Таможенная война России и Германии на рубеже XIX-XX вв.: проблема периодизации

Характеризуя дух торговли, известный французский писатель, правовед и философ эпохи Просвещения Ш.Л. Монтескье указал, что «естественное действие торговли – склонять людей к миру» ^{[1, с. 117]}. Он объяснял это необходимостью установления долгосрочных взаимовыгодных связей между торгующими народами.

Однако, как показывает история, это отнюдь не всегда так. Более того на определенном этапе развития рыночных отношений торговые интересы не только не способствуют достижению мира, но, напротив, подталкивают к их разрешению посредством активных боевых действий. Об этом, в частности, свидетельствует вторая половина XIX в., ознаменовавшаяся многочисленными таможенными войнами между «великими державами» за передел сфер влияния и рынков сбыта. Особое место в череде таких конфликтов занимает таможенная война между Россией и Германией.

Хотя многие исследователи признают значение этого события для мировой истории, оно по-прежнему остается малоизученным. Отчасти это объясняется необходимостью проведения комплексного анализа с применением разных методов исследования. Кроме того, одной из основных проблем изучения таможенной войны между Российской и Германской империями является определение ее хронологических рамок. В отличие от международных вооруженных конфликтов, разворачивающихся на поле боя, таможенная война не сопровождается официальным объявлением о начале, а вводимые тарифные и нетарифные ограничения не всегда можно определить как «боевые действия». Сложность состоит еще и в том, что таможенную войну трудно идентифицировать: длительное время в ряде источников XIX в. ^{[2, л. 10-22]} отмечалось, что уникальность подобных конфликтов заключается и в том, что о начале таможенной войны можно говорить лишь тогда, когда второе государство применило репрессалии (ответные меры) на недружественные односторонние меры экономического характера со стороны торгового партнера. На наш взгляд, такой подход нельзя считать верным, так как в этом случае объективно определить хронологические рамки конфликта не представляется возможным – они всецело зависят от восприятия «жертвы нападения». При таком подходе бремя вины за развязывание таможенной войны перекладывается с агрессора на обороняющееся государство, а сама стадия «нападения» оказывается за пределами конфликта.

В отечественной и зарубежной историографии сложилось несколько подходов к определению периодизации таможенной войны между Россий и Германией:

1) 1879-1894 гг.;

2) 1887-1894 гг.;

3) 1892-1894 гг.;

4) 1893-1894 гг.

В отечественной историографии большинство исследователей ^{[3, c. 200; 4, с. 125-129]} склоняется к точке зрения, что российско-германская таможенная война началась в 1892 г. и завершилась в 1894 г. Первые упоминания о таможенной войне в русской периодической печати датированы 1892 г. Так, в одном из январских выпусков «Северного вестника» содержатся размышления о том, что германская политика может привести к таможенной войне, которая по выражению кайзера Вильгельма II способна «разорить народы» ^{[5, c. 150]}, а автор статьи в «Историческом вестнике» за март 1892 г. выражает уверенность в том, что «от таможенной войны, объявленной нам Германией, пострадает главным образом она сама, ибо немецкий мануфактурный товар, утратив наши рынки, не так легко найдет себе в Европе сбыт» ^{[6, c. 777]}.

О том, что таможенная война началась 1892 г. говорят и статистические данные: в 1892 г. объем экспорта хлеба в Германию снизился почти на 36% по сравнению с 1891 г. ^{[7, л. 17]} Другим индикатором является принятие в Российской империи Таможенного устава 1892 г., ужесточившего уголовную ответственность за контрабанду. Резкое падение экспорта и усиление репрессивных начал таможенного законодательства свидетельствуют о начале таможенной войны.

Исследователи, придерживающиеся данного подхода, в основном связывают отправную точку таможенной войны с действиями германской стороны по переходу в торговле на систему конвенционных тарифов. Реже обострение российско-германских отношений обуславливают назначением на должность министра финансов С.Ю. Витте ^{[8, c. 105; 9]}. По мнению сторонников такого подхода С.Ю. Витте, покровительствуя отечественной промышленности и французскому финансовому капиталу, оказался неудобным переговорщиком для немецкой стороны и свел на «нет» ранее достигнутые договоренности о заключении торгового соглашения между Россией и Германией. Впрочем, эту точку зрения опровергает немецкая сторона. В частности, германский канцлер Б. Бюлов в мемуарах отмечает, что «Витте был убежденным приверженцем хороших отношений между его отечеством и Германией. Не потому, чтобы он чувствовал к нам особую симпатию. Париж как город он предпочитал Берлину. … Но он был убежден, что от сохранения мира и добрых отношений между Германией и Россией зависит судьба русского царствующего дома, а он … был безусловным монархистом» ^{[10, c. 273]}.

Смысл системы конвенционных тарифов заключался в том, что она предполагала установление пониженных ставок таможенных пошлин по сравнению с общим тарифом. Эта система применялась к отдельным товарным позициям и лишь в отношении тех стран, которые заключили с Германией торговые соглашения. К тем же, кто не заключил подобных соглашений, применялись максимальные пошлины, размер которых достигал от 30 до 50% ставки конвенционного тарифа. Понижение пошлин в этом случае осуществлялось на условиях взаимности. Именно избирательное понижение тарифных ставок было расценено в России как объявление таможенной войны.

Еще на стадии переговоров из донесения чиновника особых поручения Министерства финансов Российской империи Д.С. Куманина от 25.10/06.11.1890 № 318 впервые следовало, что в случае, если соглашение между Германией и Австрией будет все-таки достигнуто, велика вероятность начала таможенной войны с Россией. «Единственное государство, с которым Германия не связана торговым трактатом, – пишет он, – Россия, должна была бы при этих условиях понести на себе одной весь гнет высоких зерновых пошлин… установление дифференциальных пошлин может вызвать со стороны России новые репрессивные меры против ввоза германских продуктов» ^{[2, л. 10-11]}. В 1891 г. уже русский посол в Берлине П. Шувалов в переписке с Министерством финансов отмечал, что «если обе страны (Германия и Австро-Венгрия) введут дифференциальные пошлины – это подтолкнет Россию на введение репрессионных мер» ^{[2, л. 19]}.

В декабре 1891 г. Вторым рейхом был заключен целый ряд торговых соглашений, предусматривающих конвенционные тарифы – с Австро-Венгрией, Италией, Швейцарией и Бельгией. Они вступали в силу после их ратификации 01 февраля 1892 г. Помимо договаривающихся сторон, понижения таможенных тарифов автоматически распространялись и на третьи страны, которым в соответствии с ранее заключенными торговыми трактатами предоставлялся режим наиболее благоприятствуемой нации. В результате выгодами от конвенционных тарифов Германии со среднеевропейскими странами пользовались также США, южноамериканские государства, балканские страны и т.д., являвшиеся основными торговыми конкурентами России. При этом русский экспорт тарифными преференциями не пользовался вследствие того, что какие-либо письменные договоренности с рейхом отсутствовали. «Россия не имела торгового договора с Германией и по традиционной дружбе, основанной главным образом на династическом родстве, они всегда трактовали друг друга по принципу наибольшего благоприятствования. Но уже к этому времени отношения России к Германии существенно изменились», – пишет С.Ю. Витте в своих мемуарах ^{[11, c. 435-436]}. Примечательно, что сам министр финансов также связывал начало, правда, не таможенной, а торговой войны с 1892 г. ^{[11, c. 435]}

В немецкой историографии превалирует точка зрения, что начало конфликту положило введение Россией ответных мер на лишение ее режима наиболее благоприятствуемой нации во взаимной торговли. В частности, такой точки зрения придерживаются А. Лист, Р. Хауф, Ю. Кучинский, Г. Витковский ^{[12, s. 26; 13, s. 18; 14, s. 29-30]}. Разделяют такую позицию и некоторые отечественные исследователи, например, В. Витчевский ^{[15, c. 142]}. По их мнению, таможенная война началась 01 июля 1893 г., когда в России вступил в силу закон о двойном таможенном тарифе. Вышеназванный закон предусматривал избирательное повышение ввозных таможенных пошлин на немецкие товары сначала от 50 до 100%. Отличие такого тарифа от конвенционного заключалось в том, что изменение ставок таможенных пошлин осуществлялось в одностороннем порядке.

По мнению Г. Хальгартена, таможенная война тоже началась в 1893 г., однако в ее развязывании он винит германских аграриев, вынудивших канцлера Л. ф. Каприви в одностороннем порядке выйти из тарифных переговоров с русским правительством ^{[16, c. 136]}.

Третий подход к периодизации таможенной войны также получил широкое распространение в зарубежной историографии. По мнению Л. Лерфройнда, к 1893 г. обе страны пребывали в состоянии «латентной таможенной войны» 13 лет ^[17]. Автор связывает ее начало с принятием охранительного таможенного тарифа в Германии. Однако следует заметить, что, хотя эта мера и имела негативные последствия для русского экспорта, все же новые ставки таможенных пошлин применялись по отношению и к другим странам.

По мнению А.О. Чубарьяна, таможенная война разгорелась в 1887 г. после российского воспрепятствования нападению Германии на Францию. Ее начало автор связывает с действиями канцлера О. ф. Бисмарка, применившего в числе экономических санкций против Петербурга повышение таможенных пошлин на российский хлеб ^[18]. На наш взгляд, более взвешенной представляется позиция, согласно которой решения Бисмарка заложили лишь предпосылки к будущей таможенной войне ^[19], особенно, если учесть, что повышение ставок ввозных пошлин на русский хлеб допускалось и ранее.

Окончание таможенной войны традиционно связывают с заключением 29 января /10 февраля 1894 г. торгового договора между Россией и Германией ^[20], закрепившего конвенционный тариф для товаров обеих сторон. Однако такая позиция представляется спорной. Согласно статье 20 договора его действие было ограничено во времени – до 18 (31) декабря 1903 г. (впоследствии договор пролонгировался в 1904 г. сроком на 10 лет и прекратил свое действие с началом Первой мировой войны в 1914 г.). В этом случае уместно провести аналогию с международным правом, согласно нормам которого вооруженный конфликт считается завершенным в случае заключения мирного договора, имеющего бессрочный характер. Поскольку торговый договор предусматривал срок действия, его нельзя считать документом, поставившим точку в таможенной войне; он лишь приостановил «боевые действия» и ограничил сторону в применяемых «орудиях и средствах». Подтверждают эту точку зрения слова немецкого экономиста и историка В. Зомбарта о том, что «торговые договоры означали своего рода перемирие во время длительной борьбы, которая становилась все более ожесточенной, передышку, предоставление друг другу времени для собирания и концентрации сил после периода беспокойства и волнений в области торговой политики» ^{[21, с. 269]}. По мнению Ю.Г. Кисловского, торговый договор сам стал «причиной новой таможенной войны» ^{[3, с. 208]}, хотя правильнее, на наш взгляд, в этом случае говорить о возобновлении «боевых» действий.

Архивные документы также свидетельствуют о продолжении таможенной войны после 1894 г., но уже преимущественно нетарифными методами. Так, Коммерческое агентство в Берлине донесением от 20 июля 1894 г. № 301 информировало Министерство финансов о многочисленных жалобах от экспортеров отрубей, суть которых заключалась в том, что вопреки положениям германского конвенционного тарифа (приложение Б к торговому договору 1894 г.) провоз отрубей пошлиной не облагался; на деле же немецкая таможня применяла к ним ставку, предусмотренную для мучных изделий – 7,30 марок за 100 кг. Помимо произвола при тарификации отрубей экспортеры жаловались на усложнение и процедуры таможенного досмотра, поскольку перед пересечением границы отруби подлежали экспертному анализу и, в случае повышенного содержания муки в составе, натурализации. В результате расходы поставщиков возросли настолько, что зачастую превышали стоимость товара ^{[22, л. 1-2, 28]}.

Случай с отрубями – не единичный. Ответной мерой стало обложение пошлинами в 1894 г. германских биметаллических изделий. Так, провозимое листовое железо, покрытое простыми металлами типа олова или цинка подлежало таможенному обложению; при этом листовое железо по русскому конвенционному тарифу провозилось беспошлинно ^{[23, л. 106-107]}.

Произвольное толкование товарной номенклатуры было одной из основных причин таможенных инцидентов (недоразумений). Поскольку торговый договор сильно ограничивал стороны в возможностях воспрепятствования провозу товаров, и Россия, и Германия, сохраняя потребность в ряде случаев защитить национальный рынок, нередко прибегали к изменению правил классификации товаров, тем самым искусственно создавая поводы для применения ограничительных мер.

Другой распространенной причиной обострения русско-германских торговых отношений был ветеринарно-санитарный надзор. Такой надзор был одной из немногочисленных мер нетарифного регулирования, использование которых разрешалось торговым договором. Однако в ряде случаев прибегание к нему носило характер злоупотреблений.

Так, в одном из донесений на имя Директора департамента торговли и мануфактур Министерства финансов В.И. Ковалевского говорилось о том, что «главная брешь в трактате – в отсутствии положительных правил пограничного санитарного надзора над скотом, дабы немецкие старания обеспечить себя от заразы были добросовестны и не маскировали другую цель, а именно: санитарными затруднениями оказать косвенную защиту собственному скотоводству» ^{[24, л. 1-2]}. Для перемещения домашнего скота через германскую границу требовался обязательный осмотр у ветеринара, дожидаться которого приходилось по несколько дней, пока количество животных не превысит хотя бы десяток. На русского экспортера ложилась обязанность оплатить услуги ветеринара и прокорм скота в этот период. В результате только на одном пограничном пункте от ветеринарно-санитарного надзора Германия зарабатывала 12 тысяч марок (не считая суммы таможенных пошлин), что по мнению коммерческих агентов, свидетельствовало о фискальном характере ограничений, не вызванных объективной необходимостью ^{[24, л. 4]}.

Злоупотребление ветеринарно-санитарным надзором неоднократно давало повод России заявлять о нарушении принципов международной торговли и об основаниях применения к Германии аналогичного обращения ^{[24, л. 6-7]}. Г. Хальгартен называл подобные действия таможенных властей Второго рейха не иначе, как «ветеринарно-полицейскими таможенными придирками» ^{[16, с. 203]}. При этом примечательно, что многочисленные нарушения и инциденты, вызванные этими действиями, практически не исследованы в отечественной историографии и упоминаются преимущественно в немецкой литературе.

Самый серьезный кризис на почве ветеринарно-санитарных ограничений разразился в 1896-1897 гг. Поводом для конфликта послужило введение германской стороной в одностороннем порядке ограничений на таможенной границе, повлиявших на поставки русского зерна, и полного запрета на экспорт свинины и гусей в Верхней Силезии. «Königsberg Zeitung», выступая в защиту действий немецких властей, сообщало о том, что введенные ограничения направлены против завоза эпизоотий и зерновых бацилл из России, а также о том, что подобные меры укладываются в рамки положений русско-германского торгового трактата ^{[25, л. 219-220]}. Однако российская сторона придерживалась иного мнения, усматривая в поведении торгового партнера дискриминацию и недобросовестное исполнение договорных обязательств, особенно, учитывая что предпринятые меры затронули только русский привоз и не коснулись поставок животноводческой и зерновой продукции из третьих стран По дипломатическим каналам Германскому правительству было сообщено, что Россия не оспаривает право введения ветеринарно-санитарных мер, а лишь «корректность их применения, дабы под видом санитарных не принимались меры, имеющие исключительно экономический характер» ^{[25, л. 188]}.

Специально созданная в Царстве Польском по распоряжению Министерства внутренних дел Российской империи ветеринарная комиссия установила отсутствие заболеваемости сельскохозяйственных животных, а в введенных мерах усматривала намеренное стеснение русского экспорта. В заключении комиссии говорилось о том, что «прусские провинции, прилегающие к русским губерниям, наименее подвергнуты эпизоотиям» и что болезни распространены в основном в Западной Германии, – это по мнению экспертов, свидетельствовало о надуманности поводов к тотальному запрету ввоза свиней и гусей из России ^{[25, л. 105-109]}.

Необоснованные ветеринарно-санитарные ограничения вкупе с другими «враждебными» мерами по отношению к русскому экспорту, а именно: закрытием транзитных складов без согласования с царским правительством и отменой шестимесячного кредита по уплате таможенных пошлин за хлеб ^{[25, л. 2-3]}, послужили основанием для введения С.Ю. Витте ответных репрессалий и инициирования созыва новой берлинской конференции. Специальными циркулярами Министерства финансов от 22.08.1896 были отменены ранее принятые классификационные товарные решения, представлявшие собой юридические фикции и служившие тем самым основанием для применения таможенных льгот к германским товарам. Например, булавки со стеклянными головками для целей применения русского таможенного тарифа по просьбе германской стороны приравнивались не к галантерейным изделиям, а проволочным, стеклянные пуговицы – к фарфоровым, вследствие чего не облагались таможенными пошлинами. Помимо булавок и пуговиц ответные меры коснулись ввоза медных водомерителей, кожаных изделий и белья из целлюлозы ^{[25, л. 39]}. Согласно заметке в «National Zeitung» от 20.09.1986 № 502 изменение подходов к классификации кожаных сумок привело к их таможенному обложению в размере 60% от стоимости изделия ^{[25, л. 223]}. Кроме того, вводился обязательный ветеринарный осмотр в отношении ввозимых из Германии лошадей ^{[25, л. 43-44]}. Министерство финансов мотивировало свою реакцию недружественными действиями германской стороны, которые «не могут быть истолкованы … иначе, как результат домогательств прусской аграрной партии с целью стеснить ввоз жизненных продуктов из России» ^{[25, л. 3]}. С такой оценкой событий соглашался и Г. Хальгартен, считавший, что причиной возникшего обострения русско-германских отношений послужили действия германского министерства сельского хозяйства, воплощавшего в жизнь идеи Союза сельских хозяев и получившие крайне негативную оценку со стороны ведомства иностранных дел ^{[16, с. 203]}.

Введение репрессалий дало основания германской прессе заговорить о таможенной войне между двумя империями. «Freisinnige Zeitung» посвятило несколько выпусков – от 19.09.1896 и 20-09-1986 за №№ 222 и 226 соответственно – обострению российско-германских торговых отношений под заголовком «Немецко-русская таможенная борьба» ^{[25, л. 220-222]}. «Berliner Tagelblatt» от 19.09.1896 возлагал персональную ответственность за происходящее на С.Ю. Витте, вызвавшего своими действиями «мрачные картины новой таможенной войны» ^{[25, л. 224]}. Современный немецкий историк Д. Вульф также называет события 1896-1897 гг. «der «kleine» Zollkrieg» ^[26] о – «маленькая таможенная война», хотя, как отмечалось ранее, правильнее было бы говорить о возобновлении «боевых» действий.

Напряженность в торговых отношениях между двумя империями сохранялась вплоть до начала Первой мировой войны. Дополнительная конвенция к торговому договору, подписанная Россией на крайне невыгодных для нее условиях и, по сути, навязанная Германской империей, не только не способствовала их нормализации, но, напротив, вызвала лишь еще больший виток борьбы.

Новый конвенционный тариф еще не успел вступить в силу, как разразился крупный дипломатический скандал. Согласно телеграмме статс-секретаря Министерства иностранных дел Германии Чирского от 19 февраля 1906 г., адресованной послу в Петербурге, от немецкого купечества поступили многочисленные жалобы и запросы о причинах закрытия передвижения на российской границе В телеграмме было указано, что парализованными оказались сразу несколько приграничных маршрутов, товаропоток остановлен, перевозка грузов не осуществлялась. По мнению статс-секретаря, задержка было инспирирована намеренно, с той целью, чтобы провоз товаров осуществлялся в соответствии с более высокими ставками русского конвенционного тарифа после 01 марта 1906 г., так как пошлины подлежат исчислению в день пересечения таможенной границы ^{[27, s. 33-34]}. На протяжении года германское посольство пыталось добиться возмещения причиненного ущерба, однако российская сторона согласилась компенсировать только 50% потерь. По оценкам германского правительства, и эта сумма не была выплачена, размер возмещения составил лишь 47,7% убытков, понесенных немецкими импортерами вследствие применения повышенных ставок таможенного пошлин ^{[27, s. 92]}.

В других донесениях говорилось об имеющихся злоупотреблениях, существенно ограничивающих взаимную торговлю, например, что русское правительство активно использует вывозные пошлины, чтобы помешать поставкам сырья, необходимого германской промышленности. Так, на особый контроль германским правительством был поставлен в 1907 г. вопрос о перспективах введения экспортных пошлин для марганцевых руд, добываемых на Кавказе ^{[27, s. 95]}. Фирма «Henschel und Sohn», в 1908 г. обратилась с письмом в казначейство, обвиняя Россию в нарушении статьи 5 торгового трактата. Помимо удорожания стоимости импортного материала (очевидно, речь идет также о вывозных пошлинах) в обосновании жалобы фирма, в частности, ссылалась на то, что введение разрешительной системы русским правительством на производство локомотивов в иностранной компании – требовалось согласие Министерства торговли и промышленности – не соответствовало существующим договоренностям и делало невозможным размещение заказа в Германии ^{[27, s. 169-170]}.

Ответные меры предпринимала и Германская империя. В 1911 г. бундесратом был рассмотрен и принят новый закон о таможенном оформлении, ужесточавший оборот ржаных и пшеничных отрубей. Принятие рестриктивной меры германский парламент обосновывал тем, что на протяжении многих лет под видом отрубей беспошлинно Россией ввозились мука и дробленое зерно, подлежащие таможенному обложению, чем был нанесен непоправимый ущерб казне рейха ^{[27, s. 280-281]}. В 1912-1913 гг. по инициативе бременских и гамбургских союзов хлеботорговцев было введено обязательное поручительство в отношении русских поставок зерна. Поручительство оформлялось на количество ввозимого зерна, получать его надлежало от одной из крупных заграничных хлебоконтрольных фирм. Такая мера признавалась равносильной «установлению в России принудительного контроля над экспортируемым за границу зерном и отдаче всех русских экспортеров в кабалу какой-то заграничной контрольной фирме» ^{[28, с. 401]}.

По факту окончание таможенной войны произошло только 01 августа 1914 г., после вступления Германии и России в Первую мировую войну. Начало вооруженного конфликта автоматически привело к разрыву торговых отношений, а, следовательно, при отсутствии торговли не осуществлялось и таможенное обложение.

На основе подходов, существующих в отечественной и зарубежной историографии, а также изученных архивных документов полагаем, что следует сформулировать новые хронологические рамки таможенной войны между Россией и Германией (01 февраля 1892 г. – 01 августа 1914 г.). Отправной точкой конфликта предлагается считать дату вступления в силу конвенционного тарифа между Германией и основными конкурентками России – Австро-Венгрией и Румынией. С началом действия этого тарифа Российская империя утратила режим наибольшего благоприятствования, оказалась в условиях торговой изоляции, к русскому экспорту были применены ставки максимальных таможенных пошлин. Верхняя граница хронологической рамки обусловлена началом Первой мировой войны, приведшей к разрыву торговых отношений, тарифных соглашений и, соответственно, окончанию таможенной войны.