентичность, символ, горожане

Abstract: The object of the study is the industrial areas of Russian cities, the subject of the study is the communicative aspect of their functioning. The communicative approach to the city (and urban loci in particular) is based on semiotic, hermeneutic, phenomenological traditions. In this case, the city appears in its "middle" being as a multi-layered semantic phenomenon that is born as a result of reading and understanding it by a person. The communicativeness of the urban locus in the work is proposed to be assessed through cognitive, value-semantic and behavioral components. Using the example of the industrial district of Samara – Bezymyanka, the complexity and ambiguity of communication processes unfolding between the industrial district and the citizens is shown. Bezymyanka is considered in the work as a typical phenomenon characteristic of a number of Russian cities. Similar districts appeared in the 1930s as a result of industrialization processes, in attempts to implement the urban planning concept of the socialist city. Being, in fact, "points" of growth, they were initially rejected by the urban community, being evaluated in the context of a "non-city". The post-industrial reality has made significant changes in their existence, raising the question of the state and content of modern communicative experience. Based on the results of a survey of city residents conducted by the author (the number of respondents is 250 people, the sample is targeted), the work showed the selective nature of the "reading" of this area, which steadily reproduces its negative imagery. The revealed differentiation of communication practices depending on the place of residence does not remove, but on the contrary, dictates the need for the district to develop a new symbolic language that allows it to actualize its potential positive meanings and images that can form the necessary identification mechanisms.


Keywords:

city, communication, industrial area, meaning, text, image, Bezymyanka, identity, symbol, citizens

Исследование города с точки зрения его коммуникативности имеет достаточно долгую и насыщенную историю. Так, еще в начале формирования урбанистической тематики Г. Зиммель рассуждал о феномене «бесчувственного равнодушия», свойственного городским жителям. Речь шла об их неспособности к эмоциональному взаимодействию с другими людьми в условиях жизни в большом городе [1]. Современные исследователи, обращаясь к коммуникационным процессам, видят в них не только одну из базовых характеристик городского пространства. С их точки зрения они составляют его сущность, что позволят говорить уже о «коммуникативном городе» (С. Хамелинк), имея в виду такую среду, условия которой способствуют свободному поиску, получению и передаче информации ее жителями [2, p 198].

В целом, к настоящему времени сложился достаточно значительный спектр проблем в рамках заявленной тематики, который входит в круг интереса различных дисциплинарных дискурсов. Выбираемые ими исследовательские оптики во многом зависят от того, как описывается город, кто рассматривается в качестве участников коммуникационного взаимодействия, какие механизмы, способы, формы общения анализируются, какие функциональные возможности самого процесса коммуникации берутся в расчет и др.

Культурологический подход к проблемам урбанистической коммуникации в большинстве случаев оперирует пониманием города, который рассматривается в качестве интерсубъективного пространства, характеризующегося возникновением и функционированием смыслов. Такая трактовка в обязательном порядке предполагает разворачивание диалога между человеком и городом, так как последний в данном случае возможен только при наличии связи, возникающей между ним и субъектом, его воспринимающим. Как отмечает И. И. Митин, «существование индивида, социальной группы или общества в целом где-то, в каком-то пространстве – предполагает то или иное осмысление этого пространства» [3, с. 12]. Город – это локальность, окруженная человеческим значением» [4, p. 209]. Коммуникативное действие становиться способом (процессом) производства городской реальности.

Основанием для прояснения сущности и специфики коммуникативной природы города в данном случае выступают три базовых понятия: текст, понимание и смысл. Город – это сложный, многослойный и незаконченный текст. Он написан с помощью разных алфавитов и на разных языках. Согласно В. Н. Топорову, город «имеет свой "язык". Он говорит нам своими улицами, площадями, водами, островами, садами, зданиями, памятниками, людьми, историей, идеями…» [5, с. 22]. Но существование текста обеспечивает процесс его прочтения. Следовательно, городу крайне важно быть прочитанным. Именно «читаемость» выступает одним из базовых условий его бытия. К. Линч, в своей книги «Образ города», отстаивает позицию, что «читаемость имеет ключевое значение в сложении города» [6, с. 16]. В свою очередь М. де Серто указывает на то, что город – это необъятная текстурология, определенного рода список, который человек разворачивает, чтобы прочесть [7, с. 25]. Восприятие и понимание города жителями конструирует его посредством наделения смыслами и значениями. Как отмечал Э. Гуссерль, любая реальность приобретает для нас существование только через «наделение смыслом» [8, с. 10-11]. Город конструируется людьми в процессе его означивания, являющегося частью коммуникативного опыта. В связи с этим ряд исследователей отстаивают идею о том, что медиальное коммуникативное существование города, собственно, и является для него единственно возможным [9].

Город как коммуникативный феномен, не есть статичная, застывшая данность. Он динамичен и принципиально незавершен. Никакой набор образов, смыслов, значений не может считаться окончательным и исчерпывающим. Город непрерывно коммуницирует со своими жителями. Он, по словам А. Лефевра, как отправляет, так и получает послания, которые, в свою очередь, могут как восприниматься, так не восприниматься [10, p. 70]. Поиск ответа на вопросы о том, какие послания отправляет город, почему одни из них игнорируются, либо как интерпретируются другие – это не только теоретическое «любопытство». Это и вполне практическое занятие, связанное с решением большого количества городских проблем. Мы остановимся только на одной из них. Речь идет о присутствии, причем достаточно болезненном, в пространстве российских городов промышленных районов. Последние благодаря коммуникационным процессам оказались с самого начала своего возникновения, по сути, вычеркнутыми из городского пространства, получив крайне негативную образность промзоны и окраины. Сразу оговоримся, что такое положение дел характерно не только для российской действительности. Вне зависимости от «гражданства» в большинстве случаев индустриальным районам отводится роль городских «изгоев», имеющих соответствующую маркировку: «плохие», «опасные», «криминальные» [11].

Наше внимание будет сосредоточено на исторически первом промышленном районе города Самары – Безымянке. Она возникла, как и многие другие районы подобного типа (Уралмаш – Екатеринбург, Соцгород – Казань и т.п.), на волне индустриализации, в попытках построить идеальное местожительство для советского человека (воплощение концепции «соцгорода») (История Безымянки начинается в 1903 г., когда собственно и возник данный топоним, как название станции на Самаро-Златоустовской железной дороге. Однако, за точку отсчета в данном случае мы берем то время, когда она начала формироваться именно в качестве района Самары). Так согласно планам в ходе реконструкции города и освоения новой территории должен был создан социалистический город Куйбышев, население которого к 1948 г. достигло бы 620 000 человек. «Задуманное пространство» (А. Лефевр) нового района рисовалось следующим образом: «Давайте нарисуем условную схему социалистического города. Проводим линию транспорта. Она легко разделит город надвое, оставляя, с одной стороны, индустриальные кварталы: в них заводы, лаборатории. Теперь перешагнем через узкую линейку транспорта. И мы будем среди светлых кварталов жилищ, окруженных широким поясом древонасаждений. И затем, преодолевая новую зеленую преграду, можно быть в кварталах зданий общественного назначения» [12]. Следует ли говорить, что этим планам не суждено было сбыться. Безымянка не реализовала себя в качестве соцгорода, в котором были бы воплощены принципы функционирования социалистического общества. Не суждено ей было стать и новым, советским центром города (в противовес старому, историческому, дореволюционному). В 1940 г. на ее территории был размещен печально известный Безымянлаг (по официальным данным, за время его существования умерло 11 165 человек). А в начале Великой Отечественной войны сюда были эвакуированы крупные заводы из западных регионов страны. Постепенно они обрастали домами, в которых получали жилье работники предприятий. Причем застройка не была хаотичной. В. Э. Стадников отмечает, что строительство «велось планомерно, в соответствии с генпланом, с применением наиболее экономичных проектов, рассчитанных на местные строительные материалы, избегалось, по возможности, строительство бараков» [12]. Новый район формировался как объединение жилых кварталов, имеющих прямоугольную форму. Причем, квартал мыслился в определенной мере как самодостаточная единица. Расположение домов позволяло создавать внутри него безопасные дворы. Здесь же размещалась часть объектов бытовой и социальной инфраструктуры: детские площадки, ясли, детсады, хозяйственные постройки, гаражи и т. д. А на первых этажах домов, выходящих на улицу, находились магазины, столовые и т. д. Высотность зданий была разной. По центральным транспортным магистралям располагались 4–5-ти этажные дома, на боковых улицах – двухэтажные здания и жилые индивидуальные постройки с приусадебным участками. Такое решение выгодно отличало Безымянку от микрорайонов более позднего советского и современного постсоветского периодов, для которых характерна единообразность застройки однотипными домами. Специалисты отмечают, что «малоэтажный характер…, обилие скверов, парков и зеленых бульваров позволяют говорить о внешнем сходстве этого района с городом-садом послереволюционного периода» [13, с. 91]. Следует отметить, что и эту градостроительную концепцию примеряла на себя Безымянка в 1920-е гг. Ее пытались реализовать жители поселка, который образовался вокруг Самарского железнодорожно-ремонтного завода, располагающегося как раз на ее территории.

К 1960-м гг. Безымянка представляла собой самостоятельный, обособленный район города, который, по сути, не нуждался в историческом центре. В качестве подтверждения, приведем диалог, описанный в книге воспоминаний Б. Кожина. В центре города, на улице Ленинградской к автору обратился юноша с вопросом о месте нахождения главпочтамта. Для жителя центра вопрос был странным, а неосведомленность молодого человека вызывала удивление. В ходе разговора выяснилось, что незнание юноши связано с тем, что он – житель Безымянки и первый раз приехал в город [14]. Описанную ситуацию нельзя рассматривать как забавный курьез, она – отражение распространенного положения дел.

Сформировавшись как район, Безымянка во многом обусловила дальнейшее разворачивание городского пространства. Она фактически определила коммуникационную структуру Самары. Благодаря ей жесткие городские границы были размыты, а старый центр и новые селитебные районы стали разрастаться навстречу друг другу [12].

Но те только с точки зрения градостроительства можно говорить о значении Безымянки для города. Благодаря ей Самара (в то время уже (и еще) Куйбышев) пережила промышленную революцию, стала одним из крупнейших центров тяжелой индустрии (в середине ХХ в. она входила в десятку наиболее развитых в промышленном отношении городов СССР). Наверное, не будет преувеличением сказать, что именно этому району Самара обязана своим статусом города-миллионника.

Локальной значимостью Безымянка не ограничилась. Ряд событий, связанных с ее историй, позволяют говорить о ней в национальном и даже глобальном масштабе. Речь, в частности, идет о трудовом подвиге заводчан во время Великой Отечественной войной. Или, например, об освоении космоса. Ведь именно на одном из ее заводов – «Прогрессе» создавались ракеты-носители, которые вывели на околоземную орбиту «Восток» с Юрием Гагариным, как, впрочем, и корабли других советских космонавтов. Кстати, из Саратовской области, куда приземлился первый космонавт, его привезли именно в Самару. Самолет посадили на аэродроме Безымянки.

Все приведенные выше данные и факты призваны показать, что значительная часть «посланий», передаваемых первым промышленным районом Самары, не предполагала его осмысления в негативном ключе. Безымянка обладала (и обладает) большим корпусом «текстов», которые рассказывали о ней как о значимом и важном явлении для города. Но такое ее понимание не нашло поддержки. Для жителей она стала промзоной, периферией, лишенной каких-либо положительных качеств. Она опознавалась ими как далекое, чужое, опасное, пустое пространство [15, с. 160]. Это не означает, что нельзя привести факты, подтверждающие данные оценки. Они, безусловно были и есть. Но как мы показали выше, текстология Безымянки намного многообразнее. Она не сводима к небольшому набору отрицательных и отрицаемых ее смыслов, которые, кстати, по большей части продуцировались жителями старой части города. Те, кто проживал на Безымянке, зачастую оценивали (и забегая вперед скажем, что оценивают) ее по-другому. Эту мысль очень точно выразил директор Самарского филиала МТС А. Меламед, чье детство прошло на Безымянке. «Какой мы видели Безымянку каждый день? Хороший, спокойный район. Ту легендарную часть Безымянки, которой пугали детей из центра, мы не знали, не знали даже, где она находится» (Кнорр А. Ту Безымянку, которой пугали детей из центра, мы не знали. https://drugoigorod.ru/melamed-bezymyanka).

Обращение к коммуникационным процессам, которые сегодня разворачиваются между Безымянкой и жителями города, потребовало нахождение показателей, с помощью которых можно оценить их содержание и эффективность. Таким показателями стали: когнитивный, ценностно-смысловой и поведенческий. Когнитивный аспект выступает предпосылкой городских коммуникаций, во многом определяя успешность (или неуспешность) контактов между городом и человеком. Он показывает, какой информацией о событиях, достопримечательностях, выдающихся людях и т. д. обладают горожане. Без наличия таких сведений дальнейшее разворачивание процесса общения невозможно. Ценностно-смысловой аспект отражает интерпретацию имеющейся информации, результатом которой является конструирование смыслов и значений того или иного городского пространства. Их представленность в городской культуре фиксируется с помощью символов, метафор, образов, представлений, присутствующих в ментальности горожан. Смысловые константы, в свою очередь, отсылают к поведенческому аспекту коммуникации, связанному с идентификационными процессами в отношении как горожан, так и города в целом. Именно через значимые для человека символические формы происходит установление связи с городом, отождествление с ним.

Когнитивный показатель коммуникационного процесса, разворачивающегося между Безымянкой и горожанами, выявил дифференцированный характер общения. Вполне предсказуемо, что информированность тех, кто проживает на Безымянке, выше по сравнению с жителями других районов города.

Единицами информированности о Безымянки, прежде всего, выступили сведения об ее истории. Обращение к истории, как значимому коммуникационному элементу, не случайно. Как отмечает С. С. Аванесов, «отношение к городу как к сложному пространственному комплексу, существующему в большом времени культуры, дает его обитателям возможность формировать и позитивно переживать свою – личную и общественную – идентичность, формируемую только в контексте уникальной истории» [16, с. 21].

Респондентам было предложено указать, известна ли им история Безымянки. Половина жителей Безымянки дали положительный ответ. Среди представителей других районов утвердительно ответить на этот вопрос смог только каждый пятый (табл. 1).

Таблица 1 – Знание истории Безымянки (в %% к общему количеству опрошенных)

Знание истории Безымянки

%%

Безымянка

Жители других районов

Да, известна

48,6

20,3

Нет, неизвестна

20,6

48,3

Затрудняюсь ответить

30,8

31,4

Ответы на вопрос о том, какие же собственно исторические события известны горожанам показали, что история Безымянки воспринимается как «точечная». Она стянута в очень короткий временной период, связанный с событиями Великой Отечественной войны («эвакуация заводов», «строительство заводов», «подвиг заводчан», «выпуск Ил-2»). Но тот факт, что даже на эти события смогли указать только 24,9 % опрошенных, свидетельствует о том, что район в глазах горожан фактически лишен историчности.

Еще хуже дело обстоит с выдающимися личностями, чья судьба так или иначе связана с Безымянкой. Только для 13,6 % жителей города существует ее «история в лицах». Те, кто проживает на Безымянке осведомлены лучше. Своих «гениев места» сумели назвать 43,0 %. Но и в данном случае, настораживает то обстоятельство, что в основном в списке известных людей района фигурирует всего два имени: директор Куйбышевского металлургического завода (ныне Самарский металлургический завод) П. П. Мочалов и генеральный конструктор Государственного союзного опытного завода № 2 (ныне Самарский научно-технический комплекс им. Н. Д. Кузнецов) Н. Д. Кузнецов. Причем если первый занимает лидирующие позиции у жителей Безымянки (21,5 % против 3,4 %), то второй больше всех известен жителям других районов (7,6 %).

Сопоставление персонального плана с событийным позволяет обнаружить и определенный парадокс. Если во втором случае прошлое Безымянки связано с военным временем, то в первом – с послевоенным периодом. Можно предположить, что такое положение дел обусловлено, с одной стороны, практиками коммеморации (наличием памятников именно данным выдающимся людям), а, с другой, личной историей опрошенных жителей города. Но вне зависимости от времени оба плана отсылают, прежде всего, к промышленной образности района.

В целом же информированность респондентов о выдающихся личностях позволяет утверждать, что пройденный Безымянкой путь фактически обезличен. Безусловно, пространство исторического времени Безымянки не ограничено только представленными фигурами. Оно опять-таки насыщеннее и разнообразнее, однако значительное большинство персонажей его составляющих выключены из процесса коммуникации.

Внимание к достопримечательностям Безымянки с точки зрения их известности обусловлено тем, что они, маркируя городское пространство, представляют собой «один из видов символических посредников, связывающих горожан и городскую среду» [17, с. 42]. Степень информированности о них самая высокая по сравнению с другими анализируемыми единицами. 84,1 % жителей Безымянки и 39,8 % представителей других районов сообщили о своей осведомленности в отношении них.

Уточняющий вопрос о том, что же, собственно, оценивается горожанами в качестве главных достопримечательностей Безымянки показал, что он актуален только для ее жителей. Процент респондентов, проживающих в других районах, которые оказались способны назвать ее знаковые места, крайне невелик. Иными словами, вне границ района они фактически теряют свое значение. Безымянка становится немаркированной территорий, «пустым» пространством.

Что же касается жителей самой Безымянки, то самой популярной ее достопримечательностью является Аллея трудовой славы (21,5 %), представляющая собой пешеходную зону с расположенными на ней монументами в честь заводов и предприятий. Втрое место занимает Памятник С. М. Кирову и одноименная площадь, которые считаются центром района (18,7 %). На третьем месте расположился один из старейших скверов – сквер им. М. И. Калинина (17,8 %), считающийся родиной самарских фураг. В качестве достопримечательностей также назывались: автомобиль «ЗИС» памяти шоферов, погибших в годы Великой Отечественной войны (15,0 %), парк им. 50-летия Октября (14,0 %), памятник штурмовику Ил-2 (10,3 %) парк «Дружба» (8,4 %), бюст Н.Д. Кузнецова (6,5 %).

Обращает на себя внимание тот факт, что из коммуникативного пространства района полностью выпали жилые здания, которые на рубеже XX-XXI вв. были признаны выявленными объектами культурного наследия. Являясь свидетельством советской истории, заключая в себе «символы и метки времени», они по сути создают уникальный архитектурных облик района. Но горожанами они не прочитываются в историко-культурном и/или архитектурном ключе. Они видятся ими, скорее всего, в разрезе повседневности в качестве обычного и привычного «жилья». Этот факт еще раз подтверждает то обстоятельство, что «внесение новых зданий в “списки охраны” не решает проблемы, а в сущности лишь делает шаг на пути к ее формулированию» [18, с. 217].

Оценивая уровень информативности жителей, следует признать его низкий уровень. Та информация, которой располагают горожане о Безымянке не позволяет увидеть ее историческое, культурное, градостроительное значение. Она оказывается местом с молчаливой, обезличенной историей, достопримечательности которой в большинстве своем связаны с повседневной жизнью ее жителей.

Логическим продолжением такого положения дел является содержание ценностно-смысловой составляющей коммуникативности, показателями которой были выбраны символы и образы Безымянки.

На тот факт, что Безымянка обладает собственными символами, указал каждый второй опрошенный (54,2 %). Однако, опять-таки их набор крайне ограничен. Лидирующие место занимают общественные пространства района. Речь идет опять о его центральной площади (площадь им. С. М. Кирова – 11,9 %), ее центральной улице (ул. Победы – 4,9 %) и одном из старейших скверов (сквер им. М. И. Калинина – 3,6 %). На втором месте располагаются символы, отражающую промышленную ориентацию района. Это промышленные предприятия и заводы. Их выбрали 8,9 % опрошенных. Третье место занимает самарское метро (8,4 %). Его включение в символическую систему обосновано тем, что первая линия метрополитена была открыта именно на Безымянке (конец 1980-х гг.). На короткое время метро стало местом обязательного посещения самарцев и гостей города, что обусловило интерес жителей к данному району.

Если в вышеперечисленных символах серьезных разногласий между жителями города и Безымянки не наблюдается, то признание, например, строительного рынка («Птичий рынок») в качестве ее значимых констант характерно, прежде всего, для представителей других районов (5,9 % против 0,9 %). Думается, что здесь опять срабатывает «эффект притяжения». Рынок – это то место, которое многих самарцев мотивирует приехать на Безымянку (как в свое время метро). Но сам факт того, что одним из символов района для жителей города является рынок сильно настораживает.

Что касается образности Безымянки, то ее промышленная ориентация ни у кого не вызывает сомнения. Данные исследования наглядно свидетельствуют о том, что в представлениях горожан Безымянка, по-прежнему, видится в качестве рабочего района (см. табл. 2).

Таблица 2 – Образность Безымянки (в %% к общему количеству опрошенных)

Определение

Все жители

Жители Безымянки

Жители других районов города

Промышленный, рабочий район

33,4

29,7

37,0

Второй исторический центр города

12,9

20,0

6,8

Городская окраина

7,9

4,8

10,4

Обычный район города

14,3

20,0

9,4

Промзона

14,0

7,9

19,3

Спальный район

10,7

6,1

14,6

Удобный для проживания район

6,8

11,5

2,5

При этом, другие векторы ее оценки существенно зависят от места проживания. Жители Безымянки в большей степени используют положительные или по крайней мере нейтральные образы, усматривая в Безымянке второй исторический центр города, обычный городской район, удобный для проживания. Отрицательная образность для них не является доминирующей. Мнение жителей других районов скорее противоположное. К характеристикам рабочего района добавляются ее трактовки в качестве промзоны, спального района, городской окраины. А вот увидеть в ней второй исторический центр города и удобное для проживания местожительство им крайне сложно.

В целом представленные данные позволяют говорить о том, что смысловое значение Безымянки носит устойчивый характер. На настоящий момент ни ее более чем столетняя история, ни появление новых городских районов (более отдаленных и менее продуманных), ни закрытие части ее предприятий не меняет к ней отношения. В то же самое время, в границах самой Безымянки наметились определенные сдвиги. В круг «воспринимаемых» посланий постепенно стали входить те их них, которые свидетельствуют о прошлом района, что дает основания для ухода от представлений о Безымянки как лишенной истории промышленной части города. В целом, надо отметить, что эта общая, набирающая силу тенденция, которая характерна и для других российских городов. И в этом плане можно сослаться на проекты, которые реализуются на Уралмаше в Екатеринбурге или в Соцгороде в Нижнем Новгороде. В Казани поселок С. Орджоникидзе (Соцгород) признан объектом культурного наследия регионального значения. Приобретет ли эта тенденция общегородской охват остается пока открытым.

Как уже отмечалось выше поведенческий аспект коммуникативности соотнесен нами со способностью того или иного территориального локуса оказывать влияние на формирование городской идентичности. Будучи по своей природе социальным конструктом, она предполагает интенсивное взаимодействие жителей с городом, в ходе которого должна возникнуть эмоциональная связь, чувство сопричастности и приобщенности к городскому бытию [19, с. 47].

В отношении Безымянки со стороны жителей других районов свое проявление находит негативная идентификация. Для них характерен отрицательный формат переживаний, непризнанность ее ценностного значения для города. Если же обратиться к жителям самой Безымянки, то здесь можно говорить не только о более лояльной позиции, касающейся идентификации района, но и об их собственной идентичности, т.е. об устойчивых представлениях о самих себе как жителях данного района. Исследование данного аспекта показало, что для большинства жителей Безымянка обладает относительно высоким ресурсом привлекательности. Большинству опрошенных (83,2 %) нравится жить в данном районе. Причины же их положительного отношения к Безымянке могут быть сгруппированы в два блока. Первый связан с привлекательностью района как места жительства. Жители говорят о его развитой инфраструктуре (19,6 %), в целом о комфортности проживания (11,2 %), об удобной транспортной развязке (9,4 %) и т.п. Второй обусловлен большим опытом проживания на данной территории. На «чувство родины» указали 14,9 % опрошенных. Свидетельством привязанности жителей является также их нежелание изменить место жительства. Только каждый четвертый опрошенный (24,3 %) указал на то, что он бы хотел уехать с Безымянки. Больше, чем половины опрошенных (60,7 %) с ними не согласились.

В целом, можно говорить о том, что жители Безымянки не испытывают чувства отчуждённости по отношению к ней. Наоборот, преобладают положительные переживания в отношении данного района. Однако катализаторами идентификационных механизмов, выступают соображения повседневного удобства и длительность проживания на данной территории.

Таким образом, бытование Безымянки в пространстве города с точки зрения коммуникативного опыта демонстрирует наличие явного противоречия между имеющими потенциальными возможностями состоятся в качестве значимого городского локуса и наличествующим крайне ограниченным способом ее прочтения. Это противоречие выступает свидетельством неэффективности диалога между Безымянкой и горожанами, без которого невозможна ее успешная интеграция в городское пространство. Особое значение это приобретает в связи с тем, что в современных условиях постиндустриальности с потерей, пожалуй, единственного положительного элемента имиджа – отсылке к промышленному потенциалу, будущее такого района становится размытым.

Ситуацию, в которой оказались сегодня Безымянка можно охарактеризовать как «бифуркационную». «Движение» коммуникативного процесса предполагает его разворачивание в различных направлениях, демонстрирующих разновекторные тенденции в понимании ее текста. Ослабление промышленной тематики автоматически не означает приобретение положительной образности. На сегодняшний день только в границах самого района можно констатировать определенные изменения коммуникативного опыта, которые позволяют подключить к диалогу исторические аспекты, повседневную составляющую и, как следствие, сформировать основания для положительной «читаемости» района. В отношении жителей других городских территорий такого, к сожалению, сказать нельзя. Отсутствие информированности, устойчивость прежних установок, бедность самого района на знаковые общегородские места не позволяют задать процессу коммуникации позитивное содержание.

Библиография
1. Зиммель Г. Большие города и духовная жизнь // Логос: Журнал по философии и прагматике культуры. 2002. № 3-4 (34). С. 1-11.
2. Hamelink C. Human Rights For Communicators. New York, Hampton Press, 2004. 260 p.
3. Митин И.И. Мифогеография: пространственные мифы и множественные реальности // Communitas. 2005. № 2. С. С. 12-25.
4. Jeans D. N. Some literary examples of humanistic descriptions of place // Australian geographer. 1979. Vol. 14. №. 4. P. 207-214.
5. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. СПб.: Искусство-СПБ, 2003. 617 с.
6. Линч К. Образ города / Пер. с англ. В. Л. Глазычева. М.: Стройиздат, 1982. 328 с.
7. Серто М. де. По городу пешком // Социологическое обозрение. 2008. № 2. Том 7. С. 24-27.
8. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии / Пер. с нем. А. В. Михайлова. М.: ДИК, 1999. Т. 1. – 336 с.
9. Игнатьев Д.Ю. Коммуникативная онтология города: семиотическое конструирование урбанистических феноменов (к постановке вопроса) // Общество. Среда. Развитие (Terra Humana). 2017. № 4. С. 27-29.
10. Lefebvre H. Le droit à la ville. Paris: Anthopos,1968. 164 p.
11. Van Eijk G. Good Neighbours in Bad Neighbourhoods: Narratives of Dissociation and Practices of Neighbouring in a ‘Problem Place // Urban Studies. 2012. № 49 (14). P. 3009–3026.
12. Стадников В.Э. Город Куйбышев: Безымянка – градостроительный прагматизм в рамках доктрины «города-ансамбля» сталинского времени // Архитектон: известия вузов. 2011. №1(33). http://archvuz.ru/2011_1/11
13. Самогоров В.А. Архитектурно-планировочное формирование индустриального района города Куйбышева – Безымянка в 1930–1950-е годы // Градостроительство и архитектура. 2018. Т. 8. № 2 (31). С. С. 89-94.
14. Кожин Б. Рассказывает Борис Кожин. Самара: Самарский дом печати, 2007. 231 с.
15. Бурлина Е.Я. и др. Хронотопия города: монография. Самара: ООО «Книжное издательство», 2016. 240 с.
16. Аванесов С.С. Городское пространство как антропологический феномен // Праксема. 2018. № 2. С. 10–31.
17. Федотова В.Г. Визуальные носители культурной памяти города (на примере Великого Новгорода) // Праксема. 2019. № 2. С. 42-62.
18. Ильченко М.С. Уралмаш между «наследием» и «утопией»: архитектура авангарда в поисках языков описания // Неприкосновенный запас. 2017. № 4. С. 215 – 235.
19. Горнова Г.В. Соразмерность города и человека: проблемы формирования городской идентичности // Праксема. 2018. № 3. С. 43-56.
References
1. Simmel, G. (2002). Big cities and spiritual life. Logos: Journal of Philosophy and Pragmatics of Culture, 3-4(34), 1-11.
2. Hamelink, C. (2004). Human Rights For Communicators. New York, Hampton Press.
3. Mitin, I.I. (2005). Mythogeography: Spatial Myths and Multiple Realities. Communitas, 2, 12-25.
4. Jeans, D. N. (1979). Some literary examples of humanistic descriptions of place. Australian geographer, 14, 4, 207-214.
5. Toporov, V.N. (2003). Petersburg text of Russian literature. St. Petersburg: Art-SPB.
6. Lynch, K. (1982). The image of the city. Moscow: Stroyizdat.
7. Serto, M. de. (2008). Walking around the city. Sociological Review, 2(7), 24-27.
8. Husserl, E. (1999). Ideas for pure phenomenology and phenomenological philosophy. M.: DIK.
9. Ignatiev, D.Yu. (2017). Communicative ontology of the city: semiotic construction of urban phenomena (to the formulation of the question). Society. Wednesday. Development (Terra Humana), 4, 27-29.
10. Lefebvre, H. (1968). Le droit à la ville. Paris: Anthopos.
11. Van Eijk, G. (2012). Good Neighbors in Bad Neighbourhoods: Narratives of Dissociation and Practices of Neighbouring in a ‘Problem Place’. Urban Studies, 49(14), 3009–3026.
12. Stadnikov, V.E. (2011). City of Kuibyshev: Bezymyanka-urban pragmatism within the framework of the doctrine of the "city-ensemble" of Stalin's time. Architecton: news of universities, 1(33). Retrieved from: http://archvuz.ru/2011_1/11
13. Samogorov, V.A. (2018). Architectural and planning formation of the industrial district of the city of Kuibyshev-Bezymyanka in the 1930s–1950s. Urban planning and architecture, 8, (2(31)), 89-94.
14. Kozhin, B. (2007). Narrated by Boris Kozhin. Samara: Samara Press House.
15. Burlina, E.Ya (2016). Chronotopia of the city. Samara: Knizhnoe izdatelstvo.
16. Avanesov, S.S. (2018). Urban space as an anthropological phenomenon. Praxema, 2, 10–31.
17. Fedotova, V.G. (2019). Visual carriers of the cultural memory of the city (on the example of Veliky Novgorod). Praksema, 2, 42-62.
18. Ilchenko, M.S. (2017). Uralmash between "heritage" and "utopia": avant-garde architecture in search of descriptive languages. Emergency ration, 4, 215-235.
19. Gornova, G.V. (2018). The proportionality of the city and the person: problems of the formation of urban identity. Praxema, 3, 43-56.

Результаты процедуры рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

В журнал «Философия и культура» автор представил свою статью «Промышленные районы города как феномен коммуникации», в которой исследованы проблемы и потенциал преобразования разрозненных городских пространств в единое коммуникационное поле.
Автор исходит в изучении данного вопроса из того, что с позиции урбанистической коммуникации феномен города рассматривается в качестве интерсубъективного пространства, характеризующегося возникновением и функционированием смыслов. Такая трактовка, с точки зрения автора, в обязательном порядке предполагает разворачивание диалога между человеком и городом, так как последний в данном случае возможен только при наличии связи, возникающей между ним и субъектом, его воспринимающим.
Актуальность исследования обусловлена специфической российской негативной коннотацией промышленных районов крупных городов и как следствие необходимостью создания научного обоснования единого коммуникативного пространства крупных городов, объединивших в себе как исторический, так и современный промышленный концепт. Соответственно, целью данного исследования является исследование коммуникативного феномена промышленных районов города в культурологическом аспекте. Теоретическим обоснованием послужили труды таких отечественных и зарубежных исследователей, как Э. Гуссерль, Г. Зиммель, А. Лефевр, В.А. Самогоров, С.С. Аванесов и др. Эмпирическую базу составил район Самары Безымянка. Методологическим обоснованием исследования послужил комплексный подход, включающий общенаучные методы анализа и синтеза, а также историко-культурный и культурологический анализ, опрос.
Проведя детальный анализ научной обоснованности изучаемой проблематики, автор отмечает, что к настоящему времени исследования города с точки зрения его коммуникативности имеет долгую историю и на настоящий момент носит междисциплинарный характер, предмет научных изысканий меняется в зависимости от того, как описывается город, кто рассматривается в качестве участников коммуникационного взаимодействия, какие механизмы, способы, формы общения анализируются, какие функциональные возможности самого процесса коммуникации берутся в расчет и др.
На основе положений трудов Э. Гуссерля, В.Н. Топорова автор определяет основанием для прояснения сущности и специфики коммуникативной природы города три базовых понятия: текст, понимание и смысл. Город с позиции автора это сложный, многослойный и незаконченный текст, поскольку конструируется людьми в процессе его означивания, являющегося частью коммуникативного опыта.
Исследовав историю района Безымянка города Самары, автор приходит к заключению о влиянии исторических факторов на состояние современной социокультурной ситуации: несмотря на важный вклад в рост промышленности страны для жителей она стала промзоной, периферией, лишенной каких-либо положительных качеств. Она опознавалась самарцами как далекое, чужое, опасное, пустое пространство.
В целях оценки содержания и эффективности коммуникационных процессов, которые сегодня разворачиваются между Безымянкой и жителями города Самара, автор берет за основу анализ таких показателей как когнитивный, ценностно-смысловой и поведенческий.
На основе опроса жителей как непосредственно Безымянки, так и остальной части города Самары определяет дифференцированный характер коммуникационного процесса, разворачивающегося между Безымянкой и горожанами, низкий уровень информированности жителей об истории, культуре и выдающихся личностях, связанных с Безымянкой. Преобладающим образом района является его промышленная ориентация. Аксиологическая оценка района, по результатам проведенного автором опроса существенно зависит от места проживания. Жители Безымянки в большей степени используют положительные или по крайней мере нейтральные образы, усматривая в Безымянке второй исторический центр города, обычный городской район, удобный для проживания. Мнение жителей других районов скорее противоположное. К характеристикам рабочего района добавляются ее трактовки в качестве промзоны, спального района, городской окраины. Поведенческий аспект со стороны жителей других районов характеризует негативная идентификация.
В завершении автором представлены выводы по проведенному исследованию, включающие все ключевые положения изложенного материала и возможные направления дальнейших исследований. Автором особо отмечено наличие явного противоречия между имеющими потенциальными возможностями в качестве значимого городского локуса и наличествующим крайне ограниченным способом ее прочтения, что делает неэффективным диалог между Безымянкой и горожанами и препятствует ее успешной интеграции в городское пространство.
Представляется, что автор в своем материале затронул актуальные и интересные для современного социогуманитарного знания вопросы, избрав для анализа тему, рассмотрение которой в научно-исследовательском дискурсе повлечет определенные изменения в сложившихся подходах и направлениях анализа проблемы, затрагиваемой в представленной статье. Полученные результаты позволяют утверждать, что изучение города как коммуникационного феномена и культурологических факторов создания единого городского пространства представляет несомненный теоретический и практический интерес и может служить источником дальнейших исследований.
Представленный в работе материал имеет четкую, логически выстроенную структуру, способствующую более полноценному усвоению материала. Библиографический список состоит из 19 источников, в том числе и иностранных, что представляется достаточным для обобщения и анализа научного дискурса. Представляется, что автор выполнил поставленную цель, получил определенные научные результаты, показал знание изучаемой проблематики. Следует констатировать: статья может представлять интерес для читателей и заслуживает того, чтобы претендовать на опубликование в авторитетном научном издании.