Между Гоминьданом и КПК: политика Советского государства в Китае (1918-1927 гг.)

Герасимов Дмитрий Игоревич аспирант, кафедра истории России XX-XXI вв., Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова 119192, Россия, г. Москва, Ломоносовский проспект, 27 к. 4 Gerasimov Dmitrii Igorevich Postgraduate student, Department of Russian History of XX-XXI centuries, Moscow State University 'M. V. Lomonosov' 119192, Russia, Moscow G, Lomonosovsky Prospekt, 27 K. 4 dmitriigerasimovtmb@gmail.com

Постановка проблемы

Тема изучения советско-китайских отношений в 1920-е годы представляет научную значимость и является актуальной. Взаимоотношения Советского и Китайского государств в 1920-е годы позволяют понять истоки и выявить причины одного из важнейших переломных событий мировой истории – Второй мировой войны. В этой связи особую остроту и актуальность приобретает разработка научных сюжетов, связанных с советско-китайскими отношениями в межвоенный период, и в особенности касающихся формирования «дальневосточного узла противоречий».

Хронологические рамки статьи – от установления первых контактов Советского правительства с китайскими революционерами во главе с Сунь Ятсеном – сторонником китайской националистической идеи, и правительством в Кантоне (1918 г.), до начала гражданской войны в Китае (Шанхайский переворот 1927 г.), когда связи Советского государства с Китаем фактически сошли на нет.

Общепринятое мнение о политике Первого Объединенного Фронта (или альянс Гоминьдана и Коммунистической партии Китая) заключается в том, что Коминтерн предложил эту политику в 1921 г., в то же самое время, когда формировалась Коммунистическая партия Китая (далее – КПК). Согласно этой точке зрения, союз между КПК и Гоминьданом окончательно оформился в 1922 г. в результате поездки «доверенного лица» Московского Коминтерна Хенка Сневлита. Однако идея альянса у Советского государства прослеживается в исторических источниках почти за три года до образования КПК. Фактически советская сторона впервые выступила за союз с Сунь Ятсеном летом 1918 г., еще до того, как в Китае появились первые коммунисты.

Коминтерн последовал этому примеру весной 1919 г., более чем за год до образования партии. Наконец, при поддержке Коминтерна в январе 1921 г. Чэнь Дусю – один из основателей и первый Генеральный секретарь КПК, опубликовал в Кантоне статью, в которой высказался за то, чтобы Гоминьдан установил более тесные связи с Коминтерном и предложил политику «Объединенного фронта» для содействия и поддержки КПК. Если брать в расчёт, что политика «Объединенного фронта» была принята до основания КПК, то ее изначальной целью могло стать только объединение большевиков и Сунь Ятсена (1866-1925) – китайского революционера и политического деятеля. Следует отметить, что Сунь Ятсен фактически контролировал южно-китайский город Кантон, который противостоял центральному правительству в Пекине. Таким образом, с точки зрения Советской России союз с Кантоном мог оказаться полезным для другой ее внешнеполитической цели – дипломатических переговоров с Пекином.

Такое понимание проблемы поможет объяснить последующий конфликт и раскол в Объединенном фронте, когда после смерти Сунь Ятсена в 1925 г. руководство Гоминьдана осознало, что они «невольно» продвигали национальные интересы Советского Союза, делая его влияние сильнее, а Китай слабее ^{[1, с. 100]}. Все это определяет актуальность выбранной темы.

Теме советско-китайских отношений в 1920-е гг. посвящен немалое количество научных исследований. Среди современных российских историков следует выделить работы Ю. М. Галеновича ^[2], В. Г. Дацышена ^{[3, с. 51-62]}, А. Д. Воскресенского ^[4], С. Л. Тихвинского ^[5], В. С. Мясникова ^{[6, 7]}, Л. Е. Гришаевой ^{[8, 9]}, А. В. Панцова ^[10] и др., которые обобщили советский опыт изучения вопроса, касающийся социально-экономических и политических аспектов. В работах М. Мейера ^[11], Д. Боудена ^[12], Б. Эллемана ^[1], опираясь, как на российские, так и китайские архивные материалы были заново изучены такие спорные темы, как статус Внешней Монголии, влияние фактора Дальневосточной Республики на советско-китайские переговоры, было пересмотрено значение деклараций заместителя Наркоминдел РСФСР Л. М. Карахана.

Новизна исследования состоит в том, что автор на основе опубликованных источников и новых архивных материалов РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории) рассматривает малоизученные в российской историографии вопросы, такие как роль Коминтерна в советско-китайских переговорах 1918-1924 гг., столкновение геополитических целей НКИД Советского государства и идеологических задач Коминтерна на примере статуса Внешней Монголии, и таким образом проводит глубокий анализ политики Советского государства в Китае на фоне существовавших там внутренних противоречий между основными политическими силами – Коммунистической партией Китая и Гоминьданом – партией национальной буржуазии.

В статье показано, как Советское государство проводило двойственную политику, поддерживая то КПК, то Гоминьдан, объединяя их в «единый фронт», или сталкивая между собой, чтобы направить китайское общественное мнение против Пекинского правительства в зависимости от того, кто находился у власти в Китае, и в результате получить больший внешнеполитический контроль над Китаем. Советскому государству был невыгоден внутрикитайский политический раскол между Гоминьданом и КПК, поскольку только совместными усилиями всех заинтересованных сторон можно было бороться против экспансионистской политики милитаристской Японии.

Истоки создания Первого Объединенного фронта в Китае

Синьхайская революция 1911 г. и формальное отречение Пу И – последнего императора из династии Цин в феврале 1912 г. создали почву для создания Первого Объединенного фронта, поскольку революция привела к созданию оппозиционного правительства в Кантоне под руководством Сунь Ятсена. Уже в ноябре 1911 г. была направлена секретная телеграмма из царской российской миссии в Пекине. Эта секретная телеграмма предполагала, что в конфликте между этим оппозиционным правительством и центральным правительством Китая в Пекине союзником России будет Кантон. Обоснование этого предположения было простым: существовавшие ранее разногласия по поводу Внешней Монголии и КВЖД исключали более тесные связи с консервативным прояпонским Пекинским правительством, в то время как у России не было никаких территориальных конфликтов с Южным Китаем, что делало полезным союз с Кантоном против Пекинского правительства. Геополитические интересы России не изменились и после революции 1917 г., как и кадры, представлявшие внешнеполитическое ведомство ^{[13, c. 50]}.

Пекинское правительство ориентировалось в своей политике на Японию, поэтому его поддержка противоречила геополитическим интересам России. С Японией у России существовали острые территориально-политические противоречия еще со времен проигранной ею русско-японской войны 1904-1905 гг. Вместе с тем, очевидна преемственность внешнеполитической линии царской и большевистской России в Китае. Она ясно прослеживается, начиная с 1 августа 1918 г., когда Нарком иностранных дел Советского государства Г. В. Чичерин направил письмо Сунь Ятсену, в котором он отмечал схожесть целей русской и китайской революций и выражал надежды на улучшение отношений между Советской Россией и Кантонским правительством ^{[14, c. 39]}.

Советский Нарком иностранных дел Г. В. Чичерин даже обратился к Сунь Ятсену за помощью против капиталистических правительств, пытавшихся задушить русскую революцию ^{[14, c. 40]}. Особо отметим, что в августе 1918 г. китайских коммунистов просто не было. Первым признанным сторонником большевиков в Китае был китайский революционер Ли Дачжао. Американский историк, специалист по истории Китая Морис Мейснер отмечал, что «к середине 1918 г. Ли был душой и сердцем предан Октябрьской революции, его труды не дают никаких оснований предполагать, что он начал серьезно рассматривать марксистскую идеологию» ^{[15, c. 67, c. 72]}. Только в ноябре 1918 г., через четыре месяца после письма Г. В. Чичерина, Ли Дачжао опубликовал первую статью в марксистском ключе. Даже приезд Мао Цзэдуна в сентябре 1918 г. в Пекинский университет для изучения марксизма под руководством Ли Дачжао произошел только через месяц после письма Г. В. Чичерина. Таким образом, на ранних стадиях развития советско-китайских отношений Советское правительство не ставило задачу создания единого фронта между КПК и Гоминьданом. Союз мог существовать лишь между Советской Россией и Южным правительством Сунь Ятсена.

Письмо заместителя Наркома иностранных дел РСФСР Л. М. Карахана от 4 декабря 1918 г., направленное Всероссийской чрезвычайной комиссии и совдепам, подтверждает, что предложение Г. В. Чичерина заключить союз с Сунь Ятсеном никак не зависело от существования КПК ^{[14, c. 42-43]}.

Эти документы свидетельствуют о том, что к 1918 г. Советское правительство уже было заинтересовано в объединении с оппозиционным правительством Сунь Ятсена в Кантоне. Это предложение было созвучно с предложением царского российского консульства в 1911 г. заключить союз с Кантоном против Пекина, план которого был прерван Первой мировой войной 1914-1918 гг. Таким образом, ранний этап политики Объединенного фронта не мог включать китайских коммунистов в качестве союзников, тем более в качестве равноправных членов Объединенного фронта ^{[10, c. 102]}, поскольку они были еще крайне слабы как в политическом, так и в военном отношении.

Советское правительство ясно осознавало преемственность собственных геополитических государственных интересов с интересами Российской империи, но в то же время делало ставку на продвижение мировой революции в Азии с опорой на китайских коммунистов. С августа 1918 г., когда Г. В. Чичерин направил свое первое письмо Сунь Ятсену, формирование альянса с китайскими революционерами с целью вовлечения их в единый антиимпериалистический союз против капиталистических держав, составляло важнейшую часть дальневосточной стратегии большевиков. Этому были и объективные причины. В то время как в июле 1921 г. КПК насчитывала всего 56 членов, Гоминьдан уже претендовал на членство свыше 200 000 человек ^{[10, c. 102]}. К тому же члены Гоминьдана были сильнее в военно-организационном отношении и пользовались поддержкой населения. Советское правительство стремилось объединить основные политические силы Китая с тем, чтобы обе стороны могли сосредоточиться в борьбе против японских захватчиков, экспансионистские устремления которых также угрожали и Советскому государству.

Впоследствии, летом 1919 г., в брошюре, написанной советским чиновником В. Д. Виленским-Сибиряковым, говорилось, что революционный пожар в Южном Китае неизбежно должен переместиться на Север. Тогда революционная Россия найдет в лице Китая надежного союзника против империалистических хищников ^{[16, c. 12]}.

Советское правительство было даже готово выделить собственные скудные ресурсы (экономическое положение СССР после Гражданской войны было катастрофическим) на подготовку и финансирование китайских революционеров. В августе 1919 г. Л. Д. Троцкий – председатель Революционного Военного Совета, направил в Центральный комитет большевистской партии секретное коммюнике, в котором подчеркивалось значение азиатских революций. Чтобы помочь зарождающемуся революционному движению, Л. Д. Троцкий даже предложил построить специальную революционную академию на Урале или в Туркестане, чтобы обеспечить все необходимые условия – подготовка лингвистов, переводческие подразделения, теоретическая закалка ^{[17, c. 145-149]}.

Эти заявления В. Д. Виленского-Сибирякова и Л. Д. Троцкого в 1919 г. – первые признаки того, что вскоре стало одной из важнейших внешнеполитических инициатив большевиков в 1920-е-годы: активное внедрение антиимпериалистических идей во всей Азии, обучение и финансирование революционеров «на местах». И при всём при этом, вовсе не обязательно, чтобы эти революционеры были коммунистами или хотя бы были знакомы с проблематикой марксизма. Представители Коминтерна впоследствии вели переговоры с большим числом «новоиспечённых» революционеров, имевших контакт с Сунь Ятсеном. Это свидетельствует о том, что Советское правительство надеялось, что Сунь Ятсен станет главным советским ставленником в Китае.

Прежде чем создать единый антиимпериалистический фронт во главе с Сунь Ятсеном, большевикам необходимо было найти в Китае своих сторонников, готовых выступить посредниками. Еще до официального создания КПК в июле 1921 г. Чэнь Дусю играл важную роль в оказании помощи коминтерновским чиновникам. К его заслугам можно отнести установление прочной связи между Сунь Ятсеном и Гоминьданом. Эти ранние попытки заключить союз Советской России с правительством в Кантоне показывают, что большевики продвигали идею создания Объединенного фронта не в интересах КПК, как позднее утверждала коминтерновская пропаганда, а в своих собственных. Однако тесному сотрудничеству зачастую мешала географическая удалённость Южного Китая ^{[18, c. 299]}.

26 марта 1920 г. в китайское консульство во Владивостоке прибыл член дальневосточного секретариата Коминтерна – Г. Н. Войтинский, в тот же день, когда был издан первый манифест Л. М. Карахана, обещавший скинуть все «царские оковы», которые мешали развитию равноправных советско-китайских отношений. Своевременная публикация манифеста была явно направлена на то, чтобы помочь Г. Н. Войтинскому идеологически «подковать» симпатизирующих ему китайских интеллектуалов для проведения политики «Объединенного фронта». Миссия Г. Д. Войтинского состояла не только в том, чтобы распространять революционные идеи в Китае, но и в том, чтобы создать просоветское китайское правительство.

Усилия Чэнь Дусю по развитию более тесного сотрудничества между Кантонским правительством и Москвой представляли собой важный шаг на пути формирования Объединенного фронта. 28 августа 1921 г. Сунь Ятсен написал Г. В. Чичерину письмо, в котором выражал интерес к идее создания Объединенного фронта ^{[18, c. 300]}. Советское правительство теперь было ближе к выполнению поставленной в 1918 г. цели – созданию союза с Сунь Ятсеном. Чем значительнее становилось влияние Сунь Ятсена и его партии, тем выше была вероятность того, что революционные настроения смогут расползтись по всему Китаю. Поэтому мы можем предположить, что активная политика Коминтерна по созданию Объединенного фронта была задумана не только как прямой удар по капитализму, но и как средство усиления влияния СССР во всем Китае.

Хотя в публикациях Коминтерна подчеркивалось значение Объединенного фронта в борьбе Китая против капиталистических стран, в них также присутствовала важная дипломатическая составляющая, не представленная ни российской, ни китайской общественности. Как явствует из письма Советского посланника в Китае А.А. Иоффе к Марингу (один из основателей Коммунистической партии Китая) от 18 сентября 1922 г., Советское правительство надеялось, что Объединенный фронт побудит Сунь Ятсена активизировать внешнюю политику и вмешаться в дела центрального правительства в Пекине ^{[19, л. 12-13]}. В том же письме А.А. Иоффе даже призвал Маринга заручиться помощью Сунь Ятсена в продолжающихся переговорах Москвы с Пекинским правительством ^{[19, л. 12]}.

Одним из главных мотивов формирования объединенного фронта Коминтерна было стремление направить китайское общественное мнение в поддержку советских дипломатов в Пекине, и это было далеко не случайно.

В Китае общественное мнение могло влиять на политические решения. Так, еще в XIX веке Цы Си (вдовствующая императрица Китая до 1908 г.) для проведения реформ использовала общественный гнев, чтобы «ругать власть», после чего принимались «спасительные» реформы. Во время республиканского периода (1912-1949 гг.) это стало еще более востребованным. В частности, волна недовольств во время советско-китайских переговоров в 1924 г. была направлена против Пекина и в поддержку внешнеполитических целей Советского Союза.

Сунь Ятсен изменил свою позицию в результате формирования Объединенного фронта с СССР. В начале 1920-х гг. Сунь Ятсен пытался добиться финансирования и признания со стороны США, Великобритании и Японии. Все эти страны отказались, объяснив это тем, что они продолжают признавать центральное правительство в Пекине, а финансирование Кантонского правительства лишь помешает объединению Китая ^{[20, c. 56]}. Союз с Советской Россией был возможен только при том условии, что Южно-китайское правительство будет целиком и полностью поддерживать внешнеполитические цели Советской России, включая вопрос о Внешней Монголии. Так, в беседе с представителем советской дипломатической миссии А. А. Иоффе, которая состоялась 27 января 1923 г. в Шанхае, (осенью 1922 г. Сунь Ятсен был изгнан из Кантона и поселился в Шанхае). Сунь Ятсен заявил, что эвакуация русских войск из Внешней Монголии не соответствует внешнеполитическим интересам Китая ^{[14, c. 65]}.

Это заявление предоставило советским дипломатам важнейшие рычаги влияния на официальное Пекинское правительство, поскольку они теперь могли угрожать открыть советско-китайские дипломатические отношения с «дружественным Кантонским правительством».

Сунь Ятсен, возможно, рассчитывал, что сможет объединить китайское общественное мнение против Пекинского правительства и тем самым оказать давление на США и другие иностранные державы, ведь если Пекинское правительство не легитимно, то мировые державы должны были бы признать Кантонскую республику. Когда же попытки использовать союз с большевиками в качестве рычага для давления на капиталистический мир потерпели неудачу, у Сунь Ятсена не было иного выхода, кроме как укреплять свои связи с СССР. Анализ исторических источников показывает, что в обмен на свою поддержку Сунь Ятсен требовал советских «специалистов» военных и политических советников, оружие и боеприпасы, а также финансирование ^{[10, c. 116-117]}.

По нашему мнению, Сунь Ятсен хотел получить сначала советскую помощь, а союз с китайскими коммунистами был вынужденной уступкой. Политическое значение КПК определялось наличием прочных связей с СССР и Коминтерном ^{[20, c. 55]}. В результате с 1923 по 1927 годы КПК была промежуточным звеном, тем самым посредником между Гоминьданом и Советским Союзом, но, когда и Гоминьдан, и СССР выполнят свои внешнеполитические задачи, КПК станет «третьим лишним» и это приведет к обрыву официальных дипломатических отношений межу Китаем и Советским Союзом.

М.М. Бородин – политический советник ЦИК в Китае и один из организаторов концепции «Первого Объединенного фронта», прибыл в Кантон в октябре 1923 г. с письмом от официального представителя СССР на дипломатических переговорах в Пекине Л.М. Карахана. В этом письме Л. М. Карахан просил Сунь Ятсена поддержать усилия Советского Союза по установлению дипломатических отношений с Пекинским правительством ^{[14, c. 66]}.

Сунь Ятсен не мог остаться довольным уже самим фактом переговоров, поскольку они подразумевали, что именно Пекинское правительство, а не правительство в Кантоне, являлось законным правительством Китая. Но М. М. Бородин убедил главу Гоминьдана, что признание Пекином Советского Союза «развяжет руки» Коминтерну и даст большую свободу в деле оказания помощи Гоминьдану, т.к. советские советники будут беспрепятственно приезжать в Китай ^{[10, c. 123]}.

В результате усилий М. М. Бородина Гоминьдан созвал партийный съезд и 23 января 1924 г. принял свою первую внешнеполитическую программу. Советское правительство сразу же отреагировало на это событие и выслало поздравительную телеграмму ^{[14, c. 77]}. Поддержка Гоминьдана в советско-китайских переговорах в конечном счете помогла советским дипломатам сохранить контроль над Внешней Монголией, восстановить контроль над КВЖД. Интересно, но получается, что к 1925 г. Советский Союз смог вернуть себе почти все «империалистические привилегии и уступки», от которых отказывался в 1919 и 1920 годы.

После подписания 31 мая 1924 г. советско-китайского договора китайское общественное мнение полностью поддерживало Советский Союз. Советские чиновники быстро осудили капиталистические страны за то, что они не копируют внешне дружественные отношения Советского Союза с Китаем. Возможно, эти советские победы дались бы труднее или вовсе не случились, если бы не поддержка Сунь Ятсена [18 c. 742].

Таким образом:

1) С 1918 по 1925 гг. мы наблюдаем эволюцию внешней политики Советского правительства в отношении Китая: от союза с Сунь Ятсеном и правительством в Кантоне до создания Первого Объединенного фронта под постоянным контролем и руководством НКИД СССР. При этом Коминтерн принимает самое непосредственное участие в создании КПК в качестве посредника в советско-китайских переговорах и даже активно финансирует её, чтобы впоследствии объединить две партии, достигая таким образом своих внешнеполитических целей.

2) Проведенное нами исследование показывает, что в советско-китайских отношениях в 1920-е гг. идеология была лишь «оберткой», «красным фантиком», который был призван прикрывать национальные и геополитические интересы Советского государства – создание КПК, помощь Гоминьдану, распространение марксистско-ленинских принципов среди китайского общества, наконец, создание Первого Объединенного фронта. Все это отвечало скорее национально-государственным интересам нежели идеологическим.

3) Решение Сунь Ятсена предоставить советскому руководству свою общественную поддержку против международно-признанного правительства Китая в Пекине в конечном итоге приведет к ослаблению Китая и расширению влияния СССР. Вместе с тем, хотя надежды большевиков на социалистическую революцию в Китае рухнут вместе с развалом шаткого союза между КПК и Гоминьданом, некоторые идеологические «ростки» глубоко уйдут в почву и впоследствии «расцветут» в качественно новой революционной программе, но уже в 1940-х гг.

4) В вопросе о статусе Монголии, ее территориальной целостности и в вопросе о КВЖД Советский Союз переиграл Китай, создав тем самым необходимый военно-политический плацдарм для выстраивания внешней политики в Китае и военно-политического соперничества с Японией в Маньчжурии, правда уже в 1930-е гг.

Советская внешняя политика и Коммунистическая партия Китая

С 1921 по 1927 гг. КПК поддерживала советские усилия по возобновлению условий договоров, заключенных ещё царской Россией. Тесная координация политики Коминтерна и Народного комиссариата иностранных дел в Китае в 1920-е гг. поражает своей слаженностью и выдержанностью. Известный американский историк А. Улам даже сравнил внешнеполитическую деятельность СССР в Китае с «акробатом, жонглирующим несколькими мячами в воздухе» ^{[21, c. 344]}.

Вскоре после того, как Маринг – секретарь Коммунистического интернационала по делам колоний Дальнего Востока, прибыл в Китай в апреле 1921 г., он вывел политику Объединенного фронта на новый важный этап, создавая новую политическую силу – КПК, которая, как нам уже известно, вместе с партией Гоминьдан, образует впоследствии сильный политический альянс.

В августе 1922 г. Г. Н. Войтинский отправил в ЦК ПК письмо с чёткими указаниями дальнейших действий. Г. Н. Войтинский советовал молодым «братьям по партии» правильно участвовать в политической борьбе, укреплять и расширять коммунистические организации, откликаться на все имеющие политическое значение события в стране. Перед Китаем, по словам Г. Н. Войтинского, стояло как минимум две задачи – уничтожение дуцзюната (правление военных губернаторов) и решение проблемы территориального федеративного устройства Китая ^{[22, c. 113]}.

КПК становилась сильной политической организацией и готова была сама возглавить Объединенный фронт в целях борьбы с милитаристскими режимами в Северном и Центральном Китае, но Коминтерн настоял на том, чтобы главную роль в этом союзе играла партия Гоминьдан. Возможно, на это решение оказал влияние Сунь Ятсен, отношения с которым Советское правительство не желало портить, т. к. понимало, что его авторитет поможет решить другие внешнеполитические вопросы. В августе 1922 гг. КПК было приказано войти в союз, возглавляемый Гоминьданом.

12 января 1923 г. Коминтерн направил в Китай телеграмму, в которой излагались резолюции четвертого конгресса Коминтерна о политике Объединенного фронта. Хотя дискуссия была жаркой, и многие делегаты все еще выступали против тесных отношений китайских коммунистов с Сунь Ятсеном, съезд в конце концов согласился с тем, что Объединенный фронт должен быть реализован, признав, что Гоминьдан – единственная серьезная национально-революционная организация в Китае ^{[22, c. 172-173]}.

Таким образом, эти быстрые изменения показывают, что еще в 1921 г. КПК считала себя лидером китайской революции, но к июлю 1922 г. ей была отведена второстепенная роль, поскольку только Коминтерн и стоявшее за ним советское руководство могло решать, кому возглавлять создаваемое ими оружие. По сути, в 1921-1924 гг. КПК была лишь игрушкой в руках советской дипломатии. Советское руководство «горячо переживало» проблемы раздробленности Китая и всячески старалось поддержать намерения и желания КПК, пока это соответствовало внешнеполитической линии СССР. В этом не было ничего нового, это было логичное продолжение политики поддержки Гоминьдана, впервые предложенное еще Л. М. Караханом в 1918 г. Это можно проследить на примере вопроса автономии Внешней Монголии.

В рамках усилий советского руководства по продлению условий договора 1915 г. о предоставлении Внешней Монголии автономии, КПК публично поддерживала неравноправные договоры России в статьях на китайском языке, опубликованных в ее официальных газетах, таких как «Авангард». КПК помогала советским дипломатам, наивно полагая, что после успеха коммунистической революции в Китае регион внешней Монголии будет возвращена Китаю.

Сразу же после подписания 31 мая 1924 г. советско-китайского договора Чэнь Дусю написал статью, в которой назвал людей, последовательно выступавших против автономии Внешней Монголии, недальновидными. Чэнь Дусю объяснял это тем, что незначительная уступка Советскому Союзу не повредит Китаю, а наоборот позволит в союзе с СССР выстроить самостоятельную внешнюю политику.

Даже после того, как Коминтерн приказал КПК присоединиться к Гоминьдану, внутри КПК споры по этому решению продолжалась. Потребовалось некоторое время, чтобы решение Коминтерна было полностью принято. То, что СССР считал «целесообразным», китайские коммунисты считали, если не «концом света», то концом своей независимой политической деятельности и, надо признать, у них на это были все основания. Но поскольку КПК была членом Коминтерна, она была обязана следовать решениям этой организации, и китайские коммунисты неохотно вступали в Гоминьдан как частные лица.

Первый съезд Гоминьдана в январе 1924 г. призвал к строгой партийной дисциплине, интенсивному пропагандистскому наступлению, введению социальных гарантий, уравнению земель по аграрной реформе 1924 г., государственному контролю над капиталом и монополистическими отраслями промышленности, созданию армии для отражения нападений как внутри страны, так и на внешних границах ^[23].

Съезд передал всю верховную власть в руки национального конгресса Гоминьдана, сделав Сунь Ятсена пожизненным президентом партии и предоставив ему право вето на резолюции национального конгресса и Центрального Исполнительного Комитета. Особо подчеркнём, что решение наделить Сунь Ятсена правом вето, а не требовать от него согласия на любое решение, также имело значительные последствия. Ведь по мере увеличения рабочей нагрузки Сунь Ятсена все больше и больше партийных решений принималось на более низких уровнях, что позволяло коммунистам чувствовать себя значительно увереннее, чем они могли ожидать. Впоследствии это станет одной из причин раскола Первого Объединенного фронта и приведет к провалу политики Коминтерна.

В июле 1924 г. Чэнь Дусю в письме к Г. Н. Войтинскому сообщал о нарастающей напряженности между левыми и правыми фракциями Гоминьдана ^{[22, c. 458]}. Несмотря на все трудности, которые начинали возникать внутри партии Гоминьдан, у советского руководства все ещё теплилась надежда на создание левого крыла – «бомбы замедленного действия», которая, во-первых, не позволила бы Гоминьдану прибрать всю власть к своим рукам и как следствие отказаться от «братской коммунистической помощи», и во-вторых, позволила бы проводить политику «разделяй и властвуй». По этим причинам 18 июля 1924 г. М. М. Бородин направляет из Кантона письмо представителю КПК Цюй Цюбо, в котором настаивает на организации левого крыла Гоминьдана ^{[24, л. 5]}.

Революционная интенсификация в Китае была частью постепенного смещения тактики Советской России из Европы в Азию, поскольку Советское правительство начало осознавать, что местом следующего мирового конфликта может стать Дальний Восток. Безусловно, отправной точкой внутриполитического кризиса в Китае и вместе с тем вынужденного поворота внешней политики СССР следует считать год смерти Сунь Ятсена, 12 марта 1925 г. Оказалось, что слишком много зависело от авторитета китайского вождя – он являлся неким символом революционной борьбы как для Гоминьдана, так и для КПК. Коминтерн больше не мог удерживать хрупкий союз двух партий, что рано или поздно привело бы к расколу и постепенной потере влияния СССР в Китае. С одной стороны, смерть Сунь Ятсена грозила разрушить союз Гоминьдана с КПК, но с другой развязывала руки Коминтерну, который получил долгожданную возможность решительно повернуть Гоминьдан против влияния иностранных держав в Китае.

Оказав помощь в организации, финансировании и руководстве революционным движением Гоминьдана в Китае, советское руководство имело большие шансы полностью втянуть Китай в советский лагерь. Особенно важно было продвигать китайскую революцию из-за протяженной китайско-советской границы: если бы Китай присоединился к социалистическому лагерю, это увеличило бы размеры советского блока на четыреста миллионов человек. Коминтерн временно поддерживал ведущую роль Гоминьдана в Китайской национальной революции, но затем явно надеялся осуществить социалистическую революцию в Китае под руководством рабочего движения и силами КПК.

К маю 1925 г. и Коминтерн, и Наркоминдел СССР были готовы вывести китайскую революцию на новый уровень активности. В середине мая смерть бастующего китайского рабочего вызвала «движение тридцатого мая». Только после этих инцидентов революционное движение Гоминьдана стало по-настоящему заметным. С подъемом Гоминьдана КПК также вырос с 1000 членов в январе 1925 г., до 30 тыс. в июле 1926 г., а затем удвоился до максимума − 57900 членов весной 1927 г.

Когда в СССР распространились слухи о демонстрациях тридцатого мая в Китае, Г. Е. Зиновьев немедленно опубликовал статью, в которой назвал Китай самым важным участником колониальных революционных движений ^[25]. Пекинское правительство в связи с этими событиями направило ноту, в которой говорилось, что ситуация очень напряженная ^[26].

Лозунги с требованием отмены капиталистами неравноправных договоров и экстерриториальности были особенно важны для стратегии Коминтерна в Китае, так как подчеркивалось, что главная надежда Востока – это позиция СССР по данному вопросу ^[26].

События в Азии были настолько важны для СССР, что они приобрели приоритетное значение по сравнению с революционными событиями в Европе, где идею мировой революции осуществить не удалось. Как заявлял Зиновьев, Азия представлялась теперь особенно важным регионом. В то время как Великобритания оказалась «обездвиженной» Гонконгской забастовкой, росло влияние другого мирового лидера – Соединенных Штатов Америки. Отсюда следовало, что Советский Союз должен отстаивать в Азии свои собственные внешнеполитические интересы.

Таким образом:

1) За время сотрудничества с Гоминьданом и с Советским Союзом, а также активного участия в массовом антиимпериалистическом движении, организуя классовые выступления рабочих и крестьян, КПК приобрела ценный опыт работы в массах и сформировалась организационно и политически.

2) Во многом благодаря советскому опыту, а также легальной деятельности, КПК достигла больших успехов, чем Гоминьдан, прежде всего в области партийного строительства, в организационной и пропагандистской работе, как внутри Гоминьдана, так и вне его.

3) Помощь ВКП(б) и Коминтерна, включая финансовую поддержку и обучение революционных кадров в высших учебных заведениях СССР, способствовала становлению КПК как политической партии ^{[27, с. 72-79]}.

Крах политики Первого Объединенного фронта

При поддержке И. В. Сталина и Н. И. Бухарина, а также в противовес Л. Д. Троцкому и Г. Е. Зиновьеву, Северная экспедиция КПК началась летом 1926 г. К концу осени армия двинулась на север к реке Янцзы, взяла важный в стратегическом отношении город Ухань и осадила Шанхай. Столкнувшись с быстро ухудшающимся положением в Китае, Министерство иностранных дел Великобритании 30 сентября 1926 г. выпустило заявление, в котором предупреждало, что Великобритания готова защищать свои интересы в Китае «от пиратов и грабителей» ^[28].

Великобритания пыталась убедить Соединенные Штаты вмешаться в ситуацию в Китае, но ее усилия ни к чему не привели, поскольку США до поры до времени твердо придерживались политики «изоляционизма». Убежденный в моральной правильности притязаний Китая на равное обращение, Государственный секретарь США Келлог телеграфировал в американское консульство в Пекине 29 ноября 1926 г. заявление, в котором он отклонил просьбу об использовании американских военно-морских сил для защиты иностранной таможни в Ханькоу от нападения ^{[29, c. 10]}.

В течение 1926 и 1927 гг. Коминтерн заявлял, что революция в Китае обещает расширить мировую революцию в Азии и нанесет капитализму смертельный удар. Об особом интересе Советского Союза к Китаю лучше всего можно судить по огромному количеству материалов, посвященных будущему китайской революции: например, в 1927 г. тридцать одна из пятидесяти одной редакционной статьи, опубликованной в «Коммунистическом Интернационале», была посвящена Китаю.

10 декабря 1926 г. ведущая редакция Коммунистического Интернационала призывала к началу «новой фазы» революции в Китае, в которой «борьба за гегемонию между пролетариатом и буржуазией определит дальнейшее направление революции» ^{[22, c. 87]}.

Особо подчеркнем, что успех так называемой «северной экспедиции» привел к долгожданному признанию иностранными державами партии Гоминьдан. С началом дипломатических переговоров между Гоминьданом и британскими переговорщиками в 1926 г. и заключенным в начале 1927 г. Гоминьдано-британским соглашением была достигнута главная цель, которая в свое время изначально побудила Сунь Ятсена присоединиться к Первому Объединенному фронту. С точки зрения Гоминьдана, политика единого фронта, а вместе с ней и КПК, теперь были ненужными компонентами, механизмами в громадной бюрократической машине, без которых вполне можно было прожить.

Цель КПК состояла в том, чтобы взять под контроль китайскую националистическую революцию и превратить ее в социалистическую революцию. Но 7 марта 1927 г. Чан Кайши, возглавивший партию Гоминьдан после смерти Сунь Ятсена, выступил с речью, в которой ясно дал понять советскому руководству, что оно не должно пытаться взять под контроль китайскую революцию, и уже 18 апреля 1927 г. Чан Кайши установил новое правительство в Нанкине под контролем Гоминьдана. С окончанием Объединенного фронта советские военные советники были вынуждены уехать в СССР.

25 апреля 1927 г. советский военачальник К. Е. Ворошилов доложил, что Красная Армия очень слаба, особенно в современном тяжелом техническом оснащении, авиация малочисленна и зависима от иностранной промышленности и ресурсов.

Фактически, военная слабость Советского Союза означала, что он не мог позволить себе активно вмешиваться в дела Китая. Отказавшись прийти на помощь своим коммунистическим союзникам в Китае, Советское правительство обрекло КПК на одностороннюю борьбу против Гоминьдана, борьбу, которую китайские коммунисты неоднократно предлагали Коминтерну с 1921 по 1927 год, но каждый раз получали отказ, как в идеологическом смысле, так и в материальном. Как только это стало необходимостью, СССР отвернулся от Китая, предпочтя государственные интересы своим заверениям в прессе, и тем более идеологическим положениям и доктринам.

В том же месяце после пекинского рейда на советское посольство последовала чистка против коммунистов в Шанхае, который уже был оккупирован войсками Гоминьдана под командованием Чан Кайши (руководитель Гоминьдана с 1925 г.). Решительная установка Сталина на то, чтобы избежать открытого разрыва с националистическим правительством, была осуждена Троцким как «меньшевистская политика» союза с Чан Кайши и Ван Цзинвэйем ^{[11, c. 265-293]}.

Л. М. Карахан, который благодаря выработанному доверию и личным дружественным отношениям с Г. В. Чичериным и И. В. Сталиным, обладал некоторой самостоятельностью в работе НКИД и мог транслировать указания партии и конструировать советско-китайские отношения в 1923-1926 гг., был отозван в Москву и в Китай больше не возвращался. Тем временем, в столь запутанной, сложной ситуации СССР по личному указанию И. В. Сталина берет курс на образование независимых советских режимов в Китае путем восстаний представителей КПК. Для приведения этого плана в жизнь он направил в Китай «профессиональных коммунистов», члена Коминтерна – Г. Неймана и советского партийного работника В. В. Ломинадзе. На «совещании 7-го августа» 1927 г. под руководством В. В. Ломинадзе китайские коммунисты приняли текст «открытого письма» ко всем членам партии, в котором защищали сталинскую «Резолюцию о Китае», которая была утверждена на 8-м пленуме Исполкома Коминтерна. Эта Резолюция от 20 мая 1927 г. ставила главной целью достижения социализма любыми, в том числе и вооруженными методами ^{[30, c. 731]}.

Попыткой компартии Китая создать новую территориальную базу революции, сохранить и сплотить вокруг себя вооруженные силы бывшей национально - революционной армии, оставшиеся верными резолюции ^{[31, c. 18]}, привели к неудачному Наньчанскому восстанию.

Несмотря на провалившееся восстание в Наньчане, Коминтерн направил директиву членам КПК, в которой указывалось организовать городское восстание в Кантоне. Руководство восстанием должен был осуществлять немецкий революционер Г. Нейман. Стоит отметить, что восстание в Кантоне, в отличие от некоторых других городов, хоть и было организовано КПК по руководству Москвы, однако почва для этого восстания уже была подготовлена по нескольким причинам:

1) Кантон уже в 1926-1927 гг. стал одним из очагов непрекращающихся стачек пролетариата (стачки моряков, шоферов, почтовиков, телеграфистов) ^{[31, c. 14]}.

2) В Кантоне, достаточно крупном городе Южного Китая, кроме сотен тысяч кантонских рабочих еще находились десятки тысяч рабочих из Гонконга.

3) Город обладал достаточной развёрнутой профсоюзной системой.

4) 19 октября 1929 г. были разогнаны рабочие демонстрации, организация которых была никак не связана с Коминтерном и КПК.

5) Кантонскому восстанию благоприятствовал раскол, происходивший в лагере Гоминьдана. В этот период во всем Китае происходили стычки различных милитаристских объединений. А в самом Кантоне и во всей Гуандунской провинции также образовывались противоборствующие блоки.

7 ноября 1927 г. Гуандунский комитет компартии выносит решение ѳ подготовке кантонского восстания. Главным лозунгом восставших стали слова «Вся власть советам». Появляется манифест о вооруженном восстании ^{[32, c. 59-61]}. Была организована краевая гвардия. Нелегально создается Ревком.

Восстание началось в ночь на 11 декабря 1927 г., по заранее составленному плану. Вместе с рабочими отрядами красной гвардии, нелегально созданными Кантонским комитетом коммунистической партии, выступил учебный полк. Вооружение восставших было скудным. В момент восстания по намеченному заранее плану красная гвардия, разделенная на семь отрядов, заняла отдельные участки города. Отряды почтовиков, моряков, строителей захватывали намеченные пункты. Заранее был мобилизован весь транспорт. Автомобили сыграли огромную роль в восстании, на них происходила переброска частей. В первые же часы восстания из тюрьмы было освобождено свыше 2 тысяч политических заключенных, которые влились в ряды восставших. Рабочие отряды заняли почту, радиотелеграфную станцию, казармы, центральное помещение полиции и полицейские участки, помещение провинциального комитета Гоминдана и все важнейшие в военном отношении пункты города. В 5 часов утра в Кантоне была официально объявлено установление революционной коммунистической власти ^{[33, c. 16]}.

Руководство восстанием осуществлялось из стен советского консульства, а принимал в нем участие учебный полк армии 2-го фронта. Этот полк был сформирован из курсантов Уханьской военно-политической школы и учащихся курсов крестьянского движения. Среди них было много коммунистов и комсомольцев. Их лозунги «хлеб – рабочим», «земля – крестьянам» были позаимствованы из арсенала большевистской революции. Кроме того, у них имелся «Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов». 13 декабря 1927 г. войска Гоминьдана под командованием Ли Фулиня форсировали реку, ворвались в Кантон из Хэнани. Срочно был развернут и направлен в Кантон 4-й корпус под командованием Сюэ Юэ. Не продержавшись и трех дней, коммуна пала, а восставшие были жестко наказаны». Восстание провалилось сразу по нескольким причинам:

Объективные причины:

1) Несмотря на уверения некоторых советских историков и заявления официальных партийных лиц Китая, китайский пролетариат был разобщен, крайне малочислен и действовал достаточно локально. Во многом это была вина Совета рабочих депутатов, не сумевшего объединить разрозненные группы.

2) Кантонские и гонконгские рабочие практически не взаимодействовали друг с другом.

3) Армия Гоминьдана значительно превосходила восставших, как по силе, так и по организации. Практически все военачальники остались верны своему генералу и главнокомандующему – Чан Кайши.

4) Численность промышленных рабочих в Кантоне была мала.

5) Крестьянство не поддержало восставших.

Субъективные причины:

1) Восстание не сопровождалось всеобщей забастовкой.

2) Не было достаточно умелой организации, способной мобилизовать массы на проведение восстания.

3) Не было единого руководства восстанием.

Сразу же после Кантонской Коммуны китайское правительство в Нанкине проинформировало Москву 15 декабря 1927 г. о том, что все советские консульства и торговые агентства в Китае должны быть закрыты ^{[33, c. 75]}.

Ненадежные дипломатические отношения, которые существовали между Бэйянским правительством и Советской Россией в течение четырех лет, несмотря на разрыв дипломатических связей, оставались практически теми же, когда Гоминьдан стал лидером на всей территории Китая, пока не произошел непоправимый инцидент 1929 г. на КВЖД, закончившийся полным разрывом дипломатических отношений с СССР. В результате китайская социалистическая революция закончилась, не успев начаться, и теперь лишь отдаленное ее эхо доносилось до Москвы.

Основные выводы

1) Советское правительство при содействии Коминтерна создало Объединенный фронт Гоминьдана и КПК для регулирования общественного мнения в Китае, которое существенно ускорило ход советско-китайских переговоров.

2) Объединенный фронт был призван стать лидером китайской националистической революции. Советская дипломатия не хотела терять контроль над этой организацией, поэтому, когда лидеры КПК просили разрешить им выйти из Объединенного фронта, СССР отказывался.

3) Внутри советского партийного руководства также не было единства по вопросу взаимодействия с КПК. Некоторые большевики поддерживали попытки Чэнь Дусю покончить с Объединенным фронтом, но они подверглись резкой критике со стороны руководства партии. Так, активная поддержка Троцким политической независимости КПК впоследствии сыграла свою роль в его изгнании из партии в 1927 г.

4) В результате проведенного исследования, мы пришли к выводу, что Коминтерн, который находился под защитой Советского государства, сыграл значительную роль в создании Объединенного фронта, но к 1925 г. управлять этой организацией стало все труднее, поэтому, после того как организация распалась, Коминтерн переложил ответственность за политику КПК и Гоминьдана, сославшись на плохое руководство Чэнь Дусю, который не был похож на Сунь Ятсена – революционного демократа, полного благородства и героизма ^{[34, c. 402]}. Политика Коминтерна была крайне непопулярна в КПК даже в самых высших кругах. Кроме того, советский советник в Китае М. М. Бородин (пожалуй, самый главный сторонник политики Коминтерна в Китае) признавал, что Коминтерн осудил Чэнь Дусю за его неоднократные попытки выйти из Гоминьдана еще до того, как Объединенный фронт распался.

Особо отметим, что, осуждая империалистическую политику Запада, Советское государство продолжало продвигать свою внешнеполитическую линию, которая лишь на словах расходилась с официальными заявлениями Коминтерна, например по проблеме Внешней Монголии. Однако сравнение пропагандистских мер и советских дипломатических шагов в Китае показывает, что между деятельностью Наркоминдел Советского государства и Коминтерном существовали как идеологическое единство, так и тесные политические связи. В то время как агенты Коминтерна в Китае поддерживали сначала независимое правительство Богдо-гэгэна во Внешней Монголии, а с 1924 г. уже социалистическую Монгольскую Народную Республику, советские дипломаты работали над тем, чтобы так называемые «империалистические договоры» между Советским государством и Китаем продолжали действовать. Получается, что советская официальная государственная внешнеполитическая линия не противоречила политике Коминтерна, а, по сути, была четко скоординирована с его деятельностью, что способствовало выполнению общих важных внешнеполитических задач Советского государства.

Таким образом, советская внешняя политика носила двойственный характер: с одной стороны, СССР продвигал линию Коминтерна на создание «базы социализма» в Китае, а с другой стороны, СССР отстаивал свои собственные геополитические интересы в азиатском регионе.