«Второе издание покровщины» (на материале писем М. Я. Сюзюмова к В. Г. Трухановскому и С. П. Павлову)

Капсалыкова Карина Рамазановна ORCID: 0000-0003-4163-5099 кандидат исторических наук доцент, кафедра зарубежного регионоведения, Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б. Н. Ельцина 623280, Россия, Свердловская обл. область, г. Екатеринбург, ул. Проспект Ленина, 51, ауд. 358 Kapsalykova Karina Ramazanovna PhD in History Associated Professor, Foreign Studies Department, Ural Federal University 623280, Russia, Sverdlovsk Region, Yekaterinburg, Lenina av., 51. carinne.kapsalikova@gmail.com Другие публикации этого автора

Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского научного фонда № 22-28-01455, https://rscf.ru/project/22-28-01455/

Введение

Вторая половина 1960-х – начало 1970-х гг. проходили на фоне будоражащего советское общество колоссального интереса к прошлому. В этой атмосфере «искристо и остро» прозвучал призыв поэта Р. И. Рождественского: «История! <…> Живое сердце людям отвори» ^{[1, c. 67]}. Несмотря на это историческая наука в СССР переживала рецидив «детской болезни левизны» 1920-х гг. – покровщины. Ее симптомами стали господство социологизированных схем и нивелировка роли источниковедческого анализа, отсутствие разработок в проблемных областях вспомогательных исторических дисциплин, примат исследований современности в ущерб изучению классической истории ^{[2, c. 32; 3, c. 340–353]}.

Следствиями покровщины стало сокращение сроков подготовки и abominatio desolationis в учебном плане студентов–историков. Более того, школьное преподавание этой дисциплины серьезно перестраивалось, постепенно превращаясь из фундаментального курса в пустую агитку. Так, в 1959 г. было проведено «Всероссийское совещание по вопросу об историческом образовании в восьмилетней и средней школе». В работе совещания приняли участие учителя Москвы, Ленинграда, Свердловска, Калуги и других городов, а также научные сотрудники и представители Министерства просвещения. Они рассматривали несколько учебных программ, включающих сокращенное изучение древнего мира и средневековья, увеличение часов, отведенных на историю народов СССР с периода капитализма, выделение львиной части учебных часов на изучение Конституции страны или «Основ коммунизма». По сути, такой подход означал ликвидацию исторического образования в школе.

Многие известные ученые высказали различные точки зрения на проблему: от стремления сохранить старую программу (М. В. Нечкина) до увеличения часов по современности и создания специальной линейки учебников (В. Г. Трухановский). «История, говорил С. Д. Сказкин, должна изучаться последовательно. Переход от одной общественной формации к другой, более прогрессивной, – процесс закономерный. Без понимания этого история превращается в груду фактов. Изучение древней и средневековой истории надо проводить в 8-летней школе, ибо в старших классах это будет идти в ущерб новой и новейшей истории. Возражая В. М. Хвостову, утверждавшему, что учебное время распределяется неравномерно, С. Д. Сказкин сказал: мы затрачиваем несколько лет на то, чтобы учащиеся усвоили четыре правила арифметики, а бином Ньютона объясняем в несколько уроков. Так и в области истории: когда есть общее представление о рабовладельческой и феодальной формациях, то в старших классах объяснение более серьезного и сложного материала занимает меньше времени» ^{[4, c.163–179; 5, c. 334–423]}.

Закон «Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в РСФСР» требовал «перевод школ с семилетнего на восьмилетнее обязательное обучение начать с 1959/60 учебного года», завершить процесс следовало «к 1962/63 учебному году, имея в виду постепенное укрупнение восьмилетних школ» (Закон СССР от 24.12.1958 // Вестник высшей школы 1959. - № 1. С. 6–13). Так, первые выпускники нового десятилетия в СССР занимались уже по новой программе, ориентированной на социологические и презентистские схемы. Несмотря на то, что историю не удалось изжить из средней школы как учебную дисциплину, наступление на науку продолжилось в формате демонтажа гуманитаристики в вузах.

Триумф неопокровщины

18–21 декабря 1962 г. в Москве проходило Всесоюзное совещание по вопросу о мерах улучшения подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам, созванное по решению ЦК КПСС и СНК СССР (Постановление ЦК КПСС, Совмина СССР от 03.04.1961 N 299 "О мерах по улучшению координации научно-исследовательских работ в стране и деятельности Академии наук СССР" // Собрание постановлений Правительства СССР. 1961. № 7, ст. 50, п. 11.). Около двух тысяч научных работников, архивистов, преподавателей со всей огромной страны приняли участие в трех секциях: истории КПСС, истории СССР, всеобщей истории. На совещании было заслушано два доклада секретаря ЦК КПСС, академика Б. Н. Пономарева – пленарный и заключительный. Кроме того, вышел отдельный сборник, в котором прения были приведены по сокращенной стенограмме ^{[6, c. 5–517]}.

И все же, что творилось за фундаментальным фасадом респектабельного форума историков? Отбор участников совещания проходил непрозрачно. От Уральского университета на совещание были делегированы проректор по учебной работе М. А. Батин, декан исторического факультета Н. В. Ефременков, заведующий кафедрой истории СССР О. А. Васьковский, заведующий кафедрой истории КПСС Ф. П. Быстрых. Ни крупнейшего византиниста, основателя теории диалектического континуитета, доктора исторических наук, профессора М. Я. Сюзюмова; ни специалиста по истории международных отношений, фронтовика, кандидата исторических наук И. Н. Чемпалова не было на совещании, требующего однозначного одобрения идей Б. Н. Пономарева о «необходимости гораздо большего внимания к изучению наиболее важных, актуальных, современных проблем истории» ^{[6, c. 495]}.

Уже 27 февраля 1963 г. И. Н. Чемпалов на собрании партийной организации УрГУ констатировал факт большой известности и научного веса проф. Сюзюмова, указывал на специфические условия работы – перегрузка учебными поручениями (800–1000 часов), трудности с доступом к источникам, над которыми здесь, в Свердловске, могли бы вести работу и научные работники и аспиранты, специализирующиеся по истории Византии. «Условия работы этой кафедры исключительно трудны (нет помещений), ректорат не создает условий для работы, более того, тов. Батин, который фактически управляет университетом, тормозит, мешает работе кафедры; он считается лишь с теми, от кого ему есть польза, а кто ему не нужен, тех он отшвыривает. Всем известно, что наш ректор, как английская королева: царствует, но не правит. т. Батин своей широкой спиной заслонил нам доступ в Москву (поехал на совещание историков во главе делегации историков в Москву сам, а с кафедры всеобщей истории никто не оказался на этом совещании, даже руководитель кафедры профессор Сюзюмов). В настоящее время и руководителей университета нужно поставить под партийный контроль. Нельзя руководить бюрократически, как это делают Батин или Янклович, который ни степени, ни звания не имеет, а занимается вопросами научной продукции». Он приводит примеры: «Бортника не печатают, Сюзюмова, которого знают за рубежом как крупного ученого, не посылают в Москву и т. п. Л. А. Медведев уехал из УрГУ в Калинин именно потому, что там, куда он уехал, ему создали условия – там он ближе к литературе, к научным кадрам, там он имеет право на научные командировки и др. В настоящее время наш факультет находится на распутье: многие наши преподаватели или уйдут, как ушел Медведев, или как научные работники завянут, «не успев расцвесть»» (ЦДООСО. Ф. 285. Оп. 3. Д. 164. Л. 126–127).

В сборник попало только выступление Ф. П. Быстрых в прениях по докладу академика АН СССР П. Н. Поспелова «Основные направления научных исследований и подготовка научно-педагогических кадров по истории КПСС». В докладе свердловский историк поднимал актуальные проблемы подготовки кадров, создания многотомной «Истории КПСС». Ф. П. Быстрых, комментируя тезис П. Н. Поспелова о необходимости создания общих работ, а не только подготовки диссертаций по местной тематике, рассказал о деятельности М. Я. Сюзюмова: серии конференций Уральского совета координации и планирования научно-исследовательских работ по гуманитарным наукам, а также систематического издания сборника «Античная древность и средние века». «В Свердловске существует Уральский совет по координации: и планированию научных исследований в области гуманитарных наук. По-видимому, можно было бы при этом совете создать своеобразный центр по изданию межвузовской литературы. Надо лишь обеспечить его материальными средствами. В настоящее время в вузах начинают практиковать издание тематических сборников. Это – несомненный шаг вперед. Межвузовские сборники являются более действенным средством повышения качества нашей продукции» ^{[6, c. 223]}.

Критика итогов совещания не была обнародована, но сам процесс обсуждения – мощный накал страстей. В прениях каждый выступающий специалист стремился поделиться с собравшимися своими тревогами и надеждами. Доктор исторических наук З. В. Удальцова подчеркивала роль координации в научной сфере, предлагая ученым Академии наук брать на себя педагогическую нагрузку, ибо «нет хороших исследований без преподавания», высвобождая время вузовским историкам для необходимых исследований. Ее выступление «Я лично знаю десятки превосходных работ, написанных в крупных городах Союза, которые до сих пор не увидели света просто по техническим причинам… Периодически РИСО проводит «вивисекцию», срезая работы преимущественно представителей общественных наук. Я думаю, что работникам РИСО нужно принять к неукоснительному исполнению очень хорошие слова из доклада Б. Н. Пономарева, что актуальность не зависит от хронологической удаленности от современности, потому что жертвами этого дамоклова меча, который именуется РИСО, в первую очередь становятся историки античности, медиевисты, иногда историки нового времени. Впрочем, нередко этот меч разит и других» ^{[6, c. 446–447]}.

Решение проблемы историк партии Ф. П. Быстрых видел в решительном маневре: «было бы целесообразно организовать выпуск межвузовских сборников для публикации материалов по истории КПСС. Для издания таких сборников Министерство высшего и среднего специального образования СССР в каждом районе страны могло бы избрать в виде базы один из университетов или институтов и при нем создать редакционный совет. Оратор поставил также вопрос о том, чтобы центральные издательства чаще включали в свои тематические планы работы местных историков» ^{[7, c. 39]}.

Обстоятельное выступление доктора исторических наук В. Г. Трухановского (1914–2000) ^{[8, c. 485–503]} завершалось следующим пассажем: «Нам, сказал он, очень вредит примирительное отношение к тем людям, которые, работая в исследовательских институтах и вузах, многими годами ничего не дают исторической науке. На их содержание идут государственные деньги, они занимают штатные должности. Если такому «пустоцвету» удается стать руководителем сектора или кафедры, то он рассматривает успех своего коллеги, который продуктивно работает и пишет книги, как упрек для себя и не успокоится, пока не скомплектует сектор из себе подобных. Конечно, не следует преувеличивать значение этих людей. Их незначительное меньшинство по сравнению с честными, талантливыми учеными. Но ведь они есть. И когда читаешь в газетах, что делают колхозники и рабочие — последователи Н. Г. Заглады в борьбе за честное отношение к труду ^{[9, c. 3–38]}, хочется пожелать: вот бы нам поднять такой поход в исторической науке против тех, кто место в ней занимает, а пользы не приносит» ^{[10, c. 25–26]}.

C 1960 по 1987 гг. В. Г. Трухановский как главный редактор журнала «Вопросы истории» вполне мог «поднять такой поход» на страницах авторитетного научного издания.

«Историческая наука теряет свою специфику…»

В Государственном архиве Свердловской области (Фонд Р-802) хранятся письма известного ученого, основателя теории диалектического континуитета М. Я. Сюзюмова. На протяжении почти полувека – с 1937 по 1982 гг. – он работал в вузах Урала. 17 мая 1954 г. им была защищена докторская диссертация «Производственные отношения в византийском городе-эмпории в период генезиса феодализма» в Совете Института истории АН СССР. На протяжении десяти лет он оставался единственным доктором исторических наук в Уральском университете. В 1950–1960 гг. историк принял участие в серии всесоюзных дискуссий: о закономерностях перехода от рабовладельческой к феодальной формации и «дофеодальном периоде» в Византийской истории; о генезисе средневекового города; о собственности на землю в империи.

Свердловск,

среда, 5 мая 1965 г.

Глубокоуважаемый Владимир Григорьевич,

Я получил Ваше письмо от 30 апреля с предложением изложить свое мнение о том, как изменилась историческая наука в СССР под воздействием Всесоюзного Совещания историков, состоявшегося в декабре 1962 года. Я присылаю Вам свои соображения, но не думаю, что Вы их используете: исторически сложилось так, что в подобных кампаниях о результатах Совещаний установился обычай петь аллилуйю. Но я не в состоянии придерживаться такого обычая, я очень критически отношусь к Совещанию, считаю «черными днями» дни работы Совещания для исторической науки. Вместо существовавшего взгляда на историю, как на изучение развития человечества как единый процесс, Совещание провозгласило, что основное в исторической науке – единственно актуальное – изучение современного общества. Историческая наука теряет свою специфику, растворяясь в системе разных наук, изучающих и анализирующих современное нам общество. Я полагаю, что такие решения удалось провести на Совещании только потому, что на нем почти не присутствовали в качестве делегатов вузов историки древнего мира, медиэвисты. Состав Совещания был подтасован. Пример: от нашего Уральского Университета были посланы два историка СССР советского периода, один историк КПСС, один литератор истории литературы советского периода. Я протестовал указывая, что имею полное право быть делегатом – я единственный профессор на истфаке, завкафедрой всеобщей истории, председатель экспертной комиссии совета координации по уральской зоне по историческим наукам, участник трех всесоюзных дискуссий в центральной исторической прессе. Но мне было дано в ответ, что необходимо посылать историков современности. Что таково будто бы было указание!!! Я не удивился, так как сообразил, что цель созыва Совещания – дискриминация истории древнего мира, средних веков, отчасти нового времени, дискриминация историзма в исследованиях, превозношение абстрактно-логического перед работой над источниками!

Я хорошо знаю, что далеко не все историки восторгаются результатами Совещания, но полагаю, что мое мнение будет диссонансом в струе восторга от роли Совещания и я прошу Вас извинить меня за откровенные, но неудобные для журнала положения.

С глубоким уважением

и с пожеланиями всего наилучшего

М. Я. Сюзюмов

(ГАСО. Ф. Р-802. Д. 172. Л. 1.)

Машинопись, отпуск

М. Я. Сюзюмов написал подробную аналитическую статью, посвященную итогам совещания для исторической науки. К сожалению, по неизвестным причинам в «Вопросах истории» она опубликована не была и увидела черноту типографской краски только полвека спустя ^{[11, c. 294–303]}.

Более подробно позиция М. Я. Сюзюмова представлена в его письме к Сергею Павловичу Павлову (1929–1993), первому секретарю ЦК ВЛКСМ в 1959–1968 гг. ^{[12, c. 165–172]}.

Свердловск, пятница, 2 июля 1965 года

Глубокоуважаемый Сергей Павлович,

Вам пишет Сюзюмов Михаил Яковлевич, профессор Уральского университета, византинист.

Я обращаюсь к Вам по поводу работающего в настоящее время в Москве идеологического совещания. Я очень хотел бы излить перед Вами свои горькие чувства в связи с современным состоянием исторического образования и отношения ведущей части общественности к исторической науке. Я уже пережил период унижения исторической науки в 20-е года, когда торжествовали идеи покровщины, этого своеобразного пролеткульта в историографии, философски осознанного элементами махизма, приспособленного к потребности пролеткульта. Это было время, когда история отовсюду изгонялась! Я пережил и тот восторг, когда была ликвидирована, хотя и не до конца, школа Покровского. Не мог я тогда предполагать, что эта присущая покровщине ненависть и презрение к исторической науке повторится вновь через четверть века! Увы! начиная с 1954 года началось планомерное наступление против исторической науки, – с фанатизмом средневековой инквизиции всеобщая история стала отовсюду изгоняться или ущемляться! Изгнана была всеобщая история из партшкол, вечерних университетов марксизма-ленинизма, из филфаков, факультетов журналистики и т. п. В 1958 г. с трудом удалось отстоять сохранение истории в средней школе, но древняя, средняя и новая истории сведены были до минимума. История в средней школе стала считаться третьестепенным предметом. Закрываются один за другим исторические факультеты в педагогических вузах и университетах. (И это в стране, где мировоззрением общества является марксизм, проникнутый полностью историзмом!)

В историческом факультете с каждой новой программой и учебным планом стали сокращать число часов, отведенных древней и средней истории!

В 1962 году проведено было «совещание» историков, на котором под соответствующим давлением и соответствующей подготовке в части состава совещания было выдвинуто такое определение «актуальности» в исторической науке, которое фактически явилось призывом к молодежи не заниматься всеобщей историей как наукой о развитии общественного бытия, в особенности древней и средней историей… Это сразу же отразилось на настроениях студентов, среди которых стали раздаваться вопросы «к чему нам особенно заниматься средней и древней историей? ведь не в древнем же обществе мы живем!» Это логически вытекало из тех положений об актуальности, как злободневности, которые трактовались на «совещании» и на страницах журнала «Коммунист» после «совещания».

Естественно, что после этого «совещания» гонение на историческую науку усилилось. Закрыты были новые «излишние» исторические факультеты. Кульминационным же моментом гонений явилось постановление о сокращении срока обучения на истфаках с пятилетнего на четырехлетний. При сохранении сроков на производственную и специальную практику историческое образование у истфаков было фактически сведено к трехлетнему! Убийственно новый план отражается на самостоятельной работе над исторической научной литературой. Спущенный министерством новый учебный план заставляет студентов в три месяца (сентябрь идет на работы в колхозах!) пройти весь курс древней истории – Востока, Греции, Рима и сразу же сдать экзамен! Если иметь в виду, что студенты еще только поступили в университет, не получили навыков чтения научных исследований по истории, не умеют еще записывать лекции, их коллектив еще не является воспитанной аудиторией – то вполне правомерны те голоса на кафедрах, которые говорят о полной антипедагогичности и антинаучности нового учебного плана для истфаков.

Необходимо создать новые планы для истфаков, но не для ухудшения, а для улучшения исторического образования. Я считал бы, что необходимо на первом же году обучения поставить два новых курса: «Что такое историческая наука, ее задачи» и «Техника исторического исследования» на 32 часа. Чтобы в результате прослушания этого курса не появлялись среди студенчества мракобесные мысли о том, что не следует заниматься историей прошлого, а только тем, что может отражать наш жизненный опыт! (я готовлю такой курс, но сомневаюсь, что при настоящем учебном плане удастся его прочитать). Необходимо также ввести курс на 32 часа «Современное международное положение» на первом же году обучения (со сведениями по экономической и политической географии мира, с обзором общих направлений политики и современной ситуации). Это поможет студентам читать газеты, объяснять содержание газет ребятам при пионерской практике, которую студенты истфака ведут до прослушания курса новейшей истории.

Гонение на историческую науку сказалось после «совещания 1962 года» и на неисторических факультетах. В учебном плане факультета журналистики снята даже новейшая история, которая была заменена обзором современного международного положения. Странно, что в нашем Союзе находятся такие ответственные лица, которые полагают, что для понимания современности наш журналист вовсе не обязан знать историю! Странно и необъяснимо.

Еще более нелепым кажется создание типового плана для философских факультетов, в котором всеобщая история полностью отсутствует. Спрашивается, как эти новоиспеченные «философы» будут читать исторический материализм? Студенты забросают такого лектора вопросами, на которые должен отвечать такой «философ», исторические знания которого ограничиваются объемом знаний ученика 5, 6, 7 классов средней школы. Таких «философов» нужно как можно скорее лишить прав преподавания исторического материализма. Если философы отказываются изучать всеобщую историю, то чтение исторического материализма нужно поручить историкам и рациональнее всего медиэвистам: ведь медиэвисты имеют дело с явлениями четырех формаций – первобытнообщинного, античного, феодального обществ и моментами капитализма. А современность медиэвисты знают не хуже философов, философские же предметы глубоко проходятся на истфаках.

Тяжелое впечатление на историков производит и создание новой «науки» – социологии; для чего она? В буржуазных странах, где как правило отвергается за историей изучение закономерностей, существование такой науки, социологии, которая занимается абстрактными обобщениями, вполне понятно. Но у нас марксистская история представляет собою науку о развитии общественного бытия со всеми закономерностями, факторами, тенденциями, случайностями…

Существование особой науки «социологии» является необъяснимым. Что же? Нашим историкам подражать зарубежным и бросить изучение закономерностей, поручив это дело «гениальным мыслителям» – социологам? Останемся ли мы, историки, в таком случае марксистами? Да и сами социологи в отрыве от самостоятельного изучения источников, отражающих объективную реальность развития общественного бытия в прошлом, вряд ли останутся марксистами. Есть одна единственная наука о развитии человеческого общества в прошлом – это история. Вопросы же современности, сегодняшнего дня изучают сотни других наук – технических, гуманитарных, биологических и т. д. Для истории достаточно того, что она освещает на итогах прошлого современность и пути к будущему.

Вопрос о «конкретносоциологических обследованиях» тоже смущает историческую общественность. Безусловно, эти обследования – не метод исторического исследования. Эти обследования ничего общего не имеют и с философией. Но кому, как не журналистам, каждодневным воспитателям душ, не заниматься такими обследованиями? Наши журналисты все еще остаются на уровне рабкоров и стенкоров 30-х годов. Именно эти «конкретносоциологические обследования» с самым широкими выводами о закономерностях развития нашей современности и должны стать основами работы нашей марксистской журналистики. Разумеется, ничем не оправданный перевод факультета журналистики на 4-летний план обучения не дает возможностей для такой работы. Воспитатели душ – самая сложная профессия. Журналист должен быть широко образованным исторически, экономически, литературно и философски. Но для этого нужно добиться даже не 5-летнего, а даже 6-летнего образования.

Я обращаюсь к Вам как к руководителю идеологического совещания. Не знаю, имеются ли на нем представители античной и средней историй? На «совещании» 1962 года старательно стремились не допускать их в делегации на совещание, особенно из провинциальных вузов, ограничив делегации историками партии и современности.

Мечтаем, что идеологическое совещание поставит вопрос об обратном переводе истфаков на пятилетний план. Крайне желательно было бы, чтобы на совещании были затронуты важнейшие вопросы нашей общественности: что такое актуальность в исторической науке, особенно в части актуальности в исследовательской работе по античной истории и медиэвистике и новой истории. Очень нужно было бы поставить вопрос о пересмотре учебных планов истфаков, журналистов, философов, филологов, поставить историческое образование на должную высоту. Нужно было бы и обсудить, можно ли доверять чтение курса лекций по историческому материализму тем философам, которые не проходили полный систематический курс всеобщей истории. Научная общественность, нужно думать, многого ожидает от идеологического совещания.

Прошу извинить меня, Сергей Павлович, за то, что отнимаю от Вас время – но я считаю своим гражданским долгом везде, где можно, пытаться действовать в интересах исторической науки и исторического образования.

С глубоким уважением,

профессор, доктор исторических наук

(ГАСО, Ф. Р-802, Оп. 1. Д. 169. Л. 1–6)

Машинопись, отпуск

Решения 1959, 1962 и 1964 гг. противоречили логике развития страны, нуждающейся в высококлассных специалистах. Справедливо замечание известного специалиста по истории Урала, доктора исторических наук, профессора А. В. Черноухова о соответствующем этапе развития истфака УрГУ: «Разум и критические отзывы победили – с 1967 г. восстановили пятилетнее обучение, прислали новый учебный план. Поэтому в 1970 г. выпуска специалистов не было, а в 1967 г. он был «двойным» – для 5-го и 4-го курсов. «Четырехлетки» также выпускались в 1968–1969 гг.» ^{[13, c. 54]}.

Результаты увеличения срока подготовки и значительного расширения учебного плана не заставили себя долго ждать. Уже к началу 1970-х гг. исторический факультет УрГУ стал одним из ведущих научных центров страны. Восстановление исторического образования 1967 г. дало шанс вырасти и расцвести новому поколению исследователей: историографам Н. Н. Алеврас и В. Д. Камынину, востоковеду В. А. Кузьмину, новисту О. Г. Закржевской etal.

Заключение

Интерес к исторической науке в советском обществе всегда был велик ^{[14, c. 4–15]}. Между тем, второе издание «покровщины», начавшиеся с сокращения школьных программ 1959 г. и поддержанное итогами Всесоюзного совещания историков 1962 г., продолжилось переходом на четырехлетний план обучения будущих историков в университетах. Против ликвидации истории древности, средневековья и нового времени в пользу сомнительных псевдонаучных социологизированных схем выступил один из крупнейших историков ХХ в. М. Я. Сюзюмов.

В письмах к главному редактору журнала «Вопросы истории» В. Г. Трухановскому и первому секретарю ЦК ВЛКСМ С. П. Павлову он обосновывал необходимость исторического образования, научную несостоятельность социологизированных построений. Борьба за историческую науку проходила на глазах нового поколения исследователей. Студенты первого выпуска после возвращения пятилетнего плана стали известными учеными.