Хрупкое общество: генезис, смысл и издержки социальной политики

Подольский Вадим Андреевич кандидат политических наук доцент факультета политологии, Государственный академический университет гуманитарных наук 119049, Россия, г. Москва, пер. Мароновский, 26 Podolskiy Vadim PhD in Politics Associate Professor, Department of Political Science, State Academic University for the Humanities 119049, Russia, Moscow, lane. Maronovsky, 26 deomniscibili@yandex.ru Другие публикации этого автора

Благодарности: Статья подготовлена при финансовой поддержке в рамках выполнения ГЗ (государственного задания) ГАУГН по теме "Современное информационное общество и цифровая наука: когнитивные, экономические, политические и правовые аспекты" (FZNF-2020-0014).

Acknowledgements: The article is prepared with financial support as part of fulfillment of the SA (State Assignment) for the State Academic University for the Humanities on the subject “Contemporary information society and digital science: cognitive, economic, political and legal aspects” (FZNF-2020-0014).

Тема социальной политики – одна из наиболее активно обсуждаемых в политической и академической средах. Для целостного восприятия и более эффективного анализа проблематики социальной поддержки следует изучать не только функционирование отдельных механизмов, но и общие цели социальной политики. Социальная политика призвана защищать от уязвимости отдельные категории населения и общество. В контексте социальной политики уязвимость общества – в его неустойчивости из-за внутренних конфликтов или низкой солидарности, а уязвимость индивида или групп связана с ограничениями в способности обеспечивать себя необходимыми благами. Важнейший объект социальной политики – пожилые люди. За последние 3 десятилетия доля населения стран с развитой экономикой в возрасте старше 65 лет выросла почти вдвое, с примерно 10% до 17% от общей численности жителей этих государств ^{[31, p. 250]}. Старение населения ведёт к росту нагрузки на систему здравоохранения, поскольку если среди граждан 55-60 лет лишь 30% имеет более одного хронического заболевания, то среди граждан 65-70 лет – 50%, а 70-75 лет – 60% ^[36]. Рост продолжительности жизни увеличивает нагрузку на пенсионные фонды. Если в 1880-е годы в Германии, когда Бисмарк вводил законы о социальном страховании, продолжительность жизни составляла 40 лет при пенсионном возрасте в 70 лет ^{[21, p. 315]}, то в современной Германии ожидаемая продолжительность жизни превышает 80 лет при пенсионном возрасте в 67 лет ^[6]. Рождаемость в наиболее развитых странах снизилась в последние годы на треть ^{[35, p. 22]}. Из-за экономических и социальных изменений семейная модель социальной защиты, преобладавшая на протяжении всей истории человечества ^{[25, p. 228]}, перестает функционировать, и всё большее количество людей вынуждено рассчитывать на социальную помощь из общественных средств. Проблема старения и снижения рождаемости касается не только Японии, Кореи, стран Европы и бывших британских колоний. Китай, крупнейшая экономика планеты по уровню производства, также сталкивается с заметными демографическими проблемами ^{[27, p. 1]}. Социальная политика в этой стране была выстроена ещё при Мао, но имела рудиментарный характер в силу крайне незначительных ресурсов, доступных для постреволюционного Китая, и основной опорой нуждающихся была семейная и локальная помощь ^{[27, p. 76]}. В 1990-е систему пересоздали заново, но несмотря на многократный рост перераспределения с помощью государственных инструментов при возросшем благосостоянии, социальная защита в Китае за пределами больших благополучных городов заметно отстает от Европы и России ^{[27, p. 85]}. Методы защиты при этом могут создавать новые риски. В XX веке в странах с развитой социальной политикой уровень государственных расходов на социальную помощь вырос с примерно 1-2% ВВП до 30% ^{[37, p. 47-50]}, вырос государственный долг.

Если оценивать социальную политику как систему управления рисками для защиты от хрупкости, то решения могут быть отсортированы по ряду оснований. Во-первых, это мотивация для социальной политики и, следовательно, её объекты. Во-вторых, это субъекты социальной политики, то есть регуляторы и администраторы. В-третьих, это механизмы социальной политики, то есть способы мобилизации ресурсов и порядок их распределения. Из сочетания этих категорий и возникает многообразие решений в сфере социальной помощи, существующее в мире. Хотя рассуждения о перераспределении и проблематизация социальной поддержки стали предметом социальной философии ещё в древние времена, наиболее интенсивная разработка теории социальной политики в политической науке происходила во второй половине XX века, в эпоху становления социального государства в Европе, в основном, в Британии. Томас Маршалл сформулировал обоснование социальных обязательств государства ^[28]. Ричард Титмус закрепил социальную политику в числе предметов политической науки ^[41]. Классификация социальных государств датского социолога Гёсты Эспинг-Андерсена стала общепринятой ^[13]. Полемику по поводу социального государства и политические проблемы, связанные с социальной политикой, систематизировали и осмысляли Питер Тейлор-Губи ^[40] и Пол Пирсон ^[33].

Мотивация для социальной политики меняется по мере изменения социальной философии, экономических и политических условий, причем нередко при принятии решений могут сохранять свое влияние несколько разных предпосылок, создавая уникальные конфигурации. В древних деспотиях смысл перераспределения был в выстраивании вертикали власти ^{[12, p. 55]}. В греческих полисах и Древнем Риме – в обеспечении лояльности и солидарности населения в случае городских или государственных программ и в прославлении благотворителей в случае частных инициатив. В христианских странах, исламском мире и еврейской общине благотворительность была исполнением религиозных обязательств ^{[9, p. 1-4]}. Развитие социальной политики в индустриальную эпоху преследовало две цели. Во-первых, сохранение социальной стабильности, то есть укрепление иерархии, недопущение революций и распространения социализма ^{[15, p. 64]}. Во-вторых, обеспечение платежеспособного спроса для стимулирования экономики ^{[13, p. 144]}. Наиболее острым спором в сфере социальной политики может считаться оценка её воздействия на мотивацию трудящихся. В Англии существовало представление о том, что «Законы о бедных» вредят трудовым привычкам рабочих, поскольку выплаты давали им возможность получать деньги, не работая. Британские «Новые законы о бедных» 1834 года исходили из этой предпосылки, серьёзно ужесточая условия выдачи помощи нуждающимся, и вводили принцип «наименьшей приемлемости»: даже самая низкооплачиваемая работа должна была приносить больше денег, чем пособия ^{[14, p. 57-58]}. Аналогичное мнение сложилось в Америке в двадцатом веке, когда рост расходов на социальную помощь всё возрастал, росли и налоги, а доля бедных и количество бунтов не снижались. Реакцией стало возникновение неоконсерватизма и попытки сокращения социального государства в 1980-е ^{[37, p. 27]}.

Объект социальной политики зависел от политической и экономической ситуации. Из сугубо политических соображений поддержания лояльности социальная поддержка предоставлялась чиновникам, солдатам и массам. Из религиозных соображений социальную помощь стали предоставлять наименее защищённым категориям населения: сиротам, вдовам, странникам, инвалидам, пожилым и бедным. После экономических трансформаций, связанных с развитием промышленного производства и колебаниями рынка, объектом помощи также постепенно стали безработные. В XX веке в Европе и США, а затем и других государствах, возникает всё более сложная градация заслуживающих и незаслуживающих помощь категорий населения в зависимости от возраста, уровня дохода, состояния здоровья и характера экономической активности.

Субъектом социальной политики было государство в древних деспотиях и Римской Республике и Империи, а также, в части администрирования и регулирования, в Византии. В Европе в средние века субъектами социальной политики были церковь, религиозные ордена, феодалы, города, гильдии. С XV века роль церкви как основного регулятора и поставщика социальных услуг снижается, в XVI веке в протестантских странах и, реже, в католических социальные функции получают муниципалитеты. С XVII века через пенсионное обеспечение с военного и административного сословий начинается непосредственное участие государства в социальной политике в современном смысле. В XIX веке государство начинает регулировать, а затем и предоставлять страховые услуги. Также в XVIII-XIX веках массово распространяются благотворительные организации, некоторые из них продолжают работу по настоящее время. В сферу их деятельности входило образование и здравоохранение – так, энтузиасты-протестанты в Англии фактически создали систему массового начального образования ^{[11, p. 192-193]}.

Механизмы социальной политики отражали масштаб государственного вмешательства в экономику и общественную активность и зависели от совокупности экономических и политических предпосылок. Перераспределяющая экономика известна со времен древних централизованных государств, например, дворцового государства на Крите или древнеегипетского государства фараонов ^{[12, p. 55]}. Упоминания о поддержке нуждающихся также встречаются в самых ранних исторических источниках. Прообразы страховых систем могут быть обнаружены в профессиональных объединениях Древней Греции и Древней Индии ^{[30, p. 120]}. В Древнем Риме ^{[9, p. 158]} и Древнем Китае существовали системы субсидирования государством стоимости зерна и пенсии для отставных солдат или чиновников. В Китае существовали приюты для нетрудоспособных ^{[3, с. 335]}, а в Греции врачи могли бесплатно предоставлять услуги нуждающимся ^{[10, p. 8]}. Но системной и всеохватывающей социальная помощь становится благодаря трём авраамическим религиям. Религия была основанием для изменения этоса социальной помощи, которая стала предоставляться не в зависимости от гражданской принадлежности, а в зависимости от нуждаемости получателя ^{[9, p. 158]}. В Римской Империи, после принятия христианства, распространились и получили специализацию известные с эллинистических времён пандохейоны, или странноприимные дома ^{[9, p. 233]}. Их профили были закреплены в законодательстве Византии и включали в себя приюты для сирот, бедных, пожилых и больных. Учреждения для странников стали называться ксенодохиями ^{[43, p. 5]}, это название перешло в Европу, где со временем было вытеснено термином «госпиталь» ^{[43, p. 240]}. Первую больницу в современном смысле слова, то есть специализированное учреждение с профессиональным персоналом, создал святой Василий Великий во второй половине IV века ^{[10, p. 154]}. В исламском мире первая больница была создана в VIII веке, на базе византийского опыта и индийской и греческой медицинской науки ^{[42, p. 37-41]}. В эпоху крестовых походов европейцы познакомились с византийским и исламским опытом, началось массовое создание благотворительных учреждений в Северо-Западной Европе, а термин «госпиталь» получил медицинское значение, в частности, благодаря деятельности ордена госпитальеров ^{[43, p. 34]}. В Византии существовали отдельные благотворительные школы, но по-настоящему массовым бесплатное образование было в еврейских общинах и в исламском мире ^{[26, p. 85-87]}. В еврейской общине действовало несколько благотворительных механизмов: «общий поднос» для ежедневных сборов еды для нуждающихся, «корзина» для еженедельных ^{[9, p. 204-208]}, «песика» для единоразовой адресной помощи ^{[9, p. 221-224]} и фонды «хекдеш» для регулярной поддержки ^{[9, p. 200-204]}, хотя последние в основном финансировали религиозные учреждения. Также среди европейских евреев были распространены братства, занимавшиеся благотворительностью ^{[9, p. 197-198]}. В исламских государствах в Средние Века социальная поддержка была наиболее масштабной и формализованной в мире. Закат, один из столпов ислама, выполнял функцию единого социального налога, и предназначался для помощи перечисленным в Коране категориям получателей, в том числе работающим бедным ^{[7, p. 472-472]}. Хотя сам феномен был известен еще в древней Греции ^{[9, p. 4]}, в Европе только в XX веке трудящиеся бедные стали восприниматься как заслуживающие получатели помощи ^{[14, p. 163-164]}. Как и в еврейской общине и христианских государствах, в исламских странах существовало неформальное адресное подаяние, садака, но садаку могли получать и учреждения. Главным средством для финансирования благотворительных и иных общественных учреждений в исламском мире был фонды «вакф», от слова «останавливать». Собственник «останавливал» владение своим имуществом и передавал его на благотворительные цели, в частности, на финансирование школ ^{[26, p. 2-3]}. Практика целевых пожертвований имущества на благотворительность была известна и в Европе, и в Византии, причём в Византии нередко наиболее активными жертвователями были императоры ^{[10, p. 26]}. Помощь в Европе и Византии была основана на благотворительных пожертвованиях и десятине, часть которой направлялась нуждающимся ^{[10, p. 13]}. У монастырей, церквей происходила раздача еды и одежды ^{[9, p. 4]}, а также на специальных «столах», которые организовывали церкви и муниципальные власти в средневековой Европе ^{[15, p. 27]}. В немецких городах источником для финансирования благотворительных раздач иногда были собиравшие подаяния «сундуки для бедных» ^{[15, p. 21]}. Византийская система социальной поддержки вплоть до XIII века была формализована строже, чем европейская, и в большей степени интегрирована с государственным аппаратом. В Европе создателями благотворительных учреждений могли быть епископы, соборы, ордена, феодалы, города и даже отдельные семьи ^{[43, p. 5-10]}. Правила для работы приютов опирались на законы Юстиниана, и только с XII века в Европе начались попытки регламентирования работы институтов социальной поддержки, а с XV века – их переход в сферу компетенции муниципальных властей ^{[43, p. 307]}.

Основной политикой государства в отношении бедных в Европе были ограничения на попрошайничество, иногда в мягкой форме обязательного получения разрешения на сбор подаяния ^{[15, p. 23]}, чаще всего в виде ограничения на перемещение между городами, а иногда и в жестком виде, например, заключения. Положительная политика государства в отношении бедных в Европе возникает после Реформации, когда государство передало муниципалитетам те функции благотворительности, которые выполняла церковь. В Англии даже сохранилась базовая административная единица, приход. Английские «Законы о бедных», вводившиеся на протяжении XVI века и объединённые в 1601 году, стали первым систематическим законодательством в сфере социальной политики, хотя администрирование и финансирование осуществлялось на местном уровне. Приходские власти должны были оценивать имущество жителей их приходов, и собирать с них взносы на бедных пропорционально этому имуществу ^{[14, p. 38-40]}. Часть средств шла на общежития для нуждающихся, работные дома, которые выполняли отчасти и пенитенциарную функцию, особенно после ужесточения закона о бедных в 1834 году ^{[14, p. 52-53]}.

С XVI века распространяются пенсии – одним из старейших примеров был «Четемский сундук», страховой фонд для моряков на случай нетрудоспособности, расположенный в английском городе Четем. Моряки помещали часть жалования в сундук, запиравшийся на сложный замок, который можно было открыть только тремя ключами одновременно. Ключи хранились у офицеров, и они должны были удостовериться в том, что проситель заслуживает помощи и только потом выдавать средства ^{[22, p. 229]}. В 1673 году вводятся пенсии для моряков французского военного флота ^{[38, p. 126]}, в 1721 – российского, сперва в виде единовременных пособий. Пенсии для чиновников постепенно переходят из разряда адресных жалований в формат устойчивых гарантий. Иногда могло существовать несколько способов финансирования пенсий: из казны, из специальных фондов, как, например, комитета помощи, созданного Александром I, или из особых касс, куда служащие отчисляли часть жалования, как, например, эмеритальных касс, созданных в России во второй половине XIX века по примеру шведских касс для военных XVIII века ^{[1, с. 16-17]}. Негосударственные системы страхования существовали в средневековых гильдиях, а в XIX веке, по мере развития промышленного производства, они стали массовыми. Они предполагали взносы с зарплат с последующими выплатами в случае нетрудоспособности рабочего, его расходов на лечение или помощи его семье в случае его гибели ^{[15, p. 74]}. Страхование постепенно становилось обязательным, лидером были немецкие государства. После объединения Германии Бисмарк вводит законы об обязательном пенсионном страховании, страховании от заболеваний и несчастных случаев ^{[15, p. 103-104]}, которые становятся примером для подражания в таких странах как Франция, Британия, Россия и Япония. В начале XX века обычным становится централизованное перераспределение ресурсов на социальные задачи ^{[14, p. 183]}. Первой в мире системой всеобщего бесплатного здравоохранения стала советская ^{[18, p. 177]}. Британия после Второй мировой существенно трансформировала свою социальную политику по программе, созданной экономистом Уильямом Бевериджем. Вместо страхового принципа, как в Германии, и местного принципа, как в «Законах о бедных», стало использоваться централизованное перераспределение ресурсов с помощью государственных фондов и бюджета ^{[14, p. 273-274]}. По британскому примеру была перестроена советская социальная политика, которая раньше подражала немецкой страховой корпоративной организации ^{[16, p. 41]}. Советская жилищная программа 1960-х была самой массовой в мире ^{[16, p. 142]}, но похожие решения применялись и в более раннее время в Англии ^{[17, p. 161-162]} и Германии ^{[39, p. 109-110]}. В XX веке также распространяются такие типы социальной политики как льготы и пособия.

Для современной системы социальной политики характерно сочетание налогового и страхового финансирования социальных расходов. В Германии и США в основном сохраняются страховые принципы, а в Британии и России большая часть трат оплачивается из бюджетов. Нередко участие в управлении системой социальной политики принимают и игроки тех или иных отраслей. Например, в Германии управление системой здравоохранения фактически осуществляется «Объединённым комитетом», состоящим из представителей страховых фондов, врачей и больниц, и если министерство здравоохранения не оспаривает решения Объединённого комитета, они получают силу закона ^{[8, p. 64]}. В системах, организованных по примеру немецкой, сохраняется полисубъектность социальной политики, проявляющаяся, в частности, в большом разнообразии страховых программ и большом числе игроков на рынке медицинского и пенсионного страхования, как во Франции ^[24]. Разделение полномочий между региональными, муниципальными и общегосударственными властями проистекает из исторических особенностей тех или иных систем. Обычно финансирование здравоохранения и образования делегируется на региональный и местный уровень с последующей передачей средств из общегосударственного бюджета для выравнивания финансовой обеспеченности различных территорий. Иногда территории объединяются для выполнения тех или иных задач в сфере социальной политики. Во многих случаях частный сектор выступает в качестве активного участника социальной поддержки. Во-первых, некоторые функции могут быть делегированы частным компаниям, например, долгосрочный уход, или же частная компания может выступать в качестве подрядчика или поставщика при осуществлении социальных функций государственными органами. Во-вторых, частная компания может осуществлять благотворительную деятельность и собирать или распределять пожертвования. Доля частных компаний сильно различается в зависимости от сложившейся системы. Примером системы с большой ролью частного сектора могут быть США, где 2/3 расходов на здравоохранение ^[20] и ½ пенсионных расходов ^[4] осуществляется из негосударственных источников ^[34]. Примером государственной системы может быть Россия, где роль частного сектора почти незаметна.

Риски в сфере социальной политики возникают во многих точках. Неисполнение социальных обязательств в рамках устойчивой перераспределяющей вертикали государства или феодального хозяйства чревато утратой лояльности подданных. Региональное неравенство в социальных вопросах создает миграционные и сепаратистские угрозы. Экономические и финансовые риски связаны с устойчивостью бюджета, сталкивающегося с постоянным ростом нагрузки. Социальные и политические риски связаны с ростом требований. С демократизацией XIX и особенно XX веков социальная политика стала частью предвыборных обещаний кандидатов. По замечанию американского консервативного мыслителя Ирвинга Кристола, утрата религиозности в США XX века привела к росту запросов избирателей: потеряв бесконечность, люди стали требовать бесконечно много ^{[23, p. 168]}. Главный предмет политического торга – это условия финансирования и предоставления мер социальной поддержки, то есть уровень налогов, сборов и требования к получателям помощи. Наиболее острыми в ходе предвыборных дебатов часто становятся такие темы как пенсионный возраст, формулы расчета пенсий, правила работы пенсионных фондов, уровни страховых взносов, объёмы выплачиваемых пособий, масштабы предлагаемых льгот и категории населения, имеющие право на льготы, пособия по безработице. Из-за старения населения и миграции расходы на социальные программы растут быстрее, чем налоговые или страховые поступления, но, как отмечает Пирсон, социальные программы стали неотъемлемым элементом современного государства, и происходит столкновение непреодолимой силы в виде необходимости сокращать расходы с недвижимым объектом в виде устоявшейся системы социальной поддержки. Рост расходов становится невозможным из-за бюджетных ограничений и демографических факторов, а сокращение воспринимается как политически неприемлемое ^[33]. Попытки сокращения социального государства в 1980-е годы не привели к значимым изменениям: общий объём расходов перестал расти на некоторое время в США и Британии, но затем этот рост продолжился, даже несмотря на попытки внедрения «активирующего» социального государства, как основанного на льготах и налоговых стимулах для работающих граждан, а не прямых выплатах для безработных. Способами разрешения такого противоречия становится повсеместное повышение пенсионного возраста, страховых взносов и ужесточение условий получения льгот и выплат, системы проверки на нуждаемость и принцип «наименьшей приемлемости». Сокращение социальных выплат обычно приводит к их увеличению либо по другим расходным статьям либо через некоторое время из-за политических соображений, и уровень расходов остается или прежним, или увеличивается. Американский неоконсерватизм указывал на интерес администраторов социальных программ как одну из причин роста расходов, но основная причина – «эффект колеи» и институциональная инерция, когда общество скорее склонно соглашаться с ростом налогов, чем с сокращением программ, и используются долговые механизмы для того, чтобы отложить вопрос неустойчивости социальных фондов, а ни одна политическая сила не готова брать на себя ответственность за радикальные реформы ^[32]. Поскольку демографические изменения происходят похожим образом, страны сталкиваются примерно с одинаковыми проблемами: потребителей социальной поддержки становится больше, а налогоплательщиков – меньше, и перенос социальных обязательств через наращивание государственного долга перестает служить защитой от риска, но сам становится риском из-за увеличения долга. Решения при этом могут отличаться. Германия ^{[2, с. 97-98]} и США используют повышение страховых взносов ^[29]. Россия субсидирует дефицит фондов за счёт бюджета ^{[5, с. 542]}. Франция вводит специальные дополнительные взносы для финансирования дефицита существующих фондов ^{[24, p.23-29]}. Британский опыт может считаться наилучшим, поскольку пенсионный фонд Британии в конце 1980-х на некоторое время сумел преодолеть дефицит благодаря изменению модели выплат, но особенность британской пенсионной системе в том, что государственные выплаты сравнительно невелики ^{[19, p. 48]}, а высокий уровень пенсий достигается за счёт пенсионных программ компаний при поддержке государственных льгот. Британия, впрочем, сталкивается с другими рисками, а именно дефицитом доступных услуг: британская система здравоохранения в отличие от европейских и американской бесплатна, но сроки ожидания некоторых процедур могут быть очень продолжительными ^{[14, p. 310]}. Полисубъектность может выступать в качестве укрепляющего систему фактора, как в Германии, благодаря эффективной системе коммуникации между поставщиками услуг и страховыми компаниями, или же усиливать риски, как в США, где обилие игроков не приводит к снижению стоимости, чрезвычайно высокой по сравнению с Европой. Смесь государственных и рыночных решений не всегда гарантирует всеобщее повышение эффективности, примером чего может служить рост дефицита после внедрения рыночных элементов в британской системе здравоохранения в Британии, несмотря на улучшения в архитектуре управления, связанные с расширением свободы выбора для медицинских учреждений ^{[14, p. 312-323]}.

Социальная политика преследовала разные цели в разные эпохи, отражая представления о хрупкости в том или ином экономическом, политическом и этическом контекстах. В древних централизованных государствах основной целью социальной политики было закрепление иерархии посредством предоставления помощи через учреждения вертикали власти. Авраамические религии подчеркивали хрупкость индивида – сироты, вдовы, странника, немощного – призывая к солидарности общины для защиты нуждающихся. Феодальная социальная система средневековой Европы совмещала эти подходы. С одной стороны, бедность воспринималась как данность вследствие фиксированного положения нуждающихся на самом нижнем этаже иерархической системы. С другой, религиозные предписания требовали помогать слабым, помещая, в некотором смысле, слабого как представителя Бога над сильным как исполнителем божественного требования. Государство, впрочем, видело риски в бродяжничестве и преследовало нищих. После Реформации социальная помощь перешла из компетенции церкви в сферу ответственности местных властей, и европейская система поддержки стала приобретать солидаристские черты, изначально присутствовавшие в еврейской и исламской системах. В качестве риска стало восприниматься деморализующее влияние помощи на трудящихся: считалось, что получатель пособий от общины не будет работать. Связанные с индустриализацией колебания в экономике и урбанизация повысили актуальность страховых схем, которые стали распространяться по всей Европе, а к концу XIX века государства стали делать их обязательными. Демократизация и появление массового избирателя вкупе с общим ростом благосостояния и необходимостью стимулирования экономического роста сделали политический торг с помощью пособий и льгот возможным, а распространение социалистической идеологии в XIX веке и коммунистической в XX-м – востребованным. Институционализированный альтруизм социальной поддержки стал неотъемлемым элементом современных обществ, но его сохранение связано со всё возрастающими сложностями. Проблематизация социальной политики зависит от среды, но все страны сталкиваются со старением населения и нередко вынуждены снижать темпы роста расходов на социальные нужды, избегая их прямого сокращения из-за негативных политических последствий. С точки зрения финансирования, различные сочетания налогов, целевых платежей, страховых взносов, добровольных или благотворительных пожертвований не всегда устойчиво обеспечивают наименьшие затраты на предоставление поддержки из-за всё более сложного балансирования интересов и механизмов и нуждаются в постоянной корректировке конфигураций. С точки зрения предоставления услуг, полисубъектность и рыночные механизмы могут содействовать улучшению некоторых аспектов функционирования систем социальной поддержки, но не гарантируют эффективность, как и «активирующая» система льгот. Защита хрупкого общества с помощью социальной политики поэтому требует точной настройки с учётом международного опыта и местной специфики.