Андская цивилизация в Хронике Помы де Айяла

Гринина Елена Анатольевна ORCID: 0000-0003-0405-1895 кандидат филологических наук доцент, кафедра испанского языка, Московский государственный институт международных отношений (Университет) 119454, Россия, г. Москва, Вернадского, 76, ауд. 3059 Grinina Elena Anatolievna PhD in Philology Associate Professor, Moscow State University of International Relations (MGIMO University) 119454, Russia, Moscow, Vernadsky, 76, room 3059 eagrinina@yandex.ru

Романова Галина Семеновна кандидат филологических наук доцент, кафедра испанского языка, Московский государственный институт международных отношений 119454, Россия, г. Москва, Вернадского, 76, ауд. 3059 Romanova Galina Semenovna PhD in Philology Associate Professor, Moscow State University of International Relations (MGIMO University) 119454, Russia, Moscow, Vernadsky, 76, room 3059 gromanova.home@gmail.com

Андский мир представляется загадочным и непостижимым, поскольку уходит в глубь веков, бережно храня свои тайны: пустыня Наска с таинственными рисунками, которые можно увидеть только с воздуха, спрятанные в непроходимой чаще древние города, как например, случайно найденный в начале ХХ в. город-крепость Мачу-Пикчу, секреты строительства гигантских сооружений, позволявшие древним жителям использовать огромные каменные глыбы в своих долговечных постройках, а также террасные агрономические лаборатории, в которых выращивались сельскохозяйственные культуры с учетом районирования, колодцы-обсерватории для наблюдения за небесными светилами. Здесь проводились операции по трепанации черепа с использованием анестезии и антисептиков, и многое другое. Исследованиями истории, этнографии и культуры Андского мира сегодня успешно занимаются перуанские ученые ^[1].

Для современных людей с других континентов андская цивилизация, прежде всего, ассоциируется с империей инков, с которой столкнулись европейцы, а именно, испанские конкистадоры в период завоевания этих территорий на рубеже ХV – XVI вв. Однако, еще до инков здесь возникло около десяти других цивилизаций, свидетельства о существовании которых в виде керамических изделий можно увидеть, в частности, в Археологическом музее Рафаэля Ларко Эрреры (Museo Arqueológico Rafael Larco Herrera) в Лиме. Музей носит имя известного коллекционера, собравшего первые образцы древней керамики, и был создан в 1926 г. его сыном Рафаэлем Ларко Ойле (1901–1965) – археологом, который открыл многие из доколумбовых цивилизаций, определил периоды их существования и изучил найденные артефакты ^[2]. Поскольку все эти цивилизации не имели письменности, их изучение, во многом, основано на догадках и гипотезах, которые строятся при исследовании предметов материальной культуры. Тем ценнее находки рукописей, которые описывают этот таинственный мир, совершенно непохожий на тот, в котором живут сегодняшние перуанцы.

Судьба «Новой Хроники Доброго Правления» (El Primer Nueva Corónica y Buen Gobierno) Фелипе Гуамана Помы де Айяла ^[3], сохранившейся в виде манускрипта, оказалась в какой-то степени таинственной. Окончательный вариант датируется 1612–1615 гг., однако, работа над ней началась, вероятнее всего, в середине 80-х гг. XVI в. Это своего рода послание для королевской власти, которая находится где-то далеко в Испании и, по мнению автора, ничего не знает о тех беззакониях, которые творятся на его родине. Известно, что первая попытка автора представить свой труд вице-королю для последующей передачи его испанскому монарху Филиппу II не увенчалась успехом. Однако, в дальнейшем трактат попал в руки королевского наместника Франсиско де Борха-и-Арагон и, видимо, был отправлен в Испанию, где следы его, так и не дойдя до адресата, теряются на долгие три столетия вплоть до его обнаружения в начале ХХ в. в Дании. Предполагают, что в Копенгагене рукопись оказалась, поскольку была куплена датским послом в середине XVII в., и там она пылилась на полках Королевской библиотеки, не привлекая к себе внимания, пока ее не отыскал в 1908 г. немецкий исследователь Рихард Питшманн (Richard Pietschmann) ^{[4, с. 271]}.

Первое, факсимильное издание с предисловием Питшманна вышло в 1936 г. благодаря усилиям известного французского этнолога Поля Риве (Paul Rivet), основавшего в 1926 г. в Париже Институт этнологии, одним из направлений деятельности которого был выпуск редких рукописей и результатов исследований, проводимых этим научным центром. ^[5]. А самым полным изданием текста Хроники считается издание 1980 г. ^[6]. Его осуществили два признанных в этой области специалиста – Джон Мурра и Ролена Адорно. Их обширный комментарий превратился в кропотливое исследование столь ценного исторического документа ^[7].

Исследование еще двух рукописей этого периода, найденных в частной итальянской коллекции, заставило некоторых филологов сомневаться, являлся ли Гуаман Пома де Айала подлинным автором Хроники, или же им являлся монах иезуит Блас Валера, метис, умерший, предположительно, в 1589 г. Жаркие споры ученых так и не дали окончательного ответа, кто же является автором, однако, бурная полемика вызвала огромный интерес к документу в научном сообществе, что привело к скрупулезному изучению его текста ^{[4, с. 271-272]}.

В нашей стране изучением Хроники занимался известный исследователь культуры Латинской Америки Владимир Александрович Кузьмищев. Благодаря его переводам российские читатели познакомились с «Историей государства инков» Гарсиласо де ла Вега, опубликованной в 1974 г. ^[8], и с произведением «Первая новая Хроника и доброе правление». Последнее увидело свет уже после смерти ученого и представляет собой лишь первую часть перуанской рукописи ^[9]. Масштабный проект, задуманный автором, к сожалению, остался незавершенным. Однако, даже то, что сегодня имеется в распоряжении отечественной науки, дает бесценный материал для изучения.

Анализ содержания «Хроники Доброго Правления» показывает, что эта рукопись не просто подробное изложение реалий перуанской жизни тех лет с жалобами испанскому королю Филиппу II на жестокость и насилие со стороны испанских колонизаторов, но и попытка примирить два совершенно разных мира, две цивилизации, свидетелем столкновения которых и является автор Хроники: «… я не обнаружил индейцев, которые испытывали бы жадность к золоту или серебру; я не нашел среди них, кто был бы должен [другому] хотя бы сто песо; кто был бы лжецом, игроком, лентяем, прелюбодеем или прелюбодейкой; кто отнял бы [что-либо] у другого. У вас же все это есть: есть непослушание своим отцу и матери, и священникам, и королям; если вы отрицаете Бога, то вы отрицаете саму [христианскую] веру. [Это] все, что вы умеете и внушаете бедным индейцам» ^{[9, c. 248]}. Перуанский автор подчеркивает, что на его глазах разворачиваются реформы, проводимые вице-королем Франсиско де Толедо (1569–1581 гг.). Речь идет, в частности, о перемещении коренных индейских общин со своих исконных территорий, обязательной трудовой повинности, введенной ради обогащения испанских колонизаторов, а также переписи населения. Пома де Айяла подвергает сомнению и критике складывающуюся колониальную систему: «Как в те времена индейских королей и главных господ очень боялись, и уважали, и покорно служили им по причине хорошего воспитания [простых индейцев] и строгого наказания [за непослушание]. В нашей же жизни все это утрачено из-за испанцев, а еще больше – из-за священников, а еще больше – из-за правосудия и ревизоров, ибо [сегодня] все против индейцев и бедных» ^{[9, c. 51]}. Тем не менее, видя все недостатки этой системы, Пома де Айяла принимает её. Себя он видит в роли посредника, который стремится защитить существование и традиционные ценности андских индейцев ^{[10, c. 5]}. «Доброе правление» для Гуамана должно быть основано на формах организации, которые андские народы уже практиковали до завоевания, но в соответствии с принципами католицизма и под защитой короля. По мнению исследователей, «В перуанском мире Гуаман де Айала более всего ценит раз и навсегда установленный̆ иерархический̆ порядок, где всё чётко определено» ^{[11, с. 166]}.

Ко времени появления испанцев в Южной Америке структура общества империи инков строилась на принципах теократии: «Правящий этнос – инки, как дети Солнца, то есть верховного божества Инти, сами не вступали в браки с представителями других этносов, не смешивались с ними генетически. Верховный правитель – Сапа Инка лично назначал четырех главных наместников, которые, в свою очередь, назначали низлежащих касиков. Численность этих администраторов была около 160, по количеству продовольственных хранилищ, создаваемых для населения на случай природных бедствий и военных конфликтов» ^{[12, с. 830]}. В создании этой системы автор Хроники отводит особую роль Верховному Инке Пачакути, божественное происхождение которого никогда не ставилось под сомнение местным населением ^[13]. Путем полигамных брачных союзов с двадцатью суверенами присоединенных территорий (в том числе из высшей знати, называемых príncipes (capac churi), из средней знати, называемых principales (incacuna), а также incas por privilegio), Верховный Инка обеспечивал лояльность этих земель, закрепив ее затем браками двадцати своих дочерей и сестер с последующими двадцатью местными властителями. Укрепление политических связей за счет заключения династических браков было очень широко распространено в Андах ^{[14, c. IL]}. Процесс наследования власти и имущества также строго регламентировался ^{[15, с. 443]}.

Но к приходу испанцев империя Тауантинсуйу (Tahuantinsuyo) разрослась уже настолько, что управлять ею стало почти невозможно. Четыре части, т.е. suyu, этой обширнейшей империи были населены и управлялись в большинстве своем не инками, а людьми, язык и обычаи которых были очень разными, и язык кечуа выступал в качестве койне.

Важное значение в жизни андской цивилизации имела религия. Поклонение Солнцу в империи инков не подразумевало монотеизм. Будучи язычниками, андские индейцы верили в существование целого сонма богов, на помощь которых они рассчитывали в своей повседневной жизни. Бог Солнца Инти олицетворял собой лишь верховное божество. Учитывая важность религиозных воззрений как для андской, так и для европейской цивилизации, Пома де Айяла, будучи индейцем и христианином и следуя своей роли посредника, пытается провести параллели и указать на преемственность между местными и христианскими религиозными практиками. На деле он стремится встроить христианскую догматику и европейское мировидение в традиционную андскую хронотопическую модель ^{[11, с. 162-167]}. По мнению немецкого исследователя Ф.Амайя Фариаса, в качестве точек соприкосновения между ними перуанский автор XVI в. выделяет три момента: идея существования бога-творца, история спасения и фигура Ноя, от которого ведут свое происхождение также и андские индейцы, а также утверждение монотеизма индейцев ^{[16, c.20-26]}. Однако, эти рассуждения Помы де Айяла так и остаются лишь попыткой сблизить два совершенно чуждых друг другу мира, причем ради благой цели: облегчить участь индейского населения. В действительности, как справедливо утверждает В. А. Кузьмищев, «Инки были язычниками, и в этом не может быть никаких сомнений. Любые попытки зачислить сынов Солнца в стихийные, тайные или иные католики полностью несостоятельны. Инки были солнцепоклонниками, но не препятствовали свободной деятельности великого множества других богов, лишь бы поклонявшиеся им народы признавали за Солнцем верховное положение. Вот почему пантеон богов Тауантинсуйю был буквально набит множеством всевозможных божеств провинциального значения» ^[17]. На практике обращение индейцев в католичество было очень медленным, что связано с их ограниченным участием в христианских таинствах, а также трудностью общения из-за незнания языков.

Языковая ситуация, участником которой в XVI в. наряду с кечуа становится испанский, свидетельствует о сложном мультикультурном конфликте, реальные усилия по разрешению которого мы видим только сегодня. Существует предположение, что представители высшей касты, а также жрецы, обладали особым, утраченным ныне языком для общения между собой: «По мнению современных перуанских историков и лингвистов, опирающихся на свидетельства XVI в. (Инки Гарсиласо де ла Вега и др.), существовал и третий̆ язык, puquin, "секретный̆ язык Инков", принесенный ими с берегов озера Титикака и затем забытый̆» ^{[11, c.161]}. Но это не доказано.

Обязательной же практикой в Империи Солнца было то, что по мере присоединения к их государству новых земель инки направляли туда учителей своего самого распространенного языка – кечуа, владение которым становилось практически обязательным и обеспечивало связь территорий. Как индейский автор, так и первые европейцы, путешествовавшие по инкской империи, констатировали существование там огромного количества разных наречий, и одновременно отмечали, что индейцы свободно владеют и общаются на одном из них – кечуа ^{[18, c. 192]}. Конечно, конкистадоров мало интересовали языковые проблемы покоренного населения, но уже в середине XVI в., с прибытием в Америку значительного числа представителей католической церкви, ситуация стала меняться.

Поначалу священники не предпринимали попыток общаться с новой паствой на понятном им языке, но после Трентского Собора, впервые узаконившего языки местного населения при богослужениях, Первый Совет в Лиме (1551–1552 гг.) рекомендовал священнослужителям на местах пользоваться понятными населению наречиями для проповеди учения Христа. В Лимском Соборе для этого даже была сооружена специальная кафедра, богослужение с которой велось на кечуа. С помощью переводчиков из местного населения странствующие монахи-доминиканцы проделали энергичную работу, и уже в 1560 г. был опубликован первый словарь и грамматика этого языка. Автором труда был Фрай Доминго де Санто-Томас ^[19], и характерно, что Гуаман Пома де Айяла подверг этого испанца жесткой критике за недостаточное владение кечуа, неспособность корректно отобрать лексико-грамматические формы, что привело к смешению разных наречий: «… язык Куско, язык области Чинчай… все перемешано с испанским языком» (Здесь и далее перевод наш – Е.Г. и Г.Р.)[«… la lengua del Cuzco, Chinchay suyo,...todo rrebuelto con la lengua española»] ^{[3, с. 1089]}. Однако, в ходе катехизации работа доминиканца оказалась очень востребована, вплоть до появления более лингвистически совершенных трудов иезуитов. Этому содействовали решения Третьего Совета, состоявшегося в Лиме в 1582–1583 гг. и уделившего особое внимание изучению и использованию местных языков, особенно кечуа, аймара, пукина, мочика и гуарани. Священники были обязаны проводить службы на этих языках среди коренного населения. Помимо чисто практического значения, эта работа, потребовавшая перевода значительного корпуса богослужебных текстов на понятные индейцам языки, имела важный лингвистический результат: катехизаторы-переводчики производили отбор наиболее правильных, по их мнению, лексико-грамматических форм, отбрасывая другие как "испорченные" (corruptas), по сути, вырабатывая некую норму и закрепляя ее в письменном виде.

Важнейшим и авторитетнейшим плодом этой работы стал вышедший в 1584 г. труд «Doctrina Christiana y catecismo para instrucción de los indios» («Христианское учение и катехизис для обучения индейцев») ^[20] – полнейший на то время свод доктринальных текстов на кечуа и аймара. Пасторальные тексты на кечуа отражали кусканский диалект кечуа, что решающим образом способствовало его распространению на завоеванных территориях, обретению им письменности, и распространению грамотности ^{[18, c.193]}. И если первыми попытками письменно зафиксировать лексику кечуа считаются тексты Хроники Гуамана Помы, то к концу XVI в. появился целый ряд работ с записью фольклорных, ритуальных, исторических и иных произведений на этом языке. Это никак не отменяет того факта, что испанизация местных элит велась очень интенсивно, и на уровне официально-административной коммуникации испанский язык был господствующим.

В дальнейшем отношение колониальных властей к языкам местного населения менялось: если адресат Хроники Доброго Правления испанский король Филипп II (1554-1598) проявлял монаршую благосклонность к жителям новых территорий и их языкам, то его наследник Филипп III (1598-1621), занявший трон к окончанию работы своего перуанского тезки над Хроникой, уверенный в надежности своей власти, прямо настаивал на повсеместном внедрении кастильского языка среди индейцев, о чем свидетельствуют соответствующие королевские указы ^{[21, c. 70]}. Как следствие, на протяжении XVII и последующих веков интерес к местным языкам постоянно угасал, как среди миссионеров, так и среди лингвистов ^[22].

В заключении следует подчеркнуть, что столкновение двух миров оказалось гибельным для андской цивилизации как таковой. При испанской администрации внутриполитическая ситуация обострилась: междоусобные стычки, жестокость властей привели к тому, что ранее густонаселенные территории обезлюдели. Автор Хроники считает главной причиной этой беды отход от традиционных норм морали, обычаев и правил общественной жизни, никак не возмещаемых предписаниями и запретами католической церкви, которые постоянно нарушались самими ее проповедниками. И Фелипе Гуаман предлагает испанскому королю сегрегацию как способ решения проблем: коренное население должно жить отдельно от испанцев, метисов и африканских рабов, а затем Господь объединит всех в единый народ: «Со временем мы все сравняемся и будем едины в этом мире, уже не будет ни негров, ни индейцев. Мы все станем испанцами, будет один Бог, один пастор, один король, как Господь провозглашает в Священном Писании» ^{[3, с. 774]}.

Эта фраза оказалась провидческой, и в дальнейшем государства, возникшие на этих территориях, во многом шли по пути, предсказанному индейским монахом в конце XVI в. Испанский стал государственным языком. Однако, интерес к индейским наречиям не только не исчез, а, напротив, усилился с конца XX в., и в настоящее время индейские языки (кечуа, аймара и гуарани) в андских странах стали коофициальными. Этот процесс, важнейший для формирования перуанской нации и национальных языков, еще далек от завершения, и в наши дни находится в весьма активной фазе, что является бесспорным свидетельством того, что андский мир, в отличие от андской цивилизации, не погиб полностью, а делает с каждым разом все более уверенные шаги на пути к возрождению.