Практики цензуры статистических сочинений в дореформенной России (конец XVIII – первая половина XIX вв.)

Скрыдлов Андрей Юрьевич кандидат исторических наук старший научный сотрудник, Санкт-Петербургский филиал Института истории естествознания и техники РАН 199034, Россия, г. Санкт-Петербург, наб. Университетская, 5 Skrydlov Andrei PhD in History Senior Scientific Associate, Saint Petersburg branch of the Institute of History of Natural Science and Technology of the Russian Academy of Sciences 199034, Russia, g. Saint Petersburg, nab. Universitetskaya, 5 askrydlov@gmail.com Другие публикации этого автора

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-011-00407

Проблема становления и деятельности цензурных органов в Российской империи весьма подробно освещена в историографии ^[1,2]. Однако чаще всего в центре внимания исследователей находились вопросы влияния цензуры на развитие отечественной литературы или журналистики, при этом роль такого рода ограничений в формировании различных отраслей науки редко становились предметом самостоятельных исследований. Между тем, установленные государством правила надзора в сфере печати оказывали существенное влияние на интенсивность развития ряда научных направлений. Наряду с другими обществоведческими дисциплинами пристальное внимание со стороны цензурных органов испытывало государствоведение - раннее направление статистической науки, которое зародилось в Германии в XVII в. Государствоведы занимались изучением и систематизацией «государственных достопримечательностей» - фактов, характеризующих состояние государства. К таковым относили государственное устройство, состав населения, состояние вооруженных сил, финансов, хозяйства и т.д. По замыслу основоположников государствоведения Г. Конринга и Г. Ахенваля новая дисциплина должна была удовлетворить потребность правящей элиты в знаниях, необходимых для эффективного управления государством ^{[3, с. 41-89]}.

Ученик Ахенваля А.Л. Шлецер с 1761 по 1767 г. вел научную работу в Петербурге, был избран членом Академии наук и способствовал распространению немецкого государствоведения в России. В своих воспоминаниях Шлецер оставил любопытные свидетельства о том, что в России того времени подобные исследования воспринимались как покушение на государственную тайну: «За несколько лет до меня в русскую академическую книжную лавку (в то время единственную во всем государстве) зашел один английский путешественник и спросил русских книг о русской юстиции, финансах и торговле. «Господи помилуй! Кто станет печатать такие вещи?», - отвечал ему фактор и перекрестился. Еще летом 1763 г. спросил я в одном купеческом обществе, отчего этой весной выгружено пеньки гораздо меньше, чем прежде, и указал на разность в числах. Один маклер отвел меня в сторону и предостерег от таких показаний; на меня могли донести, говорит он, и тогда заставили бы меня назвать того, от кого я получил эти сведения, а тот, вследствие сего, мог бы сделаться несчастным. Даже самые сведения о ввозе и вывозе товаров считались государственной тайной». Шлецер также упоминает о совете Миллера «не копаться в государственных тайнах» и рассказывает, как первое время «был напуган его намеками» ^{[4, с. 104]}. Тем не менее, Шлецеру удалось убедить в важности статистических исследований советника Академической канцелярии И.И. Тауберта, который, используя свои связи в коллегиях, начал снабжать ученого материалами для подготовки учебного курса «отчизноведения» в пансионе К.Г. Разумовского. По словам Шлецера, работа с материалами происходила в обстановки «боязни огласки и таинственности». Он сумел ознакомиться с «сотнями писанных статей», из которых делал выписки, а затем «изготовил маленькие книжечки в карманном формате» для своих воспитанников по разным разделам государствоведения. При этом «о печатании [этих материалов] еще и речи не было». Начало активной публикации статистических трудов в России Шлецер связывает с либеральными начинаниями Екатерины II, в годы правления которой появилось «огромное количество больших и малых сочинений, трактующих о разных предметах статистики <…> Прежде об этом нельзя было и подумать, потому что статистика и деспотизм несовместны» ^{[4, с. 120-221]}. Свидетельства Шлецера о значительном росте числа статистических работ в 1770-1790 гг. подтверждаются фактами. Так, в 1775 г. в типографии Московского университета вышло в свет первое в России учебное пособие по статистике-государствоведению авторства И.Г. Рейхеля ^[5]. В работах Х.А. Чеботарева, и И.В. Германа, трудах Вольного Экономического общества публиковались ранее неизвестные статистические факты о России и европейских странах. В 1787 г. в свет вышла книга С.И. Плещеева «Обозрение Российской империи в нынешнем ее новоустроенном состоянии», напечатанная в одной из первых «вольных типографий» И.К. Шнора ^[6].

Распространение в России первых статистических сочинений хронологически совпало с первыми шагами правительства по организации надзора в сфере печати. По подсчетам исследователей, к 1775 г. в России функционировало не менее 16 типографий, большая часть которых была создана государством для нужд различных государственных ведомств ^{[7, с. 127]}. Важную просветительскую функцию несли типографии Академии наук, Московского университета и Морского Шляхетного корпуса. По мере развития частной инициативы в деле книгоиздания и возникновения «вольных типографий» потребность цензурного контроля ощущалась верховной властью все сильнее. Первоначально решение было найдено в создании механизма цензуры на уровне учреждений, при которых существовали типографии. Один из первых примеров передачи цензурных функций на места был зафиксирован в регламенте Академии наук 1847 г.: «Никакая книга в печать отдана быть не может, пока вся не прочитана по листам в Собрании перед всеми академиками или от тех, кому сие поручено будет от президента. И для того при начале книги всегда печатать апробацию за подписанием президента и контрассигнацией конференц-секретаря» ^{[8, с. 97]}. Таким образом, надзор за издательской продукцией Академии был возложен на Конференцию и президента. После создания новых типографий при Московском университете и Сухопутном шляхетном корпусе, цензурный надзор над ними поручался непосредственно «директорам» этих учреждений ^{[7, с. 138-139]}. Издания первых «вольных типографий» первоначально передавались на рассмотрение в Академию наук, но уже с конца 1770-х гг. наметилась тенденция к централизации и профессионализации цензуры ^{[9, с. 93]}. В 1783 г. обязанности по допуску рукописей к публикации были возложены на местные управы благочиния, а с 1796 г. – на цензурные комитеты.

Усиление государственного контроля в сфере печати совпало по времени с выходом в свет труда «Новейшее повествовательное землеописание всех четырех частей света…», история запрета которого демонстрирует известный факт цензуры статистических сочинений в России ^[10]. Среди вероятных авторов этой работы исследователи называют Н.Д. Жулковского и М.И. Антоновского. Широкое толкование предмета «землеописания» позволило включить в работу разнообразные сведения географического, исторического, этнографического и статистического характера. В отдельных главах дана характеристика численности и социального состава населения, приведены сведения об устройстве и численности российской армии и флота, представлена информация о государственных доходах и расходах, денежной системы, состоянии земледелия и промышленности. Авторы не ограничились описанием России, здесь есть сведения о европейских странах, Азии, Африке и Америке. Большое внимание в работе уделяется описанию географии, состояния экономики и государственного устройства Франции. При этом авторы с сочувствием изложили события и основные идеи Французской революции. Эти пассажи и стали главным поводом к запрещению книги ^{[11, с. 79-92]}.

Рукопись, согласно действующим правилам, прошла проверку и была допущена к печати Петербургской управой благочиния. Цензурировал работу Разрешение на публикацию выдал цензор секунд-майор П.Д. Князев, а издателем выступил И. Глазунов. Книга вышла в начале в начале 1796 г. в течение нескольких месяцев свободно распространялась через книжные лавки, но апреле привлекла внимание Екатерины II. 7 апреля 1796 г. генерал-прокурор А.И. Самойлов в письме на имя московского градоначальника М.М. Измайлова сообщал, что «до Ее императорского величества дошли слухи о том, что вышепоименованная книга содержит в себе вольные мысли и заключает непозволительно смелые выражения; поэтому императрица изволила приказать запретить продажу этой книги, а саму книгу отобрать у книгопродавцов и хранить все задержанные материалы в Московской управе благочиния» ^{[12, с. 252]}. К распоряжению прилагались выписки «вольных мыслей» на весьма чувствительные темы об истории престолонаследия Романовых и событиях Французской революции. Получив письмо обер-прокурора, 13 апреля 1796 г. Измайлов отдал приказание московскому обер-полицмейстеру конфисковать тираж книги у всех московских книгопродавцев. Согласно полицейскому отчету всего в Москве находилось 395 экземпляров книги, из которых удалось изъять 359. Конфискованные книги были сданы на хранение в Управу благочиния и с московских книгопродавцев были взяты расписки с обязательством более не продавать запрещенную книгу под угрозой строжайшего взыскания. Далее московскому градоначальнику поступило распоряжение отыскать и допросить секунд-майора П.Д. Князева. Он был вызван в Москву для дачи показаний и представил записку с весьма пространными разъяснениями, в которых ссылался отчасти на своеволие авторов, отчасти на собственный недосмотр. Князеву удалось избежать наказания, и вскоре он был отпущен обратно в свое имение ^{[12, с. 253-255]}.

Месяц спустя генерал-прокурор Самойлов в письме директору Академии наук Бакунину объявил Высочайшую волю, чтобы «книгу <…> отослать в Академию наук с тем, дабы оная, вынув из нее совсем артикул о Франции, прочее точнейшим образом пересмотрела и ничего не оставила такого, что противно законному и самодержавному правлению и самой благопристойности, а потом, напечатав оную, выпустила в публичную продажу». Бакунин поручил исправление рукописи академику С.Я. Румовскому, однако тот заявил, что книгу «исправить не в состоянии». Академик указывал на ряд существенных фактических неточностей в описании границ европейских стран, писал об отсутствии достоверных источников для проверки сведений о России ^{[13, с. 15-16]}. Тогда к рассмотрению рукописи был привлечен академик И.И. Лепехин, который подготовил подробный разбор недочетов «Землеописания» ^{[14, с. 234-243]}. Академия наук оказалась в затруднительном положении, т.к. для исполнения императорского поручения требовалась капитальная переработка книги. Из протоколов Общего собрания Академии следует, что академики начали работу над исправлением сочинения. Однако вскоре директор Бакунин освободил академиков от этой задачи, сославшись на реформу цензурных органов ^{[13, с. 17]}. История публикации и запрета «Повествовательного землеописания» весьма показательна для характеристики отношения государственной власти к зарождавшейся статистике-государствоведению на рубеже XVIII-XIX вв. Широкое толкование предмета новой научной дисциплины уже в этот период служило благодатной почвой для вольностей авторов и острых политических высказываний. В дальнейшем, по мере развития цензурных учреждений в России, этот контроль становился все более бдительным ^[15].

Создание первых центров статистических исследований в Академии наук и высших учебных заведениях способствовало упорядочиванию процедуры допуска статистических трудов к публикации. Согласно регламенту Академии наук 1803 г. в составе главного научного учреждения страны была создана кафедра политической экономии и статистики. Этот же документ устанавливал порядок публикации научных работ академиков, которые должны были получить одобрение Общего собрания. § 114 регламента предусматривал избрание из числа академиков цензора, в обязанности которого входило рассмотрение сочинений, которые поступали в Комитет правления для напечатания в академической типографии ^{[16, 138]}. Таким образом, цензурная автономия Академии в отношении публикуемых ей работ была подтверждена.

Важное место в развитии статистической науки в начале XIX в. заняли высшие учебные заведения. Университетские уставы 1804 г. предусматривали создание в структуре Московского, Казанского и Харьковского университетов кафедр по всемирной истории, статистики и географии, а также истории, статистики и географии Российского государства. С 1816 г. самостоятельная кафедра статистики появилась в Главном Педагогическом институте, преобразованном впоследствии в Петербургский университет.

В соответствии с цензурным уставом 1804 г. на университеты были возложены функции по рассмотрению изданий, которые выходили в соответствующих учебных округах. В столичном учебном округе, за неимением университета, был образован Петербургский цензурный комитет. Первоначально число цензоров на местах не превышало трех человек. Общий надзор за цензурой был передан в ведение Главного правления училищ ^{[17, с. 207-208]}.

Либерализация общественный жизни в первые годы Александровского царствования стимулировала интерес к статистическим исследованиям. Источниками для них служили материалы министерских отчетов, которые с 1802 г. стали публичными. По оценке академика К.Ф. Германа, «с 1802 по 1807 год <…> российская статистика более имела успехов, нежели во всех предыдущих столетиях» ^{[18, с. 74]}. Сам Герман в эти годы организовал при Академии наук издание Статистического журнала - первого в России периодического издания по статистике и политической экономии. В 1808-1809 г. вышли его учебные пособия по теории статистики «для употребления в училищах Российской империи», оба под грифом «От Главного правления училищ» ^{[19, 20]}. В эти же годы были изданы классические труды по государствоведению Е.Ф. Зябловского, И.А. Гейма и других ученых. Примечательно, что к исполнению цензурных обязанностей в университетах зачастую привлекались именно ученые-статистики. В разные годы в должности цензоров служили В.Я. Булыгин и П.А. Цеплин, читавшие статистические курсы в Казанском университете, профессора Московского университета И.А. Гейм, М.Т. Каченовский и Н.Ф. Черепанов. Опыт работы цензором был у А.А. Дегурова в период его работы на кафедре истории, географии и статистики в Харьковском университете ^{[21, 22]}. Статистические сочинения успешно проходили цензуру на уровне Академии наук и университетов и не встречали препятствий со стороны Главного правления училищ.

Консервативный поворот политики в области просвещения, наметившийся в конце 1810-х гг., проявился, среди прочего, в более пристальном контроле над статистическими исследованиями со стороны правительства. Примером ужесточения цензурной практики в отношении переводных статистических сочинений стал запрет статьи «Взгляд на успехи земледелия и благосостояния в Российском государстве», опубликованной в апрельском номере Историко-статистического журнала за 1820 г. ^{[23, с. 18-32]}. Публикация представляла собой перевод текста неизвестного автора, ранее напечатанного в Гамбургском журнале. Комментируя экономическое состояние России, автор называл два главных условия ее дальнейшего развития – распространение просвещения и освобождение крестьян от крепостной зависимости. Отмечено, что в годы правления Александра I «учреждено пять университетов, пятьдесят восемь гимназий и сто уездных училищ, кроме множества народных школ и других учебных заведений. Главное средство к возведению Русского государства на высшую степень просвещения и благосостояния заключается в том, чтобы исподволь и с благоразумием доставить крестьянам большую свободу и даровать им в полной мере права, принадлежащие им, как людям и существам разумным» ^{[24, с. 435]}.

Цензурировавший статью декан отделения словесных наук Московского университета Н.Е. Черепанов не нашел в высказываниях автора ничего предосудительного и допустил статью к печати. Однако профессор не учел, незадолго этого в следствие крестьянских волнений в Полтавской губернии попечителям учебных округов было предписано не пропускать «никакие сочинения, касающиеся до политического состояния крестьян в России» ^{[25, л. 1]}. Спорная публикация стала предметом рассмотрения Главного правления училищ, которое затребовало от Черепанова объяснений. В протоколе заседания от 28 апреля 1821 г. отмечено, что «одобрение к напечатанию такой статьи, которая содержит в себе столь неприличные рассуждения о побудительных причинах и видах правительства и государя по толико важному предмету, есть всегда погрешность со стороны цензора, хотя бы он то учинил из неумышленной неосторожности, неосмотрительности, незнания или необдуманности последствий» ^{[25, л. 5 об.]}. По мнению членов Главного правления училищ, «частному человеку вовсе не следует публиковать ни догадок своих в деле государственном, каково сие есть, если причины и виды высшей власти по оному ему неизвестны, ни открывать тех причин и видов, если бы по какому-либо участию он то и знал, а правительство не дало ему дозволения публиковать о сем». На заседании правления было определено, что «Черепанов, не смотря на все свои изъяснения, <…> не может пользоваться отныне доверием начальства по должности цензора печатаемых книг. А как по уставу университета, должность цензоров соединена вместе с должностью деканов, то и признается необходимым воспретить отныне избрание профессора Черепанова в деканы» ^{[25, л. 6]}.

Российское государствоведение в конце 1810-х гг. развивалось в политико-экономическом направлении, наблюдался переход от описательных форм изложения статистических данных к их анализу, изучению причинно-следственных связей и обобщению. Крупнейшими учеными, работавшими в этом ключе, стали академик К.Ф. Герман и его ученик К.И. Арсеньев, именно они столкнулись с наиболее жесткими цензурными ограничениями. Арсеньев первым испытал трудности в прохождении цензуры в 1818 г. при подготовке к публикации своего сочинения «Начертание статистики Российского государства» ^[26]. В этой работе, обобщая приведенный фактический материал, ученый допустил ряд неосторожных выводов. В частности, он указывал на недостатки государственного управления в России, критически высказывался о роли крепостного права в экономическом развитии страны, называл вольных хлебопашцев «предшественниками будущей всеобщей самостоятельности крестьян». Судя по всему, для прохождения цензуры Арсеньев был вынужден прибегнуть к помощи попечителя Петербургского учебного округа С.С. Уварова. В бумагах ученого сохранилась записка Уварова к цензору И.О. Тимковскому следующего содержания: «адъюнкт-профессор Арсеньев читал мне место из своей статистики. Я соглашаюсь с Вашим мнением в некоторых выражениях. Просил его оные смягчить. Впрочем, цель его благоразумна и благородна. Вы меня одолжите, оказав ему пособие» ^{[27, с. 23]}. При поддержке Уварова сочинение Арсеньева вышло в свет, однако встретило критическую реакцию в публичном пространстве. В 1818-1820 гг. на страницах издания «Дух журналов», который редактировал один из петербургских цензоров Г.М. Яценков, вышла серия рецензий, в которых сочинение Арсеньева подверглось резкой критике, а сам автор обвинен в политической неблагонадежности.

Дискуссия вокруг сочинения Арсеньева стало прологом к «делу профессоров» Санкт-Петербургского университета 1821 г. Книги Германа и Арсеньева, ранее напечатанные с разрешения Главного правления училищ, были подвергнуты повторному рассмотрению. Подробный отзыв на работу Арсеньева составил М.Л. Магницкий. Рецензия содержала 46 фрагментов книги, сопровожденных весьма резкими комментариями. В ответ на рассуждения Арсеньева о пользе разделения властей, Магницкий напоминал, что «самодержец совсем не представляет общества, им управляемого, а представляет Бога, им управляющего». В отдельных тезисах Арсеньева Магницкий увидел «оскорбления и упреки правительству», выводы ученого о неэффективности крепостного труда посчитал «косвенным ударом по нынешним помещикам» и «порицанием настоящего правления», которые могут возбудить «народный ропот» ^{[27, с. 69-78]}.

Сочинения Германа было поручено разбирать члену Главного правления училищ И.С. Лавалю. Подготовленная им записка «Observations sur trois ouvrages du professeur Hermann» сохранилась и была опубликована Сухомлиновым. Лаваль указывал, что учебные пособия Германа способствовали распространению «опасных идей» в российском обществе, критиковал автора за расширительного понимания предмета статистических исследований. Сомнения у Лаваля вызывали предложенные Германом методы обработки статистических данных: «В § 21 он (Герман – А.С.) справедливо утверждает, что статистика должна <…> довольствоваться описанием того, что есть, без добавления размышлений ни о хорошем, ни о плохом; но немного дальше <…> говорит, <…> что статистик является провозвестником и доброго, и худого, и контролером правительства. <…> Рассматривая статистику как средство суждения о правителях, я спрашиваю, необходимо ли преподавать эту науку в тех границах, которые пытались ей придать немецкие ученые?» ^{[24, с. 359-367]}.

Как известно, по итогам чрезвычайных заседаний оба ученых были признали виновными и уволены из университета. Книги Германа «Краткое руководство по всеобщей статистике», «Всеобщая теория статистики» и «Историческое обозрение статистики, в особенности Российского государства», а также работа Арсеньева «Начертание статистики Российского государства» были запрещены ^{[28, с. 162]}.

В дальнейшем Министерство просвещения предприняло определенные меры, чтобы поставить под контроль содержание лекционных курсов в университетах. 17 апреля 1824 г. попечителям учебных округов было поручено проконтролировать, чтобы «профессоры каждого университета, по составлении ими подробных конспектов курсам преподаваемых ими наук, вносили оные, по уставленному порядку, в Университетский совет, а Совет, по рассмотрении и одобрении и напечатании оных на счет хозяйственных университетских сумм, представлял сии конспекты <…> министру народного просвещения заблаговременно, так, чтоб по получении оных <…> министром и по одобрении Главным правлением училищ, могли они быть возвращены каждому университету до начатия учебных курсов». Профессорам запрещалось чтение лекций «без такового предварительного конспекта». Первоначально на всю процедуру составления и утверждения конспектов отводилось лишь 4 месяца, и университеты не справились с поставленной задачей. Министерству пришлось смягчить требования и продлить сроки. В результате лишь некоторые университеты выполнили предписание. Среди конспектов, опубликованных Московским университетом, значатся курсы лекций преподавателей статистики М.Т. Качановского и Ю. Ульрихса. Оба профессора представили скорее развернутый учебный план, ограничившись лишь общими заголовками разделов и рубрик. Таким образом, о содержательном наполнении лекционного курса по этим текстам судить невозможно ^{[29, с. 113]}.

Стремление решить проблему «произвольного преподавания» подталкивало правительство к приданию единообразия учебной литературе. 26 июня 1826 г. был создан Особый комитет для рассмотрения учебных пособий, председателем которого был назначен академик по классу политической экономии и статистики А.К. Шторх. Комитет проработал до 1837 г., однако единого учебника по статистике за эти годы так и не было создано. Для преподавания статистических курсов в университетах после запрета пособий Германа и Арсеньева преимущественно использовались книги Гейма и Зябловского, которые дополнялись актуальными сведениями из выходившей в свет статистической литературы. При этом доля политико-экономической составляющей в университетском преподавании статистики слабо контролировалась и во многом зависела от взглядов того или иного профессора.

Примечательно, что учебник Зябловского о статистике России в последствии также стал предметом пристального внимания со стороны цензурных органов. Рассматривавший это сочинение цензор А.Л. Крылов в апреле 1832 г. направил в Санкт-Петербургский цензурный комитет записку, в которой просил разъяснить, дозволяется ли в статистических сочинениях «обнародовать частное мнение» автора о предметах, которые «составляют секрет государственный». Крылов пояснял, что Зябловский, «приводя означенное число войска сухопутного и морского, также доходов и долгов государственных, <…> не подтверждает мнения своего какими-либо официальными сведениями, его исчисление основано на собственных соображениях, он сам предупреждает в оном читателя, повторяя ту мысль, что предметы сии к общему сведению не обнародываются». Цензор «почел нужным испросить разрешение на то Комитета, можно ли допустить к напечатанию исчисление о сих предметах, основанных на соображениях и предположении самого автора». Цензурный комитет уклонился от прямого ответа на поставленный Крыловым вопрос, однако признал «все предметы, изложенные в донесении цензора, позволительными» и допустил сочинение Зябловского к печати, отметив, что большая часть спорных сведений «уже обнародована в различных журналах правительственных» ^{[30, л. 2-2 об]}.

Дело профессоров было прекращено в 1827 г. по распоряжению Николая I, однако дальнейшее развитие аналитического направления государствоведения в новых условиях оказалось крайне затруднено. Герман после увольнения из университета сохранил свое место в Академии наук. В последующие годы он углубился в исследования вопросов демографической и моральной статистики, используя данные полицейских отчетов. 17 декабря 1823 г. на общем собрании Академии наук он представил мемуар «Исследования о числе самоубийств и убийств в России в 1819 и 1820 гг.» ^{[31, с. 3-20]}. Выбор объекта изучения ученый объяснял тем, что эти данные характеризовали «нравственное и политическое состояние народа». В результате сравнительного исследования ученый сделал о том, что больше всего убийств и самоубийств приходилось на долю губерний, где преобладало крепостное население, и «преступления эти растут вследствие общественной изоляции и нищеты». В губерниях, где наблюдался рост промышленного населения, эти показатели уменьшались. С резкой критикой сочинения Германа выступил А.С. Шишков, который в мае 1824 г. занял пост министра просвещения. В архиве Главного управления цензуры сохранился его отзыв, в котором он называл статью Германа «не токмо ни к чему не нужною, но и вредною». Шишков недоумевал, «к чему извещение сие может служить? Разве к тому только, что колеблющийся преступник, видя пред собою многих предшественников, мог почерпнуть из того одобрение, что он не первый к такому делу приступает». По мнению Шишкова, ученому-статистику следует «извещать о благих делах, а такие, как смертоубийства и самоубийства, должны погружаться в вечное забвение» ^{[32, с. 212]}.

Возмущения Шишкова находились в русле принятого в 1826 г. и прозванного «чугунным» нового цензурного устава. Документ, среди прочего, предусматривал запрет статистических сочинений, которые «обнаруживают неблагоприятное расположение к монархическому правлению», и «заключают в себе произвольные умствования, которые не принадлежат к повествованию» ^{[33, с. 172]}. Еще одним важным фактором, сдерживавшим публикацию статистических трудов, стало распространение практики ведомственной цензуры. Из § 141 цензурного устава следовало, что «статьи, касающиеся до государственного управления, не могут быть напечатаны без согласия того министерства, о предметах коего в них рассуждается». При органах центрального управления были организованы ведомственные статистические комитеты. Они имели широкую автономию и право рассматривать сочинения, которые затрагивали предметы ведения соответствующих ведомств. К середине XIX в. в составе органов центрального управления насчитывалось 22 специальные цензуры. Поскольку статистические описания, как правило, охватывали разнообразные отрасли хозяйства, прохождение всех этапов общей и ведомственной цензуры становилось крайне длительной и затруднительной процедурой. Ее успех во многом зависел от лояльности и настойчивости автора, а также наличия покровителей их числа высших сановников.

Показательным примером, иллюстрирующим процедуру публикации статистических работ в годы т.н. «мрачного семилетия» стала работа Д.П. Журавского «Статистическое описание Киевской губернии». Объемный труд состоял из трех частей и включал социально-демографическую характеристику населения, подробный обзор состояния путей сообщения, сельского хозяйства, промышленности и торговли. Сбор сведений Журавский проводил по поручению киевского губернатора И.И. Фундуклея, который взял на себя издержки по подготовке и публикации сочинения. Совет РГО высоко оценил подготовленную ученым рукопись и предложил опубликовать ее от имени общества, однако это означало прохождение полного цикла общей и ведомственной цензуры. Журавский и Фундуклей посчитали целесообразным издать работу в типографии Статистического отделения МВД и избежать таким образом части цензурных формальностей. Из переписки Фундуклея и управляющего Статистическим отделением Арсеньева известно, что в ноябре 1849 г. на издание работы было получено согласие министра. Арсеньев попросил председателя цензурного комитета назначить цензором работы А.Л. Крылова, бывшего профессора статистики Петербургского университета, который теперь служил под его началом в Статистическом отделении. Таким образом, работа Журавского получила максимально возможную протекцию, тем не менее ее выпуск затянулся на 5 лет. Несмотря на лояльность Крылова и Арсеньева, цензурные ограничения преодолевались с большим трудом. Так, существовали жесткие правила публикации подробных географических карт, часть сведений из которых могли представлять государственную тайну. После продолжительной переписки Журавскому разрешили напечатать карты, но с существенными ограничениями. Отдельные части корректуры работы направлялись на отзыв в соответствующие ведомства, после получения замечаний приходилось заново набирать исправленный текст. Так, в письме от 20 июня 1851 г. Крылов сообщал Арсеньеву, что «статья о путях сообщения <…> непременно требует предварительного рассмотрения в Главном управлении путей сообщения и публичных зданий. По этому предмету цензоры руководствуются Высочайшим повелением, которое неоднократно далее подтверждаемо было. Многие места требуют также усмотрения и со стороны почтового ведомства» ^{[34, с. 72]}. Из документов следует, что обер-прокурор Синода не разрешил опубликовать статью о земельных владениях духовенства Киевской губернии. Согласования от остальных цензурных инстанций были получены к осени 1852 г., и книга была напечатана в типографии Министерства внутренних дел. Однако «по какому-то стечению неблагоприятных обстоятельств» распространение тиража было остановлено, и «уже совершенно готовое издание около четырех лет лежало в кладовых» ^{[35, с. 387-388]}. Книга увидела свет лишь в 1856 г., с началом нового царствования. Она была удостоена множества хвалебных рецензий современников и отмечена Жуковской премией РГО за 1856 год.

Русское географическое общество, в составе которого действовало Отделение статистики, в середине XIX в. претендовало на роль ведущего центра статистических исследований в России. При поддержке МВД оно разрабатывало проекты «совокупного издания всех вообще доступных статистических материалов» издания обобщающего статистического сочинения. Многие из масштабных программ обобщающего статистического описания России остались нереализованными, однако с 1851 по 1858 гг. обществу удалось опубликовать три выпуска «Сборника статистических сведений о России» ^{[36, с. 132-142]}. Сохранившиеся в архиве РГО материалы позволяют судить об отличиях первоначальной программы издания и его итогового варианта, прошедшего цензуру. Так, в первый выпуск сборника не вошли запланированные разделы о статистике земельной собственности и сельского хозяйства, подготовленные П.И. Кеппеным, Веселовским, Заблоцким-Десятовским. Издание второго тома сборника затянулось на полгода из-за того, что статья Е.И. Ламанского «Исторический очерк денежного обращения в России с 1650 по 1817 г.» была задержана цензором Ю.Е. Шидловским. В ответе на обращение Совета РГО Цензурный комитет пояснил, что «замедление при рассмотрении этой статьи произошло оттого, что она по важности содержания своего, требовала больших справок, была передана <…> проф. полит. Экономии Горлову; затем подвергаема была на обсуждение другого цензора и возвращена автору ее для исправления по замечаниям цензуры, и что вообще эта статья требовала большой осмотрительности со стороны цензора» ^{[37, л. 12]}. В результате статья подверглась существенной переработке. Третий выпуск сборника также претерпел значительные изменения по сравнению с первоначальной программой, утвержденной Советом РГО. В него не вошли статьи П.А. Валуева о казенных имениях в Прибалтийской крае, В.П. Безобразова – о приказах общественного призрения, Самойлова – о фабричной промышленности в России и др. Таким образом, после прохождения цензуры содержание всех трех сборников оказалось сосредоточено преимущественно на вопросах статистики внешней торговли России. Изначально запланированные статьи по актуальным вопросам внутренней политики либо не были подготовлены вовсе, либо оказались не допущены к публикации.

Схожие трудности возникали при подготовке журналов РГО, регулярные выпуски которых приходилось задерживать и верстать заново в связи с цензурными ограничениями. Распространенной практикой стал запрет публиковать определенные статьи по распоряжению профильных ведомств. Обстоятельства одного из таких запретов известны из материалов, сохранившихся в фондах РГИА. В ноябрьском номере Вестника РГО за 1853 г. планировалось опубликовать рукопись профессора Гельсингфорского университета С.И. Барановского «Статистика преступлений в Финляндии». Петербургский цензурный комитет признал, что «это сочинение заключает в себе рассуждения автора о быте народном, об имениях, о преступлениях, о тюрьмах, исследует причину преступлений и касается положения целой страны» и 30 ноября 1853 г. направил ее на рассмотрение министру статс-секретарю Великого княжества Финляндского А.Г. Армфельту. После продолжительного рассмотрения рукописи 14 января 1854 г. из статс-секретариата было получено отрицательное заключение. Армфельт признал нужным «отклонить публикование этой статьи, потому что кроме встречающихся в оной ошибочных сведений, рассуждения автора вообще доказывают незнание края, незнакомство с законодательством оного и даже крайнюю опрометчивость в суждениях, тем более неосторожных, что в них господствует тон порицания, и порицания неосновательного» ^{[38, л. 1, 6-7]}.

О степени недовольства членов Общества цензурными ограничениями можно судить из содержания записки, которую 13 декабря 1856 г. Совет РГО направил своему председателю великому князю Константину Николаевичу. Документ сохранился в архиве РГО под заголовком «О предоставлении Русскому Географическому обществу печатать все издания без рассмотрения цензуры» ^{[36, с. 137; 39, л. 1-45; 40, с. 54]}. В записке констатировалось, что труды общества встречают многочисленные затруднения, которые «вовсе не соответствуют правильному понятию об ученом достоинстве Общества <…>. Ограничения эти преимущественно заключаются в цензуре, в распространяющемся влиянии которой Общество не может не видеть некоторого противоречия с самой целью своего назначения». В записке перечислены примеры несуразных замечаний, которые РГО получало от различных цензурных инстанций. Отмечено, что «всякое описание монастыря, замечательного древностью, отсылается в цензуру духовную; всякое слово об иноверцах – в департамент духовных дел; описание дорог – в главное управление путей сообщения и т.п. Особенно статистические исследования, при этой многочисленности сношений, необходимых для разрешения их к печати, становятся совершенно невозможными». Совет РГО просил председателя исходатайствовать «право печатания всех изданий Общества без сношений с цензурным управлением» и получать из-за границы книги без предварительного разрешения цензуры. На эту записку Константин Николаевич наложил следующую резолюцию: «Я не нахожу никакой возможности ходатайствовать об изложенных здесь двух преимуществах, но полагаю, что было бы полезно сообщить министру просвещения для сведения о несообразных действиях цензоров. Константин» ^{[40, с. 54]}. Дальнейшая судьба записки неизвестна. Существенных изменений в процедуре опубликования научных работ РГО не последовало вплоть до 1865 г., когда были утверждены «Временные правила о цензуре и печати». Этот документ ознаменовал переход к новому этапу цензуры научных публикаций. От предварительного рассмотрения были освобождены «все издания академий, университетов и ученых обществ и установлений» ^{[40, с. 359-371]}.

Ретроспективный обзор практик цензуры статистических исследований иллюстрирует длительную эволюцию взаимоотношений государственной власти и статистической науки в этой сфере. Негласный запрет на публикацию каких-либо статистических сведений, существовавший в середине XVIII в., сменился либерализацией цензурного законодательства в начале Александровского царствования. Публикация ранее закрытых статистических данных из министерских отчетов, в сочетании с включением статистики в исследовательские программы Академии наук и университетов стимулировало интерес к государствоведению и резкий рост числа публикаций. По мере становления статистики-государствоведения как политической науки, внимание государства к содержанию таких сочинений делалось все более пристальным. При этом требования, предъявляемые цензурными органами к статистическим работам, определялись особенностями внутренней политики и регулировались общим цензурным законодательством. По мере нарастания консервативных тенденций правительство все чаще пресекало вольные интерпретации статистических данных. Формирование института ведомственной цензуры в середине 1820-х гг. породило проблему множественности цензурных инстанций, что стало серьезным барьером на пути развития государствоведения. Широкое толкование норм цензурных уставов давало возможность заинтересованным министерствам задерживать публикацию статистических сочинений на длительный срок, либо вовсе не допускать их к печати под предлогом неточности или секретности приведенных автором данных. Последующее смягчение цензурных ограничений в ходе Великих реформ позволило реализовать потенциал статистических исследований как на ведомственном, так и на земском уровнях.